Тайный союзник - 1.Борьба с «немецким засильем»

1.Борьба с «немецким засильем»

С вступлением России в Первую мировую войну получившее в России широкое распространение немецкого землевладения и землепользования, а также предпринимательской активности в торгово-промышленной сфере встретило серьезные препятствия. Пресловутое «засилье немечества» стало слишком привлекательной во всех отношениях темой, чтобы ее не использовать и не свалить на вчерашних союзников ответственность за все беды страны и не попытаться решить за их счет свои насущные проблемы. Справедливости ради отмечу — для этого были и объективные основания: еще до начала войны в Департамент общих дел МВД стали поступать из Департамента полиции сведения о деятельности в России немецких организаций «Союза для охраны германизма за границей» и «Общества попечительства о немецких переселенцах, возвращающихся в Германию». Берлинский «Союз для охраны германизма за границей» рассылал по немецким колониям на окраинах России эмиссаров, которые пропагандировали среди немцев-колонистов, в особенности среди солдат-немцев русской службы, идею пангерманизма. Союз оказывал своим соотечественникам материальную помощь для скупки русских земель вдоль железных дорог, выгодных для германских интересов. «Общество попечительства о немецких переселенцах, возвращающихся в Германию», занималось распределением немецких колонистов по стратегически важным районам Российской империи и собирало при посредничестве немцев-колонистов сведения военного характера¹.

«Высочайшим» указом от 28 июля 1914 г. о правилах, которыми Россия будет руководствоваться во время войны, прекращалось действие всяких льгот и преимуществ, предоставленных в свое время подданным «неприятельских государств». Органам власти предписывалось задерживать тех из них, которые состоят на действительной военной службе или подлежат призыву, в качестве военнопленных, а также предоставлялось право высылать «вражеских подданных» из пределов России и отдельных местностей. Проживавшие в России лица немецкой национальности уже не рассматривались в качестве одной из категорий иностранцев русскоподданных, а как подданные воюющей с Россией державы или как потомки таковых. В связи с этим во внутриполитической конъюнктуре произошли серьезные изменения, и вчерашним высокопоставленным германофилам пришлось срочно открещиваться от прежних взглядов и искать поводы для демонстрации своего патриотизма. Шумиха вокруг «немецких привилегий» подходила для этого как нельзя лучше. Инициативу проявило Министерство внутренних дел, что свидетельствовало об организованном и официальном характере кампании по борьбе с «немецким засильем». 10 октября 1914 г. министр внутренних дел Н. А. Маклаков препроводил в Совет министров докладную записку «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». С первых строк документа его авторы безапелляционно утверждали, что «стремительное увеличение немецкого землевладения... должно было всячески содействовать подготовке германского военного нашествия на... западные окраины». Как непреложный факт провозглашалось и то, что проживавшие в приграничной полосе немцы обязаны были при наступлении германской армии «предоставить в ее распоряжение квартиры и фураж, а при требовании последнего для нужд русской армии — сжечь его», нисколько не смущаясь тем, что установлено это было «по неподдававшимся проверке данным». Согласно столь же достоверному источнику информации, в Бессарабии новая железная дорога прошла исключительно по немецким колониям и даже «образовала особый угол для того, чтобы прорезать их центр», в то же время «минуя русские села с такой тщательностью, что ни одно из них не оказалось к ней поблизости». Объяснялось подобное безобразие происками местного земства, «всецело находящегося в руках немецких колонистов»².

Конкретные предложения Н. А. Маклакова предусматривали, во-первых, распространение ограничительных мер в отношении немецких колонистов на все западные губернии, во-вторых, содержали не только запрет на приобретение указанной категорией собственников нового земельного имущества, но и впервые вводили в государственную практику принцип принудительного отчуждения уже существующих владений на основании национальной принадлежности их собственников. При этом авторы проекта признавали, что ими предусматривается «доселе не свойственное России» начало обратного действия ограничительных законов, но, не отрицая суровости планируемых шагов, считали их необходимыми³. В качестве обоснования правомочности подобных действий приводилась ссылка на то, что в Германии к этому времени уже конфискованы русские денежные вклады в правительственных и частных банках. Имущество же немецких поселенцев в России, по заверениям чиновников МВД, будет не отобрано безвозмездно, а «приобретено на условиях, напоминающих общий порядок принудительного отчуждения для государственных целей»⁴.

