Перед X съездом партии: партия больна, партию треплет лихорадка
Исторический поворот от войны к мирному строительству проходил, однако, нелегко. Внутреннее положение в стране было крайне тяжелое. Разруха царила в промышленности и на транспорте. Выплавка стали в 1920 году по сравнению с довоенным уровнем сократилась в 21 раз. На X съезде партии, например, приводились данные о том, что гвоздей было произведено по весу в полтора раза меньше, чем в царское время... касторки! Угольная промышленность Донбасса была разрушена, Баку давал мало нефти — отсюда жестокий топливный кризис. Многие предприятия, в том числе такие, как Путиловский завод в Петрограде, не работали. Сельское хозяйство находилось в состоянии крайнего упадка, что осложнялось опустошительной засухой 1920 года в Поволжье, где начался голод. Продукция сельского хозяйства в стране в том году составила менее двух третей довоенной. Повсеместно обострилось продовольственное положение. Весной 1921 года пришлось снова снизить нормы выдачи хлеба населению в крупнейших промышленных центрах, в том числе в Москве и Петрограде. Все это дополнялось трудностями, порожденными демобилизацией огромной армии (перевозка людей, устройство на работу, снабжение продовольствием, упадок деревни).
Многие рабочие разбежались по деревням, чтобы как-то прокормиться, продержаться, а многие оставшиеся занимались производством зажигалок и подобных изделий, продажей их на рынке. Численность рабочих в промышленности сократилась вдвое против 1913 года. Росло недовольство демобилизованных, городского и сельского населения. Во многих местах действовали террористические, бандитские отряды, мешавшие работе органов Советской власти. Перед X съездом партии вспыхнул контрреволюционный мятеж в Кронштадте. Мелкобуржуазные настроения захлестывали крестьянство. Началось брожение и в рабочем классе, возникали забастовки, колебания в его политических настроениях, в его отношении к своему авангарду и к Советам. Все это усугублялось тем, что и в партии положение было критическим.
В условиях гражданской войны и интервенции, естественно, все было подчинено интересам войны. Демократия, как внутрипартийная, так и общесоветская, в силу необходимости была свернута. И если это было оправданным во время войны, то фактическое продолжение этих методов, подчас вынужденное, уже при переходе к мирному строительству стало одной из причин, вызывавших недовольство в партии и народе.
Сильно изменился и состав партии. Количество членов партии возросло до 700 тыс. человек. В профсоюзах тогда было около 7 млн. человек. При этом лучшие и испытанные коммунисты были мобилизованы на фронт, а затем на хозяйственно-административную работу по управлению страной, что вызывало ослабление влияния старых партийных кадров и большевистских традиций на предприятиях и в рабочем классе в целом.
Увеличение числа членов партии благодаря призывам во время так называемых “партийных недель” привело к тому, что в ней оказалось много людей хотя и преданных партии, но недостаточно политически воспитанных, не закаленных борьбой, легко поддававшихся в тяжких условиях жизни мелкобуржуазному влиянию. К тому же в годы гражданской войны в партию в массовом порядке было принято немало бывших меньшевиков, бундовцев, боротьбистов и других выходцев из правых партий и группировок, которые перешли на сторону Советской власти и большевистской партии. В ее ряды проникли и люди, которые были не прочь примазаться к господствующей партии з погоне за привилегиями.
В связи с этим во многих партийных организациях возникало состояние разброда и недовольства, что явилось почвой, удобной для развития группировок со своими платформами, оттенками и оттеночками.
В такой во всех отношениях сложной обстановке и развертывалась предсъездовская дискуссия о профсоюзах. Внешне в ней как будто даже и не затрагивались основные вопросы, которые стали перед партией и народом. Но в действительности речь шла о методах подхода к массам, о взаимоотношениях между партией и рабочим классом, между пролетариатом и крестьянством, когда страна приступала к строительству социализма в мирных условиях. Речь шла о дальнейшей судьбе партии и всей Советской страны.
Дискуссия была навязана партии Троцким, который в этот переломный и очень сложный момент предпринял попытку, для того чтобы дать новый бой Ленину и ленинизму. Поводом, сулившим ему наиболее обещающие возможности, Троцкий считал вопрос о роли и задачах профсоюзов, ибо партия начала перестраивать их работу в соответствии с мирными условиями.
Ленин поначалу возмутился: он считал, что в такое время нельзя растрачивать силы партии на бесплодные споры о профсоюзах. Место и роль профсоюзов были определены Программой партии, принятой в 1919 году VIII съездом партии. В 1920 году IX съезд партии принял специальное решение “По вопросу о профессиональных союзах и их организации”, в котором профсоюзы определялись как школа коммунизма, уточнялись некоторые формулировки Программы. В сентябре 1920 года ЦК обратился к губкомам и укомам партии со специальным письмом, в котором наметил меры помощи профсоюзам. В апреле этого же года состоялся III съезд профсоюзов, в котором участвовал Ленин. Его выступление определило основное содержание принятых съездом резолюций. Вопросы профсоюзов обсуждались на сентябрьском пленуме ЦК, и никаких существенных разногласий не возникало.
Именно в этом смысле Ленин обращает внимание партии на то, что “все разногласия у Троцкого выдуманные” [100], что таких разногласий нет. “Троцкий старался их указать, но не мог” [101]. Ленин настаивает на том, что “пора перейти от выдумывания и преувеличивания принципиальных разногласий к деловой работе” [102]. Ленин старается вести дискуссию, когда она становится неизбежной, “в вежливой и товарищеской форме...” [103], еще и еще раз призывает к переходу “от интеллигентских разговоров о пустых разногласиях к деловой работе” [104].
Но не получается деловой работы. Троцкому нужна была дискуссия, платформа, организованная фракция с дальним прицелом, с претензией на руководство партией.
Здесь, пожалуй, уместно напомнить характеристику, данную Лениным Троцкому в статье “О нарушении единства, прикрываемом криками о единстве” еще в 1914 году, уже после организации Троцким беспринципного антипартийного “Августовского блока” (1912 год):
“Старые участники марксистского движения в России хорошо знают фигуру Троцкого, и для них не стоит говорить о ней. Но молодое рабочее поколение не знает ее, и говорить приходится, ибо это — типичная фигура для всех тех пяти заграничных группок, которые фактически также колеблются между ликвидаторами и партией.
Во времена старой “Искры” (1901—1903) для этих колеблющихся и перебегающих от “экономистов” к “искровцам” и обратно была кличка: “тушинский перелет” (так звали в Смутное время на Руси воинов, перебегавших от одного лагеря к другому)...
