И. А. Лычев
НЕПОБЕЖДЕННАЯ ТЕРРИТОРИЯ РЕВОЛЮЦИИ
Пасмурным ноябрьским днем 1902 года эшелон с новобранцами, в котором я находился, прибыл на станцию Севастополь. После краткого пребывания на распределительном пункте меня определили в 36-й флотский экипаж Черноморского флота, и началась моя матросская служба...
Первые социал-демократические группы на Черноморском флоте появились в 1902 — 1903 годах, но были они тогда еще мелкими и разрозненными. Военная дисциплина, прикованность матросов к кораблям или экипажам мешали революционной работе. Поэтому социал-демократы особое внимание уделяли политическому просвещению матросов учебных кораблей. Этих матросов после обучения рассылали по всему флоту, вместе с ними революционные идеи проникали на боевые корабли.
В 1903 году возникла социал-демократическая группа и в 36-м флотском экипаже. В нее входили наиболее сознательные матросы. Это были Бессалаев, Вакуленчук1, Никишкин, Мартьяненко и другие. Под влиянием Степана Бессалаева и Григория Вакуленчука потянулся к ним и я. Стал посещать тайные собрания, читать, а потом и распространять нелегальные брошюры и листовки. А осенью 1904 года я был уже официально принят в члены РСДРП и примкнул к большевикам.
Не только в нашем 36-м экипаже, но и в других экипажах и на кораблях флота росло число сторонников РСДРП, этому способствовала политическая работа, которую вел среди моряков Крымский союз РСДРП.
В 1904 году при Севастопольском городском комитете РСДРП сформировался руководящий центр социал-демократической военной организации. Его окрестили «матросской централкой». Название это сохранялось до Февральской революции. В «матросскую централку» вошли большевики А. М. Петров, Г. Н. Вакуленчук, И. А. Чернышев и другие. «Централка» была связана с рядом городов России, а также с Женевой, где находился большевистский центр во главе с В. И. Лениным. Непосредственную связь с Женевой поддерживал А. М. Петров, сестра которого была женой большевика А. М. Стопани и жила в это время в Женеве.
Последние недели 1904 года и начало 1905-го я провел в Кронштадте, там находился и в трагический день 9 января 1905 года, там же жадно впитывал вести о нараставшей революции. А в начале марта меня снова направили в Севастополь, где я получил назначение на броненосец «Князь Потемкин Таврический» в качестве минного машинного унтер-офицера.
«Князь Потемкин Таврический» являлся тогда одним из самых новых и самых мощных судов Черноморского флота. На нем было около 800 матросов. Я нашел там группу социал-демократов, в которую входили матросы Белоусов, Кулик, Осадчий, Шевченко, Самойленко и другие. К этой группе я и присоединился, еще не зная, что на «Потемкине» существовали и другие социал-демократические группы.
Нарастание революции в стране оказывало свое влияние на армию и флот. Революционная атмосфера среди матросов накалялась. На «Потемкине» о восстании говорили как о близкой перспективе. На собрании социал-демократических групп корабля обсуждался план восстания. Правда, разработан он был лишь в общих чертах. Предполагалось, что начнет восстание и подаст сигнал другим кораблям броненосец «Екатерина II», имевший наиболее сильную революционную организацию. Ко дню восстания предстояло подготовить ударные матросские группы. Их главной задачей было во время обеда ворваться в кают-компанию и арестовать офицеров. Другие, тоже заранее подготовленные группы матросов после ареста офицеров должны были взять на себя управление кораблем и его отдельными службами. Намечалось далее, что восставшая эскадра захватит города Черноморского побережья — Севастополь, Одессу, Батум, Новороссийск и превратит их в опорные пункты революции.
Срок восстания не был точно определен, но решили начать его одновременно на всех кораблях во время плавания эскадры.
День выхода кораблей в учебное плавание приближался. Однако перед самым выходом, 7 июня, началось выступление солдат крепостной артиллерии Севастополя. Командующий Черноморским флотом отдал приказ всем броненосцам быть готовыми открыть огонь по солдатам. Матросы броненосцев «Екатерина II», «Три святителя» и некоторых других кораблей заявили, что стрелять по солдатам не будут. Начальство отменило приказ, но перед самым выходом в море началась «чистка» кораблей от «неблагонадежных элементов». С «Потемкина» было списано не менее 50 человек, в том числе Степан Бессалаев и некоторые члены РСДРП. С броненосца «Екатерина II» в числе других списали А. М. Петрова, руководителя парторганизации и члена «матросской централки». Поэтому в последний момент «централка» поручила начать восстание команде броненосца «Ростислав».
12 июня (по старому стилю) «Потемкин» в сопровождении миноносца № 267 вышел из Севастополя, взяв курс на остров Тендра.
Команда броненосца не собиралась начинать восстание до прибытия эскадры к острову. Но когда накапливается много горючего материала, взрыв может произойти от случайной искры. Так произошло и на «Потемкине».