Анализируя докладную записку Н. А. Маклакова, нельзя не заметить, что «реформаторы» из МВД всячески старались обосновать правомочность и жизненную необходимость предлагаемых ими действий, объектом которых должна была стать святая святых — частная собственность на землю. Однако в этих целях они не нашли ничего лучшего, как воспользоваться различными «не поддававшимися» (а скорее всего, и не поддающимися) проверке данными, т. е. перенести на страницы правительственного документа полный набор антинемецких слухов и сплетен, которые к этому времени уже вовсю муссировались в прессе всех направлений и в обществе. Кроме того, проектируемые меры касались лишь ликвидационной политики в аграрной сфере, ни словом не упоминая германских капиталах в торговле и промышленности. Подобную избирательность можно, очевидно, объяснить целями, которые преследовали авторы проекта, — избавить «русских помещиков на сто лет от аграрных беспорядков»⁵, и не более того. Помимо всего прочего, так же как и упоминавшиеся выше разработки, проект Н. А. Маклакова не предусматривал никаких механизмов реального воплощения содержавшихся в нем предложений в жизнь, т. е. как осуществить «принудительное отчуждение для государственных целей». Необходимо отметить, что утопичность предлагавшихся Н. А. Маклаковым мер признавали и последующие вдохновители кампании по борьбе с «немецким засильем». Так, будущий министр внутренних дел А. Н. Хвостов, критикуя в августе 1915 г. Совет министров за то, что он «растоптал, разбил и подмял под себя» проект Н. А. Маклакова, тут же признавал, что «он был несерьезен»⁶.

Однако приоритет в постановке вопроса о необходимости борьбы с «германизмом в русской жизни» принадлежал прессе. Наступательный характер здесь задавало «Вечернее время», которое 1 сентября 1914 г. напечатало открытое письмо «группы русских» с призывом к «бескровной борьбе с немецким началом в России». Один из активных сотрудников этой газеты Ф. Оссендовский (мы еще встретимся с ним неоднократно) впоследствии писал, что он «вел борьбу с германцами во всех отраслях нашей жизни, пользуясь материалами и денежными средствами, предоставленными Н. А. Второвым, А. И. Гучковым, польскими деятелями и др».⁷ Столь же воинственные позиции занимало и «Новое время», наиболее значимым вкладом которого в борьбу с германизмом стала публикация списков сенаторов с немецкими фамилиями летом 1915 г. По свидетельству современников, «эффект этой публикации был тот, что Сенат подавляющим большинством высказался за лишение германских подданных судебной защиты»⁸. Большой общественный резонанс получили и напечатанные в «Русском Слове» две обширные статьи А. И. Куприна об «исконном бесправном 10-миллионном населении Прибалтийского края», попранном «господской пятой» нескольких «десятков баронских родов» и почти миллионом немцев-горожан. В действительности все население прибалтийских губерний к этому времени не достигало и 3 млн, а проживавших там немцев насчитывалось около 150 тыс.⁹ В сознании обывателя настойчиво формировался образ внутреннего врага, повинного во всех бедах страны.

Разгоревшаяся на фоне взрыва шовинистических настроений кампания по борьбе с «немецким засильем» не обошла стороной и крупнейшие петроградские банки. 14 сентября 1914 г. «Петроградская газета» напечатала заметку «Петроградский Международный банк — германо-австрийская колония», в которой утверждалось, что в этом банке «наблюдается настоящее засилье немцев и австрийцев». Здесь же назывался и ряд руководителей банка, носивших немецкие фамилии. В переданной одному из самых влиятельных членов дирекции Международного банка А. И. Вышнеградскому «бумаге» список нежелательных членов руководства был расширен до 26 человек! Вышнеградский был вынужден оправдываться перед директором Кредитной канцелярии Д. И. Никифоровым. «Часть поименованных лиц хотя и носят немецкие фамилии, — писал он, — являются лицами происхождения не немецкого». И далее Вышнеградский приводил целый ряд фамилий, среди которых был заведующий отделением банка г. Немус — «шведского происхождения и ярый ненавистник немцев»¹⁰.

Особенно жесткая кампания, причем на международном уровне, была развернута против Русского для внешней торговли банка. Осенью 1914 г. русский посол в Риме посчитал «долгом указать на необходимость смещения» директора отделения Русского для внешней торговли банка «швейцарца немецкого происхождения» О. Векерлина, который «в разговоре в нашим генеральным консулом в Генуе осмеливается возлагать ответственность за войну не только на русское правительство, но и выше... ». Английский посол в Риме, в свою очередь, сообщал, что «по дошедшим до него сведениям, за точность коих он не ручается», указанное отделение Петроградского банка занималось контрабандой в пользу Германии. Об этом же сигнализировал в Петроград и агент русского Министерства торговли и промышленности, по сведениям которого отделение Русского для внешней торговли банка открыло кредит в 20 млн франков некоему Калькеру, «представителю германской фирмы и, по-видимому, даже германского интендантства», осуществлявшему транзитные перевозки из Италии через Швейцарию в Германию хлебных грузов¹¹. В результате дело не ограничилось «величайшим осуждением» и «единогласным увольнением» управляющего генуэзского отделения Векерлина, в дело вмешалось Министерство внутренних дел, которое заявило, что «из поступивших вполне определенных сведений» можно сделать вывод, что Русский для внешней торговли банк занимается переводами денег в Германию через Centralbanken for Norge в Христиании¹². Естественно, такое обвинение (даже не доказанное) в условиях войны было чревато серьезными последствиями.

Неудивительно поэтому, что кампанией против Русского для внешней торговли банка пытались воспользоваться недобросовестные предприниматели для того, чтобы не платить по счетам. В октябре 1914 г. в «Вечернем времени» появилась статья анонимного «русского промышленника», обеспокоенного тем, что, оплачивая векселя, приходящие ему из Германии через Швецию на Русский для внешней торговли банк, он должен «увеличивать бюджет Германии»¹³.