“Тушинские перелеты” объявляют себя выше фракций на том единственном основании, что они “заимствуют” идеи сегодня одной, завтра другой фракции. Троцкий был ярым “искровцем”, в 1901—1903 годах, и Рязанов назвал его роль на съезде 1903 года ролью “ленинской дубинки”. В конце 1903 года Троцкий — ярый меньшевик, т. е. от искровцев перебежавший к “экономистам”; он провозглашает, что “между старой и повой “Искрой” лежит пропасть”. В 1904—1905 году он отходит от меньшевиков и занимает колеблющееся положение, то сотрудничая с Мартыновым (“экономистом”), то провозглашая несуразно-левую “перманентную революцию”. В 1906—1907 году он подходит к большевикам и весной 1907 года заявляет себя солидарным с Розой Люксембург.
В эпоху распада, после долгих “нефракционных” колебаний, он опять идет вправо и в августе 1912 года входит в блок с ликвидаторами. Теперь опять отходит от них, повторяя, однако, по сути дела их же идейки.
Такие типы характерны, как обломки вчерашних исторических образований и формаций, когда массовое рабочее движение в России еще спало и любой группке “просторно” было изображать из себя течение, группу, фракцию,— одним словом, “державу”, толкующую об объединении с другими.
Надо, чтобы молодое рабочее поколение хорошо знало, с кем оно имеет дело, когда с невероятными претензиями выступают люди, не желающие абсолютно считаться ни с партийными решениями, которые с 1908 года определили и установили отношение к ликвидаторству, ни с опытом современного рабочего движения в России, создавшего на деле единство большинства на почве полного признания указанных решений” [105].
И в этот период, в конце 1920 года, Троцкий вновь пользуется своими старыми методами борьбы с ленинизмом, так беспощадно раскритикованными Лениным. Он, как и прежде, выступает с претензией на диктат, на командование, не считаясь с партийными решениями, не подчиняясь партийной дисциплине.
А теперь можно рассказать и о самой дискуссии, которая вошла в историю партии под названием “профсоюзной”.
* * *
Прибыв на VIII съезд Советов в Москву, мы узнали, что в ЦК партии и в центральных профсоюзных кругах идет дискуссия и ожесточенная борьба разных точек зрения. Борьба завязалась на V Всероссийской конференции профсоюзов в первые дни ноября. Выступая на коммунистической фракции этой конференции, Троцкий бросил там крылатые слова о необходимости “перетряхнуть профсоюзы”, требовал их “огосударствления”, милитаризации, ссылаясь при этом на опыт руководства находившегося под его влиянием (он занимал в то время также должность наркома путей сообщения) профсоюза транспортных рабочих и его ЦК (Цектрана).
На самой конференции, после обсуждения, принимаются правильные, поддержанные впоследствии Лениным, тезисы Рудзутака о производственных задачах профсоюзов. Казалось бы, вопрос исчерпан...
Однако Троцкий, закусив удила, переносит борьбу в ЦК, ополчившись на первых порах на руководившего тогда профсоюзами Томского, “посмевшего” возразить против “перетряхивания”. Центральный Комитет поручает особой комиссии с участием Троцкого в деловом порядке рассмотреть вопросы, вызывающие разногласия, и подготовить предложения для ЦК.
Троцкий, нарушая дисциплину, неожиданно и без всяких оснований отказывается работать в этой комиссии, что означало “продолжение борьбы и вынесение ее за пределы ЦК” [106], становится на путь создания фракции, раскалывает Цектран, делает все, чтобы столкнуть профсоюзы с партией, а внутри ЦК прилагает все силы для вербовки новых сторонников.
Во время работы VIII съезда Советов Троцкий выпускает брошюру-платформу, в которой заявляет, что партийному “съезду придется выбирать между двумя тенденциями ”.
Политический смысл такого заявления с точки зрения дальнего прицела ясен. Троцкий надеялся, что, пользуясь трудностями переломного периода, он вызовет кризис в партии, через ожесточенную внутрипартийную борьбу в масштабе всей страны ему удастся добиться того, что партия в итоге выберет его линию и отвергнет ленинскую. Трудно даже представить себе все пагубные политические последствия для партии и страны в случае такого оборота дела. Троцкий рвался к власти, строя свои расчеты на том, что он всего добьется, находясь у руля руководства армией и транспортом. В Секретариате ЦК сидели его сторонники. Все это вскружило голову Троцкому, и опять проявилось его подлинное нутро — нутро дезорганизатора партии, опасного врага большевизма, каким он был еще в дореволюционный период.
Преступный перед партией акт — выдвижение совершенно ошибочной платформы и создание на ее основе фракции — был вызовом Центральному Комитету со стороны Троцкого. Это было и попыткой отвлечь партию от самых насущных проблем устранения хозяйственной разрухи.
И действительно, как я уже рассказывал, съезд Советов был поглощен обсуждением на своих заседаниях, на секциях, на коммунистической фракции животрепещущих вопросов. А в его кулуарах муссировались сенсационные слухи об острой борьбе среди работников профдвижения, о расхождениях и группировках среди членов ЦК партии.
Начатая Троцким борьба оживила оппортунистов всех мастей, и вскоре ленинской линии в профсоюзном движении были противопоставлены уже семь различных платформ, из которых надо выделить три главные:
а) Троцкого и “буферную” Бухарина, которые затем объединились в одну платформу Троцкого — Бухарина. Вокруг этой платформы быстро сколотилась фракция, в которую вошла группа руководящих деятелей партии и государства. Она отражала извращенное понимание главных и текущих задач партии, была носителем бюрократических и “военизированных” методов работы в партии, профсоюзах, хозяйственных органах и Советах;
б) “рабочая оппозиция” во главе со Шляпниковым, отражавшая уклон в сторону анархо-синдикализма. Она настаивала на передаче управления народным хозяйством “съезду производителей”, считала профсоюзы высшей формой организации рабочего класса. Профсоюзы должны были выбирать органы управления промышленностью, а партия и Советы лишались даже права отвода кандидатур. Ленин считал и этот синдикалистский уклон крайне опасным, антикоммунистическим. Несмотря на кажущуюся противоположность троцкизму (“огосударствливание профсоюзов” у одних, “опрофсоюзивание государства” у других), они начали находить между собой общий язык и поддерживали друг друга;
в) группировка “демократического централизма” во главе с Сапроновым — нечто среднее между троцкистами и анархо-синдикалистами. Извращая принципы демократического централизма, они выступали за слияние Совнаркома с Президиумом ВЦИК, требовали коллегиального “демократического” управления в промышленности, принижали роль партии в руководстве работой Советов, вносили невообразимую путаницу в вопросы партийного строительства.