13 июня на корабль вернулись из Одессы матросы, ходившие туда на катерах за продуктами. Они сообщили, что в городе происходят вооруженные столкновения рабочих с солдатами и полицией, несколько рабочих убито и ранено. Это сообщение вызвало живой отклик у матросов. Кое-кто из членов комитета даже стал высказываться за немедленное выступление в поддержку одесских рабочих. Однако комитет в целом считал выступление преждевременным. Тем не менее сообщение из Одессы накалило обстановку на корабле, оказало свое влияние на события, развернувшиеся на следующий день — 14 июня.
Дело в том, что мясо, привезенное из Одессы для матросского камбуза (кухни), оказалось протухшим и червивым. Его подвесили к балке на палубе. Утром матросы стали собираться у этой балки, вслух высказывали возмущение. Вахтенный офицер безуспешно пытался разогнать матросов. О случившемся он доложил командиру броненосца. Тот явился в сопровождении старшего врача Смирнова, который, взглянув на мясо и понюхав его, небрежно процедил:
— Ничего особенного, червячки появились потому, что ведь лето — жарко. Смыть их горячей водой, и мясо годно в пищу.
Это заявление вызвало бурю негодования. Матросы кричали: «Вы нас за людей не считаете! Это мясо собаки и те есть не станут, а вы нас заставляете! За борт эту гадость, мы есть ее не будем».
Командир корабля Голиков, выждав некоторое время, свирепо крикнул:
— Разойдись! Приставить караул к мясу и записывать всех, кто будет подходить к нему!
Матросы разошлись, но возмущение не улеглось.
Нелегальный корабельный комитет решил не обострять конфликт, так как это могло помешать подготовке восстания на всем флоте. Но нельзя было не реагировать на очередное издевательство. Поэтому комитет решил призвать матросов к пассивному сопротивлению — отказаться есть борщ, сваренный из негодного мяса. Такой поступок команды представлял собой серьезное нарушение флотских порядков, и, таким образом, возмутительное поведение командира броненосца получало должный отпор, но опасность неорганизованного выступления, как нам казалось, была устранена.
Когда наступило время обеда, ни один матрос не прикоснулся к борщу, все ели черный хлеб, запивая чаем. Все шло так, как было решено комитетом, матросы вели себя совершенно спокойно, не давая никакого повода для обвинения их в попытке к бунту. Но мирный исход не входил в планы начальства, которое не могло примириться с тем, что матросская масса вышла из подчинения.
Вахтенный офицер первым обратил внимание на то, что команда не подходит к камбузу и не берет борщ, и доложил об этом старшему офицеру Гиляровскому.
— Почему не берешь борщ? — задавал Гиляровский один и тот же вопрос каждому матросу и от каждого получал сдержанный ответ: «Есть борщ из червивого мяса не будем...»
Взбешенный Гиляровский отправился к командиру броненосца, и вскоре на юте появился Голиков. Осмотревшись вокруг, он приказал построить команду повахтенно, во фронт. Дудки и зычные голоса боцманов прогремели: «Все наверх, повахтенно стройся!» Через минуту вся команда неподвижно застыла по бортам корабля, офицеры выстроились у кормового флага.
Голиков приказал принести тарелку борща и предложил врачу Смирнову взять борщ на пробу. Хотя борщ был предварительно процежен, Смирнов поморщился. Но все же он его попробовал. Все с напряжением ждали, что скажет врач. Выдержав паузу, Смирнов произнес:
— Чудесный борщ, никаких червей в нем нет.
По рядам прошел ропот. Поднявшись на кнехт2, Голиков произнес речь, полную ненависти к спокойно стоявшим перед ним матросам.
— Вы недовольны борщом? — истерически выкрикивал он. — Вы кричите, что плохое мясо, хотя доктор признал его годным? Вы не хотите его есть? Хорошо, я прикажу запечатать бак борща и отошлю его в Севастополь военному прокурору. Но знаете ли вы, чем это пахнет для вас?.. Я не раз говорил вам, что делают с вашим братом за неповиновение. Повторять не буду. Я расправлюсь с вами! Я напомню вам, что матросов, забывших дисциплину, вешают на ноках3.
Ропот прошел по шеренгам матросов. Голиков выждал, пока затихнет гул, и скомандовал:
— Кто хочет повиноваться, выходи к двенадцатидюймовой пушке!
Но никто из матросов не вышел из строя, лишь несколько кондукторов и унтер-офицеров, озираясь на матросов, перешли к башне!
— Ах так! — заревел Голиков. — Вызвать караул! Шеренга матросов с заряженными ружьями застыла перед фронтом. Матросы зашевелились, зашептали. Это был шепот вожаков, передававших распоряжение о переходе всех к башне, так как было ясно, что Голиков провоцировал матросов. Вакуленчук, Никишкин и другие члены партии поняли это; чтобы показать матросам, что нужно делать в этой ситуации, шагнули первыми. За ними двинулись остальные матросы. Но командование такой исход не устраивал.
Ему нужны были жертвы, чтобы запугать матросов.
Старший офицер Гиляровский и лейтенант Неупокоев преградили путь перебегавшим.
