XIII. В АНГЛИЮ
Сообщение с Англией во время войны поддерживалось пароходами от Бергена до Ньюкасла, с риском наткнуться на мину, встретиться с германской подводной лодкой или военным судном и т. п. Однако эти опасности и трудности только повышали стоимость пассажирского билета, фрахта и давали добавочную прибыль владельцам судов.
Путь до Бергена по железной дороге считается одним из красивейших во всей Северной Европе. Железная лента путей вьется по горам, ущельям, проходит по берегам озер и глубоких обрывов, ныряет в подземелья и поднимается в полосу вечных снегов. Тысячи туристов ежегодно отдают дань этим красотам Норвегии.
Маленький, но весьма оживленный портовый город Берген приютился у подножия гор, по берегу бергенского фиорда — залива Атлантика. Несмотря на войну, движение судов было большое. Вся портовая жизнь, особенно отправление судов за пределы Норвегии, находилась под неусыпным контролем англичан.
Перевозкою почты и пассажиров занимались несколько небольших, малоуютных пароходов водоизмещением до 2000 тонн. Посадка пассажиров совершалась под контролем, и помимо визирования паспорта требовалась еще личная явка к особоуполномоченным для контроля над пассажирами англичанам. Там учинялся допрос и осмотр отъезжающего, и, если последний казался подозрительным, отказывали в пропуске на пароход. Этот контроль я прошел благополучно.
Отбытие парохода обставлялось некоторым секретом. По прибытии к берегам Англии выход на палубу пассажирам был воспрещен. Вход в устье реки Тайн был минирован, и всю дорогу по реке до Ньюкасла пассажиры сидели по каютам. Через сорок часов пути от Бергена пароход причалил к пристани в Ньюкасле.
Здесь опять небольшой осмотр паспортов и багажа и после всех формальностей — свободный выход в город. Направился на железнодорожную станцию и среди многочисленных лестниц, входов и выходов нашел поезд, идущий в Лондон, и через несколько десятков минут, без особой суеты, шума и звона, обычных в нашей стране, поезд плавно отправился в путь. Вагоны только первого и третьего классов, построены с удобством и рассчитаны на быстроту посадки и выхода. Каждое купе имеет свою выходную дверь непосредственно на платформу. Вагоны скользят без шума и тряски. Путь выверен, опасность от быстрой езды сведена к нулю. Всюду чистота, удобство и отсутствие суеты людской. Через несколько часов прибыл в Лондон.
В Лондоне я был несколько раз перед войною. Работал в авиационном парке (Хендонском аэродроме), ходил без работы и хорошо изучил закоптевшую от древности столицу Британии. Война еще не чувствовалась на улицах Лондона. Только в ночные часы Лондон не блистал, как раньше, огнями: на фонари были надеты колпаки или они были покрыты краской и давали свет лишь вниз — едва заметным пятном. Но всюду уже виднелось большое количество солдат.
Отыскал старого приятеля — «папашу» Харрисона — Литвинова. Устроился при его содействии и одного старика эмигранта на квартиру и сейчас же пустился в поиски работы. Утром брал газету «Daily Chronicle», где помещались требования на рабочие руки. Написал открытку и на старое место в Хендон. Направился по одному требованию токарей в Wembley (Вемблей), на автомобильный завод — отделение итальянской фирмы ФИАТ. Там встретил заведующего швейцарца, владевшего французским языком, а также несколько итальянцев-слесарей и одного англичанина, говорящих по-французски. Мое предложение своих знаний было принято, и на другой день я начал работать. По испытании я получил работу и станок «first turner» — первого токаря и шиллинг поденной платы в час. Первые дни я ездил на квартиру в Лондон, но это отнимало пару часов ежедневно, и мои новые товарищи по заводу нашли в этом же местечке комнату с обстановкой и пансионом, всего за 18 шиллингов в неделю. Рабочий день в нашем заводе равнялся 52 1/2 часа в неделю, то есть пять дней по девять с половиною часов и в субботу пять часов. Работать было очень вольно. Англичане работали не торопясь, но споро и погони над собой не любили. Отношения у меня со всеми с первых же дней были великолепные. Все рабочие узнали, что я революционер, что я противник войны, и часто у нас между станками происходили несложные споры, иногда с участием переводчика. Большая часть рабочих была членами «Объединенного общества инженеров» (Amalgamated Society of Inge-neers), то есть союза рабочих-механиков. Слово «инженер» там вовсе не означает дипломированного человека, а служит общим названием рабочих-механиков. Доступ иностранцу в этот союз до войны был чрезвычайно труден. Руководители английских тред-юнионов были большими националистами, и хотя формально союзы входили в производственные международные объединения, но это участие и подчинение решению съездов было весьма платоническим.
