АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ (1883—1938) — государственный и военный деятель. В революционное движение вступил в 1901 г. Участник революции 1905—1907 гг. В 1910 г. эмигрировал в Париж, где примкнул к меньшевикам, в конце 1914 г. порвал с меньшевизмом. В годы первой мировой войны — интернационалист. Вернувшись из эмиграции, в июне 1917 г. вступил в партию большевиков. Активный участник Октябрьской социалистической революции. Секретарь Петроградского военно-революционного комитета, один из руководителей штурма Зимнего дворца. На II Всероссийском съезде Советов вошел в состав Совета Народных Комиссаров в качестве члена Комитета по военным и морским делам, был главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. С января по июнь 1919 г. командовал Украинским фронтом. В 1922—1924 гг.— начальник Политуправления Реввоенсовета СССР. В последующие годы был на советской, военной и дипломатической работе. Репрессирован; реабилитирован посмертно и восстановлен в партии.
1905 год. Пронизывающе-холодный вечер декабря. Лежу в своей комнатушке сильно больной. Температурит... Легкий стук. Энергичным шагом входит Вера Слуцкая (в ноябре 1917 года она погибла под Питером от казачьей шрапнели).
— Идемте со мной. Крайне важное дело.
— Болен.
— Надо идти.
...В центре города, вблизи Невского — редакция «Новой жизни». Несколько человек в небольшой комнате у стола. В кресле перед ним — Ленин:
— Восстание в Москве ширится. Рабочие побеждают. Николаевская дорога бастует, хотят поставить военных железнодорожников. Нельзя допустить посылки войск из Питера. Надо поддержать Москву.
Кто-то предлагает:
— Нужно подорвать пути, задержать эшелоны.
Ильич:
— Правильно. Это надо сделать. Но этого недостаточно.
Новый голос:
— Устроим революционную улицу. Соберем, что есть вооруженного, захватим определенный квартал. Забаррикадируемся. Оттянем на себя силы.
— Нет,— говорит Ильич,— это — тактика отчаянья. Нужно не терять связи с массами. Этим не помешаем посылке войск. Не успеем упрочиться, как разобьют... Но что скажут наши военные?
Тов. Ногин и я сообщаем: матросы разоружены, в Петропавловке связи недостаточны, но дезорганизовать возможно; гвардейцы пойдут за начальством. Армейцы, железнодорожный батальон и саперы настроены хорошо.
Ильич:
— А пойдут они на отказ заменять бастующих?
Ногин уверенно:
— Да!
Решено. Железнодорожный батальон и саперы должны начать,— захватить склады оружия на Охте (здесь они стоят), передать оружие организованным рабочим, что будут двинуты с митингов. Укрепиться на Выборгской стороне, связь держать с Финляндией. Я, как бывший офицер, должен принять командование. Начало — рано утром.
Прошла ночь,— утро. Никто не пришел, как было условлено, за мной. После узнал,— солдаты отказались выступить.
У великой могилы М., 1924. С. 291
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ «ВЗЯТИЕ ЗИМНЕГО ДВОРЦА»
Мне вспоминается один момент, когда у нас был создан Военно-революционный комитет Петрограда, секретарем которого был избран я. Он организовался тогда, когда Временное правительство от дало приказ о выводе верных нашим лозунгам частей гарнизона из Петрограда на Северный фронт. Но Военно-революционный комитет не допустил этого, и попытка их не увенчалась успехом. Комитет этот был организован также для того, чтобы поднять боеспособность войск, чтобы отразить всякую возможность наступления со стороны немцев на Петроград, и он руководил подготовкой всех сил для захвата власти. И вот на одном заседаний этого комитета меня вызвали к В. И. Ленину, который в то воем я скрывался в пои полье.
— Идемте, Ильич вас хочет видеть. Не задерживайтесь! Наспех отпустив нескольких посетителей, дав необходимые
указания моему заместителю по секретарству в Военно-революционном комитете, я вышел следом за торопившими меня товарищами Невским и Подвойским.
В белесых сумерках вечера автомобиль наш долго крутился разными закоулками, наконец остановился на одной из уличек Выборгской стороны. Мы прошли пар} переулков, внимательно ос м а три ваясь, не следят ли за нами, наконец, вполне убедившись в отсутствии слежки, гуськом проскользнули в ворота одного из неказистых домов. На условный стук нам сразу открыли. Хозяин квартиры, приземистый, пожилой рабочий, легко признал моих спутников.
— Входите, Ильич сейчас будет. Ждали недолго...
Ну кто бы его узнал, нашего любимого, до малейших, кажется, морщинок знакомого товарища — вождя? Перед нами стоял седенький, в очках, довольно бодренький старичок добродушного вида, не то учитель, не то музыкант, а может быть, букинист. Ильич снял парик, очки и искрящимся обычным юмором взглядом окинул нас.
— Ну, что нового?
Новости наши не согласовались. Подвойский выражал сомнение, Невский то вторил ему, то впадал в уверенный тон Ильича; я рассказывал о положении в Финляндии. Моряки с крупных судов настроены весьма революционно, часть пехоты тоже, но команды некоторых миноносцев и подводок малонадежны. Свеаборгские артиллеристы все еще в плену у соглашателей. Казаки-кубанцы внушают опасение, но Выборгский гарнизон берется не выпускать их из Финляндии.