Известный специалист в области финансовых отношений в годы Первой мировой войны С. Г. Беляев не исключает, что подобные проявления «общественного негодования» могли быть инспирированы властями¹⁴. Указом 15 ноября 1914 г. было запрещено без разрешения министра финансов пересылать деньги и ценные бумаги учреждениям и лицам в страны центрального блока. Указ 31 мая 1915 г. воспрещал выдачу подданным неприятельских держав денежных вкладов и производство им платежей¹⁵. Проблемой «немецкого влияния» в отечественных банках был обеспокоен и Николай II. В отправленной в августе 1916 г. телеграмме английскому королю Георгу V он называет «серьезным явлением, требующим борьбы с ним, влияние некоторых наших банков, которые были до войны в германских руках и влияние которых сильно, но невидимо чувствуется, в особенности в медленном исполнении заказов на изготовление военных материалов, амуниции и пр.»¹⁶

С первых же дней войны на страницах российской прессы стал формироваться неприглядный образ беспощадного и коварного врага. Кампания началась в связи с жестоким обращением немцев с оставшимися в Германии иностранцами. С началом крупномасштабных военных действий рассказы и слухи о «немецких зверствах» умножились. Поступавшие в связи с этим из Ставки в МИД России обширные материалы обрабатывались, а составленные на их основе памятные записки распространялись за границей¹⁷. Неудивительно поэтому, что в России имели место уличные эксцессы вроде разгрома здания немецкого посольства в Петербурге. Министерство иностранных дел в своей докладной записке Николаю II назвало этот факт «ужасающим и прискорбным событием».

«Весной 1915 г., когда, после блестящих побед в Галиции и на Карпатах, российские армии вступили в период “великого отступления”, — писал А. И. Деникин, — русское общество волновалось и искало “виновников, 5-ю колонну”, как теперь выражаются. По стране прокатилась волна злобы против своих немцев, большей частью давным-давно обруселых, сохранивших только свои немецкие фамилии. Во многих местах это вылилось в демонстрации, оскорблениях лиц немецкого происхождения»¹⁸.

Огульное отрицание всего немецкого перекинулось и на интеллигенцию: различные научные общества стали исключать из своей среды германских и австрийских ученых. Очень быстро это обличение всего немецкого обратилось и против немецких элементов внутри России. «В одно мгновение, — вспоминал современник тех событий, — изменилось положение немцев России, обитателей русских городов, торговцев, ремесленников, литераторов, гордых культурными достижениями своими и своих отцов, не особенно любимых русскими, но все-таки уважаемых. В одну ночь они превратились в гонимые парии, людей низшей расы, опасных врагов государства, с которыми обращались с ненавистью и недоверием»¹⁹.

Увы, в условиях нагнетания антинемецкой истерии борьба с «немецким засильем» скоро вышла из рамок «бескровной». Наиболее сильным проявлением антинемецких настроений стали майские события 1915 г. в Москве. «Во второе лето Великой европейской войны, в конце мая 1915 года, в первопрестольной столице бывшего российского государства в Москве, произошел грандиозный погром. Били немцев, — вспоминал позднее чиновник особых поручений при МВД Н.П.Харламов. — Погром продолжался три дня, с 27 мая по 29 мая, и сопровождался зверским убийством пяти лиц немецкого происхождения в том числе четырех женщин. На лучших улицах Москвы: Тверской, Петровке, Кузнецком мосту, Мясницкой и многих других, а также в роскошных зданиях торговых рядов были разгромлены все торговые помещения, имевшие иностранные вывески»²⁰. Всего было разгромлено 732 помещения: магазины, склады, конторы и частные квартиры, а нанесенный ущерб составил более 50 млн руб.²¹ От погрома пострадали не только австро-немецкие подданные: толпа громила все магазины и конторы с иностранными вывесками, независимо от подданства или национальности их владельца, а в некоторых случаях и «даже чистокровных русских»²². По мнению Харламова, именно пресса «подготовила и воспитала то чрезвычайное озлобление, которое немцы и все немецкое встречали в московских низах. Он также упрекал и правительство, которое, «вступив в войну с Германией, либо не сумело, либо не пожелало объяснить, что война объявлена Германии, а не немцам. Также не уяснили себе это ни главноначальствующий в Москве генерал-адъютант Юсупов, ни редакторы “Нового” и “Вечернего времени”. Чего же было ожидать от московского мастерового, разгромившего в достопамятные майские дни 1915 года свою первопрестольную?»²³.

Не стояла в стороне от начавшейся антинемецкой кампании и российская «общественность». Начало войны явилось толчком к появлению в стране различных «патриотических» обществ, из которых наиболее выделялись столичные. В Петрограде действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью содействие «самостоятельному развитию производительных и творческих сил России, ее познанию и просвещению», а также стремление освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья»²⁴. К началу 1916 г. Общество насчитывало, по утверждениям его руководства, 6500 членов²⁵, проводило ежемесячные заседания, собиравшие, к примеру, в октябре-ноябре 1916 г. 800-900 наиболее активных сторонников, среди которых были члены Государственной думы М. А. Караулов и С. П. Мансырев, издатель «Былого» В. Л. Бурцев, народоволец Г. А. Лопатин²⁶. В Обществе функционировали 17 отделов (торгово-промышленный, сельскохозяйственный, учебный, пропаганды, юридический и т.д.), устраивавшие еженедельные заседания.²⁷ Кроме того, петроградские «патриоты» пытались открывать отделения и в других городах России²⁸.