— Хватит! — закричал Гиляровский оставшейся кучке матросов, человек в тридцать. — Принести брезент! — приказал он, обращаясь к кондукторам.
Оставшиеся матросы попытались через командирский ход спуститься в нижнюю палубу, чтобы перебежать к своим товарищам, но здесь стоял Голиков.
— Куда? Этот ход не для вас! — презрительно и зло прокричал он.
В это время кондукторы с помощью офицеров принесли брезент.
— Накрыть их! — приказал Гиляровский. Наступила жуткая тишина. Потом команда:
— Стрелять!
Но караул не шевельнулся.
В этот миг из-под брезента раздался возглас:
— Братья, не стреляйте! Почему же вы нас покинули?! Этот крик, точно ножом, ударил по сердцам. Через мгновение
все изменилось... С разных сторон прозвучали голоса:
— К оружию, братья!
Гиляровский выхватил револьвер. Вакуленчук кинулся к нему, чтобы отобрать оружие. Старший офицер дважды выстрелил в Вакуленчука.
Это послужило сигналом к восстанию. Мы бросились в центральную батарею и через несколько секунд с винтовками появились на палубе. Броненосец «Князь Потемкин Таврический» оказался во власти восставших матросов.
Первую пулю получил Гиляровский. Вторым матросское возмездие настигло лейтенанта Неупокоева. Некоторые офицеры пытались спастись бегством, бросаясь за борт. По ним открыли огонь из винтовок.
Голиков, этот зверь, несколько минут назад жестоко распоряжавшийся жизнью и смертью сотен людей и грозивший перевешать непослушных матросов, теперь ползал на коленях, умолял о пощаде, клялся, что никогда больше не посмеет обидеть матроса. После короткого суда Голикова расстреляли, и тело полетело за борт под дружный возглас сотен голосов:
— Долой тиранов!
Еще большим трусом оказался старший врач Смирнов. Подхалим по отношению к старшим, готовый на любую подлость по отношению к матросам, он понимал, что ему, как одному из главных виновников кровавой драмы, несдобровать, и укрылся в лазарете, притворившись раненым. Видимо, он рассчитывал, что на первых порах о нем забудут, а потом матросы «отойдут» и сохранят ему жизнь. О нем действительно вначале забыли. Но когда «Потемкин» пошел к Одессе, вспомнили. Расчет Смирнова не оправдался, матросы не простили отъявленному мерзавцу. По приговору матросского суда Смирнов был выброшен за борт живым — «кормить рыб». Не один из матросов не выдержал и выстрелил в Смирнова, когда тот находился уже в море. Выстрел был меткий, Смирнов пошел на дно.
Смирнов был последней жертвой. Всего было убито семь офицеров, в отношении остальных матросы проявили великодушие, хотя среди них было немало отъявленных врагов революции.
...Командир миноносца № 267, услышав стрельбу на броненосце, попытался было сняться с якоря и уйти, но орудия «Потемкина» возымели магическое действие, и он вовремя отказался от своего решения. Офицеры миноносца сдали свое оружие без сопротивления.
Сразу после победы на «Потемкине» встал вопрос об организации управления революционным кораблем. Созвали команду и предложили избрать судовую комиссию (революционный комитет). В него вошли: Матюшенко, Кулик, Шестидесятый, Родин, Никишкин, Резниченко, Сапрыкин, Бредихин, Дымченко, Денисенко, Скребнев, Циркунов, Костенко, Савотченко, Заволошин, Алексеев и другие. Вошел в нее и я. Председателем комитета был избран Афанасий Матюшенко4.
К сожалению, мы лишились одного из самых смелых и талантливых руководителей матросской массы — большевика Григория Вакуленчука. 14 июня в 16 часов он умер от ран, нанесенных ему Гиляровским.
Избранный председателем судовой комиссии А. Матюшенко был яркой и одаренной личностью. Человек огромной физической силы, бесстрашный, он весь отдавался революционной борьбе. Но из-за своей политической незрелости Матюшенко не представлял себе ясно пути, по которому следовало вести восставший корабль, терял присутствие духа, как только среди матросов наступал спад революционного настроения. Поэтому Матюшенко так и не смог стать подлинным вожаком революционных матросов.
Захватив в свои руки корабль, команда решила идти в Одессу, где в это время разгоралась борьба бастовавших рабочих с полицией и казаками. Была надежда, что в Одессе легче будет привлечь на сторону восставших эскадру, которую, несомненно, вышлют на усмирение «Потемкина».
«Потемкин» подошел к Одессе 14 июня около 10 часов вечера. Весть о прибытии революционного корабля молнией облетела город, и рабочие толпами ринулись в порт. Они ждали от революционного «Потемкина» мощной поддержки в их борьбе против самодержавия. Их ожидания и надежды были вполне естественны, да и большинство матросов стремилось оказать им эту помощь. Но получилось иначе.
