В. ХАККИЛА
Не совсем обычный гость
Усилившаяся после 1905 года реакция заставляла членов русской революционной партии покидать свою родину, эмиграция часто осуществлялась через Финляндию, где финские активисты помогали русским революционерам, и социал-демократы естественно опирались на членов братской партии. В Финляндии были благодарны русским революционерам за улучшение жизни, достигнутое в период революции, и поэтому с большим энтузиазмом, чем прежде, помогали преследуемым революционерам. Через русских студентов я познакомился со многими русскими эмигрантами и имел возможность оказывать им разностороннюю помощь во время эмиграции через Финляндию. В то время я и познакомился с руководителем большевистской фракции Лениным, очень уважаемым и признанным авторитетом среди членов своей партии, хотя не очень еще широко известным за ее пределами.
В начале 1906 года вместе с инженером Аланне я жил в Хельсинки на улице Вуоримиехенкату. Нам сообщили, что из России приезжает один партийный товарищ, которого надо обеспечить безопасным жильем, так как за ним особенно сильно охотятся жандармы. Мы решили поселить его у себя. И в один прекрасный день к нам прибыл коренастый лысый мужчина лет сорока. Нам представили его как Вебера. Он прожил в нашей студенческой квартире около полутора месяцев1, спал на раскладушке, которая на день всегда убиралась. Питание нашего гостя вполне соответствовало жилищу по своей непритязательности. Если мы могли обедать где-то в столовой, за пределами квартиры, то он не мог ее покинуть и вынужден был питаться всухомятку, запивая еду чаем, столь любимым русскими. Как и многие русские студенты, он уже привык к такому образу жизни за время долгих лет эмиграции и ссылки. Не мог я предполагать тогда, что через десяток лет наш скромный квартирант будет жить в Кремле и возглавлять правительство Советской России.
Прошло немного дней, и мы обнаружили, что у нас не совсем обычный гость. Из разговоров с ним мы поняли, что он прекрасно осведомлен в европейской политике и даже досконально знает обстановку в Финляндии, с которой, как выяснилось, он ознакомился, будучи на Карельском перешейке2. Совершенно очевидно, что в эти тяжелые, переломные годы нам очень помогло то, что Ленин так хорошо знал нашу страну и нашу обстановку и не нуждался в недружелюбно настроенных к нам советчиках, в которых не было недостатка во времена царизма, как нет и теперь. С утра и до позднего вечера наш гость писал, читал и руководил с помощью листовок и статей борьбой большевиков против меньшевиков. Внутрипартийная борьба в это время особенно обострилась. Несмотря на постоянную занятость и полную отдачу работе, наш гость всегда был в хорошем настроении и время от времени рассказывал забавные истории. Мне особенно запомнился его доброжелательный юмор, который, по-видимому, был для него характерным. С теми товарищами, которые приходили к нему поговорить и посоветоваться, он был обычно лаконичен, не впадал в свойственное некоторым русским многословие...
Не помню точно, поехал ли Ленин прямо от нас за границу, но, видимо, это было так, поскольку чуть позже я послал его библиотеку частично в Швейцарию, частично в Париж. На следующий год я снова встретил его в Хельсинки, где тогда проводилась Всероссийская конференция социал-демократической партии3. Я взялся за организацию помещения для проведения конференции. Успех этого дела вызывал сомнения у нашего партийного комитета, так как финские полицейские начали активно помогать царским ищейкам. Мне удалось снять одно помещение в столовой рабочих табачной фабрики по улице Ластенкотинкату, второе — во флигеле Дома студента политехнического института. Конференция проходила то в одном, то в другом здании и завершилась благополучно.
Только здесь я окончательно понял, какое огромное влияние имел в партии Ленин. Он был уже тогда главной фигурой на конференции.
Члены большевистской фракции, казалось, были особенно привязаны к своему лидеру. Как показали последующие годы, он сумел удержать их и сделать своими верными помощниками и в дальнейшем, что далеко не всегда свойственно государственным деятелям. Финансовое положение партии в период конференции было очень тяжелым, казначей доложил, что осталось всего несколько сот марок. Но несмотря на это, вынашивались большие планы, которые завершились свержением царизма в одной из самых могущественных держав.
В третий и последний раз я встретил Ленина в Копенгагене на международной конференции социалистов в 1910 году. Я присутствовал на заседании секции молодежи, где председательствовал Карл Либкнехт, когда товарищ Вийк сообщил мне, что меня спрашивает один «очень подозрительный» человек. Вийк не узнал Ленина: из-за зубной боли его голова была обернута платком и в таком виде он действительно был неузнаваем. Мы зашли в ближайший ресторан, чтобы поговорить о делах. Там были еще два русских социал-демократа. Мы обсудили вопрос о возможности проведения очередного партийного съезда опять в Хельсинки. Но в итоге отказались от этой идеи, так как из-за усиления реакции было рискованно подвергать опасности многих товарищей. Насколько мудрым было это решение, выяснилось в том же году, когда начатая в Хельсинки конференция латышских социал-демократов вынуждена была прекратить свою работу. После этого Ленина я не встречал. Бывший эмигрант стал величайшим человеком Советской России, и его имя запечатлено навеки большими буквами в анналах мировой истории...
