СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ СЧИТАЕТ СЕБЯ ДОСТАТОЧНО СИЛЬНОЙ

В. И. Ленин принял В. Мирбаха 16 мая 1918 года с 13 час. 30 мин. до 14 час. 05 мин.

Вильгельм Мирбах (1871 —1918) — германский дипломат, граф.

В 1908 году был советником германского посольства в Петербурге. С 1915 по 1917 год — посланник в Греции. В период оккупации Румынии немецкими войсками являлся представителем министерства иностранных дел Германии в Бухаресте. Принимал участие в мирных переговорах с Советской Россией в Брест-Литовске. После заключения Брест-Литовского мирного договора стал официальным представителем германского правительства в ранге посланника в Москве. 6 июля 1918 года убит левыми эсерами, рассчитывавшими этой провокацией вызвать вооруженный конфликт между Германией и Советской Россией.

 

В Советскую Россию Мирбах прибыл в конце 1917 года во главе делегации Германии в смешанной советско-германской комиссии для обсуждения юридических и экономических вопросов и вопросов, связанных с обменом военных и гражданских пленных и инвалидов. По окончании советско-германских переговоров Мирбах 10 февраля 1918 года возвратился в Берлин.

В марте 1918 года, несмотря на предательское противодействие троцкистов, левых эсеров и меньшевиков, вступил в силу Брест-Литовский мирный договор. Ленин нанес сокрушительный удар против демагогического лозунга «революционной войны» с мировым империализмом, против ориентации на скорейшую мировую революцию, которую Советская Россия, по мнению «левых», обязана подтолкнуть даже ценой своей собственной гибели. «Как бы то ни было,— отмечал В. И. Ленин,— но мы вырвались из войны. Мы не говорим, что мы вырвались, ничего не отдавши, не заплативши дани. Но мы вырвались из войны. Мы дали передышку народу»1. Согласно статье десятой договора, восстанавливались дипломатические и консульские отношения между Германией и Россией и должен был быть произведен обмен дипломатическими миссиями. В соответствии с достигнутой договоренностью обмен посольствами был осуществлен на демаркационной линии в Орше 18 апреля. Советская миссия направилась в Берлин, германская во главе с Мирбахом — в Москву (прибыла 23 апреля). Мирбах стал первым официально аккредитованным представителем иностранной державы в Советской стране. 26 апреля Мирбах вручил верительные грамоты Председателю ВЦИК Я. М. Свердлову, что явилось для германского посла неожиданностью, поскольку, направляясь в Советскую Россию, он рассчитывал вручить эти грамоты Ленину. В связи с этим Мирбах обратился к советским властям с просьбой о встрече с главой Советского правительства — В. И. Лениным. Такая встреча состоялась 16 мая 1918 года. Она носила строго официальный характер. За короткое время (беседа продолжалась 35 минут) Ленин задал Мирбаху ряд вопросов, касающихся внешнеполитических советско-германских взаимоотношений, а также телеграмм и нот, которыми обменялись накануне правительства Советской России и Германии. Мирбах, пытаясь вести сложную дипломатическую игру, по существу, хотел уйти от прямого ответа на поставленные вопросы. Он ссылался на то, что сможет дать исчерпывающие объяснения лишь после того, как получит ответы из Берлина по всем спорным пунктам, и обещал принять все меры, чтобы ответы пришли как можно быстрее.

Тут же германский посланник поспешил засвидетельствовать перед Лениным свое личное дружеское расположение к Советской России. Он стал уверять своего собеседника, что Брестским миром заложена основа для развития дружественных связей между Советской Россией и Германией и что все спорные вопросы, которые имели место до сего времени, при доброй воле с обеих сторон будут приведены к благоприятному разрешению.

Выслушав дипломатические любезности и заверения, Владимир Ильич сказал, что не любит недоговоренностей и по натуре отнюдь не дипломат. Если Германия действительно желает жить в мире с Россией, то, спросил Ленин, как согласуется, что германские войска, которые оккупируют Украину, вторгаются на великорусскую территорию, почему они оккупировали Крым?

От вопросов, заданных Лениным, Мирбаху было явно не по себе. Он не знал, как выйти из создавшегося положения, и, уклоняясь от прямого ответа, сказал, что предпринятые операции германских войск вызваны военно-политическими соображениями германского верховного командования. Мирбах опять стал ссылаться на то, что он якобы не в курсе дела и подробные объяснения сможет дать Советскому правительству лишь после соответствующих контактов со своим правительством.

Выслушав Мирбаха, Ленин твердо заявил, что вторжение германских войск на великорусскую территорию вряд ли может способствовать укреплению советско-германской дружбы. Наоборот, такое поведение германской стороны может вызвать взрыв негодования и протеста среди населения. Продолжая, Ленин подчеркнул, что Советская власть считает себя достаточно сильной, чтобы не мириться молча с создавшимся положением.

После этого решительного и твердого заявления Ленина кадровый дипломат Мирбах окончательно растерялся. Ему ничего не оставалось, как вновь пуститься в общие рассуждения и давать дипломатические успокоительные обещания.

В ходе беседы был затронут вопрос о форте Ино2. Ленин высказал мнение, что с разрушением укреплений форта Ино Советская власть может считать выполненными свои обязательства по Брест-Литовскому мирному договору в части, касающейся Финляндии.

После окончания визита к Ленину Мирбах возвратился в посольство и информировал членов миссии о своих впечатлениях о встрече с главой Советского правительства.

В. И. Ленин, сказал Мирбах, произвел на него впечатление человека, твердо идущего к своей цели. «Он выглядит по-европейски и свободно изъясняется на французском языке». Мирбах был поражен развернувшейся созидательной работой по строительству новой России. Сообщая в Берлин о встрече с В. И. Лениным, Мирбах особенно подчеркнул, что Ленин верит в победу и прочность Советской власти в России. «Ленин твердо уверен в своей звезде и продолжает неизменно сохранять свой неисчерпаемый оптимизм».

Советская дипломатия упорно направляла усилия на осуществление ленинского плана перевода советско-германских отношений на новую основу — основу экономического сотрудничества и развития взаимовыгодных торговых связей. Г. В. Чичерин в Москве в каждодневных беседах с Мирбахом пытался объяснить, какие цели преследует Советское правительство, предлагая выработку широкого соглашения по экономическим вопросам, и в чем суть принципов построения новых экономических отношений, которые Советское правительство предлагает. Однако Мирбах делал вид, что ничего не понимает, и говорить с ним на эту тему было бесполезно.

Отношения Германии с Советской Россией в тот период характеризовались серьезными колебаниями и противоречивостью, что было обусловлено разного рода экономическими и другими интересами различных групп германской буржуазии. При решающем воздействии В. И. Ленина удалось избежать поворота к ухудшению этих отношений, хотя противники договорных отношений с Советской Россией в Германии были сильны, особенно в военной верхушке. Во многом это способствовало тому, что провокация левых эсеров (покушение на Мирбаха) не привела к разрыву отношений между Советской Россией и Германией. Это был один из самых сложных моментов в советской дипломатии. Лишь благодаря выдержке В. И. Ленина, его прозорливости и умению направить все силы на преодоление трудностей удалось избежать серьезных ухудшений отношений с Берлином.

Примечания:

1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 36, с. 85.

2 Форт Ино входил в финскую систему фортификационных сооружений и заграждений на Карельском перешейке.

 

РОЖДЕНИЕ НОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

В. И. Ленин беседовал с Ф. Прайсом не ранее 2 и не позднее 6 ноября 1918 года.

Морган Филипс Прайс — известный английский политический деятель и журналист. С 1914 по 1918 год Ф. Прайс — корреспондент английской либерально-буржуазной газеты «Манчестер гардиан» в России, с 1919 по 1923 год — корреспондент «Дэйли геральд» в Германии, в дальнейшем — член парламента, писатель. Ф. Прайс был очевидцем многих важнейших событий первых двух лет Октябрьской революции. В 1918 году Прайс вместе с Джоном Ридом, Альбертом Рисом Вильямсом участвовал в организации революционной пропаганды среди войск английских и американских интервентов на Северном фронте, писал и переводил предназначавшиеся для них листовки, сотрудничал в газете «The Colle», издававшейся в Москве. Прайс перевел на английский язык Конституцию РСФСР. Узнав об этой деятельности Прайса, английское правительство намеревалось предать его суду. Он был уволен из редакции газеты «Манчестер гардиан». В декабре 1918 года Прайс по совету В. И. Ленина выехал из Советской России на родину, в Англию, чтобы рассказать правду об Октябрьской революции и призвать общественность западных стран выступить против интервенции Антанты, в защиту Советской России. Но в Восточной Пруссии, по пути домой, германские власти арестовали его, обвинив в поддержке Октябрьской революции, и конфисковали все его бумаги, книги и другие собранные им ценнейшие материалы. С трудом Прайсу удалось сохранить только дневники. На родине Прайс вступил в Коммунистическую партию Великобритании, но затем вскоре вышел из нее и стал членом лейбористской партии. В 1921 году Прайс издал одновременно в Лондоне и Гамбурге свою главную книгу «Русская революция. Воспоминания о 1917—1919 годах». И хотя она не свободна от ряда неточностей и субъективных оценок, в ней много интересных фактов, зарисовок, передающих атмосферу того времени. В 1945 году Прайс вновь посетил Советский Союз, а в 1948 году опубликовал книгу «Россия красная и белая: отчет о поездке в Россию спустя 27 лет». В 1957 году Прайс посетил СССР в связи с 40-летием Великой Октябрьской социалистической революции и в 1959 году выпустил книгу «Россия сорок лет спустя». Во время посещения СССР в 1963 году побывал в кабинете Ленина в Кремле, где в далеком 1918 году беседовал с вождем русской революции. Прайс был видным общественным деятелем, в частности председателем парламентского научного комитета с 1946 по 1951 год, членом парламентской благотворительной комиссии с 1945 по 1951 год. Как представитель парламента участвовал в 1949 году в конференции ООН по изучению мировых ресурсов.