С 19 февраля 1916 г. Общество приступило к изданию журнала «1914 год (Известия Общества 1914 года)»²⁹. «С ужасом» делая вывод о том, что «нет ни одного уголка в России, нет ни одной отрасли, так или иначе не тронутой немецким засильем»³⁰, идеологи Общества полагали, что покоится оно на «покровительстве немцам и всему немецкому со стороны правительственных кругов, на стеснении самодеятельности русских путем устарелого законодательства и недоверии к творческим силам русского народа и на неорганизованности русской жизни»³¹. Главная мысль, пропагандировавшаяся Обществом, сводилась к тому, что одним только властям задача ликвидировать «немецкое засилье» не под силу. Комментируя, к примеру, учреждение весной 1916 г. Особого комитета по борьбе с немецким засильем, «патриоты» выражали надежду, что «новое ведомство признает за общественными организациями огромное значение в деле ликвидации немецкого засилья и предоставит широкое поле для проявления общественной инициативы»³².

В Москве такая же деятельность била ключом в обществе «За Россию», которое постоянно публиковало списки «вражеских германских фирм» в Москве, «желая выяснить размеры в городе немецкого засилья»³³. Был издан специальный справочник «Германские и австрийские фирмы в Москве на 1914 год», в котором были приведены домашние адреса и телефоны и даже местоположение подмосковных дач хозяев и руководителей фирм. Так же как и их петроградские коллеги, московские «патриоты» бомбардировали правительственные органы письмами и телеграммами с информацией о своей деятельности, требованиями закрепить то или иное предприятие, поздравлениями или протестами, выражали «твердую уверенность в том, что в государственных интересах — немедленная ликвидация всех вражеских предприятий вне зависимости от формальных условий их учреждения и способов деятельности, а также передача этих предприятии в твердые русские руки»³³.

Хотя обвинения в «покровительстве немцам и всему немецкому со стороны правительственных кругов» были крайне преувеличены, они способствовали нагнетанию в обществе антинемецкой истерии, в связи с чем министр внутренних дел Н. Б. Щербатов был даже вынужден обратиться в августе 1915 г. к Государственной думе с просьбой «помочь прекратить травлю всех лиц, носящих немецкую фамилию», поскольку «многие семейства сделались за двести лет совершенно русскими»³⁴. Дело доходило до того, что видным политикам приходилось менять фамилию. Так, бывший обер-прокурор Синода В.К.Саблер стал Десятовским. Известно, что пытался взять фамилию Панина (по матери) и Б. В. Штюрмер, назначенный в январе 1916 г. председателем Совета министров, в связи с чем французский посол в России М. Палеолог не преминул заметить в своем дневнике: «Происхождения он немецкого, как видно по фамилии. Он внучатый племянник того барона Штюрмера, который был комиссаром австрийского правительства по наблюдению за Наполеоном на острове св. Елены»³⁵.

Полную поддержку взятого правительством курса на ликвидацию в стране «засилья немечества» выразил черносотенный лагерь. При этом правые совершенно не смущались тем обстоятельством, что вплоть до 1914 г. германофильские настроения бурно процветали именно в их среде, а черносотенные лидеры и идеологи неоднократно, причем в свойственной им ультимативной форме, предостерегали правительство от конфронтации с западным соседом, видя в «старинных отношениях с Германией... могучий оплот монархического принципа среди кругом бушующего моря революций»³⁶. Разразившаяся война в корне изменила ситуацию, превратив прежних умилявшихся всем немецким черносотенцев в наиболее рьяных обличителей «германизма». Причины столь резкой переориентации кроются не только и не столько в желании правых лишний раз продемонстрировать верноподданнические чувства и столь свойственный им «истинно русский патриотизм». Борьба с «немецким засильем», особенно с обширным колонистским землевладением, давала русским помещикам шанс хоть как-то решить аграрную проблему, оттянуть на возможно более долгий срок постановку вопроса о перераспределении в той или иной форме находившихся в их руках десятков миллионов десятин земель. Именно поэтому правые развернули вокруг «немецкого вопроса» столь лихорадочную шумиху, неустанно призывая правительство как можно скорее покончить с «германизмом». После массированной подготовки в печати центр тяжести был перенесен ими в Государственную думу, где 3 августа 1915 г. 37 ее членов из правого лагеря внесли предложение об образовании специальной «комиссии о всех мероприятиях по борьбе с немецким засильем во всех областях русской жизни». Глашатаем черносотенцев выступил А. Н. Хвостов, использовавший в своем продвижении к власти именно борьбу с «немецким засильем». И хотя его речь в Думе не содержала реальных доказательств подрывного влияния «германизма», она произвела нужное впечатление. Хвостов обвинил правительство В. Н. Коковцова в том, что «по русской территории победно шествуют синдикаты, которые захватили нашу металлургическую, электрическую, электротехническую промышленность», а Министерство финансов во главе с П. Л. Барком в том, что оно «отдает предпочтение интересам банков, а не интересам России» и «оставляет население в полной власти хищников, работающих на немецкие капиталы, а потом удивляется, что население не довольно»³⁷.