1 В. И. Ленин жил в Хельсинки на улице Вуоримиехенкату, 35, приблизительно в марте — начале апреля 1906 года. Точное время пребывания Ленина на квартире двух финских социал-демократов пока не установлено.— Ред.
2 В. И. Ленин жил на Карельском перешейке, в дачном поселке Куоккала (ныне Репино), на даче «Ваза», с конца февраля до начала апреля 1906 года, затем с небольшими перерывами с конца лета 1906 года до конца 1907 года.— Ред.
3 Автор имеет в виду Четвертую конференцию РСДРП («Третью общероссийскую»), проходившую 5—12 (18—25) ноября 1907 года в Хельсинки.— Ред.
СЕСТРЫ ВИНСТЕН
Ленин в пансионате в Оулункюля
ИНТЕРВЬЮ В. АРТИ В 1947 ГОДУ
Несколько лет тому назад мне пришлось проживать долгое время в особняке около станции Оулункюля (Огльбю), где тогда был и сейчас еще сохранился пансион. Однажды я, к своему удивлению, услышал, что Ленин во время своей эмигрантской жизни в Финляндии провел несколько недель в том же особняке1, в одной из больших комнат на втором этаже. Это было в последнее десятилетие царской власти, точнее говоря, в 1907 году.
Я узнал, что особняк принадлежал двум сестрам, и поехал поговорить с этими пожилыми женщинами. В разговоре выяснилось следующее: как-то позвонил один влиятельный человек, преподаватель Хельсинкского университета2, и спросил, не смогли бы они приютить у себя одного из русских эмигрантов. Будучи противниками царизма, сестры сразу же согласились.
Так в особняке появился невысокого роста, розовощекий, не очень красивый господин. Он объяснил по-немецки, что он как раз тот, о котором было условлено заранее. Хозяйки взяли его на полный пансион. Гость оказался тихим, молчаливым человеком, который редко выходил из своей комнаты и усердно писал. Сестры видели его только во время еды. Говорил он мало и только однажды пошутил по поводу какого-то блюда. Иногда он ездил в Хельсинки. Хозяйки обращали мало внимания на этого неизвестного господина, они думали, что он один из революционеров, которых в то время в Финляндии было много.
Днем они обе работали в своих учреждениях в городе, что тоже препятствовало их общению с этим молчаливым господином.
Однажды к нему приехала красивая русская женщина. Как они узнали позже, это была его жена. Вскоре после этого гость внезапно исчез из особняка. Хозяйки решили, что он убежал от жандармов, и вскоре позабыли о нем.
Осенью 1917 года, когда в России свершилась революция, сестры увидели в газете фотографию Ленина. Они сразу же узнали в нем того самого господина, который когда-то жил у них на пансионе. В облике Ленина есть особые черты, которые легко запоминаются. Впоследствии им довелось услышать, что Ленин действительно останавливался у них. Он даже сам упоминал, что жил в Оулункюля у «двух наивных барышень».
Говорят, что оттуда он сел на поезд, отправлявшийся в Турку, но, заметив, что за ним следуют жандармы, спрыгнул на ходу, и к счастью остался невредим.
Затем он направился на юго-западный берег Финляндии, скрывался там, а в конце 1907 года уехал в Швецию на пароходе, чуть не утонув во время перехода по тонкому льду.
Выбор Оулункюля временным местом жительства был «стратегически» очень правильным. Особняк расположен около вокзала, и в случае надобности можно было легко уехать на поезде, к тому же было удобно добираться до Гельсингфорса навещать товарищей, на это уходило всего 15 минут езды. Кроме того, особняк стоял на высокой горе, за которой сразу начинался лес, где тоже можно было спрятаться в случае опасности. Тихих, занимающих скромные должности сестер нельзя было заподозрить в том, что они могут скрывать у себя кого-нибудь. К тому же, как уже говорилось, их не было днем дома. Все было хорошо, пока не пришлось срочно выехать, но к таким неожиданным выездам эмигранты всегда готовы.
1 В пансионате «Гердобагка» в Оулункюля В. И. Ленин прожил около трех недель. Здесь он продолжал работу над книгой «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905—1907 годов», редактировал большевистский сборник «Текущая жизнь», писал X—XII главы работы «Аграрный вопрос и «критики Маркса»».— Ред.
2 Очевидно, это был В. М. Смирнов — профессиональный революционер, большевик, член РСДРП с 1900 года, в 1903—1918 годах с перерывами работал в Хельсинкском университете лектором русского языка и помощником библиотекаря русского отдела библиотеки. Во время революции 1905—1907 годов В. М. Смирнов осуществлял нелегальные партийные связи.— Ред.
А. Ф. НУОРТЕВА
Отъезд Ленина из Финляндии в декабре 1907 года
В первый раз я встретился с Лениным при очень странных обстоятельствах.
В декабре 1907 года Владимир Ильич, который проживал в то время в Финляндии, был вынужден покинуть ее и срочно выехать за границу — в последний раз перед окончательным возвращением в канун революции.
Нескольким партийным товарищам в Финляндии было поручено помогать эмигрантам-революционерам перебираться через границу. В Хельсинки под руководством лектора университета В. Смирнова действовал эмигрантский комитет. Его представители имелись во многих портовых городах Финляндии. Такой «отправной пункт» был и в Турку, где в то время я работал редактором газеты «Социалист».
