Журнал «Юность», 1986, № 2
СЛУШАЯ ЗАНОВО
Глеб Скороходов
Истории советской пластинки есть чем гордиться: у ее истоков стоял Ленин. Владимир Ильич не только являлся инициатором возрождения граммофонного дела в нашей стране, он сам неоднократно записывался для пластинок, и диск под номером один, открывший в 1919 году список советских грамзаписей, содержит речь Ленина.
Но вот вопрос: сколько же речей Ленина удалось записать в те далекие годы, сколько их сохранилось и дошло до нас?
Здесь нет единства ни у тех, кому посчастливилось быть в студии, когда туда приходил Владимир Ильич, ни у тех, кто занят изучением ленинских дисков в наши дни. Например, в изданной недавно брошюре «Слушаем Владимира Ильича» А. Белкин указывает число — 16. Таково, по его мнению, общее количество речей Ленина, произнесенных им для граммофона. Из этого числа две речи, считает автор, еще не найдены. А в опубликованной в 1984 году «Ленинградской правдой» статье «Слово товарища Ленина» Б. Метлицкий определяет другую «окончательную цифру» — 15 и также считает, что две речи до сих пор не разысканы...
Возникают и другие вопросы. Куда, например, делись оригиналы (металлические матрицы) некоторых ленинских записей, в частности, тех пяти речей, что Владимир Ильич произнес в помещении Центропечати в апреле 1921 года?
Поиски ответов на все эти вопросы и заставили переслушать заново ленинские диски, перечитать опубликованные тексты его записей, обратиться к документальным свидетельствам и архивным источникам.
Первые издания дошедших до нас ленинских пластинок украшены скромными одноцветными этикетками, сквозь которые проступает другая, цветная сторона — фабричная марка фирмы «Патэ» с хрестоматийным дискоболом, который, красуясь на фоне земного шара, изготовился метнуть граммофонный диск, произведенный знаменитыми братьями. В 1919 году, когда вышли в свет ленинские грамзаписи, дискобол «Патэ» оказался в нашей стране не у дел: фабрику его хозяев национализировали, и на оборотной стороне оставшихся в изобилии неиспользованных этикеток появилась новая надпись: «Центральное агентство ВЦИК «Центропечать», «Советская пластинка».
В те годы бумажный голод свел тираж «Правды» до 250 тысяч экземпляров — этого не хватало даже грамотным. Неудивительно, что Ленин хотел каждую газету сделать достоянием возможно большего числа читателей, предлагая — и эта ленинская инициатива точно передает характер времени «вместо варварской «расклейки», портящей газету», прибивать ее «деревянными гвоздями... к гладкой доске, чтобы было удобно читать и чтобы сохранялась газета».
Предложение работников Центропечати использовать для политической пропаганды граммофон Ленин встретил с энтузиазмом. Он, как вспоминает заведующий Центропечатью Б. Малкин, «настаивал, чтобы это дело было широко поставлено. Владимир Ильич много нам рассказывал об использовании граммофона во время предвыборной кампании в Америке и о слышанных им в Швейцарии записях политических речей. Владимир Ильич настаивал, чтобы мы использовали опыт заграницы».
Но Центропечать возникла на втором году Советской власти. А до этого все запасы граммофонных пластинок, как и сами граммофонные предприятия, успел экспроприировать Наркомпрод, который выпускать новые советские пластинки вовсе не собирался. Эту организацию интересовало как раз все старое, получившее популярность, пользующееся устойчивым спросом. Цыганские романсы, городские песни типа «Маруся отравилась», невысокого качества «ужасно комичные» куплеты и различные танцы — от вальса «Тоскующее сердце» до польки «Милаша Молдаванка» — Наркомпрод двинул в деревню, и за это его нельзя осуждать: старые записи служили хорошим средством товарообмена, за «Милашу Молдаванку» крестьяне охотно расплачивались хлебом, которого так не хватало городу.
И все же, когда Центропечать, несмотря на протесты Наркомпрода, решила взять грампроизводство в свои руки, Ленин безоговорочно поддержал эту акцию.
Центропечать получила в свое распоряжение все граммофонное хозяйство страны: две фабрики в Москве — уже упомянутую братьев Патэ на Бахметьевской улице и так называемую серпуховскую фабрику «Пишущий Амур», расположенную на улице Щипок, одну («Метрополь рекорд») — под Москвой, на станции Апрелевка, в сорока двух верстах по Брянской (теперь — Киевской) железной дороге, и одну — в Петрограде, принадлежавшую прежде русско-американскому акционерному обществу «Граммофон» (ее передали Севпечати — отделению, обслуживающему северо-западные области).
Все это хозяйство находилось в плачевном состоянии: сказывалась разруха, вызванная гражданской войной. Производство пластинок почти остановилось: заготовленное впрок импортное сырье — шеллак, основной компонент граммофонной массы, без которого пластинку не сделаешь, подошло к концу.
Руководители Центропечати приняли единственно возможное решение: приступить к выпуску новых дисков, использую так называемый скрап - бой уже отпечатанных пластинок. Московские запасы старых записей почти на нуле, но в Апрелевке лежали нетронутые горы пластинок и двух-, и трех-, и пятилетней давности. На Апрелевку-то и пал жребий.
Б. Малкин вспоминает, что с самого начала восстановления этой фабрики «Владимир Ильич проявлял очень большой интерес к ее работе и всячески помогал нам наладить это сложное, трудное дело, прося немедленно его известить, когда можно будет приступить к записи речей». И вот этот день настал.
Во второй половине марта из Банковского переулка, где когда-то находилась студия «Метрополь рекорд», в Кремль доставили громоздкий звукозаписывающий аппарат с подставкой—деревянными козлами и двумя рупорами: один для исполнителя, другой для прослушивания. Аппарат подняли на второй этаж знаменитого казаковского Сената, где разместился Совнарком, и установили в небольшом Митрофаньевском зале, помещении темноватом и неотапливаемом, но свободном от заседаний (в прошлом веке зал этот прославился скандальным процессом над игуменьей Митрофаньей, ловко подделывавшей завещания).