 

В предисловии к своей книге «Русская революция. Воспоминания о 1917—1919 годах» Филипс Прайс писал: «...я не собираюсь... извиняться за то, что со всей той силой, на какую способен, выступаю за Великую русскую революцию и за партию, с которой она раз и навсегда неразрывно связана. Ибо сцены, которые я описываю, я видел сам, в драматических событиях, которые происходили, я сам принимал участие, страдания, свидетелем которых я был, я ощущал сам, надежды, которые пробудились, волновали меня.

Я писал не только под влиянием стремления нанести удар тому потоку лжи, который направили господствующие классы Европы против вождей русской революции. Я писал, повинуясь глубокому убеждению, явившемуся плодом моего пребывания в России. Ибо можно без преувеличения сказать, что на каждого сколько-нибудь осведомленного наблюдателя Россия действует как духовный «плавильный котел». И в этом котле классовой борьбы отбрасываются, как лишенный ценности шлак, самоуверенность и показная мишура и остается лишь благородный металл новой идеи. Автор этой книги не единственный среди тех, кто прибыл в Россию без знания марксистского учения, но на основе того, что он там увидел, оказался вынужденным расценивать события в Восточной Европе как первую фазу социальной революции, которая рано или поздно захлестнет весь мир.

...Я не рассчитываю на то, что эта книга приобретет друзей в тех официальных кругах европейских столиц, которые несут ответственность за вооруженную интервенцию и за блокаду Советской России на протяжении первых трех лет ее существования. Не жду я и того, что она пробудит большое воодушевление у владельцев облигаций прежнего, царского правительства и их образованных лакеев в английской, французской и германской капиталистической печати. Но речь не о них. Я написал эти страницы, чтобы пролетариат Западной и Центральной Европы мог понять, что произошла Великая русская революция и куда она ведет. Моя задача была в том, чтобы показать ему, как победы, одержанные Российской Советской республикой над ее врагами на поле битвы и против ее другого врага — голода, были ее собственными победами, а поражения республики — ее собственными поражениями. Моя цель была — доказать, что повседневная борьба рабочих в капиталистической Европе за хлеб и работу теснейшим образом связана с борьбой русских рабочих и крестьян за то, чтобы вырваться из когтей русских держателей акций...».

Свое пребывание в Советской России Ф. Прайс назвал «самыми интересными страницами жизни». Он был единственным англичанином, присутствовавшим на заседаниях Петроградского Совета 25 октября (7 ноября) 1917 года, на котором было объявлено о свержении Временного правительства и победе революции и на котором выступил В. И. Ленин с «Докладом о задачах власти Советов», а также на II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов.

«На трибуне,— вспоминал о событиях того исторического дня Ф. Прайс,— тот самый... человек, которого шесть месяцев назад я видел на Первом съезде Советов...1 Это был Ленин... Петроградский Совет составлял к этому времени единую прочную фалангу большевистских депутатов, и, когда Ленин заговорил о предстоящем съезде Советов как единственном органе, способном осуществить революционную программу русских рабочих, солдат и крестьян, зал разразился нескончаемыми аплодисментами. Возле меня кто-то прошептал, что только что получено известие, что с помощью рабочих-красногвардейцев и части гарнизона Военно-революционному комитету удалось занять Зимний дворец и арестовать всех министров, за исключением Керенского, бежавшего в автомобиле.

Я спустился этажом ниже, в бюро большевистской партии. Здесь я увидел нечто вроде генерального штаба революции, рассылавшего во все концы города гонцов, снабженных инструкциями и возвращавшихся затем со сведениями и новостями. Наверху, в бюро старого меньшевистско-эсеровского исполнительного комитета, царила гробовая тишина. Несколько машинисток приводили в порядок бумаги, а издатель «Известий» Розанов2  еще пытался сохранить спокойный вид»3.

На II Всероссийском съезде Советов Ф. Прайсу бросилось в глаза то обстоятельство, что это был съезд молодых. Целые ряды, писал Прайс, были заполнены крепкими, здоровыми молодыми людьми: матросами и солдатами, приехавшими с Балтики и других фронтов, рабочими из Москвы и Петрограда в черных косоворотках, без галстуков и в меховых шапках, крестьянскими делегатами — по большей части молодыми солдатами, вернувшимися в свои деревни и взявшими в свои руки руководство сельскими общинами.

Около десяти часов вечера 8 ноября 1917 года Прайс вышел из Смольного. Он решил пройтись по улицам Петрограда, посмотреть, что происходит в городе, поговорить с рабочими и матросами, которые собирались вокруг костров у Смольного. Один из рабочих, вспоминал он, сказал: «Мы должны теперь взяться за работу в провинции — разъяснять и организовывать; ни один из депутатов не может оставаться здесь ни на минутку дольше, чем это необходимо».

Идя по набережной Невы, Прайс хотел пройти к Зимнему дворцу, где разместился штаб революции — Военно-революционный комитет, но увидел перегородившую улицу цепь красногвардейцев, дорога была закрыта. Прайс спросил у одного из красногвардейцев: «Где министры Керенского?» — «На том берегу, в Петропавловской крепости»,— ответил тот. По мосту Прайс перешел через Неву и направился к Петропавловской крепости. На башне этой «Бастилии» царизма развевался красный флаг. Вчера еще правительство Керенского заседало в Зимнем дворце, а сегодня его члены сидят в этой крепости, куда они еще совсем недавно сажали вождей большевиков. Колесо фортуны, отметил Прайс, повернулось, и господство тех, кто пришел к власти в результате Февральской революции, кончилось в течение одной ночи. Русская революция вступила тем самым в новую фазу. Советы рабочих, крестьян и солдат одержали верх.

«К 9 ноября стало очевидно,— писал далее Прайс,— что в настоящее время власть в Петрограде находится в руках Военно-революционного комитета, действующего от имени II Всероссийского съезда Советов... Я еще не привык к революционной атмосфере. Я пытался представить себе, как это было бы, если бы в Лондоне появился комитет из простых солдат и рабочих, чтобы объявить себя правительством, не признающим никаких приказов с Уайтхолла4, не согласованных с ним самим.

Я пытался представить себе, как британский кабинет министров вступает с этим комитетом в переговоры об урегулировании конфликта, в то время как Букингемский дворец5 окружен войсками, а король, переодетый прачкой, спасается бегством через черный ход...

На следующий день, 10 ноября, в воздухе повеяло иным настроением. Казалось, что впервые за много месяцев в России установилась такая политическая власть, которая знает, чего она хочет. Это мнение ясно высказывалось в обычных уличных разговорах... Ни слова не говорилось о каких-то насильственных действиях, с помощью которых большевики захватили власть. Действия, оскорбившие нежные чувства интеллигентов, не волновали практичных «политиков улицы»... В тот же день я отправился на Васильевский остров... Вдоль набережной вокруг костров расположились на некотором расстоянии друг от друга под командой матросов патрули красногвардейцев и заводских рабочих с красными повязками на рукавах... Кронштадтские матросы и красногвардейцы превратили Балтийский флот в оплот революции...»6

Ф. Прайс неоднократно видел и слышал Владимира Ильича, лично встречался с ним. Он называл его «одним из величайших деятелей человечества». Прайса особенно поражала способность Ленина правильно оценивать обстановку, улавливать настроения масс, убеждать своих противников. Как раз в этом, писал он, и заключалась самая суть его величия.

23 февраля 1918 года Прайс присутствовал на объединенном заседании фракций большевиков и левых эсеров ВЦИК, на котором предстояло окончательно решить вопрос о том, подписать «похабный» мир с Германией или продолжать войну. Вокруг этого вопроса шла острая борьба. Учитывая тяжелое внутреннее и международное положение страны, В. И. Ленин настаивал на принятии немецких условий, как бы «унизительны» они ни были. Советской России, убеждал Ленин, нужен мир или хотя бы мирная передышка. Продолжение войны создало бы смертельную угрозу существованию Советской власти.

«...Срок нового немецкого ультиматума истекал на следующее утро, 24 февраля, и еще этой ночью,— писал Прайс,— ВЦИК должен был собраться, чтобы принять решение, от которого зависела судьба революции... Находясь на галерее, я был свидетелем этого заседания и никогда не забуду подавленного и напряженного настроения, охватившего всех...»

