Тяжелый фронт: Из истории борьбы большевиков с царской тайной полицией - Глава III Русские революционеры и полицейские преследования

Глава III

Русские революционеры и полицейские преследования

Революционные выступления начиная с XIX столетия терпели неудачи в силу объективных и субъективных причин. В этом, бесспорно, сыграла свою роль и царская политическая полиция, основным методом деятельности которой была прямая провокация.

Вспомним, например, вооруженное восстание декабристов 1825 г. Провал этого заговора объяснялся, в частности, и тем, что один из офицеров, Ростовцев, сообщил царю Николаю I о готовящемся выступлении. Сказалось и предательство капитана Майбороды, члена Южного общества. Воспользовавшись полученной информацией, Николай I принял необходимые меры, во многом предопределившие ход событий на Сенатской площади¹.

Набиравшее силу революционное движение вызывало у жандармских и полицейских чинов немалые опасения. Характерен в этом отношении доклад шефа жандармов Селиверстова Александру II 18 августа 1878 г., где он упоминает о «подстрекателях общественных волнений»². В этом месте доклада царь заметил: «Да кто они?» В последующем докладе Селиверстов пояснил: «Ваше Величество изволите спрашивать — кто подстрекатели? Осмеливаюсь доложить, что число их размножилось до неуловимо значительных размеров и будет плодиться дотоле, пока руководители не будут уничтожены».

Из этого видно, что шеф жандармов не питал особых надежд на уничтожение «крамолы». 23 сентября 1878 г. он докладывал царю: «К сожалению, революционный социализм принимает возрастающее развитие, бороться против него дело труднейшее»³. И далее следовал пессимистический вывод: «Дерзаю доложить, что ничтожность доселе достигнутых результатов розысков сокрушает меня и моих сотрудников, ибо, Ваше Величество, тяжко перед лицом Вашей Священной Особы и Всей России оказываться столь мало полезным для службы отечеству»⁴. При этом шеф жандармов отмечал, что в европейской части России для политических каторжников уже не хватает мест, и предложил часть политкаторжан перевести на остров Сахалин.

В данный период формы и методы работы тайной полиции еще сохраняли все присущие им старые черты. Расследование проводилось упрощенно, главный расчет был на силу страха. «III Отделение собственной Его Величества канцелярии», созданное Николаем I в 1826 г. и проводившее розыск и дознания о «государственных преступлениях», представляло собой тайное судилище. Здесь применялись пытки, истязания, как когда-то в «Приказе тайных дел» царя Алексея Михайловича. Методы III Отделения вызывали гневный протест и возмущения современников, о чем свидетельствовали листовки и воззвания. Так, в 1878 г., когда судебные власти вынуждены были оправдать революционерку В. И. Засулич, в одном из воззваний говорилось: «Пусть разные политические партии преследуют разные цели, но ни одна из них не позволит господствовать над собой тем, вся политика которых исчерпывается двумя мрачными, давно забытыми словами — «Слово и дело»⁵. Как позже удалось установить историкам, автором этого воззвания был Г. В. Плеханов.

С каждым годом все больше ощущалось, что III Отделение стало анахронизмом в обстановке нарастания революционного движения. Это поняли правительственные круги, понял и царь. В результате в 1880 г. III Отделение заменяется департаментом полиции. Это, однако, не меняло реакционной сущности самодержавно-полицейского режима. Как и прежде, в розыскной работе полиции активно использовалась провокация, велась вербовка агентов. Это дополняла систематическая слежка за «подозрительными».

В числе тех, кто состоял под надзором полиции, был Н. Г. Чернышевский. За трехлетний период его жизни в Астрахани (1884—1887 гг.) на него поступило в местную полицию 30 агентурных сведений, пять копий записок самого Николая Гавриловича, письмо к нему одного ссыльного и ряд других документов⁶.

Этот традиционный полицейский прием был возведен в систему. Через четверть столетия особый отдел департамента полиции на основе многолетней слежки и полученных агентурных данных составил подробную справку о революционной деятельности Г. В. Плеханова. Здесь отражалась его работа в группе «Освобождение труда», связь с «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», участие в издании «Искры», в работе съездов РСДРП и многое другое⁷.

Система филерства сохранялась на протяжении всей истории царской полиции, вплоть до самых последних дней самодержавия. Через многие годы депутат IV Государственной думы, член КПСС с 1903 г., участник трех революций Ф. Н. Самойлов вспоминал, каким кордоном слежки окружала его полиция. «Бдительное око» охранки сопровождало Федора Никитича повсюду. Куда бы он ни ездил, ему неизменно сопутствовала пара «телохранителей», следовавшая за ним подобно тени. Даже когда он бывал дома, полицейские стражи не унимались. И все же, несмотря на такое «внимание» со стороны полиции, Самойлов, как и другие большевистские депутаты, мужественно и крайне изобретательно преодолевал полицейские препоны, выполняя свой долг перед народом.

Долг перед народом. Подчеркивая это, другой депутат Думы, М. К. Муранов, член партии с 1904 г., во время суда над членами думской социал-демократической фракции сказал: «Понимая, что я послан народом в Государственную думу не для того, чтобы просиживать думское кресло, я ездил на места знакомиться с настроением рабочего класса»⁸. Эти поездки и непосредственные явные и тайные встречи с рабочими были поистине героическими подвигами, совершаемыми под угрозой каторги и смерти. Высоко оценивая нелегальную работу большевистских депутатов в Думе, В. И. Ленин писал, что их дела «останутся надолго образцом той работы депутатов, которую мы должны были усердно скрывать и в значение которой будут теперь внимательнее и внимательнее вдумываться все сознательные рабочие России»⁹.

Слежка за революционерами велась не только внутри страны, но и за границей. В течение длительного времени русским политическим сыском за границей ведал Рачковский. Он сумел опутать российских революционных эмигрантов паутиной надзора и провокации. В 1884 г. Рачковский командируется для работы в Париж, а через год становится начальником берлинской и женевской агентур¹⁰. Он устанавливает контакт с французской и швейцарской полицией, получает от них данные обысков, производимых у политэмигрантов. Последовали затем провалы революционеров и их аресты в России.