Прибыв в Одессу и заняв выжидательную позицию, руководство «Потемкина» исходило из неправильной установки, будто нельзя приступать к захвату Одессы и других опорных пунктов Черного моря до присоединения к восстанию всей Черноморской эскадры. Руководство считало, что, как только корабли придут в Одессу и матросы увидят революционный «Потемкин», они примкнут к нему. Эту уверенность подкрепило присоединение к нам дозорного судна «Веха», прибывшего в Одессу 15 июня. Будучи не в курсе событий, командир «Вехи» попросил у нас, как это и полагалось для меньшего военного судна, разрешения стать в бухте на якорь. Но когда он явился по нашему вызову на «Потемкин», то понял, что имеет дело с восставшим броненосцем. Матросы «Вехи» немедленно присоединились к нам, арестовав с нашей помощью своих офицеров.
Поздно вечером 15 июня решено было послать городским властям ультиматум. Мы требовали предоставить нам возможность беспрепятственно закупать все необходимое для броненосца, полной неприкосновенности наших матросов на берегу, прекращения зверской расправы с рабочими и жителями города, вывода войск из Одессы с передачей арсенала рабочим.
Однако командующий войсками не принял делегации, велел передать, что не желает разговаривать с бунтовщиками, предлагает нам сдаться. Наглое поведение царского генерала привело матросов в негодование. Комитет решил, что утром пушки «Потемкина» дадут ему достойный ответ.
К войскам Одессы матросы обратились с воззванием. Вот выдержка из этого воззвания:
«От команды броненосца «Князь Потемкин Таврический».
Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и присоединиться всем под одну крышу на борьбу за свободу. Пришел последний час нашего страдания, долой самодержавие!..»
В ту же ночь к нам прибыла делегация от солдат одесского гарнизона, которая заверила нас, что, как только потемкинцы начнут действовать против одесских властей, солдаты присоединятся к восстанию.
В Севастополе о восстании «Потемкина» узнали в ночь на 15 июня. Вице-адмирал Кригер в донесении в Петербург управляющему морским министерством сообщал: для подавления бунта посланы «два броненосца с минными крейсерами и миноносцами под командой контр-адмирала Вишневецкого с полномочиями принять меры, каких потребуют обстоятельства».
Вишневецкий с отрядом броненосцев — «Три святителя», «Двенадцать апостолов» и «Георгий Победоносец», минным крейсером и четырьмя миноносцами в ночь на 16 июня вышел из Севастополя в Одессу. В то же время Кригер дал телеграмму одесским властям, в которой просил арестовать всех съезжавших с «Потемкина» в город и не допускать доставки на этот броненосец никакой провизии.
Известие о приближающейся эскадре под командованием контр-адмирала Вишневецкого на «Потемкине» было получено на рассвете 16 июня. Большинство команды твердо верило, что эскадра стрелять по «Потемкину» не будет: «Там свои братья. Матросы откажутся стрелять». Однако Вишневецкий дальше Тендры не пошел...
16 июня состоялись похороны Г. Н. Вакуленчука. Тело его еще накануне было перевезено с броненосца на набережную Одессы. Там установили несколько трибун. Одна из них была украшена черной лентой с надписью: «Слава павшим товарищам!». Многотысячная толпа слушала ораторов, приветствуя их. Несмотря на угрозы со стороны царских войск и полиции, рабочие и трудящиеся Одессы торжественно похоронили борца за свободу.
В тот же день собралась судовая комиссия. Обсуждали план дальнейших действий в связи с расстрелом 15 июня в порту рабочих казаками. Стало уже известно, что в городском театре заседает военный совет — одесские генералы и офицеры. После бурного обсуждения, в котором участвовала вся команда, было решено обстрелять театр. «Потемкин» сделал два боевых выстрела из шестидюймового орудия. Но и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать растерянность и панику среди одесских военачальников и вверенных им войск. Потемкинцы же проявили нерешительность, не развили успех, не сумели объединить свои действия с революционными рабочими Одессы. Немалое значение имело и то обстоятельство, что на корабле не оказалось подлинного умелого руководителя, что в команде броненосца было немало темных, отсталых матросов, да и прямых предателей из числа боцманов и кондукторов, которые сеяли неверие в успех восстания, доказывали, что надо отказаться от решительных действий.
Днем 17 июня на горизонте показалась эскадра, на этот раз в полном составе. Наш корабль ожил. Горнисты сыграли боевую тревогу, корабль быстро снялся с якоря. Готовясь к бою, команда по морской традиции переоделась в новую форму.
Подняв красный флаг, «Потемкин» полным ходом пошел навстречу эскадре в пять броненосцев. На нем взвился сигнал: «Команда «Потемкина» требует к себе старшего флагмана».
Флагман не ответил...
И вот «Потемкин» уже идет между «Ростиславом» и «Тремя святителями», угрожая протаранить «Ростислав». Тому удается повернуть. В это время на броненосцах «Георгий Победоносец» и «Синоп» раздаются крики «ура». «Георгий» выходит из строя и малым ходом идет к «Потемкину». С «Ростислава» подняли сигнал: «Почему «Георгий» не по-боевому?» Оттуда ответили: «Команда «Георгия» желает свезти офицеров на берег и присоединиться к «Потемкину». С «Ростислава» опять сигнал: «Следуйте за эскадрой». Оттуда отвечают: «Не могу, не могу, не могу».