В половине первого ночи на трибуну поднялся командующий Красной Армией Крыленко. Он прочел сводки с фронта, из которых следовало, что остатки старой армии на Северо-Западном фронте отказываются сражаться и отступают перед немецкими колоннами. Одни только революционные отряды эстонских и латышских добровольцев оказывают еще сопротивление врагу. Затем выступил матрос Балтийского флота. Он огласил доклад Комиссариата по морским делам, в котором говорилось о полной невозможности защищать далее Финский залив... Матросы Балтийского флота не могли больше своими силами удерживать залив. Обе речи произвели ужасное впечатление на делегатов. Казалось, продолжение войны было совершенно безнадежно. Но это обстоятельство, видимо, только разожгло «героический дух», живший среди некоторых большевиков и левых эсеров.

«Коллонтай, комиссар социального обеспечения, гневно нападала на Ленина... Ленин, невозмутимо потирая подбородок, смотрел перед собой... На трибуну вышел Рязанов и страстно заявил, что для революции лучше погибнуть с честью, чем с позором. Казалось, никто не хотел подписания мира...»

«Но вот поднялся Ленин, хладнокровный, невозмутимый, как всегда. Никогда еще столь тяжелая ответственность не лежала на плечах одного человека. И все же было бы ошибочным думать, что его личность была в этой кризисной ситуации решающим фактором. Сила Ленина тогда, как и в последующее время, заключалась в его способности правильно оценивать психологию русских рабочих и крестьянских масс. Как будто даже без созыва нового Всероссийского съезда Советов он знал уже мнение депутатов тысяч губернских и уездных Советов...»

Речь Ленина «произвела сильное впечатление. Казалось, никто не находил в себе смелости возразить, каждый чувствовал правоту Ленина. Я сам, несмотря на все мое жгучее стремление к реваншу, начал склоняться к ленинским взглядам... В 5 часов утра было решено провести голосование... Вряд ли я забуду эти мгновения. Наконец... состоялось голосование путем поднятия рук. За подписание мира проголосовало 112 человек, против — 84 и 24 — воздержались»7.

Прайс был потрясен: большевики действительно люди какой-то особой породы. Кто, кроме Ленина, был способен на решение столь грандиозных проблем? И вот дотошный британский корреспондент решает поехать на заводы, фабрики, корабли Балтийского флота, чтобы ознакомиться с обстановкой на местах. Его встречали с подозрением, недружелюбно, но это Прайса не смущало: ему надо было во что бы то ни стало понять, что происходит сегодня и что может произойти завтра. Чутье опытного репортера подсказывало ему, что происходит рождение нового, доселе неизвестного мира. Поэтому он решает побывать в глубинных районах России, посмотреть, что делается в деревне.

Когда он рассказывал коллегам о своих планах поездки в глубь России, те смотрели на него как на сумасшедшего, отговаривали: там его убьют, линчуют, он заразится тифом, чумой, холерой и т. д. и т. п. Но Прайс был настойчив. Получив разрешение побывать в местных Советах Поволжья,- он отправился по маршруту: Ярославль, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Самара, Оренбург. В Поволжье он побывал на базарах, в деревнях и селах, на собраниях крестьянских Советов, на сходках, в крестьянских домах, своими глазами увидел, какую силу представляли большевики и как ошибаются его коллеги по перу, продолжая делать ставку на тени прошлого. Он убедился, что настоящим хозяином на местах уже стала Советская власть, о которой с такой страстной убедительностью говорил Ленин в Петрограде.

Филипсу Прайсу очень хотелось взять интервью у самого Ленина. Неоднократно встречаясь с Чичериным, он постоянно просил его об этом. Вскоре Прайс добился своего. Встреча с Лениным буквально потрясла Прайса, он не мог себе представить, что вождь партии большевиков, руководитель Советского государства, имя которого произносят с восторгом угнетенные и с ненавистью враги, будет столь откровенно и прямо излагать свои воззрения в беседе с иностранным журналистом, не уклоняясь от самых сложных вопросов, трезво, реально оценивать обстановку. В тот день Прайс чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Придя домой, он быстро написал отчет об этой беседе и передал в «Манчестер гардиан». Но как и многие другие его телеграммы, этот отчет не увидел света. Английская буржуазия не могла допустить, чтобы народ узнал правду о событиях в Советской России.

Сравнивая впечатление, которое произвел на него Владимир Ильич до и после победы Октября, Прайс отмечал: когда впервые я увидел Ленина в Петрограде, он произвел на меня впечатление человека, который весь поглощен революционной идеей борьбы за ниспровержение строя, который он считал отжившим и недостойным существования. Когда я встретился с ним в Кремле, он выглядел уже как государственный деятель мирового масштаба. Ленин по- прежнему без остатка продолжал отдавать себя делу революции, но в то же время неустанно думал о том, как сохранить уже завоеванное, и ради этого находил пути к продвижению революции вперед, к закреплению завоеваний революции.

В Ленине, вспоминает Прайс, я увидел не только скромного, но и счастливого человека. Скромным он был потому, что верно оценивал свою личность; счастливым он был потому, что для него было большой радостью руководить великим движением столько времени, сколько позволила ему судьба.

Вскоре Прайс уехал из Советской России. Он объездил почти весь мир. Был в Монголии, на Балканах, в Турции, Иране, Афганистане и многих других странах.

Однако дни молодости, проведенные в революционной, бурлящей Советской России, не забыты. В холле его дома висит портрет Ленина. Своего сына он назвал Петром, а дочь Таней. Его любимой оперой стала «Князь Игорь», он нередко слушает пластинки, на которых записан голос Ленина.

Когда отмечалось 50-летие Октябрьской революции. Прайс приехал из своего графства в Тэйнтоне в Лондон на торжественное заседание в Альберт-холле. На следующий день Прайс вернулся домой и зашел вечером к своему другу Янгу. Хозяин дома включил пластинку, где была записана речь Ленина: «Что такое Советская власть?» Прайс вздрогнул, словно не веря своим ушам, быстрым шагом подошел к проигрывателю и, наклонившись, стал взволнованно слушать.

— Он! — отрывисто произнес Прайс.— Ленин.

Заканчивая свою книгу «Русская революция», Филипс Прайс написал: «Я увидел в России рождение новой цивилизации. Начало положено, и ясно одно: возврат к старому в России не только невозможен, но и, пока существует Советская республика, она будет лучом света, освещающим дорогу всем угнетенным, всем порабощенным и эксплуатируемым всех стран и частей света...»

Примечания:

1 Первый съезд Советов рабочих и солдатских депутатов состоялся в начале июня 1917 г.

2 Розанов В. Н.— меньшевик, после Октябрьской революции боролся против Советской власти.

3 Об Октябрьской революции. Воспоминания зарубежных участников и очевидцев, с. 161 —163.

4 Уайтхолл — улица в Лондоне, на которой расположены правительственные учреждения.

5 Букингемский дворец — резиденция английских королей.

6 Об Октябрьской революции. Воспоминания зарубежных участников и очевидцев, с. 161 —168.

7 116 голосами против 85 при 26 воздержавшихся заседание ВЦИК утвердило предложенную большевиками резолюцию о принятии немецких условий мира, большинство «левых коммунистов» не приняло участие в голосовании, покинув на это время зал заседания (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 490—491).

 

РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА НЕОТВРАТИМО ИДЕТ К СОЦИАЛИЗМУ

В. И. Ленин принял Л. Нодо 5 февраля 1919 года.

Людовик Нодо — корреспондент крупнейшей французской газеты «Тан», выражавшей антисоветские настроения правого крыла французской буржуазии.

Так как сам Нодо был настроен в то время антисоветски, это не могло не сказаться на изложении, на точности передачи ленинских высказываний, а особенно на комментариях к ним.

 

Реакционные круги и правая печать Франции усиленно подбрасывали тогда своему правительству советы, ни в коем случае не признавать Советскую Россию. Журналисты на все лады кричали о непримиримости большевиков. Не проходило ни одного дня без пророчеств о неминуемом крахе большевиков в самое ближайшее время. Фальсификаторы подтасовывали факты, чтобы исказить цели и программу партии большевиков, распространяли небылицы и всякого рода инсинуации о событиях, происходящих в Советской России. В этой обстановке ленинское слово играло важную роль в разоблачении дезинформации и клеветы. Редкий ораторский дар и умение доказать истину притягивали к Ленину собеседников, даже тех, кто был настроен предубежденно к новой России. Достойную отповедь всей клевете давал В. И. Ленин. «Хищные звери англо-французского и американского империализма «обвиняют» нас в «соглашении» с немецким империализмом. О, лицемеры! О, негодяи, которые клевещут на рабочее правительство, дрожа от страха перед тем сочувствием, с которым относятся к нам рабочие «их» собственных стран»1.

