Лопухин Юрий Михайлович

Болезнь, смерть и бальзамирование В. И. Ленина: Правда  и  мифы

Автор книги Лопухин Юрий Михайлович доктор медицинских наук, профессор, академик Российской Академии медицинских наук, заслуженный деятель науки России, директор НИИ физико-химической медицины. С 1951 г. сотрудник лаборатории при Мавзолее Ленина.

Принимал участие в бальзамировании Г. Димитрова и Хо Ши Мина.

Основная специальность — хирургическая анатомия и экспериментальная хирургия.

Автор 320 научных работ, в том числе 12 монографий и учебников. Лауреат трех государственных премий в области науки.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перед вами рассказ о малоизвестной стороне биографии В. И. Ленина (Ульянова) — его болезни и смерти, а также о бальзамировании его тела. Автор долго не решался начать работу над этими непростыми темами и тем более публиковать книгу, понимая всю меру сложности и ответственности, связанную с рядом обстоятельств. С одной стороны, существует необъятное море литературы о Ленине, в которой нетрудно потерять свой голос, свое видение проблем. С другой — нельзя не считаться со сложным и противоречивым отношением нашего посткоммунистического общества к безусловно гигантской фигуре Ленина.

Несмотря на огромную литературную лениниану, остается запутанной сущность заболевания Ленина и причина его смерти.

Официальная версия как будто убедительно доказывает атеросклеротическую природу заболевания с поражением сосудов мозга, которое повлекло за собою 3 больших инсульта (точнее, тромбоза сосудов, что в принципе одинаково плачевно по последствиям) с неизбежной смертью. Но тут же лукаво утверждается по меньшей мере странный диагноз: артериосклероз от изнашивания (?!).

История же его долгой болезни с малыми и большими обострениями, с периодами почти полного восстановления двигательных и речевых функций, с отличной сохранностью интеллекта не укладывается в рамки типичного распространенного атеросклероза. Скорее речь может идти о какой-то капилляропатии — поражении мелких сосудов мозга, а не крупных, как это наблюдается при атеросклерозе.

В прессе получила хождение версия о сифилитическом поражении головного мозга Ленина, которая нашими исследователями до сих пор толком не была опровергнута. К сожалению, данные об анализе спинномозговой жидкости, как и полное гистологическое описание очагов поражения мозга Ленина, в открытой печати никогда не приводились. Это способствовало появлению спекуляций на тему его смертельной болезни.

Опубликованные в официальных статьях результаты морфологического исследования аорты, коронарных и сонных артерий скудны и неубедительны. Отдельные возвышающиеся атеросклеротические бляшки на стенках аорты, сужение внутренней сонной артерии только в костном канале ( Канал в костном основании черепа, через который сонная артерия из шеи переходит в полость черепа.)  еще не свидетельства тяжелого распространенного атеросклероза и вполне могут быть отнесены к возрастным изменениям. Можно с такой же долей вероятности предполагать, что Ленин страдал болезнью Альцгеймера (корковые очаговые расстройства головного мозга) или рассеянным склерозом. Так или иначе, нужна полная и правдивая медицинская информация, которая бы поставила точку в этой многолетней запутанной истории. Задачу предоставить читателю такую информацию и поставил перед собой автор.

Практически неизвестной осталась история бальзамирования тела Ленина.

Основоположники бальзамирования — покойные B. П. Воробьев и Б. И. Збарский — в открытой печати оставили только внешнюю канву сложной и драматической истории бальзамирования Ленина. Сегодня многие сотрудники Мавзолея уже умерли (С. Р. Мардашев, C. С. Дебов, А. П. Авцын, И. Н. Михайлов и др.). Из старой гвардии остались, пожалуй, только автор этой книги да сотрудники лаборатории при Мавзолее — Ю. А. Ромаков и Л. Д. Жеребцов.

Было бы непростительным потерять для науки уникальный русский способ бальзамирования, который позволяет бесконечно долго сохранять в практически неизменном виде (разумеется, нежизнеспособными) ткани и клетки умерших людей. Этот способ, вероятно, в будущем найдет свое применение, хотя бы для целей сверхдальних перевозок погибших людей (например, из космоса) или изучения длительно сохраняемого наследственного материала, а может быть, и для решения других, не менее перспективных задач.

Повествование ограничено строгими временными рамками: 1921—1924 годы. В центре его — история болезни В. И. Ленина, возникновение идеи бальзамирования и ее реализация.

Автор не скрывает своего особого интереса к удивительной по внутренней напряженности работе Воробьева и Збарского, решившихся, несмотря ни на что, проделать эту работу: несмотря на критическое состояние тела Ленина, несмотря на высокую вероятность неудачи, несмотря на угрозу дискредитации своего научного престижа, и надеется, что этот авторский интерес разделит с ним и читатель.

Изложенные в этой книге материалы покоятся главным образом на архивных документах, любезно предоставленных Российским центром хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) .

Эти и другие источники указаны в "Библиографии".

Автор старался избегать каких-либо вольных трактовок фактов и событий и тем более их политических или исторических оценок.

Ю. М. Лопухин.

 


БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ

  

Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей
умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед?
Н. Гоголь. Мертвые души.

Я стоял на берегу сибирской реки, широко и свободно несущей свои прозрачные воды из глубины материка к океану. Со стороны океана шла по реке рыба. Мощные, сплетенные из упругих мышц рыбьи тела скользили плотной колонной, пробираясь вверх против сильного течения воды. Они двигались день и ночь все выше и выше, перескакивая с разбега через скалистые пороги, разбиваясь нередко в кровь об острые камни. Они забывали о пище, об отдыхе и обо всем на свете. Одно неодолимое стремление, одна могучая сила толкала, гнала, призывала их — вперед и выше!

Наконец они достигали цели — спокойных заводей в верховьях реки, и здесь им предстояло выполнить высшую задачу, конечную цель, их святое предназначение, смысл всей предшествующей жизни: положить начало новой жизни, новому потомству. Сделав это, выметав икру, рыбы бессильно отдавали себя реке, которая несла их истощенные полуживые тела вниз к океану. Дорогой они умирали от кровоизлияний в мозг, разрывов сердца, от истощения, от тяжелых повреждений кровеносных сосудов, не выдержавших сверхтяжких нагрузок.

И я невольно подумал о судьбе Ленина. Не так ли он упорно и неутомимо шел долгие годы по опасной дороге революционера. Фанатик, аскет, жил только одной идеей, одним желанием. Достигнув цели — свершив невиданный в истории человечества переворот в России, Ленин погиб от истощения всех своих жизненных сил, от опустошения многострадального мозга, едва перевалив 50-летний рубеж.

Болезнь

Болезнь В. И. Ленина, первые признаки которой появились в середине 1921 года, протекала своеобразно, не укладываясь ни в одну из обычных форм мозговых заболеваний. Начальные ее проявления в виде кратковременных головокружений с потерей сознания, дважды случившиеся с ним в 1921 году, как, впрочем, и субъективных ощущений навалившейся тяжелой усталости, мучительные страдания от постоянной бессонницы и головных болей вначале рассматривались близкими (да и лечащими врачами) как признаки переутомления, результат чрезмерного напряжения, последствия многочисленных волнений и переживаний, связанных с революцией, гражданской войной, разрухой, внутрипартийными распрями, первыми, все еще скромными успехами нового строя.

В июле 1921 года Ленин писал А. М. Горькому: "Я устал так, что ничегошеньки не могу". Да и было от чего устать: работать Ленину приходилось невероятно много. Сестра Ленина М. И. Ульянова свидетельствует, что, например, 23 февраля 1921 года Ленин принимал участие в 40 (!) заседаниях, на которых он председательствовал, давал распоряжения, писал проекты постановлений. Кроме того, в этот же день он принял 68 человек для бесед по текущим проблемам. И так было, по существу, ежедневно.

"С заседаний Совнаркома, — вспоминает М. И. Ульянова, — Владимир Ильич приходил вечером, вернее ночью часа в 2, совершенно измотанный, бледный, иногда даже не мог говорить, есть, а наливал себе только чашку горячего молока и пил его, расхаживая по кухне, где мы обычно ужинали".

Врачи, его лечившие (даже такой опытный терапевт, как профессор Ф. А. Гетье, невропатолог Л. О. Даркшевич и вызванные из Германии профессора О. Ферстер и Г. Клемперер), на первых порах считали, что у Ленина ничего кроме сильного переутомления нет.

"Никаких признаков органической болезни центральной нервной системы, в особенности мозга, налицо не имеется" — таково было заключение немецких профессоров. Все сходились на необходимости длительного отдыха, который, впрочем, как это стало ясно позже, мало ему помогал.

Зиму 1921/22 года В. И. Ленин пережил тяжело: вновь появились головокружения, бессонница и головные боли. По свидетельству профессора Даркшевича, приглашенного к нему 4 марта 1922 года, имелись "два тягостных для Владимира Ильича явления: во-первых, масса чрезвычайно тяжелых неврастенических проявлений, совершенно лишавших его возможности работать так, как он работал раньше, а, во-вторых, ряд навязчивостей, которые своим появлением сильно пугали больного".

Ленин с тревогой спрашивал Даркшевича: "Ведь это, конечно, не грозит сумасшествием?" В отличие от врачей, лечивших и наблюдавших Ленина и уверявших его, что все симптомы — это результат переутомления, сам Ленин уже к этому времени понимал, что болен тяжело.

По поводу первых своих обмороков (головокружений) он уверял Н. А. Семашко, что "это первый звонок". А несколько позже в разговоре с профессорами В. В. Крамером и А. М. Кожевниковым после очередного приступа Ленин заметил: "Так когда-нибудь будет у меня кондрашка. Мне уже много лет назад один крестьянин сказал: "А ты, Ильич, помрешь от кондрашки", — и на мой вопрос почему он так думает, он ответил: "Да шея у тебя уж больно короткая".

6 марта 1922 года Ленин уехал на две недели в деревню Корзинкино Московского уезда. Оставленные в Москве дела и заботы, однако, не отпускали его ни на минуту. В Корзинкине он пишет статью "О значении воинствующего материализма", готовится к выступлению с политическим отчетом ЦК на XI съезде партии большевиков. Его тревожат проблемы монополии внешней торговли, судьба Публичной библиотеки, возвращение группы МХАТ из-за границы, финансовое положение высшей школы, развитие концессий, подготовка к Генуэзской конференции, состояние кинофотодела в стране. Он приходит к непростому, но вынужденному решению о необходимости изъятия церковных ценностей для борьбы с голодом, охватившим в это время Поволжье. Его нервируют факты злоупотребления местных властей, волокита с закупкой за границей мясных консервов, работа Совета Труда и Обороны и т. д. и т. д.

25 марта 1922 года он возвращается в Москву. 26 марта дорабатывает план политического отчета ЦК. 27 марта он открывает XI съезд РКП(б) и выступает с полуторачасовым политическим отчетом ЦК.

В начале апреля состояние Ленина несколько улучшилось, однако вскоре все тягостные симптомы болезни проявились с новой силой: появились мучительные головные боли, изнуряющая бессонница, нервозность. Ленин не смог участвовать во всех заседаниях XI съезда партии и только в конце (2 апреля) выступил с очень коротким заключительным словом.

10 апреля он отказывает Е. С. Варге в просьбе написать статью о новой экономической политике — своего любимого детища, для ежегодного журнала Коминтерна, ссылаясь на скверное самочувствие.

Немецкие профессора Клемперер и Ферстер настаивают на удалении пуль, находившихся в тканях правого плеча и в правой надключичной области после покушения на Ленина 30 августа 1918 года на заводе Михельсона в Москве. Они полагали, что плохое самочувствие В. И. Ленина может быть результатом хронического свинцового отравления (позже Клемперер отрицал это). Решение весьма спорное и сомнительное, учитывая, что за четыре года, прошедших после покушения, пули уже осумковались и, как полагал профессор В. Н. Розанов, операция по их извлечению принесет больше вреда, чем пользы. Да и сам Ленин относился к этому предложению скептически: "Ну, одну-то давайте удалим", — согласился он с Розановым, предложившим извлечь пулю, расположенную под кожей над правой ключицей, и не трогать другую. И добавил: "Чтобы ко мне не приставали и чтобы никому не думалось".

22 апреля 1922 года в Институте биофизики Ленину сделали рентгенограмму грудной клетки, а 23 апреля его госпитализируют в Солдатенковскую больницу. Из Германии был приглашен хирург Ю. Борхардт, который и удалил надключичную пулю. (Спустя много лет профессор А. Д. Очкин неверно, но, видно, не без умысла и не без помощи цензуры, написал, что Ленина оперировал Розанов, а не Борхардт.) Ленин хотел тотчас после операции уехать, однако врачи настояли оставить его в палате нынешней Боткинской больницы на сутки.

24 апреля Ленин продиктовал проект директивной телеграммы на Генуэзскую конференцию, 27-го — участвовал в заседании политбюро, 28-го — правил корректуру брошюры "Старые статьи на близкие к новым темы". Май был насыщен, как всегда, текущими делами. Ленин пишет статью (2 мая) "К десятилетнему юбилею "Правды"; решает вопросы о внутреннем хлебном займе, железных дорогах, увеличении ассигнования на народное образование; он беспокоится о ходе Генуэзской конференции и шлет директивную телеграмму Г. В. Чичерину.

4 мая — участвует в заседании политбюро ЦК партии, где окончательно принимается решение о борьбе с голодом путем продажи церковных ценностей за границей. (Этот акт, в котором часть нынешних историков усматривают только варварство, на самом деле был мотивирован чудовищным голодом в Поволжье из-за небывалой засухи и неурожая, иными словами, соображениями гуманности. Другое дело — нередко варварское исполнение этого решения на местах.) Трижды — 11, 16 и 18-го мая Ленин принимает участие в заседаниях политбюро и пленума ЦК, где принимались важные решения: о натуральном налоге, о библиотечном деле, развитии Академии наук, Уголовном кодексе, о создании радиотелефонного центра и развитии радиотехники, исследовании Курской аномалии, о монополии внешней торговли (этот вопрос еще долго не будет сходить со сцены).

Однако самочувствие Ленина было очень плохим: мучила бессонница с бесконечным ночным "прокручиванием" нерешенных проблем, участились головные боли, снизилась работоспособность.

"Каждый революционер, — говорил в это время Ленин профессору Даркшевичу, постоянно его наблюдавшему, — достигший 50 лет, должен быть готовым выйти за фланг: продолжать работать по-прежнему он больше уже не может; ему не только трудно вести какое-нибудь дело за двоих, но и работать за себя одного, отвечать за свое дело ему становится не под силу. Вот эта-то потеря трудоспособности, потеря роковая, и подошла незаметно ко мне — я совсем стал не работник".

В конце мая 1922 года Ленин решил отдохнуть в Боржоми или в местечке Шарташ в четырех верстах от Екатеринбурга, полагая, что отдых будет полезен не только ему, но и Н. К. Крупской, страдавшей гипертиреозом (болезнью Базедова или Грэвса). Однако планам этим не суждено было сбыться.

23 мая Ленин уехал в Горки, где пытался работать, однако вид у него, по свидетельству близких, был больной и подавленный. 25 мая после ужина у Ленина появилась изжога, что, впрочем, случалось и ранее. Вечером перед сном он почувствовал слабость в правой руке; около 4 часов утра у него была рвота, сопровождавшаяся головной болью. Утром 26 мая Ленин с трудом объяснил случившееся, не мог читать (буквы "поплыли"), попробовал писать, но сумел вывести только букву "м". Он ощущал слабость в правой руке и ноге. Такие ощущения продолжались недолго, около часа, и затем исчезли. Парадоксально, но никто из приглашенных врачей: ни многоопытный профессор Гетье, ни лечивший его постоянно доктор Левин не заподозрили мозговое заболевание, а полагали, что все это следствие гастрита, тем более что и у матери Ленина подобное случалось. По совету Гетье Ленин принял слабительное (английскую соль), и ему был предписан покой.

Поздно вечером в субботу, 27 мая, появилась головная боль, полная потеря речи и слабость правых конечностей. Утром 28 мая приехал профессор Крамер, который впервые пришел к выводу, что у Ленина мозговое заболевание, характер которого ему был не совсем ясен. Диагноз его был такой: "явление транскортикальной моторной афазии на почве тромбоза", Иными словами — утрата речи из-за поражения моторно-речевой зоны головного мозга на почве закупорки (тромбоза) сосудов. Какова природа тромбоза — оставалось неясно. Крамер полагал: в основе лежит атеросклероз, однако то обстоятельство, что явление паралича конечностей и расстройство речи быстро прошли, Крамер объяснял поражением не магистральных (как это чаще бывает при атеросклерозе), а мелких сосудов головного мозга.

Болезнь и в самом деле носила необычный характер. Параличи и парезы то правой руки или правой ноги, то той и другой вместе повторялись в дальнейшем многократно и быстро исчезали. Головные боли носили тоже периодический характер и без какой-либо одной определенной локализации. У Ленина изменился почерк — он стал мелким, бросалась в глаза трудность выполнения простых арифметических задач, утрата способности к запоминанию, но, что самое поразительное, полностью, до последней финальной стадии, сохранялся профессиональный интеллект.

Для тяжелого атеросклероза многое было нетипичным: сравнительно молодой возраст (ему едва минуло 50 лет), сохранившийся интеллект, отсутствие каких-либо признаков нарушения кровообращения в сердце, конечностях; не было и явных признаков повышенного кровяного давления, способствующего появлению инсультов и тромбозов мозговых сосудов. Кроме того, как правило, поражения мозга при инсультах или тромбозах необратимы, имеют тенденцию к прогрессированию и, в принципе, бесследно не исчезают. При характерном для атеросклероза недостатке кровоснабжения мозга (ишемии), особенно длительном, интеллектуальные дефекты неизбежны, и чаще всего они выражаются в виде слабоумия или психоза, чего у Ленина по крайней мере до конца 1923 года не отмечалось.

29 мая собрался большой консилиум: профессора Россолимо, Крамер, Гетье, Кожевников, Семашко (нарком здравоохранения). Вот запись невропатолога Россолимо: "Зрачки равномерны. Парез правого n. facialis (Лицевой нерв.). Язык не отклоняется. Апраксин (Онемение.)  в правой руке и небольшой парез в ней. Правосторонняя гемианопсия (Выпадение поля зрения.)... Двусторонний Бабинский (имеется в виду особый диагностический рефлекс. — Ю. Л.), затушеванный вследствие сильной защитной реакции. Двусторонний ясный Оппенгейм. Речь невнятная, дизартичная, с явлениями амнестической афазии". Профессор Г. И. Россолимо признавал, что болезнь Ленина имеет "своеобразное, не свойственное обычной картине общего мозгового артериосклероза" течение, а Крамер, пораженный сохранностью интеллекта и, как показали дальнейшие наблюдения, периодическими улучшениями состояния, считал, что это не укладывается в картину артериосклероза (в принятой в те годы терминологии не было привычного нам термина "атеросклероз"), ибо "артериосклероз представляет собой заболевание, имеющее уже в самой природе нечто такое, что ведет за собой к немедленному, но всегда прогрессирующему нарастанию раз возникших болезненных процессов". Словом, было много непонятного. Гетье, по словам Л. Д. Троцкого, "откровенно признавался, что не понимает болезни Владимира Ильича".

Одно из предположений, которое, естественно, составляло врачебную тайну, будучи только догадкой, сводилось к возможности сифилитического поражения головного мозга.

Для врачей России, воспитанных на традициях С. П. Боткина, который говорил, что "в каждом из нас есть немного татарина и сифилиса" и что в сложных и непонятных случаях болезней следует непременно исключить специфическую (т. е. сифилитическую) этиологию заболевания, такая версия была вполне естественной. Тем более что в России сифилис в конце прошлого — начале текущего века в разных формах, включая наследственную и бытовую, был широко распространен.

Это предположение было мало и даже ничтожно маловероятным хотя бы потому, что Ленин отличался в вопросах семьи и брака абсолютным пуританством, хорошо известным всем, кто его окружал. Однако консилиум врачей решил тщательно проверить и эту версию. Профессор Россолимо в разговоре с сестрой Ленина Анной Ильиничной Ульяновой 30 мая 1922 года сказал: "...Положение крайне серьезно, и надежда на выздоровление явилась бы лишь в том случае, если в основе мозгового процесса оказались бы сифилитические изменения сосудов".

29 мая на консультацию был приглашен профессор А. М. Кожевников — невропатолог, специально исследовавший сифилитические поражения мозга (еще в 1913 году он опубликовал статью "К казуистике детских и семейных паралюэтических заболеваний нервной системы" в журнале "Невропатология и психиатрия им. С. С. Корсакова", кн. III—IV, 1913). Он взял кровь из вены и спинномозговую жидкость из позвоночного канала для исследования на реакцию Вассермана и изучения клеточного состава полученного материала.

На следующий день был приглашен и опытный окулист М. И. Авербах для изучения глазного дна. Глазное дно позволяет оценить состояние кровеносных сосудов мозга, так как глаз (точнее, его сетчатка) — это, по сути, выведенная наружу часть мозга. И здесь не было никаких заметных изменений сосудов или патологических образований, которые указывали бы на атеросклероз, сифилис или другую причину болезни мозга. Думаю, что, несмотря на все эти данные, лечащие врачи и особенно Ферстер и Кожевников все-таки не исключали полностью сифилитический генез мозговых явлений. Об этом, в частности, свидетельствует назначение инъекций мышьяка, который, как известно, долгое время был основным противосифилитическим средством.

По-видимому, Ленин понял подозрения врачей и как-то во время визита Кожевникова в начале июля 1923 года заметил: "Может быть, это и не прогрессивный паралич, но, во всяком случае, паралич прогрессирующий".

Сам Ленин не обольщался обычными врачебными утешениями и объяснениями всего случившегося нервным переутомлением. Более того, он был уверен, что близок конец, что он уже не поправится.

