Ю. К. Латукка ЛЕНИН В ПОДПОЛЬЕ В ФИНЛЯНДИИ

(сентябрь 1917)

В последние дни сентября 1917 года в среде рабочих Петрограда и Москвы и вообще России большевики имели сильное влияние. Тысячами и десятками тысяч рабочие становились в ряды борющихся. Шансы Временного (второго коалиционного) правительства приостановить революционное движение трудящихся уменьшались изо дня в день.

Ставка Корнилова на контрреволюцию оказалась битой. Призыв «Вся власть Советам!» несся со всех уголков России. Даже из глухой провинции поступали сведения, что и здесь, среди беднейших и малоземельных крестьян, этот призыв сплачивает их ряды, не говоря уже об армии, которая все более и более решительно становилась на революционный путь,— солдаты отказывались воевать и массами оставляли фронты.

Владимир Ильич Ленин по постановлению ЦК РСДРП (б) проживал в это время в Гельсингфорсе (Финляндия) у Ровио. Но так как из Гельсингфорса связь с Центральным Комитетом партии, находившимся в Петрограде, оказалась затруднительной, то явилась необходимость устроить Ильича где-нибудь поближе. Обратились ко мне. Я с радостью согласился дать ему приют у себя в Выборге.

В воскресенье 30 сентября, в день, назначенный для приезда Ильича1, я, встав рано утром и приведя комнату в надлежащий вид для приема дорогого гостя, пошел в город. Моя квартира находилась в рабочем квартале города, в так называемом «Та-ликкала».

От радости, что мне предстоит принять вождя русского революционного пролетариата, я шагал легко и быстро.

«Привезти» Ильича из Гельсингфорса должен был тогдашний главный редактор местной рабочей газеты Хуттунен, на квартиру которого я и направился. Дверь открыли. Меня провели в комнату. «Где же Ильич? Дайте мне его увидеть поскорей». В ответ на мои слова Хуттунен сказал: «Пришел за ним? Сейчас увидишь, обожди минуточку»,— и вышел.

Немного погодя Хуттунен позвал меня, сказав, что тов. Иванов (Ильич получил паспорт на имя рабочего Сестрорецкого оружейного завода — Иванова) ждет меня на кухне. Владимир Ильич сидел у стола и завтракал. Я поздоровался. «Меня зовут Ивановым»,— потихоньку сказал он мне, причем по его глазам можно было прочесть: «Не спутайте меня, Иванова, с кем-нибудь другим, разыскиваемым по всей России Керенским и его компанией».

Побеседовав немного, мы с Хуттуненом отправились на собрание, а Ильич остался у него до вечера. И только вечером, забрав «багаж» (три кипы газет и кое-какой скарб) и наняв извозчика, мы отправились по направлению к моей квартире.

Комната и в особенности книжный шкаф и полка с большим количеством русской подпольной партийной литературы понравились Ильичу. Получив утвердительный ответ на свой вопрос: «Значит, эту квартиру вы, товарищ, предоставляете мне?» — Ильич пожал мне руку и сказал: «Здесь я смогу хорошо поработать».

И действительно, в своем новом «рабочем кабинете» он работал. Рабочий день был распределен у него точно. Установлены были определенные часы, когда вставать утром, для обеда и ужина, для бесед и дневного отдыха. Только время, когда ложиться спать, не определялось: «Ну, это будет зависеть от продуктивности истекшего дня, чтобы не осталось чего-либо недоделанного,— сказал Ильич, добавив: — Хотя мы и требуем для рабочих 8-часового рабочего дня и даже 6-часового в некоторых отраслях, мы, как партийные работники, не считаемся со своим рабочим временем». И этот план Ильичем выполнялся точно. Отступления от него допускались им только тогда, например, когда из Петрограда приезжали товарищи.

Уже в 7 часов утра Ильич сидел у письменного стола. Каждое утро, уходя на работу (я был сотрудником местной рабочей газеты «Тюэ» — «Труд»), я заглядывал к нему в комнату, так как Ильич просил никогда не уходить, не предупредив его. Он всегда справлялся, когда вернусь, просил сообщать новости и т. д. «Следите за телеграммами РОСТА2,  я боюсь и очень боюсь, как бы мы не прозевали момента. Ведь при вспышке революции мы должны быть на месте»,— говаривал он мне. И я давал обещания следить за телеграммами, исполняя его поручения.