Интерес к Советской России, к программе ее правительства во Франции был настолько велик, что газета «Тан» не смогла не опубликовать 29 апреля 1919 года на своих страницах интервью ее корреспондента Людовика Нодо с Владимиром Ильичем Лениным. Несмотря на все наслоения антисоветских измышлений, читатели корреспонденции Нодо могли получить представление о внешней и внутренней политике Советского государства. Встреча состоялась вечером. Нодо вспоминает, что когда он получил в Наркоминделе пропуск и проходил в Кремль, то «сказочные лучи зимнего заката играли на старых красных зубцах Кремлевской стены, пурпуром алели снега, красные отсветы лежали на древних башнях и золотых куполах». Войдя в Кремль, Нодо увидел широкую площадь «с нагроможденными на ней наполеоновскими пушками — нашими пушками 1812 года. Перед лицом этих печальных останков я остановился». Затем Нодо направился в здание, где работал Ленин. Сразу, пишет Нодо, «меня провели в сравнительно небольшую комнату, на двери которой я успел прочесть написанное крупными буквами предупреждение: «Посетители должны помнить, что у собеседника груда дел. Просьба излагать цель прихода ясно и кратко». Далее Нодо описывает кабинет В. И. Ленина, который, по его мнению, был «меблирован скудно, безо всякой претензии и аффектации».

И тут же вошел Ленин: «небольшой рост, сверх ожидания добродушная внешность, раскачивающаяся походка и мягкие черты лица, озаренные улыбкой. Да он совсем не страшен, этот человек, речи и декреты которого зачастую наводят такой ужас»,— заключил Нодо. Беседа проходила на французском языке, которым, как подчеркнул Нодо, Ленин владел прекрасно.

Нодо пишет, что он начал задавать вопросы с «манифеста Чичерина»2.

— Да,— сказал Ленин,— мы хотим предпринять серьезные усилия, чтобы приспособиться к условиям переходного периода, который переживает Европа. Может ли существовать такое коммунистическое государство, как наше, в окружении капиталистических государств? А почему бы и нет?

Развивая эту же мысль, Ленин подчеркнул, что такому молодому народу, каким является русский народ, очень трудно существовать без разносторонних связей с более развитыми соседними нациями. Нам нужна техника, многообразная индустрия и товары. Поэтому мы вынуждены выплатить проценты по нашим займам, а из-за отсутствия валюты мы их выплатим зерном, нефтью и всякого рода сырьем, которое у нас наверняка появится, как только мы сможем работать более или менее нормально. Далее в ходе беседы Ленин сказал, что мы также полны решимости путем соглашений, на основе предварительного обсуждения, предоставить лесные и горные концессии гражданам держав Антанты при условии, однако, что основные принципы Советской России будут соблюдаться. Если Советское правительство получит разумные предложения, то они, чтобы иметь мир, будут приняты. Если же от нас потребуют слишком многого, мы будем бороться, будем защищаться. Честный мир — это было бы самое лучшее для всех. Что касается нас, то мы абсолютно готовы пойти на уступки и для этого поехать даже на Принцевы острова3. Доказательством наших намерений является концессия, которую мы предоставили одной международной компании на строительство Великого северного железнодорожного пути, то есть Великой Северной дороги4.

В своей статье Нодо отметил, что Ленин довольно подробно рассказывал об этом проекте. Железная дорога, длиной приблизительно три тысячи верст, от станции Сорока, находящейся посредине между Петроградом и Мурманском, возле Онежского залива, должна через Котлас пересечь Урал и дойти до слияния Оби и Иртыша. Огромные и действительно девственные леса, сказочная территория которых достигает восьми миллионов гектаров, разнообразные неиспользованные горные богатства. Но поскольку мы не в состоянии освоить весь этот новый мир, что в конце концов плохого в том, что мы поручаем сделать это иностранной компании? Речь идет о государственной собственности, которую мы уступаем на некоторое время с правом выкупа.

Перед компанией мы не ставим никаких драконовских требований. Достаточно, если будут соблюдаться советские законы, как, например, закон о восьмичасовом рабочем дне, под контролем рабочих организаций. Конечно, эта комбинация отходит от чистого коммунизма; все это не соответствует нашему идеалу, и надо сказать, что вопрос о Великом северном пути вызвал острую полемику в наших советских газетах, но в конечном итоге мы решили принять то, что переживаемая нами переходная эпоха делает необходимым.

Затем Нодо спросил: «Найдутся ли смелые финансисты, которые были бы согласны бросить в Россию новые богатства? Они начнут такую работу, несомненно, только под защитой своих вооруженных сил. Согласитесь ли Вы на такую оккупацию?»

Ленин ответил отрицательно на последний вопрос. Большевистское правительство, продолжал он, строжайшим образом будет соблюдать то, что оно подпишет, но любая точка зрения может быть рассмотрена.

В ходе обсуждения речь зашла о текущем положении в мире. Нодо спросил Ленина о будущем мира. «Будущее мира? — переспросил Ленин.— Я не пророк, но одно можно сказать с уверенностью: старый строй обречен. Экономические условия, порожденные войной, ведут к новому строю. Развитие человечества неотвратимо идет к социализму». Подчеркивая своеобразие перехода к социализму разных стран и народов, В. И. Ленин, в изложении Нодо, говорит, что опыт показывает, что каждый народ идет к социализму своим собственным, особым путем. Будет множество переходных форм и разновидностей, но все они будут различными фазами революции, которая ведет к одной и той же цели. В случае установления социалистического строя во Франции или Германии, ему будет несравненно легче утвердиться, чем у нас в России. Ибо на Западе социализм найдет формы организации, возможные интеллектуальные средства и материалы, которых нет в России. Отвечая на другие вопросы, Ленин подчеркнул, что социалистические революции не привносятся извне, а вызревают внутри капиталистических стран, в силу обострения противоречий, присущих капитализму. Победа нового строя будет достигнута тем, что народы сами, на собственном опыте придут к выводу о преимуществе того строя, который лучше обеспечивает интересы народных масс. «Как бы Вы ни ругали пудинг,— образно сказал Ленин,— его сладкий вкус говорит сам за себя. Недаром английская поговорка гласит: лучшее доказательство того, что пудинги хороши в том, что все их едят. Все народы вкушают и вкусят социалистического торта... Неизбежное свершится».

«Передо мной,- заключил Нодо,— был настоящий Ленин. Он подчеркнул, что необходимо любой ценой продлить существование коммунистической России для того, чтобы защитить от всякого вторжения в чудесный оазис, в котором должно быть сохранено во всей священной чистоте учение. Этот примерный образец нового общества должен быть сохранен для того, чтобы быть святилищем справедливости».

Примечания:

1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 54—55.

2 Речь идет о Ноте правительства РСФСР правительства Великобритании, Франции, Италии, США и Японии от 4 февраля 1919 г. (см.: Документы внешней политики СССР. М., 1958, т. 2, с. 58—60).

3 Державы Антанты намеревались созвать конференцию на Принце- вых островах с приглашением правительства Советской России.

4 Вопрос о сооружении Великого северного пути — железной дороги, соединяющей Обь через Котлас с Петроградом и Мурманском, обсуждался еще до Октябрьской социалистической революции в печати и в ученых обществах. Учитывая огромное экономическое значение установления нового пути сообщения, связывающего Обь с портами Северного морского пути и позволяющего заняться разработкой лесных площадей и. полезных ископаемых, а также то, что строить эту дорогу своими силами было невозможно, ибо Советская страна находилась в то время в состоянии разрухи, вызванной мировой и гражданской войнами и иностранной интервенцией, Советское правительство считало допустимым в интересах развития производительных сил страны привлечь к этому делу частный капитал на концессионных началах.

4 февраля 1919 г. В. И. Ленин собственноручно написал проект постановления СНК о предоставлении концессии на Великий северный железнодорожный путь, состоящий из следующих шести пунктов:

1) СНК признает направление дороги и общий план ее приемлемым;

2) признает концессии представителям иностранного капитала вообще, с принципиальной точки зрения, допустимыми в интересах развития производительных сил;

3) данную концессию признает железнодорожной и осуществление ее практически необходимым;

4) для ускорения практического и окончательного решения предложить инициаторам представить доказательства их ссылок на их связи с солидными капиталистическими фирмами, способными выполнить дело и подвезти материалы;

5) поручить особой комиссии в 2-х дневный срок представить окончательный проект договора;

6) в 2-х недельный срок поручить Военному комиссариату дать заключение с стратегической и военной точек зрения. Однако договор на данную концессию заключен не был.

 

НАША ЦЕЛЬ — УСТАНОВИТЬ СОЦИАЛИЗМ

В. И. Ленин принял М. Пунтервольда 20 февраля 1919 года.

М. Пунтервольд — норвежский социалист, журналист.

 

М. Пунтервольд приехал в Советскую Россию в конце 1918 года вместе с Эмилием Стангом, который был представителем норвежских социалистов на 1 конгрессе Коминтерна, и возвращавшимися из Скандинавии советскими дипломатами М. М. Литвиновым и В. В. Воровским. Прошло немногим больше года после победы Великого Октября. Вопреки предсказаниям разного рода буржуазных идеологов, публицистов о неминуемой гибели Советского государства, оно все более прочно становилось на ноги, настойчиво преодолевая трудности, воздвигаемые ее внутренними и внешними недругами. Это вызывало все больший интерес мировой общественности к событиям, происходившим в Советской России, о чем свидетельствовала и публикация на страницах американской буржуазной газеты «Уорлд» 19 апреля 1919 года интервью, данного В. И. Лениным норвежскому журналисту М. Пунтервольду.

Несмотря на недоброжелательный тон вступления Пунтервольда, предварявшего изложение ответов В. И. Ленина, они, судя по содержанию, переданы в целом правильно.