Усилия Рачковского были направлены на уничтожение революционных литературных центров, и прежде всего ленинской «Искры».

История «Искры» еще и сегодня продолжает обогащаться новыми открытиями. Так, историки ГДР разыскали тех, кто непосредственно принимал участие в издании «Искры» в Пробстхаузе (близ Лейпцига). Этому посвящена книга «Ленинская Искра», изданная на русском и немецком языках. В ней детально освещается лейпцигский период «Искры». В книге подчеркивается, что издание газеты было тщательно законспирировано. Это позволило наладить выпуск первой русской революционной газеты ленинского направления. Рачковский и немецкая полиция тщетно пытались обнаружить местонахождение «Искры». Потеряв много времени на уточнение агентурных донесений, полиция так и не смогла погасить ее. Строго законспирирована была и транспортировка «Искры» в Россию, проходившая по разным каналам, в частности пароходами рейса Марсель — Батуми. На этих пароходах матросы прятали в трюмах пересылаемую литературу и доставляли ее до места назначения. Изложенные в книге события и факты свидетельствуют о напряженной, полной риска борьбе партии с царизмом и его полицейской агентурой¹¹.

После лейпцигской неудачи агенты Рачковского предприняли в 1902 г. новую попытку разгрома редакции «Искры», находившейся тогда в Мюнхене. Они продолжали сотрудничать с германской полицией. Объединенными усилиями была организована длительная слежка за всеми, кто мог бы иметь хоть какое-либо отношение к русским революционным эмигрантам. В конце концов Рачковскому удалось напасть на след, о чем он сообщил в департамент полиции: «В настоящее время мной принимаются соответствующие меры к выяснению наличного состава редакции и точного его местопребывания. Я найду средство, действуя наверняка, ликвидировать эту крайне опасную организацию и поставить ее в совершенную невозможность дальнейшего печатания «Искры» при существующих конспиративных условиях, в высшей степени затрудняющих борьбу с ней»¹².

Эти расчеты не оправдались. О готовящихся обысках и арестах узнали германские социал-демократы, которые предупредили об этом революционерку А. М. Калмыкову. Она немедленно поставила в известность редакцию «Искры» о полицейских намерениях. Да и сами сотрудники «Искры» стали уже замечать некоторые тревожные признаки. Поэтому было решено в срочном порядке перевести «Искру» в другое место. После известных споров с «женевской группой» (Плеханов, Аксельрод) редакция «Искры» в апреле 1902 г. переехала в Лондон¹³.

Подобные серьезные провалы в подрывной работе полиции неоднократно бывали и в прошлом. Русские революционеры давно научились распознавать полицейских агентов, стремившихся проникнуть в социал-демократические круги. Так, еще в первой половине 90-х годов политические эмигранты в Америке смогли раскрыть полицейского агента Еваленко. Более того, они использовали имеющиеся у него из фонда полиции денежные средства для переиздания первого тома «Капитала» Маркса. В результате несколько сот экземпляров этой книги по соответствующим каналам революционеры тайно переотправили в Россию.

Между тем наступившая революция 1905 г., ее угрожающее для самодержавия развитие вызвали мобилизацию всех сил царизма, в том числе, конечно, и политической полиции. Понадобились старые испытанные полицейские кадры. И власти охотно забыли прошлые грехи многим. Рачковский на правах уже вице-директора департамента полиции установил связь с Гапоном, пытался завербовать эсера Рутенберга в сотрудники охранки, руководил арестами участников Декабрьского вооруженного восстания в Москве.

Сотрудничество с иностранной полицией осуществлялось охранными отделениями с самого начала их организации, принимая в разные периоды те или иные формы. Но независимо от меняющейся обстановки, в европейской пограничной зоне русская полиция сохраняла постоянную связь и самые тесные отношения со своими иностранными коллегами. Об этом достаточно убедительно свидетельствует награждение прусского барона Фрейгер фон Шелле, оказывавшего русской политической полиции услуги по задержанию русских «политических преступников». Был награжден и начальник почтово-телеграфной конторы в Щаково за особое усердие по улучшению сношений между русскими и австрийскими почтовыми учреждениями¹⁴.

Что касается «сношений между русскими и австрийскими почтовыми учреждениями», то это не требует особых комментариев — пограничный секретный контроль и перлюстрация почтово-телеграфной переписки в дополнение к тем же операциям, совершаемым в местах отправки корреспонденции. «Услуги» эти были особенно ценными для русской политической полиции и опасными для русских революционеров. Поэтому последние, учитывая полицейский альянс, разработали свою тактику и свои методы действия в пограничной зоне и добились значительных успехов, признанных и департаментом полиции.

Это говорит о высокой политической бдительности русских революционеров. В тогдашних условиях крайне важно было, чтобы умением распознавать врага обладали не только профессионалы-революционеры, но и рядовые социал-демократы. И в этом направлении партия вела работу.

Противодействуя полицейскому террору, русские революционные организации в процессе борьбы укреплялись, приобретали необходимый опыт. Однако существовавшие еще кружковщина, изолированность одних революционных групп от других, отсутствие идеологического единства наносили серьезный вред, облегчая охранке проникновение в революционные организации.

И все же, несмотря на удары полиции, социал-демократические организации продолжали действовать и вести революционную пропаганду. Так, в одном из захваченных свертков подпольной литературы полицией были обнаружены работы Г. Плеханова «Новый поход против русской социал-демократии» и Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», обращение ко «Всей русской армии» и значительное количество сообщений с петербургских заводов и фабрик, включавших отчеты, речи рабочих и другой пропагандистский материал¹⁵. Уже сам этот факт подтверждает революционную активность социал-демократов, их связи с рабочими организациями вопреки полицейским преследованиям.

М. А. Сильвин, член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», писал позднее: «...в 1895 году, с переходом к «агитации», когда организация разрослась и... образовалась большая «периферия», несколько побочных кружков, пропагандистов, техников, хранителей и переносчиков нелегальной литературы, людей связи и прочих, Владимир Ильич настоял: 1) на группировке членов организации по районам, 2) на строгом разграничении функций, партийных обязанностей членов, 3) на прекращении обывательских хождений друг к другу, 4) на сокращении до минимума частной переписки с кем бы то ни было, так как любители писать письма, особенно в провинцию, никак не могли воздержаться от различных, более или менее прозрачных намеков на добрых знакомых, на развитие дела и т. п.