Из Турку эмигрантов, как правило, переправляли в Швецию. Этим делом руководил Вальтер Борг (товарищ Борг умер от истощения в Петрограде в 1919 году1; в 1918 году оба его сына были расстреляны финскими белогвардейцами (лахтари)). В комитете работал также Людвиг Линдстрем, участник нашего движения, впоследствии отошедший от него, и ряд других товарищей.
У нас была хорошо организована подготовка иностранных паспортов. Мы располагали официальными печатями многих русских губернских учреждений, настоящими бланками документов и т. п. Кроме того, был налажен постоянный контакт с командованием и с экипажами судов. Вальтер Борг являлся представителем многих иностранных фирм в Турку и имел обширные связи, что не мешало ему быть одним из самых здравомыслящих и верных большевиков Финляндии. Его положение бизнесмена очень помогало работе нашего комитета.
Перед отправлением очередного товарища мы получали из Хельсинки от Смирнова зашифрованную заявку на него. В ней указывались наиболее характерные приметы, по которым мы готовили соответствующий паспорт и обеспечивали место на судне. Нам помогали несколько молодых людей. Среди них были сыновья Борга. По условным приметам они встречали товарища на вокзале и провожали его по указанному им адресу.
В начале декабря Смирнов сообщил нам, что скоро мы должны отправить за границу очень важного партийного товарища. Имени его он не сообщил, но мы уже знали, что через Турку за границу должен был ехать Ленин. По тону Смирнова мы поняли, что речь шла именно о нем. Я не помню уже, получил ли он документы перед своим отъездом из Хельсинки, или же он был снабжен нашим «пунктом», помню только, что в них Ленин фигурировал как иностранный бизнесмен.
Наконец мы получили шифрованную информацию о том, что товарищ выехал, и нашей молодой гвардии было поручено встретить его. Вальтер Борг договорился с капитаном насчет места на судне «Боре». Вечером мы все собрались у Борга.
Был сильный мороз. Море покрылось льдом, и судно «Боре» могло двигаться только по узкому фарватеру вслед за ледоколом. Судно должно было отплыть из Турку в одиннадцать часов вечера, так что мы не рассчитывали на длительную беседу с Лениным.
Вскоре после десяти часов наши мальчики вернулись с вокзала с печальным известием, что не нашли ожидаемого гостя. Мы были уверены, что они его упустили по халатности, и отправили их снова на вокзальную площадь для более тщательного осмотра. Для пущей достоверности мы позвонили Смирнову в Хельсинки, чтобы убедиться, действительно ли наш гость выехал оттуда. Смирнов подтвердил, что гость выехал, и, судя по голосу, был очень обеспокоен.
Ругая встречавших Ленина мальчиков, Борг все же надеялся, что тот по адресу сам найдет его дом, и поспешил на пристань к капитану «Боре» с просьбой несколько задержать отплытие.
Медленно тянулись минуты ожидания. О госте никаких известий. Уже и Борг вернулся с сообщением, что капитан согласен ждать до двенадцати часов, но не больше. Снова поиски по городу, и все безрезультатно.
Время близится к полуночи. От капитана «Боре» передают сообщение, что судно отплывает, но утром будет остановка в Драгсфиорде на несколько часов и наш пассажир сможет догнать его на лошадях по льду. Это известие несколько утешило нас, но ненадолго. Проходила ночь, а о пассажире никаких известий.
Мы сидели в квартире Борга и гадали, что могло произойти. Единственное предположение — это что наш гость попал в руки жандармов. И вдруг около двух часов ночи звонок в дверь. Мы ринулись открывать — перед нами Ленин, живой и невредимый. Озябший, уставший, с маленьким чемоданчиком в руках.
Произошло следующее: выехав из Хельсинки2, Ленин обнаружил за собой слежку. По жестам и поведению шпиков он понял, что его арестуют. Ленин моментально наметил план бегства и решительно и смело осуществил его. Когда поезд тронулся на последней остановке перед Турку — с вокзала Лийттойнен, он незаметно вышел в тамбур и соскочил с подножки вагона. К счастью, Владимир Ильич упал в сугроб и не ушибся. Он пошел пешком в город — в лютый мороз, в темноте, по незнакомой местности. Надо было пройти более десяти километров. Только непреклонная воля помогла ему благополучно добраться до места.
Его раздели и уложили на диван. Жена Борга напоила его горячим чаем с коньяком. Мы растирали спиртом его окоченевшие руки и ноги. Но он не соглашался оставаться дольше на нашем попечении. Услышав, что есть возможность догнать судно на лошадях, он попросил, чтобы немедленно достали лошадь и отправили его в дорогу. Так и было сделано. Проводником назначили Людвига Линдстрема. В четвертом часу утра мы усадили его в сани и отправили в долгий путь. Однако не обошлось без происшествий. Дорога проходила через Парайсте (Паргас). Лошадь оступилась и не могла идти дальше. Рано утром пришлось ее заменить. И, кроме как в полиции, лошадь нигде нельзя было найти!
Не знаю, какое красноречие и какую ложь расточал Линдстрем полицейскому, чтобы заверить и убедить его, что пассажиром был опоздавший на судно богатый иностранный торговец, которого надо доставить на место, и полицейский отдал свою лошадь, а сам взялся быть кучером. Узнав, кто будет кучером, Ленин протестовал и ругал Линдстрема, но ничего не оставалось, как поверить заверениям Линдстрема, что все кончится благополучно.