30 мая 1922 года, будучи в крайне угнетенном состоянии, Ленин попросил, чтобы к нему приехал Сталин. Зная твердый характер Сталина, Ленин обратился к нему с просьбой принести ему яд, чтобы покончить счеты с жизнью. Сталин передал содержание разговора Марии Ильиничне Ульяновой. "Теперь момент, о котором я Вам раньше говорил, наступил, — будто бы сказал Владимир Ильич Сталину, — у меня паралич и мне нужна Ваша помощь". Сталин обещал привезти яд, однако тут же передумал, боясь, что это согласие как бы подтвердит безнадежность болезни Ленина. "Я обещал, чтобы его успокоить, — сказал Сталин, — но если он в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? И выйдет как бы подтверждение его безнадежности?" Сталин немедля вернулся к больному и уговорил его подождать до времени, когда надежды на выздоровление уже не будет. Более того, "Сталин оставил письменный документ, из которого явствует, что он не может взять на себя такую тяжкую миссию. Он хорошо понимал всю историческую ответственность и возможные политические последствия такого акта.

После 1 июня 1922 года здоровье Ленина начало улучшаться. Уже 2 июня профессор Ферстер отметил:

"Исчезли симптомы поражения черепно-мозговых нервов, в частности лицевого и подъязычного, исчез парез правой руки, нет атаксии, ненормальные рефлексы (Бабинского, Россолимо, Бехтерева) отсутствуют. Восстановилась речь. Чтение беглое. Письмо: делает отдельные ошибки, пропускает буквы, но сейчас же замечает ошибки и правильно их исправляет". Ферстер отмечает возбужденное психическое состояние Ленина.

11 июня Ленину стало уже значительно лучше. Проснувшись, он сказал: "Сразу почувствовал, что в меня вошла новая сила. Чувствую себя совсем хорошо... Странная болезнь, — прибавил он, — что бы это могло быть? Хотелось бы об этом почитать".

И Ленин в самом деле начал читать медицинские книги, заимствованные у младшего брата — врача Дмитрия Ильича.

13 июня в Горках Ленина перенесли на носилках в Большой дом в комнату, из которой выходила дверь на террасу.

16 июня Ленину разрешили встать с постели, и он, как рассказывала медицинская сестра Петрашева: "Пустился даже со мной в пляс".

Несмотря на хорошее в целом состояние, время от времени у Ленина появлялись непродолжительные (от нескольких секунд до минут) спазмы сосудов с параличами правых конечностей, не оставляя, впрочем, после себя заметных следов. "В теле делается вроде буквы "б" и в голове тоже, — объяснял эти "кондрашки" Ленин. — Голова при этом немного кружится, но сознание не терял. Удержаться от этого немыслимо... Если бы я не сидел в это время, то, конечно, упал бы". К сожалению, нередко он и падал. По этому поводу Ленин шутил: "Когда нарком или министр абсолютно гарантирован от падения?" — и с грустной усмешкой отвечал: "Когда он сидит в кресле".

Спазмы, которых до конца июня у него было 10, его беспокоили и расстраивали. В течение лета, в июле, августе, припадки были значительно реже. Сильный спазм с потерей речи и парезом конечностей случился 4 августа после инъекции мышьяка, который закончился через 2 часа полным восстановлением функций. В сентябре их было только 2, да и то слабые. Головные боли, бывшие в июне почти ежедневно, в августе прекратились. Наладился и сон; бессонница была только после свиданий с коллегами по партии.

Профессор Ферстер, которому Ленин верил больше других, 25 августа отметил полное восстановление двигательных функций, исчезновение патологических рефлексов. Он разрешил чтение газет и книг.

В августе Ленина более всего занимали проблемы контроля и работа Наркомата рабоче-крестьянской инспекции.

В сентябре он уже пишет обстоятельную записку в рабоче-крестьянскую инспекцию В. А. Аванесову об изучении зарубежного опыта и организации работы канцелярского труда в советских учреждениях.

10 сентября пишет рецензию "Ложка дегтя в бочке меда" на книгу О. А. Ерманского "Научная организация труда и производства и система Тейлора". 11 сентября консилиум в составе профессоров О. Ферстера, В. В. Крамера, Ф. А. Гетье разрешает Ленину приступить к работе с 1 октября.

2 октября 1922 года Ленин возвращается в Москву. Дела захлестывают его через край, 3 октября он председательствует на заседании Совнаркома, 6 октября участвует в работе пленума ЦК партии, но чувствует себя очень плохо. 10 октября вновь заседание Совнаркома. Он отказывается принять участие в съезде рабочих текстильной промышленности и выступить на V Всероссийском съезде комсомола (10 октября). По воспоминаниям И. С. Уншлихта (1934), Ленин признавался: "Физически чувствую себя хорошо, но нет уже прежней свежести мысли. Выражаясь языком профессионала, потерял работоспособность на довольно длительный срок".

Однако 17, 19, 20, 24, 26-го октября 1922 года он по-прежнему председательствует на заседаниях Совнаркома, решает множество крупных и мелких дел (Лозаннская конференция, ближневосточные проблемы, селекционная работа, торфяные разработки и т. д.).

29 октября присутствует на спектакле первой студии МХАТ "Сверчок на печи" по Ч. Диккенсу, но, не досмотрев, покидает театр, полностью потеряв интерес к пьесе.

31 октября произносит большую речь на заключительном заседании IV сессии ВЦИК IX созыва, вечером проводит длительное заседание Совнаркома.

Ноябрь 1922 года — последний активный месяц в политической жизни В. И. Ленина. Он по-прежнему ведет заседания Совнаркома, участвует в заседаниях политбюро, Совета Труда и Обороны, выступает на немецком языке 13 ноября на IV конгрессе Коминтерна с докладом "Пять лет российской революции..." Последнее его публичное выступление было 20 ноября 1922 года на пленуме Московского Совета.

25 ноября врачебный консилиум настаивает на немедленном и абсолютном отдыхе. Однако Ленин медлит с отъездом; остаются нерешенными тысячи дел: строительство Семиреченской железной дороги, все еще неясен вопрос о монополии внешней торговли, необходимо усиление борьбы со скупщиками платины, с хищническим ловом рыбы в Азовском море и т. д. и т. п. Ленин находит время написать в эти дни статью "Несколько слов о Н. Е. Федосееве". Однако силы покидают его, и 7 декабря он уезжает в Горки. Несмотря на усталость, Ленин готовится к выступлению на X Всероссийском съезде Советов, 12 декабря он возвращается в Москву. 13 декабря случилось два тяжелых приступа с парезами конечностей и полной потерей речи. Врачебный консилиум запишет: "С большим трудом удалось уговорить Владимира Ильича не выступать ни в каких заседаниях и на время совершенно отказаться от работы. Владимир Ильич в конце концов на это согласился и сказал, что сегодня же начнет ликвидировать свои дела".

Придя в себя после приступов, Ленин, не откладывая, пишет письма, касающиеся вопросов, которые более всего его волнуют: о монополии внешней торговли, о распределении обязанностей между Советом Народных Комиссаров и Советом Труда и Обороны.

15 и 16 декабря 1922 года — вновь резкое ухудшение состояния Ленина. Он страшно волнуется за исход обсуждения на пленуме ЦК проблемы монополии внешней торговли. Просит Е. М. Ярославского записать выступление Н. И. Бухарина, Г. Л. Пятакова и других по этому вопросу на пленуме ЦК и непременно показать ему. 18 декабря пленум ЦК принял предложения Ленина о монополии внешней торговли и персонально возложил на Сталина ответственность за соблюдением режима, установленного для Ленина врачами. С этого момента начинается период изоляции, заточения Ленина, полное отстранение его от партийных и государственных дел. 22—23 декабря 1922 года здоровье Ленина вновь ухудшается — парализована правая рука и правая нога. Ленин не может смириться со своим положением. Еще так много нерешенного и недоделанного. Он просит консилиум врачей "хотя бы в течение короткого времени диктовать "дневники". На совещании, которое собрал Сталин 24 декабря 1922 года с участием Каменева и Бухарина и врачей, было принято следующее решение:

"1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5—10 минут, но это не должно носить характера переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений".

Это было суровое решение.

Завещание

Однако нельзя запретить думать, анализировать, размышлять. Кто будет руководить партией и государством? Грозит ли партии раскол? Что делать, чтобы предупредить нарождающийся культ генерального секретаря, как демократизировать узкий круг ЦК, пользующийся привилегиями, как исключить "комчванство" новой партийной и советской бюрократии, бесхозяйственность, воровство, хищения, какова роль рабоче-крестьянской инспекции и центральной контрольной комиссии, будет ли благополучно решен национальный вопрос и автономизация республик, как должна развиваться кооперация?

Ленин обдумывает эти проблемы в долгие бессонные ночи и каждый день начиная с 23 декабря 1922 года по 5 марта 1923 года диктует последние свои мысли, редактирует и правит их корректуру.

Не будучи политиком, автор не берется оценить по существу значение этих статей-размышлений. С точки зрения врачебной, имея в виду ту опустошительную работу, которую проделала болезнь в мозгу Ленина, уже приведшая к этому времени к огромным дефектам мозговых структур, невозможно отделаться от ощущения чуда: в статьях, продиктованных в это тяжелое время, — характерные для Ленина ясный анализ, полемическая убежденность, твердая вера в возможность и реальность создания в России подлинно социалистического государства, богатого и свободного общества, вера в мировую революцию.

Первое письмо к съезду (XII съезд намечен на 11 января 1923 года) начинается со слов: "Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе". Более всего его волнуют две проблемы: кастовость ЦК и вероятность раскола партии. Чтобы избежать замкнутости ЦК партии, он предлагает увеличить число членов ЦК до 50—100 человек из числа простых рабочих и крестьян. "Я думаю, — диктует Ленин 24 декабря 1922 года по поводу раскола партии, — что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола..." Далее следует характеристика Сталина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Пятакова. О Сталине он пишет только как о человеке, сосредоточившем в своих руках необъятную власть, и "я не уверен, — пишет он, — сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью".

Характеристики других вышеупомянутых лиц в целом положительные, но с долей трезвой и суровой критики.

О Троцком: "Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью..." О Бухарине: "...Не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии..." О Пятакове: "Человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей..." Не они ли, эти ленинские характеристики, сыграли в дальнейшем свою роковую роль в гибели Троцкого, Бухарина, Рыкова, Зиновьева, Пятакова от рук Сталина? В написанном позже, 4 января 1923 года, добавлении к письму от 24 декабря 1922 года Ленин предлагает съезду "обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека". Однако было слишком поздно! Содержание письма стало известно Сталину незадолго до съезда, несмотря на просьбы Ленина держать его в секрете. Съезд обсудил это письмо келейно — по делегациям, получившим разумеется необходимые указания от уже всесильного Сталина. Текст этого письма был надолго скрыт от партии и от всего народа.

Мне представляется блестящей по глубине и смыслу его записка "К вопросу о национальностях или об "автономизации" (31 декабря 1922 года). Более того, ленинские положения о национализме нации угнетающей и национализме наций угнетенных, о взаимоотношениях больших и малых наций, о возможности "оставить союз советских социалистических республик лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность", о национальных языках ("строжайшие правила  относительно  употребления национального языка") и т. д. — чрезвычайно актуальны и сегодня для оценки "великорусских" тенденций, силовых путей решения национальных конфликтов (в Чечне, Карабахе, Таджикистане). Кстати, непосредственным поводом этой записки явилась "великорусско-националистическая кампания" Орджоникидзе и Сталина. Далее Ленин диктует "Странички из дневника", где он уделяет первостепенное внимание народному просвещению: "Конечно, в первую голову должны быть сокращены расходы не Наркомпроса, а расходы других ведомств, с тем, чтобы освобожденные суммы были обращены на нужды Наркомпроса".

В больших по объему записках "О кооперации", "О нашей революции", "Как нам реорганизовать Рабкрин" и "Лучше меньше, да лучше", продиктованных до 2 марта 1923 года, Ленин затрагивает ключевые, по его мнению, проблемы: улучшение работы никуда не годного государственного аппарата путем укрепления Рабоче-крестьянской инспекции и центральной контрольной комиссии, переход от мелкокрестьянского хозяйства периода нэпа к кооперации, которая, по мнению Ленина, и приведет к подлинному социализму. К сожалению, все статьи, обычно именуемые "завещанием" Ленина, хоть и были опубликованы (кроме Письма к съезду), но по сути они никак не повлияли на ход истории нашего государства. Сталин остался на своем ключевом посту, истребил своих противников, круто порвал с нэпом, о котором Ленин писал, что это "всерьез и надолго", провел жестокую коллективизацию. Единственное, в чем он следовал указаниям Ленина, так это в укреплении полицейских функций контрольных партийных органов и так называемого народного контроля.

Кончина

Нельзя пройти мимо эпизода, видимо, сильно повлиявшего на отношение Ленина к Сталину, которого он в свое время называл "чудесным грузином", — эпизоде, который, к тому же, несомненно ускорил гибель Ленина. В декабре 1922 года Сталин, как уже было упомянуто, выполняя решение об изоляции Ленина, в разговоре по телефону оскорбил Н. К. Крупскую, грубо потребовав, чтобы она не говорила с Лениным о делах, иначе он "потянет" ее в ЦКК. Не исключено, что в ответ на то, что она имела разрешение от врачей и как жена Владимира Ильича лучше знает, что ему можно и что нельзя, Сталин грубо оборвал ее: "Мы еще посмотрим, какая Вы жена Ленина", — намекая на старую дружбу Ленина с И. Ф. Арманд. "Разговор этот, — вспоминает Мария Ильинична, — чрезвычайно взволновал Крупскую, нервы которой были натянуты до предела, она была не похожа на себя, рыдала". Спустя два с половиной месяца об этом эпизоде Н. К. Крупская рассказала Ленину, который пришел в страшное волнение и написал резкое письмо Сталину. "Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву... Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин". Ответ Сталина поразителен по прямолинейной циничности. Он не пишет "Уважаемый" и "С уважением", как это делает Ленин. К Ленину он обращается официально сухо ("Т. Ленин!"), информируя, что он всего-то и сказал о нарушении режима со стороны Н. К. Крупской. "Впрочем, — пишет он в конце письма, — если Вы считаете, что для сохранения "отношений" я должен "взять назад" сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя "вина" и чего, собственно, от меня хотят. И. Сталин".

Инцидент этот тяжело повлиял на течение заболевания Ленина. 6 марта 1923 года наступило резкое ухудшение состояния Ленина. "Без всяких видимых к тому причин, — запишет В. В. Крамер (он не знал о конфликте), — наступил двухчасовой припадок, выразившийся в полной потере речи и полным параличом правой конечности".

10 марта 1923 года припадок повторился и привел к стойким изменениям как со стороны речи, так и правых конечностей. 14 марта начинается регулярная публикация официальных бюллетеней о состоянии здоровья Ленина. Ленин оказался прикованным к постели, без какой-либо возможности общаться с окружающими, тем более читать и писать.

Однако в середине мая 1923 года состояние здоровья начинает улучшаться, и 15 мая Ленина увозят из кремлевской квартиры в Горки. Профессор Кожевников пишет, что Ленин "окреп физически, стал проявлять интерес как к своему состоянию, так и ко всему окружающему, оправился от так называемых сенсорных явлений афазии, начал учиться говорить".

Летом 1923 года, начиная с 15—18 июля, Ленин начинает ходить, пробует писать левой рукой, в августе уже просматривает газеты. Преданная Надежда Константиновна Крупская ухаживает за больным, учится понимать его жесты, отдельные слова, интонации, мимику. Крупская пишет в письмах И. А. Арманд (дочери И. Ф. Арманд) — другу семьи В. И. Ленина: "Живу только тем, что по утрам В. бывает мне рад, берет мою руку, да иногда говорим мы с ним без слов о разных вещах, которым все равно нет названия", и позже: "Милая моя Иночка, не писала тебе целую вечность, хотя каждодневно думала о тебе. Но дело в том, что сейчас я целые дни провожу с В., который быстро поправляется, а по вечерам я впадаю в очумение и неспособна уже на писание писем. Поправка идет здоровая — спит все время великолепно, желудок тоже, настроение ровное, ходит теперь (с помощью) много и самостоятельно, опираясь на перила, поднимается и спускается с лестницы. Руке делают ванны и массаж, и она тоже стала поправляться. С речью тоже прогресс большой — Ферстер и другие невропатологи говорят, что теперь речь восстановится наверняка, то, что достигнуто за последний месяц, обычно достигается месяцами. Настроение у него очень хорошее, теперь и он видит уже, что выздоравливает, — я уж в личные секретари к нему прошусь и собираюсь стенографию изучать. Каждый день я читаю ему газетку, каждый день мы подолгу гуляем и занимаемся..."

18 октября 1923 года Ленин просит отвезти его в Москву. Это был грустный прощальный визит в Кремль, где он зашел в свой кабинет, проехал по Сельскохозяйственной выставке, переночевал и утром уехал в Горки, где ему предстояло остаться до кончины.

Ноябрь и декабрь 1923 года Ленин провел, в сущности, в полной изоляции, его посетили только Н. И. Бухарин, Е. А. Преображенский и некоторые мало известные лица. 7 января 1924 года Ленин устраивает елку для детей совхоза и санатория. 17—18 января Крупская читает Ленину отчет о XIII партийной конференции. 19 января выезжает в лес на санях, наблюдая за охотой. 19—20 января читает принятые на XIII конференции резолюции об итогах дискуссии в партии. «Когда в субботу (19 января 1924 года), — вспоминала Н. К. Крупская, — Владимир Ильич стал, видимо, волноваться, я сказала ему, что резолюции приняты единогласно». 21 января после обеда больного осматривают профессора О. Ферстер и В. П. Осипов.

Вскоре начался последний приступ болезни. Ленину дали бульон, который он «пил с жадностью, потом успокоился немного, но вскоре заклокотало у него в груди», — вспоминала Н. К. Крупская. «Все больше и больше клокотало у него в груди. Бессознательнее становился взгляд. Владимир Александрович и Петр Петрович (медбрат и охранник) держали его почти на весу на руках, временами он глухо стонал, судорога пробегала по телу, я держала его сначала за горячую мокрую руку, потом только смотрела, как кровью окрасился платок, как печать смерти ложилась на мертвенно побледневшее лицо. Профессор Ферстер и доктор Елистратов впрыскивали камфору, старались поддержать искусственное дыхание, ничего не вышло, спасти нельзя было».

Вечером в 18 часов 50 минут 21 января 1924 года Ленин умер. Ему было 53 года.


ЧЕМ ЖЕ БОЛЕЛ ЛЕНИН ?
Глава II

…Ибо нет ничего сокровенного, что не открылось
бы, и тайного, что не было бы узнано.
Евангелие от Матфея

Яне предполагал и не мог себе представить, что старые архивные документы, относящиеся к периоду болезни и смерти Ленина, могут обладать таким сильным эмоциональным воздействием. Многое можно почувствовать, понять и прочесть между строк в пожухлых от времени немых свидетелях ушедшего времени. Вот торопливо, крупным размашистым почерком исписанный Н. А. Семашко листок отрывного блокнота. Интеллигент старой формации, близкий Ленину нарком здравоохранения, который, как утверждал позже на заседании комиссии по увековечиванию памяти Ленина К. Е. Ворошилов, был против длительного сохранения тела покойного вождя и которого поэтому "надо гнать из комиссии", этот совестливый врач, принимая близко к сердцу свою ответственность и, может быть, чувствуя даже особую личную вину за печальный исход болезни глубоко почитаемого им человека, мучая себя за бессилие сохранить жизнь Ленина, взволнованно просит патологоанатома А. И. Абрикосова обратить особое внимание на необходимость веских морфологических доказательств отсутствия у Ленина люэтических ( Люэс — синоним сифилиса) поражений ради сохранения его светлого образа. А вот аккуратно сброшюрованные красивые книжечки с черным коленкоровым переплетом и серебряным тиснением, содержащие огромное количество анализов мочи и длиннейших графиков динамики основных ее показателей — анализов в принципе не очень нужных и ничего не проясняющих. Но зато как аккуратна и добросовестна лечебно-санитарная служба Кремля, как красиво все оформлено!

Хранятся разные варианты (по крайней мере 3) протоколов вскрытия тела Ленина. Написанные от руки под диктовку, они несут многочисленные следы правок, поисков наиболее правильных формулировок, испещрены перечеркнутыми абзацами, вставками и т. д. Видно, что особую трудность доставило сочинение итогового документа, в котором на трех страницах убористого текста изложена история болезни, этапы лечения и причина смерти Ленина.

Здесь есть все — и оправдания лечебных действий врачей, в большинстве своем (если учесть истинный диагноз) сомнительных и даже неверных, и выдвинутые на первый план якобы успехи предпринятого лечения. К сожалению, в архивах не нашлись анализы крови, хотя известно, что их делали многократно. А вот тонкий полупрозрачный листок с анализом спинномозговой жидкости, к счастью, сохранился.

В больших папках собраны фотографии и подробное описание мозга Ленина. Как жестоко исковеркала болезнь могучий мыслительный аппарат: вмятины, рубцы, полости заняли всю левую половину мозга.

В картонных архивных папках, содержащих снимки мозга и окрашенные срезы разных тканей (мозга, аорты, сосудов, почек, печени), заключенные в прозрачные стеклышки, еще ощущаются острые запахи формалина и чего-то неуловимого, свойственного только анатомическим театрам.

Нельзя было, однако, не заметить, что подавляющая часть увиденных документов все эти долгие годы оставалась практически вне поля зрения историков, что они более 70 лет лежат невостребованными. Между тем именно эти документы, и только они, могут пролить свет на одну из самых вольно или невольно запутанных проблем биографии Ленина — на суть его болезни.