Во время беседы были затронуты как международные, так и внутренние проблемы, вызывавшие особый интерес у западных читателей: отношение разных слоев крестьянства к Советской власти, положение на фронтах гражданской войны, перспективы развития нового строя.

Особое значение имело разъяснение Лениным главного принципа Советской власти, который, как заметил Пунтервольд, был понятен даже простому и необразованному русскому крестьянину, а именно установление пролетарской диктатуры в городе и деревне с единственной целью свергнуть режим буржуазии, чтобы не было больше эксплуатации одного человека другим, и установить социализм, при котором не будет деления на классы.

Огромный интерес в связи с потоками клеветы и дезинформации, которые буржуазная пресса обрушивала на своих читателей, чтобы ввести их в заблуждение, извратить смысл происходящих в России событий, представляли также высказывания В. И. Ленина относительно определенных закономерностей классовой борьбы в условиях социалистической революции, а также его разоблачения домыслов буржуазной пропаганды о подавлении демократических свобод в Советской России. Так, на вопрос Пунтервольда: «Верите ли Вы в то, что великий народ, подобный русскому, сумеет развиться без свободы печати?», В. И. Ленин ответил: «Мы полагаем, что так называемая свобода печати означает лишь право буржуазии обманывать народ и лгать ему... Свобода печати в данном случае есть свобода для капитала. Мы же подавляем капиталистов. Печать должна служить только пролетариату, а отнюдь не капиталу. Таков наш лозунг».

На вопрос о терроре, в котором буржуазная и правая социал-демократическая пресса обвиняла большевиков, В. И. Ленин заявил: «Гражданская война есть гражданская война. Она диктует свои собственные законы. Дело обстоит так: господствовать будет или капитал, или пролетариат. Третьего не дано...»

Интересен ответ В. И. Ленина на вопрос Пунтервольда о перспективах интервенции западных держав в Советскую Россию: «Эта проблема будет с каждым днем труднее для союзников. Кроме того, интервенции будет препятствовать растущая симпатия к Советскому правительству в странах Антанты. Одновременно все сильнее с каждым днем становится русская Красная Армия»1

Владимир Ильич Ленин, несмотря на огромные трудности, которые приходилось преодолевать Советской России в борьбе с внутренними и внешними врагами, всегда верил в победу социалистической революции, в торжество ее идей, в поддержку ее трудящимися всего мира.

Примечания:

1 См.: История СССР, 1962, № 2, с. 82—83.

 

СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО — ЗА СПРАВЕДЛИВЫЙ И РАЗУМНЫЙ МИР

В. И. Ленин принял У. Буллита 11 марта 1919 года.

Уильям Кристиан Буллит (1891 — 1967) — американский дипломат и журналист.

Юрист по образованию, дипломатическую деятельность начал в 1917 году, руководил Бюро центральноевропейской информации госдепартамента США. В 1918 году — атташе делегации США на Парижской мирной конференции. Возглавлял в 1919 году миссию в Советскую Россию. В 1933 году вновь вернулся на дипломатическую работу, был назначен специальным помощником госсекретаря, первый американский посол в СССР (1933—1936 гг.). В своих секретных донесениях из Москвы в Вашингтон сообщал, что Советский Союз вскоре подвергнется нападению из Европы и Дальнего Востока и поэтому не сможет вырасти в «величайшую силу в мире». «...Если между Японией и СССР вспыхнет война,— советовал он государственному департаменту,— мы не должны вмешиваться, а использовать свое влияние и силу к концу ее, чтобы она закончилась без победы и равновесие между Японией и СССР не было нарушено». В 1936—1941 годах был послом США во Франции; стремился помешать заключению франко-советского договора о взаимопомощи, вел враждебную политику против СССР. В 1941 — 1942 годах в качестве личного представителя президента Ф. Рузвельта совершил поездку на Ближний Восток. В 1942—1943 годах — специальный помощник морского министра США. В последующие годы официальных постов не занимал.

 

Советское правительство искренне стремилось к миру. В феврале 1919 года в связи с успешным продвижением Красной Армии Совет десяти Антанты выдвинул идею созыва на Принцевых островах «конференции по вопросу о восстановлении мира в России». Советское правительство согласилось начать переговоры. Но согласие не означало, что оно было готово безоговорочно удовлетворить эти пожелания. Демарш Советского правительства срывал маску примирителей с империалистических держав, мечтавших расчленить Россию, разоблачал их истинные планы. Победоносное наступление Красной Армии на всех фронтах продолжало путать карты западных держав, заставляло их предпринимать новые дипломатические маневры. К этому руководителей Антанты и США вынуждало также и революционное брожение в тылу и войсковых частях интервентов, в странах-победительницах, в Германии.

После отказа правительств стран Антанты и США от идеи созыва конференции на Принцевых островах президент США Вильсон и премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж, опасавшийся соглашения между Германией и Советской Россией скрытно от Франции, выступавшей против переговоров с Советским правительством, послали в конце февраля 1919 года в Советскую Россию сотрудника американской делегации на Парижской конференции У. Буллита со специальной миссией. Ему было поручено узнать, на каких условиях большевики согласны начать переговоры. Перед отъездом Буллита было условлено, что по получении условий от Советского правительства он должен вернуться в Париж, прежде чем президент Вильсон приедет туда из США.

Буллит должен был сообщить условия, на которых страны Антанты считали бы возможным вести переговоры: «1. Прекращение военных действий на всех фронтах. 2. Все существующие де-факто правительства остаются на занимаемых ими территориях. 3. Железные дороги и порты, необходимые для сообщения Советской России с морем, должны быть подчинены тем же правилам, которые действуют на международных железных дорогах и в портах остальной Европы. 4. Подданным союзных держав должны быть обеспечены право свободного въезда в Советскую Россию и полная безопасность, чтобы они могли вести там свои дела при условии невмешательства в политику. 5. Амнистия всем политическим заключенным с обеих сторон и полная свобода всем русским, сражавшимся на стороне союзников. 6. Торговые отношения между Советской Россией и внешним миром должны быть восстановлены при условии, чтобы при надлежащем уважении к суверенитету Советской России было гарантировано равномерное распределение помощи, присылаемой союзниками, среди всех классов русского народа. 7. Все другие вопросы, связанные с русскими долгами союзникам и т. д., должны быть рассмотрены самостоятельно после установления мира. 8. Все союзные войска должны быть уведены из России, коль скоро будет демобилизована русская армия свыше количества, имеющего быть установленным; лишнее оружие будет выдано или уничтожено».

Эти предложения содержали некоторые очень невыгодные для Советской России политические и экономические условия. Безоговорочное принятие этих условий означало бы капитуляцию Советской власти перед империалистическими государствами. Но предложения США и Англии предоставляли возможность ликвидировать интервенцию и получить мирную передышку.

9 марта 1919 года У. Буллит прибыл в Петроград. Его встретил народный комиссар по иностранным делам Г. В. Чичерин.

Учитывая опыт Брестского мира, В. И. Ленин счел возможным пойти на переговоры с Буллитом и принял в них участие. Ленин встретился с ним 11 марта1.

У. Буллит писал впоследствии, что при встрече Ленин произвел на него впечатление человека проницательного, прямого и целеустремленного, несомненно гениального, с большим чувством юмора и доброты.

Глава Советского правительства согласился в принципе с предложениями Антанты, но внес со своей стороны ряд уточнений. В ходе переговоров удалось добиться смягчения предложенных союзниками условий. Был выработан проект мирных предложений Антанты, которые Советское правительство согласилось принять в случае, если они будут представлены Советской России до 10 апреля 1919 года. В проект Буллита были внесены существенные дополнения и поправки, сводившие на нет стремление империалистов Антанты ликвидировать рабоче-крестьянскую власть в России и реставрировать в стране капиталистические порядки.

В. И. Ленин потребовал, чтобы долги были равномерно распределены между странами — кредиторами бывшей России, а золото, захваченное чехословацкими мятежниками, было зачтено в уплату долга. В уплату долга Ленин потребовал отнести и то золото, которое Советское правительство уплатило по Брестскому миру Германии, откуда оно попало в руки союзников.

Проект с учетом поправок предусматривал прекращение военных действий на всех фронтах в России и обсуждение на конференции вопроса о заключении мира да основе следующих принципов: 1) все фактически существующие на территории бывшей Российской империи и Финляндии правительства сохраняют свою власть на местах...; 2) экономическая блокада России отменяется, и возобновляются торговые сношения между Советской Россией и иностранными государствами; 3) Советскому правительству предоставляется право беспрепятственного транзита на всех железных дорогах России и пользования всеми портами бывшей Российской империи и Финляндии; 4) гражданам Советских Республик России предоставляется право свободного въезда в союзные страны, такое же право имеют граждане союзных стран в отношении России. Возобновляется обмен официальными представителями между советскими республиками России и иностранными государствами; 5) амнистия всем политическим заключенным с обеих сторон, всем военнопленным предоставляется возможность возвращения на родину; 6) все правительства, фактически существующие на территории бывшей Российской империи и Финляндии, признают свою ответственность и финансовые обязательства бывшей Российской империи по отношению к иностранным державам и гражданам этих держав. Особо важное значение имел пункт, гласивший: «Немедленно по подписании настоящего соглашения все войска Союзных и Объединившихся Правительств и других нерусских правительств должны быть удалены из России и должно быть прекращено оказание военной помощи антисоветским правительствам, образованным на территории бывшей Российской империи.