Так оно и было. Добрались до Драгсфиорда, нашли там пароход «Боре». Капитан вежливо и учтиво принял опоздавшего.
Полицейский благодарил за вознаграждение, не подозревая, что он перевез пассажира, который поведет к решающей победе первую в мире революцию рабочих.
Несколько недель спустя через наш «пункт» в Швецию ехала жена Ленина, Надежда Константиновна Крупская, без особых приключений.
После этого я видел Ленина в 1920 году, на II конгрессе Коминтерна. Он вспоминал нашу первую встречу и от души смеялся, представляя свой тайный отъезд из жандармского государства на санях с кучером-жандармом.
1 Автор указывает дату смерти В. Борга неточно. Он умер в июне 1918 года, о чем сообщала «Петроградская правда» 11 и 13 июня 1918 года (см. М. М. Коронен. В. И. Ленин и Финляндия. Л., 1977, стр. И2).—Ред.
2 В. И. Ленин выехал из Хельсинки ранее 8 (21) декабря 1907 года (см. «В. И. Ленин. Биохроника», т. 2. 1905—1912. М., 1971, стр. 370).— Ред.
Л. ЛИНДСТРЕМ
В дороге с Лениным
Однажды в декабре 1908 года1 мне позвонили из Хельсинки и сообщили, что русский революционер Владимир Ульянов под именем Ленин приезжает ночным поездом в Турку, где я должен был встретиться с ним и помочь благополучно перебраться в Швецию. Имя это было мне известно. Я знал, что он принимал активное участие в Октябрьской стачке и после этого скрывался в Финляндии. Но я никогда не видел ни его лично, ни его фотографии. Мне сообщили, что он будет в пальто с каракулевым воротником и в каракулевой шапке. В одной руке он должен был держать коричневый чемодан, а в другой — газету «Hufvudstadsbladet». Он среднего роста, и у него темные усы.
К приходу поезда, около двенадцати часов ночи, я стоял на перроне и ждал. Я тщательно рассматривал каждого, кто проходил по перрону, но никто даже близко не подходил под описанные приметы. У некоторых был чемодан в одной руке, но в другой не было газеты. Мне ничего не оставалось, как вернуться домой. Я жил недалеко от вокзала, и окна спальни выходили в маленький садик.
Я спал довольно долго, проснулся оттого, что в окно что-то бросили. Я поднял шторы и увидел в саду при лунном свете человека с чемоданом в руке; облик его, насколько я мог рассмотреть, соответствовал данному мне описанию Ленина. Я открыл дверь. Человек вошел, в руках у него был кошелек, которым он бросал в окно.
— Ульянов, точнее, Ленин,— представился он.— На каком языке вы хотите разговаривать — на русском, немецком, французском или английском?— спросил он.
Лучше всего я говорил по-немецки. За чаем с бутербродами я спросил его, как он прибыл в Турку, поскольку он не приехал на поезде.
Ленин рассказал. Один из его друзей в Хельсинки устроил ему жилье у двух учительниц в Оулункюля, где он представился русским писателем.
Хотя он проживал постоянно у них, он заметил, что за ним следят. Особенно один человек все время околачивался около их дома. Когда он сел в поезд на Турку, то заметил, что этот человек вместе с каким-то другим сел в тот же вагон. Они не оставляли его ни на секунду. Если он выходил в коридор, шпик немедленно следовал за ним. Когда на станции Карья он пошел обедать в ресторан, один из шпиков сел у дверей, а другой — за соседний столик.
В поезде не было никакой возможности избавиться от «хвоста». В связи с этим он решил спрыгнуть с поезда на последней остановке перед Турку и оставшийся путь пройти пешком. Он выяснил по карте, что последняя остановка — это станция Лийттойнен, которая была всего в десяти километрах от города. План этот удался. На станции Лийттойнен он встал у дверей купе. Как только поезд тронулся, он выхватил свой чемодан из багажной сетки, распахнул двери вагона и выскочил. Поезд продолжал идти.
Пройдя около мили, он встретил у городской таможни постового полицейского, знавшего несколько слов по-русски. По его советам он нашел мой дом. Дорогой он не встретил никого, кроме одной шумной компании, которая, видимо, возвращалась с вечеринки.
Он был очень взволнован своими дорожными приключениями. Как только налили чай, он захотел продолжить путь и выехать из Турку. Я объяснил ему, что маршрут был разработан мной в малейших деталях, но в два часа ночи невозможно найти кого-либо, кто довез бы нас до первой остановки. Надо было ждать до утра, к тому же у меня было так же безопасно, как и в дороге. Но мои уговоры были напрасны.
— За мной слежка, и я знаю, что меня будут искать. Я уже был в Сибири и не хочу попадать туда снова. Если вы не сможете меня провезти по вашему маршруту, то я отправлюсь пешком на север и где-нибудь около Раума переберусь через Ботнический залив.
Я заметил, что залив еще не затянулся льдом.
— В таком случае,— сказал Ленин,— я прошагаю пешком хоть до Торнио. Я ходил и на более далекие расстояния в Сибири.
Поняв, что мои уговоры напрасны, я сказал, что сделаю все, чтобы найти подводу. Попросил его тем временем отдохнуть.