Вместе с «техникой» в Митрофаньевский зал прибыли сотрудники Центропечати, а также звукорежиссёр, или, как тогда говорили, «тонмейстер», Оскар Блеше и инженер Кибарт. Один из основателей «Метрополь рекорда», германский подданный Кибарт, выполнял в Центропечати роль иностранного специалиста, едва ли не первого из таковых, привлеченных Советской властью к сотрудничеству на договорных началах».
Когда аппарат был опробован и подготовка к записи закончилась, Ленин с листочками в руках спустился в зал из своего рабочего кабинета. Все, в том числе и сам Владимир Ильич, заметно волновались.
Поздоровавшись с присутствующими, Ленин попросил объяснить, как будет проходить запись. Ему рассказали, на каком расстоянии от рупора нужно находиться, попросили говорить четко, не торопясь. Договорившись о том, какую речь Ленин произнесет первой, спросили, не станет ли Владимир Ильич возражать, если каждое его выступление будет объявлять диктор — находящийся тут же Давыдов — для слушателей, особенно неграмотных, так будет лучше. Ленин эту идею поддержал.
На аппарат устанавливается восковой блин. Тишина. Через несколько секунд раздается команда: «Готово!» Затем вторая, уже для диктора: «Начали!» Давыдов произносит в звукособирающую трубу: — Памяти скончавшегося председателя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета товарища Якова Михайловича Свердлова. Слово товарища Ленина!
Небольшая пауза, во время которой Владимир Ильич встает ближе к аппарату, и вот уже в рупор летит его голос:
«Памяти председателя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета товарища Якова Михайловича Свердлова.
Кто работал изо дня в день с товарищем Свердловым, тем особенно ясно, что его исключительный организаторский талант обеспечивал нам то, чем мы гордились с полным правом. Он обеспечивал возможность дружной, целесообразной организованной работы, которая была бы достойна организованных пролетарских масс, той работы, без которой не могло бы быть успеха и которая всецело отвечала потребностям пролетарской революции...»
Ленин заканчивает свою речь. Длинная пауза, а затем звучит команда: «Стоп!» Восковой блин бережно снимается с аппарата — ему предстоит длинный путь в Апрелевку, в гальванное отделение, где будет изготовлен металлический оригинал, позволяющий проверить, удалась ли запись.
Запись удалась: голос Ленина звучал ярко, живо, убедительно. Но, как часто бывает я начале любого дела, не обошлось без накладок: на пластинке — редкий случай! — оказались зафиксированными не только дикторское объявление и сама речь Владимира Ильича, но и все начальные и конечные технические команды! Переписать диск не представилось возможным — так и печаталась пластинка, воспроизводящая атмосферу первой записи передвижной студии Митрофаньевского зала.
Тогда же, в конце марта, Ленин записал на граммофонные пластинки еще шесть речей. В Полном собрании сочинений Ленина, где публикуются тексы этих речей, указывается только одна конкретная дата — «29 марта», стоящая под рукописью «Обращения к Красной Армии». Когда же записаны остальные?
В первом номере журнала «Советское фото», вышедшем в 1926 году, нахожу воспоминания Л. Леонидова, возглавлявшего фотоотдел Центропечати и присутствовавшего на тех мартовских записях.
Митрофаньевский зал. Холодно. Ленин, известно, не любил жарко натопленных помещений и настоятельно просил, чтобы температура в его рабочем кабинете и квартире равнялась 14 градусам, но тут значительно холоднее.
«Расставив аппарат и подготовив магний (было темно),— вспоминает Леонидов,— я дожидался конца записи, во время которой Владимир Ильич пришел в очень доброе настроение, случайно оговорившись в рупор.
Речь шла о революции в Венгрии. Владимир Ильич начинает:
— Товарищи, этой ночью по радио из Венгрии товарищ Бела Кун сообщил мне о происшедшем там перевороте. Товарищ Радио Кун...
И тут же сам расхохотался вовсю... Заведующий записью тов. Бронштейн прервал запись и предложил:
— Владимир Ильич, хотите послушать, что вы сказали?
Затем он поставил мембрану. Воск точно передал голос, смех и «Радио Куна». По детски расхохотавшись, Владимир Ильич не смог закончить этой речи и лишь сквозь смех произнес:
— Вот я и испортил всю венгерскую революцию! Это удивительно! Я в первый раз слышу свой собственный голос. Впечатление такое, что говорит не то еврей, не то француз.
И Владимир Ильич продолжал добро посмеиваться. Как известно, Владимир Ильич выговаривал, грассируя букву «р».
Я воспользовался хорошим настроением Владимира Ильича и попросил его сняться. Каракулевая шапка у него была надвинута на лоб, пальто накинуто на плечи; усталое, бледное лицо.
- Я простужен, — ответил он, - Здесь холодно, я пальто снять не могу. Давайте уже и другой раз.
Я не повторил своей просьбы, не настаивал, но, очевидно, изумительно чуткий Владимир Ильич заметил огорчение, невольно отразившееся на моём лице, и тут же сказал:
— Ну, хорошо! В пальто хотите? Снимайте, только недолго.
И, надев пальто в рукава, Владимир Ильич поправил шапку. Я наскоро, волнуясь, чтобы не задержать Владимира Ильича сделал снимок».
