Содержание материала

 

ВЕЛИКИЙ ШТУРМ

М. Кольцов

КАК БЫЛО ДЕЛО

…И было утро, и день первый.

Преображенский полк прибыл в Таврический дворец. Промаршировал в Екатерининский зал. Остановился. Выстроился ниткой. Стал требовать к себе Родзянку.

Председатель Государственной думы вышел высоким, торжественным старым петухом. Он поднял голову повыше и гаркнул в полный голос.

Полк испугался. С разбегу ответил грохочущим нестройным верноподданным рыком, лязгом штыков, тушем оркестра:

«Здрра жлла ррра грра стввооо-оо!!»

Я спросил у солдата рядом:

— Что это вы такое кричите?

Он пожал плечами:

— А черт его знает. Мне и невдомек, как его величать. Превосходительством, что ли?

Рядом стоящий, в серой шинели, в серой шапке, с серым лицом, с серыми шальными глазами, задумчиво предложил:

— Его величать бы надо по-русски. Как умеем.

Солдаты согласились с этим созвучным моменту разрешением трудного вопроса. Передали по рядам.

Родзянко кончил речь о вере, отечестве и войне до победного конца. Опять обвел тусклым взором шеренги. Опять гаркнул на весь Екатерининский зал;

— Спасибо, маладцы прреображенцы!

На этот раз ответ был быстрый и стройный. Слов не было четко слышно, но они угадывались:

— Оооо ввваааа ммааа!!

Председатель Думы ушел довольный. Он сказал адъютантам:

— Армия с нами. Она не пойдет с Советом. Она будет воевать.

Впоследствии, перед смертью, в эмиграции Родзянко разъезжает из города в город в качестве регента церковного хора. Это меня удивляет. Ведь у Родзянки был плохой слух. Ведь он не слышал тогда, в первый день, что именно кричал ему Преображенский полк.

 

И было утро, и день второй.

В Таврический дворец явился Кирилл Романов.

Он был одет в морскую форму и в большой красный бант. Больше ни во что не был одет Кирилл Романов.

Он прошел по всем комнатам и во всех комнатах всех поздравлял с радостным днем свержения самодержавия. И во всех комнатах министры, журналисты, депутаты и кандидаты в министры и в депутаты приветливо улыбались в ответ поздравляющему великому князю.

Владимир Бурцев, двадцать лет писавший и печатавший разоблачения о русском царизме, выскочил откуда-то сияющий. Захлебываясь, сообщил толпе:

— Небывалая победа! Даже великие князья с нами!

Прав оказался Бурцев. Хотя и с оговорками. Через три года, вне России, на парижских тротуарах, он оказался вместе с великими князьями.

Прав был Бурцев, хотя и с оговорками. Князья оказались с ними...

 

И было утро, и день третий.

Милюков говорил речь. Его слушали внимательно.

Спрашивали:

«Как представляете себе будущий строй?»

Милюков отвечал:

- Мы представляем себе новую форму государственного строя в России как парламентарную и конституционную монархию. Власть от Николая Романова перейдет к регенту Михаилу, а наследником будет Алексей Романов.

Как оказалось, Милюков плохо представлял себе новую форму государственного строя в России. Он не догадывался не только о ЦИКе, но не представлял себе даже обыкновенного жилтоварищества.

Вообще многое представлял себе очень плохо Милюков.

Он представлял себе обязательную, непременную победу союзников и был отъявленным немцеедом.

Когда же дела Антанты пошатнулись, он сразу стал вполне отчетливо представлять себе победу немцев и поехал на поклон к кайзеру Вильгельму. Победили все-таки Франция с Англией. И Милюков немедленно представил себе это очень ярко, поехав кланяться в Париж.

Такое бывает с людьми.

 

И было утро, и день четвертый.

Керенский состоял в Совете. Ему хотелось во Временное правительство. Совет его не пускал.

Керенский решил:

— Ежели рассудить — выходит, что правительство, хотя оно и временное, но не только временное, а и правительство. Совет же хоть и не временный, но только Совет. Войду-ка я в правительство и плюну на Совет.

Так и поступил. Ошибся только наполовину.

Правительство в самом деле оказалось временное, и даже очень. Но и Совет тоже оказался временный. Вскоре, как мы знаем, вместо него появился Совет настоящий, не временный. Да и правительство мы имеем теперь постоянное. Даже очень.

 

И было утро, и день пятый.

Пришло время царю отрекаться.

Никто не решался поехать к нему по этому маленькому дельцу.

Взял это поручение Шульгин.

— Царю будет приятно, — решил Шульгин, — если он выпьет сию чашу из рук монархиста, из рук дворянина.

Не из рук же мужика или, боже упаси, рабочего будет царь принимать для подписи указ об отречении!

Так и поступил Шульгин, и был совершенно прав со всех точек зрения.

Дворянство поднесло царю Николаю Кровавому на прощание от себя легкую чашу.

А рабочие и крестьяне отдельно тоже попрощались с царем позже.

Показали ему чашу потяжелее.

 

И было утро, и день шестой.

Народ беседовал по кучкам. Тогда всюду на улицах собирались кучками и разговаривали.

Обсуждали, что будет дальше с царствующим домом.

— Этак Николай в Ливадию уедет и там будет на бобах сидеть без всякой власти!

— Ему, чего доброго, скажут и билет купить на поезд, как всякому человечку!

— Пассажир!

— С него и за квартиру теперь драть будут!

— В булочную посылать будут!

— Хо-хо-хо! В трамвай садиться с передней площадки — ни-ни! Штраф!

— В театр ходить без контрамарок. Ха-ха-ха!

Кучка веселилась. Были это все студенты, ремесленники, случайные барышни. Один рабочий — он тоже улыбался и подхихикивал. Сковырнул ногтем какой-то прыщик со лба и вставил свое замечание:

— А я располагаю, что он в театр и в булочную не пойдет.

— Почему же?! Никаких привилегий, обыкновенный гражданин.

— А я так располагаю, что его повесят.

Кучка замолчала. Задумалась. Исчерпав тему, стала таять.

Ошиблись в кучке все. Но рабочий все-таки был ближе к истине. Царя, конечно, не повесили. Что вы, что вы! Где это слыхано! Не повесили царя, а расстреляли.

 

И было утро, и день седьмой.

Родзянко, Милюков, Кирилл, Бурцев, Шульгин — почли революцию сотворенной. Прилегли на отдых. Так и не встали до сих пор.

Это правильно. Поработали — дайте другим.

Пусть один класс приляжет. А другой поднимется на ноги.

Один прилег, а другой поднялся и шагает. После Февраля наступил Октябрь. Именно так было дело. Я твердо помню. Удостоверят и другие.

Joomla templates by a4joomla