Я обратился к знакомому хозяину постоялого двора, который держал извозчиков. Я объяснил ему, что у меня остановился немецкий геолог доктор Мюллер, прибывший поездом из Хельсинки. Ему якобы надо ехать в местечко Парайсте исследовать какую-то разновидность известняковой породы. Он очень спешит, так как хочет попасть на следующем пароходе в Германию. Ему надо успеть вернуться в Турку на следующий день. Мне дали подводу и даже кучера.
В ту ночь был крепкий мороз. После полудня термометр показывал 16 градусов, а к вечеру мороз усилился. В начале декабря выпало много снегу. Но за несколько дней оттепель с дождем уничтожила хороший санный путь. Поэтому нам пришлось ехать на телеге по скользкой от гололедицы дороге в Парайсте. Мы благополучно добрались до Кустёсунда, где разбуженный мной паромщик доставил нас на другой берег. У широкого пролива между Кусте и Парайсте я отправил лошадей обратно. Мы увидели, что пролив, насколько хватало глаз, покрыт блестящим слоем льда. Место нашей первой остановки было совсем близко от берега, на острове Кирьяла.
Хозяином постоялого двора на Кирьяла был владелец Норргордской усадьбы Фредрикссон, крестьянин, мужественный и смелый человек. У него было двое взрослых сыновей, Карл и Вильгельм, мои хорошие друзья, спасшие немало политических эмигрантов от когтей русской жандармерии. Мне нужно было их разбудить, чтобы переправиться на остров. Обыкновенно паромщиков будили из Кусте звоном огромного колокола. Я тянул за веревку, и звон разносился далеко над спящими берегами. Никакого ответа. Я снова тянул за веревку и звонил долго, пока не услышал в ответ: «Алло, кто там?» Я прокричал свое имя... Карл ответил, что мы должны подождать на берегу, куда они прибудут, чтобы проводить нас через лед. Вскоре мы увидели, как братья приближались к нам, проверяя клюшкой лед. Мы поздоровались и направились гуськом обратно, к другому берегу. Временами мы чувствовали, что лед трещал под нами, но без особых препятствий мы очутились на другом берегу на твердой земле.
Дома нас встретил дед Фредрикссон, в полной форме, несмотря на столь необычное для визита время. Я представил своего товарища уже не как доктора Мюллера, а как русского эмигранта Ленина. Фредрикссон схватил его за руку в свои большие ладони, дружески хлопнул по спине и сказал: «Дорогой друг, здесь можешь спать спокойно. Отсюда никто насильно никуда не увезет». И в подтверждение своих слов, которые я перевел Ленину, он открыл дверцу шкафа и показал висящие там винтовки, пистолеты и браунинги.
Дочь хозяина в это время поставила на стол хлеб, масло, сыр и молоко. Фредрикссон предложил нам горячий грог, что было очень приятно после морозной ночной дороги. К великому удивлению хозяина, Ленин категорически отказался от грога.
После ужина легли спать. На постоялом дворе в зимнее время отапливали только одну комнату, где находилась всего одна кровать. Ленин лег к стене, и я рядом с ним. После изнурительной дороги я спал крепким сном и думаю, что Ленин также, так как он выглядел очень усталым, когда мы пожелали друг другу доброй ночи.
Был уже полдень, когда нас разбудили и принесли кофе. Мы оделись и прогулялись в ожидании завтрака. Было холодно, ветер разносил белые кристаллы снега.
Но мне думается – Ленин не обращал внимание на красоту природы. Его прежде всего интересовали люди, условия их жизни. За утренним кофе он спросил, не находимся ли мы в большой усадьбе или поместье. Я объяснил, что мы находимся в обыкновенном крестьянском доме с десятью гектарами обработанной земли. Представление об усадьбе или поместье сложилось у Ленина в связи с тем, что на книжной полке был десяток-другой книг. Такое количество книг в России можно было найти только в больших усадьбах или же там, где хозяин был особый книголюб.
Поговорили о земледелии. Осенью в парламенте был принят закон о торпарях, на основании которого бывшие торпари могли получать помощь от государства и выкупать свои земли. Социал-демократы были на переднем крае в подготовке и проведении этого закона, что очень удивило Ленина. Он считал, что этот закон будет способствовать формированию нового класса мелких собственников – крестьян, у которых не будет ни времени, ни желания ни на что другое, кроме возделывания своего маленького участка земли, и который, в силу своего положения собственника, примкнет к рядам наших противников в случае проведения настоящей, большой реформы.
Я спросил, считает ли он, что в ожидании большой реформы, должно оставаться в силе прежнее положение о торпарях.
- Ни в коем случае. Правительству надо было взять себе все земли торпарей и сдать им в аренду за дешевую плату, вместо того, чтобы превращать их в государственных должников. Это значительно облегчило бы в будущем окончательное решение земельного вопроса.
Я предполагал продолжать путь в тот же день. Маршрут для меня был ясен, о деталях я намеревался посоветоваться с заведующим торговым кооперативом Карлом Янсоном. По плану Ленина нужно было перевести на самый западный из населенных островов Парайсте – на остров Лилль Мелё. Отсюда один из моих друзей, Чарльз Вилльберг, владелец усадьбы в Науво (Нагу), доставит его на пароход по рейсу Турку – Стокгольм. (Вилльберг не первый раз оказывал такие услуги).