Когда «Георгий Победоносец» подошел к нам, мы спустили паровой катер, и группа потемкинцев пошла к «Победоносцу». Быстро взбежав на палубу, мы выяснили, что большая часть матросов хочет присоединиться к «Потемкину», но не вся команда согласна. Наш приход решил дело. С помощью потемкинцев на «Победоносце» была избрана судовая комиссия, назначившая командиром боцмана Кузьмина.
Мы догадывались, что борьба происходит и на «Синопе». Корабль то вырывался из строя, то вновь занимал свое место. Но на «Синопе» победу одержали те, кто не хотел присоединиться к «Потемкину». «Синоп» вместе с другими кораблями эскадры пошел в Севастополь.
Вечером 17 июня состоялось объединенное заседание комитета «Потемкина» и «Георгия Победоносца». Было решено борьбу продолжать, настаивать на требованиях, ранее выдвинутых перед одесскими властями, и в случае отказа удовлетворить эти требования перейти к активным действиям, то есть к обстрелу и захвату Одессы.
Одесское военное командование, не хотевшее 16 июня вступать в какие бы то ни было переговоры с «бунтовщиками», 17 июня выразило готовность снабдить восставшие корабли всем необходимым.
Но на «Георгии Победоносце» совершили ту же ошибку, что и на «Потемкине»: убрав с корабля офицеров, оставили всех кондукторов. Они вместе с предателем Кузьминым, обманув команду, пытались 18 июня увести броненосец в Севастополь. Когда мы навели на «Победоносец» пушки, они посадили броненосец на мель.
Измена «Победоносца» подорвала у команды «Потемкина» веру в победу. По кораблю внезапно пронесся крик: «Идем в Румынию». Наши попытки остановить панику ни к чему не привели. Грозная эскадра бежала от «Потемкина», а «Потемкин» пошел к румынским берегам, убегая от неведомой опасности.
20 июня наш броненосец в сопровождении миноносца № 267 подошел к румынскому порту Кюстенджи (Констанца) и, как полагается, дал салют в 21 выстрел и запросил разрешения представителям «Потемкина» сойти на берег. На салют ответа не последовало, но разрешение представителям корабля прибыть на берег было дано. Прибыв на берег, представители броненосца обратились через командира порта к румынскому правительству с просьбой продать «Потемкину» необходимые продукты, а также разрешить опубликовать два воззвания: «Ко всему цивилизованному миру» и «Ко всем европейским державам».
Румынское правительство ответило предложением оставить все оружие на борту корабля, сдаться и отказалось обеспечить нас водой и углем, не разрешило закупать продукты.
21 июня, видя, что получить здесь ничего нельзя, мы снялись с якоря и взяли курс на Феодосию. Утром 22 июня расцвеченный флагами «Потемкин» появился перед Феодосией. Бросив якорь, мы потребовали, чтобы представители местных гражданских властей прибыли к нам для переговоров. Наше требование было исполнено, и мы получили заверение, что будем обеспечены всем необходимым.
Действительно, в тот же день мы получили провизию и немного пресной воды. Но когда на следующий день мы потребовали угля, последовал категорический отказ. Попытка взять уголь силой окончилась неудачей: из порта открыли сильный огонь по матросам, выехавшим за углем, и они вынуждены были отступить ни с чем, потеряв несколько человек убитыми и ранеными. Были убиты Никишкин и Козленко, ранены Ковалев и Переседов. Кроме того, были захвачены сошедшие на берег Фельдман, Кошуба, Заволошин, Циркунов, Мартьянов и другие. Кошуба был казнен в Севастополе, остальные приговорены к долгосрочной каторге. Фельдман бежал из-под ареста и перебрался за границу.
В Феодосии повторилось то же, что и в Одессе в момент измены «Георгия Победоносца»: на корабле началась паника. Часть матросов бросилась было к орудиям, чтобы открыть огонь по городу, но по настоянию подавляющего большинства вынуждена была отказаться от этого. Вопреки предложениям наиболее решительных членов судовой комиссии «Потемкин» снова снялся с якоря и ушел в открытое море. После бурных, но непродолжительных споров упавшая духом команда решила идти в Румынию, чтобы сдаваться. Повлияло на это решение и то обстоятельство, что из-за недостатка пресной воды в котлы подавалась морская, и они начали быстро портиться.
25 июня «Потемкин» снова появился у берегов Румынии и заявил о своем согласии сдаться. Были созданы две комиссии: одна из матросов — для сдачи корабля и другая румынская — для приемки его.
Утром 27 июня на горизонте появилась русская эскадра и потребовала от Румынии передачи ей оставленных нами «Потемкина» и миноносца № 267. Румынское правительство выполнило это требование.
Начались расправы. Всего в связи с восстанием на «Потемкине» и других кораблях было арестовано 1500 моряков. Состоялись три судебных процесса. Семь человек было расстреляно, более 100 отправлено на каторгу, в тюрьмы, на поселение.
