ВВЕДЕНИЕ
Ленин является одной из самых масштабных и сложнейших фигур уходящего XX века. Поэтому ни один из историков новейшего времени прямо или косвенно не обходит его личность, деятельность и наследие. Правда, каждое десятилетие вносило свои особенности в осмысление образа Ленина. Начиная с середины 20-х годов изучение Ленина и его окружения велось в условиях обожествления вождя. В тех же 20-х годах В. В. Шульгин в своей книге “Три столицы” написал, что Владимира Ульянова “под именем Ленина сделали Далай-Ламой, безповоротно установив учение о ленинской непогрешимости с такой яркостью, что сам папа мог бы позавидовать! Тут совершилось то, против чего предупреждает вторая заповедь, гласящая, «не сотвори себе кумира»... Союз Советских Социалистических Республик сейчас страна типичного идолопоклонства...” (1). Однако 80 —90-е годы, по всей видимости, войдут в историю как время развенчания, “упрощения”, “выпрямления” Ленина в угоду быстро меняющейся политической конъюнктуре.
Вот и данная монография писалась много лет на фоне сложных процессов, происходящих в массовом сознании, эволюции исторических ценностей в массовых представлениях. В 1989 и в 1994 годах участники опросов, проведённых ВЦИОМ, определяя наиболее выдающихся деятелей “всех времён и народов”, включили Ленина в первую десятку лидеров. В 1989 году он возглавил её (68% опрошенных), а за ним далее шли Маркс (36,2%), Петр I (31,9%), Горбачев (22,6%), Пушкин (21%), Энгельс (18,1%), Ломоносов (16,1%), Сталин (14,9%), Суворов (14,8%), Гагарин (14,3%). В 1994 году, на пике разоблачений Ленина, картина изменилась следующим образом: во главе рейтинга находился Петр I (40,6%), вслед за ним — Ленин (33,6%), Пушкин (22,8%), Сталин (20,3), Суворов (17,6%), Жуков (14,1%), Наполеон (13,7%), Ломоносов (13,4%), Сахаров (12,6%), Кутузов (10,3%) (2).
Приведённые данные свидетельствуют об определённой девальвации в сознании россиян марксизма-ленинизма, а вместе с ним и советской идеологии (3). Как видно, ни Маркс, ни Энгельс не смогли перешагнуть в 1994 году 5-ти процентный барьер популярности. Позиция Ленина заметно пошатнулась. Если в 1989 году он, не в последнюю очередь благодаря воздействию на сознание людей средств массовой информации, воспринимался как символ “правильного” социализма в отличие от Сталина, который воплощал в себе идею социализма “неправильного”, “извращённого”, то в 1994 году, опять-таки не без влияния новой исторической информации и оценки состояния внутри страны, личность Ленина теряет своё значение общегосударственного, объединяющего символа, хотя сохраняет место в тройке наиболее часто называемых имен. Как полагает А. Г. Левинсон, в конце 80-х годов Ленин играл к тому же роль наднационального советского символа, и его значимость была особенно высока для тех русских, кто считал себя “советскими людьми” (4).
Одновременно с уменьшением значения символов наднациональных в массовом сознании россиян укрепились позиции тех, кто, напротив, мог претендовать на звание “выдающегося” прежде всего как герой национальный. Если категорию “выдающийся” условно разбить на группы: государственные деятели и идейные лидеры, то мы увидим, что Ленин сохранил и там, и тут стабильное положение, правда, к нему в компанию по первой группе (если расширить десятку лидеров до 20 человек) попали такие новые имена как Екатерина II, Николай II, Столыпин, Брежнев, Хрущев, а по второй — люди в общем-то далекие от марсксизма — Солженицын и Сахаров. Общие же итоги опросов таковы: массовое сознание россиян стало, во-первых, менее интегрированным вокруг одного символа, каким был в конце 80-х годов Ленин, во-вторых, оно рассталось с марксизмом, своеобразным идеологическим советским наследием, в-третьих, в нём сильнее проявилась тяга к символам империи и авторитарного управления ею (5).
Судя по последним опросам и наблюдениям, главная особенность сегодняшнего времени заключается в том, что массовое сознание в своём отношении к символам прошлого эволюционизирует в том же направлении, что и государственная система ценностей.