В нашей организации вопросы конспирации занимали большое место, и особое внимание уделял им опять-таки Владимир Ильич. Он настойчиво и непрерывно предостерегал нас от обывательских повадок, от дружеской переписки с намеками в ней на нашу подпольную деятельность, на аресты товарищей, на выдающиеся черты и личные особенности их, в чем многие из нас были повинны. Он учил нас приемам шифрованной переписки точками в книгах. Он настаивал на необходимости заметать следы при посещении рабочих квартир, чаще менять вагоны конок при переездах по городу, пользоваться проходными дворами, остерегаться громких разговоров у себя дома из-за возможности ненадежного соседства, не оставлять нелегальщины на виду домашней прислуги и квартирных хозяев. Наружное наблюдение за нами чем дальше, тем больше становилось все более назойливым и наглым, и на это также обращал наше внимание Владимир Ильич.

Опасений провокации не возникло в нашем кружке, мы хорошо знали друг друга, знали, что в каждом из нас можно быть вполне уверенным. Но провокация в соприкасавшихся с нами кругах была возможна, как это и подтвердилось в деле зубного врача Михайлова из кружка И. В. Чернышева; Михайлов усиленно стремился стать к нам ближе. Но о нем уже шептались в кружках как о возбуждающем сомнения, и Радченко... категорически советовал всем и каждому из нас избегать встречи с Михайловым...

Владимир Ильич сознавал, однако, что приближается развязка. В противоположность большинству из нас, менявших свою комнату каждые полгода и даже чаще, он был довольно оседлым и почти все время прожил в Казачьем переулке. По возвращении из-за границы он на протяжении трех месяцев два или три раза переменил адрес, чтобы при допросах квартирные хозяйки не могли установить, кто ходил к нему, какие приносились и уносились вещи посетителями и т. п.».

На первых порах начинания революционеров носили несложный характер. Например, в целях получения денежных средств устраивались платные молодежные вечера с танцами. Одновременно они давали возможность для легальной встречи единомышленников. Один из таких вечеров был устроен 16 января 1898 г. в зале Петербургской городской думы в пользу слушательниц Высших женских курсов, уроженок Нижегородской губернии. Сама петербургская охранка характеризует этот вечер так: он «был устроен только лишь под предлогом благотворительности... весь же сбор, и довольно значительный, отдан в распоряжение «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» для одной из новых его организаций». И дальше: «...эта новая организация намерена в очень непродолжительном времени выпустить в свет первый номер какой-то новой газеты»¹⁶. Вот оценка врагов такого, казалось бы, простого мероприятия. Но по своим практическим результатам для начального периода борьбы революционной социал-демократии оно было эффективным.

В начале 1902 г. Харьковский комитет РСДРП выпустил прокламацию «К обществу» и воззвание «К офицерам», вызвавшие у жандармов и охранников серьезную тревогу. Занимавшийся расследованием ротмистр отдельного корпуса жандармов писал заведующему особым отделом департамента полиции: «...поименованные прокламации «К обществу» в ночь с 4 на 5 января в запечатанных конвертах были опущены в находящиеся в парадных дверях почтовые ящики и передавались через прислугу и дворников. В пакетах же, адресованных к офицерам, помимо печатной прокламации было также вложено и гектографированное воззвание «К офицерам». Таким путем эти прокламации получили громадное распространение среди жителей г. Харькова»¹⁷.

Правда, такой порядок рассылки революционных материалов практиковался довольно редко, так как социал-демократические листовки и прокламации в первую очередь направлялись на заводы, фабрики, раздавались непосредственно рабочим. Но в данном случае они были специально ориентированы на интеллигенцию и офицеров армии и распространялись в 13 больших городах, включая Петербург и Москву.

Воззвание «К офицерам» было полностью опубликовано в «Искре», поместившей к нему такое примечание: «Привет от партии русского пролетариата пионерам революционной идеи в самой цитадели нашего заклятого врага»¹⁸.

В 90-х годах прошлого столетия ведущую роль в политическом розыске играло московское охранное отделение, во главе которого стоял небезызвестный Зубатов. Его охранка была тогда на положении оперативного отдела департамента полиции. Деятельность зубатовских молодчиков распространялась далеко за пределы центра России, проникала на территорию юга и северо-запада страны, включая Петербург. Это своеобразное положение московской охранки среди других карательных органов царизма — результат полицейско-сыскной системы, разработанной Зубатовым. Она сводилась к подготовке квалифицированной и строго законспирированной агентуры, к новым приемам страховки ее от разоблачения, сочетанию работы внутренней и внешней агентуры.

Таким образом, царская охранка, используя традиционные методы сыска, стремилась постепенно овладевать более гибкими приемами, искала пути к новой форме полицейской работы — широкому проникновению в ряды рабочего движения. Это наглядно отражало те крупные изменения, которые происходили в общественно-политической жизни страны.

К тому времени на авансцену политической жизни России выходит марксизм, который быстро завоевывает позиции в революционном движении. Московская охранка почувствовала в нем грозную силу, заранее начала внедрять в социал-демократические организации своих лучших агентов.

Крупнейшим провокатором тогда являлась Л. Серебрякова, начавшая сотрудничать с охранкой еще в начале 80-х годов. То был период контрреформ Александра III, гнетущей политической реакции обер-прокурора Синода Победоносцева, период разочарований и идейных исканий, последовавший после крушения народовольческих иллюзий. Именно тогда перешли на службу царизму Зубатов и другой деятель розыска — Меньшиков; перебежал в лагерь реакции бывший народоволец, а затем монархист и черносотенец Лев Тихомиров.

В середине 90-х годов Серебрякова находится преимущественно в среде социал-демократов. В эти годы московские революционеры проводили работу под постоянной угрозой провалов. Ни одна московская районная организация или группа не могли закрепиться больше чем на несколько месяцев; полгода — считалось уже много. Из материалов обвинительного заключения на процессе Серебряковой в 1925 г. выяснилось, что она способствовала разгрому ряда марксистских кружков и групп и многочисленным арестам революционеров, в том числе таких видных деятелей нашей партии, как В. В. Воровский, И. Ф. Дубровинский, А. В. Луначарский, П. Г. Смидович и другие.