Жестоко расправились с теми матросами «Потемкина», которые надеялись получить помилование, вернувшись из Румынии с повинной.
* * *
Велико значение для революции восстания на броненосце «Потемкин». Владимир Ильич писал: «...броненосец «Потемкин» остался непобежденной территорией революции и, какова бы ни была его судьба, перед нами налицо несомненный и знаменательнейший факт: попытка образования ядра революционной армии»5.
Великие, незабываемые дни. Сборник воспоминаний участников революции 1905 — 1907 годов. М., 1970, с. 40 — 52
Примечания:
1 Г. Н. Вакуленчук в 1903 году вступил в РСДРП, примкнул к большевикам. На броненосце «Потемкин» создал социал-демократическую группу, стал одним из организаторов и руководителей «Севастопольской матросской централки>. Ред.
2 Кнехт — тумба на палубе, служащая для закрепления канатов (тросов). Ред.
3 Нок — в данном случае мачтовый нок — одна из поперечных неподвижных балок на мачтах. Ред.
4 А. Н. Матюшенко после поражения восстания на «Потемкине» эмигрировал. В июне 1907 года нелегально вернулся в Россию, был арестован и казнен в Севастополе. Ред.
5 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 10, с. 337. Ред.
М. И. Васильев-Южин
ВОССТАНИЕ НА БРОНЕНОСЦЕ «ПОТЕМКИН»
Легко себе представить, какую сенсацию произвела за границей, особенно в среде эмигрантов, весть о восстании на броненосце «Потемкин Таврический». Известие о нем пришло, разумеется, с некоторым запозданием, многое было передано неверно, перепутано, извращено, преувеличено, но мы поняли и почувствовали, что вспыхнуло действительно серьезное вооруженное восстание, первое настоящее восстание.
Хотелось верить, что оно увенчается успехом, что его поддержит вся угнетенная, рвущая вековые оковы Россия, поддержит в первую очередь героический пролетариат, уже проявивший в борьбе свою беспредельную самоотверженность, уже получивший великое крещение огнем и кровью. И снова неудержимо потянуло назад в Россию. В нашем кружке вопрос о возвращении был главной темой разговоров, обсуждался ежедневно и на разные лады.
Я решил обратиться еще раз к самому Ильичу с просьбой отправить меня немедленно в Россию на какую угодно работу. И вдруг мне передают, что Владимир Ильич сам ищет меня по очень важному и срочному делу. Немедленно собираюсь идти к нему, но он предупредил меня и зашел сам или встретил меня на дороге — точно не помню. Разговор был недолгий1.
— По постановлению Центрального Комитета вы, товарищ Южин, должны возможно скорее, лучше всего завтра же, выехать в Одессу, — начал Ильич.
Я вспыхнул от радости:
— Готов ехать хоть сегодня! А какие задания?
— Задания очень серьезные. Вам известно, что броненосец «Потемкин» находится в Одессе. Есть опасения, что одесские товарищи не сумеют как следует использовать вспыхнувшее на нем восстание. Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян. На эту работу бросьте возможно больше наличных сил одесской организации. В прокламациях и устно зовите крестьян захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими для общей борьбы. Союзу рабочих и крестьян в начавшейся борьбе я придаю огромное, исключительное значение.
Владимир Ильич явно волновался и, как мне тогда казалось, несколько увлекался. В таком состоянии я раньше никогда не видел его. Особенно меня поразили и, каюсь, очень удивили тогда дальнейшие его планы, расчеты и ожидания.
— Дальше необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот. Я уверен, что большинство судов примкнет к «Потемкину». Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно посылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию.
— Вы серьезно считаете все это возможным, Владимир Ильич? — невольно сорвалось у меня.
— Разумеется, да! Нужно только действовать решительно и быстро. Но, конечно, сообразуясь с положением, — уверенно и твердо повторил он.
Впоследствии я убедился, что Владимир Ильич был во многом прав и верно оценивал положение. Но тогда, в Женеве, у меня такой уверенности не было. Года за три до того я жил в районе Одессы и несколько знал тамошние условия и обстановку. Настоящих рабочих-пролетариев в торговой Одессе было сравнительно немного, а херсонские крестьяне, особенно вблизи Одессы, представляли собой далеко не надежный в революционном отношении элемент. На легкое завоевание Черноморского флота я тоже не рассчитывал. Но я вполне разделял мнение Ильича, что нужно было действовать решительно, смело и быстро. Восстание «Потемкина» необходимо было использовать всемерно. Я предполагал, если бы не удалось захватить Одессу, направиться с «Потемкиным» к Кавказскому побережью, прежде всего в район Батума. Батумский гарнизон и крепость были основательно захвачены нашей агитацией. Это я хорошо знал. Батумские рабочие уже не раз выделялись своей героической борьбой. Наконец, крестьяне Гурии (грузинская провинция) и других ближайших районов были настроены чрезвычайно революционно и шли за социал-демократами. Правда, там орудовали преимущественно меньшевики, но грузинские крестьяне, находившиеся, собственно, еще в крепостной зависимости у своих князей, по моему мнению, легко и охотно поддержали бы восстание. Мне казалось, что Батум как революционная база был наиболее надежным районом на всем Черноморском побережье.