От заводского представителя союза я потребовал включения меня в члены союза и предъявил свои членские книжки союзов других стран. Товарищ съездил в свою «brauch» — отделение в г. Чизвике — и, приехав, разъяснил мне, что мое «знание ремесла и рабочих обычаев» дает мне право на вступление в союз, и предложил мне в ближайшую субботу явиться на собрание для окончательного приема. Неделю спустя отправляюсь в Чизвик, в отделение союза. В одном из городских ресторанов союз занимал несколько комнат. В одной из них в особом сундуке хранились дела, книги, документы и прочие ценности союзного отделения. В другой, большой, происходили собрания. Около полусотни товарищей сидели по местам, ожидая открытия. Несколько новичков ожидали торжества приема. Открыли собрание, и председатель объявил о желании вступить в союз новых товарищей. Первым кандидатом был я. Представитель нашей мастерской заявил, что я знаю хорошо свое дело, рабочие порядки и соблюдаю союзное постановление о минимальной высоте заработной платы. Председатель добавил, что я состоял уже много лет членом союзов Франции и Германии, но, несмотря на это, они должны меня ознакомить с обязанностями вступающего. Собрав у стола всех вновь вступающих, председатель открыл маленькую листовку и прочел «наставление» об обязанностях, долге и правах членов союза. После этого торжества новички становятся правомочными членами союза. Во всей обстановке торжественного приема, с намеками на таинственность сквозила глубокая старина «компаньонажа», когда ремесленные работники-«подмастерья» составляли свои тайные объединения против мастеров-хозяев.
В среде английского пролетариата, организованного в социалистические партии: 1) Британскую социалистическую партию69 и 2) Независимую рабочую партию70, а также в тред-юнионы71, война вызвала то же отношение, те же разномыслия и раскол, как и в других странах. Любимый вождь Независимой рабочей партии Кейр Харди 72, известный у нас в России как «оппортунист», оказался ярым и серьезным противником английской военной партии. Он умер в начале войны на славном посту борца против войны, и эта потеря была чувствительна для английских рабочих. Другой вождь, известный в России как «единственный марксист» в Англии, аристократ Хайдман, стал отъявленным националистом и шовинистом. Некоторые русские товарищи, имевшие с ним дела еще в эпоху 1905 — 1908 годов, отзывались о нем как о двуличном политикане. Тов. Мертенс73, с.-д., работавший в Англии, эмигрант-инженер, имел данные о том, что Хайдман состоял акционером и членом правления одной пулеметной и ружейной компании. Таким образом, его «воинственное» настроение оправдывалось и некоторым «военным» доходцем.
Огромную антивоенную работу выполняла английская Независимая рабочая партия. Помимо своих парламентских выступлений эта партия развивала большую энергию вне парламентских стен. В самом начале АНРП выпустила «манифест» об отношении к войне, в котором выразила свою пацифистскую и антимилитаристскую позицию, но не смогла дать или хотя бы наметить практический выход для рабочих из создавшегося положения.
Еженедельный журнал партии «Вождь труда»74 проводил неуклонно пацифистские лозунги против войны. Издательство партии выпустило несколько десятков названий книг, брошюр и памфлетов против войны, в которых изобличалась виновность британского правительства в бойне народов. Особенно ценной была книга «Секретная дипломатия», разоблачавшая целый ряд англо-французских махинаций против Германии. За эту работу буржуазная пресса травила независимых, обвиняла их, что они продались немцам и. т. д. Правительство арестовывало журнал, брошюры и налагало запрет на типографии, но это не останавливало независимых от дальнейшей работы. Организовывались ими и публичные собрания. Полиция всячески стремилась их срывать, мобилизовывались и подсылались хулиганы, сыщики и т. п., чтобы шумом и прочими путями не давать говорить.
Деятельность Британской социалистической партии была менее ярка. Однако же и она выпускала немало листовок для борьбы с отечественным шовинизмом. Обе партии изыскивали всяческие способы для организации международной связи.