Обвинительное заключение по делу Серебряковой, которое слушалось в Московском губернском суде, гласило: «...занимаясь официально работой лишь в нелегальном «Красном Кресте помощи политическим заключенным» и используя эту работу для связи с различными революционными органами, гр-ка Серебрякова в течение десятков лет, пользуясь доверием революционных работников, была в курсе почти всей подпольной работы». И далее: «Квартира Серебряковой была центром осведомления и информации о революционном движении, а сама Серебрякова была источником многого того, что являлось необходимым в подпольной работе: у нее хранилась и раздавалась литература, к ней стекались деньги для сидящих в тюрьмах политических заключенных, в ее квартире устраивались деловые свидания и совещания, через нее приезжие товарищи проникали в московские подпольные организации»¹⁹.

Перед нами типичная провокация: секретный сотрудник полиции принимает участие в подпольной работе. Оставаясь вне партии, Серебрякова многое знала о партийных работниках и революционных организациях. Характерно, что пик ее деятельности приходится на то время, когда социал-демократическая партия фактически еще не была создана. Но уже тогда горький опыт провалов учил революционеров бдительности и строгой конспирации — основному методу борьбы с царской охранкой. Н. К. Крупская вспоминает, что перед II съездом партии в Москве и других городах существовали параллельно социал-демократические комитеты, не знавшие друг о друге: «Условия нелегальной работы делали первые организационные шаги неимоверно трудными... Внутри комитетов все конспирировали друг от друга, и часто бывало так, что один член комитета вел переговоры, о которых не имели понятия другие члены»²⁰.

Надежда Константиновна с гордостью подчеркивала: «...целый десяток лет вел Ленин трудную работу по собиранию партии, по объединению отдельных кружков революционеров. Дело это было особенно трудное, потому что кружки должны были скрываться от полиции, кружки постоянно арестовывались и распадались. Все приходилось делать тайком, с большими предосторожностями. Казалось, дело это было безнадежно, но Ленин хорошо обдумал план объединения...»

А пока обстановка продолжала оставаться крайне тяжелой. Она осложнялась тем, что определенная часть социал-демократов ошибочно разграничивала борьбу с самодержавием и борьбу с политической полицией, недооценивая последнюю. Газета «экономистов» «Рабочая мысль» скорбела о том, что «беспощадно преследуемая политической полицией, наша революционная интеллигенция принимала борьбу с этой политической полицией за политическую борьбу с самодержавием»²¹. Ленин определил эту позицию «экономистов» как «великолепное пренебрежение к борьбе с полицией»²². Критикуя «Рабочую мысль», Владимир Ильич подчеркивает, что борьбу с политической полицией «должны организовать «по всем правилам искусства» люди, профессионально занятые революционной деятельностью»²³.

И такие профессионалы были. В их числе — Николай Эрнестович Бауман. Вся его короткая, 32-летняя жизнь была революционным подвигом. Ветеринарный врач по образованию, он вступил в ряды петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Уже тогда охранка неусыпно следила за ним. Вскоре он оказался в Петропавловской крепости, а потом был сослан в Вятскую губернию, откуда бежал за границу. В вынужденной эмиграции Бауман отдает много сил и энергии изданию и распространению революционной литературы. «С самого начала в организации «Искры», будучи одним из главных практических руководителей дела»²⁴, он занимается транспортировкой газеты в Россию. С конца 1901 г.— первый нелегальный агент «Искры» в Москве.

В это время для слежки за ним охранка выделяет своих лучших ищеек. Однажды по дороге в Воронеж они выследили его, и Бауман был арестован, перевезен в Киев, в Лукьяновскую тюрьму. Через полгода он организует исключительный по смелости побег 10 заключенных и вместе с ними бежит сам, тайно переходит границу. По мандату московской партийной организации Николай Эрнестович, под фамилией Сорокин, участвует в работе II съезда партии, а в декабре 1903 г. нелегально возвращается в Москву.

Здесь он оказывает помощь Московскому комитету партии, организует Северное бюро ЦК и налаживает работу подпольной типографии. Поскольку подходящего помещения для типографии не было, Бауман устраивает ее на своей нелегальной квартире. Революционные материалы печатали его жена и иваново-вознесенский рабочий Кудряшев. Вскоре охранка вновь напала на след революционера, после чего последовал арест и заключение в Таганскую тюрьму.

В наступившем 1905 году политическая борьба в стране достигла большого накала. Революционный натиск на устои самодержавия развертывался все шире и шире, общенародное движение нарастало с каждым днем. Против него царизм применял самые жестокие репрессии. Особое усердие проявлял в этом петербургский генерал-губернатор Трепов. В. И. Ленин тогда писал: «...мстит Трепов. Бесчинствуют казаки. Усиливаются побоища. Полиция открыто организует черные сотни»²⁵, Одновременно активно развертывалась большевистская пропаганда среди рабочих. Она проникала и в армию. «Прокламации, призывающие войско переходить на сторону народа, раздаются даже патрулям, «оберегающим» Питер»²⁶,— отмечал Владимир Ильич.

Московский комитет партии организует демонстрацию рабочих к Таганской тюрьме для освобождения политических заключенных. Только что выпущенный из тюрьмы на поруки Бауман возглавляет рабочее шествие. И этот день—18 октября 1905 г. стал последним днем его жизни. Когда демонстрация вышла на Немецкую улицу (теперь Бауманская), Николай Эрнестович заметил вдалеке толпу рабочих. Он попытался привлечь их к демонстрации. В этот момент на него набросился агент охранки Михальчук и нанес смертельный удар. Это было открытое убийство на глазах сотен возмущенных людей. Полиция опасалась взрыва народного гнева и пошла на то, что разрешила похоронное шествие 20 октября. Оно превратилось в 300-тысячную революционную демонстрацию против царизма. И все же, когда демонстранты возвращались с похорон Баумана, по ним открыли огонь засевшие в Манеже опричники царизма.