Ленин все эти годы в условиях общественных трансформаций оставался и явным лидером архивных публикаций. Если говорить не об официальных документах, выходящих из недр государственного и партийного аппарата, а лишь о документах сугубо личного происхождения, то только за период 1985 — 1995 годов на страницах отечественных исторических, политологических, литературных, научных и научно-популярных журналов, а также историко-документальных альманахов появилось 77 новых архивных публикаций (из Архива Президента РФ, Российского Центра Хранения и Изучения Документов Новейшей Истории, Государственного Архива Российской Федерации и Центра Хранения Современной Документации), посвященных Ленину. Его опережает лишь Сталин — 95 публикаций (6).
Однако наше историографическое исследование посвящено не только Ленину, но и его непосредственному политическому окружению, многие представители которого — Бухарин, Троцкий, Сталин — вызвали настоящий бум. Но как определить окружение? Кто это? Конечно, можно вспомнить критерии, которые использовал для определения “соратников Ленина” Н. Валентинов — вера в вождя, полное подчинение ему, даже “влюблённость в него”. Возможно применение к “ленинскому штабу” и описаний М. Вебера, прежде всего понятий “харизматически определённый властный союз”, “эмоциональное единообразие”, которые не следует, однако, смешивать с “чинопочитанием”, поскольку они вырастают на “харизматической” основе путём отбора в соответствии с интуицией “вождя”. Этот довольно узкий, часто меняющийся круг лиц, призванных Лениным, был той особой средой, в которой каждый раз проверялось харизматические качества вождя.
Именно на веберовские понятия опирается известный специалист по Ленину Б. Энкер. По его мнению, одним из краеугольных принципов построения партии большевиков было то, что её руководящее ядро как “харизматически определённый властный союз” находилось в прямой зависимости от Ленина и в стороне от закономерностей массового движения. И именно благодаря этому, о чем никогда не заявлялось открыто, партия представляла собой революционный рычаг, которым управлял Ленин. Такая вождецентристская групповая динамика способствовала переносу амбиции харизматического руководства главным образом во внутрипартийные отношения.
Но окружение шире, это не только соратники, единомышленники или “ленинский штаб”, но и оппоненты. У окружения свои принципы складывания — не по спискам оно оформляется, но обязательно проходит через выборы. Оно более устойчиво чем, к примеру, номенклатура, где характерны частые перемещения с должности на должность, связанность людей кругами секретности (Сталин позднее разовьёт их в создание “троек”, “пятёрок”, “семёрок”, решения которых оформлялись как решения Политбюро). В то же время окружение ближе к высшей политической элите, которая отличается от номенклатуры тем, что “является носителем социального генофонда ценностей данного института, тогда как номенклатура — это профессиональная управленческая группа” (7). Именно элиты с наибольшим социальным весом формируют новые номенклатуры, они же заполняют и первые номенклатурные должности.
Конечно, необходимо понимать, как трудно на исходе трагического для России века поместить нашу проблему в сугубо академические рамки. Современные интерпретаторы Ленина пытаются придать вопросам, которые волнуют общество, свою форму, своё истолкование. Хорошо, если речь идёт о поиске в ленинском наследии такого, что мы понапрасну ищем. Но, к сожалению последнее десятилетие больше отмечено отвержением всего, что связано с именем Ленина во имя так называемых новопровозглашённых истин.
Данная работа возникла из витающей в исторической среде потребности в новой постановке и решении вопроса о Ленине. Однако новая постановка не означает простого переворачивания прошлых оценок и смены знаков “плюс” на “минус”. “Заново”, и в этом можно согласиться с Г. Водолазовым, “означает генеральную перепроверку всех прежних оценок, всех постановок вопросов, всех идей и цитат, всех выводов. Никаких аксиом, никаких “истин, не требующих доказательства”, никаких принимаемых на веру положений” (8).
Философ В. А. Кувакин разделил спорящих о Ленине и ленинизме на три группы: традиционалисты, или точнее, консерваторы, центристы и радикалы: “одни полагают, что ленинизм и марксизм-ленинизм — это нечто “святое” и “непогрешимое”, и потому нужно оставить всё как есть и продолжать хранить “чистоту” учения как “зеницу ока”; другие считают, что необходимо научное, объективное, уважительное и вместе с тем критичное, свободное от стереотипов и иллюзий отношение к идеям Ленина, смелое их обсуждение и оценка; третьи заняты по преимуществу доказательством едва ли не тотальной устарелости ленинизма, его ненужности, даже ответственности за те беды, которые пережила страна после Октября 1917 года (9).
Обилие точек зрения, взглядов и концепций по нашей проблеме давно требуют определённого подведения итогов.
На это прямо указывают и новейшие историографические работы обобщающего характера (10).