С помощью т. Литвинова, одного из старейших эмигрантов, я познакомился с одним членом парламента, независимым социалистом Андерсоном. Он ознакомил меня с той внутрипарламентской борьбой, которую вела их партия, а также с их общей работой. Товарищ проявлял большой интерес к революционной работе в России и просил меня написать для них статью или брошюру, рисующую современное положение нашей страны.
В вопросах войны профессионалисты Англии, в значительном большинстве случаев только верхи, стали на сторону своего правительства. Генеральная федерация тред-юнионов выпустила свой манифест лакейского содержания. Под ним имеются подписи нескольких федераций. Счастливым исключением является Amalgamated Society of Ingeneers, подпись «Объединенного общества механиков-металлистов» отсутствовала.
Среди металлистов не было такого «опьяненного» национализма. Но, работая на заводе, сталкиваясь в кабачке и союзе, я был очень поражен низким уровнем политического сознания даже английских металлистов-массовиков. Когда я пришел в мастерскую после Первого мая, который я не работал, несколько товарищей приходило ко мне справляться, не был ли я болен, так как они не видели меня на работе. Я объяснил, что не работал по случаю Первого мая. Некоторые из молодежи были очень удивлены и обратились ко мне с вопросами о том, какое значение имеет Первое мая. И такие рабочие живут и работают в самом центре рабочего движения Англии — в Лондоне!
XIV. СРЕДИ РУССКИХ В ЛОНДОНЕ
Русская эмиграция, обретавшаяся главным образом в Лондоне, значительно увеличилась за время войны. Туда приехали многие из Бельгии. Притеснениясо стороны французского правительства в отношении всех русских военнообязанных побудило многих покинуть и Францию. Эмиграция дробилась на ряд партийных группировок, имевших своим «съезжем» Народный дом им. К. Маркса по улице Шарлотты. Там же помещался и беспартийный кружок им. Герцена.
Наша партийная организация потребовала от меня доклада о положении дел в России. Собравшиеся с большим интересом выслушали мои сообщения о летнем выступлении питерцев (1914) и о первых месяцах войны. Пришлось несколько раз повторять доклад на других собраниях национальных секций.
Живя около Лондона, приходилось каждодневно по газетам и настроению жителей воочию наблюдать ловкость английской буржуазии в обрабатывании «общества». Для создания сухопутной армии английская буржуазия удачно использовала свою якобы неподготовленность (unpreparednes) к войне. Эта же «неподготовленность» позволяла Ллойд Джорджу спекулировать на «миролюбии» английского правительства. Налеты «цеппелинов», немецких аэропланов и судов на побережье Англии и Лондон вся пресса старалась использовать для разжигания ненависти к немцам, и успешно.
Стачечное движение, благодаря политике «единения», проводимой верхами тред-юнионов, значительно ослабло. Этому ослаблению способствовала также уступчивость правительства и фабрикантов, наживавших колоссальные суммы. Но в лето 1915 года мне пришлось быть свидетелем ряда стачек (трамваи и др.), а также и самому участвовать в требованиях прибавки жалованья. Предприниматель согласился повысить заработную плату всех рабочих на требуемое рабочими одно пени в час (4,8 коп.). Перед этим мне удалось добиться индивидуальной прибавки в одно пени, то есть мой дневной заработок был уже 1 шиллинг и 2 пенса в час, поденно. Благодаря английской дешевизне мне удалось очень скоро восстановить порядок в одежде, обзавестись бельем и т. п., сильно потрепанным за время нелегальных скитаний. Я начинал подумывать об изыскании средств на возвращение в Россию и для нелегальной работы.
Просьбу русских и английских товарищей написать статью о положении России мне удалось выполнить. Одновременно я получил такую же просьбу и из Америки. Переписав на машинке, я отдал один экземпляр товарищам для англичан, а три экземпляра послал в Норвегию, Швецию и Америку. Результат посылки был совершенно неожиданный. Надо мною было установлено шпионское наблюдение, а один сотрудник английской тайной полиции пришел к хозяйке моей квартиры, чтобы через нее познакомиться со мною.