Обсуждение предложения правых в Думе вылилось в бурную полемику. В их поддержку выступил избранный в Думу от Прибалтики активный член «Общества 1914 года» С. П. Мансырев. По его мнению, одной из главных задач предполагаемой комиссии должна была стать необходимость «раз и навсегда отметить, в чем же заключается это немецкое засилье, с которой стороны оно опасно и как с ним нужно бороться»³⁸. В качестве подтверждения тотального характера «германского влияния» С. П. Мансырев привел, в частности, фантастические цифры о принадлежности большинства служащих российского Министерства иностранных дел как внутри страны, так и за границей, к немецкой национальности³⁹. Нужно спешить с законопроектом (о борьбе с немецким засильем), — пугал он членов Думы, — иначе вы раздразните аппетиты народные... дождетесь нового пугачевского восстания с криком “земли дай!”»⁴⁰. Между тем цифры, приведенные С. П. Мансыревым касательно русского внешнеполитического ведомства, мягко говоря, не соответствовали действительности и были документально опровергнуты товарищем министра иностранных дел, будущим членом Особого комитета по борьбе с немецким засильем В. А. Арцимовичем⁴¹. Впрочем, обличитель «германизма» оскандалился подобным образом не в первый раз. Еще в ноябре 1914 г. в прессе появилось сообщение о том, что «член Государственной думы князь Мансырев с цифрами и фактами в руках дал новые доказательства о чудесах немецкого засилья в Прибалтийском крае», поведав об имевшем место факте обнаружения в окрестностях имений немецких баронов базы аэропланов⁴². Между тем единственным «документом», которым располагал С. П. Мансырев, была заметка в латышской газете «Лидиумс» от 14 ноября 1914 г., а приведенный в ней разговор с одним из уездных начальников был измышлением ее автора.⁴³ Все эти случаи как нельзя лучше раскрывают механизм предания на суд «общественности» разоблачительных материалов и «доказательств немецкого засилья».

Против образования комиссии по борьбе с немецким засильем решительно выступили трудовики, заявив устами А. Ф. Керенского, что считают предложение правых «самой плохой и вредной демагогией». «В социально-экономических отраслях жизни, — продолжал Керенский, — никаких национальных засилий быть не может». Далее он советовал черносотенцам «поостеречься с немецким засильем», так как эта тема «слишком опасна... для тех, кому вы служите»⁴⁴. Общий смысл его выступления сводился к тому, что крики о «немецком засилье» — всего лишь «стремление отвести глаза народа в сторону от истинных виновников всего происходящего»⁴⁵. «Новое время» ехидно замечало в связи с этим, что «крайний левый фланг испугался того, что этих виновников нашли, и также пытается... отвлечь от того, что совершается у нас, в Петрограде, и в России»⁴⁶. Полностью солидаризировались с трудовиками социал-демократы. «Нам предлагают бороться с немецким засильем, да еще во всех областях русской жизни, — заявил М. И. Скобелев.- Теперь, когда исчерпана тема засилья еврейского... нам преподносят  новую теорию немецкого засилья»⁴⁷.

В результате давления правых и равнодушия Прогрессивного блока в августе 1915 г. в Государственной думе была создана Комиссия «по борьбе с немецким засильем во всех областях русской жизни». В свою очередь, Совет министров выступил в марте 1916 г. с инициативой создания Особого комитета по борьбе с немецким засильем, во главе которого Николай II поставил сторонника решительной борьбы с германизмом генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова. Впрочем, в июне 1916 г. по настоянию Б. В. Штюрмера во главе Комитета был поставлен член Государственного Совета А. С. Стишинский, роль которого, по мнению одного из членов этого комитета, «заключалась в том, чтобы свести к минимуму всю борьбу с “немецким засильем” и служить предохранительным клапаном для националистической печати. Как будто правительство учреждением комитета объявляло решительную борьбу “германизму” в России, а на самом деле комитет сдерживал слишком усердных чиновников, которые могли понять буквально широковещательные меры правительства против германских подданных. Учреждением этого комитета и участием в нем представителей МИД достигалась и дипломатическая цель — успокоить союзников насчет намерений правительства в германском вопросе»⁴⁸.