Дни уходили. Мы очень подружились; беседовали, когда Ильич уставал от чтения или письма. Шутили иногда. Интересно и поучительно было слушать его рассказы про свою жизнь в эмиграции, при этом Ильич говорил: «Быть может, и вам, товарищи (то есть финнам), придется еще в жизни своей жить в подполье или эмигрантами». И он, как это показали затем последовавшие в 1918 году события, не ошибся.

В моей памяти осталось несколько интересных эпизодов из жизни Ильича у меня.

По газетам он усердно следил за событиями в России и в других странах. Почту с утренними петроградскими газетами (они получались в Выборге в 11 часов утра) он ожидал, как голодный обеда. Интересно было смотреть, как бегали его глаза по столбцам газет, ни одна малейшая заметка не ускользала от его глаз. «Нельзя ли достать газет крайних правых партий?» — спрашивал он, и приходилось доставать.

Особенно набрасывался Ильич на черносотенные газеты. Ведь они критиковали шаги Временного правительства и указывали на те силы, группировки, которые способны были на контрреволюцию. А это нужно было Ильичу для его статей, которые он писал и которые мною отправлялись в Петроград.

Событиями местного характера Ильич также интересовался. Узнав, что я в качестве представителя ЦК выборгских рабочих организаций часто бываю в Выборгском Совете рабочих и солдатских депутатов, он дал мне задание выяснить отношение Выборгского гарнизона к большевикам на случай захвата последними власти в Петрограде. Эту задачу я легко выполнил благодаря товарищам Ра-кову и Половому, которые имели точные сведения о настроении квартировавших в Выборге полков.

Ильич давал ценные указания, как в дальнейшем вести работу среди армии. Впервые он также указал на необходимость тесной связи между русскими войсками и финскими рабочими организациями.

В Выборгский Совет часто приезжали докладчики. Во время пребывания Ильича в Выборге предполагалось, между прочим, выступление с докладом о текущем моменте эсерки Марии Спиридоновой. Узнав об этом, я сообщил Ильичу. Но лучше было бы ему об этом не говорить, ибо Ильич тотчас же начал обсуждать вопрос, как ему поступить, чтобы присутствовать на данном докладе. И, несмотря на то что я указал ему на полную недопустимость такого шага, он настаивал на своем: «Прослушать Спиридонову сейчас, в данный момент, политически мне очень важно и полезно».— «Этого я не отрицаю, товарищ,— ответил я,— но по многим причинам вас нельзя устроить без риска быть захваченным агентами Временного правительства».

На счастье, у меня мелькнула мысль, с которой Ильич тотчас же согласился. Я обещал сам быть на докладе и взять с собой одного товарища, знающего стенографию. «Полная проверенная стенограмма будет в ваших руках на другой же день после доклада»,— сказал я Ильичу. На следующий день было получено известие, что доклад Спиридоновой не состоится. Дома я передал это Ильичу, и он успокоился и шутя разбирал вопрос, какая кара была бы для меня от партии в том случае, если бы я не удержал Ильича и он на докладе был бы арестован.

Когда стало ясно, что второе коалиционное правительство стоит накануне своего падения, Ильич попросил приносить ему и вечерние газеты.

С этой целью я бывал в городе и по вечерам. Не помню, 6 или 7 октября я получил вечерние газеты, содержавшие официальное сообщение о перемене кабинета. Ильич, узнав, что в новый состав правительства входят Гвоздев, Ливеровский, Кишкин и прочие, глубоко вздохнул и сказал: «Значит, наконец последнее правительство Керенского сформировано». Хотелось ему сказать, что, следовательно, следующее будет правительство «тов. Иванова», но все же не сказал, так как прочел это уже в его ярких глазах.

В те же дни было получено из Москвы сообщение, что на выборах районных дум большевистский список собрал значительное количество голосов. В какой-то газете, хорошо не помню в какой, было сообщено еще, что из 17 тысяч солдат Московского гарнизона 14 тысяч отдали свои голоса большевистскому списку. «Я не понимаю, почему при таких обстоятельствах они не берут власти в свои руки?!» — вырвалось у Ильича.