Как Советские Правительства, так и антисоветские правительства, образовавшиеся на территории бывшей Российской империи и Финляндии, начинают одновременно и в одинаковой степени сокращение своих армий до мирного положения немедленно по подписании настоящего Соглашения. Конференция должна установить самую действительную и справедливую форму инспекции и контроля этой одновременной демобилизации, а также удаления войск и прекращения военной поддержки антисоветским правительствам»2.

Западная историография (А. Улам и др.) признавала, что этот документ «в значительной степени отражал личное участие Ленина».

Советское правительство настаивало на прекращении помощи интервентов контрреволюции, поскольку последняя держалась исключительно только на этой помощи. С уходом интервентов народные массы легко покончили бы с Колчаком, Деникиным и всеми остальными белогвардейцами.

Если в период Брестского мира речь шла о том, чтобы вырваться из войны и добиться передышки, то теперь вопрос состоял в срыве интервенции и переходе к мирному строительству. Выступая в марте 1919 года, В. И. Ленин сравнивал политику, связанную с принятием англо-американского предложения, с Брестским миром. «Вот почему,— говорил Владимир Ильич,— та политика, которую нам пришлось вести в течение Брестского мира, самого зверского, насильнического, унизительного, оказалась политикой единственно правильной.

И я думаю, что не бесполезно вспомнить об этой политике еще раз теперь, когда похожим становится положение по отношению к странам Согласия, когда они все так же полны бешеного желания свалить на Россию свои долги, нищету, разорение, ограбить, задавить Россию, чтобы отвлечь от себя растущее возмущение своих трудящихся масс»3.

В беседе с Буллитом Ленин вновь подтвердил идею о мирном сосуществовании государств с различным общественным строем. Буллит писал: Ленин считает, что большевистские принципы смогут выдержать соревнование с обычными идеями управления в западных странах, и хотел бы, чтобы советская система имела в этом равные возможности, а мир следил бы за этим. В. И. Ленин подчеркнул, что он желает вступить в конечном счете в дружественные отношения с великими державами. Кроме встречи с В. И. Лениным У. Буллит продолжал вести переговоры с Г. В. Чичериным. Посылая телеграммы государственному секретарю Лансингу и ближайшему личному советнику Вильсона полковнику Хаузу, Буллит сообщал, что Ленин считал мир для Советской России совершенно необходимым. Еще не доехав до Парижа, Буллит 16 марта из Гельсингфорса передал телеграфом в Париж Вильсону, Лансингу и Хаузу резюме своих переговоров в Москве. В телеграмме подчеркивалось, что он «не испытывает ни малейшего сомнения в желании Советского правительства достичь справедливого и разумного мира или в искренности его предложений». о возвращении в Париж Буллит передал 27 или 28 марта 1919 года президенту Вильсону и Лансингу письменный доклад о поездке в Советскую Россию и о переговорах с Лениным и Чичериным и встретился с Ллойд Джорджем.

В начале своего доклада Буллит остановился на тяжелом положении в России, высмеял разного рода небылицы, которые распространялись в США. Особо подчеркнул прочность Советской власти и поддержку ее населением страны.

В заключение доклада Буллит пришел к таким выводам: «1. В настоящий момент в России никакое правительство, кроме социалистического, не может утвердиться иначе, как с помощью иностранных штыков, и всякое правительство, установленное таким образом, падет в тот момент, когда эта поддержка прекратится.

2. Никакой действительный мир не может быть установлен в Европе и во всем мире, пока не будет заключен мир с революцией. Это предложение4 Советского правительства предоставляет возможность, быть может единственную, заключить мир с революцией на справедливых и разумных основаниях.

3. Если блокада будет снята и Советская Россия будет регулярно снабжаться всем необходимым, то русский народ можно будет крепче, чем с помощью блокады, прибрать к рукам, а именно: с помощью страха прекращения снабжения. Сверх того, те партии, которые принципиально враждебны коммунистам, но в данное время поддерживают их, тогда смогут начать с ними борьбу.

4. Поэтому я почтительно советую в ближайшее же время сделать предложения, следуя общим линиям, намеченным Советским правительством с соответствующими изменениями, в частности в ст. 4 и 5, дабы сделать предложения приемлемыми для консервативного мнения союзных стран».

Однако Вильсон и Ллойд Джордж отказались принять представленные Буллитом предложения. Вильсон, сказавшись больным, не стал встречаться с Буллитом, запретил выступать ему в печати с изложением хода переговоров в Москве.

Сенатор Нокс в своих показаниях комиссии по иностранным делам, касаясь миссии Буллита в Советскую Россию, отметил, что не было созвано официальное заседание мирной конференции, не было и заседания представителей великих держав, посвященных предложениям Советского правительства и отчету Буллита.

Из-за возражений президента США Вильсона отчет Буллита так и не увидел свет. 16 апреля Ллойд Джордж, как и Вильсон, открестился от миссии Буллита в Россию. Как писал позже Буллит: «Через неделю после того, как я передал Ллойд Джорджу официальное предложение своими собственными руками в присутствии трех других лиц, он выступил с речью перед британским парламентом и дал понять народу Великобритании, что он ничего не знает по поводу подобного предложения».

Миссия Буллита в Советскую Россию была дезавуирована Вильсоном и Ллойд Джорджем потому, что в тот период произошло временное наступление армии Колчака благодаря помощи Антанты. «Тот же час,— писал Буллит,— вся парижская пресса подняла шум и крик, объявив, что Колчак должен быть через две недели в Москве, и поэтому в Париже все, к сожалению, даже и члены американской комиссии, быстро охладели к вопросу о мире в России, ожидая, что Колчак вот-вот вступит в Москву и уничтожит Советское правительство».

Изменилось положение и в Центральной Европе. В Германии к власти пришли социал-демократы в блоке с демократами и центром. Советская республика в Баварии потерпела поражение. Мюнхен был занят контрреволюционными войсками. Контрреволюция мобилизовала силы, чтобы задушить Венгерскую Советскую Республику.

Таким образом, в сложившейся обстановке правительства Антанты и США рассчитывали на то, что открытая интервенция против Советской России выгоднее, чем блокада, с помощью которой можно было бы «крепче прибрать к рукам» советский народ, как предлагал Буллит. Характеризуя обстановку в этот период, У. Черчилль писал: «Когда оба проекта-предложения приехать на переговоры на Принцевы острова и совместное обсуждение военных и дипломатических возможностей кончились ничем, американцы с согласия Ллойд Джорджа 22 апреля послали в Россию некоего Буллита. Через неделю или две он вернулся в Париж с предложением Советского правительства, готового идти на соглашение. Момент был для этого неподходящим: армия Колчака как раз в это время достигла в Сибири значительных успехов, а Бела Кун только что поднял коммунистический мятеж в Венгрии. Негодование французов и англичан против всякого соглашения с большевиками достигло своего предела».

Так закончилась миссия Буллита в Советскую Россию5.

5 декабря 1919 года В. И. Ленин на VII Всероссийском съезде Советов, характеризуя международное положение Советской России, остановился и на переговорах с Буллитом. «...Из того, что я сказал о наших международных победах, вытекает,— и, мне кажется, на этом не придется долго останавливаться,— что мы должны сделать с максимальной деловитостью и спокойствием повторение нашего мирного предложения. Мы должны сделать это потому, что мы делали уже такое предложение много раз. И каждый раз, когда мы делали его, в глазах всякого образованного человека, даже нашего врага, мы выигрывали, и у этого образованного человека появлялась краска стыда на лице. Так было, когда приехал сюда Буллит, когда он был принят т. Чичериным, беседовал с ним и со мной и когда мы в несколько часов заключили предварительный договор о мире. И он нас уверял (эти господа любят хвастаться), что Америка — это все, а кто же считается с Францией при силах Америки? А когда мы подписали договор, так и французский и английский министры сделали такого рода жест. (Ленин делает красноречивый жест ногой. Смех.)»6.

Далее Ленин, останавливаясь на судьбе договора, подчеркнул: «Буллит оказался с пустейшей бумажкой, и ему сказали: «Кто же мог ожидать, чтобы ты был так наивен, так глуп и поверил в демократизм Англии и Франции!..» А в результате в этом самом номере я читаю полный текст договора с Буллитом по-французски7,— и это напечатано во всех английских и американских газетах. В результате они сами себя выставили перед всем светом не то жуликами, не то мальчишками,— пусть выбирают!.. А все сочувствие даже мещанства, даже сколько-нибудь образованной буржуазии, вспомнившей, что и она когда-то боролась со своими царями и королями,— на нашей стороне, потому что мы деловым образом самые тяжелые условия мира подписали и сказали: «Слишком дорога для нас цена крови наших рабочих и солдат; мы вам, как купцам, заплатим за мир ценой тяжкой дани; мы пойдем на тяжелую дань, лишь бы сохранить жизнь рабочих и крестьян»8.