Резюмируя, следует признать, что проблема так называемого «немецкого засилья» оказалась, безусловно, в центре внимания российской общественности и прессы в годы Первой мировой войны. При этом печать, освещая вопросы, так или иначе имеющие отношение к указанной проблеме, усердствовала в основном в поисках сенсаций, зачастую просто выдуманных «патриотами» или самими газетчиками, при отсутствии даже попытки хоть сколько-нибудь серьезного анализа сложившегося положения в области немецкого землевладения и предпринимательства в России. В сознание обывателя настойчиво внедрялся образ внутреннего врага, повинного во всех бедах страны. Подавляющее большинство партий, организаций, периодических изданий, политических деятелей поддерживали в той или иной форме идею ликвидации «германизма в русской жизни», а одинокие голоса противников антинемецких мер тонули в мощном хоре одобрения. Но если крайне правые предавались обличению ужасов «немецкого засилья» с упоением, используя благоприятную для них ситуацию как один из последних способов выжить экономически, политически и идеологически, то представители буржуазного лагеря присоединялись к ним далеко не во всех случаях и с существенными оговорками. Они неоднократно пытались охладить ликвидационный пыл черносотенцев, указывая, что «неудачные приемы борьбы с немецким засильем повели пока лишь к сокращению площади посевов и к разорению хозяйственной жизни в отдельных местностях»⁴⁹, язвительно отмечая при этом, что правые «как только коснутся до сущности настоящего момента в народной жизни, так сведут к борьбе с немецким засильем»⁵⁰. Разумеется, русская буржуазия получала исторический шанс раз и навсегда избавиться от конкурентов немецкого происхождения, но в этом была заинтересована в основном мелкая и средняя ее часть. Крупные же предприниматели, в особенности банковские магнаты, имели с германскими коллегами многолетние деловые отношения, хотя некоторые из них и предпринимали попытки «обойти» немецкую сторону при помощи ограничительных правительственных мер, особенно в таких традиционно «немецких» отраслях русской экономики, как электроиндустрия и электрический транспорт⁵¹.

И все же, по моему мнению, буржуазные партии поддерживали кампанию по ликвидации «немецкого засилья» скорее вынужденно, чем добровольно. Противостоять мощной, «высочайше» поощряемой антинемецкой кампании означало бы для них обречь себя на политическую смерть, прослыть в «общественности» друзьями немцев, а то и германскими шпионами. «Вопрос поставлен прямо и определенно, — утверждало «Новое время», — на нем яснее, чем где-нибудь, выяснится и определится, кто является истинным защитником и другом русской свободы, кому дорога русская независимость и какими путями она должна быть обеспечена»⁵². Поэтому торгово-промышленные круги предпочитали темы «немецкого засилья» вообще по мере возможности не касаться (не случайно в программе думского Прогрессивного блока о борьбе с «германизмом» не было сказано ни слова, на что буржуазным партиям все время обличительно указывали правые) и не раз предпринимали попытки свернуть или хотя бы сузить ликвидационные мероприятия⁵³.

Что же касается так называемой «общественной инициативы» по ликвидации «немецкого засилья», то она пышно расцвела лишь на поприще организации лекций о чертах характера Бирона, публикации списков «вражеских фирм» и организации их погромов, а также поисков по лесам и болотам баз немецких аэропланов. К разработке же законодательных мер, ограничивающих в России немецкое землевладение и предпринимательство, «общественность» и близко не подпускали. Самодержавие и в последние месяцы существования свято охраняло свои законотворческие прерогативы, и все без исключения «антинемецкие» законодательные акты благополучно миновали Думу, появившись на свет по 87-й статье Основных законов, вносились же в них только планы весьма незначительных изменений и дополнений.

Уже в первые месяцы практического воплощения в жизнь намерений правящих кругов избавиться от «германизма» в земельной области властям стали поступать индивидуальные и коллективные жалобы собственников немецкого происхождения, искавших у центрального правительства защиты от несправедливых, по их мнению, действий местной администрации. Помимо тысяч жалоб на включение имущества в ликвидационные списки, поступивших в 1915-1916 гг. в Сенат, многие колонисты и помещики немецкого происхождения искали решения своих проблем «на путях монаршего милосердия». Сопровождаемые в большинстве случаев множеством нотариально заверенных справок и заключением губернаторов, эти прошения первоначально оседали в дворцовой канцелярии, и их рассмотрением никто не занимался. О существовании подобного рода «всеподданнейших» прошений власти «вспомнили» только после учреждения Особого комитета по борьбе с немецким засильем, передав функцию решения их судьбы новому ведомству. До этого, правда, бумаги уже успели пройти экспертизу в МВД и с его мнением (а в некоторых случаях и с заключением военных властей) были отправлены на Миллионную, 23.

Рассмотрению прошений на «высочайшее» имя Особый комитет посвятил значительное количество своих заседаний. При этом, решая их судьбу, ведомство принимало за основание для их удовлетворения следующие критерии:

1) полная благонадежность просителей и отсутствие неблагоприятных сведений о них со стороны военных и гражданских властей;

2) принадлежность наследников каждого из просителей к православному вероисповеданию;

3) «особо полезная» общественная или служебная деятельность просителей⁵⁴.

Сопровождавшие прошения заключения губернаторов, чиновников МВД и военных были большей частью неблагоприятными для просителей даже в тех случаях, когда последние признавались не только «лояльными русскими подданными», но даже «полезными общественными деятелями»⁵⁵. Местные власти и МВД в основном рекомендовали Особому комитету либо вовсе отклонить прошения, либо удовлетворить их частично.