Команды судоходной компании «Боре» проявили глубокое понимание и сочувствие делу спасения эмигрантов. Можно было ожидать, что и на сей раз они не откажутся помочь Ленину без паспорта добраться до Швеции и оттуда на свободу. Конечной целью Ленина было уехать из Швеции в Италию, в гости к Максиму Горькому, который жил на острове Капри. Но когда я после завтрака поговорил со стариком Фредрикссоном о своих планах и намерении тут же отправиться в путь, я получил решительный отпор. Для чего торопиться с отъездом? Разве я не заметил, что наш «гость» значительно успокоился и чувствовал себя намного лучше, чем предыдущей ночью? Ему нужен покой и отдых, прежде чем он окажется в новых переделках. Здесь ему живется хорошо. Он в такой же безопасности, как и в Швеции. К тому же скоро выпадет снег (он почувствовал это по своим суставам и заметил по движению воды, которая начала ломать лед в проливе), тогда мы сможем ехать на санях, вместо того чтобы трястись в телеге по скользкой дороге и в мороз.
К моему удивлению, Ленин поддержал старика. Он считал, что мы вполне могли бы денек подождать, особенно если удастся ехать потом на санях.
Так мы остались на Кирьяла, и не только на этот, но и на следующий день. Приходилось ждать снегопада. Правда, утром следующего дня немного помрачнело и температура воздуха чуть поднялась, но даже во время вечерней прогулки дорога по-прежнему оставалась непригодной для саней. Наше пребывание на острове затягивалось. Я хотел связаться с друзьями из Турку, которые наверняка удивлялись, где я пропал. Но это было невозможно, так как в то время на Кирьяла не было ни одного телефона.
БЕСЕДЫ С ЛЕНИНЫМ
Нельзя сказать, чтобы Ленин был слишком разговорчив. Теперь же, как мне показалось, ему было не до шуток. И в то же время он любил поговорить, и в беседах всегда проявлялся его острый ум. Он любил размышлять о прогрессе и о будущем человечества. Марксистскую философию воспринимал глубоко и серьезно. Он относился к ней спокойно и деловито, в то время как я высказывал иногда мысли, идущие вразрез с его идеями. Когда однажды во время беседы он в подтверждение своих аргументов привел цитату из «Капитала» Маркса, а я заметил, что это не доказывает истины, он ответил спокойно: «Да, не доказывает, но, поскольку я не смог найти лучшего, чем у Маркса, выражения этой мысли, я прибегаю к его словам. Но я это делаю потому, что убежден в его правоте. И он действительно прав в большинстве случаев».
Когда в другой раз мы снова говорили о Марксе, я сказал, что, по всей вероятности, под влиянием гегелевской школы его мысли выражены в такой сложной и недоступной форме, что очень трудно проследить за ними даже в простых ситуациях. Кроме того, он наверняка больше философ-теоретик, чем экономист и психолог, из-за чего он рассматривал людей такими, какими они были в его представлениях, а не в реальной жизни. Например, он не придавал никакого значения инстинкту собственности у человека, в то время как любая государственная система, если у нее будущее, должна это учитывать.
«Чувство собственности отнюдь не является изначальным человеческим инстинктом,— ответил Ленин.— Когда человек хочет владеть чем-то, что действительно представляет собой материальную ценность, он делает это для того, чтобы облегчить себе борьбу за существование. Никто не хочет получать в собственность то, чего и так хватает для всех. В пустынях все берегут свои колодцы, но там, где воды вдоволь, ни один разумный человек не будет ее охранять. У вас в Турку водопровод. Вы можете назвать хоть один случай, чтобы кто-то во дворе вырыл колодец для удовлетворения своего желания иметь его? Конечной целью социализма является производство такого количества товаров с помощью развитой техники, чтобы все могли удовлетворить свои потребности и инстинкт собственности не мешал бы развитию системы».
Ленин был глубоко убежден в том, что царизм в России будет свергнут в ближайшем будущем и народ возьмет власть в свои руки. Я спросил однажды, входит ли в программу русских социалистов установление социалистической государственной системы сразу же после свержения царизма.
«Ни в коем случае,— был ответ.— Россия должна пройти такие же фазы развития, как и другие народы. Нельзя забывать, что Россия преимущественно аграрная страна и, хотя после отмены крепостного права сельское население не привязано к земле насильно, оно находится на стадии развития, близкой к феодализму. Задачей социализма в России является пробудить и просветить сельское население, поднять производительность земледелия и оживить промышленность. Последнее по двум причинам: фабричные рабочие повсюду показали себя более способными воспринимать социализм и только развитая промышленность может удовлетворить потребности населения. Но для осуществления этой части программы русскому народу вовсе не нужно проходить по трудному пути, например, английских и немецких рабочих. Рабочие в других странах путем длительной борьбы завоевали себе совсем другое положение теперь, чем в те времена, когда Диккенс писал «Оливера Твиста». Русским рабочим надо только стать плечом к плечу со своими товарищами и продолжать борьбу вместе с ними».
Расправа властей с революцией в России была еще свежа в памяти. Я спросил у Ленина, будет ли насилие занимать какое-то место в жизни нового общества. Он признался, что для сохранения власти любая государственная система использует насильственные меры. Однако в данном случае они будут направлены исключительно против тех, кто угрожает безопасности государства, или же тех, кого только насильственно можно подчинить законам народной власти.