Если воспоминателю не изменила память, то первая фраза, которую произнес Владимир Ильич перед рупором, была: «Товарищи, этой ночью по радио из Венгрии товарищ Бела Кун сообщил мне о происшедшем там перевороте». Ленин, как мы знаем из биографической хроники, беседовал с Бела Куном ночью 23 марта, следовательно, в тот же день и «наговорил» свою пластинку, посвященною этому событию! Но вот какая деталь: в тексте ленинской речи, расшифрованной по грамзаписи, фразы, приводимой Леонидовым, нет. Удивляться этому не надо; по всему видно, Ленин заранее свое «Сообщение» не писал. Поэтому при повторном варианте записи «Сообщения» на граммофонный диск Ленин мог изменять начало своего выступления, чтобы избежать соседства «Бела Куна» с «радио». Кроме того — послушайте ленинскую речь,— в ней есть место, подтверждающее, что Леонидова память действительно не подвела.
«Два дня прошло,— говорит Ленин,— и мы вполне убедились в том, что венгерская революция сразу, необыкновенно быстро стала на коммунистические рельсы». Два дня с момента провозглашения Советской власти в Венгрии, а оно, как известно, произошло 21-го. Очевидно, запись ленинского «Сообщения» можно датировать 23 марта.
К сожалению, многие пишущие о звуковой Лениниане, оставляют в стороне анализ ленинских: граммофонных дисков — в том виде, в каком они появлялись при жизни Владимира Ильича.
Лидия Александровна Фотиева, работавшая в первые годы Советской власти секретарем В. И. Ленина и одновременно секретарем Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны, в своей книге воспоминаний пишет: «В документах и указаниях Ленина нельзя найти ничего случайного. Каждое, казалось бы, частное указание или предложение, каким бы малым оно ни было, каждая как будто мимо-ходом оброненная фраза связаны у Ленина с общим планом, общей целью. Частное у Ленина есть неотъемлемая деталь общего плана...»
Это замечание приобретает особую цену, когда обращаешься к ленинским дискам. Автору представилась редкая возможность прослушать ленинские записи в первозданном виде, такими, какими они были сделаны Центропечатью.
Помните, как начинается первая пластинка с записью Ленина, посвященная памяти Свердлова? Диктор сначала произносит название ленинского выступления, затем объявляет: «Слово товарища Ленина»— и Владимир Ильич вдруг сам повторяет название еще раз, чуть скорректировав его. Это был единственный случай, когда название записи прозвучало на пластинке дважды. Не потому ли, что диктор сказал «Памяти скончавшегося… Свердлова», а Ленин хотел исправить эту явную оговорку: ведь сама формула «памяти» уже подразумевает, что речь пойдет о человеке, ушедшем из жизни.
В силу своего отношения к делу Ленин не мог оставаться безучастным к тому, как объявляют его выступления, как представляют его слушателям. Для него и здесь не было мелочей.
Вот несколько показательных примеров.
— «Третий, Коммунистический Интернационал»,— говорит диктор. Слово товарища Ленина».
— «Обращение к Красной Армии». Речь товарища Ленина» — так начинается пластинка, на которой записано большое ленинское выступление, названное не случайно «речью», — она занимает обе стороны диска. Прослушав первую сторону, переворачиваем пластинку и снова слышим голос диктора.
— «Обращение к Красной Армии,— и тут же предупредительное пояснение: — Продолжение речи товарища Ленина».
— «О погромной травле евреев»,— называет диктор другое ленинское выступление, и продолжает: — Речь Председателя Сонета Народных Комиссаров товарища Ленина».
Думается, и здесь не было случайностью, что Ленин на этой пластинке был представлен слушателям в качестве главы Советского правительства. Говоря об антисемитизме, Владимир Ильич расценивал его как орудие государственной политики царизма, как средство, при помощи которого капиталисты стоящие у власти в других странах, стремятся отвлечь рабочих от настоящего врага. Тот факт, что Ленин сделал это от имени Председателя Совнаркома, имел принципиальное значение: тем самым еще раз подчеркивалось, что Советская власть исключает из своего обихода всякую национальную вражду между народами, к разжиганию которой прибегали и продолжает прибегать империалисты.
Или, наконец, знакомая нам запись о победе в Венгрии в марте 1919 года Советской власти. В собрании сочинений она названа так: «Сообщение о переговорах по радио с Бела Кун». Послушаем диктора, говорившего, напомним, в присутствии Владимира Ильича:
— «Сообщение товарища Ленина о переговорах по радио с венгерским вождем коммунистов, бывшим военнопленным в России товарищем Бела Кун».
Обратим внимание: во-первых, не «слово, не «речь», а «сообщение» — Ленина, очевидна, заботила и жанровая природа его граммофонных записей; во-вторых, привнесение в заголовок сведений о том, кто такой этот человек с непривычно звучащим иностранным именем, явно незнакомым большинству потенциальных ленинских слушателей, определенным образом настраивало их («венгерский вождь коммунистов» «был военнопленным», «товарищ» — свой человек!), избавляло Ленина от пространного вступления и позволяло сразу приступить к сути своего «сообщения».
Те, кому довелось не только слушать, но и держать в руках пластинки с записями речей Ленина, выпускавшиеся более шестидесяти лет назад, могут получить дополнительную информацию н визуально: на так называемом «зеркале» — остающемся свободным пространстве между последним витком записи и этикеткой — можно рассмотреть монограмму тонмейстера Оскара Блеше, надпись «Ленин», сделанную латинскими буквами, и обязательный матричный номер.
Серия ленинских пластинок 1919 года — семь речей (одна, напомним, в двух частях) — заняла восемь номеров: с 001 по 008 — и открыла вышедший в том же году первый каталог советских граммофонных записей.
Но известно, что в ту пору, когда Ленин только приступил к записи своих речей, я Петрограде на вечере, посвященном первой годовщине Комиссариата печати, агитации и пропаганды, уже звучали пластинки с выступлениями революционных ораторов. Пластинки эти тоже вошли в первый советский каталог: «Два пути» (010) и «К работницам» (015) А. Коллонтай, «Для чего нужна нам Красная Армия» (016 и 017) Н. Подвойского, «На смерть Карла Либкнехта и Розы Люксембург» (020) А. Луначарского...