Примечания:

1 16 августа 1931 г. М. М. Литвинов писал о встрече В. И. Ленина с Буллитом: «По сохранившимся у нас документам видно, что Буллит выехал вместе с тов. Чичериным и мной из Петрограда в Москву 10 марта 1919 г.; в этот момент Ленин был в Москве и его разговор с Буллитом мог состояться 11-го числа. По тем же документам видно, что 12 марта Ленин был уже в Петрограде, а Буллит продолжал оставаться в Москве. Как по дате постановления ЦК, о котором вы нам пишете, так и по показаниям Буллита комиссии американского сената видно, что окончательный текст наших предложений был вручен Буллиту Чичериным... 14 марта, т. е. в пятницу. Видимо, Ленин к этому сроку вернулся из Петрограда и мог встретиться с Буллитом 13-го или 14-го... Все же мое собственное впечатление таково, что встреча между Лениным и Буллитом была только одна и что она приходится скорее всего на 11 марта».

2 См.: Документы внешней политики СССР, т. 2, с. 94.

3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 46.

4 Речь идет о заключении мира с Советским государством.

5 Незримые руки поработали в государственных архивах США в связи с миссией Буллита. «Интересно отметить,— пишет американский исследователь Дж. Томсон,— что копий инструкций Буллиту и его верительных грамот не обнаружено в архивах госдепартамента».

6 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 402—403.

7 Ленин имеет в виду текст документа, опубликованный 26 ноября 1919 г. в газете «Humanite», № 5669.

8 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 403.

 

Я ВИДЕЛ БУДУЩЕЕ,

В. И. Ленин принял Л. Стеффенса не ранее 11 марта 1919 года.

Я видел будущее... Эти слова принадлежат американскому писателю и публицисту Джозефу Линкольну Стеффенсу (1866—1936). Окончив университет в Беркли, Стеффенс продолжал свое образование в немецких университетах, в Сорбонне в Париже, работал в Британском музее в Лондоне, научных библиотеках Гамбурга, Берлина, Гейдельберга, Мюнхена. Линкольна Стеффенса называют родоначальником «разгребателей грязи». Ему принадлежит разоблачение связей «муниципальных боссов», партийных лидеров, деловых кругов с преступным миром. Стеффенс был авторитетной фигурой в среде литераторов, разоблачавших коррупцию в правительственных кругах и махинации промышленных корпораций Соединенных Штатов Америки. О профессиональной принципиальности Стеффенса можно судить по факту публикации в 1900 году его острокритической статьи «Рузвельт, Тафт, Лафайет». Рузвельт, обеспокоенный предстоящей публикацией, попросил Стеффенса показать ему статью перед тем, как она пойдет в набор. Стеффенс ответил президенту письменно: «Вы хотите первым узнать о том, что я выяснил о представителях официальных кругов, еще до того, как я опубликую этот материал. Я не могу этого сделать. Это упирается в принцип свободы печати. Надеюсь, я могу считать себя добросовестным, ответственным за свои поступки репортером. Я сделаю все, чтобы мои утверждения были не только правильны, но и справедливы. Мой долг писать для читателей, для публики, а не для издателей и не для официальных лиц». События, происходившие в России, не могли пройти мимо журналистского интереса Стеффенса. Он трижды приезжал в нашу страну — в 1917, 1919 и 1923 годах.

 

Когда в апреле 1917 года Стеффенс впервые отправился в Россию, он, как высокообразованный журналист, был подготовлен к тому, чтобы вполне понять обстановку, в которой рождалась революция. Стеффенс воспринимал совершающиеся преобразования как действенный метод искоренения несправедливостей, против которых он выступал на протяжении всей своей жизни. Поэтому он старался увидеть как можно больше, беседовал со многими людьми, стремился осмыслить весь ход текущих событий и их развитие в будущем.

Второй раз Линкольн Стеффенс приехал в Советскую Россию в качестве специального корреспондента в составе миссии У. Буллита в 1919 году. Для Стеффенса эта поездка была самой счастливой: он встретился с Лениным. Стеффенс так описал эту встречу: «Когда меня пригласили в большую комнату, где в дальнем конце за своим рабочим столом сидел Ленин, я еще раз перебрал в уме вопросы, которые собирался задать. Он поднялся мне навстречу — спокойный человек в поношенном костюме — и, выйдя из-за стола, пожал мне руку. Я увидел перед собой открытое, пытливое лицо, прищуренный глаз, чуть ироничный, добродушно насмешливый. Я спросил, не могу ли я, в дополнение к соглашению с Буллитом, сообщить о некоторых гарантиях, о том, например, что в случае открытия границ русские пропагандисты не наводнят Европу.

- Нет,— сказал он резко, но, прислонившись к столу, тут же улыбнулся.— Видите ли, пропагандист — это пропагандист. Он должен пропагандировать. Когда наши пропагандисты революции одержали победу, увидели ее уже свершившейся, они не прекратили своей пропаганды... Точно так же ваши пропагандисты явятся сюда, если наши границы будут открыты, и займутся своей пропагандой...

- Какие заверения можете дать, что красный террор прекратится?..

- Кто требует таких заверений? — спросил он, гневно выпрямляясь.

- Париж,— сказал я.

- Значит, те самые люди, которые только что убили в бесполезной войне семнадцать миллионов человек, теперь озабочены судьбой тысяч, убитых во время революции во имя осознанной цели — ради того, чтобы покончить с необходимостью войны... и вооруженного мира? — Секунду он стоял, глядя на меня гневными глазами, затем, успокоившись, сказал:

- Впрочем, пусть. Не отрицайте террора. Не преуменьшайте ни одного из зол революции. Их нельзя избежать. На это надо рассчитывать заранее: если у нас революция, мы должны быть готовы оплачивать ее издержки».

Л. Стеффенс до конца своей жизни не переставал восхищаться Лениным. Он видел в Ленине «человека, выработавшего свой план социального переустройства и изучавшего историю прошлых революций, с тем чтобы избежать ошибок»1. Он восхищался Лениным вождем и человеком, его умом, прямотой и тем, что он во всей полноте видел и понимал как карательную, так и созидательную функцию великой революции.

В Ленине Стеффенс видел ученого, «штурмана революции», оказавшего огромное идейное воздействие на массы.

В статьях, письмах, посвященных Ленину, Стеффенс восхищался им как человеком чутким, терпимым, человеком, которому присуще чувство юмора. Стеффенс увидел в Ленине руководителя, который во всей полноте осознает, что он делает историю и впервые в процессе развития человечества проверяет на практике свои новые идеи управления этим рожденным новым обществом, что, если дело разошлось со словом, он готов это признать и тут же его исправить. Стеффенса глубоко поразил ленинский дар предвидения исторических событий. «Я видел будущее...» — так оценил американский журналист встречу с Лениным.

По возвращении миссии Буллита в Париж Стеффенс участвовал в подготовке доклада-отчета о поездке в Советскую Россию, который должен был быть представлен на Парижскую мирную конференцию 1919 года. Многие положения этого доклада, написанные Стеффенсом, оказались пророческими: «Коммунистическая партия (называется «большевистской») находится у власти в Советском правительстве. Я думаю, что это будет надолго... Идея заключается в том, что каждый должен трудиться для общего блага, и, следовательно, когда все будут производить больше, все станут получать больше. Сейчас русские голодают, но они поровну делят бремя бедности... Ленин питается... как все другие, раз в день — суп, рыба, хлеб и чай... Правительство и народ сознают, что, если Россия когда-либо достигнет процветания, благосостояние станет уделом каждого ее жителя. Другими словами, «богатая Россия» будет значить «богатый русский народ». Эта идея дошла до сознания русских и захватила их воображение. Именно она вдохновляет людей трудиться с энтузиазмом и подъемом, чтобы добиться изобилия для всех. Именно она побуждает усталый от войны народ направлять самых здоровых и сильных своих сынов в новую, воодушевленную светлыми идеалами, хорошо обученную армию, чтобы защищать не только свои границы, но и весь новый рабочий строй, новую форму человеческого общежития.

Вот почему Ленин и его здравомыслящее коммунистическое правительство добиваются мира. Они полагают, что им удалось впервые в истории довести революцию до конца. Все другие революции прекращались, как только политическая борьба завершилась созданием демократического строя. Советская революция, пройдя политическую фазу, установила демократию в области экономики: самоуправление на фабриках, в сельском хозяйстве... Они считают это основой своего строя и хотят совершенствовать его.

Русские говорят: мы знаем, что каждая страна должна развертывать революцию, исходя из собственных условий... Навязывать ее военными мерами — ненаучный, недемократический, несоциалистический метод... Мы проведем демобилизацию. Организаторы и квалифицированные рабочие, находящиеся сейчас в армии, нужны нам на фабриках, в деревнях, в учреждениях. Мы с удовольствием вернем их к этой необходимой работе... если только вы отзовете своих солдат и прекратите оказывать моральную, финансовую и материальную поддержку нашим врагам и врагам наших идеалов. Пусть каждая из стран на наших границах выскажется сама по вопросу о форме правления и суверенитета». Излагая в докладе то, что он видел в Советской России, Стеффенс продолжал: «Вся Россия принялась за работу восстановления, она понимает идеи, заложенные в планах, предлагаемых на будущее, и заинтересована творчески»2.