Вряд ли разумно отмахиваться от необходимости полных документальных доказательств истинного заболевания, голословно отрицая все другие версии, кроме атеросклероза, уподобляясь ученому соседу А. П. Чехова, утверждавшему, что "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда".

История, как и природа, не терпит пустот и белых пятен. При отсутствии достоверных данных они заполняются вымыслами или похожей на правду ложью.

Вот почему автор решил дополнить уже почти законченный рассказ о болезни Ленина в первой главе новой главой с достаточно подробным описанием добытых в архивах материалов.

Диагностические потемки

Как это, к сожалению, нередко бывает при сверхвнимательном отношении к пациенту и привлечении к его лечению сразу многих авторитетных специалистов, очевидный и даже "студенческий" диагноз удивительным образом заменяется каким-нибудь умным, коллегиально принятым, разумно обоснованным и в конце концов ошибочным диагнозом.

Н. А. Семашко, разумеется из лучших побуждений, особенно в периоды ухудшения здоровья Ленина, приглашал на консультации многих крупных и известных специалистов России и Европы. К сожалению, все они скорее запутали, чем прояснили суть заболевания Ленина. Больному были последовательно поставлены три неверных диагноза, в соответствии с которыми и лечили его неверно: неврастению (переутомление), хроническое отравление свинцом и сифилис мозга.

В самом начале заболевания в конце 1921 года, когда усталость тяжким грузом навалилась на все еще крепкого и сильного Ленина, лечащие врачи единодушно сходились на диагнозе — переутомление. Очень скоро, однако, стало ясно, что отдых мало приносит пользы и все мучительные симптомы — головные боли, бессонница, снижение работоспособности и т. д. — не прекращаются.

В начале 1922 года, еще до первого инсульта, была выдвинута вторая концепция — хроническое отравление свинцом от двух пуль, оставшихся в мягких тканях после покушения в 1918 году. Не исключали, впрочем, и последствия отравления от яда кураре, который будто бы содержали пули.

Было решено удалить одну из пуль (операция 23 апреля 1922 года), что тоже, как известно, не оказало никакого положительного влияния на все ухудшающееся здоровье Ленина. Тогда-то, вероятно, и возникло предположение о сифилисе как основе поражения мозга Ленина. Теперь трудно сказать, кто выдвинул такую версию, которая прошла далее красной нитью через весь мучительный предсмертный путь Ленина и никогда при его жизни не подвергалась ревизии.

В архивных документах и открытой литературе почти все участники тех далеких консилиумов утверждают, что они-то как раз были против такого диагноза, уже тогда предполагали, что у Ленина поражение сосудов мозга имеет атеросклеротическую природу. О. Ферстер, который с 1922 года практически постоянно наблюдал Ленина, сразу после мартовского эпизода с якобы "пищевым" отравлением утверждал, что он уже тогда диагностировал "тромбоз сосудов мозга с размягчением" (мозга. — Ю. Л.).С этим диагнозом был согласен и Г. Клемперер, наблюдавший Ленина вместе с Ферстером достаточно длительное время.

В июне 1922 года в официальном докладе, по словам Клемперера, он заявил в связи с проведенной операцией по извлечению пули: по его мнению, у Ленина — атеросклеротическое кровоизлияние в мозг и это заболевание никакой связи с пулей не имеет. А спустя пятнадцать лет после смерти Ленина, в 1939 году, Клемперер определенно напишет: "Возможность венерического заболевания была исключена". Но ведь лечили Ленина противолюэтическими средствами: инъекциями препаратов мышьяка, йодистых соединений и т. п.!

В связи с резким ухудшением здоровья Ленина после очередного инсульта в марте 1923 года в Москву приехали: А. Штрюмпель — 70-летний патриарх-невропатолог из Германии, один из крупнейших специалистов по спинной сухотке и спастическим параличам; С. Е. Геншен — специалист по болезням головного мозга из Швеции; О. Минковский — знаменитый терапевт-диабетолог; О. Бумке — психиатр; профессор М. Нонне — крупный специалист в области нейролюэса (все из Германии).

Интернациональный консилиум с участием вышеупомянутых лиц, вместе с ранее прибывшим в Москву Ферстером, а также Семашко, Крамером, Кожевниковым и др., не отверг сифилитический генез заболевания Ленина.

После осмотра Ленина, 21 марта, профессор Штрюмпель ставит диагноз: endarteriitis luetica (сифилитическое воспаление внутренней оболочки артерий — эндартериит) с вторичным размягчением мозга. И хоть лабораторно сифилис не подтвержден (реакция Вассермана крови и спинномозговой жидкости отрицательна), он безапелляционно утверждает: "Терапия должна быть только специфической (то есть антилюэтической)".

Весь врачебный ареопаг с этим согласился.

Ленину стали энергично проводить специфическое лечение. Уже после его смерти, когда диагноз был ясен, при описании всей истории болезни это противосифилитическое лечение находит своеобразное оправдание: "Врачи определили заболевание как последствие распространенного, а частью местного сосудистого процесса в головном мозгу (sclerosis vasorum cerebri) и предполагали возможность его специфического происхождения (какой там — "предполагали", они были в гипнотическом заблуждении. — Ю. Л.),вследствие этого были сделаны попытки осторожного применения арсенобензольных и йодистых препаратов". Дальше через запятую идет оправдательная извиняющая вставка, написанная слева на полях: "чтобы не упустить  эту  меру  в  случае,  если  бы  такое предположение подтвердилось". А затем и вовсе мажорное продолжение: "В течение этого лечения наступило весьма существенное улучшение до степени исчезновения болезненных симптомов общих и местных, причем головные боли прекратились уже после первого вливания".

Осторожные доктора (Гетье, Ферстер, Крамер, Кожевников и др.), конечно, лукавили — улучшение действительно наступило, но уже во всяком случае вне всякой связи с введением противолюэтических препаратов.

Более того, они далее пишут: "10 марта наступил полный паралич правой конечности с явлениями глубокой афазии, такое состояние приняло стойкое и длительное течение. Принимая во внимание тяжесть симптомов, было решено прибегнуть к ртутному лечению в форме втираний и Bismugenal'а, но их пришлось очень скоро прекратить (уже после трех втираний), вследствие обнаружившегося у больного воспаления легких" или же, как это писал В. Крамер, "идиосинкразии, то есть непереносимости".

Надо заметить, что непереносимость у Ленина была и к немецким докторам. Он интуитивно понимал, что они ему скорее вредят, чем помогают. "Для русского человека, — признавался он Кожевникову, — немецкие врачи невыносимы".

А были ли в самом деле аргументы в пользу нейросифилиса? Прямых или безусловных признаков сифилиса не было. Реакция Вассермана крови и спинномозговой жидкости, поставленная не один раз, была отрицательной.

Конечно, можно было предполагать врожденный сифилис, столь распространенный в конце прошлого — начале нынешнего века в России. (По данным Кузнецова (цит. по Л. И. Картамышеву), в 1861—1869 годах в России заболевало сифилисом ежегодно более 60 тысяч человек, а в 1913 году в Москве на каждые 10 тысяч человек приходилось 206 сифилитиков.) Но и это предположение, очевидно, неверно хотя бы потому, что все братья и сестры Ленина рождались в срок и были здоровыми. И уж вовсе не было оснований полагать, что Ленин мог заразиться сифилисом от случайных связей, которых у него, без сомнения, никогда не было.

Что же в таком случае послужило основанием для предположения о нейролюэсе?

Скорее всего сработала логика клиницистов конца прошлого — начала нынешнего века: если неясна этиология, не типична картина заболевания — ищи сифилис: он многолик и многообразен. "С раннего периода заболевания, — писал Ф. Хеншен в 1978 году, — шел спор о причинах поражения сосудов — сифилис, эпилепсия или отравление".

Что касается эпилепсии, точнее, малых припадков, наблюдавшихся во время болезни Ленина, то они являлись результатом очаговых раздражений коры головного мозга спаечным процессом при рубцевании зон омертвений (ишемий) разных участков мозга, что было подтверждено при аутопсии.

Другой вероятный диагноз — атеросклероз сосудов мозга — тоже не имел абсолютных клинических признаков и во время болезни Ленина серьезно не обсуждался. Против атеросклероза было несколько веских доводов. Во-первых, у больного отсутствовали симптомы ишемии (нарушения кровообращения) других органов, столь характерных для генерализованного атеросклероза. Ленин не жаловался на боли в сердце, любил много ходить, не испытывал болей в конечностях с характерной перемежающейся хромотой. Словом, у него не было стенокардии, не было и признаков поражения сосудов нижних конечностей.

Во-вторых, течение болезни было нетипичным для атеросклероза — эпизоды с резким ухудшением состояния, парезами и параличами заканчивались почти полным и довольно быстрым восстановлением всех функций, что наблюдалось по крайней мере до середины 1923 года. Конечно, удивительной была и сохранность интеллекта, который обычно после первого же инсульта сильно страдает. Другие возможные заболевания — болезнь Альцгеймера, Пика или рассеянный склероз — так или иначе фигурировали во врачебных дискуссиях, но единодушно отвергались.

Был ли резон лечить Ленина противолюэтическими средствами при таком зыбком диагнозе?

В медицине бывают ситуации, когда лечение проводят наугад, вслепую, при непонятной или неразгаданной причине болезни, так называемое лечение — ех juvantibus. В случае с Лениным скорее всего это так и было. В принципе диагноз люэтического поражения сосудов и соответствующее лечение не сказалось на течении атеросклероза и не повлияло на предопределенный исход. Словом, оно не принесло физического вреда Ленину (не считая болезненности процедур). Но ложный диагноз — нейролюэс — очень быстро стал инструментом политических инсинуаций и, конечно, нанес немалый моральный ущерб личности Ленина.

 

Аутопсия. Временное бальзамирование

Вночь после смерти Ленина, 22 января 1924 года, была создана комиссия по организации похорон. В ее состав вошли Ф. Э. Дзержинский (председатель), В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, В. Д. Бонч-Бруевич и другие. Комиссия приняла несколько неотложных решений: поручила скульптору С. Д. Меркурову немедленно снять гипсовую маску с лица и рук Ленина (что было сделано в 4 часа утра), пригласить известного московского патологоанатома А. И. Абрикосова для временного бальзамирования (на 3 суток до похорон) и произвести вскрытие тела. Гроб с телом было решено поместить в Колонном зале для прощания с последующим захоронением на Красной площади.

Для временного бальзамирования ("замораживания") был взят стандартный раствор, состоящий из формалина (30 частей), хлористого цинка (10 частей), спирта (20 частей), глицерина (20 частей) и воды (100 частей). Был произведен обычный разрез грудной клетки вдоль хрящей ребер и временно удалена грудина. Через отверстие в восходящей аорте с помощью большого шприца типа "Жанэ" введена консервирующая жидкость. "При наполнении, — вспоминал 29 января 1924 года присутствовавший во время аутопсии Н. А. Семашко, — обратили внимание на то, что височные артерии не контурируются и что на нижней части ушной раковины (видимо, правой? — Ю. Л.)образовались темные пятна. После наполнения жидкостью пятна эти стали рассасываться, и, когда кончики ушей растерли пальцами, они порозовели и все лицо получило совершенно свежий облик". Таким образом, налицо были все признаки удачного пропитывания тканей головы и тела бальзамирующим раствором и хорошей сохранности сосудистой системы. Однако почти сразу же вслед за введением раствора пришлось произвести аутопсию, что повлекло за собой неизбежное вытекание раствора из тканей.

В протоколе вскрытия записано: "Пожилой мужчина, правильного телосложения, удовлетворительного питания. На коже переднего конца правой ключицы линейный рубец длиной 2 см. На наружной поверхности левого плеча еще один рубец неправильного очертания, 2 х 1 см (первый след пули). На коже спины под углом левой лопатки — кругловатый рубец 1 см (след второй пули). На границе нижней и средней части плечевой кости прощупывается костная мозоль. Выше этого места на плече прощупывается в мягких тканях первая пуля, окруженная соединительно-тканной оболочкой. Череп — по вскрытии — твердая мозговая оболочка утолщена по ходу продольного синуса, тусклая, бледная. В левой височной и частично лобной области имеется пигментация желтого цвета. Передняя часть левого полушария, по сравнению с правой, несколько запавшая. Сращение мягкой и твердой мозговых оболочек у левой Сильвиевой борозды. Головной мозг — без мозговой оболочки — весит 1340 г. В левом полушарии, в области прецентральных извилин, теменной и затылочных долях, парацентральных щелей и височных извилин — участки сильного западения поверхности мозга. Мягкая мозговая оболочка в этих местах мутная, белесоватая, с желтоватым оттенком.

Сосуды основания мозга. Обе позвоночные артерии не спадаются, стенки их плотные, просвет на разрезе резко сужен (щель). Такие же изменения в задних мозговых артериях. Внутренние сонные артерии, а также передние артерии мозга плотные, с неравномерным утолщением стенок; значительно сужен их просвет. Левая внутренняя сонная артерия в ее внутричерепной части просвета не имеет и на разрезе представляется в виде сплошного, плотного, белесоватого тяжа. Левая Сильвиева артерия очень тонка, уплотнена, но на разрезе сохраняет небольшой щелевидный просвет. При разрезе мозга желудочки его расширены, особенно левый, и содержат жидкость. В местах западений — размягчение тканей мозга с множеством кистозных полостей. Очаги свежего кровоизлияния в области сосудистого сплетения, покрывающего четверохолмие.

Внутренние органы. Имеются спайки плевральных полостей. Сердце увеличено в размерах, отмечается утолщение полулунных и двухстворчатых клапанов. В восходящей аорте небольшое количество выбухающих желтоватых бляшек. Венечные артерии сильно уплотнены, просвет их зияет, ясно сужен. На внутренней поверхности нисходящей аорты, а также и более крупных артерий брюшной полости — многочисленные, сильно выбухающие желтоватые бляшки, часть которых изъязвлена, петрифицированна.

Легкие. В верхней части левого легкого имеется рубец, на 1 см проникающий в глубину легкого. Вверху фиброзное утолщение плевры.

Селезенка, печень, кишечник, поджелудочная железа, органы внутренней секреции, почки без видимых особенностей.

Анатомический диагноз. Распространенный атеросклероз артерий с резко выраженным поражением артерий головного мозга. Атеросклероз нисходящей части аорты. Гипертрофия левого желудочка сердца, множественные очаги желтого размягчения (на почве склероза сосудов) в левом полушарии головного мозга в периоде рассасывания и превращения в кисты. Свежее кровоизлияние в сосудистое сплетение головного мозга над четверохолмием. Костная мозоль плечевой кости.

Инкапсулированная пуля в мягких тканях в верхней части левого плеча.

Заключение. Основой болезни умершего является распространенный атеросклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания (Abnutzungssclerose). Вследствие сужения просвета артерий мозга и нарушения его питания от недостаточности подтока крови наступали очаговые размягчения тканей мозга, объясняющие все предшествовавшие симптомы болезни (параличи, расстройства речи). Непосредственной причиной смерти явилось: 1) усиление нарушения кровообращения в головном мозгу; 2) кровоизлияние в мягкую мозговую оболочку в области четверохолмия".

Аутопсия была начата в 11 часов 10 минут и закончена в 15 часов 50 минут 22 января 1924 года.

А вот результаты микроскопического анализа, проведенного А. И. Абрикосовым: "Имеет место утолщение внутренних оболочек в местах атеросклеротических бляшек. Всюду присутствуют липоиды, относящиеся к соединениям холестерина. Во многих скопищах бляшек — кристаллы холестерина, известковые слои, петрификация.

Средняя мышечная оболочка сосудов атрофична, склеротична во внутренних слоях. Наружная оболочка без изменений.

Головной мозг. Очаги размягчения (кисты), рассасывание мертвой ткани, заметны и так называемые зернистые шары, отложения зерен кровяного пигмента. Уплотнение глии — небольшое.

Хорошее развитие пирамидальных клеток в лобной доле правого полушария, нормальный вид, размеры, ядра, отростки.

Правильное соотношение слоев клеток справа. Отсутствие изменений миэлиновых волокон, невроглии и внутримозговых сосудов (справа).

Левое полушарие — разрастание мягкой мозговой оболочки, отек.

Заключение. 16 февраля 1924 года. Атеросклероз — склероз изнашивания. Изменение сосудов сердца, нарушение питания органа".

"Таким  образом,   —  пишет  А.   И.   Абрикосов, — микроскопическое исследование подтвердило данные вскрытия, установив, что единственной основой всех изменений является атеросклероз артериальной системы с преимущественным поражением артерий мозга. Никаких указаний на специфический характер процесса (сифилис и др.) ни в сосудистой системе, ни в других органах не обнаружено".

Любопытно, что эксперты, в состав которых входили Ферстер, Осипов, Дешин, Розанов, Вейсброд, Бунак, Гетье, Елистратов, Обух и Семашко, нашли необычный, но, видимо, достаточно подходящий в данном случае термин, определяющий особенности сосудистой патологии мозга Ленина, — Abnutzungssclerose, то есть склероз от изнашивания.

Атеросклероз

На третий день после кончины Ленина, 24 января 1924 года, Н. А. Семашко, обеспокоенный распространяющимися в России и за рубежом слухами о якобы сифилитической природе заболевания покойного, а также сравнительно скудными доказательствами атеросклероза, приведенными в акте вскрытия, пишет, видимо, по начальству: "Разъяснение об отсутствии всяких указаний на сифилитическое поражение они все (в том числе и Вейсброд) считают более целесообразным упомянуть в протоколе микроскопического исследования, которое сейчас готовится. Н. Семашко. 24.1".

Надо заметить, что вскрытие тела В. И. Ленина было произведено 22 января в непривычных условиях "на втором этаже дома в комнате с выходом на запад террасой. Тело Владимира Ильича лежало на составленных рядом двух столах, покрытых клеенкой" (примечание к акту вскрытия). Так как предполагалось кратковременное сохранение тела и подготовка его к обозрению, при аутопсии были допущены некоторые упрощения. Не был сделан разрез на шее, и таким образом, не были обнажены, осмотрены и взяты на микроскопическое исследование сонные и позвоночные артерии. Для микроскопического анализа были взяты кусочки мозга, почек и стенки только брюшного отдела аорты.

Как оказалось впоследствии, это сильно ограничило противосифилитические аргументы микроскопического анализа.

Итак, что же следует выделить из акта вскрытия?

Во-первых, наличие многочисленных очагов некроза мозговой ткани, преимущественно в левом полушарии. На его поверхности были заметны 6 зон западения  (провалов) коры мозга. Одна из них находилась в теменной области и охватывала крупные извилины, ограничивающие спереди и сзади глубокую центральную борозду, идущую от макушки книзу. Эти борозды ведают чувствительными и двигательными функциями всей правой половины тела, и чем выше к макушке расположен очаг омертвения мозговой ткани, тем ниже на теле наблюдаются расстройства движения и чувствительности (стопа, голень, бедро и т. д.). Вторая зона относится к лобной доле мозга, которая, как известно, имеет отношение к интеллектуальной сфере. Третья зона располагалась в височной и четвертая — в затылочной долях.

Снаружи кора мозга во всех этих участках и особенно в зоне центральной борозды была спаяна грубыми рубцами с оболочками мозга, глубже же находились пустоты, наполненные жидкостью (кисты), образовавшиеся в результате рассасывания омертвевшего мозгового вещества.

Левое полушарие потеряло не менее трети своей массы. Правое полушарие пострадало незначительно.

Общий вес мозга не превышал средних цифр (1340 г), но с учетом потерь вещества в левом полушарии следует считать его достаточно крупным. (Впрочем, вес, как и размеры мозга и отдельных его частей, в принципе малозначимы. Самый большой мозг был у И. Тургенева — более 2 кг, а самый маленький — у А. Франса — чуть более 1 кг).

Эти находки вполне объясняют картину заболевания: правосторонний паралич без вовлечения мышц шеи и лица, трудности со счетом (сложение, умножение), что свидетельствует о выпадении в первую очередь непрофессиональных навыков.

Интеллектуальная же сфера, связанная более всего с лобными долями, даже в финальной стадии болезни была достаточно сохранной. Когда врачи предложили Ленину в качестве отвлекающего (или успокаивающего) средства играть в шашки, да еще непременно со слабым противником, он раздраженно заметил: "Что они, за дурака что ли меня считают?"

Сращения же коры мозга с оболочками, особенно выраженные в области центральных извилин, несомненно, явились причиной тех частых эпизодов кратковременных судорожных припадков, которые так беспокоили больного Ленина.

Дало ли что-нибудь исследование мозга для определения изначальной причины его поражения? Отметим в первую очередь, что типичных сифилитических изменений типа гумм, особых опухолеподобных разрастаний, характерных для третичного сифилиса, найдено не было. Были обнаружены зернистые шары в окружности кистозных полостей — результат деятельности фагоцитов — клеток, рассасывающих гемоглобин и омертвевшие ткани.

Не подтвержден диагноз Штрюмпеля — люэтический эндартериит. Просвет артерий мозга, отходящих от Виллизиева круга, действительно был сужен, однако что явилось причиной этого — инфекция или атеросклероз, по морфологической картине определить практически невозможно. Скорее всего речь может идти о плохом наполнении этих сосудов за счет сужения или закупорки левой внутренней сонной артерии. Известные патологи — А. И. Струков, А. П. Авцын, Н. Н. Боголепов, неоднократно проводившие экспертизу препаратов мозга Ленина, категорически отрицают наличие каких-либо морфологических признаков специфического (люэтического) поражения.

Далее были осмотрены кровеносные сосуды самого мозга после его извлечения из черепной коробки. Видимо, удалось увидеть из полости черепа разрезанную левую внутреннюю сонную артерию, которая оказалась полностью облитерированной (закупоренной). Правая сонная артерия тоже выглядела пораженной с несколько суженным просветом.