Да, записаны они были раньше ленинских дисков, Анатолий Васильевич Луначарский выступал перед звукособирающим рупором в феврале, как следует из текста его речи. Александра Михайловна Коллонтай и того раньше – в дневниках за январь 19-го года она писала: «Недавно пришлось говорить две речи для советской граммофонной пластинки. Говорил также симпатичный пролетарский поэт Кириллов. Снимались вместе с Подвойским, которого я очень уважаю и ценю».
Очевидно, работники Центропечати не рискнули начать такое новое и ответственное дело, как создание революционной пластинки с записей речей Ленина и решились на этот шаг, когда убедились: получается. А для ленинских записей зарезервировали начальные номера первого советского каталога.
В начале апреля 1919 года в печати появились сообщения о записях В. И. Ленина на пластинки, и вскоре агенты Центропечати повезли ленинские диски во все концы страны. За речами Ленина в Москву прибывали крестьянские ходоки. В Центропечати, в организованном к тому времени новом отделе «Советская пластинка», им немедля заводили граммофон, и ходоки внимательно вслушивались в голос Ленина. «Вот это нам и нужно. У нас в деревне этим речам верят больше, чем газете»,— обычно говорили нам крестьяне-ходоки»,— свидетельствовали работники Центропечати. Их воспоминания содержат и другое характерное признание: «В многочисленных письменных обращениях к нам крестьяне так и писали, что «если мы не можем видеть Ленина, то хотим слышать его голос».
Речи Ленина звучали в красных уголках фабрик и заводов, их слушали на митингах и собраниях, проигрывали на улицах и площадях с агитационных машин, в кузове которых был установлен граммофон. Их направляли в части Красной Армии.
Военком 459-го стрелкового полка 51-й Перекопской имени Моссовета стрелковой дивизии К. Телегин вспоминал как о самом дорогом и необходимом подарке — пластинке с записью Ленина «Обращение к Красной Армии», которую к 7 ноября 1919 года прислали фронтовикам питерские рабочие.
«Апрелевка» печатала ленинские диски тиражами в десятки тысяч, а спрос на них удовлетворить все не удавалось.
В музее нынешнего Апрелевского ордена Ленина завода грампластинок выставлен любопытный экспонат — «Протокол заседания контрольной комиссии по делам Апрелевской фабрики «Советская пластинка». Помечен — 18 декабря 1919 года. Как следует из этого документа, комиссия проявила обоснованное беспокойство состоянием производства: новое сырье не поступало, а запасы скрапа были не вечны. Члены комиссии предлагали остановить фабрику на несколько дней, чтобы учесть остатки, проверить отчетные данные и установить на пластинки цены — до той поры граммофонная продукция Центропечати, приравнённая к агитлистовкам, подлежала не коммерческой реализации, а бесплатному распределению.
Созданные на Апрелевской фабрике в начале 1920 года партийная, а затем комсомольская ячейки объявили изготовление грампластинок с записями речей Ленина почетным для каждого рабочего заказом.
Михаил Кольцов, в ту пору начинающий журналист, в одном из своих ежедневных репортажей с VIII съезда Советов (их удалось разыскать в уникальном издании — в съездовских бюллетенях) рассказал об удивительном событии — советской ярмарке, первой в истории нашей страны выставке достижений народного хозяйства, открывшейся в декабре 1920 года в Доме союзов.
«Главное в этой выставке, что она живая, настоящая, а не выдуманная, не высосанная,— писал Кольцов.— В семи или восьми залах не оставлено на одного свободного вершка. Все густо загромождено образцами советского производства. Проходишь и видишь:
У нас все-таки фабрикуют какие-то кожаные и фибровые чемоданы.
Делают недурные граммофонные пластинки. Электрические приборы.
У нас печатается много книг, из которых ни одна не лишена права называться книгой».
Перечислив экспонаты, Кольцов заключает: «Первые плоды, первые всходы новой эры видим в залах Дома союзов, и поэтому покидаешь их с радостью. По лестнице спускаются делегаты, возбужденные, говорливые, тяжело нагрузившись большими драгоценными пакетами с советской литературой, советскими значками, советскими пластинками...»
В драгоценных пакетах, что уносили с собой делегаты, находились две новые пластинки Ленина: на одной (с двух сторон) — речь «О работе для транспорта», на другой — две речи: «О трудовой дисциплине» и «Как навсегда спасти трудящихся от гнета помещиков и капиталистов». Владимир Ильич произнес их для граммофона в том же 20-м году, только весною.
Заметим в скобках, что речь «Как навсегда спасти трудящихся от гнета помещиков и капиталистов» долгие годы традиционно относили к записям, сделанным Лениным в 1919 году. «Каталог граммофонных пластинок за 1923/24 годы производства фабрики «Пятилетие Октября» (уникальная книжечка с таким длинным названием хранится в Библиотеке имени Ленина) вносит разъяснение. На его страницах указаны следующие ленинские речи, отсутствующие в первом, 1919 года, каталоге «Советской пластинки»:
227 б — О работе для транспорта, часть I.
227 а — О работе для транспорта, часть II.
228 — О трудовой дисциплине.
229 — Как навсегда спасти трудящихся от гнета помещиков и капиталистов.
Матричный номер последней записи, тщательный анализ ее содержания, как и акустические данные, свидетельствуют о том, что речь эта была произнесена перед звукозаписывающим аппаратом в 1920 году.
В те мартовские дни 1920 года Ленин (так указано в Биографической хронике) как раз просмотрел свою брошюру «Очередные задачи Советской власти», изданную двумя годами ранее.