Однажды по окончании работ хозяйка попросила меня сойти к ней в гостиную, где меня ожидал молодой человек. Хозяйка, таинственно сведя нас, поспешила затворить дверь и оставить одних. Передо мною был англичанин, рослый малый, интеллигентный на вид, опрятно одетый. Он начал с извинений и откровенно заявил, что получил от начальства поручение совершенно необычайного характера: следить за мною и выяснить мою личность на основании написанной мною какой-то статьи. Его очень заинтересовала эта статья, арестованная военной цензурой в двух экземплярах, посланных в Швейцарию и Норвегию. Третий же — в Америку — прошел. Он получил лишь выдержки из статьи и увидел, что она направлена против царя и против войны. Я подтвердил, что это верно. Статья написана против царя и против войны. Я спросил: берет ли на себя английское правительство «защиту царя»? Сыщик поежился, сказав, что этого он не предполагает, и в получасовой беседе старался внушить мне доверие к английскому правительству. Я заявил протест по поводу ареста моих рукописей, потребовал их возврата или уведомления меня официальным путем о причинах ареста пересылаемой корреспонденции. На это сыщик заявил, что, согласно закону о защите королевства, военная цензура имеет право ареста без всякого объяснения. Я подал на почту иск об уплате за недоставленные рукописи и, будучи уже в Швеции, получил уведомление почты, что рукописи задержаны военной цензурой.
В местечке Вемблей я познакомился с т. Л. К. Мертенсом, состоявшим там под надзором как «немец». Тов. Мертенс родился в России от немецких родителей, принимал участие в революционном движении и за это был выслан в Германию, где попал на два года в солдаты, а после этого уехал в Англию. Там работал над разными изобретениями для «боевых задач» русской революции. Перед войной работал конструктором на моторном заводе Летом 1915 года некоторые из служащих предприятия повели против него, как «немца», кампанию, и директор, чтобы не показаться антипатриотом, согласился уволить его. С женой и ребенком остался товарищ без работы, окруженный негодованием и враждой мещанских патриотов местечка. Только товарищи из русской колонии поддерживали с ним сношения. Благодаря хлопотам и полурусскому происхождению т. Мертенсу удалось выбраться из Англии в Нью-Йорк.
В Лондоне встретил старого бывшего партийного агитатора и литератора Станислава Соколова (Вольского). Он пробивался уроками и был патриотически настроен. Было очень грустно видеть ценного работника, уходящего от революционных путей. Я долго спорил с ним, ездил в Брайтон, чтобы поколебать его социал-патриотизм.
Там же в Лондоне было много и других работников и литераторов: Керженцев, работавший где-то «на оборону»; Капсукас — у литовцев; Берзин75, Петерс — у латышей; Чичерин, разорвавший с ликвидаторством; Петров, ставший большевиком в Британской социалистической партии. Из ликвидаторов там был Майский и др.
В середине лета мы получили сообщение, что из Швейцарии через Францию и Англию направляется т. Бухарин Н. И. с женой. В день его приезда в Лондон я и т. Литвинов отправились на вокзал для встречи. До этого я с Бухариным знаком не был и в лицо его не знал. Литвинов тоже. Однако мы предполагали, что все-таки найдем, встретим. На вокзале все и вся было забито солдатами, их семьями, отъезжающими и провожающими. Из подошедшего поезда выходят сотни пассажиров. Все не «они», не «русские». Но вот наконец идет пара растерянных русаков, озирающихся по сторонам. Мы решаем, что это должны быть Бухарины. Подходим, здороваемся — и, действительно, это были они. Товарищи были очень удивлены, что мы отличили их среди тысячи пассажиров. Но секрет был прост. Мы узнали их по блуждающим взорам, по растерянному виду и по узелкам под мышками. Взяли их в свое местечко Вемблей и поместили у т. Мертенса. Н. И. Бухарин ехал по паспорту еврея М. Л. Долголевского и благодаря этому натерпелся много обидного от французских и английских антисемитов. С Н. М. Бухариной отправил целый ряд поручений в Россию. На пути товарищи претерпели немало мытарств, но все же благополучно доехали до Стокгольма, а Н. М. и до России.