Заметим, что большая масса мозга снабжается кровью только за счет четырех сосудов, из которых две крупные внутренние сонные артерии обеспечивают питание передних двух третей мозга, а две сравнительно тонкие позвоночные артерии орошают мозжечок и затылочные доли мозга (заднюю треть мозга).

Одной из созданных разумной природой мер, снижающих опасность немедленной смерти от закупорки или повреждения одной — двух и даже трех из вышеупомянутых артерий, является соединение всех четырех артерий друг с другом на основании мозга в виде сплошного сосудистого кольца — Виллизиева круга. А уж от этого круга идут артериальные ветви — вперед, к середине и назад. Все крупные артериальные ветви мозга располагаются в щелях между многочисленными извилинами и отдают мелкие сосудики с поверхности в глубину мозга.

Мозговые клетки, надо сказать, необычайно чувствительны к обескровливанию и погибают невозвратимо уже после пятиминутной остановки кровоснабжения.

И если у Ленина была поражена более всего левая внутренняя сонная артерия, то снабжение кровью левого полушария происходило за счет правой сонной артерии через Виллизиев круг. Разумеется, оно было неполноценным. Более того, левое полушарие как бы "обкрадывало" кровоснабжение и здорового правого полушария. В акте вскрытия указывается, что суженным был просвет основной артерии (a. basilaris), которая образуется из слияния обеих позвоночных артерий, а также всех шести собственно мозговых артерий (передних, средних и задних).

Даже кратковременный спазм мозговых сосудов, не говоря уже о тромбировании или разрывах стенок, при таких глубоко зашедших поражениях основных питающих мозг артерий, разумеется, приводил или к непродолжительным парезам конечностей и дефектам речи, или к стойким параличам, что и наблюдалось в конечной стадии заболевания.

Можно только сожалеть, что не были исследованы сосуды на шее, так называемые экстракраниальные сосуды: общие наружные и внутренние сонные артерии, а также позвоночные артерии, отходящие от крупных щитовидно-шейных стволов. Теперь хорошо известно, что именно здесь, в этих сосудах разыгрывается главная трагедия — атеросклеротическое их поражение, ведущее к постепенному сужению просветов из-за развития выступающих в просвет бляшек и утолщения оболочек сосудов вплоть до полного их закрытия.

Во времена Ленина эта форма болезней мозга (так называемая экстракраниальная патология) была, по существу, неизвестной. В 20-х годах не было средств диагностики таких заболеваний — ангиографии, разных видов энцефалографии, определения объемной скорости кровотока с помощью ультразвуковых исследований и т. д. Не было и эффективных средств лечения: ангиопластики, шунтирования сосудов в обход суженного места и многих других.

Атеросклеротические типичные бляшки были обнаружены при аутопсии тела Ленина в стенках брюшного отдела аорты. Сосуды сердца были изменены незначительно, как и сосуды всех внутренних органов.

Вот как сообщал О. Ферстер 7 февраля 1924 года в письме коллеге О. Витке о происхождении болезни Ленина: "Аутопсия показала тотальную облитерацию левой внутренней сонной артерии, всей a. basilaris. Правая a. carotis int. — с тяжелым кальцинозом. Левое полушарие за малым исключением тотально разрушено — правое имеет изменения. Тяжелый aortitis abdominalae, легкий коронаросклероз" (Kuhlendaahl.Der Patient Lenin, 1974).

H. А. Семашко в статье "Что дало вскрытие тела Владимира Ильича" (1924) писал: "Основная артерия, которая питает примерно ¾ всего мозга, — "внутренняя сонная артерия" (arteria carotis interna) при самом входе в череп оказалась настолько затверделой, что стенки ее при поперечном перерезе не спадались, значительно закрывали просвет, а в некоторых местах настолько были пропитаны известью, что пинцетом ударяли по ним, как по кости".

Что касается сифилиса, то ни патологоанатомическое вскрытие, ни микроскопический анализ взятых на исследование кусочков тканей никаких специфических для этого заболевания изменений не обнаружили. Не было ни характерных гуммозных образований в мозгу, в мышцах или внутренних органах, не было и типичных изменений крупных сосудов с поражением преимущественно средней оболочки. Конечно, было бы крайне важным исследование дуги аорты, которая при сифилисе поражается в первую очередь. Но, по всей видимости, патологоанатомы были настолько уверены в диагнозе распространенного атеросклероза, что сочли лишним проводить такого рода исследования.

Лечащих врачей, как и последующих исследователей, более всего поражало несоответствие течения заболевания Ленина с обычным ходом атеросклероза сосудов головного мозга, описанным в медицинской литературе. Раз наступившие дефекты быстро исчезали, а не утяжелялись, как это обычно бывает, болезнь шла какими-то волнами, а не по наклонной, как обычно. По этому поводу было создано несколько своеобразных гипотез.

Пожалуй, разумнее всего согласиться с мнением В. Крамера, которое разделял и А. М. Кожевников.

В марте 1924 года в статье "Мои воспоминания о В. И. Ульянове-Ленине" он пишет: "Чем же объясняется своеобразие, несвойственное обычной картине общего мозгового атеросклероза, течение болезни Владимира Ильича? Ответ может быть только один — у выдающихся людей, как гласит внедрившееся в сознание врачей убеждение, все необычно: как жизнь, так и болезнь течет у них всегда не так, как у других смертных".

Ну что же, объяснение далеко не научное, но зато по-человечески вполне понятное.

Полагаю, сказанного достаточно, чтобы сделать определенный и ясный вывод: у Ленина было тяжелое поражение мозговых сосудов, особенно системы левой сонной артерии. Неясным, однако, остается причина столь необычного превалирующего одностороннего поражения именно левой сонной артерии.

Мозг Ленина

Вскоре после смерти Ленина правительством России было принято решение о создании специального научного института по изучению мозга Ленина  (Научно-исследовательский  институт  мозга  Российской академии медицинских наук).

Соратникам Ленина представлялось важным и вполне вероятным обнаружить те особенности строения мозга вождя, которые определили его необычайные способности. К изучению мозга Ленина были привлечены крупнейшие нейроморфологи России: Г. И. Россолимо, С. А. Саркисов, А. И. Абрикосов и другие. Из Германии был приглашен известный ученый Фохт и его ассистенты.

Антрополог В. В. Бунак и анатом А. А. Дешин тщательно описали внешнее строение мозга: особенности расположения и величины борозд, извилин и долей. Единственно, что можно извлечь из этого скрупулезного описания — представление о хорошо сформированной, без каких-либо заметных отклонений от нормы коре головного мозга (разумеется, правого здорового полушария).

Большие надежды на выявление чего-либо необычного возлагали на исследование цитоархитектоники мозга Ленина, иными словами, на изучение количества мозговых клеток, их послойного расположения, величины клеток, их отростков и т. д.

Среди множества различных находок, не имеющих, впрочем, строгой функциональной оценки, следует отметить хорошо развитый третий и пятый (клетки Бетца) слои клеток. Возможно, эта сильная выраженность связана с необычными свойствами мозга Ленина. Впрочем, это могло быть результатом компенсаторного их развития взамен потери части нейронов левого полушария.

Учитывая ограниченные возможности морфологии своего времени, было решено мозг Ленина рассечь на тонкие срезы, заключив их между двумя стеклами. Таких срезов получилось около двух тысяч, и они вот уже более 70 лет покоятся в хранилище Института мозга, ожидая новых методик и новых исследователей.

Впрочем, получение в будущем каких-либо особых результатов от морфологических исследований, вероятно, ожидать трудно.

Мозг — уникальный и необычный орган. Созданный из жироподобных веществ, компактно упакованный в замкнутую костную полость, связанный с внешним миром только через глаз, ухо, нос и кожу, он определяет всю суть его носителя: память, способности, эмоции, неповторимые нравственные и психологические черты.

Но самое парадоксальное заключается в том, что мозг — хранящий колоссальную по объему информацию, являясь совершеннейшим аппаратом ее переработки, — будучи мертвым, уже ничего существенного не может сообщить исследователям о своих функциональных особенностях (по крайней мере на современном этапе): точно так же как по расположению и количеству элементов современной ЭВМ невозможно определить, на что она способна, какова у нее память, какие программы в нее заложены, каково ее быстродействие.

Мозг гения может быть таким же по своему строению, как мозг обычного человека. Впрочем, сотрудники Института мозга, занимающиеся цитоархитектоникой мозга Ленина, полагают, что это совсем не так или не совсем так.

 

Роковая пуля Фанни Каплан

Ранение Ленина, случившееся на заводе Михельсона 30 августа 1918 года, в конце концов сыграло едва ли не решающую роль в заболевании и смерти Ленина.

Фанни Каплан стреляла в Ленина с расстояния не более трех метров из пистолета системы браунинг пулями среднего калибра. Судя по воспроизведенной картине следственного эксперимента, проведенного Кингисеппом, в момент выстрелов Ленин разговаривал с Поповой, повернувшись к убийце левым боком. Одна из пуль попала в верхнюю треть левого плеча и, разрушив плечевую кость, застряла в мягких тканях надплечья. Другая же, войдя в левое надплечье, зацепила ость лопатки и, пронизав шею насквозь, вышла с противоположной правой стороны под кожу вблизи соединения ключицы с грудной костью.

На рентгенограмме, сделанной Д. Т. Будиновым (ординатором Екатерининской больницы) 1 сентября 1918 года, хорошо видно положение обеих пуль.

Каков же был разрушительный ход пули от входного отверстия на задней поверхности надплечья до края правой грудинно-ключично-сосковой мышцы?

Пройдя через слой мягких тканей, пуля с уже расщепившейся от удара в ость лопатки зазубренной головкой прошла через верхушку левого легкого, выступающую на 3—4 см выше ключицы, разорвав покрывающую ее плевру и повредив легочную ткань на глубину около 2 см. В этом участке шеи (так называемом лестнично-позвоночном треугольнике) расположена густая сеть кровеносных сосудов (щитовидно-шейный ствол, глубокая артерия шеи, позвоночные артерии, венозное сплетение), но что самое важное —            здесь проходит главная артерия, питающая мозг: общая сонная артерия вместе с толстой яремной веной, блуждающим и симпатическим нервами.

Пуля не могла не разрушить густую сеть артерий и вен в этой области и так или иначе не повредить или ушибить (контузить) стенку сонной артерии. Из раны на спине сразу после ранения наружу обильно вытекала кровь, которая в глубине раны поступала также и в плевральную полость, вскоре полностью ее заполнив. "Громадное кровоизлияние в левую плевральную полость, которое сместило так далеко сердце вправо", — вспоминал в 1924 году В. Н. Розанов.

Далее пуля проскользнула позади глотки и, столкнувшись с позвоночником, изменила свое направление, проникнув на правую сторону шеи в область внутреннего конца ключицы. Здесь образовалась подкожная гематома (скопление крови в жировой клетчатке).

Несмотря на тяжесть ранения, Ленин довольно быстро поправился и после кратковременного отдыха приступил к активной деятельности.

Однако уже через полтора года появились явления, связанные с недостаточностью кровоснабжения мозга: головные боли, бессонница, частичная потеря работоспособности.

Удаление пули из шеи в 1922 году, как известно, не принесло облегчения. Подчеркнем, что, по наблюдению В. Н. Розанова, участвовавшего в операции, у Ленина никаких признаков атеросклероза в то время не было. "Я не помню, чтобы тогда мы отмечали что-либо особенное в смысле склероза, склероз был соответственно возрасту", — вспоминал Розанов.

Все дальнейшие события четко укладываются в картину постепенного сужения левой сонной артерии, что связано с рассасыванием и рубцеванием тканей вокруг нее. Наряду с этим очевидно, что в левой сонной артерии, травмированной пулей, начался и процесс формирования внутрисосудистого тромба, прочно спаянного с внутренней оболочкой в зоне первичного ушиба артериальной стенки. Постепенное увеличение размеров тромба может протекать бессимптомно до того момента, пока он не перекроет просвет сосуда на 80 процентов, что, по всей видимости, и произошло к началу 1921 года.

Дальнейший ход болезни с периодами улучшений и ухудшений типичен для такого рода осложнений.

Можно полагать, что атеросклероз, который несомненно был к этому времени у Ленина, более всего поразил locus minoris resistentia, то есть наиболее уязвимое место — травмированную левую сонную артерию.

С изложенной концепцией согласуется точка зрения одного из известных отечественных невропатологов — 3. Л. Лурье.

"Ни клинические исследования, — пишет он в статье "Болезнь Ленина в свете современного учения о патологии мозгового кровообращения", — ни аутопсия существенных признаков атеросклероза или каких-либо других патологий со стороны внутренних органов не обнаружили". Поэтому Лурье полагает, что у Ленина "была сужена левая сонная артерия не вследствие атеросклероза, а из-за стягивающих ее рубцов, оставленных пулей, прошедшей через ткани шеи вблизи сонной артерии при покушении на его жизнь в 1918 году".

Так пуля, направленная убийцей Каплан в Ленина, в конце концов достигла своей цели.


ПОСЛЕ СМЕРТИ ЛЕНИНА
Глава III

  

Не обращайтесь к идолам,
и богов литых не делайте себе.
Библия, Левит

Принято считать, что решение не предавать тело Ленина земле было определено особыми обстоятельствами. Не было возможности остановить беспрерывный поток людей, стремившихся проститься с Лениным, лежащим в склепе.

При этом упоминают о большом количестве писем с просьбами оставить тело Ленина нетленным, сохранить его на века, сделать его символом новой эры коммунизма (см., например, Збарский Б. И. Мавзолей Ленина. М., 1946).

На самом деле все было не совсем так. Письма и телеграммы от партийных ячеек из разных мест страны, судя по официальным документам (например, постановление ЦИК от 24. 01. 1924 г.), действительно поступали в ЦИК и комиссию Дзержинского. Но они касались в основном вопросов увековечивания памяти Ленина в архитектурных сооружениях и грандиозных памятниках или же содержали конкретные просьбы разрешить приехать делегациям в Москву от того или иного уезда, района или города, чтобы проститься с Лениным.

Что касается бальзамирования и длительного сохранения тела Ленина, то такого рода предложений в письмах практически не было. Во всяком случае, письма такого содержания не обнаружены в архивах (нельзя, однако, полностью исключить и того, что их не сохранили). В комиссии Дзержинского проблема длительного сохранения тела в первые недели после смерти Ленина не обсуждалась, однако к критическому периоду весны 1924 года эта идея неоднократно и тщательно рассматривалась. Можно полагать, что руководство партии хорошо понимало все политические выгоды длительного сохранения тела Ленина в мавзолее как символа международного коммунистического движения. "Через некоторое время, — писал Сталин в 1924 году, — вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина".

Одним из первых ученых, кто сразу после смерти Ленина понял значение дела бальзамирования его тела, был химик Борис Ильич Збарский. Будучи далеким от этой проблемы, никогда даже не соприкасавшийся с нею, он убедил В. П. Воробьева — харьковского анатома, специалиста действительно грамотного, умелого и опытного в консервации музейного материала, дать свое согласие провести бальзамирование тела Ленина. Более того, в мартовские дни, когда уже было принято решение о замораживании тела Ленина и закуплено необходимое оборудование, своими решительными действиями он сумел отклонить этот достаточно грамотный проект и получить монопольное право на бальзамирование тела Ленина.

Похороны

23 января 1924 года в 9 часов утра тело Ленина, одетое в необычный для него полувоенный френч защитного цвета, плохо выбритого, со стриженной под машинку головой, уложили в гроб. В 9. 30 гроб на руках вынесли из Большого дома и понесли по морозу (-35° С) на станцию Герасимово, что в 4 километрах от Горок. В 11 часов 40 минут тело Ленина поместили в вагон специального траурного поезда, и, сопровождаемый толпами народа по всей трассе до Москвы, поезд прибыл на Павелецкий вокзал, откуда его также понесли на руках по улицам Москвы до Колонного зала Дома союзов. Весь путь от Горок до Колонного зала занял 6 часов.

Огромные толпы людей устремились к центру Москвы. Сплошной поток людей в 2 колонны с 7 часов вечера 23 января до 27 января проходил мимо гроба Ленина. В очереди к Колонному залу было не меньше 50 тысяч человек. Только через почетный караул прошло около 10 тысяч человек, был возложен 821 венок. С Лениным прощались рабочие, крестьяне, соратники по партии, иностранные делегации (всего около 500 тысяч человек). На улицах круглосуточно горели костры. Стояли лютые морозы, в зале температура не поднималась выше -7° С.

В Президиум ЦИК поступали телеграммы с просьбой дать возможность проститься с Лениным делегациям из разных мест Советского Союза. 25 января Президиум ЦИК решает: гроб с телом Ленина сохранить в склепе, сделав доступным для посещения; склеп соорудить у Кремлевской стены, на Красной площади, среди братских могил борцов Октябрьской революции.

На Красной площади срочно роют котлован, оттаивая мерзлую почву кострами. Архитектор А. В. Щусев предлагает простую конструкцию склепа: три кубических помещения: в центре куб повыше со ступенчатой крышей, справа и слева, где будет вход и выход, — кубы пониже.

Склеп едва успевают сделать из дерева к 27 января, украсив его снаружи и внутри красной и черной материей. Внутри склепа в центре на потолке прикалывают серп и молот, сшитый из черной материи, от этого символа труда крестьян и рабочих спускаются вниз черные полосы на красном фоне.

27 января 1924 года в 16 часов гроб с телом Ленина вынесли из Колонного зала, и траурная процессия последовала на Красную площадь. Там уже приготовлен постамент, на который ставят гроб. Площадь переполнена, раздаются гудки паровозов и заводов, пушечный салют.

"Как раз у въезда на площадь на низком деревянном помосте стоял темно-красный гроб, — вспоминал Умберто Террачини в январе 1924 года, — он был открыт и наклонен немного вперед. Голова Ленина покоилась на красной подушке. В огромной ледяной тишине раздавалось лишь потрескивание гигантских костров. Около них грелись многие тысячи людей, пришедших из городов и сел, чтобы выплакать свое горе и склониться перед гробом. Каждые десять минут с четырех сторон у гроба сменялся почетный караул".

Наконец, Сталин, Молотов, Калинин и Дзержинский вносят гроб с телом Ленина в склеп.

"Милая, родная моя Иночка, — напишет Н. К. Крупская 28 января 1924 года Инне Арманд, — схоронили мы Владимира Ильича вчера. Хворал он недолго последний раз. Еще в воскресенье мы с ним занимались, читала я ему о партконференции и о съезде Советов. Доктора совсем не ожидали смерти и еще не верили, когда началась уже агония. Говорят, он был в бессознательном состоянии, но теперь я твердо знаю, что доктора ничего не понимают".

Проект Красина

Тело Ленина еще долго находилось в холодном склепе, пока в самом конце марта, через 56 дней после смерти, не был наконец решен вопрос о его бальзамировании.

Первое предложение о длительном сохранении тела Ленина сделал 28 января Л. Б. Красин — инженер по образованию, бывший в то время наркомом внешней торговли.

Предложение это было принято, и уже 30 января на заседании созданной подкомиссии было поручено профессору Дешину (анатому) и профессору Абрикосову провести опыты по замораживанию трупов с предварительной их фиксацией формалином и частичным пропитыванием глицерином.

4 февраля 1924 года для рассмотрения "наиболее важных проблем, требующих срочного разрешения и постоянного наблюдения" создана исполнительная тройка в составе Молотова, Красина, Бонч-Бруевича, которая должна была решить вопрос о дальнейшей судьбе тела Ленина.

7 февраля тройка под председательством Молотова разрешает Красину закупить необходимое оборудование в Германии и приступить к разработке проекта и сооружению конструкции для замораживания тела Ленина. 14 февраля Дешин и Абрикосов заканчивают опыты по замораживанию двух трупов и сообщают о прекрасных результатах.

Между тем Абрикосову поручают наблюдать за состоянием тела Ленина.

30 января — он считает тело "вполне сохранившимся, пятно на руке, появившееся от обмораживания во время похорон, вполне рассосалось".

3 февраля — Абрикосов отмечает небольшое отхождение нижней губы и западение глазниц.

8 и 12 февраля — Абрикосов не видит никаких дополнительных изменений на лице и руках Ленина.

14 февраля Красин сделал обстоятельный доклад на исполнительной тройке о ходе работ по замораживанию и получил полное одобрение.

20 февраля Красину был передан акт о дополнительных исследованиях Дешина и Абрикосова на замороженных ранее трупах с их оттаиванием, которое, по их заключению, "может привести к сильным изменениям цвета кожи и появлению бордовых полос по ходу подкожных вен".

15—21 февраля все подготовительные работы по замораживанию тела Ленина были закончены.

А далее случилось неожиданное — все усилия и работа Красина, группы инженеров-разработчиков, как и опыты Дешина и Абрикосова, были перечеркнуты и проект глубокого замораживания был отвергнут.

Знаменательная встреча

Случилось вот что. Л. Б. Красин во что бы то ни стало хотел обсудить с медиками или биохимиками пришедшую ему вскоре после смерти Ленина идею глубокого замораживания. Красин был хорошо знаком с Б. И. Збарским, бывшим в то время заместителем директора Института химии. В начале февраля Красин приехал к Збарскому и рассказал ему о своей идее, которую Збарский тотчас раскритиковал, считая, что все равно аутолиз (разложение) будет идти и при низких температурах, и, кроме того, из-за разности температур внутри саркофага и снаружи стекла всегда будут запотевать. Возражения далеко не корректные, тем более что Красин тотчас нарисовал схему саркофага с двойными стеклами, устраняющими эффект запотевания, а после фиксации формальдегидом и замораживания ферменты, которые повинны в аутолизе, как правильно полагал Красин, будут полностью нейтрализованы.

Однако этот разговор стал своеобразным катализатором для Збарского. "С момента беседы с Красиным, — вспоминает Збарский, — меня уже не покидала мысль о необходимости принять участие в сохранении тела Ленина. Обдумывая возможности применения того или иного метода, я нередко вспоминал о Воробьеве и думал, что он явился бы чрезвычайно полезным человеком для решения многих вопросов, связанных с сохранением тела Ленина".