«Веди аккуратно и добросовестно счет денег, хозяйничай экономно, не лодырничай, не воруй, соблюдай строжайшую дисциплину в труде,— именно такие лозунги... становятся теперь, после свержения буржуазии, очередными и главными лозунгами момента»,— писал Владимир Ильич. Мысль о переходе Советской страны к решению важнейших хозяйственных вопросов не только легла в основу ленинского доклада на IX съезде партии, сделанного вечером 31 марта, но и спала сквозной во всех речах Владимира Ильича, произнесенных для грамзаписи в один из последних мартовских дней двадцатого года!
«Мы победили на фронте кровавой войны.
Мы победим на фронте бескровном, на фронте труда».
Удивительно, что до сих пор не прокомментированы пометки, сделанные Лениным на страничках текстов двух его речей, записанных в числе других для граммофона в 1921 году. Факсимиле этих рукописей были опубликованы в десятом номере «Огонька» за 1924 год.
На одном листочке с речью «О продовольственном налоге или продналоге» Ленин пометил: «2 1/4 минуты. Можно 2 3/4». На другой, где набросан автограф речи «О концессиях и о развитии капитализма»,— «2 3/4 минуты». Рядом, уже другом почерком, проставлены номера: в первом случае «№ 288», во втором — «№ 291». И они на первый взгляд ничего не проясняют.
А дело все в том, что в те годы в грамзаписи существовали свои строгие законы: длительность звучания одной стороны пластинки — той самой, хрупкой, бьющейся, неизвестно почему называемой «грандом», размером 25 сантиметров по диаметру, стремительно вращающейся со скоростью 78 оборотов в минуту, — не должна была превышать трех минут.
Владимиру Ильичу сообщили об этом, и он очень волновался, когда на пробных, «черновых» записях ему не удавалось «уложиться» в регламент.
— Мне не хочется, чтобы пропадала хотя бы одна секунда,— говорил он инженеру, проводящему запись.— Вот вы увидите, я в следующий раз специально подготовлюсь.
«И вскоре,— свидетельствует очевидец,— Владимир Ильич поразил всех нас той исключительно тщательной и внимательной подготовкой к записям, которую он проявил».
Ленин подсчитал, сколько слов в среднем он произносит в минуту, добился определенного темпа речи и перед каждой записью с хронометром в руках прочитывал каждое приготовленное для пластинки выступление, добиваясь при этом, чтобы длительность звучания не превышала установленной нормы.
Б. Малкин писал, что Владимир Ильич, «являясь на все последующие записи со специально составленными речами, удовлетворявшими всем техническим требованиям, очень радовался, когда произнесенная им речь укладывалась ровно в три минуты».
Но почему на рукописи одной речи значится не «3», а «2 3/4 минуты»? И почему Ленин, определив, что другая его речь звучит только 2 1/4 минуты, добавляет: «Можно 2 3/4 не «3»? Нет сомнений, что Ленин, фиксируя длительность своей речи, предусмотрительно оставляет не менее 15 секунд для дикторского объявления, которое, конечно же, тоже входит в «звуковой объем» диска.
Замечу в скобках еще об одной, до сих пор оставшейся без внимания детали, свидетельствующей о ленинской требовательности к каждому произнесенному им слову. Первые фразы речи «О продовольственном налоге или продналоге» Ленин сначала написал так: «Продовольственная разверстка заменена продналогом. Издан об этом декрет ВСЕЦИКом». Но в таком виде вторая фраза Ленину чем-то не понравилась, и он, очевидно во время репетиции, меняет порядок слов, аккуратно проставив над ними номера. Теперь фраза приобрела такой вид: «Декрет об этом издан ВСЕЦИКом».
Последний раз Ленин записывался на пластинки в апреле 1921 года. На этот раз Владимира Ильича пригласили в студию, оборудованную в самой Центропечати, располагавшейся на Тверской, 38, в здании «Большой московской» гостиницы (ныне — гостиница «Центральная» по улице Горького, 12).
В тот день 25 апреля (дата эта стоит под двумя рукописями последней серии речей Ленина для пластинок) Борис Федорович Малкин заехал за Лениным в Кремль.
«Когда мы спустились вниз,— вспоминал Малкин,— Ильичу была подана его машина. «Зачем же вам на двух машинах ехать, я поеду с вами»,— обратился он ко мне и свою машину отпустил. «Только у меня к вам будет большая просьба,— как-то смущенно и виновато обратился ко мне Ильич.— Вы уж, пожалуйста, доставьте на вашей машине и обратно в Кремль...»
Мы все улыбнулись».
В студии Центропечати Владимира Ильича ждала напряженная работа — он произнес у рупора пять речей, затрата на это менее часа!
Л. Леонидов, ждавший, как обычно, конца записи, установил свой аппарат на штатив и приготовился к фотографированию. «В то же утро,— писал он,— Владимир Ильич не отказался сняться в группе сотрудников, записывающих его речи для граммофона, несмотря на то, что каждая минута у Владимира Ильича была рассчитана».
Пока фотограф рассаживал группу, к Владимиру Ильичу подошел иностранный специалист по звукозаписывающим аппаратам Кибарт, тот самый, что в 1910 году вместе с двумя компаньонами основал «Метрополь рекорд». Кибарт, обратившись к Ленину по-немецки, пожаловался на нарушение договора, заключенного с ним: обещали платить жалованье в иностранной валюте, а он получает «руссише папирбонен» (русскими бумажными чеками).
Владимир Ильич был крайне возмущен услышанным. Отозвав в сторону заведующего отделом «Советская пластинка», он сказал ему:
— Если товарищ иностранец не будет в трехдневный срок удовлетворен, то вы сядете в тюрьму и будете сидеть до тех пор, покуда научитесь договоры выполнять!..
В то утро Владимир Ильич расспрашивал сотрудников Центропечати, как идут дела с агитационной пластинкой. Он набросал несколько актуальных тем и составил список кандидатур, которые могли бы произнести речи для граммофона. (Ленин вместе с Калининым и Коллонтай входил в редакционную коллегию отдела граммофонной пропаганды.)