Руководители нашей партийной работы в лондонской колонии приняли близко к сердцу мои поиски средств для возвращения в Россию и налаживания нелегального транспорта и связи. Тов. Литвинов получил возможность ликвидировать финансы кружка и группы и выручил от этого около 1000 шиллингов для моей работы. В августе я был готов к выезду из Англии, но это требовало некоторых формальностей. Мой заграничный паспорт, полученный от французского консула в Швеции, был годен только на проезд до Парижа, но обратно силы не имел. Тогда я решил использовать свой старый красный паспорт от 1907 года, выданный мне муромским мещанским старостой. Приложил к нему свою фотографию и пошел в русское консульство. «Моя истинно русская» физиономия не вызвала подозрений, и на паспорте моем наложили штемпель на выезд из Англии в Россию. С этим документом было уже легко получить билет и сесть на пароход.
Простился с оставшимися товарищами, завидовавшими моему путешествию, и отправился по красивой знакомой дороге среди полей и городов до Ньюкасла. Вечером того же дня был уже на пристани. Посадки еще не было; пассажиры ожидали в багажном амбаре. Среди едущих было много русских, в том числе бежавших из Германии через Голландию военнопленных. Появился английский военный контроль, проверявший документы пассажиров. Пришлось взять на себя некоторую заботу о пленных, так как их консульский проводник исчез, и без языка русаки были в большом волнении. Устраиваю их. Английские служащие таможни и контроль осматривали багаж и кошельки отъезжающих, работали не торопясь, обмениваясь шутками. О войне разговора не было; больше всех волновал начавшийся рост цен на предметы питания. Вступаю в беседу с одним, говорящим по-французски, который охотно знакомит с промышленностью района, положением рабочих и т. д. От него же узнаю, что накануне ночью неподалеку был налет германского цеппелина, разорившего несколько зданий в поселке. Благодаря этой беседе мои вещи не осматриваются, на пароход я попадаю значительно ранее других.
В полночный час пароход тихо отходит. Пассажиры сидят по каютам. Утром разрешили выходить и на палубу — мы были уже вдали от берегов Англии. Все жили страхами встречи мин, подводок и т. п. Команда объясняла пассажирам, какие каюты к каким ботам-катерам должны подниматься в случае опасности. Всякий темный предмет, плывущий впереди судна, всякий шест, торчащий из воды, всякий дымок на горизонте вносили тревогу в сердца пассажиров. Пароход шел медленно, делал не более 9 — 10 узлов в час. Безбрежная морская равнина наполняла души едущих бесконечным страхом. Море казалось населенным злодеями, стерегущими жертву за каждым гребнем волны.
Разговорился с бежавшими из плена русскими солдатами. Они были все унтер-офицеры; с гордостью говорили о трудностях побега. В Лондоне один какой-то князь из семьи Романовых одарил каждого из них наручными часами, но настолько плохими, что у некоторых уже в пути «подарки» сломались. Разговорились о войне. Перенесенные ими тягости настроили их враждебно к немцам. Заинтересовываю их «мелями войны». Очевидно, что люди думали уже на эту тему, говорили, что Россия вступилась за Францию и т. д. Даю почитать нашу литературу, объясняю действительный характер войны. Делаю это не навязчиво, а лишь постольку, поскольку сами заинтересованные идут на беседу. Это выбивало у них всякое недоверие, и по прибытии в Норвегию мы дружески расстались и на прощание обменялись адресами. Почти двое суток ехали до Бергена. Оттуда — знакомая дорога на Христианию. Устраиваюсь с дневным поездом так, чтобы иметь возможность любоваться роскошью природы.
В Христиании встретил А. М. Коллонтай, которая уже активно оказывала содействие партийной большевистской работе: помогала в организации связи и т. п. В районе Христиании образовался «Союз русских рабочих», нечто вроде политического клуба. И странно: как только у русских создавалась организация, сейчас же появляются склоки, интриги и т. п. «политика». Стоило много усилий, чтобы освободиться от назойливости интригующих от безделья и бездарности «сторон», желавших вовлечь меня в их «работу» в качестве судьи.
XV. В СКАНДИНАВИИ
За мое отсутствие связи с Россией ослабли, транспорт остановился. Но на этот раз я считал дело поправимым, так как были деньги. Я решил использовать имеющиеся средства для выяснения всех путей, могущих служить делу транспорта, а также переправить через границу возможно больше нелегальной литературы, устроить в районе финско-шведской и норвежско-русской границ несколько складов, откуда наши партийные организации в России могли бы легко добывать всю необходимую литературу и передавать сообщения, корреспонденции и отчеты нашему заграничному центру и центр. органу.