Известно, что "на ловца и зверь бежит": вскоре Збарский встретился с В. П. Воробьевым.

В начале февраля в "Известиях" появилось интервью с А. И. Абрикосовым, который заявил, что не существует пока метода, который позволил бы надолго сохранить тело Ленина в неизменном состоянии.

Прочитав это интервью в Харькове, В. П. Воробьев в разговоре со своими помощниками по кафедре анатомии сказал, что Абрикосов не прав. "Надо бы поставить некоторые опыты на трупах".

Директор Харьковского медицинского университета, где работал Воробьев, профессор Жук, узнав об этом, тотчас предложил написать Воробьеву докладную записку. Воробьев категорически отказался, не желая с самого начала принимать участие в бальзамировании тела Ленина. Тогда Жук немедленно сообщил о работах Воробьева наркому просвещения Украины В. П. Затонскому, который без задержки посылает письмо Дзержинскому, а его копию наркому Семашко. В письме от 20 февраля 1924 года Затонский сообщает, что у Воробьева на кафедре есть "отлично сохранившиеся мумии прямо в комнате без всякого постоянства температуры в течение 15 лет". Дзержинский распорядился срочно вызвать Воробьева в Москву.

28 февраля в Харьков направляется правительственная телеграмма: "Наркомпросу Затонскому. Постановлением Комиссии срочно направьте профессора Воробьева в Москву. Секретарь ЦИК СССР Енукидзе".

Приехав в Москву, Воробьев решил остановиться у Збарского, с которым был хорошо знаком. Так произошла встреча, изменившая весь уже казалось бы отлаженный ход событий.

В. П. Воробьев и Б. И. Збарский

Оба главных действующих лица — Владимир Петрович Воробьев (в большей степени) и Борис Ильич Збарский — имели своеобразные "грехи" в прошлом перед советской властью.

Во время гражданской войны, в 1918—1919 годах, Воробьев, работавший тогда заведующим кафедрой анатомии Харьковского университета, принял участие в расследовании расстрелов белых офицеров частями Красной армии. В Харькове в то время без конца менялись власти: то город оккупировали германские войска, то устанавливалась советская власть, то его захватывали деникинцы. Документ экспертизы о жестоком расстреле белых офицеров был подписан в числе других и Воробьевым. В сущности, это обстоятельство в 1920 году послужило одной из причин эмиграции Воробьева вместе с сестрой и ее мужем — Рашеевым в Болгарию, где он вскоре (20 марта 1920 года) занял кафедру анатомии Софийского университета. Однако уже через год его потянуло на родину в Харьков. В июне 1921 года он уезжает на конгресс анатомов в Германию и там через советское консульство в Берлине оформляет документы для возвращения домой. Надо думать, что, возвращаясь на родину в 1921 году, Воробьев был полон тревог и опасений, о чем он и поведал своему случайному попутчику — Б. И. Збарскому, ехавшему с ним на одном пароходе до Риги. Так они познакомились.

Б. И. Збарский высшее образование получил в Женеве, закончив университет в 1911 году, там же он провел свое первое научное исследование в лаборатории крупного русского ученого-химика А. Н.  Баха — известного народовольца и революционера. Возвратившись в Россию в 1912 году, Збарский сдал экзамен в Петербургском университете, получив диплом инженера-химика. В 1912—1915 годах работал в акционерном обществе "Гарпиус" на канифольно-скипидарном заводе в г. Судоге вместе с Л. Я. Карповым — известным инженером-химиком, членом большевистской партии. Вскоре, в 1915 году, Збарский принимает выгодное предложение вдовы миллионера Саввы Морозова (З. Т. Рейбот-Резвой) и занимает должности управляющего крупным имением и директора двух химических и одного железоделательного заводов в Пермской губернии. В 1916 году получает патент на метод очистки хлороформа, столь нужного России в связи с начавшейся мировой войной. В 1916 году Збарский вместе с Карповым строят хлороформный завод в районе с. Бондюга недалеко от г. Елабуги.

Знакомство с Л. Я. Карповым сыграло добрую роль в дальнейшей судьбе Збарского. После революции в 1918 году Збарский переехал в Москву и был принят на работу в отдел химии ВСНХ, который к этому времени возглавлял Л. Я. Карпов.

В 1918 году в Россию вернулся и академик А. Н. Бах, он был назначен директором Центральной химической лаборатории, преобразованной в дальнейшем в Институт химии.

Лабораторию и институт пришлось организовывать на пустом месте, не было ни помещения, ни оборудования, ни денег. Заместителем директора лаборатории, а впоследствии института вскоре стал Б. И. Збарский — человек неукротимой энергии, с хорошим опытом управленческой работы. Для А. Н. Баха он оказался подлинной находкой. Стараниями Збарского было закуплено необходимое импортное оборудование, построено в 1922 году новое здание на Воронцовом поле для Института химии, создан новый Институт биохимии (1921 год), а также позже (в 1928 году) и первоклассный полузаводской опытный участок.

Все это характеризует Збарского как человека с незаурядным организаторским талантом и огромной "пробивной" силой, если учесть, что в 20-е годы в России был голод и правительство, естественно, не располагало свободными средствами.

К моменту встречи этих столь разных по образованию и жизненному опыту людей Збарскому было 39 лет, а Воробьеву — 48 лет. Збарский был полон энергии и честолюбивых планов, Воробьев же, обладавший солидным опытом анатома (еще в 1908 году он написал книгу "К вопросу об устройстве анатомических учебных музеев"), вовсе не стремился иметь дело с органами ЧК и Советской власти, будучи настроенным далеко не просоветски. Его вполне устраивала скромная должность заведующего кафедрой анатомии в родном Харьковском медицинском университете.

И все-таки нельзя представить себе лучшего сочетания столь разных людей для предстоящего дела: с одной стороны, великолепный мастер бальзамирования, с другой — блестящий организатор, отлично ориентирующийся в советской и партийной иерархии 20-х годов.

Мартовские дискуссии

В Москве наступила весна. Сильные морозы, стоявшие в феврале и марте, ослабели, что грозило сохранности тела Ленина. Энергично шли работы по сооружению холодильной установки по проекту Красина. Между тем, встретив так удачно Воробьева, Збарский свою задачу видел в том, чтобы, во-первых, убедить Воробьева согласиться провести бальзамирование тела Ленина влажным способом, оправдавшим себя (как это хорошо знал Збарский) в анатомическом музейном деле, и, во-вторых, устами авторитетного Воробьева дискредитировать идею Красина,  казавшуюся Збарскому ненужной и нереальной. "Мой вам совет, — возражал Воробьев, — бросьте вы эту мысль, а если вы в это дело впутаетесь, вы погибнете. Я не хочу уподобиться тем алхимикам, которые согласились  забальзамировать  тело   папы  Александра  VI, — продолжал он, — выудили деньги, загубили тело и скрылись, как последние жулики". — "А зачем же вы тогда приехали?" — "Меня вызвали, а сам я ничего не предлагал".

3 марта Воробьев пригласил Збарского в склеп осмотреть тело Ленина. Состояние лица изрядно напугало Воробьева, на лбу и темени были видны темно-бурые пятна, глазницы глубоко запали. Воробьев твердо решил ни в коем случае не предлагать своих услуг.

Во второй половине того же дня Воробьев был приглашен на совещание к наркому здравоохранения Н. А. Семашко. На совещании Воробьев предложил паллиативные меры: покрыть вазелином лицо и кисти рук, чтобы уменьшить процесс высыхания, и попытаться через кровеносные сосуды подлить бальзамирующую жидкость в тело. "Замораживание же, — заявил он, выполняя, видимо, обещание, данное Збарскому, — нежелательно, так как оно может ничего не дать и грозит разрывом тканей".

На этом совещании Савельев предложил сохранять тело в атмосфере азота в сочетании с охлаждением. Анатом Карузин считал необходимым немедленно извлечь внутренности и вставить в глазницы протезы. Предложение Савельева ввести в места западений масло-какао не встретило одобрения.

Поздно вечером этого же дня (3 марта) Збарский у себя дома пытался убедить Воробьева согласиться на бальзамирование тела Ленина.

"Вы сумасшедший, — ответил Воробьев, — и можете себе ломать голову, если хотите. Что же касается меня, то об этом даже и речи не может быть. Я ни в коем случае на такое явно рискованное и безнадежное дело не пойду, а стать посмешищем среди ученых для меня неприемлемо. С другой стороны, вы забываете мое прошлое, которое большевики вспомнят, если будет неудача".

На следующий день Воробьева пригласили на большое совещание в Кремль. На это же совещание был приглашен и Збарский, очевидно, по предложению Красина, который, естественно, рассчитывал на поддержку Збарским своей идеи замораживания тела. Совещание вел Дзержинский, на нем присутствовали Молотов, Красин, Енукидзе и ученые-медики: Абрикосов, Вейсброд, Дешин, Карузин, Розанов, Савельев, Воробьев и Збарский.

Первый вопрос, который задал Дзержинский: "Есть ли на теле Ленина уже непоправимые изменения?"

"Безусловно, — отвечал Вейсброд, — они касаются пигментации носа, потемнения кожи в месте распила черепа, западения глазниц, заострения ушей и потемнения правого уха".

"Что это, — пытался уточнить Дзержинский, — признаки разложения или усыхания?"

Воробьев высказал предположение, что речь идет прежде всего о высыхании "от химических и физических причин". Дзержинский просит сообщить мнение ученых о замораживании тела. "Здесь замораживание отвергается. Это единогласное' мнение и в этом отношении сомнений нет никаких?" — спрашивает он.

Воробьев отвечал односложно, будто отмахиваясь: "Да". И продолжил: "Тело обречено на высыхание и искажение. Его можно сохранить, только полностью погрузив в бальзамирующую жидкость. При этом, — добавил он, — эти изменения будут заметны только для тех, кто его близко знал, но для тех лиц, которые будут приезжать из дальних областей, облик его сохранится настолько, что они всегда узнают знакомое им лицо Владимира Ильича. Для этого, — предлагает Воробьев, — надо сделать сосуд из металла благородного, из серебра или из стекла, сверху прикрыть крышкой, сделанной из зеркального стекла, и погрузить туда тело Ленина".

Розанов тотчас реагирует на это убийственной репликой: "Что же, мы должны сохранять тело в коробке, в ванне или в банке? А эстетично ли это?"

Далее обсуждалась проблема сохранения тела в атмосфере азота, предлагаемая и горячо отстаиваемая Савельевым. Эта в целом весьма разумная идея, по крайней мере с точки зрения приостановки окисления жира, которое неизбежно происходит при доступе кислорода воздуха, встречает, однако, возражения Красина. Красин, ссылаясь на инженерный опыт, полагает, что вытеснение воздуха из саркофага и замена его азотом —        проблема технически весьма сложная. Кроме того, ведь в теле все равно будут идти анаэробные процессы, в том числе микроорганизменные, кроме того, наступят различного рода восстановительные реакции.

Наконец, Красин выступает со своим предложением о замораживании. Ему тотчас возражает Вейсброд: "Но ведь товарищи определенно высказываются, что наступит разрыв тканей и клеток и это может изменить очертания". Сдерживая раздражение, Красин спрашивает его: "В момент замораживания или в связи с последующим оттаиванием?" Ответ: "В самый момент замораживания". Красин взрывается: "Я не совсем уясняю себе последнее возражение. Опыты с замораживанием трупов в анатомическом театре установили, да и вообще нам известно, что замороженные трупы человека внешне отличий особенно сильных не имеют. Что будет дальше в результате оттаивания? Тут можно опасаться больших изменений. Но само замораживание при условии, что дальше температура остается неизменной, как будто больших изменений, вроде разрыва тканей и сосудов, которые меняли бы форму лица, не производит". Воробьев, внимательно его слушавший, неожиданно его поддерживает: "Да, при температуре минус 10—12° С тело не будет изменяться". Казалось бы, чего еще искать! Лучше вариант, чем предложение Красина, найти трудно. Однако Дзержинский осторожен: "Это вопрос, который подлежит более детальному обсуждению. Нужно его еще проработать".

Принятое решение весьма скромное: надо удалить внутренности, лицо покрыть вазелином. Что касается введения в ткани масел или помещения тела в атмосферу азота, то с этим надо подождать.

"Думаю, — без энтузиазма заключил Дзержинский, — на этом совещание с профессорами закончим". Все повисло в воздухе, окончательного решения еще не было.

Последние дискуссии

10 марта 1924 года было решено тщательно осмотреть тело Ленина. Спустившиеся в склеп ученые Абрикосов, Воробьев, Дентин, Вейсброд и Савельев зафиксировали основные изменения. После осмотра тела комиссия долго и тщательно составляла протокол. Снова обсуждали, что делать. Может быть, действительно следует тело заморозить? Сошлись все на том, что максимум тело можно сохранить один — два месяца, а затем его надо предать земле.

12 марта сделана еще одна попытка найти решение. Красин собирает на совещание медицинскую комиссию и приглашает принять участие в дискуссии известного ленинградского патологоанатома Г. В. Шора, который разработал свой метод изготовления анатомических препаратов с применением глицерина. Это совещание, полное недоговоренностей, осторожных формулировок и пессимизма, стоит того, чтобы о нем рассказать подробно.

На вопрос: "Что же делать?" — Шор предлагает прежде всего уменьшить воздушное пространство над телом, чтобы меньше было высыхание, затем он говорит, что и в бальзамирующей жидкости тело не удастся сохранить, так как одежда даст окрашивание. "Так что я думаю, — резюмировал он, — что от сохранения в жидкости придется совершенно отказаться, это является нецелесообразным". Затем вдруг Шор предлагает лакировать кожу лица для разглаживания морщин, как это делается косметологами, тело же "в таком виде, в каком оно находится сейчас, может быть сохранено еще максимум на 3—4 месяца". А чтобы вид тела был лучше, Шор предлагает бесцветные стекла в крышке гроба заменить на розовые.

Абрикосов пытался осторожно поддержать уважаемого Шора: "Вопрос ставится так, что, может быть, у нас имеется средство, которое даст профессор Шор, а именно обеззараживание с последующим применением глицерина, и в таком случае тело может быть сохранено".

Шор упорно ищет возражения: "Да, у нас хорошие результаты, но не для кожи: тут без пигментации не обойдется. Так что я лично, как автор этого способа, сказал бы, что в данном случае он неприемлем".

Красин пытается уточнить: "Вы опасаетесь изменения цвета кожи?"

"Да, но и усыхание возможно", — отвечает Шор.

Красин, как инженер, грамотно объясняет ему, что уменьшение закрытого пространства над телом для установления водного равновесия, особенно при низких температурах, не имеет большого значения. "У меня нет справочной книжки Хита под рукой, — говорит он, — но я могу вас уверить, что речь идет тут лишь о нескольких кубических сантиметрах".

Прямолинейный Савельев не выдерживает и грубо спрашивает Шора: "Вы чего, собственно, боитесь?"

Шор вновь говорит об усыхании и изменении цвета кожи: "Просто она делается буроватой и имеет вид высохшей кожи".

Красин пытается в наилучшем виде представить способ Шора: "Погружение тела в ванну и держание его в жидкости с постоянно возрастающей концентрацией спирта, а затем введение глицерина и оставление на несколько месяцев в такой жидкости, по всей вероятности, гарантирует нам, что по истечении определенного числа месяцев мы будем иметь возможность вынуть тело из этой жидкости и открыть доступ к нему для обозрения".

Ответ Шора: "Я думаю, что это не выйдет". На все вопросы Шор упорно твердит об изменении цвета кожи, которая станет пергаментной и более коричневой. "Если употреблять формалин, — утверждает он, — то он всегда дает бурый цвет". И далее: "Вероятнее всего появление этих пятен можно объяснить влиянием формалина, сернистых газов, соединенных с кровяными пигментами".

Туманные ответы Шора в конце концов вынуждают Воробьева выступить с подробной программой действий. Воробьев, судя по всему, изменил обычной своей осторожности. "Поскольку, — говорит он, — имеется предоставленный трехмесячный срок, необходимо обработать тело тремя способами: ввести бальзамирующую жидкость через сосуды, погрузить тело в жидкость, а в труднодоступные места ввести раствор путем инъекций. Затем, — утверждает он, — я убежден, что глицерин не ухудшит цвет лица Владимира Ильича. Также возможно будет в дальнейшем применять и цветное освещение, то есть цвет лампочек. Поскольку голова находится еще в таком состоянии, которое допускает поправление, то способ Шора в настоящее время должен быть применен", — заключает Воробьев.

Дешин спрашивает его: "А что же надо делать конкретно?" Воробьев излагает по сути готовую программу, в которую он уже и сам верит безусловно. "Вынуть тело — раз, удалить всю жидкость — два, подвергнуть тщательной прочистке все тело, промыть, если это возможно, все сосуды, кроме головы, для того чтобы удалить отовсюду кровь, заменить эту жидкость, которая в данный момент там находится, спиртами, удалить предварительно хлористый цинк, вычистить тщательно внутренние органы, а по отношению к глицерину применить способ препарирования глицерином".

Эта программа воодушевила даже Шора. "Нельзя брать сразу глицерин, — замечает он, — а сначала более слабый раствор. Все места, где замечено гниение, надо обработать формалином, частично удалить их, заменив марлей".

Осторожный Дешин предлагает скромные меры: "Где немного впрыснуть, где немного помазать, где ввести формалин, но если всего это будет недостаточно, то остается единственный способ — заморозить". Красин тут же спрашивает: "Профессор Шор, по поводу замораживания вы не считаете возможным высказаться?" Шор: "Мне трудно".

В заключение все согласились с Красиным, что такого метода бальзамирования, который обеспечил бы сохранение тела Владимира Ильича в его теперешнем состоянии на неопределенно долгий срок, по-видимому, не имеется.

В этот же день другая, более высокая инстанция — исполнительная тройка под председательством Молотова приняла решение: "Признать необходимым немедленно приступить к обработке тела В. И. Ленина жидкостями по методу сохранения естественной окраски тела, разработанному профессором Шором". Однако и это решение осталось только на бумаге.

Теперь или никогда

Домашний анализ итогов последних совещаний, о которых подробно рассказал Воробьев Збарскому, убедил последнего по крайней мере в том, что, во-первых, никакого определенного решения в правительственной комиссии по сохранению тела Ленина еще нет, во-вторых, что Воробьев за время дискуссий постепенно преисполнился уверенностью, что он все-таки лучше других понимает дело и вполне справился бы с бальзамированием тела Ленина, в-третьих, что эту проблему надо решать немедленно, так как в теле скоро наступят совсем уже необратимые изменения и оно будет погребено.

Однако ведь уже есть решение Молотова о закупке оборудования и создании условий для глубокого замораживания тела Ленина в соответствии с предложениями Красина! Более того, работы в Сенатской башне уже начались. Вот тогда-то и возник совершенно необычный план у Збарского, который он блестяще осуществил.

Перед самым отъездом Воробьева в Харьков 12 марта Збарский уговаривает написать письмо Збарскому, задним числом, под его диктовку. Збарский объясняет нерешительному Воробьеву: такое письмо позволит сделать предложение "от нашего общего имени", конечно, оговорив, что это будет только попытка. "Кроме того, — вспоминает Збарский, — я ему обещал, что я договорюсь, в случае если это дело будет поручено, что оно будет сохранено в полной тайне. Таким образом, как будто бы большого риска нет, а главное, нет опасности, что нас "затюкают", чего особенно боялся Воробьев".

Вот основные выдержки из текста этого необычного письма:

"Москва, 11 марта

Дорогой Борис Ильич!

Теперь я уезжаю с убеждением — волынка будет тянуться дальше, что решительных мер принято не будет и что все дело скоро окончится, так как лицо уже теперь землистое, скоро почернеет, а там и высохнет, что показывать покойника публике будет невозможно. Если будете в комиссии, продолжайте настаивать на методе обработки жидкостями". А уж чтобы окончательно выбить почву из-под Красина, Збарский диктует фразу: "Кстати сказать, против замораживания, основываясь на литературных данных, абсолютно все члены комиссии".

"Нечего и говорить, — вспоминает Збарский, — с каким трудом он (Воробьев) вымучивал каждую фразу этого письма, боясь, чтобы я это не мог использовать как его определенное предложение взять на себя эту работу". Збарский тотчас забрал письмо из рук Воробьева, боясь, что он может еще передумать, и тут же убедил написать второе письмо на имя Красина.

Это письмо звучит несколько иначе: "... при всех условиях, даже при последующем замораживании (выделено мною. — Ю. Л.),необходимо погружение тела в жидкости для пропитывания, так как это единственный способ, в комбинации с инъекциями и другими манипуляциями, который остановит процесс".

На следующий день, 13 марта, Збарский передал письмо Воробьева в секретариат Красина. Сам же он решил сыграть ва-банк, обратившись лично к Дзержинскому, который должен выступить в роли козырного туза. Вечером 13 марта Збарский отправился на квартиру к П. А. Богданову (председателю ВСНХ РСФСР, который хорошо знал Збарского по работе института биохимии) и обратился с просьбой устроить ему аудиенцию у Дзержинского, занимавшего в это время пост председателя ВСНХ СССР. Богданов тотчас позвонил Дзержинскому, и тот, будучи больным ангиной, назначил Збарскому свидание в субботу, 14 марта, у себя на квартире в Кремле в 10 часов утра.