Если после первой поездки в Россию Стеффенс выступал с лекциями по всей Америке, то после второй поездки он был лишен такой возможности. Поэтому единственной трибуной становятся его статьи и письма.

Встреча с Лениным, впечатление, которое произвела на него Советская Россия, изменили образ мышления Линкольна Стеффенса. Он знакомится с произведениями Ленина и становится пропагандистом нового общества. «Россия... это пионер плановой цивилизации и революции,— писал Линкольн Стеффенс,— на опыте доказала, что развитие человечества достигло той стадии, когда оно в состоянии осмыслить и использовать прошлое для того, чтобы формировать будущее. В короткой напряженной борьбе русский народ сознательно избрал свой путь.

Нетрудно убедиться, что русские, так сказать, переделали дорогу и проложили ее в новом направлении. Они уничтожили все экономические привилегии, которые препятствуют проведению реформ у нас, и обнаружили, что такая расчистка устранила важнейшие препятствия на пути прогресса... Они покончили с личной нищетой, с личным богатством; они могут избежать войны и сохранить мир; они могут искоренить коррупцию и преступления. Они могут развивать и использовать науку и изобретения. Они убедились, что им доступна любая цивилизация...»3

Встреча Стеффенса с Лениным, беседы, наблюдения, знакомство с советскими законами приводят его к выводу: «Либералы утверждают, что коммунисты не признают идею гражданских свобод, отрицают их и не осуществляют их на практике в Советской России. Это казалось мне нелепым... А я не могу объяснить им, почему я так уверен, что гражданские свободы составляют одну, только одну, но действительно одну из целей революции, и Советская Россия добилась их...

Все народы всегда желали свободы. Некоторые из них — англичане, французы и американцы — боролись за нее и частично ее добились. Когда наша революция завоевала это сокровище, мы погребли его в нашей конституции, ибо мы, англо-американцы, верим в закон. И вот мы поместили нашу, с таким трудом завоеванную свободу в конституцию, воплотив ее в величественные слова, а сами занялись своим привычным делом: покупали и создавали привилегии, которые противопоказаны свободному государству... Обездоленные, видя преимущества привилегированных, стремятся тоже получить привилегии, а избранные, защищая свои привилегии, с помощью подкупов приобретают еще большую власть в государстве. Они называют свои привилегии «собственностью», а свое могущество — «законом и порядком», и полиция, таким образом, в первую очередь защищает привилегии и собственность, а не свободу слова и конституционные права простых, непривилегированных граждан...

Коммунисты видят, что у закона есть основа, ставшая питательной почвой, на которой взросли социальные несправедливости нашего общества, и позволившая им пышно расцвести. Эта экономическая основа, которую они называют классовыми интересами, должна быть, по их мнению, уничтожена. Это означает классовую борьбу, борьбу класса против класса, пока совсем не станет классов и не исчезнет источник классовых интересов.

Теперь, когда революция в Советской России уничтожила или довершает уничтожение самой основы привилегий (всех классовых привилегий), азиатские народы обнаруживают, что они живут и растут на очищенной подпочве, благоприятной для создания всех тех благ, какие могут потребоваться цивилизованным людям. Пока еще они их не создали. Ленин как-то сказал мне, что для их создания потребуется «поколение или два, а то и больше». Но великим достижением является и то, что люди знают — перед ними открыты пути для дальнейшего развития, для любых идей, мыслей, трудов, которые полезны для всех»4.

2 апреля 1919 года Стеффенс вынужден был предстать перед сенатской комиссией по иностранным делам. В своем выступлении он говорил о созидательном характере Октябрьской революции, с восторгом отозвался о Ленине. Но можно ли сказать, что Стеффенс уже тогда считал ленинский путь единственным для строительства нового общества? «Стеффенс не думал,— замечают его биографы Карл Хови и Элла Уинтер,— что общество, о котором он мечтал, может быть построено методом Ленина, но его он считал одним из возможных»5.

В сентябре 1923 года Стеффенс в третий раз приехал в Советскую Россию. Он наблюдал Россию в канун Великого Октября, второй раз — в трудные годы войны и военной интервенции, когда еще не был решен вопрос о судьбе завоеваний Советского государства, а теперь он мог увидеть строительство нового общества. «Самое главное, что большевики не уступили ни в чем. Они продолжают свой курс так же, как и начали его, и намереваются довести его до конца»,— с восторгом писал Стеффенс из Москвы своему другу в США. «В мире действительно возникло нечто новое,— писал Стеффенс сестре 1 октября 1923 года.— В России есть сильное, умное правительство, подчинившее себе и намеревающееся контролировать экономические факторы, которые в других странах, напротив, подчиняют себе и контролируют все другие правительства мира. Россия сильна». «В России новая система,— писал он в Сан-Франциско 5 октября 1923 года.— Я абсолютно убежден в жизненной энергии России. Они не сдались и не сдадутся, эти два поколения. Они не только разбили своих врагов, они победили в гражданской войне, в войнах с другими странами, в дипломатии. Они привлекли на свою сторону крестьян, дали работу рабочим, добились такого увеличения посевов, что покончили с угрозой голода. У них будет зерно для экспорта. У них теперь есть деньги, чтобы ремонтировать, красить, приводить в порядок и строить. И они это знают. Москва живет бурной жизнью. Россия начинает жить и улыбаться... Новое победит»6.

Социалистический мир возник, чтобы утвердиться навсегда. В этом Стеффенс убедился еще раз, об этом он говорил, об этом писал и в это верил до конца своей жизни.

Работая над «Автобиографией», Стеффенс уже смотрел на многие события под влиянием виденного в Советской России, опыта Октябрьской революции. «Я хотел бы сделать эту книгу боевиком,— писал Стеффенс,— не объективистской, нет, а именно прокламационной. Я хотел бы показать, что Россия нашла путь, по которому должна пойти Америка. Народу нужна такая книга»7.

Со всей силой гнева Стеффенс продолжает разоблачать правящие классы Америки: «И они требуют от. нас терпения — они, покоясь на своем богатстве, хотят, чтобы вы и я в нашей нужде и страданиях спокойно взирали на захлестывающие нас нищету и бедствия.

Эти люди, порождавшие грязь, всю жизнь надсмехались надо мной и моими товарищами по «разгребанию грязи», они издевательски предлагали мне известить их, если я, идя по следу, доберусь до причины, найду лекарство от всех наших бед. Я обещал многим из них и самому себе, что, когда наступит день, я и на самом деле извещу их.

Так вот — этот день пришел.

Я могу ступить на землю, на это сознательно избранное место, перед этой аудиторией сочувствующих слушателей, перед единственной аудиторией, которой предстоит действовать,— я могу выступить и указать вам и всем моим американским согражданам научно обоснованное лекарство от всех наших бед. Это — коммунизм»8.

Стеффенс не успел завершить начатую работу. «Автобиография» вышла после смерти писателя. Прогрессивная критика называла ее «своеобразным учебником революции, источником правдивой информации, раскрывающей сложный путь познания истины для представителей американской интеллигенции».

Стеффенс сыграл большую роль в укреплении взаимопонимания между американским и советским народами, в пропаганде идей Великой Октябрьской социалистической революции, идей Ленина. Компартия США высоко оценила деятельность Стеффенса. В 1934 году он получил приглашение вступить в ряды коммунистической партии. В письме в ЦК Компартии США Стеффенс выражает полное согласие с политикой и программой компартии: «Только коммунизм может разрешить наши проблемы. Коммунизм разрешает эти проблемы в Советской России. Вот мое кредо «разгребателя грязи». Программа Коммунистической партии США имеет ключ к решению нынешней американской политической ситуации, и это единственная американская партия, которая вдумчиво подходит к этому решению. К разрешению всего: политической коррупции, нищеты и изобилия, периодических кризисов и экономики,— всех наших забот и предлагает разрешить их во что бы то ни стало». Однако, будучи предельно честным и самокритичным, Стеффенс не был уверен в своем праве на высокое звание коммуниста. Он понимал невозможность соединения его либерального прошлого «разгребателя грязи», советчика Рузвельта и Вильсона с пребыванием в коммунистической партии. Но в 1935 году Стеффенс в возрасте 69 лет вступает в Коммунистическую партию США. Это произошло за год до его смерти.

Линкольн Стеффенс, как и его соотечественники Джон Рид, Альберт Вильямс и другие, много сделал для распространения правды о Советской России, об Октябрьской революции, строительстве нового общества. Его книги и статьи оказали глубочайшее воздействие на умы и сердца американцев, способствовали прокладыванию пути к дружбе и доверию между США и Советским Союзом.

Примечания:

1 Иностранная литература, 1964, N9 4, с. 11 —12.

2 Иностранная литература, 1964, № 4, с. 10.

3 Там же, с. 13.

4 Иностранная литература, 1964, № 4, с. 14.

5 Цит. по: Киреева И. В. Линкольн Стеффенс. М., 1975, с. 49.

6 Иностранная литература, 1964, № 4, с. 19.

7 Цит. по: Киреева И. В. Линкольн Стеффенс, с. 93.

8 Цит. по: Киреева И. В. Линкольн Стеффенс, с. 95.

 

Joomla templates by a4joomla