Менее значительными были платформы Игнатова, Рязанова, Ногина и др., но и они обостряли внутрипартийную борьбу, осложняли подготовку партии к X съезду.
* * *
К концу работы VIII съезда Советов мы неожиданно поздно вечером узнали, что по окончании его состоится дискуссионное собрание коммунистической фракции съезда совместно с ВЦСПС и руководством московских профсоюзов. Стало известно также, что на днях состоялось совещание части делегатов съезда с работниками профсоюзов, на котором со своей платформой выступал Троцкий. Я, в частности, не был приглашен туда.
Большой театр, как уже говорилось, едва вмещал делегатов съезда. К ним теперь прибавилось несколько сот работников профсоюзов. Еще задолго до начала заседания зал был набит битком, многие стояли позади, в проходах, в уголках зала. С мест раздавались голоса, будто в зал проникли и беспартийные делегаты, что их надо удалить с фракционного заседания. Но была такая суматоха, что предпринять что-либо было уже невозможно.
Мне удалось заранее занять очень удобное место — в третьей ложе справа, если смотреть со сцены. Было хорошо видно все, что происходит в зале: как волновались собравшиеся, какой острый интерес проявляли они к тому, что предстояло выслушать.
Первым выступил Зиновьев — с критикой платформы Троцкого. Критиковал он также и бухаринскую “буферную” платформу, и неправильную позицию Шляпникова. Зиновьев был не глубоким, но искусным оратором, с изрядной долей демагогии. Ему удалось несколько раз вызвать одобрение и аплодисменты удачными шутками, едким высмеиванием противников, острыми ударами по ним.
Со стороны оппозиционеров раздавались возмущенные выкрики против докладчика. Но у меня уже в ходе доклада и наблюдений за реакцией делегатов сложилось убеждение, что большинство собрания поддерживает ленинскую линию, и это очень радовало.
Вторым выступил Троцкий. Как оратор он был сильнее Зиновьева. Своими остротами, отчеканенными фразами и крылатыми словечками, артистичностью ему удавалось добиться шумного одобрения и аплодисментов.
Ожидалось, что выступление Бухарина, представлявшего “буферную” платформу, будет направлено на примирение “крайних” позиций, будет не обострять, а смягчать разногласия. Вышло же наоборот. Бухарин обрушился с резкими нападками на ленинскую линию, не делая никаких выпадов против платформы Троцкого, не критикуя его неправильных положений. Он пошел даже дальше, взяв одновременно под защиту одно из синдикалистских предложений Шляпникова.
Выступление Шляпникова, изложившего свою платформу, было бледным, малоубедительным и не произвело особого впечатления на собрание. Резко демагогическим было выступление опытного оратора Сосновского, рьяного сторонника Троцкого.
У меня складывалось удручающее настроение. Речи нескольких оппозиционных ораторов против одного сторонника ленинской линии создавали ощущение, будто все большее количество колеблющихся перекидывалось на сторону оппозиции.
Возникали невеселые мысли. Чем кончится собрание? Поражением ленинской линии? Отражает ли это положение в партии? Какой оборот примет уже разгоравшаяся вовсю общепартийная дискуссия и как она повлияет на предстоящий через два месяца X съезд партии?
В это время вдруг, неожиданно для всех, на сцене появляется Ленин. Видимо, ему сообщили, какой неблагоприятный для партии оборот приняла здесь дискуссия.
В критический для партии момент, несмотря на болезнь, Ленин решил прийти и с ходу выступить на этом очень ответственном всероссийском собрании партийных, советских и профсоюзных работников.
Сидя близко к сцене, я хорошо видел, как болезненно выглядел Ленин. Он был крайне взволнован, возбужден. Когда он начал говорить, стало заметно, как грудь его колышется от учащенного сердцебиения. В зале наступила необычная для той бурной ночи тишина. Делегаты были явно озадачены, слушали Ленина с напряженным вниманием, чувствовалось, что волнение Ленина передалось и им.
Ленин начал с извинения за то, что вынужден выступить, не выслушав речей предшествовавших ему ораторов. Но он настолько нездоров, что не был в состоянии поступить иначе. Однако вчера он прочитал опубликованные в ходе дискуссии материалы, основным из которых является брошюра Троцкого. Вчитываясь в нее, сказал Ленин, “я удивляюсь, какое количество теоретических ошибок и вопиющих неправильностей сконцентрировано в ней” [107].
Разобрав по косточкам положения Троцкого и Бухарина, он разбил их в пух и прах, неопровержимо доказав их несостоятельность и теоретическую фальшивость.
По вине Троцкого, говорил Ленин, в ЦК создалась “каша и кутерьма; это в первый раз в истории нашей партии во время революции, и это опасно. Гвоздем было то, что получилось раздвоение, получилась “буферная” группа Бухарина, Преображенского и Серебрякова, которая больше всех навредила и напутала” [108]. Если бы я умел рисовать карикатуры, заметил Ленин, я бы Бухарина нарисовал с ведром керосина, подливающим его в огонь. Смыкание Бухарина с Троцким и его роль в дискуссии Ленин подытожил кратко и образно грибоедовским афоризмом: “Шел в комнату, попал в другую”.
“Надо ли было,— спрашивал Ленин,— выносить все такие споры на широкую дискуссию? Заниматься этим безделием? Занимать нужные для нас недели перед партийным съездом?” [109] Ответы его на эти вопросы были недвусмысленно отрицательными.
Разобрав и высмеяв “теоретические выдумки” Троцкого о “сращивании” профсоюзов с хозорганами и “производственную демократию” Бухарина, Ленин заключил: “и принципиально, и теоретически, и практически один вывод — про тезисы Троцкого и позицию Бухарина: унеси ты мое горе!” [110]
Ленин упрекал оппозиционеров и в том, что они совершенно игнорируют текущий момент, его политическую сторону. А суть этого момента заключалась прежде всего в том, что окончание войны, переход к мирному строительству настоятельно требовали пересмотра политики по отношению к крестьянству. Здесь были самые большие трудности, игнорирование которых ставило под вопрос союз рабочего класса с крестьянством.
В тезисах и платформах оппозиции и не пахло пониманием этого. Более того, Троцкий и его сторонники голосовали в ЦК 12 января против принятой пленумом ЦК в тот день резолюции: “не преувеличивать разногласия, не отвлекать внимание и силы членов партии от насущных и неотложных практических задач” [111].