Деятельность Особого комитета по борьбе с немецким засильем по рассмотрению подобных прошений нередко оказывалась в центре политической борьбы между правительством и критиками его политики, поводом для взаимных обвинений и «разоблачений», причем особое недовольство проявляли, как обычно, крайне правые. Весьма показательна в связи с этим известная и наделавшая много шума речь одного из черносотенных лидеров В. М. Пуришкевича в Государственной думе 19 ноября 1916 г. Помимо всего прочего В. М. Пуришкевич обрушился на Особый комитет и его председателя с обвинениями в полном бездействии и стремлении удовлетворить все «немецкие ходатайства». В целом речь была выдержана в традиционном для черносотенцев истерично-демагогическом духе и содержала прямые выпады лично против А. С. Стишинского как чуть ли не главного пособника лиц, стремящихся укрыть «немцев» от «ответственности»⁵⁶. Однако многоопытный А. С. Стишинский, фигура на политической сцене России не менее одиозная, чем сам Пуришкевич, в свою очередь не остался в долгу, решив использовать столь удобный случай для демонстрации перед «общественностью» своих заслуг на поприще борьбы с «германизмом», что и сделал 22 ноября 1916 г., направив председателю Государственной думы М. В. Родзянко письмо с подробным их перечислением. Копии письма им были препровождены также в «Правительственный вестник» и «Новое время»⁵⁷.

Обвиняя Особый комитет в пособничестве собственникам немецкого происхождения, нужно было либо сильно кривить душой, либо рассматривать каждый из единичных случаев удовлетворения прошений чуть ли не государственным преступлением. Из рассмотренных ведомством к концу 1916 г. 630 прошений «заслуживающими уважения» были сочтены лишь 17, а 613 отклонены по тем или иным причинам.⁵⁸ Столь мизерное количество случаев изъятия отдельных лиц из-под действия ликвидационных законов не оказало сколько-нибудь существенного влияния на правительственную политику в области «неприятельского» землевладения, не изменяло ее, да и не могло изменить. Правительство, Особый комитет по борьбе с немецким засильем, а в особенности местная администрация и военные власти относились к «русским немцам» с большой подозрительностью и даже враждебностью, не желая идти по отношению к ним ни на малейшие уступки. Последнее заседание Особого комитета по рассмотрению прошения состоялось 16 февраля 1917 г., и материалы были направлены А. А. Чернявским уже Временному правительству⁵⁹.

Что же представляли собой владельцы тех 44 285 земельных владений, которые к 1 января 1917 г. были включены в ликвидационные списки? Основная тяжесть законов от 2 февраля и 13 декабря 1915 г. обрушилась на так называемых «выходцев» — лиц немецкого происхождения, перешедших в русское подданство или принадлежавших к нему с момента рождения. Многие из них в качестве доказательства лояльности царизму высылали вместе с прошениями и увольнительные свидетельства о выходе из прусского, саксонского, а также других «неприятельских» подданств⁶⁰, в основном датированные 1880-1908 гг. Подавляющее большинство этих землевладельцев были крестьянами, жившими в составе больших колонистских обществ, попадались и хозяева крупных земельных участков, жившие и содержавшие свои владения отдельно и больше подходившие в российской терминологии под определение кулаков, а также немцы-помещики. Невозможно достоверно определить, каково же было соотношение в ликвидационных списках помещичьих и колонистских земель, так как власти не производили (как представляется, совершенно сознательно) подобной конкретизации.

Что же в итоге принесло России стремление властей избавиться от немецкого землевладения? На 1 января 1917 г. к отчуждению было предназначено 3 517688 десятин земель «неприятельских» подданных и выходцев. Остается непонятным, каким образом идеологи ликвидационной политики пытались решить с их помощью аграрный вопрос, если в то же время (на 1 января 1917 г.) площадь крестьянских (надельных и частновладельческих) земель в стране составляла более 188 млн десятин, частновладельческих (без крестьянских) — 63 млн десятин (из них — 43 млн десятин помещичьих), а земель государственных, церковных и ведомственных — 154 689 513 десятин⁶¹. Затеянная главным образом ради спасения земель русских помещиков, попытка ликвидации «немецкого засилья» в земельной области не только не выполнила этой задачи, но и способствовала прямо противоположным результатам. Между тем о возможных печальных итогах борьбы с «германизмом» инициаторов ликвидационной кампании предупреждали задолго до ее провала. «Бросьте ему (русскому народу) кость немецких колоний, бросьте ему кость доброго имени русских немцев, быть может, он на этом успокоится... это опасный путь. Если вы со страха начинаете делать такие шаги, этот страх вас погубит»⁶². И ведь прав оказался барон А. Ф. Мейндорф, высказавший это предостережение летом 1915 г. Как скоро выяснится, крестьяне сразу после Февральской революции стали «брать» помещичьи земли. И далеко не последнюю роль сыграла в этом процессе проводившаяся в течение двух лет на глазах русского крестьянства, противозаконная с точки зрения «нормального буржуазного права» (хотя и оформленная соответствующими законодательными актами) кампания по принудительному отчуждению земельных владений, именовавшаяся как борьба с «германизмом» в аграрной сфере.