— Обязательно нужно записать всероссийского старосту,— сказал Владимир Ильич и тут же сам позвонил Михаилу Ивановичу и попросил его подготовить несколько речей для крестьян.
Интерес Ленина к пластинке никогда не сводился к общим разговорам или общим пожеланиям, которых, кстати, он не переносил. Ленин хотел знать конкретные факты: куда отправляются пластинки, как они тиражируются и сколько оттисков можно «продублировать» с одной матрицы, удается ли пересылать пластинки, чтобы охватить как можно больший круг слушателей, и требовал точного, с цифрами, доклада.
Первый комплект пластинок с голосом Ленина полностью представлен, как уже говорилось, в первом советском каталоге 1919 года. Во втором «Каталоге граммофонных пластинок за 1923/24 годы производства фабрики «Пятилетие Октября» значатся ленинские записи девятнадцатого года, две пластинки двадцатого и... ни одной двадцать первого.
В чем же дело? Ведь сии были записаны, н цифры на листочках рукописей (помните? — «288», «291») означают, что записи получили матричные номера. Да и современники утверждают, что ленинские пластинки двадцать первого года — две о продовольственном налоге (№ 288 н № 209), «О потребительской и промысловой кооперации» (№ 290), «О концессиях и о развитии капитализма» (№ 291) и, наконец, «Беспартийные и Советская власть» (№ 292) распространялись агентами Центропечати.
«Речь о продналоге,— сообщал журнал «Огонек»,— имела большой успех в деревне и в Красной Армии — и «Советскую пластинку» приезжали специальные ходоки за этой именно речью, производившей большое впечатление на крестьян». Б. Малкин с гордостью отмечал, что «две речи Владимир Ильич приготовил еще до написания своей брошюры о продналоге, и эти речи имели колоссальное распространение. С изготовлением пластинок Владимир Ильич нас всячески торопил: «Нужно во что бы то ни стало скорее оповестить деревню»,— и он был прав».
О последней ленинской записи известна такая подробность, сообщенная заведующим Центропечатью: «У нас испортился в это время записывающий аппарат, и запись пришлось отложить на несколько дней, а Владимир Ильич все время нас торопил».
Аппарат с дореволюционным стажем нуждался в ремонте и реконструкции, а изношенный рекордер системы Джонсона, нарезавший звуковые дорожки,— если не в замене, то хотя бы в модернизации. Но перед Центропечатью встала и другая проблема: на чем писать? Запас «восков» — тех самых «исходных» блинов, на которые и ложатся звуковые дорожки,— истощился: к апрелю 21-го года сумели сделать почти три сотни новых записей, а каждая из них требовала далеко не одного «воска» — редкое выступление обходилось без дублей.
Отменить из-за отсутствия сырья ленинскую запись уже приготовленных речей на самые животрепещущие темы дня?! Такое даже не мыслилось.
И центропечатьевцы пошли на риск. В кладовых фабрики, которую теперь в шутку называли «фабрикой бывших братьев Патэ», обнаружили немало восковых заготовок — позарез необходимых восковых «блинов», но иного размера — огромных, тяжелых, предназначенных для выпуска пластинок диаметром в 30 сантиметров, так называемых «гигантов».
На них-то и отважились записать пять речей Ленина, отважились, не будучи уверенными, выдержит ли почти двойную тяжесть аппарат-старичок, даст ли нужное число оборотов. Отважились в последний момент и, быстро проведя контрольный сеанс, даже не успели предупредить Владимира Ильича, что длительность каждой его речи можно увеличить: одна сторона «гиганта» звучит не три, а целых четыре минуты.
Но когда речи записали, проблемы не кончились. Пластинками тридцатисантиметрового диаметра Центропечать до той поры никогда не занималась, для них в 21-м году не было приспособлено оборудование и на Апрелевке.
И тогда вспомнили о петроградской фабрике. Работники Севпечати, распоряжавшиеся ею, согласились принять заказ особой важности, и аккуратно упакованные пять восковых блинов, каждый в отдельном футляре, отправились в сопровождении сот-рудника отдела «Советская пластинка» в город на Неве, в Полюстровый переулок.
Каким чудом на почти бездействующей фабрике бывшего Русско-американского общества удалось изготовить металлические оригиналы, остается загадкой. Но вскоре здесь же приступили к печати «гигантов» с ленинским голосом, украшенных этикеткой «Советская пластинка. Севцентропечать — Петроград»,— записей, которых так ждала вся страна.
Очевидно, основного сырья — шеллака, скрапа, да и производственных мощностей хватило петроградцам только на небольшой тираж ленинских записей. Официальный документ, подписанный два года спустя, в сентябре 1923-го, председателем Высшего Совета Народного Хозяйства, сурово констатировал: «Севпечать за отсутствием денежных средств не могла восстановить фабрику, вследствие чего и был вынуждена передать ее Отделу аренды, концессией закрытых заводов при Северо-западном промбюро Постановлением Президиума Севзаппромбюро фабрика «Советская пластинка» предназначена к ликвидации, а ее имущество и оборудование к передо в Госфонд».
Из составленного тогда же «Перечня материалов и оборудования находящихся на простойной фабрике» видно, что передавать в Госфонд было фактически нечего. На предприятии сохранились: «пресс эксцентрический, малый, типа приводного — один, станок полировальный — один, медведка для дыр — одна...» Да на складах Севпечати лежали двадцать девять граммофонных механизмов и триста рупоров к ним. И это все! Ни матриц, ни пластинок на фабрике уже не было. Куда исчезли матрицы, с которых печатали ленинские пластинки, записанные в 21-м году, почему их не отправили в Москву, не сохранили, сегодня сказать невозможно.
В воспоминаниях одного из работников Центропечати есть характерное признание: «Мы радовались каждому новому соприкосновению в работе с Владимиром Ильичом, трепетали перед каждой новой темой, им передаваемой в рупор, но меньше всего призадумывались над тем, что мы так преждевременно увековечиваем его голос».