Ленин, как это известно теперь по документам, сразу же по окончании военных действий организовал в деловых комиссиях разработку предложений об отказе от продразверстки и переходе к продналогу, что стало позже стержнем новой экономической политики, заменившей экономическую политику военного коммунизма. Ленин был намерен уже на VIII съезде Советов провести решение об отмене денежных налогов (что и было сделано) и о введении продовольственного налога взамен продразверстки. Но вопрос о продналоге не был вынесен на обсуждение съезда, так как предложения не были еще подготовлены, и Ленин по хотел и таком важном вопросе проявлять торопливость. Он внимательно присматривался, изучал настроения крестьян, в частности беспартийных крестьян — участников съезда Советов, и поставил эти вопросы на X съезде партии.
А в это самое время Троцкий твердил о “перетряхивании” профсоюзов, требовал сделать это центральной задачей партии. Ленин с жаром разоблачал его бюрократический подход к массовым организациям, убеждал собравшихся в Большом театре, что это вопрос, связанный с самой сутью понимания диктатуры пролетариата. Это уже была политическая квалификация. Ленин говорил, что у нас не получается дружная работа “из-за расхождения по вопросу о методах подхода к массе, овладения массой, связи с массой. В этом вся суть” [112]. Однако в речи Ленина явно звучало желание не обострять ситуацию в партии, предпринять еще одну попытку наладить деловую работу, не поступаясь, естественно, принципами. С возмущением цитируя утверждение Троцкого, что партии надо будет “выбирать между двумя тенденциями”, которое “совсем звучит странно”, Ленин в этом первом своем выступлении в публичной дискуссии о профсоюзах еще не обвиняет прямо Троцкого и Бухарина в фракционной деятельности, о чем так убедительно скажет он в своих последующих речах и статьях.
По всему духу выступления чувствовалось, что Ленин уже знал о создании фракций с особой платформой, с определенным составом участников, со своей дисциплиной и о том, что оппозиционеры стали на путь раскола партии. В статье “Кризис партии” Ленин определит дату создания Троцким фракции: 25 декабря. Но здесь Ленин говорит еще о платформах и лишь намекает, что они перерастают во фракции, старается по возможности предотвратить или, по крайней мере, не подталкивать их окончательное оформление. Он называет и зачитывает платформу, которая уже принята профсоюзами,— это тезисы Рудзутака “Производственные задачи профсоюзов”.
Ленин остро критикует самого себя за то, что он “проглядел” эти тезисы и только за день до выступления с ними ознакомился. “Вот это — платформа,— восклицал Ленин,— она во сто раз лучше и того, что написал т. Троцкий, много раз обдумав, и того, что написал т. Бухарин (резолюцию пленума 7 декабря), совершенно не обдумав” [113].
Подытоживая, он сказал, что вынесение разногласий на широкую партийную дискуссию и на партийный съезд есть величайшая ошибка. Заявив, что тезисы Троцкого — политически вредная вещь, Ленин, под бурные продолжительные аплодисменты закончил: “И наш партийный съезд, я уверен, эту политику осудит и отвергнет” [114].
Надо было присутствовать в зале, чтобы до конца прочувствовать, как Ленин, находившийся в нелегком положении, так как не слышал ни докладчика, ни оппозиционных ораторов, с нарастающей силой, шаг за шагом овладевал умами и чувствами большинства сjбравшихся. Это выражалось в напряженном внимании, с которым его слушали, в аплодисментах, которые раздавались в наиболее острые моменты его речи. Он не пользовался эффектными ораторскими приемами, говорил просто, понятно. Покорял железной логикой своих суждений. Покорял искренностью своего выступления.
Сердца его сторонников наполнялись радостью, гордостью за своего вождя. Поздно ночью мы расходились, удовлетворенные, исполненные уверенности, что и нам на местах на партийных собраниях, на губернских конференциях удастся, опираясь на ленинские высказывания, нанести поражение оппозиционным фракциям.
* * *
Большую поддержку ленинской линии в начале января 1921 года, спустя несколько дней после описанной мной дискуссии 30 декабря, оказала петроградская партийная организация. Это произошло на четырехтысячном собрании коммунистов, где от оппозиции выступал Бухарин и где всего лишь 20 человек голосовало против ленинской линии. На районных партийных собраниях Петрограда против оппозиционеров голосовало 95—98% присутствовавших. Это было первое тяжелое поражение, нанесенное питерцами всем оппозиционным фракциям. Петроградская организация выпустила обращение к партии, направленное против платформы Троцкого. В Петрограде было издано отдельной брошюрой и выступление Ленина на дискуссии 30 декабря. Ее мы получили на местах, и она очень помогла партийным кадрам разобраться в сути дискуссии о профсоюзах. Из Центрального Комитета поступали, однако, в подавляющих количествах троцкистские материалы, поскольку секретарями ЦК были сторонники Троцкого.
Ленин высоко оценил обращение петроградцев к партии, указав, что им открывается новый этап внутрипартийной борьбы, что это “большой шаг вперед к оздоровлению” [115], “переход от борьбы фракций, образуемых сверху, к вмешательству организаций снизу” [116].
Иное положение было в Москве. Здесь чувствовался идейный разброд. Московский комитет занимал промежуточную, “буферную” позицию, в нем действовали все оппозиционные группы, троцкисты, шляпниковцы и сапроновцы пробрались в руководство ряда районных комитетов. Дело дошло до такого, по выражению Ленина, курьеза, что большинством в один голос МК принял решение, осуждающее обращение питерцев к партии, оценивающее его как “опасную” попытку создать особый центр по подготовке съезда партии. Это выступление МК, которое было опубликовано в “Правде” одновременно с питерским обращением (пролежавшим в портфеле редакции 10 дней, так как редактором центрального органа был в то время Бухарин), оказалось фактической поддержкой Троцкого. Оно подлило еще порцию керосина в огонь дискуссии, подбодрило сторонников оппозиционных групп.
Перелом в ходе дискуссии был создан 14 января опубликованием ленинской платформы в виде проекта постановления X съезда партии “Роль и задачи профессиональных союзов”, подписанной Лениным и еще семью членами ЦК и кандидатом Петровским, а также Лозовским (как членом комиссии ЦК для подготовки этого решения) и вошедшей в историю нашей партии как “платформа десяти”.
В ней подтверждались прежние принципиальные решения партии о профсоюзах, как школе управления, школе хозяйствования, школе коммунизм;”; определялось место профсоюзов в общей системе диктатуры пролетариата; формулировались новые задачи профсоюзов в обстановке окончания гражданской войны и перехода к социалистическому строительству. Подчеркивалось, что основой деятельности профсоюзов должен стать метод воспитания и убеждения, широкое развертывание демократических начал.