«Лично я — против всякого насилия. Я достаточно много его видел. Насилие против отдельных личностей не только отвратительно, но и глупо. С помощью принуждения нельзя завоевать поддержку у народа, но можно легко породить великомучеников. Думаете, русскую бюрократию ненавидели бы так, как сейчас, если бы она меньше использовала аппарат насилия и принуждения?»
Во время нашего совместного пребывания на Кирьяла я заметил, что, несмотря на его твердость и революционную одержимость, Владимир Ильич был сердечным и добрым человеком, с большой любовью относился к людям. Пару раз во время наших прогулок я был свидетелем его бесконечной симпатии и теплоты к детям.
Только на третий день начался прогнозируемый стариком Фредрикссоном снегопад. К обеду земля уже покрылась снегом, но мы предпочли дождаться сумерек, прежде чем отправиться в путь. Мы попрощались с нашим гостеприимным хозяином, и Карл повез нас в Парайсте.
Мы подъехали к крыльцу кооперативного магазина, когда было уже темно. Кооперативный магазин в Парайсте в то время был небольшим заведением с двумя помещениями. В одном из них находились склад, контора и спальня продавца. Проходить туда надо было через большую переднюю. Когда мы вошли в нее, мой друг Янсон, увидев меня, воскликнул:
— Господи помилуй, где ты был все это время? Вчера и сегодня о тебе справлялись из Турку и из Хельсинки. И кого это ты сопровождаешь, о нем теперь все расспрашивают?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ Р. ВЫХОДИТ НА АРЕНУ
Я представил друг другу своих друзей. Мы с Лениным сели на кровать, которая, после того как хозяин уселся на стул у письменного стола, оставалась единственным местом, где можно было сидеть. После того как я вкратце рассказал о нашем путешествии, мы начали обсуждать план поездки до следующего пункта. Пока мы обдумывали, где бы нанять в тот же вечер лошадей и сани, открылась дверь и вошел местный полицейский Р.2 К счастью, он был в гражданской одежде, иначе Ленин наверняка подумал бы, что это пришли за ним, и бог знает, как это на него подействовало бы.
Мы с Янсоном хорошо знали полицейского Р. Он, в сущности, был сердечным и добродушным человеком. Но ему было трудно что-либо скрывать от людей, а нам по вполне понятным причинам не хотелось, чтобы в приходе знали, что мы разъезжаем с таинственным незнакомцем, не владеющим ни финским, ни шведским языком. Появление полицейского Р. было отнюдь не случайным. Кроме своих непосредственных обязанностей он отвечал еще за работу телефонной станции. Его заинтересовали многочисленные телефонные звонки из Турку и Хельсинки, в которых просили найти меня в магазине Парайсте. Именно это обстоятельство и заставило его прийти.
В какие-то моменты мысли действуют молниеносно. Именно так случилось теперь со мной. Как только Р. вошел в комнату и поздоровался с нами, я понял, что единственная возможность избежать неприятностей — сделать полицейского нашим союзником. Я позвал его в коридор и вкратце объяснил ситуацию: «Я как раз собирался позвонить тебе и спросить, не поможешь ли ты нам найти лошадь, которая повезла бы нас на Лилль Мелё. Я не знаю, кто бы мог все устроить это лучше тебя».
Р. обрадовался. Его любопытство было удовлетворено, и, кроме того, его причислили к «сообщникам». Я представил его Ленину, не упомянув о его должности. Он пригласил нас к себе домой на чай.
Кроме чая он подал нам грог. Когда Ленин отказался, его угостили вином, и, к моему удивлению, он согласился выпить. Начали обсуждать маршрут. Р. должен был идти в ближайшую деревню, чтобы нанять лошадей и сани. Чтобы рассеять подозрения по поводу столь поздней поездки, он объяснит там, что случайно услышал по телефону, что в одном хозяйстве в Парайсте продается лес, а ему поручили купить его для лесопилки, и он спешил на место, чтобы опередить других покупателей. Он сам вызвался быть кучером. Я перевел наш разговор Ленину, и он казался довольным. Ему важнее всего было ехать дальше. Р. спросил меня: «Он знает, кто я по профессии?»
Я объяснил, что считал нецелесообразным информировать Ленина об этом. Но Р. просил сказать ему об этом, и я перевел Ленину его вопрос. Владимир Ильич ответил, что ему уже сказали о том, что Р. служит на телефонной станции. Я объяснил ему, что Р. работает еще и полицейским. Его лицо побледнело. Можно представить себе, что чувствовал Ленин. «The journey's end»3.
Я поспешил успокоить его. Полицейский был наш хороший друг и сообщник. Он найдет нам лошадь и будет нашим кучером. Он будет лучшей защитой от любых подозрений. Для пущей убедительности он вынул свой значок полицейского и просил сказать Ленину, что до тех пор, пока с нами будет он и его значок, нам ничто не угрожает...
Р. отправился в путь, а мы вернулись к Янсону, чтобы подождать возвращения Р. с лошадью и санями. По дороге Ленин взял меня под руку и сказал, что он понимает теперь, почему Финляндия «nie unterdruckt wer-den каnn»4: народ, где даже полицейские борются против насилия, не может быть порабощенным.
Был еще инцидент во время нашего визита к Р.