Выяснил, какими путями пользовались наши революционные организации в расцвет подполья 1900 — 1905 годов. Значительная доля этих путей находилась в районе военных действий, на границе Австрии и Германии. Оставалась одна Финляндия. Трудности были огромны, так как все границы зорко охранялись с обеих сторон. Заманчивы были летние пути от севера Норвегии в Архангельск. Было известно, что там, на далеком берегу Северного Ледовитого океана, жители границы России и Норвегии установили между собою добрососедские отношения и русские рыбопромышленники и мелкие торговцы частенько по водным путям бывают в норвежских портах, спускаясь до Нарвика и Тронхейма. На небольших дощаниках русские жители заглядывают до Варде, островного городкана северном берегу Норвегии. Между мурманским берегом (Кола, Александровск) и норвежскими портами — Варде, Киркенес, Вадзе — было пароходное почтово-пассажирское сообщение. Несколько русских пароходов поддерживали регулярное сообщение с Варде. Было очень заманчиво использовать эти пути для транспорта.
Из Христианин отправился в Стокгольм. Там нашел горы литературы, а также т. Н. И. Бухарина и новоприбывших Г. Пятакова и Е. Б. Бош. Партийная группа значительно увеличилась. Тов. Бухарин и Пятаков познакомились со всеми вождями шведских (молодых) левых социал-демократов и принимали активное участие в их работе, воздерживаясь, однако, от публичных выступлений. Писали статьи для сборника «Коммунист»76, а также листовки для России. Знакомлю их со своими планами о налаживании связей, о транспорте и подготовке поездки для себя. Товарищи одобряли все мои предположения, предлагая полное свое содействие. Они перебрались из Швейцарии в Стокгольм исключительно ради близости к России и для помощи в постановке революционной работы там. Я уже чувствовал себя много сильнее, так как на случай въезда в Россию здесь, у границы, оставались люди, могущие обслужить нужды связи.
Взял накопившиеся в Стокгольме номера нашего ЦО «Социал-демократ» и направился к границе Финляндии. Благодаря знакомству с соц.-дем. северной части Швеции, а также союзам моряков и речников получил целый ряд связей в Люлеа и Хапаранде. Через Люлеа можно было бы направлять литературу и людей в Улеаборг, пользуясь финскими и шведскими рыбаками. Из Хапаранды и окрестностей было много путей в Финляндию. Самый желанный и скорый был бы — переправа в Торнео, а оттуда по железной дороге прямо в Питер. Но это был самый трудный путь, так как находился под наблюдением жандармов, контрразведки, пограничников и таможенной стражи. Все же пытаюсь использовать этот путь и завожу знакомства. В Хапаранде у меня был знакомый соц.-демократ, мелкий торговец сапожным товаром, а у него было много знакомых по ту сторону границы, среди финнов. Он связался с финской соц.-демократ. группой в Торнео и нашел там одного товарища-рабочего; имя его было в переводе на русский — «Голос Пустыни». Я познакомился с некоторыми, но объясниться не мог, так как они владели лишь финским и шведским языками. Тов. «Голос Пустыни» брал на себя транспорт и с увлечением слушал через переводчика мои советы. Его интриговала работа по одурачиванию жандармов и прочих царских слуг. Он уже мечтал об организации особого телефонного сообщения через границу и фантазировал об устройстве особой переправы литературы через реку Торнио-Иоки в герметически закрытой посуде. Чувствовалось, что человек берется за это дело с большим увлечением. Оставил ему в квартире-лавке всю литературу, просил все обдумать и подготовить к половине октября путь для людей. Покончив в этом углу, поехал через крайний север Швеции в Норвегию, на берега Северного Ледовитого океана, в островной городок Варде.
Перед самым отъездом в Хапаранде встретил знакомое лицо. Разговорились, и я вспомнил, что видел его у Н. Д. Соколова, который рекомендовал его как польского с.-д. Его фамилия Козловский77, присяжный поверенный. Ехал в Копенгаген, а потом обратно в Питер. Воспользовался им, чтобы передать через Н. Д. Соколова питерцам о том, что переправлю литературу и чтобы они со своей стороны приложили усилия к ее получению. О своих делах Козловский говорил неохотно, но было очевидно, что его поездка не имеет ничего общего с работой польской с.-д.