Появление ленинской платформы подтверждало, однако, тревожные разговоры о сложности положения внутри Центрального Комитета. Ее подписало лишь восемь членов ЦК из 19, т. е. меньшинство. Остальные или придерживались других платформ, или колебались. Соотношение сил в ЦК, следовательно, мало еще отличалось от самого критического момента, возникшего на пленуме ЦК 7 декабря, когда, пользуясь словами Ленина, впервые при голосовании “наша группа цекистов остается в меньшинстве” [117] и восемью голосами против семи одобряется резолюция, предложенная Бухариным (за спиной которого стоял Троцкий) с требованием “производственной демократии”.
Вскоре после обнародования “платформы десяти” оформляют свои платформы Бухарин, Сапронов, Игнатов. Особенное возмущение Ленина вызвала бухаринская платформа. Бухарин теперь уже “буферил” между Троцким и синдикалистами, выступая за обязательность принятия кандидатур на хозяйственные посты, выдвигаемых профсоюзами, вставал одной ногой на позиции синдикализма, совершал поворот, по характеристике Ленина, “не столько исторический, сколько истерический”, прокладывая дорогу к объединению всех антипартийных групп.
“Платформа десяти” сразу же оказала оздоровляющее влияние на московскую партийную организацию, где не могло долго продолжаться противостояние сил разброда и распада силам сплочения. Вскоре на местах мы узнали, что уже 17 января состоялось расширенное заседание Московского комитета совместно с представителями районов и уездов. На этом заседании выступили представители всех платформ, включая и местную синдикалистского толка платформу “игнатовцев”.
Ленинскую платформу защищал Сталин против тезисов Троцкого, Бухарина и других оппозиционеров.
Результаты голосования оказались сокрушительными для Троцкого и других оппозиционных групп. За тезисы Ленина было подано 76 голосов, Троцкого — 27, Игнатова— 25, Сапронова—11, Бухарина — 5, Шляпникова — 4, Ногина — 0, Рязанова — 0. При переголосовании двух основных платформ за Ленина было подано 84 голоса, за Троцкого — 27. Московская организация восстановила свою честь, приняв обращение к партии о единодушной поддержке ленинской платформы. Наряду с позицией петроградцев решение москвичей приобретало общепартийное значение, означало утверждение реальных возможностей преодоления “болезни партии” или, как кратко формулировал Ленин: “К партсъезду вылечить” [118].
Сформулировав такую задачу, Ленин развивает кипучую деятельность, неослабно следит за ходом дискуссии, активнейшим образом в ней участвует, организует настоящее наступление здорового большинства партии на всех противников ее единства.
21 января в “Правде” публикуется статья Ленина “Кризис партии”. В ней он подробнейшим образом анализирует каждый этап развернувшейся внутрипартийной борьбы, дает политическую оценку платформ и фракций, предупреждает партию о тенденции к объединению антипартийных групп на беспринципной основе за пределами коммунизма, под лозунгом “кто больше обещает “прав” беспартийным, соединяйтесь по случаю партсъезда РКП!..” [119] Ленин доказывает, что оппозицию объединяет отречение от руководящей роли партии, и призывает партию к борьбе с идейным разбродом.
“Надо иметь мужество смотреть прямо в лицо горькой истине,— писал Ленин.— Партия больна. Партию треплет лихорадка”. Ленин закончил статью мыслями о том, что “болезнью нашей партии, несомненно, постараются воспользоваться и капиталисты Антанты для нового нашествия, и эсеры для устройства заговоров и восстаний” [120], но что партия полна решимости преодолеть болезнь и, сплотившись, она не ослабнет, а окрепнет к съезду и после него.
Эта статья представляет огромный интерес и сегодня как мощный удар по троцкизму и оппортунизму разных мастей. В ней с предельной точностью и ясностью конспективно рассказано о возникновении и ходе дискуссии, обо всех перипетиях ее развития, дана исчерпывающая политическая оценка одного из самых драматических моментов во всей истории нашей партии.
Кстати говоря, в ленинской статье есть очень интересное отступление от хода изложения, которое ярко характеризует Ленина как человека, как высоко принципиального и самокритичного партийного деятеля. На дискуссии 30 декабря Ленин критиковал Троцкого за его понимание нашего государства как государства рабочего. Из такой абстракции Троцкий делал неправильные выводы по отношению к крестьянству. Ленин тогда сказал: “Не совсем рабочее, в том-то и штука. Тут и заключается одна из основных ошибок т. Троцкого... У нас государство на деле не рабочее, а рабоче-крестьянское...” И кроме того, “государство у нас рабочее с бюрократическим извращением''[121].
И вот через три недели, возвращаясь к этому вопросу, Ленин пишет, что должен исправить свою ошибку, ибо, читая отчет об этом собрании, увидел, что был неправ. “Мне надо было сказать: “Рабочее государство есть абстракция. А на деле мы имеем рабочее государство, во-1-х, с той особенностью, что в стране преобладает не рабочее, а крестьянское население; и, во-2-х, рабочее государство с бюрократическим извращением”. Читатель, который захочет прочесть всю мою речь, увидит, что от этой поправки ни ход моей аргументации, ни мои выводы не изменяются” [122], т. е., иными словами, и при такой поправке критика позиций Троцкого остается в силе.
23 и 24 января Ленин выступает с докладом и заключительным словом о роли и задачах профсоюзов на коммунистической фракции съезда горнорабочих и в эти же дни пишет брошюру “Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина” размером в 2,5 печатных листа, которую заканчивает 25 января. Это были кульминационные дни дискуссии.
Всех нас, сторонников Ленина, весьма обрадовали результаты дискуссии на комфракции съезда горнорабочих. Там против Ленина выступали Троцкий, Шляпников. При голосовании за ленинскую платформу было подано 137 голосов, Троцкого — всего 8, Шляпникова — 61 голос.
Решающее, пожалуй, значение в наступившем в ходе дискуссии переломе приобрела ленинская брошюра “Еще раз о профсоюзах”. После прочтения статьи “Кризис партии” и этой брошюры мне стало предельно ясно то, о чем говорил Ленин еще 30 декабря и что развил и разъяснял здесь.
Прежде всего это бесплодность дискуссии о профсоюзах и ее ненужность.
Вредность дискуссии заключалась в том, что она отвлекала партию от решения на съезде действительно серьезных проблем, лежавших в основе кризиса, который переживала страна, и связанных с судьбой диктатуры пролетариата. Между строк можно было без труда понять, что, навязав партии дискуссию о профсоюзах, Троцкий ставил перед собой цель — изменить руководство большевистской партии, ее политическую линию.
Указав на опасность, грозящую от существования внутри партии фракций, которая могла привести партию к расколу, Ленин, мне казалось, сознательно не ставил точки над “и”, не делал вытекавших из положения крайних выводов, всемерно стараясь сохранить возможность дружной работы после съезда с: теми, кто начал борьбу и поднял дискуссию против партийной линии.