В назначенный час Збарский был у Дзержинского. Збарский прекрасно продумал сценарий всего разговора. Он спросил Дзержинского, есть ли решение о захоронении тела Ленина, и, получив неопределенный ответ, заявил: "Мы готовы спасти тело". На вопрос Дзержинского: "Кто это мы?" — Збарский твердо ответил: "Я и Воробьев". Дзержинский вначале был озадачен, но, подумав, сказал: "Вы знаете, мне это нравится. Все-таки, значит, есть люди, которые могут взять на себя это дело и рискнуть". Затем Збарский дал прочитать Дзержинскому письмо Воробьева, которое, видимо, окончательно убедило Дзержинского принять предложение своего необычного гостя. Смелостью (или дерзостью) Збарский расположил Дзержинского, который повел с ним разговор далее в дружеском тоне, заметив: "Я один, конечно, не могу принять никакого решения и доложу об этом правительству. Я полагаю, что ваше предложение будет принято, и с моей стороны вы встретите всякое содействие и помощь в столь трудной работе". Збарский понял, что он окончательно выиграл дело, его уже не смутило малоприятное предложение Дзержинского: "Я советую вам сейчас же повидаться с Красиным, так как неудобно, что вы, будучи знакомы с ним, обратились не к нему, а прямо ко мне".

Тут же Дзержинский позвонил Красину и попросил незамедлительно принять Збарского. Можно представить себе, как был расстроен и взбудоражен Красин. Он принял Збарского стоя, не подав ему руки: "Что вы там надумали с Воробьевым? Ваш Воробьев баба, он выступал на совещаниях, ничего конкретного не предлагая, а больше критикуя другие предложения. Вы же совсем набрали в рот воды и даже не произнесли ни одного слова. Между тем вы больше других понимаете, что замораживание должно дать свои результаты. Я с вами разговаривал больше месяца назад об этом и мог надеяться, что вы за это время обдумаете мое предложение и поддержите его. А теперь вы прибежали с каким-то неконкретным предложением. Скажите мне, что вы собираетесь делать?"

Збарский оправдывался тем, что все равно уже решено тело похоронить, а если ничего и не получится, то не все ли равно: похоронить его сегодня или одним — двумя месяцами позже. Красин же был оскорблен тем, как за его спиной его "обошли", и на вопрос: "Что вы, собственно, теперь от меня хотите?" — Збарский, чувствуя свою неуязвимость, пренебрегая вежливостью, заявил: "Меня к вам направил Дзержинский, а я, собственно, от вас ничего не хочу".

На следующий день, в воскресенье, Збарский позвонил Воробьеву в Харьков, сообщил ему, что "дело окончательно решено и нам, — подчеркнул он, — будет поручена эта работа" и что "обратного хода уже нет", на что расстроенный Воробьев сказал: "Вы и себя и меня погубите".

Самое любопытное состояло в том, что 14-го же марта, когда Збарский совершил свой визит к Дзержинскому, а потом и к Красину, состоялось заседание тройки во главе с Молотовым. Оно полностью одобрило предложение Красина и все инженерные решения этого проекта. В постановлении было сказано: "1. Приступить немедленно к детальной разработке и осуществлению сохранения тела В. И. Ленина при низких температурах. 2. Утвердить проект стеклянного саркофага, представленный Мельниковым". Более того, намечен даже срок исполнения — 6 недель. Однако Збарский своим неожиданным ходом полностью заблокировал эту в целом вполне обоснованную и грамотную идею.

Красину ничего не оставалось, как немедленно отправиться в Харьков и самому познакомиться с музеем и всем, чем располагал Воробьев. "Что вы предлагаете по сохранению тела Ленина?" — спросил Воробьева Красин в Харькове. "Я ничего не предлагаю и думаю, что Збарский никаких в этом смысле заявлений не делал", — ответил Воробьев. "Тогда непонятно, почему Збарский от своего и вашего имени сделал такое заявление. Правильно ли я вас понимаю, — продолжал Красин, — что вы хотите иметь официальное предложение от комиссии и тогда вы дадите ответ". — "Совершенно правильно", — ответил Воробьев.

Красин передал через наркома здравоохранения Украины письмо Воробьеву с предложением принять участие в работе по сохранению тела В. И. Ленина. "В случае вашего согласия, — написал Красин, — прошу вас меня об этом известить, а также о сроках, когда вы могли бы приступить к этой работе". Это было 17 марта 1924 года.

Воробьев написал ответ Красину 18 марта: "Сочту долгом предложение принять. Убежден, что предлагаемый метод погружения в жидкость является единственным из безопасных и что другого метода, столь достоверного для дальнейшего сохранения тела, в данное время нет. После четырехмесячной обработки тело, уже изменившее форму и окраску, может быть не менее, чем в настоящее время, пригодно для обозрения и что происходящие процессы разложения и усыхания прекратятся".

В письме Воробьев оговаривает свои права: производить необходимые разрезы на теле, инъекции и те манипуляции, которые будут необходимы; право выбора сотрудников и просьбу об осмотре членами исполнительной тройки тела до начала работы.

Письмо Воробьева нарком здравоохранения Украины Гуревич передал Красину, присовокупив свое мнение на этот счет: "Я знаю профессора Воробьева как лучшего в составе техника и практика в деле консервации трупов. Он буквально художник в этой области. Если кто-нибудь еще может спасти положение, так это безусловно он, и только он".

21 марта 1924 года Дзержинский от имени комиссии ЦИК СССР по организации похорон В. И. Ленина направляет Воробьеву письмо:

"Комиссия предлагает вам, Владимир Петрович, принять необходимые меры для возможно длительного сохранения тела в том виде, в каком оно находится ныне. Комиссия предоставляет вам право в выборе сотрудников и применения тех мер, какие вы найдете нужными".

Между тем в течение этого времени на теле наступали все большие и большие изменения. Это констатируют 15 и 20 марта Б. С. Вейсброд и В. Н. Розанов.

25 марта 1924 года утром В. П. Воробьев приехал в Москву вместе с прозектором А. Л. Шабадашем и окулистом Я. Г. Замковским. Все они поселились в гостинице недалеко от Красной площади. В этот же день Воробьев навещает Збарского, которого он вновь упрекает за то, что он "втащил его в это дело", и просит помочь написать письмо в комиссию ЦИК СССР, в котором еще раз оговорить все условия предстоящей работы. Среди постоянных сотрудников Воробьев назвал профессора П. И. Карузина (анатом), профессора Б. И. Збарского (биохимик), доктора А. Л. Шабадаша (прозектор анатомического театра), доктора А. Н. Журавлева и доктора Я. Г. Замковского. Воробьев просил также до начала работы составить детальное описание состояния тела с занесением в протокол расцветки кожных покровов. Максимальный срок полного окончания работы он определил в 4 месяца. Начало работ — предположительно в среду 26 марта 1924 года.

"В результате работ, — говорит в заключение, —      рассчитываю на сохранение тела по меньшей мере в том виде, в каком оно находится ныне, и убежден, что процессы высыхания и изменения формы, наблюдаемые сейчас, прекратятся на длительное время.

В. П. Воробьев".

 


БАЛЬЗАМИРОВАНИЕ

Глава IV

  

И ублажил я мертвых, которые давно умерли...
Книга Екклесиаста.

Если бы не отчаянный демарш Б. И. Збарского, тело Ленина, несомненно, вскоре было бы похоронено. Посмертные изменения тканей тела, особенно лица и кистей рук, к концу марта достигли критической точки. Красин явно опаздывал с монтажом установки для глубокого замораживания тела, хотя в Сенатской башне Кремля уже полным ходом шли работы. Впрочем, Красин уже и сам пришел к выводу, что любая случайность, вполне возможная в то время, может привести к размораживанию тканей с последующей безвозвратной их порчей. Видимо, и правительственная комиссия Дзержинского смирилась с предстоящей неизбежностью предания тела Ленина земле.

Н. К. Крупская, сестры и брат Ленина, настроенные против бальзамирования, по существу, были отстранены от решения дальнейшей судьбы тела Ленина, хотя вскоре после его смерти Бухарин был уполномочен переговорить с Надеждой Константиновной о возможности недолгой отсрочки (в пределах месяца) похорон Ленина.

Н. К. Крупская же в принципе не одобряла попыток даже временного сохранения тела Ленина.

"Большая у меня просьба к вам, — писала Крупская на девятый день после смерти Ленина, — не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память и т. д. — всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим".

Однако никто не услышал слов вдовы покойного. В конце марта 1924 года было начато бальзамирование останков В. И. Ленина.

Работа в склепе

Б. И.Збарский, приступая к бальзамированию, скорее всего рассуждал, как Наполеон: "On s'engage et puis... on voit" (Сначала надо ввязаться в бой... а там будет видно). Воробьев же, втянутый в это предприятие поневоле, хоть и не был вполне уверен в успехе, имел уже к этому времени собственный, хорошо обдуманный план, который достаточно четко прослеживался в его последних выступлениях на комиссиях Дзержинского и Красина.

Напомню, что план этот состоял из трех главных пунктов. Первый — прежде всего пропитать все тело формалином. Формальдегид в то время (да и сейчас) считался лучшим фиксатором, превращающим белки, в том числе ферменты, в прочные стабильные соединения (полимеры), предупреждающие аутолиз (распад); формальдегид же и сильное дезинфицирующее вещество, убивающее практически все микроорганизмы и большую часть грибков и плесеней. Затем надо каким-то путем обесцветить бурые пятна, которые сильно портят внешний вид лица и кистей рук. Испытанным в музейном деле средством является перекись водорода, хорошо отбеливающая анатомические препараты. Наконец, надо полностью пропитать все тело водными растворами глицерина и ацетата калия, так чтобы ткани не теряли влагу и находились в водном равновесии с окружающей средой, точно так же как его, Воробьева, непортящиеся анатомические препараты (конечности, части органов и т. п.), вот уже много лет хранящиеся на кафедре на открытом воздухе.

Применение глицерина для бальзамирования было предложено в 1867 году швейцарским ученым Лясковским, а ацетат калия входит в рецептуру многих способов (Пика, Кайзерлинга, Граумитца, Томаса, Шора, Мельникова-Разведенкова). Правда, не совсем понятен был механизм действия уксуснокислого калия, хотя известно, что он, как и глицерин, весьма гигроскопичен, то есть способен удерживать влагу. Впрочем, некоторые пункты плана оставались не вполне ясными. Каково должно быть оптимальное соотношение глицерина и ацетата калия? Каким образом можно полностью пропитать все ткани бальзамирующими растворами? Ведь наверняка можно полагать, что сосудистая система уже не годится для внутриартериальных инъекций. Остается, как полагал Воробьев, путь местных аппликаций, погружение всего тела в ванну с раствором и локальные введения в ткани растворов с помощью шприцев с иглами. Что касается уменьшившихся за время нахождения тела на воздухе объемов ушей, носа, губ, то пока об этом думать рано. Может быть, само насыщение тканей растворами исправит положение.

26 марта 1924 года в полдень комиссия экспертов, в соответствии с пожеланиями Воробьева, спустилась в траурный зал склепа и приступила к тщательному осмотру тела Ленина, снятого с постамента на стол, чтобы составить максимально полный и точный перечень и описание всех имевшихся особенностей и дефектов. Воробьёв придавал этому акту огромное значение: ведь он обещал только задержать дальнейшее ухудшение состояния тела и уж никак не улучшение (что, впрочем, в душе и не исключал). Назначенные эксперты Вейсброд и Розанов, с одной стороны, и исполнители Воробьев и Збарский — с другой, естественно, искали точные формулировки, нередко вступая в нелицеприятные споры.

Для оценки и регистрации цвета кожи Збарский пригласил архитектора А. Л. Пастернака — сына известного художника и брата писателя — будущего нобелевского лауреата, с которым Збарский был давно знаком (еще в 1916 году Борис Пастернак гостил у Збарских на Каме). На кусках ватмана А. Пастернак тщательно выполнил акварелью 9 образцов цвета различных участков кожи тела Ленина.

Изменения, которые были отражены в акте, поистине удручающие. Особенно пострадали кисти рук. Словом, состояние тела было тяжелым, что в заключении определено как "посмертные изменения в виде усыхания и размягчения частей тела, резкие изменения окраски".

К вечеру Воробьев, Збарский и Шабадаш остались в холодном (t -2,5° по Реомюру (около 0° С) неуютном склепе одни. Надо было начинать работу. Прежде всего следовало расшить все наложенные ранее шпагатные швы на голове и по срединной линии тела, осмотреть полости, определить зоны и места размягчения и приступить к первым неотложным мерам — фиксации всех тканей формалином. Воробьев, сняв пиджак и надев халат, глядя на оробевшего Збарского, которому не приходилось еще соприкасаться с трупами, в сердцах заметил: "Вот, я так и знал! Вы были главным заводилой и втащили меня в это дело, а теперь ведете себя недотрогой. Извольте все с нами делать вместе".

В этот вечер решено было наложить на лицо, кисти рук и на переднюю поверхность тела вату, смоченную в 1%-ном растворе формальдегида. Общий план дальнейших действий определялся анализом состояния тела. Было по крайней мере ясно, что надо начинать с фиксации тела формальдегидом. Пути его введения, как ранее и высказывался Воробьев, возможны через сохранившиеся артерии, инъекции иглами и, наконец, путем погружения тела в ванну, наполненную формалином, с предварительно сделанными надрезами кожи в слабофиксированных или труднодоступных зонах.

Повреждения тканей тела, в частности его усыхание, произошли, как полагал Воробьев, в связи с недостаточным содержанием глицерина в бальзамирующей жидкости, которую применил Абрикосов. Другие изменения явились результатом замораживания и обморожения тела при его переносе из Горок на станцию Герасимово, затем частичным оттаиванием в Колонном зале (там температура иногда поднималась до + 5, + 10° С) и весенними колебаниями температуры во время пребывания тела в склепе. Похоже, однако, что как раз холодная зима и весна и спасли тело от полной гибели к марту.

К счастью, все организационные проблемы, которые взял на себя Збарский, решались быстро и оперативно с помощью Дзержинского, в ту пору обладавшего огромной властью. Все необходимые для работы инструменты, приборы и реактивы доставлялись незамедлительно. Была срочно изготовлена деревянная ванна, которая, несмотря на покрытие ее изнутри парафином, сильно протекала, в связи с чем на заводе "Каучук" сделали другую, резиновую. Отдельно для кистей рук были изготовлены большие резиновые перчатки, а для головы — закрытый цилиндр с отверстием на боковой стороне.

27 марта 1924 года была увеличена концентрация формальдегида с 1 до 2% для обкладки тела смоченной в формалине ватой. Полости тела (брюшную и тазовую) промыли уксусной кислотой. Начали инъецировать раствор формалина в места, где на ощупь определялись размягчения тканей. Решено было повысить температуру в склепе с +3° С до +15—16° С, то есть приблизить ее к условиям обычного сохранения музейного материала. В склепе были установлены электрические плитки. Воробьев, Збарский и их помощники не покидали склеп ни днем ни ночью, беспокоясь больших перепадов температуры воздуха, мало спали, питались всухомятку. Узнав об этом, Дзержинский распорядился, чтобы к склепу подвели трамвайные рельсы и поставили вагон со всеми бытовыми удобствами.

31 марта 1924 года было решено произвести погружение всего тела в ванну с 3%-ным раствором формальдегида. В это же время наладили местные отдельные "ванны" для рук и головы. На руки надевались перчатки, которые фиксировались резиновыми бинтами на запястьях и через разрезанный кончик одного из пальцев перчатки в полость вводили растворы. На голову надевали резиновый цилиндр, фиксируя его к шее резиновыми бинтами. Через отверстие, которое приходилось против носа, вводили в полость растворы и наблюдали за лицом.

В Институте биохимии Збарский, будучи заместителем директора, отвел на первом этаже изолированную комнату для проведения экстренных опытов. В дальнейшем здесь испытывали действие перекиси водорода для отбеливания кожи, свойства уксуснокислого калия и т. д.

В течение почти всего долгого периода бальзамирования Воробьева более всего беспокоила проблема темных пятен на лице и кистях рук. С первых же дней он активно стал их обрабатывать перекисью водорода. Испытание перекиси в лаборатории показало, что эффект побеления пятен оказывается временным. Гораздо лучше применение перекиси после энергичной обработки уксусной кислотой, которую стали применять в виде аппликации, внутрикожных и даже внутримышечных инъекций. К радости Воробьева, пятна стали постепенно исчезать. В дальнейшем при обработке перекисью стали добавлять и аммиак для создания щелочной среды, активизировавшей действие пергидроля.

Воробьева не удовлетворяли медленное и неполное пропитывание тканей тела формалином, и он не был уверен, что последующие растворы будут легко проникать в ткани без разрезов кожи на теле. А можно ли их сделать? "Не думаете ли вы, — обратился он к Збарскому, — что в правительственных кругах не одобрят такие манипуляции?" Когда же Воробьев обратился к Б. С. Вейсброду и В. Н. Розанову — официально уполномоченным контролировать и наблюдать за процессом бальзамирования с этим вопросом, ответы были уклончивы: "Действуйте, как вам кажется необходимым, мы же только наблюдаем". А Розанов ответил: "Я вообще за мертвого не боюсь, а вот за живых опасаюсь". На что Збарский справедливо ему заметил: "Есть много русских пословиц на этот счет. Например: "Дуракам половину работы не показывают".

В начале апреля было решено обработать полость черепа. Из разреза в затылочной области была обнажена кость, в которой выпилили отверстия, через которые удалили бывшую там вату и сгустки крови. Кости черепа скрепили платиновой проволокой, просверлив в них бормашиной отверстия. Сделанные в затылочной кости отверстия позволили свободно проникать жидкости снаружи из ванны в полость черепа.

В течение нескольких дней тело находилось в ванне, наполненной 3%-ным раствором формальдегида. На передней и задней поверхностях тела было сделано около 20 глубоких разрезов, с тем чтобы вскрыть основные фасциальные пространства на передней стенке живота, плечах, предплечьях, на бедрах, голенях и сзади вдоль длинных мышц спины и в ягодичной области. Эти разрезы позволили хорошо пропитать глубокие мышечные массивы формалином, а затем и бальзамирующими растворами. Впоследствии они же доставили и множество хлопот в связи с трудностью их заделки. В дальнейшем Воробьев рассек кожу ладони и нижних поверхностей пальцев на обеих кистях рук.

В течение всего апреля ежедневно Воробьев упорно и по многу часов отбеливал темные участки кожи на лице, кистях рук и на туловище, применяя иногда даже неразведенную, то есть 30%-ную, перекись водорода. Разумеется, это привело к слущиванию рогового слоя эпидермиса на лице, однако косметически было вполне допустимо, даже сыграло в дальнейшем положительную роль, улучшив проницаемость кожи для бальзамирующих растворов.

Через неделю тело было погружено в ванну с 20%-ным спиртом, а голова и кисти рук — в локальные ванны с 30—35%-ным спиртом. Такая спиртовая обработка продолжалась 6 дней. При контакте этилового спирта с гемоглобином образуются окрашенные в красный цвет соединения (метгемоглобин), улучшающие цвет кожных покровов, что было впоследствии доказано П. А. Минаковым и Н. Ф. Мельниковым-Разведенковым. Кроме того, спирт способствует удалению эпидермальных липидов, главным образом холестерина и фосфолипидов, что также увеличивает проницаемость кожной защитной пленки. Думаю, однако, что главными аргументами применения спиртовых ванн у Воробьева был его собственный музейный опыт.

С середины апреля в ванну стали добавлять глицерин, доведя его концентрацию до 20% при 25—30% спирта. После двухнедельного пропитывания в спирт-глицериновой ванне, в мае тело погрузили в водный раствор глицерина.

Некоторое размягчение тканей позволило в конце апреля вставить глазные протезы с наложением на края век 2—3 швов. В это же время были наложены швы через толщу верхней и нижней губ, прекрасно сомкнувшие ротовую щель. Узлы этих швов прикрыты усами и бородой и внешне совершенно незаметны.

Много волнений доставляла неравномерность пропитывания кожных покровов, которая придавала вид "зебристости", чередования темных и светлых пятен, полос или точек на лице. По мере пропитывания тела эти дефекты постепенно исчезали. Иногда Воробьев предлагал "зигзаги", периодически погружая голову и кисти рук в ванны с 1%-ным раствором формальдегида. В мае почти все пигментные пятна на открытых частях тела практически стали незаметными.

В начале июня в ванну стали добавлять уксуснокислый калий. Воробьев, как и все анатомы, пользовался своеобразными расчетами нужных концентраций. Своим помощникам-анатомам он приказывал мерить глицерин или ацетат ведрами на глазок, пудами или бутылями, что приводило в шок привыкшего к точности химика Збарского, который каждый раз пытался пересчитать состав ванны в литрах, килограммах и процентах.

Так или иначе, но к концу июня тело находилось в жидкости, где было 240 литров глицерина, ПО килограммов уксуснокислого калия и 150 литров воды. Збарский в лаборатории на Воронцовом поле пытался примерно выяснить, какая же действительно нужна концентрация глицерина и ацетата, чтобы в условиях комнатной температуры (плюс 15—16° С) и обычной для Москвы относительной влажности воздуха раствор быстро приходил в равновесное состояние. Эти исследования много лет спустя были тщательно выполнены С. Р. Мардашевым.

Волнения Воробьева были связаны еще с одним осложнением, появившимся в июне, — отечностью тканей в разных участках лица и кистей рук. Внезапно наступающая отечность искажала внешний облик и требовала какого-то "лечения". Збарский предложил делать примочки из абсолютно чистого спирта, что действительно оказалось весьма эффективным.

В июне уже полным ходом шло сооружение деревянного Мавзолея по проекту А. В. Щусева (каменный будет сделан только в 1930 году). Наступило время позаботиться о всех технических сторонах будущей усыпальницы: саркофаге, оформлении зала, освещении, температуре, влажности и пр. Эти заботы взял на себя Збарский. Он встретился с Красиным, руководившим всем комплексом работ по Мавзолею. С его помощью впоследствии решены многие технические проблемы. Был утвержден проект саркофага в виде трехгранной призмы, на срезанной верхней грани которой укреплялись электрические лампочки. Необходимо было учесть в задней торцевой стенке закрывающиеся отверстия для возможных манипуляций снаружи, отверстия для измерения влажности и т. д.