Я, разумеется, повторил, что готов выехать немедленно, и уехал на следующий день. Перед отъездом Владимир Ильич еще раз говорил со мной и снова подчеркнул, что особенно необходимо заручиться активной поддержкой крестьян.
— Пусть они захватывают помещичьи, церковные и другие земли. Призывайте и помогайте им делать это.
Я всецело был согласен с такой политикой и тактикой в отношении крестьян, но все-таки напомнил Владимиру Ильичу только что принятую на III съезде партии резолюцию «Об отношении к крестьянскому движению». В этой резолюции говорилось только, что «социал-демократия ставит своей задачей самую энергичную поддержку всех революционных мероприятий крестьянства, способных улучшить его положение, вплоть до конфискации помещичьих, казенных, церковных, монастырских и удельных земель»2. О призыве к революционному захвату этих земель в ней ничего не говорилось.
— Ваше предложение, Владимир Ильич, идет дальше этой резолюции. Я с ним целиком согласен. Но является ли оно общей директивой при агитации среди крестьян? И есть ли это директива Центрального Комитета?
Владимир Ильич ответил не сразу. Он немного подумал, а потом сказал более осторожно:
— Нет, такой общей директивы Центральный Комитет пока не дает. Все зависит от общей ситуации, а также от условий и обстановки в каждом данном случае. В Одессе сейчас такая обстановка, когда нужно поднять на борьбу все революционные силы.
Я передаю, разумеется, не дословно, а лишь приблизительно мой разговор на эту тему с Владимиром Ильичем, но за сущность, за содержание его я ручаюсь. Порученное мне дело было слишком серьезно, и я на всю жизнь запомнил все сопровождавшие его обстоятельства. Мы сердечно простились с Владимиром Ильичем; я обещал аккуратно и подробно извещать его о ходе событий. Обещал прислать за ним в Румынию не только миноносец, а даже крейсер или броненосец, если восстание окажется действительно победоносным...
На следующий же день после предложения со стороны Владимира Ильича я выехал курьерским поездом через Австрию в Россию. Для безопасности меня снабдили настоящим заграничным паспортом, выданным на имя какого-то генеральского сына (фамилию забыл). С этим паспортом я мог спокойно и открыто перебраться через границу. Для прописки же и проживания в России мы соорудили, кажется с Ильиным, очень примитивную фальшивку на имя рыбинского мещанина Михаила Андреевича Конкина. Действительно, пограничные жандармы предупредительно козыряли мне, принимая меня, очевидно, за подлинного генеральского сына. Мои вещи подверглись самому поверхностному осмотру.
Я опять в России! С радостью и волнением сажусь в вагон поезда, направляющегося в Одессу. Осторожно спрашиваю спутников, что происходит в Одессе. Никто толком не знает. Говорят о каких-то расстрелах и пожарах, об обстреле «Потемкиным» города из орудий. Ладно, скоро узнаю все в точности на месте.
В Одессу я приехал, к сожалению, ночью. Искать нелегальные квартиры по данным мне адресам было и рискованно и просто невозможно. Волей-неволей мне пришлось остановиться в гостинице и дать для прописки свою фальшивку. В городе было введено военное положение, однако моя фальшивка прошла совершенно благополучно; без всяких сомнений ее прописали, и я затем довольно долго пользовался ею как видом на жительство.
На следующий день я связался с нашей одесской организацией. Хорошо помню, что встречался и говорил с тов. Емельяном Ярославским. Других одесситов сейчас припомнить не могу.
Выяснилось, что я опоздал. Броненосец «Потемкин» уже ушел из Одесского порта, а в Одессе вместо восстания вспыхнул пьяный погром.
Как мне передавали (за историческую точность не ручаюсь), дело происходило приблизительно так. В Черноморском флоте давно уже велась успешная пропаганда и агитация. Особенно много распропагандированных матросов находилось на броненосце «Екатерина Вторая», на который и возлагались главные надежды во время готовившегося восстания. Предстояли летние практические занятия эскадры. Она собралась в плавание и на маневры, погрузив значительное количество боевых снарядов. Перед плаванием вся эскадра собиралась обыкновенно у маленького островка Тендра. На этот раз первым отправился к острову броненосец «Кн. Потемкин», остальная же эскадра задержалась в Севастополе.
Матросы «Потемкина» давно ненавидели своего командира Голикова и других офицеров за исключительно жестокое обращение и крайне бесцеремонное обворовывание команды. В первый же день плавания матросам приготовили обед из тухлого, кишащего червями мяса. Матросы стали выражать недовольство и заявили протест... Матросы под предводительством Матюшенко и других более сознательных товарищей схватились за винтовки и в течение нескольких минут перебили и выбросили за борт офицеров. Для управления восставшим судном был выбран комитет во главе с Матюшенко. Броненосец снялся с якоря и направился в Одессу.