В брошюре Ленин дополняет свое выступление 30 декабря в Большом театре критическим разбором выступлений ораторов, которых он тогда не слышал, но которые он изучил теперь по стенограмме, изданной ВЦСПС. В результате этой критики камня на камне не осталось от платформ Троцкого, Бухарина, Шляпникова (которого Ленин не критиковал в первом своем выступлении, так как не знал ни его речи, ни зачитанной им тогда платформы, да и считал, видимо, необходимым сосредоточить в тот момент критику на Троцком и Бухарине). Эта брошюра — блестящий образец марксистской полемики по принципиальным, политическим вопросам, волновавшим партию. Ленинская брошюра и сейчас читается с захватывающим интересом.
Ленин остро критиковал и высмеивал бухаринские утверждения. В выступлении Бухарина на дискуссии 30 декабря и в платформе его фракции говорилось, что верно и положение “платформы десяти” — “профсоюзы это школа коммунизма” и одновременно правильно положение Троцкого — профсоюзы — это “административно-технический аппарат управления производством”. Бухарин считал необходимым “соединение этих обоих положений”. Раскрывая теоретическую несостоятельность позиции Бухарина, Ленин обвинял Бухарина в подмене диалектики марксизма эклектизмом, широко распространенным в модных, реакционных философских системах. Ленин писал: ““И то, и другое”, “с одной стороны, с другой стороны”—вот теоретическая позиция Бухарина. Это и есть эклектицизм. Диалектика требует всестороннего учета соотношений в их конкретном развитии, а не выдергивания кусочка одного, кусочка другого” [123]. Ленин утверждал, что Бухарин стоит на точке зрения логики формальной или схоластической, а не логики диалектической или марксистской. “Диалектическая логика,— подчеркивал Ленин,— учит, что “абстрактной истины нет, истина всегда конкретна”, как любил говорить вслед за Гегелем, покойный Плеханов”. Я понимал из этих ленинских слов, что Бухарин, хотя и теоретически эрудированный человек, но не владеет марксистской диалектикой.
* * *
Меня тогда обрадовала эта ссылка на Плеханова и поразила в тогдашних условиях столь высокая оценка его философских трудов и то, что Ленин тут же сказал о значении философских трудов Плеханова для марксизма, для марксистского воспитания членов партии.
Ведь все мы знали, что после II съезда партии Плеханов перешел в лагерь меньшевизма, а в годы войны и Февральской революции вконец опозорил себя, заняв крайне правый фланг социал-шовинизма. Ленин писал: “...В скобках уместным, мне кажется, заметить для молодых членов партии, что нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом без того, чтобы изучать — именно изучать — все, написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во всей международной литературе марксизма...” [124]
А в примечании Ленин указал, что “рабочему государству, по-моему, следует требовать от профессоров философии, чтобы они знали изложение марксистской философии Плехановым и умели передать учащимся это знание” [125].
Думается, что это указание Ленина и сегодня сохраняет свою силу. Нечего греха таить, есть у нас такие профессора философии, которые забыли о нем и его не выполняют. Очень жаль. Чем раньше это будет исправлено, тем будет лучше для марксистско-ленинского образования коммунистов.
В юности и на меня большое впечатление произвели философские труды Плеханова. Мне было приятно, что в новых условиях Ленин так умело отделил политика — меньшевика Плеханова от Плеханова-философа тех времен, когда он был марксистом.
В связи с этим мне вспомнилось выступление С. Шаумяна на заседании Бакинского Совета в 1918 году через несколько дней после смерти Плеханова, где он противопоставил двух Плехановых, сказав: “И если... он изменил своим взглядам, на которых он воспитывал целые поколения, то это можно объяснить, по его собственной теории, теми изменениями, которые произошли с его личностью...” [126]
Следует заметить, что Ленин, по свойственной ему скромности, естественно, далее намека не сделал на свои философские труды, представляющие еще большую ценность для формирования коммунистического мировоззрения членов партии.
Это умение дать многогранную оценку фактам, событиям, политическим деятелям — характерная черта Ленина. Как тонкий политик, Ленин умел разбираться в людях, видеть все стороны их характера, выделить положительные и отрицательные черты в человеке, заметить их взаимодействие и изменение по мере развития. Рассматривал он их, конечно, с точки зрения интересов социализма, и у него всегда это было главным отправным пунктом в оценке политических действий, событий, людей и их роли в них.
В этой связи привлекает внимание необычная, с обычной точки зрения, статья Ленина в газете “Правда” за декабрь 1918 года—“Памяти тов. Прошьяна”. В то время я был лишен возможности знать эту статью, так как находился в закаспийской тюрьме при белогвардейцах. Значительно позже я с ней познакомился. В числе других левых социалистов-революционеров Прошьян с декабря 1917 по март 1918 года входил в состав Совнаркома в качестве наркома почт и телеграфов. Меня поразили не столько облик этого интересного человека, сколько умение Ленина так тонко разобраться в духовном складе этого революционера, в сложном переплете противоречий его мировоззрения, объяснить причины его взлетов и падений.
Ленин пишет: “Прошьян выделялся сразу глубокой преданностью революции и социализму. Не про всех левых эсеров можно было сказать, что они социалисты, даже, пожалуй, про большинство из них сказать этого было нельзя. Но про Прошьяна это надо было сказать, ибо, несмотря на верность его идеологии русских народников, идеологии несоциалистической, в Прошьяне виден был глубоко убежденный социалист. По-своему, не через марксизм, не от идей классовой борьбы пролетариата, этот человек сделался социалистом” [127].
Глубоко преданный революции и социализму, он, оказавшись волей судеб в штабе социалистического государства, повседневно сталкиваясь с практическим разрешением многочисленных новых, трудных, больших и малых проблем начального строительства социализма, вызывавших немало споров и разногласий, изо дня в день видел, как большевики во главе с Лениным решают коренные вопросы революции, как строят государство нового типа, закладывают основы социалистического строя. Находясь под прямым влиянием Ленина в течение менее чем четырех месяцев (но каких месяцев!), он лояльно сотрудничал и вел за собой некоторых других социалистов-революционеров, “становился,— как пишет Ленин,— решительно на сторону большевиков-коммунистов против своих коллег, левых социалистов-революционеров, когда они выражали точку зрения мелких хозяйчиков и относились отрицательно к коммунистическим мероприятиям в области сельского хозяйства” [128].
В ходе совместной работы они так сблизились, что до Брестского мира, “казалось,— писал Ленин,— что разногласий между нами сколько-нибудь существенных уже не осталось”. Прошьян прямо стал говорить Ленину о необходимости слияния левых эсеров с большевиками.