Ильич жил революцией и сам бурлил, как революция.

Помню, что он два-три раза писал довольно длинные письма в Петроград товарищам, руководившим движением, в которых отмечал, «что история никогда не простит нам, если мы не возьмем власть в свои руки теперь».

На одно свое письмо Ильич по каким-то техническим причинам не получил ответа. Тогда он написал новое письмо, где указывал, что он сам, без разрешения ЦК партии, выйдет из подполья и прибудет в Петроград руководить революционным движением пролетариата. И только приезд тов. Шотмана помешал ему исполнить свое решение. Помню, каких трудов стоило тов. Шотману уговорить Ильича остаться еще на неделю.

Ильич согласился, но Шотман должен был написать на клочке бумаги, что он, Шотман, от имени ЦК партии не разрешает самовольного приезда Ильича в Петроград. «А подпись? — заметил Ильич,— поставь и дату». Эту историческую бумажку я взял от Шотмана и сунул в ящик комода. Там она осталась после Ильича и после моего бегства, при власти белых в Финляндии, моими родственниками, из опасения репрессий со стороны белых, была сожжена.

В последнюю неделю пребывания Ильича у меня он с раннего утра до поздней ночи работал, готовился к назревающим событиям.

В субботу 20 октября 1 прибыл наконец долгожданный тов. Эйно Рахья с поручением от ЦК партии доставить Ильича в Петроград. Времени не стали терять. Смастерили парик, сделавший нашего Ильича неузнаваемым финским пастором.

При расставании я пожелал Ильичу счастливого пути и успеха в разрешении политических вопросов порядка дня в России. «Следуйте нашему примеру»,— был сердечный ответ Ильича, и они вышли. Сели на трамвай и скоро были на вокзале. Поезд в 2 часа 35 минут дня дал свисток,— Октябрьская революция была на пути в Россию. На станции Райвола наши путешественники оставили площадку вагона; часа через два Ильич на тендере паровоза, на котором машинистом был Ялава, с Эйно Рахьей в первом вагоне поезда переехали границу и на станции Ланская оставили поезд.

Через 2 недели, 7 ноября, Октябрьская революция стала фактом.

*   * *

Мне пришлось, как это предвидел Ильич, после поражения финляндской революции стать эмигрантом.

В 1918 году я два раза бывал у Ильича в Москве в Кремле. Первый раз, 30 июля, беседовали около полутора часов. «У Ильича всегда найдется время для друзей»,— сказал он, когда я, окончив свое дело, хотел уйти, зная, что он занят более важными государственными и другими делами. Его интересовали тогда причины поражения финляндских рабочих в гражданской войне. «Посещайте меня, звоните по номеру 36-182, вас я всегда приму. Ведь теперь наша очередь помочь вам (финнам)»,— говорил мне Ильич. Еще раз, 19 августа, побывал я у Ильича, когда прибывшие в Петроград беженцы-финны начали сильно голодать. Ильич дал нам несколько вагонов хлеба. Больше мне не приходилось его видеть, так как я был командирован на работу в Петроград.

*   * *

Ильича нет... Но он все же жив своими заветами.

«Следуйте нашему примеру»,— он сказал нам, финнам, и только этим путем достигнем мы победы финского рабочего класса и беднейшего крестьянства, и Финляндия будет Советской республикой.

Об Ильиче: Сб. статей, воспоминаний,  документов и   некоторых   материалов Л., 1924. С. 37—42

Примечания:

1. Ленин приехал в Выборг 23 или 24 сентября (6 или 7 октября). Ред.

2. Российского телеграфного агентства. Ред.

 

ЛАТУККА (LATUKKA) Юхани К. (1884—1925) — финский журналист, член Финской социал-демократической партии с 1904 г., в дальнейшем — коммунист. У него в Выборге скрывался В. И. Ленин в сентябре 1917 г. После поражения рабочей революции в Финляндии (1918) жил в Петрограде.

Joomla templates by a4joomla