Прибыв в Одессу, команда «Потемкина» обратилась к «господам одесситам» с воззванием, в котором изложила, что произошло на броненосце, и призывала одесское население поддержать их. Одновременно была послана делегация к местным властям с требованием не препятствовать похоронам убитого матроса и с предупреждением, что броненосец немедленно обстреляет город, если будут чиниться препятствия или задержат делегацию. И действительно, когда полиция по приказу градоначальника попыталась задержать делегатов, броненосец дал несколько выстрелов. Я сам видел брешь на одном из зданий в центре города. К сожалению, вследствие, по-видимому, измены прицел был взят неправильно и снаряды попали не в правительственные здания. Однако задержанных делегатов немедленно освободили.
Затем устроили демонстративные похороны убитого матроса Вакуленчука. С речами выступали матросы и представители местных революционных организаций. Были речи, были споры, слишком много речей и споров, но, очевидно, слишком мало было действий, решительных революционных действий. А между тем нужно было прежде всего действовать, и именно тем способом, который указывал, который намечал мне В. И. Ленин. Он оказался прав даже относительно возможности перехода на сторону «Потемкина» остального Черноморского флота.
Адмирал Чухнин выслал против «Потемкина» целую эскадру. Не помню теперь, был ли при эскадре сам Чухнин. Узнав об этом, «Потемкин» смело вышел навстречу идущему на него флоту. В ответ на требование о сдаче он выкинул боевой флаг, приготовил орудия и продолжал двигаться вперед. Вдруг от эскадры отделяется броненосец «Георгий Победоносец» и, выкинув красный флаг, присоединяется к «Потемкину»! Еще два небольших судна следуют его примеру. С некоторых судов остальной эскадры слышатся крики «ура», несутся горячие приветствия. Адмирал сигнализирует флоту команду повернуть назад. Весьма вероятно, что и другие суда, а может быть, и вся эскадра присоединилась бы к восставшим броненосцам, если бы они бросились преследовать отступающую эскадру, поддержав своими решительными действиями колеблющихся. «Смелость, еще раз смелость, всегда смелость!» (De l'audace, encore de l'audace, toujours de l'audace!) — повторял когда-то великий мастер революции Дантон.
Но смелости, решительности и находчивости не было проявлено до конца. «Потемкин» и «Георгий Победоносец» дали спокойно отступить расстроенной, волновавшейся эскадре, а сами направились в злосчастный Одесский порт. Между тем одесская полиция не дремала. Она мобилизовала и подпоила подонки одесских босяков, которых в этом торговом городе всегда было много. В районе порта начались грабежи и погромы, кончившиеся грандиозным пожаром порта.
Я приехал к концу пожара. Портовые постройки еще дымились. В порту «Потемкина» уже не было и стоял на якоре один «Георгий Победоносец». Оказывается, на этом броненосце матросы только арестовали, а не уничтожили командный состав. Среди матросов было много колеблющихся. Нерешительные действия, вернее, бездействие восставших броненосцев и пожар в Одесском порту усилили эти колебания. Арестованные офицеры со своей стороны стали агитировать за сдачу, обещая исходатайствовать полное помилование добровольно сдавшимся. Матросы «Георгия Победоносца» решили сдаться. Тогда «Потемкин» снялся с якоря и вышел в открытое море.
— Куда же он направился и что намерен предпринять? — допытывался я у одесских товарищей.
Мне ответили, что броненосец, видимо, пошел к Кавказскому побережью, а каковы его планы, толком сказать никто не мог. У меня мелькнула надежда, что, может быть, «Потемкин» сам догадался попытать счастья у Батума, куда я предполагал в случае неудачи в Одессе направить его. Я узнал пароль, дававший возможность попасть на броненосец, и с первым же пароходом отправился на Кавказ. Но уже в Новороссийске я узнал, что «Потемкин» повернул на запад, к берегам Румынии. Как известно, в Румынии команда неудачно восставшего броненосца, этой «плавучей республики», высадилась на берег, сдав судно румынским властям. Так кончилось это первое вооруженное восстание 1905 года.
Я написал В. И. Ленину о постигшей нас неудаче, а сам решил направиться в Москву, не без оснований полагая, что одним из главных центров революционного движения в ближайшее время должна стать Москва и вообще Центральный промышленный район. Московский пролетариат принимал пока очень слабое участие в революционном движении, но, что он в конце концов раскачается и двинет всей своей тяжелой массой, было несомненно для всякого революционера, знающего пролетариат.
Мои расчеты и надежды оказались правильными. В Москве началась октябрьская забастовка 1905 года, в Москве же организовалось крупнейшее вооруженное восстание 1905 года — историческое Декабрьское восстание.
Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. В 5 т. М., 1984. т. 2, с. 185 — 191
Примечания:
1 Встреча В. И. Ленина с М. И. Васильевым-Южиным состоялась 17 (30) июня 1905 года. Ред.
1 Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд., доп. и испр. М., 1983, т. 1, с. 129. Ред.