Итак, мы выяснили, как случилось, что ленинские записи 1921 года не попали в Московский каталог. Тираж их на петроградской фабрике был столь незначителен, что еще сравнительно недавно все эти диски считались утраченными.
Но вот 29 апреля 1970 года «Правда» сообщила, что ленинградская школьница Таня Новикова наткнулась в заброшенном чемодане своего деда на три старые пластинки. Отец Тани, Валентин Васильевич, рассказал:
«Я эти пластинки помню с 1935 года. Хранил их бережно, даже в блокаду не пострадали. Но, понимаете ли, не предполагал, что таких записей больше нигде нет. А недавно мне попался старый номер журнала «Радио» со снимком — Владимир Ильич у рупора звукозаписывающего аппарата. Таня увидела журнал и говорит:
— Папа, в «Пионере» тоже есть такая.
Принесла. Там в конце статьи обращение: «Помогите, друзья, найти утраченные ленинские записи». И названия перечислены. Дочка спрашивает:
— Может быть, это как раз наши?
Достали пластинки из чемодана, развернули. Точно!..»
Попытаемся ответить на последний вопрос: сколько же речей Ленина было записано на пластинки?
У современных исследователей звуковой Ленинианы, как мы говорили, единства по этому поводу нет. Не проясняет картину и знакомство с мемуарами тех, кто непосредственно занимался записями Ленина для граммофона.
В 1924 году, в одной из первых публикаций после смерти Ленина, в журнале «Молодая гвардия», No 2—3, указано: «В течение трех лет (1919—1921) нам в Центропечати удалось записать тринадцать речей Владимира Ильича на граммофонные советские пластинки». Через три года в другом журнале («Издательское дело», № 11) сообщается другое: «Около 15 речей Владимира Ильича нам удалось записать». Год спустя в сборнике «Ленин в зарисовках и воспоминаниях художников» появляется новое число — 16. Но уже в 1936 году в газете «Советское искусство» (21 января) количество речей, записанных Лениным на пластинку, вновь снижается до 15, теперь, правда, без всяких оговорок.
Во всей этой пестроте сведений, указанных одним человеком - заведующим Центропечатью,— была непонятная неопределенность в деле, неопределенности не терпящем, чувствовалась какая-то фигура умолчания. Ну, хорошо, думалось, при первой публикации не удалось провести точного подсчета, но в чем причина дальнейших колебаний: от «около 15» к уверенному «16», а затем внезапное возвращение к прежнему.
А если оставить все это и посмотреть на данные, которые хорошо известны: 1919 год — семь речей, 1920-й—три, 1921-й — пять. Значит, всего—15! Но однажды заведующий Центропечатью назвал в числе тех пластинок, что Ленин записал в 1920 году, выступление «О Советской власти». Шестнадцатая речь? Такое название в списке ленинских дисков действительно не значилось. Но зато всем хорошо известна пластинка Ленина 1919 года «Что такое Советская власть?». Очевидно, воспоминатель описался, неумышленно перепутал и название популярной речи и год ее записи, решили исследователи.
И опять что-то настораживало: не слишком ли много описок?
А тут еще, сравнительно недавно, в 60-х годах, версия о шестнадцатой речи снова всплыла на поверхность! Центральный Государственный архив звукозаписей СССР получил письмо, на этот раз от сына одного из сотрудников отдела граммофонной пропаганды Центропечати. В этом письме утверждается, что количество речей Ленина на пластинках равняется ровно шестнадцати. И среди них снова называется речь «О Советской власти».
Было ли так на самом деле? Архивные розыски позволили наконец пишущему эти строки приподнять завесу.
В конце 1921 года Центропечать как организация, выполнившая свои задачи, была ликвидирована. А бывший отдел «Советская пластинка» перешел в ведение Народного комиссариата просвещения, в распоряжение существовавшего при Наркомпросе учреждения с таинственным названием Госпросснаб, что при переводе на обычный язык означало: Государственное снабжение школьно-просветительным имуществом на коммерческих началах.
Госпросснаб «Советскую пластинку» реорганизовал и уже в феврале 1922 года вместо нее создал объединение «Грампластинка», которому предстояло решить сложнейшую задачу — возродить замершее из-за разрухи и отсутствия сырья производство граммофонных дисков, причем возродить на новой хозрасчетной основе (в стране осуществлялся нэп).
Какие чудеса изобретательности проявили руководители объединения, представить трудно, но уже в ноябре того же года москвичи рассматривали пластинки с новыми этикетками: на фоне дымящихся заводских труб и крутящихся ветряных мельниц, на самом полюсе земного шара восседал мужчина в кепочке, одной рукой обнимая граммофон с расписной трубой, другой — накручивая его пружину. Это была продукция торжественно открытой в день 7 ноября фабрики на Бахметьевке, получившей вскоре наименование « Первой государственной граммофонно-пластиночной фабрики «Пятилетие Октября».
Предприятию этому, возобновившему печать и ленинских записей, предстояло выполнить ответственное задание.
3 марта 1924 года на заседании коллегии Наркомпроса был поставлен вопрос «Об использовании записей речей товарища Ленина и других вождей революции». Обсуждение завершилось принятием постановления, важнейший пункт которого требовал: «Немедленно снять копии со всех оригиналов записей речей тов. Ленина в количестве двух с тем, чтобы один экземпляр хранить в институте тов. Ленина, а другой в Архиве Октябрьской революции; оставить самые оригиналы для дальнейшею использования на фабрике».
Постановление это получили руководители существовавшего при Наркомпросе Музыкального треста, называемого Музпред (по-русски: «Объединение музыкальных предприятий»), в который к тому времени вошла и фабрика «Пятилетие Октября». Она-то и приступила к практическому осуществлению вышеназванной директивы.
