Н. И. Подвойский
В ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ
Банды Керенского стояли под Петроградом. Положение только что организовавшейся рабоче-крестьянской республики было критическое. Мы поставили под ружье, отправили на фронт все, что было способно стоять за дело республики, но развал в некоторых наших частях, недочеты командования и разрозненность в деле руководства операциями сводили на нет все наши усилия. Врагу ничего не стоило при нашей разобщенности и на плечах наших отступающих войск ворваться в столицу. Командующий, тов. Антонов, утомленный и подавленный, еле давал себе отчет в событиях.
В этот тяжелый момент на сцену выступил тов. Ленин.
26 октября 1917 года мы приступили к сбору и отправке на фронт солдатских и красногвардейских полков. Смольный был буквально превращен в лагерь, где наспех формировались из присланных рабочих части. Тут же обмундировывались и вооружались, правильнее сказать, облачались в шинели, снабжались патронташами, сумками, патронами. Многие из рабочих впервые становились в строй и брали ружье.
С фронта мы получали скудные вести. Было известно, что головной отряд тов. Чудновского не смог выполнить данную ему задачу.
Тов. Антонов отправился на фронт и возвратился подавленный беспорядком и неразберихой. Было собрано несколько наших большевистских офицеров и солдат, и мы принялись обсуждать наше весьма критическое положение. Для врага ничего не стоило при нашей разобщенности и ненадежности командования раздавить нас самыми незначительными силами и среди паники, которая была бы принесена отступавшими отрядами, произвести в Петербурге контрреволюционный переворот.
Тов. Ленин, с исключительным напряжением следивший за наступлением Керенского и за ходом восстания белогвардейцев, очевидно, самым реальным образом учел наше критическое положение на позициях. Неожиданно для нас он явился в штаб округа со Сталиным и Троцким. Он вызвал меня, Антонова и Мехоношина и потребовал, чтобы мы сделали ему подробный доклад о положении дел, чтобы мы познакомили его с находящимися в нашем распоряжении силами, с силами противника и нашими оперативными планами.
На мой вопрос, что означает этот приезд — недоверие к нам или что другое, тов. Ленин просто, но твердо ответил:
— Не недоверие, а просто правительство рабочих и крестьян желает знать, как действуют его военные власти.
В этот момент я впервые почувствовал, что у нас диктатура, что у нас сильная, твердая рабочая власть. Тут я понял, что я — ответственный перед рабочими и крестьянами агент власти, а не просто работник, что я сам, составляя частицу аппарата диктатуры, подчинен власти пролетариата, в каждом шаге своем я несу величайшую ответственность перед общей диктатурой пролетариата в лице Совета Народных Комиссаров.
Тов. Антонов стал излагать общий план операций, указывая по карте расположение наших сил и вероятное расположение противника. Тов. Ленин впился в карту. С остротой самого глубокого и внимательного оператора-стратега и полководца он потребовал объяснений, почему этот пункт не охраняется, почему тот пункт не охраняется, почему предполагается тот шаг, а не иной, Почему не вызвана поддержка Кронштадта, почему не разработана такая-то позиция, почему не закрыт такой-то проход.
Этот вдумчивый и строгий анализ показал нам, что мы действительно допустили целый ряд оплошностей, не проявили той чрезвычайной активности, которой требовал момент. Мы шли за массами, но ничего не сделали, чтобы быть их вождями и полководцами. Оставалось два выхода: или сказать тов. Ленину, что мы все никуда не годны, не можем нести ответственности за операции, или кому-либо другому взять командование.
После краткого перерыва и обмена мнениями с товарищами по штабу я направился к тов. Ленину и заявил, что берусь устранить тяжелое положение на фронте и надеюсь, что мне удастся собрать силы красного Петербурга. Часов в двенадцать следующего дня тов. Ленин явился ко мне в штаб и потребовал, чтобы ему поставили в моем кабинете стол, и заявил, что он хочет все время быть в курсе событий.