Источниковую базу исследования составляют собственно историографические работы, хотя их крайне мало, новый корпус документальных публикаций по проблеме, равно как и авторские материалы о состоянии и степени разработанности личных фондов вождей и окружения в центральных архивах РФ, монографические исследования российских и зарубежных историков, сборники статей, статьи и сообщения, материалы “круглых столов” и конференций в научной периодике РФ и других стран.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Шульгин В. В. Три столицы. — М., 1990. С. 89.
2 Результаты опросов опубликованы в изданиях: Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х годов. Под ред. Ю. А. Левады. — М., 1993; Левинсон А. Г. Значимые имена // Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. 1995. № 2. С. 26-29; Его же. Массовые представления об “исторических личностях” // Одиссей. 1996. С. 252-267.
3 Следует отметить и такое своеобразное исследование, которое в 1990 году провела партийная Академия общественных наук среди 2000 партийных, советских, профсоюзных и комсомольских работников из 12 регионов страны. Опрос свидетельствовал о том, что у подавляющего большинства опрошенных позитивное отношение к личности и деятельности Ленина не изменилось, а у части даже усилилось. Вместе это составляет 89% опрошенных. В то же время появилась группа работников — 9% — у которой возникли сомнения, появилось определённое разочарование. Большинство опрошенных довольно высоко оценили значение ленинского теоретического наследия. Позитивное отношение не изменилось, а у части даже усилилось — 13%. Большинство опрошенных также дали высокие оценки действенности ленинского наследия для практической деятельности. 81% сочли труды Ленина своей методологической основой анализа современных явлений и процессов общественной жизни; опирались на ленинские работы в выступлениях перед “неформалами” — 74%, на партийных собраниях — 93%, на митингах — 30%; 97% — советовались с Лениным, т. е. его работами при переходе на новые формы хозяйствования; 62% — по вопросам демократизации общественной жизни и гласности; 51% — в связи с переходом КПСС к политическим методам руководства, отказом от административно-командной системы; 18% — по вопросам многопартийности.
На вопрос о причинах всплеска сомнений в значимости ленинского теоретического наследия, 18% отметили несоответствие его положений реально построенному социализму, 47% — незнание этого наследия, 51% — стремление к дискредитации личности Ленина. Любопытно отметить, что в 1990 году к Ленину и его наследию апеллировали выразители самых разных подходов к перестройке: те, кто все общественные процессы рисовали в основном розовыми красками и верно служили сложившимся стереотипам и догмам; те, кто изображал действительность и происходящее только чёрными красками, демонстрируя при этом деструктивный подход; “буржуазная” историография, неоднозначно представлявшая жизнь и революционную деятельность Ленина, его вклад в теории и практику революции, социалистического строительства и др. — См.: Диалог. 1990. № 5. С. 5-10.
4 Левинсон А. Г. Массовые представления об “исторических личностях”. С. 260.
5 Там же. С. 267.
6 См.: Открытый архив. Справочник опубликованных документов по истории России XX века из государственных и семейных архивов (по отечественной периодике 1985—1995 гг.). / Сост. И. А. Кондакова. — М., 1997. — 363 с.
7. См.: Коржихина Т. П., Фигатнер Ю. Ю. Советская номенклатура: становление, механизмы действия // Вопросы истории. 1993, № 7. С. 27.
8. Водолазов Г. Ленин и Сталин // Октябрь. 1989. № 6.
С. 10.
9. Кувакин В. А. Мировоззрение В. И. Ленина. Формирование и основные черты. — М., 1990. С. 205.
10. См.: Facing Up to the Past. Soviet Historiography under Perestroika. — Sapporo, Japan, 1989; Davies R. W. Soviet History in the Gorbachev Revolution. — Macmillan, University of Birmingham, 1989; Keep J. Social Aspects of the Russian Revolutionary Era (1917—1923): Recent English Language historiography // East European Quarterly. 1990. Vol. 24, N 2; New Directions in Soviet History. Ed. by Stephen White (University of Glasgow). Selected papers from the Fourth World Congress for Soviet and East European Studies, 1990. — Cambridge University Press, 1992; Бордюгов Г. A., Козлов В. А. История и конъюнктура. Субъективные заметки об истории советского общества. — М., 1992; Поляков Ю. А. Наше непредсказуемое прошлое. Полемические заметки. — М., 1995; Советская историография. — М., 1996; Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М., 1996; Россия XIX —XX вв. Взгляд зарубежных историков. — М., 1996; Davies R. W. Soviet History in the Yeltsin Era. Macmillan Press, — London, 1997; Национальные истории постсоветских государств / Под ред. К. Аймермахера и Г. Бордюгова. — М., 1999.