Но остановимся на минуту. Посчитаем сами, сколько металлических оригиналов ленинских речей должно было быть на фабрике, если исходить из опубликованных двумя каталогами данных. В 1919 году записано семь речей, которым соответствует восемь оригиналов (одна речь — «Обращение к Красной Армии» была «двухсторонней», то есть размещалась на двух оригиналах). В 1920 году — три речи и, соответственно, четыре оригинала (и на этот раз одна речь — «О работе для транспорта», занимала две стороны пластинки). Оригиналов 1921 года, как мы знаем, в Москве вообще не было. Следовательно: 8 + 4 — 12. Запомним это число — таким количеством оригиналов должна была располагать фабрика «Пятилетие Октября» — и продолжим.
Через месяц с небольшим после получения директивы в правление Музпреда пришла с фабрики бумага. Архивы сохранили этот документ. Страничка текста с несколькими подписями. Шестьдесят один год она пролежала без движения. Бережно сохраняемая, даже не пожелтевшая, как положено, от времени, молчала, многое зная. Ее нельзя читать без волнения.
«Настоящим фабрика «Пятилетие Октября» доводит до Вашего сведения, что из произведенной записи тов. Ленина в Центропечати техником О. Г. Блеше в количестве 13 номеров, каковые поступили в дальнейшую обработку на фабрику, находящуюся на станции Апрелевка, вышло годными только 12 номеров.
По наведенным нами справкам у рабочих, работавших на фабрике в Апрелевке в 1920 году, т. т. Каштанова П. А. и Хазикова Р. И., выяснилось, что во время процесса последнего первого оригинала на второй оригинал произошло повреждение контрозаписи вследствие большой проводимости тока, от чего контрозапись первого оригинала подгорела и пришла в негодность.
Объясняется это тем, что, вероятно, реостат был неисправен и пропускал ток больше нормального.
Директор-распорядитель Б. Ефимов. Заведующий гальванопластическим отделом В. Кернер».
И ниже приписка: «Мы, нижеподписавшиеся Каштанов и Хазиков все вышеизложенное относительно порчи оригиналов записи тов. Ленина своими подписями подтверждаем». И две подписи.
Роман Иванович Хазиков — коммунист, кадровый рабочий с дореволюционным стажем. Работал на «Метрополь рекорде» со дня его основания — он и родился в деревне неподалеку от Апрелевки. А в 18-м году, когда Центропечать восстановила на бывшем «Метрополь рекорде» производство, возглавил гальванический участок. Павел Каштанов тоже на Апрелевке с ее открытия, работал в прессовом отделении и в 18-м году активно помогал возрождению фабрики. Был одним из тех, кто, получив «ленинский заказ», печатал на своем прессе по 150—200 пластинок за смену, то есть на 50 штук больше, чем до революции. Хорошие все люди.
П. П. Ефимов пришел на фабрику «Пятилетие Октября» совсем недавно, директором его назначили 25 марта 1924 года. В. А. Кернера поставили заведовать гальваникой на год раньше, когда-то он был помощником главного инженера фабрики компании «Пишущий Амур». Оба они ни при чем.
А речь «О Советской власти», как видим, существовала, была записана.
И еще одна незадача: почему же на хранение в Институт В. И. Ленина (ныне Институт марксизма- ленинизма при ЦК КПСС) были переданы не 12, а только 11 оригиналов? Ведь двенадцатью оригиналами фабрика «Пятилетие Октября» в 1924 году располагала? Почему вторая часть речи «О работе для транспорта», означенная во всех грампластиночных каталогах 20-х годов, так и не поступила в Институт?
Очевидно, и с этим оригиналом что-то произошло, но уже не в Апрелевке. Косвенный намек на какие- то сложности с ним удается найти в письме председателя правления «Музпреда» заместителю наркома просвещения.
Письмо это долго готовили — почти два месяца прошло со дня получения нерадостного сообщения с фабрики «Пятилетие Октября» — и послали его тогда, когда 11 оригиналов (в двух экземплярах каждый) уже были изготовлены и отправлены по назначению.
«Препровождая при сем отношение фабрики «Пятилетие Октября» от 14/IV-24 г. за № 666 по поводу тринадцатой записи речи тов. Ленина,— сказано в письме,— правление Музпреда считает необходимым указать, что повреждение указанной записи произошло еще в 1920 году, когда фабрика находилась в ведении Центропечати, и таким образом установить точную причину порчи и виновных не представляется возможным.
Одновременно сообщаем, что в целях сохранения оригиналов записей речей тов. Ленина нами заканчивается изготовление двух добавочных оригиналов, каковые будут препровождены Институту Ленина и в Музей Революции по одному экземпляру».
К сожалению, это обещание не было выполнено, и два недостающих, добавочных оригинала так и не попали к адресатам.
Вспоминая о находке ленинградской школьницы, хочется верить, что где-то лежат, хранятся и те две пластинки звуковой Ленинианы, которые слушали в свое время — слушали! — наши отцы и деды. Это вторая часть речи «О работе для транспорта» (№ 227-а), выпущенная сравнительно большим тиражом па фабрике в Апрелевке в 1920 году, и «О продовольственном налоге или продналоге» (№ 288), печатавшаяся в 1921 году в Петрограде.
...Читатели «Юности», включайтесь в поиск!
В наши дни, когда записи ленинского голоса удалось реставрировать (восстановление записей Ленина — тема особого разговора), когда они выходят на долгоиграющих дисках, взволнованное слово Ильича стало достоянием миллионов.
В конце 1982 года фирма «Мелодия» выпустила новую долгоиграющую пластинку «В. И. Ленин. Речи, записанные на граммофонные пластинки в 1919— 1921 гг.». Это наиболее полное собрание. Работа над реставрацией бесценных записей продолжается. Может быть, стоит выпустить и такое издание, в котором ленинские пластинки прозвучат и с дикторскими объявлениями — так, как они звучали при жизни Владимира Ильича.