Ленин отнесся сдержанно к этому предложению Прошьяна, назвав его преждевременным. Однако он отнюдь не отрицал сближения на практической почве.
“Полное расхождение принес Брестский мир, а из расхождения, при революционной последовательности и убежденности Прошьяна, не могла не произойти прямая, даже военная борьба... Но пример Прошьяна,— писал Ленин,— показал мне...— как разногласия в общих основах миросозерцания с неизбежностью проявили себя при трудном повороте истории”.
После Бреста Прошьян вышел из состава правительства, а летом принимал участие в левоэсеровском мятеже в Москве, захватил телеграф (всего на один час!) — оповещал Россию о свержении большевиков [129].
Статью Ленин заканчивает следующим:
“А все же таки Прошьяну довелось до июля 1918 года больше сделать для укрепления Советской власти, чем с июля 1918 года для се подрыва. И в международной обстановке, создавшейся после немецкой революции, новое — более прочное, чем прежде,— сближение Прошьяна с коммунизмом было бы неизбежно, если бы этому сближению не помешала преждевременная смерть” [130].
После прочтения этой статьи сознанию читателя открывается еще одна обаятельная черта образа вождя мировой революции.
Но хочется подчеркнуть снова важнейшую особенность оценок Ленина: они всегда принципиальны, партийны. Если речь шла о судьбах революции и социализма в борьбе с идейными и политическими противниками, Ленин был непримирим, резок, беспощаден, отстаивая дело партии. Достаточно вспомнить письма Ленина от 18 и 19 октября 1917 года, когда он узнал о чудовищной измене Каменева и Зиновьева, раскрывших перед врагами секретное решение ЦК о подготовке вооруженного восстания. “Уважающая себя партия не может терпеть штрейкбрехерства и штрейкбрехеров в своей среде” [131],— пишет он.
Интересно, как Ленин отзывался об этой черте своего характера. В споре с левым эсером Камковым о Брестском мире, в ответ на его резкое провокационное выступление против большевиков, Ленин говорил: “И уж, конечно, товарищи, не мне возражать против резких слов. Никогда я против этого возражать не буду. Только, чтобы быть резким, нужно на это иметь право, а право на резкость дает то, чтобы слово не расходилось с делом. И вот такое маленькое условие, которое многие интеллигенты не ценят, а рабочие и крестьяне... улавливали, и у них сходится и слово и дело” [132].
* * *
Поражало то, что стержнем всех ленинских выступлений против оппозиции было доказательство отрыва оппортунистов от жизни, от “текущего момента”, как говорил Ленин, подмена главных вопросов не только второстепенными, а просто надуманными. Главным же вопросом, как еще и еще раз подчеркивал Ленин, он считал происходящее в связи с окончанием войны и переходом к мирной жизни изменение отношения рабочего класса к крестьянству. Он все клонил в эту сторону: вот здесь надо думать, искать, здесь можно и поспорить с пользой для дела.
Самое важное — без торопливости присмотреться и решить возникающие вопросы: что и как изменить, что привнести нового. Никто другой в ходе дискуссии не касался этого, не понимал так, как Ленин, потребностей новой ситуации, в которой оказалась революция в этот “переходный период в переходном периоде” (выражение Ленина). Именно это выдвигало целую кучу политических и экономических проблем, во сто крат более важных, чем надуманные, теоретически ошибочные, немарксистские тезисы и платформы по профсоюзным вопросам. Дискуссия поглотила всю подготовку к съезду. Бесконечные собрания, споры во всех звеньях почти парализовали деловую работу партийных, советских, профсоюзных органов, проникли и в армию, взбудоражили и потрясли всю партию и народ. Оппозиционеры сеяли в массах недоверие к ЦК, возлагали вину за хозяйственные трудности на ленинское руководство, пытаясь его опорочить.
Свою брошюру Лепим заканчивал уверенными выводами: “За один месяц и Питер, и Москва, и ряд провинциальных городов ужо показали, что партия откликнулась на дискуссию и подавляющим большинством отвергла ошибочную линию т. Троцкого. Если на “верхах” и в “периферии”, в комитетах, в учреждениях, несомненно, были колебания, то масса рядовых членов партии, рабочая партийная масса в большинстве именно подавляющем высказывалась против этой ошибочной линии” [133].
Уральское бюро ЦК, партийное руководство Екатеринбурга качнулось вначале к троцкизму. Немалую роль сыграл здесь сторонник Троцкого секретарь ЦК Крестинский, имевший тесные связи с верхушкой этих организаций, где он работал до революции. Затем, под влиянием перечисленных выше событий, состоялись повторные дискуссии, на которых, несмотря на участие в них самого Троцкого, верх одержала платформа Ленина и его сторонников.
Сложным оказалось положение и в Баку, где в результате непонимания смысла дискуссии городская конференция в своем большинстве проголосовала за платформу Троцкого. Ошибка эта была вскоре исправлена на съезде Компартии Азербайджана, в феврале 1921 года, принявшем большинством голосов ленинскую линию. С докладом здесь выступил Серго Орджоникидзе, блестяще разъяснивший суть дискуссии и вскрывший антипартийный характер позиций Троцкого и Шляпникова. Когда на X съезде партии я стыдил тех бакинских делегатов, которые голосовали за тезисы Троцкого, они чувствовали себя очень плохо, тяжело переживали эту свою грубую ошибку и на съезде стали на позиции Ленина.
Крайне тяжелая ситуация сложилась в начале дискуссии и в нижегородской партийной организации, где я работал с октября 1920 года. В руководстве и активе основных районных партийных организаций, где была сосредоточена основная масса рабочих,— в Сормове и Канавине — господствовали сторонники Шляпникова. В другом рабочем районе города — Береговом (водники и портовики) в большинстве оказались сторонники Троцкого. И только в парторганизации небольшого Выксунского рабочего района губернии большинство было на стороне “платформы десяти”. Этой платформы придерживались еще и в городском районе, парторганизации которого состояли преимущественно из служащих учреждений. Уездные организации представляли собой весьма пеструю картину.
В этих условиях в губкоме достигли договоренности о том, что выборы делегатов будут производиться, как и во всей партии, пропорционально полученному каждой платформой числу голосов.
Для нас, сторонников Ленина, было ясно, что если не склонить на нашу сторону парторганизацию Сормовского или Канавинского района, то на губернской конференции мы окажемся в меньшинстве.