Трехгранный саркофаг К. С. Мельникова, как оказалось в дальнейшем, был крайне неудачным: тело, лежащее в нем, отражалось, как в зеркалах, на боковых гранях, и проходившие мимо саркофага видели не одно, а сразу три изображения Ленина. Впрочем, было много и других дефектов. Спустя много лет их удастся устранить, и саркофаг превратится в красивое и технически совершенное сооружение.

Генеральная репетиция

16 июня 1924 года Дзержинский, имевший постоянный контакт со Збарским, попросил узнать, нельзя ли показать тело Ленина делегатам конгресса Коминтерна, проходившего в это время в Москве.

Воробьев дал согласие, но просил два дня на подготовку тела к обозрению. Необходимо было сделать множество дел: привести в порядок траурный зал, одеть тело В. И. Ленина, подготовить его к обозрению.

Решено было взять белье Ленина у Крупской, на квартиру которой и направился Збарский.

"С первых же слов, — вспоминал Збарский, — она мне сказала совершенно неожиданно, что она относится неодобрительно к нашей попытке". "Мне со всех сторон говорят, — сказала Крупская, — что это вообще неосуществимая вещь. Что вы там делаете? Неужели вы думаете, что возможно сохранить тело Владимира Ильича так, чтобы оно лежало на воздухе? Лучше уж было похоронить его в свое время, чем так продолжительно поддерживать какие-то несбыточные надежды. Ведь все равно потом придется похоронить Владимира Ильича". "Она очень волновалась, — вспоминал Збарский, — говоря все это. Надежда Константиновна принесла рубашки, кальсоны, носки; руки у нее дрожали". Збарский пригласил ее в Мавзолей 18 июня, и она пообещала прийти с сестрами и братом Ленина — Дмитрием.

День 17 июня был полностью занят подготовкой тела Ленина. Было надето белье, брюки и френч, в которых он лежал в Колонном зале. Тело было уложено в гробу на постаменте, головой обращенное к Кремлю так, что можно было, обходя постамент, осматривать лицо и руки Ленина с трех разных сторон. Нижняя часть туловища была покрыта знаменем. Все было впервые, поэтому возникала масса вопросов: а будет ли привыкать глаз зрителя, входящего в полутемное помещение с ярко освещенной площади? Какой должен быть наклон головы? Как уложить руки? Хорошо ли будет освещено тело лампами с матовыми абажурами?

Вечером 18 июня были поставлены часовые у ног постамента и в 19 часов 30 минут процессия делегатов конгресса направилась к Мавзолею от Никольских ворот. Прошли в траурный зал и родные Ленина. Н. К. Крупская, выйдя из Мавзолея, плакала. Дмитрий Ильич пожал руки Воробьеву и Збарскому, проговорив: "Я ничего не могу сказать, я сильно взволнован. Он лежит таким, каким я видел его тотчас после смерти, а пожалуй, и лучше". Взволнованы были и делегаты конгресса. Это была победа. Воробьев и Збарский расцеловались.

Работа продолжается

Шел конец июня, до назначенного Воробьевым срока завершения работ остался один месяц. Воробьева не устраивало то обстоятельство, что при пропитывании тела в очередной ванне оно не погружалось самостоятельно — ведь в случае полного пропитывания оно должно быть тяжелее окружающей жидкости. Однако не было времени ждать эффекта полного погружения, поэтому при смене концентраций накладывали на тело марлевые мешочки, наполненные стеклянными шариками.

Плохо пропитывались ткани спины, стоп и пальцы рук, что и было причиной широких дополнительных разрезов кожи.

Пора было "приучать" тело к пребыванию в воздушной среде, поэтому в течение июля его на несколько часов ежедневно помещали на каталку.

Для профилактики возможного попадания микроорганизмов или простейших по предложению Збарского в ванну добавили 1%, а затем до 2% солянокислого хинина.

Наступила пора подготовки тела к окончанию работ. Было решено поверх смоченного белья туго забинтовать все тело и конечности резиновыми эластичными бинтами (их изготовил завод "Каучук"). Однако первая же проба показала, что бинты окрашивают белье в коричневый цвет. Позднее изготовили бесцветные превосходные резиновые бинты на заводе "Треугольник" в Ленинграде. Верхнюю одежду (брюки и френч) сохранили старые. Установили саркофаг в траурном зале. Вдоль верхней его грани укрепили 6 ламп накаливания. Провели все декоративные работы в зале — сменили обветшавшую красную с черным драпировку стен и потолка. Новые черного цвета серп и молот из материи прикрепили к потолку. Под постамент гроба поставили чашки Петри с водой и рассыпали кристаллы тимола.

Звездные часы Воробьева и Збарского

22 июля, за четыре дня до официального окончания работ, по предложению В. П. Воробьева в траурный зал была приглашена комиссия экспертов в составе патологоанатома Н. Ф. Мельникова-Разведенкова из Краснодара, анатомов В. Н. Тонкова из Ленинграда и Иосифова из Воронежа.

В течение четырех дней члены комиссии тщательно изучали состояние тела, скрупулезно сравнивая его с предыдущим описанием.

Состав комиссии действительно был высококвалифицированным и знающим дело бальзамирования. Достаточно заметить, что Н. Ф. Мельников-Разведенков еще в 1896 году предложил оригинальный способ изготовления анатомических препаратов с сохранением их естественной окраски с помощью пропитывания тканей спиртом, глицерином и ацетатом калия. Это дало ему основание в интервью краснодарской газете заявить: тело Ленина было бальзамировано по его способу. Это, кстати, не отрицал Воробьев, добавляя, правда, что отличие состоит в применении способа не на отдельных частях, а на всем теле. Кстати, этот факт сильно задевал Збарского, который отзывался о Мельникове-Разведенкове как о человеке высокомерном, имеющем "две фамилии и ни одного носа" (он и на самом деле был очень курнос).

24 июля прибыла и правительственная комиссия, в которую вошли нарком здравоохранения Семашко, профессора Розанов и Савельев. Комиссия не скрывала своего восторга при осмотре бальзамированного тела. "Семашко, — вспоминал Збарский, — говорил, между прочим, что раньше он относился отрицательно к самой мысли о сохранении тела Владимира Ильича".

Обе комиссии подготовили акты и ожидали последнего перед открытием Мавзолея заседания правительственной комиссии Дзержинского.

Ночь перед открытием Мавзолея Воробьев и его команда провели в траурном зале. Эмоциональное напряжение достигло высшей точки. Воробьеву то казалось, что лицо Ленина вдруг стало сухим, то — что появилось желтое пятно на темени. Он непрестанно бранил Збарского, говоря о себе, что он "старый дурак", который дал себя уговорить Збарскому, и т. д. и т. п. Збарский же был уверен в успехе. "Замечательно, — восклицал он, — замечательно, полная победа!"

26 июля 1924 года к 10 часам утра все было готово к приему посетителей в Мавзолее Ленина. В 12 часов дня ожидали высоких гостей. Воробьев и Збарский наблюдали, как через траурный зал прошли Дзержинский, Молотов, Ворошилов, Красин, Енукидзе и другие руководители (Сталина в Москве не было). Дзержинский по выходе из Мавзолея подошел к Воробьеву и Збарскому, положил руки на их плечи и слегка привлек "виновников" к себе.

Заседание правительственной комиссии состоялось через час и проходило в Кремле в его большом зале. Дзержинский предоставил первому слово В. П. Воробьеву, который, волнуясь, кратко рассказал об истории бальзамирования, о вкладе Мельникова-Разведенкова и о проделанной работе. Мельников-Разведенков зачитал акт комиссии экспертов: "Комиссия признает результаты бальзамирования вполне удавшимися" и далее — "предпринятые для бальзамирования мероприятия покоятся, по мнению экспертов, на прочных научных основах, дающих право рассчитывать на продолжительное, в течение ряда десятилетий, сохранение тела Владимира Ильича в состоянии, позволяющем обозревать его в закрытом стеклянном гробу при соблюдении необходимых условий со стороны влажности и температуры".

Семашко огласил акт правительственной комиссии, заключение которого гласит: "Общий вид значительно улучшился по сравнению с тем, что наблюдалось перед бальзамировкой, и, приближается в значительной мере к виду недавно умерших".

В зале были выставлены бальзамированные анатомические препараты. "Если это не будет неприятно, а будет угодно, — обратился к присутствующим профессор Воробьев, — здесь есть части тела (препараты), приготовленные проф. Карузиным по тому же самому методу, по которому было произведено бальзамирование тела Владимира Ильича. Они висели в моей комнате на воздухе в течение 3 месяцев".

С большой речью выступил Енукидзе, который говорил о подвиге советских ученых и политическом значении сохранения тела Ленина. Комиссия просила подробно описать все этапы проведенной работы и передать это описание в Институт В. И. Ленина. Кроме того, она просила Воробьева и Збарского "составить популярное описание метода", опубликовать статьи, в том числе и на иностранных языках.

Воробьеву присвоили звание заслуженного профессора. Наградили и деньгами: Воробьеву дали 40 тысяч червонцев, Збарскому — 30, их помощникам — по 10 тысяч.

Закончилась большая и трудная работа. Была решена действительно уникальная и необычная задача — бальзамирование целого тела с полным сохранением объемов, форм и всей клеточной и тканевой структуры. В течение четырех месяцев Воробьев и Збарский трудились не покладая рук, решали многие сложные проблемы и добились безусловного успеха. 26 июля было их звездным днем.

1 августа 1924 года Мавзолей Ленина был открыт для посещения, мимо саркофага Ленина за 70 лет прошло более 70 миллионов человек.

После бальзамирования

После завершения работ по бальзамированию тела Ленина жизнь Воробьева и Збарского круто изменилась: они стали знаменитыми, их имена стали известны всему народу.

Дальнейшая судьба Воробьева сложилась счастливо. Тотчас по завершении работ в Мавзолее он уехал в Харьков, оставив тело Ленина на попечение Збарского. Украина встретила его с почетом. Воробьеву выделяют деньги на ремонт кафедры анатомии и на закупку необходимого оснащения в Германии.

На конференции анатомов, которая проходила в 1924 году в Харькове, политически ориентированный профессор В. И. Тонков — известный ленинградский анатом, уже убежден, что "центр современной анатомической науки отныне переместился из Ленинграда в Харьков". На Воробьева сыплются награды: в 1927 году — премия имени Ленина, в 1934 году он получает (вместе с Б. И. Збарским) редкий в то время орден Ленина — высшую правительственную награду, его избирают членом Украинской Академии наук и даже членом ЦИК Украины (1935 год). Ему предоставляются правительственные привилегии, предусмотренные специальным решением: "Анатом, академик ВУАН, руководитель кафедры анатомии человека, награжденный орденом Ленина, Воробьев Владимир Петрович вносится в список научных работников УССР, выдающихся крупных ученых, подлежащих обслуживанию комиссии содействия ученым при СНК Союза ССР" (ЦГАОР УССР. Ф. 331. Оп. 2. Д. 48. Л. 18).

Важным делом своей жизни Воробьев считал создание полноценного анатомического музея, прекрасно сделанные препараты которого явились основой богато иллюстрированных учебников (1932, 1935—1936 годы), а затем и 5 томов "Атласа анатомии человека". Издание "Атласа" было завершено в 1942 году, уже после смерти Воробьева, который умер внезапно во время наркоза на операционном столе 31 октября 1937 года в возрасте 61 года.

Судьба Б. И. Збарского, складывающаяся в первые десятилетия после бальзамирования тела Ленина вполне благополучно, закончилась, к сожалению, трагично. Как и Воробьев, он был удостоен многих правительственных наград. Ему было присуждено высшее звание — Героя Социалистического Труда (1945), заслуженного деятеля науки, лауреата Государственной премии СССР (1944). Он имел более десятка разных орденов и медалей, стал одним из организаторов Академии медицинских наук, членом его бюро и президиума. Когда в 1939 году была создана научная лаборатория при Мавзолее, Б. И. Збарский стал ее бессменным директором. Збарский заведовал кафедрой биохимии, вначале во 2-м Московском медицинском институте (1930—1934 годы), затем до конца своей жизни — в 1-м Московском медицинском институте. Научные интересы Б. И. Збарского были сосредоточены вокруг проблем биохимии белка и опухолевого роста.

Во второй после 1937 года волне репрессий — в 1952 году Збарский был арестован. В 1953 году после смерти Сталина реабилитирован. Дни его, однако, после этого уже были сочтены: 7 октября 1954 года в возрасте 69 лет Збарский скончался.

Секреты бальзамирования

По рекомендации итогового заседания правительственной комиссии (26. 07. 1924 г.), в августе того же года было опубликовано сообщение Воробьева ("Харьковский коммунист" от 1 августа), в котором он писал, что каждая клетка прежде всего "должна быть пропитана невысыхающими веществами, которые притягивали бы влагу из окружающего воздуха. Такими веществами являлись глицерин и уксуснокислый калий; глицерин никогда не высыхает, уксуснокислый калий особенно жадно притягивает влагу. Поэтому клетка, пропитанная этими веществами, никогда не может ни загнить, так как глицерин хорошо консервирует, ни высохнуть, если в окружающей среде будет находиться некоторое количество влаги".

Воробьев описывает также принципы устранения пигментных пятен или пергаментных пятен высыхания. Он говорит отрех этапах: первый — аппликация воды, второй — смеси воды с раствором уксусной кислоты и третий — "взбучивание" с помощью перекиси водорода. Наконец, Воробьев постоянно напоминает, что его и Збарского заслугой является применение метода Мельникова-Разведенкова "не к отдельным органам, как это ранее практиковалось, а к целому человеческому телу, чего еще никто нигде не пробовал делать" (Укр. мед. архив. 1930. Т. 5. Зог. 2. С. 148).

Впрочем, несколько иного мнения придерживался Збарский. В 1939 году в одном из своих выступлений (19 января) в связи с 15-летием бальзамирования Ленина Збарский вспоминает о весне 1924 года: "Почти все ученые на заседаниях высказались о невозможности длительного сохранения тела в указанных условиях. В то время у меня с Воробьевым и возникла идея нового метода, дающего возможность такого сохранения".

Позже, уже в 1943 году, на совещании ученых в Тюмени, куда было эвакуировано тело Ленина, Збарский сказал: "Теперь к вопросу о приоритете. Это вопрос очень большой. Он не лично мой, а советский. В нашей стране впервые в мире было это осуществлено, и нигде это не повторено до сих пор. За границей, — подчеркнул он, — имеется много статей о сохранении тела Владимира Ильича. Статьи исключительно хвалебные. Американцы даже пишут, что это гениальная работа".

Автор вынужден писать обо всем этом, чтобы избежать упреков (или даже, не дай Бог, преследований?!) в том, что в этой книге якобы открыты секреты бальзамирования, представляющие государственные интересы. По сути дела, эти "секреты" давно уже открыты. Более того, любознательный читатель может самостоятельно найти описание способа, примененного при бальзамировании Ленина, даже в Большой Советской Энциклопедии (БСЭ. 2-е изд. М., 1950. Т. 4. С. 175: "Кроме того, если тело было уже набальзамировано раньше введением в его сосуды формалина, можно пропитать его глицерином или глицериново-уксуснонатриевой смесью посредством погружения тела... в ванну, наполненную указанной жидкостью. Сходный способ был применен профессорами В. П. Воробьевым и Б. И. Збарским при бальзамировании тела В. И. Ленина").

Так все-таки почему же с 1939 года все исследования лаборатории, протоколы совещаний, все материалы, так или иначе связанные с Мавзолеем Ленина, были строго засекречены?

Вероятно, были соображения чисто гуманного свойства: не совсем этично рассказывать о тех или иных манипуляциях на теле покойного вождя. По официальной версии сталинского времени, нельзя было публиковать любые сведения, которые могли бы как-то "приземлить", "принизить" образ вождя. В двухтомной "Биографии Ленина" (1987) можно проследить весь его путь в революции и истории партии и не найти почти ничего, что касалось бы личной его жизни.

Возможно и другое: те, кто решал этот вопрос, искренне считали, что действительно существует тайна бальзамирования, особый метод Воробьева—Збарского, который заграничные разведки будто бы всячески стремятся разузнать.

Думаю, впрочем, что "закрытость" лаборатории была "полезна" и тем, кто в ней работал: оклад был здесь повышен (по причине секретности), да и условия работы были хорошими, так как правительство не скупилось на закупку современного оборудования и реактивов для лаборатории.

Впрочем, секретность оказалась теперь, в наше постперестроечное время, выгодной. В сегодняшних условиях, когда лаборатория стала частью коммерческой структуры, занимающейся бальзамированием, все технические, научные, манипуляционные маленькие и большие нововведения, усовершенствования и т. д., которые были добыты за 70 лет работы сотрудниками лаборатории, приобретают определенную коммерческую ценность.

Что было дальше?

В. П. Воробьев, как уже говорилось, тотчас после завершения работ по бальзамированию Ленина уехал в Харьков, полностью доверив наблюдение за телом Ленина Б. И. Збарскому. Воробьев был уверен, что особых хлопот тело Ленина не доставит — бальзамирование было удачным, изменений объемов за счет высыхания можно не опасаться.

В 1929 году было начато строительство нового, гранитного Мавзолея, в связи с чем в июле тело Ленина перенесли в Кремль, в один из его залов, и поместили в стеклянную ванну, заполненную бальзамирующей жидкостью. Это было первое после бальзамирования "путешествие" тела Ленина.

В конце 1930 года оно вновь вернулось в саркофаг в новом Мавзолее, сделанном по проекту известного московского архитектора А. В. Щусева. Он полагал, что наибольшая гармония с парадной Красной площадью, со стоящей позади Мавзолея Сенатской башней и кремлевской стеной будет достигнута при архитектурном решении Мавзолея в строгих ступенчатых кубических формах.

Теперь уже трудно представить Красную площадь без этого гранитного сооружения, которое как бы естественно вписалось в общий ансамбль Кремля, Исторического музея, храма Василия Блаженного.

Со вкусом подобранный гранит наружной облицовки трех цветов — красный, серый и черный (лабрадорит и порфир), великолепное оформление просторного кубического траурного зала с изумительными инкрустированными, стилизованными ярко-красными порфировыми знаменами, опускающимися по стенам зала черными траурными полосами, вместе со стоящим на высоком черном постаменте стеклянным, словно невесомым, саркофагом, в котором ярко высвечены лицо и руки Ленина, — все это создает особую торжественную и приподнятую атмосферу Мавзолея.

В 1934 году, в связи с 10-летием сохранения тела Ленина, была создана комиссия по оценке его состояния, в которую вошли А. И. Абрикосов, анатомы А. А. Дешин и Г. Ф. Иванов, хирург В. Н. Розанов и патолог Л. Н. Федоров.

В принятом заключении они признали, что бальзамирование тела Ленина — это "научное достижение мирового значения, не имеющее прецедентов в истории", и считают важным, чтобы Воробьев и Збарский "озаботились своевременным литературным оформлением истории этого дела, описанием методов как самого бальзамирования, так и ухода за телом для использования в будущем".

По рекомендации комиссии в качестве помощников для постоянного наблюдения за телом Ленина утверждаются Р. Д. Синельников — ближайший сотрудник Воробьева по кафедре и сын Збарского Илья Борисович, биохимик (впоследствии академик РАМН).

После смерти В. П. Воробьева Б. И. Збарский остался без лидера и без несомненно крупного авторитетного ученого, который в то непростое время мог быть неплохим гарантом безопасности Збарского и его прочного положения в обществе.

Нельзя, видимо, понять дальнейшее поведение Б. И. Збарского и всех его помощников без учета особенностей того трагического периода истории СССР.

Вторая половина 30-х годов стала периодом массовых арестов интеллигенции. Сажали в тюрьмы и ссылали в Сибирь за неправильно сказанное слово, критику порядков, случайную служебную ошибку и т. п. А здесь на попечении Б. И. Збарского оставалось тело В. И. Ленина!

Любое замечание по состоянию тела, сказанное или написанное гласно или, как это в то время широко практиковалось, негласно, путем тайных доносов, могло кончиться для Збарского трагически. Вот почему Збарский был так осторожен в выборе помощников, всячески старался не расширять круг сотрудников, не писал и не публиковал работы о бальзамировании (первая его книга "Мавзолей В. И. Ленина" вышла только в 1946 году). Он тщательно обдумывал состав официальных комиссий по оценке состояния тела Ленина, словом, внимательно следил за своими поступками, хорошо понимая, что каждый его шаг и каждое слово открыто и тайно контролируется.

В 1938 году в ноябрьские праздники (7 ноября), как обычно, Мавзолей посетили Сталин, Молотов и другие члены Политбюро. После осмотра тела Молотов будто бы бросил фразу: "Здорово изменился", которая не могла остаться не замеченной. И тогда Збарский приходит к двум единственно верным решениям: надо переделать саркофаг, который имел существенные дефекты (на его боковых гранях отражалось, как в зеркалах, тело Ленина), и изменить систему освещения: лампы накаливания, помещенные под верхней острой гранью призмы, не только нагревают тело, но и создают искаженный образ с резкими тенями. Высветить лицо и руки надо так, как на картинах Рембрандта, где теплый золотистый свет равномерным потоком льется на лица изображенных персонажей, а не так, как у Эль Греко с его черно-белой, заостренной палитрой.

Созванная 19 января 1939 года комиссия (Абрикосов, Бурденко, Гращенков, Дешин, Карузин, Сперанский) полностью одобрила этот план и в своем решении записала пункт о срочном сооружении нового саркофага.

В том же году было начато его изготовление по проекту А. В. Щусева с участием скульптора Б. И. Яковлева и инженера-светотехника Н. В. Горбачева, а окончательно оформлен он после войны, в сентябре 1945 года.