Время было как раз перед рождеством, и у Р. был большой запас алкогольных напитков, которые он хранил за занавеской. Чтобы доказать это, он отдернул занавеску и показал свои запасы. Ленин был очень удивлен. Он знал, что как раз в том году парламент утвердил сухой закон. Но потом лицо Ленина озарилось улыбкой: «Ach, ich verstehe, der Polizist hat alles konfisziert»5.
Прошло около часа, и приехал Р. Посоветовались, решили, что Янсон и Р. сопровождают Ленина до Лилль Меле, а я остаюсь. Сердечно попрощавшись, Ленин с попутчиками уехал, а я лег спать. Вернулись Янсон и Р. до рассвета. «Доктора Мюллера» гостеприимно приняли в одном из домов Лилль Мелё. Утром я позвонил хозяину Вилльбергу, он охотно согласился заехать за Лениным и доставить его на пароход, идущий в Стокгольм.
Сам я отправился на почтовых лошадях по льду в Турку.
ПУТИ РАСХОДЯТСЯ
На этом мои приключения окончились, но у Ленина все было иначе. На следующий день мне позвонил Вилльберг и сообщил неприятную новость, что ветер и сильное течение сломали лед на Эрфьёрде и что в Лилль Мелё нельзя было добраться ни пешком, ни на лодке, пока лед не остановится.
В Лилль Мелё нельзя было звонить. В одном из домов был телефон, но он был присоединен к линии лоцманской станции на далеком острове. Из Лилль Мелё в Турку можно было дозвониться, хотя для меня в этом было мало радости. Я поддерживал ежедневную связь с Вилльбергом, но ни о каких изменениях в движении льдов известий не получал. Дни шли. Наступило рождество. В этот день Вилльберг сообщил, что ледоход понемногу прекращается. На второй день рождества Р. сообщил мне из телефонного центра Парайсте, что со мной будут говорить из Лилль Мелё. У телефона был Ленин. Он был очень взволнован.
Ему как-то удалось выяснить, что из Лилль Мелё можно было дозвониться в Турку. И он решил позвонить, хотя это было очень опасно. Он был убежден, что в Лилль Мелё — конец его пути. Я спросил, на чем основано такое мрачное предположение и не нуждается ли он в чем-нибудь. Он сказал, что ему ничего не нужно и что кормят его хорошо и вкусно. Но он ведь был пленником на этом острове, и никто не делал попыток освободить его оттуда. Он общался только с двумя крестьянами, которые навещали его по очереди. К сожалению, он ни слова не понимал, о чем те говорили. Правда, они были очень любезны и часто дружески хлопали его по плечу, после того как пропускали рюмку-другую, что они делали довольно часто... Я пытался успокоить его, как только мог. Сказал, что его друзья не забыли его. Наоборот, с острова Науво были сделаны неоднократные попытки попасть в Лилль Меле, но из-за плохой погоды эти попытки были безуспешны. Насколько мне известно, его должны скоро увезти.
Не знаю, насколько мои слова действовали успокаивающе. Ему оставалось терпеть недолго. Уже на следующий день Вилльбергу удалось пробраться на лодке между льдами, и в тот же вечер Ленин благополучно поднялся на судно, отправляющееся в Стокгольм. Из Копенгагена Ленин прислал мне обстоятельное письмо, где он изложил подробно свою жизнь в Лилль Мелё. Позже я получил другое письмо, с Капри. На этом мои связи с Лениным закончились...
1 Автор запомнил дату неверно. В действительности переезд Ленина в Швецию произошел в декабре 1907 года.— Прим. к финскому изданию.
2 По всей вероятности, это был Вальтер Руде (см. Ю. Дашков. По ленинским местам Скандинавии. Журналистский поиск. М., 1971, стр. 126—127).— Ред.
3 «Это конец всего» (англ.).
4 — «не станет покоренной» (нем.).
5 «Я понимаю, что это все конфисковано полицией» (нем.).
А. КИИСКИНЕН
Я видела Ленина дважды
ИЗ ИНТЕРВЬЮ ГАЗЕТЕ «ИНКЕРИ ЛЕХТИНЕН» 1967 ГОДА
Когда мы в прошлом году встретились с Аурой Киискинен в Петрозаводске, я спросил, приходилось ли ей видеть Ленина. «Дважды»,— ответила Аура. В первый раз — в 1910 году, в Копенгагене, во время конгресса Социалистического интернационала. Аура Киискинен была одним из обозревателей от Финляндии. Ее информировали о деятельности кооперативных обществ, и она следила за ходом заседаний с галереи зала.
Ленин произнес речь по-немецки. Аура сидела рядом с финской девушкой-студенткой, которая переводила ей речь Ленина. Девушку звали Линда Анттила.
Второй раз Аура слушала речь Ленина в 1921 году в Москве, на III конгрессе Коммунистического Интернационала. Она сидела напротив Ленина и была поражена скромностью и простотой его облика.
Работа конгресса была организована так, что речи ораторов переводили по абзацам и люди собирались в разные языковые группы. Финским переводчиком был Юрье Сирола. Будучи полиглотом, Ленин слушал большинство докладов непосредственно, но, когда начал говорить испанец, он подошел к русской группе, чтобы послушать перевод. Финны также следили за русским переводом, и все участники оказались в одном ряду.