Секретарем городского райкома работал Иконников, ныне проживающий в Москве. Он держался правильной партийной линии, в его районе дело обстояло благополучно. И я, выступая здесь, знал положение в районе. До революции Иконников вел партийную работу в Сормове и имел широкие связи с рабочими. Поэтому мы сговорились, что он на несколько дней переберется в Сормово, не обращая на себя внимания районного руководства, побывает на квартирах знакомых ему старых большевиков-рабочих и разъяснит им положение в партии, смысл дискуссии. Он должен был сказать им прямо, что Троцкий противопоставляет себя Ленину. Хотя троцкистов в Сормове нет, но здесь заправляют шляпниковцы, а это одного поля ягоды. Если победит платформа Троцкого или Шляпникова и потерпит поражение ленинская платформа, то будет нанесен непоправимый удар руководству партии, и Ленин окажется в немыслимо трудных условиях работы. Вот какой вопрос решается в этой по видимости профсоюзной дискуссии. Поэтому каждый рабочий-большевик должен побеседовать в этом духе с близкими товарищами по партии, чтобы они на дискуссионном собрании района голосовали за Ленина и его платформу, против Шляпникова и ею анархо-синдикалистской платформы. Как информировал Иконников, его беседы с рабочими давали весьма благоприятные результаты.
Настал день собрания в Сормове. Сторонники Шляпникова не сомневались в своей победе и пели себя весьма самоуверенно. Мы были полны надежд и сомнений, очень волновались, хотя и не подавали виду.
Выступая вторым докладчиком от сторонников “платформы десяти”, я старался говорить попроще и подоходчивей. оголяя суть разногласий. Для большей убедительности я опирался на примеры из местной жизни Сормова, ставя своей задачей разбить критику партии оппортунистами и разоблачить их лживые демагогические обещания быстро и резко улучшить жизнь рабочих, если победит их платформа.
Припоминаются два момента из моего выступления, которые произвели определенное впечатление на рабочих и встретили одобрение большинства присутствовавших. Я говорил примерно так:
Сторонники платформы Шляпникова хотят здесь доказать, будто тяжелые условия, в которых работает и живет рабочий класс, есть результат неправильной линии и плохого руководства со стороны партии и Ленина. Но кому из вас неясно, что корни наших трудностей надо искать в последствиях длившихся семь лет разорительных империалистической и гражданской войн и вызванной ими хозяйственной разрухи? Под руководством Ленина война кончилась сокрушительной для врагов победой Советской власти. Разбиты и изгнаны из пределов России могущественные империалистические интервенты, которые были куда сильнее нас. Разбита вдребезги внутренняя контрреволюция помещиков и капиталистов. Какое же может быть сомнение в том, что в условиях завоеванного мира мы под испытанным уже ленинским руководством с таким же успехом преодолеем переживаемые трудности и построим социализм?
Напрасно оппортунисты по всей стране из кожи лезут вон, пытаясь убедить большевистскую партию, будто выход из трудностей возможен при победе платформ Троцкого или Шляпникова и при смене руководства партией и страной. Сормовские рабочие не поддадутся этому обману и станут стеной за Ленина, за его политическую платформу. Это встретило бурное одобрение.
И другое. Я коснулся демагогических обещаний, записанных в платформе “рабочей оппозиции”. Зачитал пункт, в котором они утверждали, что они, как только победят, проведут трамвай к рабочим поселкам. Позвольте, говорил я, спросить сторонников этой платформы: Челышева — самого влиятельного члена губкома партии, подпись которого в платформе красуется вслед за подписью Шляпникова, и Чернова — директора сормовского промышленного гиганта, чья подпись также украшает эту платформу.. Кто же мешал им до сих пор, стоя у власти, в губернии и на заводе, провести трамвай из города до Сормова? Ведь это было в пределах их прав и обязанностей. Может быть, Ленин им помешал? Тогда докажите это здесь на фактах и документах. Доказать этого вы не можете, ибо Ленин не меньше, а больше вашего заботится о нуждах народа. В ужасную войну, в условиях разрухи, голода и холода, где нам было найти средства и хотя бы рельсы для трамвая, когда металла не хватало даже для производства винтовок? Теперь, когда мы вступаем в полосу мирного развития, партия приступает к разработке мер по восстановлению хозяйства и новому строительству. Тогда станет возможным и провести трамвай и сделать многое другое для поднятия благополучия трудящихся. Это мы сделаем успешно под испытанным руководством Ленина, за которым без колебаний пойдут большевики сормовской организации, проголосовав единодушно за “платформу десяти”. Это также встретило шумное одобрение собрания. Оппозиционные лидеры были в полной растерянности.
После нескольких выступлений рабочих было внесено и принято предложение о прекращении прений. Платформа “рабочей оппозиции”, которая голосовалась первой, получила около четверти голосов. “Платформа десяти” — примерно три четверти. Другие платформы здесь не обсуждались и не голосовались.
Председательствующий предложил делегатов на губернскую конференцию избирать пропорционально количеству голосов, полученных каждой платформой, как это делалось и на других партийных собраниях. Вдруг из задних рядов поднимается внушительная фигура рабочего, который говорит твердо и четко: мы большинством приняли платформу Ленина. На губернскую конференцию от Сормова надо выбирать только тех, которые поддерживают волю большинства. Нам не гоже, чтобы на конференции одни сормовичи говорили за платформу Ленина, а другие за платформу Шляпникова. Голосованием это предложение было принято. Избраны были только делегаты — сторонники “платформы десяти”. Получилось так, что ни один из членов Сормовского райкома не был избран делегатом, что ошарашило и без того растерянных лидеров оппозиции.
Дискуссионное собрание в Канавинском районе прошло до этого, и я также выступал вторым докладчиком. Но там у нас не было хороших связей с рабочими, мы не сумели провести подготовительной работы в низах и оказались в заметном меньшинстве, получили лишь несколько делегатов — сторонников “платформы десяти”. Тем не менее в итоге на губернской конференции значительным большинством победила ленинская линия.
И так почти повсюду. К съезду из семи антиленинских платформ выжили лишь две: объединенная платформа Троцкого — Бухарина и анархо-синдикалистская платформа Шляпникона. Но и они уже были лишены былой силы, доживали последние дни, их сторонники оказались неспособными дать сколь-либо серьезный бой на съезде. Число их сторонников на съезде составляло около 15%. Партия пошла за Лениным и его соратниками. План Ленина “вылечить до съезда” партию оказался осуществленным.
Это обеспечило возможность повернуть съезд и партию в целом к главному вопросу — вопросу перехода к новой экономической политике. Это было главным и основным, и именно этого добивался Ленин. Съезд подвел итоги внутрипартийной борьбы, дал исчерпывающие оценки антипартийным фракциям и поставил на них крест, принял политические и организационные меры, призванные предотвратить возможности подобных кризисов, воспрепятствовать появлению фракций, укрепить единство партии на основе ленинских норм и дальнейшего совершенствования принципа демократического централизма. Но об этом в следующей главе.