Злодейское убийство Баумана, выдающегося деятеля большевистской партии, всенародные его похороны, прозвучавшие как набат, сыграли немалую роль в развитии событий 1905 г. Эта кровавая расправа вызвала во всей стране протест и гнев и стала призывом к дальнейшей, еще более решительной борьбе.

Партия большевиков всегда растила и готовила высококвалифицированные кадры профессиональных революционеров, теоретически подготовленных, знающих технику конспирации, умеющих бороться против провокаций, слежки. Они могли с успехом противостоять полицейской агентуре и, более того, сумели оградить важные участки партийной работы от проникновения провокаторов.

Яркие примеры тому можно бесконечно черпать из революционной деятельности В. И. Ленина, Н. К. Крупской, Е. Д. Стасовой, Я. М. Свердлова, С. А. Тер-Петросяна (Камо) и других большевиков.

В тревожные 1905—1907 годы перед партией остро встал вопрос о строжайшем соблюдении всех правил конспирации. От этого зависел не только успех дела, но и судьба самих революционеров. Классическим образцом наиболее эффективной, глубоко продуманной и многогранной партийной конспирации в этот период являлась нелегальная деятельность В. И. Ленина. Освещение конспиративных приемов, использовавшихся Владимиром Ильичем, потребовало бы специального исследования. Мы ограничимся здесь лишь некоторыми фактами, связанными с жизнью и деятельностью вождя в трудные дни первой русской революции. Обратимся для этого к «Биографической хронике» В. И. Ленина²⁷.

4(17) декабря 1905 г., обнаружив слежку столичной полиции, В. И. Ленин и Н. К. Крупская покидают квартиру П. Г. Воронина и в ночь на 5(18) декабря Владимир Ильич уже находится на квартире О. К. Витмер. А между 5 и 10 (18 и 23) декабря он переходит на квартиру В. Д. Бонч-Бруевича на 2-й Рождественской ул. (ныне 2-я Советская). Но узнав об аресте некоторых членов Петербургского Совета и опасаясь налета полиции, Ленин вместе с Бонч-Бруевичем уходит на другую квартиру. Здесь Владимир Ильич тоже не задержался. По рекомендации Л. Б. Красина он проводит несколько ночей в квартире члена Боевой организации ПК большевиков И. И. Павлова. Потом неоднократно ночует у В. В. Воровского на Караванной ул., д. 28/66.

В середине января 1906 г. Ленин ввиду усиленной слежки агентов охранки покидает очередную квартиру на Надеждинской улице. Чтобы запутать их, он по дороге меняет трех извозчиков и останавливается у П. П. Румянцева, а ночует в квартире О. К. Витмер и других местах.

В январе—феврале Ленин неоднократно приходил для ночевки на квартиру Н. М. Книпович. Однажды он заметил за собой слежку и сразу же, не заходя на квартиру (в доме № 5 на Пантелеймоновской ул.), уехал в Финляндию, в Куоккала (ныне Репино).

В этих тяжелых условиях Ленин активно вел революционную работу. В первой половине марта он прибывает в Москву и участвует в заседании Московского окружного комитета РСДРП на конспиративной квартире в Кудринском пер. (ныне площадь Восстания), д. 3; обсуждался вопрос об избирательной кампании по выборам в Государственную думу. Несколько позже Владимир Ильич идет на другую конспиративную квартиру (Б. Девятинский пер.) и участвует в совещании московской Боевой организации и московского военно-технического бюро, где подводились итоги первого года революции и вооруженной борьбы. В один из дней он приходит в здание в Театральном проезде, д. 3/1, в помещение Музея содействия труду (ныне проспект Маркса, д. 4), для участия в продолжении совещания актива московской партийной организации. Но совещание не состоялось: в здании появилась полиция. Ленину удается избежать ареста. Затем он уезжает в Петербург и под фамилией доктора Вебера некоторое время живет в Гельсингфорсе у финских студентов. А в мае 1906 г. под фамилией Карпова выступает на трехтысячном митинге в Народном доме Паниной, посвященном деятельности Государственной думы. На митинге была принята резолюция, предложенная Лениным. В следующем месяце под той же фамилией он выступал в зале Тенишевского училища с докладом и заключительным словом по аграрному вопросу.

Летом того же года Ленин часто работал на квартире К. Ф. Неслуховского — инспектора и преподавателя юнкерского пехотного училища. Квартира помещалась в стенах училища (Малая Гребецкая, д. 9/5), поэтому она была надежна в конспиративном отношении.

И за все это время — ни одного случая провала. В этом со всей очевидностью обнаруживался «почерк» Ленина — опытного конспиратора, отважного революционера.

Полицейский террор тогда с особой силой обрушился на рабочий класс и большевистскую партию. Многочисленные документы свидетельствуют об усилиях охранки разыскать и арестовать Ленина. Скрываясь от полиции, Владимир Ильич с конца лета 1906 г. по ноябрь 1907 г. жил на нелегальном положении в Финляндии, в Куоккала.

Однако и здесь было неспокойно. В июне (июле) 1907 г. департамент полиции издает и рассылает циркуляр со списком лиц, подлежащих розыску и аресту. В этом списке под № 2611 значится «Владимир Ильич Ульянов (псевдоним Ленин)». Приказ: «Арестовать, обыскать, препроводить в распоряжение судебного следователя 27 уч. г. С-Петербурга». В свою очередь судебный следователь этого участка направляет выборгскому губернатору предписание принять меры к тому, чтобы немедленно был предпринят розыск Ленина в Выборге и во всей губернии.

Учитывая обстановку, большевистский центр принимает решение о переезде В. И. Ленина за границу для организации там издания центрального органа партии — газеты «Пролетарий».

Преследуемый агентами царской тайной полиции, Владимир Ильич выезжает 8(21) декабря в Гельсингфорс, оттуда — поездом в Або (Турку). Из Або переправляется в Стокгольм. Во избежание ареста часть этого пути он совершает пешком. Это была чрезвычайно трудная и опасная поездка — на санях по льду Ботнического залива, а затем пешком по запорошенному снегом льду. Во время перехода с острова Лилль-Мелё на остров Наго лед стал проваливаться... Но другого пути не было, так как сухопутную финляндско-шведскую границу блокировали жандармерия и полиция.