Сев на организационного конька, тов. Ленин через каждые пять — десять минут присылал мне кого-нибудь на помощь: то по снабжению, то по мобилизации рабочих, то по подрядному делу, то летчика, то агитатора. Постепенно увлекаясь, он, сам того не замечая, выходил из моего кабинета, давал непосредственные распоряжения то одному, то другому товарищу.
Работа закипела. Но тов. Ленина это не удовлетворяло: ему казалось, что работа все еще идет медленно, нерешительно, неэнергично, и он принялся сам вызывать в свой кабинет представителей организаций заводов и информировался у них о состоянии вооружения рабочих, о технических средствах, о том, что можно вообще получить от них для обороны и чем их завод может быть для этого полезен. Тут появились приказы — путиловцам бронировать площадки паровозов, ставить имеющиеся на Путиловском заводе пушки, везти на позиции блиндажи1. Нарвскому району приказывалось реквизировать у извозчиков лошадей для отправки имевшихся на заводе 40 готовых пушек. По различным заводам, организациям были посланы комиссары, чтобы взять от них все, что потребно для обороны.
Я несколько раз в течение трех — пяти часов сцеплялся с тов. Лениным, протестуя против его «рваческой» работы. Протесты мои как бы принимались, но через несколько минут забывались и игнорировались. В сущности, создалось два штаба: в кабинете Ленина и моем. В кабинете Ленина как бы походный, так как тов. Ленин имел стол в моем кабинете. Но чем чаще тов. Ленин посещал свой кабинет, куда беспрерывно вызывались по его приказу всевозможные работники, тем более распоряжения случайного характера превращались в непрерывную цепь. Правда, эти распоряжения не касались ни операций, ни воинских частей, а только мобилизации «всех и вся» для обороны. Но этот параллелизм работы страшно нервировал меня. Наконец я резко и совершенно несправедливо потребовал, чтобы тов. Ленин освободил меня от работы по командованию.
Тов. Ленин вскипел как никогда:
— Я вас предам партийному суду, мы вас расстреляем. Приказываю продолжать работу и не мешать мне работать.
Только на следующий день оценил я все значение параллельной работы Ленина. Я особенно понял ценность ее после того, как проанализировал результаты созванного им совещания из представителей рабочих организаций, районных Советов, фабрично-заводских комитетов, профессиональных союзов и воинских частей. На этом совещании он приказал быть и мне.
Здесь я понял, в чем заключается сила тов. Ленина: в чрезвычайный момент он доводил концентрацию мысли, сил и средств до крайних пределов. Мы разбрасывались, собирали и бросали силы случайно, непланомерно, благодаря чему получалась расплывчатость действий, а отсюда — расплывчатость в настроении масс и отсутствие активности, инициативы и решимости.
О Ленине: Сборник воспоминаний. Кн. 1. П редисл. и ред. Н. Л. Мещерякова. 2-е изд. М., 1925. С. 120—123
Примечание:
1. Блиндажные балки. Ред
ПОДВОЙСКИЙ НИКОЛАЙ ИЛЬИЧ (1880—1948) — партийный и военный деятель. Член партии с 1901 г. После Февральской революции — член Петербургского комитета РСДРП (б), редактор газет «Солдатская правда», «Рабочий и солдат», «Солдат», депутат Петроградского Совета, один из руководителей Военной организации при Петербургском комитете партии, председатель Всероссийского бюро фронтовых и тыловых организаций при ЦК РСДРП (б). Делегат VII (Апрельской) конференции и VI съезда РСДРП (б). В Октябрьские дни 1917 г.— председатель ВРК, один из руководителей штурма Зимнего дворца. Во время ликвидации мятежа Керенского — Краснова — командующий Петроградским военным округом. В ноябре 1917 г.— марте 1918 г.— нарком по военным делам. С января. 1918 г.— председатель Всероссийской коллегии по организации и управлению Красной Армией, затем член Высшего военного совета, председатель Высшей военной инспекции РККА. С сентября 1918 г. по июль 1919 г. член РВСР, одновременно наркомвоен Украины (январь—сентябрь 1919). В 1919—1923 гг. возглавлял Всевобуч. Член ВЦИК. На XIII, XIV, XV съездах партии избирался членом ЦКК ВКП(б).