Ильич перебивает:
— Нельзя ли направить весь флот к Питеру?
— Нет, прежде всего — фарватер не допустит, потом — крупные суда побаиваются подводок и миноносцев, наконец, оголять фронт матросы не захотят.
— Но должны же они понимать, что революция в большей опасности в Питере, чем на Балтике?
— Не очень понимают.
— Что же можно сделать?
— Можно дать два-три миноносца в Неву, прислать сборный отряд матросов и выборжцев, а всего тысячи три.
— Мало,— недовольно и укоризненно говорит Ильич.— Ну а Северный фронт?
— По докладу его представителей, прекрасное настроение, и можно оттуда ждать большой помощи, но, чтобы знать точно, надо бы туда съездить.
— Съездите, нельзя медлить!
Уверенность и твердость Ильича укрепляюще действуют на меня и подбадривают тов. Невского, но Подвойский упрямствует в своих сомнениях. Осторожно выходим на улицу. У самых ворот вдруг наталкиваемся на высокую фигуру, прилаживающуюся влезть на велосипед,— неужели шпик? Только сегодня в газетах было заявление Временного правительства, что напали на след Ленина и Зиновьева и что арест большевистских вождей неминуем. Тов. Невский повернул в дом предупредить, а я, сжимая револьвер, прошел за угол. Подвойский остановился на другом углу, велосипед тронулся. Через две минуты Ильич, снова неузнаваемый, направлялся в другое убежище. Мы успокоенно зашагали к автомобилю.
Пролетарская революция. 1922. № 10. С. 124—125
ЗА РАБОТОЙ
(Набег Краснова)
— ...Ну, как у вас? Что нового?
Я подробно докладываю Ленину о положении на фронте. У Керенского сил немного. Казачья дивизия генерала Краснова. Пехоты незаметно. По слухам, ударники движутся через станцию Дно. С Юго-Западного фронта Керенским снята дивизия пехоты, но задержана в пути. На Северном фронте латыши и сибиряки разогнали соглашательские комитеты, обещают поддержку. Из Финляндии к нам прибыл сводный отряд моряков — тысячи полторы. Отборный народ. Выборжцы обещают отряд с артиллерией. Им удалось удержать на месте, кубанскую казачью дивизию. Против Керенского уже действуют рабочая гвардия, моряки, у Пулкова — стрелки, остальные несут караулы, казаки-донцы I, 4 и 14-го полков сидят в казармах под неусыпным наблюдением. Наш правый фланг вполне прочен. Центр закреплен, Керенский угрожает Царскому Селу, Павловску, Пулкову. Угроза серьезна, ибо у нас слабо с артиллерией. У казаков артиллерия превосходна. Действует с ними также сильный бронепоезд. Путиловцы обещали изготовить бронеплощадку с зенитными орудиями, да что-то все их нет. Ленин выражает нетерпение:
— А вы уверены, что выполнят?
— Они делают все, что могут, но не мешало бы подтолкнуть.
— Смотрите!
— Хотите лично убедиться,— предлагаю я,— можно съездить и подтолкнуть заодно.
Легко соглашается.
...Пронизывает до костей эта питерская предзимняя сырость. В открытом автомобиле Ильич почти совсем замерз, когда наконец мы подкатили к Путиловскому заводу. Завод освещен и гудит нутряным трудовым гулом. Пробираемся дворами в помещение фабрично-заводского комитета.
Взлохмаченные, вымаранные, усталые, но деловые фигуры. Как-то не удивились нашему появлению. Как-то мало задержались вниманием на личности глубокочтимого рабочего вождя. «Товарищ Ленин»... И опять в дело с головою... Некогда... Толково разъясняют, что делается и в чем задержка. Да, за пару дней наворочено столько, сколько за две недели раньше не вырабатывали.
...Мы молчим дорогой, возвращаясь в Смольный. Ильич успокоен. Я думаю, думаю об этой силе, массовой, рабочей, солидарной. Свое они дело делают, кровное. Их подгоняет нутряная страсть, великое самосознание класса, вставшего на борьбу. С этакой силой все выдержим. Да, выдержим! — хочется мне, ликуя, крикнуть.
У Нарвских ворот — заставы красногвардейцев. Всюду их патрули бдительные, неутомимые. В жалких пальтишках в чертову стужу, но бодрые и уверенные... Что же с этакой силой смогут поделать дикие казаки — последняя ставка Керенского! Но как она еще неуклюжа и грузна — эта силушка! Эти доморощенные батареи, передвигаемые вручную. Этот бронепоезд путиловцев, насквозь пробиваемый пулями, но до краев насыщенный энтузиазмом... И все же сломлена сила казачья мужеством питерских рабочих, матросов-балтийцев, атаковавших на «ура» бронечерепаху Керенского (сколько их полегло под Гатчиной, под Пулковом — родных, безымянных). Казаки разбиты, Краснов в плену, Керенский сбежал. Юнкера разоружены...
Революция победила в Питере. Революция побеждает в России. Революция победит во всем мире!
Красноармеец. 1919. № 10—15. С. 31—32