Только непреклонная воля и неудержимое стремление к достижению цели позволили Ленину перенести все тяготы нелегальной жизни в России, уходить от полицейского преследования.

Н. К. Крупская, в 1895—1896 гг. член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», впоследствии вспоминала о том, с каким вниманием относился В. И. Ленин к конспирации в этой организации. «Из всей нашей группы,— писала она,— Владимир Ильич лучше всех был подкован по части конспирации: он знал проходные дворы, умел великолепно надувать шпионов, обучал нас, как писать химией в книгах, как писать точками, ставить условные знаки, придумывал всякие клички. Вообще у него чувствовалась хорошая народовольческая выучка. Недаром он с таким уважением говорил о старом народовольце Михайлове, получившем за свою конспиративную выдержку кличку Дворник.

...От членов нашей петербургской группы Ильич требовал также отказа от обычного в те времена интеллигентского времяпрепровождения: хождения друг к другу в гости, неделовых разговоров, «перебалтывания», как мы тогда говорили. Тут были у Ильича определенные революционные традиции. Я помню, как меня раз выругала Лидия Михайловна Книпович, старая народоволка, за то, что я пошла в театр с человеком, с которым работала вместе в кружке. А Ильич ругал нашу молодую публику за хождение друг к другу в гости. Зинаида Павловна Кржижановская вспоминает: зашла она с приятельницей своей Якубовой к Ильичу, живущему неподалеку, зашла без всякого дела, не застала дома. А вечером, часу в двенадцатом уже, кто-то к ним звонит. Оказывается, пришел Ильич — только что приехал из-за Невской заставы, усталый, с каким-то больным видом. Стал спрашивать встревоженно, что случилось, зачем приходили, и, когда услышал, что дела не было, что так просто зашли, сердито воркнул: «Не особенно умно» — и ушел. Зинаида Павловна рассказывает, как они опешили».

В 1901 г. Крупская эмигрировала за границу и работала в качестве секретаря редакции газет. «Искра», «Вперед», «Пролетарий». Она участвовала в работе почти всех съездов партии. Само положение Надежды Константиновны — ближайшего к Ленину человека — ставило ее в центр внимания тайной полиции. В период работы партийной школы в Лонжюмо полицейские агенты имели специальные задания следить за Крупской, организовавшей конспиративную переписку слушателей школы. Школа в Лонжюмо была исключительно важным мероприятием партии, имевшим далеко идущие политические последствия. И тут департамент полиции потерпел полное фиаско. Провокаторам так и не удалось раскрыть действительные планы, связанные с выпускниками школы в Лонжюмо. Проявленная политическая бдительность явилась образцом для всей партии.

Многосторонней была конспиративная партийная деятельность Е. Д. Стасовой, агента «Искры», работника партийного центра. Она ведала нелегальной перепиской, всей конспиративной техникой Петербургского комитета. Учитывая ее опыт, партия в августе 1905 г. направляет ее в Женеву представителем по делам техники. В 1910 г. Елена Дмитриевна привлекается для работы в ЦК опять-таки по делам техники, а в последующем — по подготовке Пражской конференции, тоже тесно связанной с вопросами конспирации. Е. Д. Стасова была одним из наиболее квалифицированных и опытных работников в этой особо сложной и ответственной области. В ее обязанности входили не только функции секретаря ЦК, но и шифры, ведение паспортных дел по нелегальному переезду товарищей через границу — все то, что составляло содержание партийной техники. Касаясь паспортных дел, Ленин в одном из своих писем специально ссылается на Елену Дмитриевну²⁸.

Особый отдел департамента полиции предпринимал многочисленные попытки раскрыть ее деятельность, но безуспешно. Высокая бдительность, четкий порядок в работе, да и сама рабочая обстановка, созданная Стасовой (Абсолютом, Варварой Ивановной, Дельтой), исключили возможность прорыва конспирации.

Во время арестов, а также на жандармских допросах Елена Дмитриевна проявляла несгибаемую выдержку, категорически отказывалась отвечать на вопрос о ее «виновности» и решительно отклоняла требования следователя о дополнительных объяснениях. Ей очень помогли рекомендации Ленина, изложенные в письме к ней 19 января 1905 г.²⁹ Это письмо стало директивным для всех членов партии.

Блестящим организатором, пропагандистом, одним из ведущих деятелей нашей партии и государства был Я. М. Свердлов, член КПСС с 1901 г. До революции он провел около 12 лет в заключении, 14 раз подвергался арестам.

Аресты, следственные допросы, требовавшие огромного напряжения, и само тюремное заключение день за днем, год за годом подтачивали здоровье революционера.

Многолетние «отношения» с полицией выработали у Свердлова качества тонкого конспиратора, великолепного знатока психологии классового врага. Эти качества оказались неоценимыми на всех этапах его революционной деятельности. Он быстро и безошибочно распознавал провокаторов и охранников. Не случайно В. И. Ленин говорил, что Яков Михайлович — «наиболее отчеканенный тип профессионального революционера»³⁰.

В мае 1913 г. Свердлов был выслан в Туруханский край. Около месяца он пробыл в красноярской тюрьме, затем был доставлен в село Монастырское, а оттуда — в далекий глухой уголок Курейку, что севернее Полярного круга. И даже здесь Яков Михайлович находился под неослабным вниманием полиции, опасавшейся его побега. Директор департамента полиции, вице-директор и другие жандармские и полицейские чины многократно предупреждали местные власти об особой бдительности в отношении хотя и больного, но опасного заключенного.

И после победы Февральской революции буржуазное Временное правительство, натравливая своих сыскных агентов на руководителей большевиков, держало Свердлова под «прицелом», особенно в июльские дни, в период работы VI съезда партии. В это время для расправы с большевиками, как известно, были брошены все силы восстанавливаемой охранки, оставшиеся под контролем правительства воинские части и специальные офицерские отряды. Искали В. И. Ленина, членов ЦК. Используя свой богатый опыт конспиратора, Яков Михайлович, будучи во главе секретариата ЦК, помог Владимиру Ильичу надежно укрыться в подполье, а сам так организовал работу аппарата Центрального Комитета, что правительственные ищейки не смогли выполнить данных им заданий.