Примечания:

¹ Базина Н. Г. VII Отделение Департамента общих дел Министерства внутренних дел России накануне и в годы I мировой войны / / Вестник молодых ученых. 2002. Сер. «Исторические науки». №2. С. 34.

² Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1483. On. 1. Д. 30. Л. 35 об.-37.

³ Там же. Л. 37-39 об.

⁴ Там же. Л. 40.

⁵ Дякин В. С. Первая мировая война и мероприятия по ликвидации так называемого немецкого засилья // Первая мировая война. 1914-1918. М., 1968. С. 228.

⁶ РГИА. Ф. 1483. On. 1. Д. 29. Л. 7 об.

⁷ Старцев В. И. Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского. СПб., 1994. С. 28.

⁸ Михайловский Г. Н. Записки. Из истории внешнеполитического ведомства. Август 1914 —октябрь 1917. Кн. 1. М., 1993. С. 91.

⁹ См.: Русское слово. 1914. 29 и 30 окт.

¹⁰ Беляев С. Г. Министерство финансов и международные связи петроградских коммерческих банков в годы Первой мировой войны // Проблемы социально-экономической и политической истории России ХІХ-ХХ веков. СПб., 1999. С. 397.

¹¹ Там же. С. 397-398.

¹² Там же. С. 398.

¹³ Вечернее время. 1914. 28 окт.

¹⁴ Беляев С. Г. Указ. соч. С. 398-399.

¹⁵ Там же. С. 399.

¹⁶ Монархия перед крушением. 1914-1917. Из бумаг Николая II. М.; Л., 1927. С. 13. '

¹⁷ Михайловский Г. И. Указ. соч. С. 91.

¹⁸ Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 1990. С. 245.

¹⁹ Дённгенхаус В. Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494-1941). М., 2004. С. 329.

²⁰ Харламов Н. П. Избиение в Первопрестольной: немецкий погром в Москве в мае 1915 года // Родина. 1993. № 8/9. С. 127.

²¹ Там же.

²² Там же.

²³ Там же. С. 132.

²⁴ 1914 год (Известия Общества 1914 года). 1916. № 1. С. 3.

²⁵ Там же.

²⁶ 1914 год (Известия Общества 1914 года). 1916. 22 дек.

²⁷ Там же. 1916. 19 марта.

²⁸ Там же. 1916. 21 марта.

²⁹ Несмотря на провозглашение редакцией своего детища журналом, издание не превышало объема ежедневной газеты.

³⁰ 1914 год (Известия Общества 1914 года). 1916. 19 февр.

³¹ Там же. 1916. 19 марта

³² Там же. 1916. 21 апр.

³³ РГИА. Ф. 1483. On. 1. Д. 34. Л. 443 и об.

³⁴ Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая: Стеногр. отчеты. Т. 1. Пг., 1915. Стб. 436-437.

³⁵ Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 120.

³⁶ Письмо В. М. Пуришкевича С. Д. Сазонову от 14 января 1914 г. // Исторические записки. 1965. Вып. 75. С. 50.

³⁷ Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая: Стеногр. отчеты. Т. 1. Стб. 362-363, 369-370.

³⁸ Там же. Стб. 384.

³⁹ Там же. Стб. 393-394.

⁴⁰ Там же. Стб. 398.

⁴¹ Там же. Стб. 438.

⁴² Вечернее время. 1914. 21 нояб.

⁴³ РГИА, Ф. 1483. On. 1. Д. 31. Л. 20 и об.

⁴⁴ Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая: Стеногр. отчеты. Т. 1. Стб. 426-434.

⁴⁵ Там же. Стб. 434.

⁴⁶ Новое время. 1915. 4 авг.

⁴⁷ Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая: Стеногр. отчеты. Т. 1. Стб. 404-411.

⁴⁸ Михайловский Г.Н. Указ. соч. С. 157-158.

⁴⁹ Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая: Стеногр. отчеты. Т. 2. Пг., 1915. Стб. 3024.

⁵⁰ Там же. Стб. 3017.

⁵¹ Дякин В. С. Германские капиталы в России. Л, 1971. С. 223-242, 249-251.

⁵² Новое время. 1915. 4 авг.

⁵³ Дякин В. С. Первая мировая война и мероприятия... С. 233.

⁵⁴ РГИА. Ф. 1483. On. 1. Д. 1. Л. 11-15.

⁵⁵ Там же. Д. 7. Л. 18. Журнал заседания Особого комитета по борьбе с немецким засильем 16 октября 1916 г.

⁵⁶ Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия пятая: Стеногр. отчеты. Иг., 1916. Стб. 277-278.

⁵⁷ РГИА. Ф. 1483. On. 1. Д. 1. Л. 16-19 об.

⁵⁸ Там же. Д. 16. Л. 11 и об.

⁵⁹ Там же. Д. 12. Л. 293.

⁶⁰ Там же. Д. 7. Л. 18 об.

⁶¹ Пестржецкий Д. И. Около земли (из курса лекций сельскохозяйственной статистики). Берлин, 1922. С. 11, 19-21.

⁶² Государственная дума. Созыв четвертый. Сессия четвертая: Стеногр. отчеты. Т. 1. Стб. 469-470.