Обратно доехал до Бодена и там пересел на поезд до Нарвика. Дорога на север проходит среди лесистых и пустынных равнин, а по мере приближения к границе Норвегии переходит в холмистую, а затем гористую местность. Значительная часть железнодорожного пути электрифицирована. Добрался до Нарвика. Маленький портовый городок построен по гористому берегу фиорда. Население занято рыбным промыслом и судовой службой. В городе имеется социал-демократическая газета и очень сильная партийная организация. На севере Норвегии нередко были местечки, где социалисты оказывались во главе управления городом и т. п. От Нарвика мне предстоял большой водный путь, сначала на маленьком пароходе до Лёдингена, а оттуда нужно было попасть на пароход, идущий из Бергена до Киркенеса. Было начало сентября; Север выглядел по-осеннему. Перепадали дожди. Лохматые тучи редко освобождали небо. И все же путешествие было чрезвычайно интересное, среди могучей красоты Севера, по причудливым извилинам фиордов, то сжимаемых горами, нависавшими над водой, то уходящими вдаль склонами, с широкими бассейнами воды. Пароходик, переполненный пассажирами и товарами, вез еще и почту. Частенько приставал к береговым мосткам поселков, приветствуемый ожидавшей публикой. В Лёдингене сел на сравнительно крупный пароход. По мере продвижения на север, за Тромсё и Хаммерфестом, природа становилась суровее, а под Нордкапом приняла величественно-грозный вид. Уже не видно было зелени, леса. Черные, серые скалы глядели со всех сторон. Порывистый ветер с мелким дождем дополнял картину. Через несколько суток пути по фиордам и Ледовитому океану пароход причалил в Вардё.
На небольшом островке на песке и камне построен городок, имеющий около 3000 жителей, занимающихся главным образом рыболовством. Нахожу там с.-д. газету «Финмаркен» — название этой части Норвегии. Один из работников, Осман Нюгорд, владел русским языком и открыл мне склад нашей литературы, оставшейся с 1906 — 1907 годов, а также кассу русского шрифта. Брошюр было тысяч десять. Тут были сборники революционных песен, брошюры о налогах и т. д., а также газета «Помор» и другие листки к выборам в Государственную Думу.
Переправлять литературу и людей здесь было возможно, но путь был очень долгий. Летом до Архангельска или Мурманской железной дороги, зимой только до последней — или путь на лыжах, оленями по полярным дебрям. Переход через границу легкий, но трудности начинаются дальше. Этот путь мог служить «запасным», на случай затруднений на финско-шведской границе. Однако т. Нюгорд взял на себя заботу по устройству связи с пароходной командой русских судов. Литературу мы привели в некоторый порядок; но из-за устарелости многих брошюр и трудности переправы решили оставить ее в Варде, у т. О. Нюгорда.
Большинство рабочего населения этого городка было социалистами. На выборах голоса свои рыбаки отдавали партии с.-д. Имелся и профессиональный союз, и библиотека, и кинематограф. Городок сравнительно с российскими был культурно обставлен: имелось электрическое освещение и водопровод.
В столовой гостиницы пришлось ежедневно встречать русского консула и английского консульского представителя. Каждая встреча сопровождалась жестоким спором о войне. Ну, конечно, официальные представители думали так, как хотело их правительство. Русский чиновник был глубоко потрясен моим недоверием, отрицанием русского правительства — и мой антипатриотизм, вероятно, послужил ему темой для доноса.
Узнав все, что было нужно, и условившись с т. Нюгордом, отправился в обратный путь. В Стокгольме подготовился к путешествию в Россию, списался с заграничной частью ЦК — с т. Лениным, Зиновьевым и Н. К. Ульяновой78. Наметили план работы, план связи и способы транспортирования. Приехавшая тройка новых (Бухарин, Бош и Пятаков) брала на себя поддержание связи по установленным путям. На меня возлагалась большая организационная работа. В задачи мои входило создание всероссийского центра, постоянно руководящего работой, а также налаживание связей с заграницей и доставка литературы. По всем вопросам было достигнуто соглашение с В. И. Ульяновым (Лениным), Г. Зиновьевым, Н. К. Ульяновой, Н. И. Бухариным, Пятаковым и Е. Б. Бош. Ко времени отъезда вышел давно ожидаемый «Коммунист» № 1—2 и 13 номеров «Социал-демократа». Доставка такого материала в Россию явилась бы большим подспорьем в работе.