В числе отважных большевиков, кто проявил особую изобретательность в борьбе с царской тайной полицией, был Камо (Тер-Петросян), член партии с 1901 г. Организация многочисленных подпольных типографий, тайных складов оружия, лабораторий взрывчатых веществ, экспроприация царских денежных средств, используемых для революционной борьбы, уничтожение провокаторов, отчаянные побеги из тюрем — все это реальное содержание жизни бесстрашного революционера.

Большевику-ленинцу Камо были присущи высокая эмоциональность и непоколебимая выдержка, твердость духа. В борьбе с полицией он с одинаковым успехом становился тифлисским кинто и грузинским князем, чернорабочим и блестящим офицером, турецким негоциантом Шевки-беком и боевиком-бомбистом, «психически больным». Камо талантливо многолик и поэтому с неподражаемой смелостью действовал на глазах полиции, успешно избегая провалов. М. Горький по праву назвал его художником революции.

Легендой стали подвиги Камо. В 1904 г. полицейский полковник Тяпкин телеграфирует начальнику особого отдела департамента полиции Васильеву «Из батумской тюрьмы дерзко бежал политический арестант Симон Аршаков Тер-Петросян... Имею честь испрашивать всеимперский розыск»³¹. Побегу Камо власти придали особое значение, считая его крайне опасным в сложившейся обстановке.

13 июня 1907 г. Камо с товарищами производит дерзкий налет на один из царских банков. В результате операции на партийные цели поступила солидная сумма — 250 тысяч рублей.

Однажды при закупке в Германии оружия для кавказских партийных организаций его выдал немецким властям провокатор. Камо заключили в Моабитскую тюрьму. И в тюрьме и на суде Камо проходил под фамилией Мирский. Но была опасность, что его опознают и выдадут царским властям, и тогда — неминуемая смерть. В такой ситуации Камо избирает наиболее верный и в то же время исключительно тяжелый путь самозащиты — симулирование буйного помешательства. В наказание его бросают раздетого в одиночную камеру с минусовой температурой. Он выдерживает эту пытку.

Категорически отклоняя выдвинутое против него обвинение в хранении взрывчатых веществ, Камо разыгрывает роль сумасшедшего настолько точно и «квалифицированно», что немецкие врачебные эксперты были вынуждены сделать вывод о необходимости отсрочки назначенного на начало 1908 г. судебного процесса.

Позже в письме другу Камо писал: «Есть такое русское слово — ярость. Знаешь? Я не понимал, что это значит ярость? А вот тогда, перед докторами, я был в ярости,— так думаю и теперь. Ярость — очень хорошее слово! Страшно нравится мне. Разъярился, ярость! Верно, что был такой русский бог — Ярило?!»³².

В целях окончательной проверки достоверности заболевания, немецкие психиатры применили к нему инквизиторский метод: прижигали бедро раскаленным железом, и тошнотворный дым горелого мяса наполнял палату. Но Камо молчал. Такое поведение подсудимого было для тюремных врачей совершенно невероятным, и они сделали судебным властям представление о несомненной болезни заключенного.

Однако это не спасло Камо. Он все же был выдан властям России и отправлен в Тифлис. Здесь должен был состояться военный суд с единственно возможным приговором — смерть.

Но вся история Камо была настолько необычна, а угроза его жизни настолько реальна, что в Европе стали раздаваться громкие голоса протеста. Лига защиты прав человека в Париже направила, например, специальное обращение к председателю Государственной думы Гучкову. В этих условиях царский военный суд вынужден был признать наличие у подсудимого признаков помешательства. Судебное дело приостановили, подсудимого перевели в тюремную больницу.

А вскоре новые страдания и муки. Опять последовали проверки заболеваемости. Печально и трогательно звучит письмо Камо к его тете Е. А. Бахчиевой: «Прокурор приказал: «Начинайте». В спину под лопатку воткнули большую иглу и пустили электрический ток. Боль была невыносимая, вся спина горела, тошнило от крепкого запаха паленого мяса. Прокурор не верил врачам, сам делал опыты, а я смотрел ему в глаза бессмысленным взглядом и хохотал идиотским смехом. Прокурор плюнул, обругал и ушел»³³.

Судьба Камо была предрешена. Царизм не выпускал из рук своих жертв.

Однако Камо и судебная защита стремились максимально затянуть судебное дело, поскольку ожидалась амнистия в связи с 300-летием дома Романовых. Амнистия состоялась: смертная казнь заменена 20 годами каторги. Потом происходит невероятное. Заключенный в тюрьму Камо при помощи тифлисской партийной организации совершает отчаянный побег и скрывается некоторое время в доме... тифлисского полицмейстера.

И вся последующая жизнь Камо — высокий пример героического служения революции. Четыре раза приговаривался он к смертной казни, вынес все испытания, но не склонил головы перед врагом. В. И. Ленин писал о Камо: «Я знаю одного товарища досконально, как человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии...»³⁴

Партия большевиков закалялась в постоянной битве с царизмом, выдвигала новых и новых героев.

Между тем преступная работа провокаторов вырывала из рядов партии многих отважных борцов, «подведя их под каторгу и ускорив смерть многих из них»³⁵. В эти ленинские слова следует вдуматься. Каторга и смерть — результат провокации. И трудно сказать, какое из этих наказаний было легче. Ведь царизм создал на каторге условия, которые вели к неизбежной гибели.

Об этом, в частности, свидетельствует вышедшая в 1912 г. в Париже книга «Через «колесуху» на волю» бывшего каторжанина А. Вессель-Виноградова. Содержание ее было изложено потом в журнале «Каторга и ссылка»³⁶. Автор описывает жизнь и работу революционеров-каторжан на строительстве Амурской колесной дороги между Хабаровском и Благовещенском, так называемой «колесухе». О ней говорили во всех тюрьмах России — от «Бутырок» до Александровского централа, и эти рассказы, отмечает автор, правдивы и точны, как протокол. На «колесухе» не было ни норм, ни закона, ни правил, а был произвол. Избиения, кандалы, карцер являлись постоянным уделом строителей-каторжан. В условиях сурового забайкальского климата они жили в дырявых и грязных палатках, спали на земле. В палатки свободно проникали ветер и дождь. В рваных, заношенных рубахах, многие босиком, каторжане рыли канавы, носили песок, бревна, камень. Такую работу, проходившую в туче мошкары, в воде по колени, не выдерживали и самые сильные.