Саркофаг в законченном виде безупречен с художественной точки зрения, а инженерная конструкция позволяет добиться идеального освещения лица и кистей рук, а также постоянно контролировать температуру и влажность воздуха внутри саркофага. Тело, помещенное в новый саркофаг, сразу приобрело другой вид — розовый оттенок фильтров "оживил" кожные покровы, устранение теней сделало лицо и кисти рук объемными.

Комиссия 1939 года решила также создать научную лабораторию, в состав которой вскоре ввели С. Р. Мардашева (биохимик), М. А. Барона (гистолог), Б. И. Лаврентьева (гистолог), Д. Н. Выропаева (анатом) и А. Н. Шабанова (хирург, зам. наркома здравоохранения СССР).

Любопытно, что эта комиссия все-таки не прошла мимо замечания Молотова, вела себя придирчиво и отметила ряд изменений: чуть-чуть приоткрытые веки, дефекты в области пястно-фаланговых сочленений и др. Збарский заверил комиссию, что эти дефекты легко устранимы, известны с самого начала бальзамирования, хотя на самом деле все было гораздо сложнее.

Итог работы комиссии превосходен: "Задачу сохранения тела В. И. Ленина надо считать блестяще разрешенной".

Опыт работы с тремя комиссиями (1924, 1934, 1939 годов) привел Збарского к двум важным заключениям: 1) состав комиссии (список экспертов) надо формировать самому директору лаборатории, а не ждать, пока кто-то другой ее назначит в неизвестно каком составе, и 2) включать в комиссию следует самых крупных ученых, независимо от их узкой специальности, ориентируясь прежде всего на государственный и научный авторитет и, что очень важно, порядочность. Жизнь потом подтвердит житейскую мудрость этих неписаных правил. Збарский отлично понимал, с каким опасным материалом имеет дело.

По разным поводам, включая и особое мнение и своеобразные предложения по улучшению бальзамирования и просто в связи с доносами (закрытыми и открытыми), в лабораторию в предвоенные годы многократно направлялись придирчивые высокие комиссии, которые доставили много тревожных, тягостных и неприятных переживаний руководителям и сотрудникам лаборатории.

 

Тюмень

Одним из сложных периодов в истории лаборатории была эвакуация тела Ленина в тогда еще маленький сибирский город Тюмень во время войны 1941—1945 годов.

Это второе "путешествие" Ленина, длившееся 1360 дней с июля 1941 года по март 1945 года, впервые кратко упомянуто Б. И. Збарским в его книге "Мавзолей В. И. Ленина" (1946).

Любопытно, что об этой эпопее до выхода книги Б. И. Збарского, в сущности, никто не знал: так четко была налажена конспиративная служба.

Уже через десять дней после нападения фашистской Германии возникла реальная угроза бомбежек Москвы. Военная комиссия, обследовавшая 4 июля 1941 года Мавзолей, пришла к выводу о целесообразности эвакуации тела Ленина в другое, безопасное место.

Комендант Кремля Н. К. Спиридонов немедленно уведомил Б. И. Збарского о возможной эвакуации тела Ленина. Б. И. Збарского вызвали в Кремль к А. И. Микояну и Л. М. Кагановичу. На вопрос, можно ли перевезти и сохранить тело Ленина в непривычных условиях, Б. И. Збарский ответил: "Конечно, это представляет трудности, но это выполнимо".

В докладной записке на имя наркома НКВД Л. П. Берия Збарский изложил суть дела. О предстоящем отъезде Збарский известил также и наркома здравоохранения Г. А. Митерева. В ночь со 2 на 3 июля было принято решение правительства, подписанное И. В. Сталиным, об эвакуации тела В. И. Ленина в Тюмень. Почему был выбран этот заштатный сибирский город? Не исключено, что это было связано с какими-то воспоминаниями Сталина о сибирской ссылке. 3 июля в 5 часов утра о решении правительства Б. И. Збарскому сообщили официально и просили подготовить все необходимое к отъезду сегодня же к вечеру.

В тот же день был изготовлен гроб из прочного дерева (чинары). На краях крышки были сделаны продольные выступы, входившие в пазы по периметру основания гроба. Заказан был и щит из целлулоида для прикрытия лица бальзамированного тела. Стеклянная полуванна, в которой обычно покоилось тело Ленина, не годилась для перевозки — она была слишком тяжела (вес ее был более 100 кг), к тому же она в дороге могла расколоться. Тело было обернуто простыней, смоченной бальзамирующим раствором, которую скрепили резиновыми бинтами. Стенки деревянного гроба были пропитаны парафином, пазы по краям гроба для герметизации заполнили вазелином. К 16 часам тело было уложено в деревянный гроб, затем помещено в прочный ящик. Гроб вынесли из Мавзолея красноармейцы, поместили его в кузов грузового автомобиля и по улицам опустевшей Москвы повезли к Казанскому вокзалу. Кортеж прибыл на один из далеких запасных путей, где уже стоял специальный поезд, состоявший из вагона-холодильника, двух вагонов для охраны, вагона-салона для Б. И. Збарского, С. Р. Мардашева, И. Б. Збарского и их семей (Р. Синельников приедет в Тюмень позже), двух грузовых вагонов, куда были заранее привезены необходимое оборудование и химические реактивы. В 17 часов тело было сдано по акту Б. И. Збарскому и внесено в вагон-холодильник, перегороженный на 2 половины; в одну из них поместили гроб с телом, в другой была поставлена вооруженная охрана. 4 июля 1941 года в 19 часов состав, охраняемый 15 солдатами и 5 командирами, медленно тронулся в путь, увозя тела Ленина из Москвы на долгие годы.

Трое с половиной суток тщательно охраняемый секретный поезд двигался на восток. В дороге Б. И. Збарский и его соратники неоднократно осматривали тело Ленина. Температура в вагоне-рефрижераторе держалась в пределах 12—15° С. На всякий случай, учитывая жаркую погоду, сохранялся и запас льда. Наконец рано утром в 7 часов 05 минут 7 июля поезд прибывает на станцию Тюмень. Его встречают секретарь ГК партии (Николаев), представители НКВД и председатель горисполкома. Импозантный Б. И. Збарский с редким в то время орденом Ленина на лацкане пиджака производит большое впечатление. Необходимо срочно найти подходящее здание для размещения всех прибывших и, главное, для обеспечения максимально приемлемых условий сохранения тела В. И. Ленина.

Предлагают осмотреть загородный дом отдыха, а также все имеющиеся здания в городе. Однако все увиденное огорчает Б. И. Збарского: в домах нет канализации, центрального отопления, в городе грязно и пыльно. В конце концов все сходятся на том, что наиболее подходящим является дом сельхозтехникума, бывшее реальное училище. Здание расположено хоть и в центре города, но достаточно изолировано: с одной стороны оно примыкает к парку, с другой — его отделяет улица, а с боков — переулки.

Энергичный председатель исполкома организует срочный ремонт всего здания, налаживает электрическое (вместо печного) отопление, и вся команда Б. И. Збарского размещается в большом каменном здании. На втором этаже в отдельном отсеке в просторной комнате ставят две стеклянные ванны, одну из которых заполняют бальзамирующим раствором, в который погружают тело Ленина. У входа в этот отсек постоянно будет стоять красноармейский пост № 1. Для Збарского и его сотрудников начались трудовые будни.

Збарский, как, впрочем, и все советские люди, не предполагал, что война будет долгой. Именно поэтому первой задачей лета и осени 1941 года было поместить тело в раствор, с тем чтобы оно в течение 2—3 месяцев как следует пропиталось бальзамирующими ингредиентами. Состав раствора решили несколько изменить, увеличив в нем долю глицерина и ацетата калия.

Основанием для применения нового раствора послужили опыты, проведенные в Тюмени С. Р. Мардашевым. Плоские стеклянные чашки наполнялись растворами, содержащими различные концентрации воды, глицерина и ацетата калия. Эти чашки помещались в обычную воздушную среду при комнатной температуре. Затем они периодически через короткие интервалы времени взвешивались, и та концентрация, при которой быстро устанавливалось равновесие, где не было ни убыли веса (испарения), ни прибавки веса (поглощения воды из воздуха), считалась оптимальной для данной конкретной обстановки.

Война затягивалась, осенне-зимнее наступление немцев на Москву было остановлено и успешно отбито; немецкая армия понесла большие потери. Однако до конца войны было еще очень далеко.

В январе 1942 года случилось неожиданное осложнение. Вначале на простыне, покрывавшей ванну, а затем на голенях и частично на теле Ленина появились темные точечные пятнышки, которые при исследовании оказались грибками, занесенными с плохо простерилизованного материала (вода, вата, марля, простыни, халаты стерилизовались и завозились из Омска). Это уже был второй случай заноса грибков, первый был в 1933 году, когда грибки оказались на знамени Парижской коммуны (некоторые из видов грибков могут существовать практически в любой, даже самой неблагоприятной среде). С этим осложнением быстро справились, обработав места поражения формалином и перекисью водорода. В дальнейшем, по предложению Н. Н. Бурденко, в лаборатории были введены строгие правила хирургической антисептики. Во время работы персонал стал надевать стерильные халаты, маски, бахилы, по правилам обрабатывать руки, применять только асептический (стерильный) материал.

В июле 1942 года, ровно через год после отъезда из Москвы, Б. И. Збарский послал письмо на имя Л. П. Берия с просьбой направить комиссию для контроля за ходом работ по сохранению тела В. И. Ленина в составе академиков А. И. Абрикосова, Н. Н. Бурденко и А. Д. Сперанского.

Комиссия работала 13 и 14 июля, отметив в акте, что в результате перебальзамирования наступило улучшение цвета кожных покровов, исчезновение пятен, улучшение эластичности тканей, уменьшение складчатости на сгибах конечностей, увеличение веса тела.

А. И. Абрикосов утверждает, что в результате перебальзамирования "тело значительно улучшилось, особенно лицо и руки", а А. Д. Сперанский считает результат перебальзамирования превосходным: "Совершенно необыкновенно точно посвежевшее лицо. Тело в прекрасном состоянии". Н. Н. Бурденко почему-то более всего был поражен сохранностью подвижности в суставах: "Какая замечательная подвижность в плечевом и локтевом суставах!" Более того, комиссия полагает, что найдены пути устранения гидролиза жира. "... Коллектив провел большую работу, позволяющую считать указанную задачу (гидролиз жира в коже и подкожной клетчатке) решенной".

Решена же эта задача была весьма паллиативно. Разумеется, хорошая фиксация тела формалином, которая является первой предупредительной мерой, сохраняющей жировую клетчатку, уменьшает опасность выхода жира из жировых долек за счет уплотнения оболочек жировых клеток, однако это не спасает от медленно идущих гидролитических и окислительных процессов. Разработаны же на самом деле полезные способы замещения утраченных объемов жировой клетчатки путем подкожного или внутримышечного введения через тонкие иглы инертных масс, состоящих из 4 основных компонентов: вазелина, воска, парафина и желатина.

На следующий год, в октябре 1943 года, Б. И. Збарский направляет в правительство следующее обращение: "В связи с приближающимся 20-летием со дня смерти В. И. Ленина прошу назначить комиссию для заслушивания моего отчета о работе по сохранению тела В. И. Ленина в течение 20 лет. Комиссию, — продолжает Б. И. Збарский, — прошу назначить в следующем составе: народный комиссар здравоохранения Г. А. Митерев, академики А. И. Абрикосов, Н. Н. Бурденко, Л. А. Орбели и А. Д. Сперанский".

Все вышло, как просил Б. И. Збарский, и комиссия прибыла в Тюмень в ноябре 1943 года. Комиссия провела в Тюмени неделю и составила превосходный акт.

"Мое впечатление, — заявил тогда Н. Н. Бурденко, — что это величайший эксперимент в анатомии и биохимии".

Следующий, 1944 год, по сути, был годом подготовки к возвращению в Москву. Большая работа была проведена по устранению пигментных пятен, а также исправлению пропорций некоторых областей (губы, носогубные складки, крылья носа и др.). Впервые М. А. Бароном были проведены тщательные гистологические исследования кожи и мышечной ткани бальзамированного тела. Появилось время для начатой еще в Москве и незаконченной работы по подбору наиболее подходящих цветных фильтров, которые бы при освещении объекта придавали кожным покровам "живой" вид. Светофильтры готовили вручную, окрашивая стекла с помощью гистологических красителей (эозин, азур, судан и т. д.).

Тяжелая и мучительная война подходила к своему концу. Приближался день полного разгрома фашистской Германии, славный день нашей Победы.

В начале 1945 года наконец было получено разрешение на возвращение в Москву.

Нам неизвестно, как происходило прощание Б. И. Збарского с Тюменью. Б. И. Збарский и его сотрудники активно занимались лекционной работой среди населения, вели занятия по биологии, химии и математике в средних школах города, участвовали в общественной жизни Тюмени и несомненно оставили о себе добрую и благодарную память.

25 марта 1945 года в 2 часа ночи специальный поезд из 9 вагонов с телом В. И. Ленина отправился из Тюмени на запад и через три дня прибыл в Москву. К этому времени уже был готов новый саркофаг. Предстояла большая работа по отработке системы освещения, которая была поручена Электротехническому институту. Три главные задачи стояли перед осветителями: добиться многоточечного освещения лица и кистей рук так, чтобы устранить искажающие портретное сходство резкие тени и блики, подобрать наиболее подходящую цветовую гамму с помощью светофильтров, чтобы освещенные лицо и руки казались как бы живыми, и, наконец, устранить тепловое воздействие на лицо путем съема излишков тепла с верхней двойной крышки саркофага, где располагались светильники. Н. В. Горбачев, один из ведущих сотрудников ЭТИ, установил 28 точечных ламп накаливания по всему периметру верхней крышки и с помощью фильтров и диафрагм добился прекрасного результата.

22 мая 1945 года комиссия, в состав которой входили техники, медики (Митерев, Абрикосов и др.) и художники (А. М. Герасимов), приняла новый саркофаг с высокой оценкой.

16 сентября 1945 года Мавзолей В. И. Ленина был открыт.

Послевоенные годы

Впервые столь детальное описание состояния тела В. И. Ленина, проведенное комиссией Г. А. Митерева, А. И. Абрикосова, Н. Н. Бурденко, Л. А. Орбели и А. Д. Сперанского в 1943 году и оформленное в виде "Акта", явилось своеобразным эталоном. В дальнейшем на протяжении почти полувека заключения многочисленных комиссий ("Акты") мало чем отличались друг от друга. Как правило, эксперты констатировали отсутствие каких-либо изменений облика ("видимых изменений внешнего облика по сравнению... с таким-то годом... не отмечается"), подчеркивали "портретное, сходство", "впечатление спящего человека" и т. п.

Вместе с тем в неофициальных дискуссиях в лаборатории постоянно обсуждались, нередко чрезвычайно остро и даже иногда конфликтно, проблемы "старения", возможные нежелательные или опасные изменения в тканях и клетках бальзамированного тела, пути их изучения, профилактики и устранения. Прозорливый С. Р. Мардашев, первый преемник умершего Б. И. Збарского, будучи крупным биохимиком, лучше других понимал значение проблемы гидролиза и окисления жира, неизбежно протекающих в жировой клетчатке, и ставил эту проблему едва ли не на первое место. Другой ключевой проблемой, очерченной Мардашевым, явилась опасность декальцинации костной ткани, находящейся в достаточно агрессивной среде. Сложной, но существенной представлялась также проблема цвета кожных покровов, связанная с изменениями меланина под влиянием факторов внешней среды (включая световой). Наконец, чрезвычайно важной представлялась разработка объективных и предельно точных современных способов регистрации цвета кожных покровов, объемов тканей, размеров отдельных областей и т. п.

Создалась своеобразная, но, в принципе, характерная для того времени ситуация "двух уровней". Один — высший, официальный, требующий строго придерживаться раз установленной позиции: время неподвластно что-либо изменить в бальзамированном теле, состояние его стабильно и неизменно. И второй уровень — рабочий, в известной мере скрытый как от высоких инстанций, так и от широкой публики, основанный на здравом смысле ("все течет, все меняется"), на понимании того, что надо энергично решать возникшие и могущие возникнуть со временем сложные проблемы, частично упомянутые выше.

Так или иначе, после 1946 года наступило время существенно усилить научный потенциал и материальные условия лаборатории и развернуть серьезные научные исследования. Для лаборатории было построено вначале небольшое двухэтажное здание на Садово-Кудринской, а затем в 70-е годы — специально спроектированный большой корпус, хорошо оснащенный всем необходимым для экспериментальной и научной работы.

Для работы в лаборатории были приглашены такие известные ученые, как академики А. П. Авцын (патологоанатом), А. С. Павлов (радиолог), С. С. Дебов (биохимик), М. А. Барон (гистолог), Ю. И. Денисов-Никольский (анатом), профессора Б. Н. Усков (анатом), И. Н. Михайлов (электронная микроскопия), Пчелин (биофизик), Ю. А. Ромаков (биохимик), И. О. Шибаева (гистохимик), Б. И. Хомутов (химик), Л. И. Жеребцов (патолог), и многие другие.

Сотрудники лаборатории в послевоенные годы провели бальзамирование Г. Димитрова (1949 г.), X. Чойбалсана (1952 г.), И. В. Сталина (1953 г.), К. Готвальда (1953 г.), Хо Ши Мина (1969 г.), А. Нето (1979 г.), Ким Ир Сена (1994 г.) — покойных руководителей Болгарии, Монголии, Чехословакии, Вьетнама, Анголы, КНДР.

Думаю, что в свое время об этом непременно будут написаны интересные и поучительные книги. Нужна, разумеется, и особая книга об исследованиях и достижениях сотрудников лаборатории.

В заключение мне представляется целесообразным для полноты общей картины упомянуть о 10 важнейших итоговых достижениях лаборатории:

1. Научное обоснование и практическая разработка оптимального режима сохранения тела Ленина в саркофаге, позволившая в течение 70 лет наблюдать тело в практически неизменном состоянии.

2. Проведение в определенные сроки периодических циклов перебальзамирования с соблюдением ряда выработанных строгих правил и условий.

3. Исследование процессов окисления и гидролиза липидов и выработка эффективных мер приостановки этих процессов.

4. Изучение "болезней" бальзамирования и разработка мер их профилактики и методик устранения.

5. Разработка совершенных способов коррекции дефектов объема тканей с учетом их макро- и микроструктуры.

6. Разработка новых методик введения фиксирующих и бальзамирующих жидкостей в ткани бальзамируемого объекта.

7. Создание совершенных методов бесконтактного контроля за состоянием кожного покрова, цвета, формы и объема мягких тканей и способов их объективной регистрации.

8. Создание оптимальных режимов температуры и влажности в саркофаге с полным автоматическим регулированием.

9. Перестройка условий освещения с обеспечением безопасности теплового или лучевого повреждения тканей тела.

10.  Морфологический (гистологический, цитологический) мониторинг объекта.

Но это уже специфические проблемы, интересующие только специалистов по бальзамированию.


ЭПИЛОГ-ПРИТЧА

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры,
что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников.

Евангелие от Матфея.

Грабительство и насилие предо мною; 
и восстает вражда и поднимается раздор.

Книга пророка Аввакума.

Почти 100 лет назад в большой стране народ был беден и притесняем господами и мытарями.

Втянули вскоре народ в большую и бесконечно долгую войну с другими народами за власть и господство, которые ему были не нужны.

Оставил тогда царь свой престол, и стали править страной фарисеи и саддуккеи. И не знали они, что делать с войной, голодом и как дальше жить.

Появился тогда человек, который сказал: "Я знаю!"

Он сказал солдатам: "Бросайте ружья и идите домой", хлебопашцам: "Возьмите себе землю и сейте хлеб", рабочим: "Владейте сами заводами и фабриками — и тогда наступит Мир на земле, Равенство людей, Свобода и Братство".

И поверили ему люди, прогнали господ и ростовщиков и сказали: "Мы не рабы!"

И победили они тогда в междоусобной войне с теми, кто был не согласен с ними: брат убивал брата, сын — отца.

После этого они начали с радостью и надеждами строить новую, справедливую жизнь.

И признали тогда люди в человеке, возвестившем новую жизнь, своего пророка и мессию.

Но скоро он умер, не прожив всей отпущенной человеку жизни.

Тогда пришел новый правитель, который думал одно, говорил другое, а делал третье. Он повелел сделать из пророка идола, сделать его нетленным и поместить его в стеклянный гроб для поклонения.

И сделали тогда много каменных и литых идолов, расставив их повсюду. И наступило новое рабство: людей стали сгонять в стадо, а непокорных и инакомыслящих сажать в тюрьмы и истреблять. И чем более жестоким был новый правитель, тем громче люди кричали: "Ура!"

Напал на страну изверг рода человеческого, но народ его победил и стал славным.

Когда умер жестокий тиран, предали его анафеме, а власть взяли другие люди.

Они пытались управлять страной по-старому, а народ хотел жить по-новому.

И тогда пришли совсем новые правители, которые сказали, что надо, чтобы опять были богатые и бедные, господа и рабы.

Стали тогда строить храмы и перестали строить жилища для простых людей. И стали поклоняться мамоне. Мало стали сеять хлеба и мало делать машин, а больше торговать с другими странами, продавая все, что само растет на земле или в земле лежит. И многие стали ворами и грабителями. И сказали новые правители просвещению и наукам: пусть подождут.

И начались тогда распри между людьми и народами, и стали они друг друга уничтожать в жестоких войнах.

И подумали тогда люди, а что делать с пророком, лежащим в стеклянном гробу, и с его учением? Одни сказали — предать земле, как и всех смертных, а другие сказали — нельзя предавать земле, так как он пророк и мессия. И никто теперь не знает, как быть и как дальше жить.

июльавгуст 1995 г.

Подушкино.

 

Joomla templates by a4joomla