А поздним вечером, после работы, безумно усталых каторжан выстраивали перед деревянным крестом и, словно в издевку, заставляли петь «Спаси, господи» и «Благоверному императору».

Для предупреждения побегов и беспорядков охрана ввела изощренную систему контроля. Всех работающих каторжан разбивали на «десятки» — по одному политическому на девять уголовных, с круговой порукой на случай побега и последующим тяжелым наказанием. Поэтому девять человек внимательно следили за десятым. За попытку побега оставшейся девятке полагалась жестокая порка — по 40 ударов каждому. А пойманного после неудачного побега прогоняли сквозь строй и забивали насмерть.

Побеги совершались относительно редко, на это шли смельчаки, еще сохранившие жизненные силы, или осужденные на вечную каторгу и полностью лишенные надежд на освобождение. К тому же условия для побега были крайне трудные: до ближайших жилых мест верст 100—120. И все же история царской каторги знает немало примеров героических побегов даже из таких мест, как «колесуха».

Да, «колесуха» поистине была дорогой, пропитанной кровью. До 1905 г. по ней гнали каторжан-уголовников, а потом и политических.

Состав «населения» тюрем и каторги обычно отражал социальный уклад жизни вне их стен и сторожевых вышек, свидетельствовал об обостряющейся классовой борьбе. Как показывают проведенные тогда обследования, наибольшее количество политических заключенных приходилось на социал-демократов. Это подтверждало, что главный удар царизма был направлен именно против них — самого опасного врага самодержавия.

Заслуживают внимания некоторые статистические сведения, не претендующие на полноту и точность, но в целом верно представляющие «население», скажем, московской центральной пересыльной тюрьмы — «Бутырок». Ценность этих сведений заключается в том, что они собраны здесь путем непосредственного опроса временных постояльцев, в последующем рассылаемых по различным местам заключений. Автор этих материалов — Ядов — проанализировал состав политических заключенных за 1907—1909 гг. и данные опубликовал уже после революции³⁷. За указанный период в «Бутырках» побывало 6705 ссыльных-каторжан, административноссыльных и подследственных.

Характерно, что каторга этих годов была в основном «рабочей» в отличие от «интеллигентной» каторги 1880— 1890 гг. Из учтенных каторжан рабочих насчитывалось 374, крестьян — 143, солдат и матросов — 115, лиц интеллигентных профессий — 101. Эти цифры полностью опровергают утверждения буржуазных фальсификаторов, что революцию 1905 г. якобы «делали интеллигенты».

Примечательно и то, что половина всех каторжан в то время осуждена была за участие в вооруженном восстании и в аграрных беспорядках.

Все эти, далеко не полные, цифры и факты ярко характеризуют разгул царской реакции, подтверждая тем самым слова Ленина о том, что русско-самодержавные законы были щедры на каторгу³⁸.

Революционное движение в России разрасталось вширь и вглубь. От небольших революционных групп и кружков до создания идейно объединенной партии рабочего класса, от отдельных атак на устои царизма до планомерной политической и вооруженной борьбы — вот путь, пройденный русскими революционерами в рассматриваемый период. Под непрерывными ударами царизма партия неуклонно вела борьбу с самодержавием и его террористическим полицейским аппаратом, в невероятно тяжелых условиях сохранила свои организации, центры и стала ведущей силой трудящихся масс России.

Объективный ход событий воочию убедил царское правительство, что одними репрессиями — полицейским террором, казнями, каторгой — остановить растущее революционное движение нельзя. Это побудило власти к поискам новых средств борьбы с надвигающейся революцией.

Совершенствовала организационные формы борьбы и большевистская партия.

Примечания:

¹ Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 19.

² Богучарский В. Я. Всеподданнейшее донесение шефа жандармов.— Голос минувшего. 1917, № 7—8, с. 149—158.

³ Богучарский В. Я. Всеподданнейшее донесение шефа жандармов.— Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 149—158.

⁴ Там же.

⁵ Былое, 1906, № 7, с. 181—182.

⁶ Голос минувшего, 1917, № 7—8, с. 180.

⁷ Былое, 1918, № 3.

⁸ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 334.

⁹ Там же, с. 172.

¹⁰ Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в «Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства по расследованию преступлений царизма». М.— Л., 1924— 1927, т. 7, с. 403—404.

¹¹ См.: Правда, 1982, 30 марта (статья В. Молчанова «Заре навстречу»).

¹² Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода, т. II, с. 169.

¹³ Там же, с. 170

¹⁴ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 800, л. 25.

¹⁵ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 2, ч. 3, л. 90-184.

¹⁶ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 2, ч. 3, л.1.

¹⁷ ЦГАОР. Фонд департамента полиции, особый отдел, д. 825, ч. 3, л. 33.

¹⁸ Искра, 1903, № 35, с. 5—6.

¹⁹ История одного провокатора. Сборник документов. М., 1925, с. 4—5.

²⁰ Крупская Н. К. Предисловие к докладу организации «Искры» II съезду РСДРП в 1903 году.— Пролетарская революция, 1928, № 1 (72), с. 147.

²¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 109.

²² Там же.

²³ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 111.

²⁴ Там же, т. 12, с. 36.

²⁵ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 12, с. 78.

²⁶ Там же, с. 79.

²⁷ См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Том 2 1905—1912. М., 1971, с. 208, 209, 213, 219, 220, 228, 230, 231—232, 251, 259, 272, 274, 337, 368, 370, 371—372.

²⁸ См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 83.

²⁹ См. там же, т. 9, с. 169—173.

³⁰ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 75.

³¹ Дубинский-Мухадзе И. Камо, с. 137.

³² Дубинский-Мухадзе И. Камо, с. 124.

³³ Дубинский-Мухадзе И. Камо, с. 137.

³⁴ Ленин. В. И. Полн. собр. соч., т. 51, с. 42.

³⁵ Там же, т. 41, с. 28.

³⁶ Каторга и ссылка, 1922, № 3, с. 95—106.

³⁷ См.: Ядов. Немного цифр.— Каторга и ссылка, 1921, № 2.

³⁸ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 294.