Н. А. Рожков
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ. 1906 ГОД
I. ПОСЛЕ ВОССТАНИЯ
Разгром Пресни, поражение московского восстания, массовые обыски — иногда целых домов — и аресты, расстрелы, вообще дикая вакханалия торжествующей реакции — все это производило, конечно, тягостное впечатление. Первое время, более чем на месяц: до конца января или начала февраля 1906 года, все в Москве притихло и притаилось. Завязавшиеся было в течение «дней свободы» многочисленные новые связи распались, выступления стали невозможны.
В это тяжелое время у меня было два утешения, позволивших его пережить. Первое заключалось в научной работе. Я уже в течение нескольких лет собирал материал, главным образом архивный, для предполагавшейся своей докторской диссертации под заглавием «Происхождение самодержавия в России». В голове вся книга у меня еще в 1904 — 1905 годах окончательно сложилась, я читал и соответствующий курс в университете, отдельные ее части давно были написаны...
Другое утешение было еще важнее и относилось уже прямо к практике, к жизни и общественному действию. Мы, члены большевистской литературно-пропагандистской группы, отнюдь не впали в отчаяние после декабрьского поражения.
Нам казалось — ошибочно, как показала действительность, — что революция потерпела только один первый удар и что она может и должна возродиться и победить. Это настроение укреплялось также сознанием, что избирательный закон 11 декабря 1905 года не может удовлетворить пролетариат, крестьянство, городскую демократию, и встретило также прочную поддержку в лозунге участия в избирательной кампании в I Думу с целью активного бойкота выборов. Лозунг этот был выкинут Лениным и встретил горячее сочувствие у всех большевиков.
И вот нашей группой решено было издать сборник, посвященный обоснованию и пропаганде этой тактики активного бойкота и критике противоположной точки зрения, отстаивавшейся главным образом Плехановым. Сборник был быстро составлен и издан, причем получил название «Текущий момент», так же озаглавлена была и первая его статья, написанная мною.
Происхождение этой статьи было таково: в конце января или в начале февраля открылась наконец возможность первого массового собрания, предвыборного, при грядущих выборах в I Думу. Состоялось оно в реальном училище Мазинга, в первом переулке от Знаменки...
Выступали там кадеты, выступили и меньшевики со своей половинчатой и утопической, как показала жизнь, тактикой выбора уполномоченных и выборщиков с целью создания таким путем «революционного самоуправления», но отказа от выборов членов Думы: практика показала, что, раз выбраны выборщики, выбирались и члены Думы.
В этом-то собрании, под влиянием ярко вспыхнувшего настроения, с большим подъемом выступил я и сказал то, что потом вылилось на бумагу. Успех был большой, многие подходили и приветствовали. Сразу возобновились некоторые прежние, порванные было после восстания, связи.
Несколько времени спустя мне пришлось по вызову партийных товарищей поехать в Тверь и сделать там то же выступление в партийном собрании, с тем же успехом. Помню, как один молодой товарищ с горящими глазами и вспыхнувшим лицом горячо жал мне руку и говорил: «Спасибо, товарищ, вы ободрили нас и дали силы работать, а мы здесь уже начинали думать, что все кончено».
Эти факты и огромный успех сборника, который чрезвычайно быстро разошелся в количестве 10 тысяч экземпляров, убеждают нас, что хотя мы и ошибались в ближайших грядущих судьбах революции, но нельзя считать тактику бойкота ошибочной: она вселяла революционную бодрость, оживляла и возрождала работу, словом, достигала больших результатов, чем сама деятельность в Думе. К тому же необходимо было исчерпать революционные возможности до конца. Сдавать преждевременно революционные позиции было бы преступлением.
Помню одну частность составления сборника «Текущий момент». Мы, авторы статей, распределили между собой темы и редактировали статьи сообща, все вместе. На долю И. И. Степанова-Скворцова выпало написать полемическую статью против Плеханова. И. И. Степанов жил против моей квартиры в Большом Козихинском переулке. Мы виделись почти ежедневно. И вот, работая над статьей, он раза два не выдерживал, приходил ко мне и говорил: «Я не буду писать, не могу полемизировать с Плехановым, когда вспомню, какие прекрасные вещи он писал раньше». С большим трудом мне удалось убедить его продолжать и закончить работу: по-видимому, больше всего на него подействовал тот аргумент, что, чем авторитетнее Плеханов, вследствие его старых заслуг, тем опаснее его новые заблуждения и тем больше они нуждаются в опровержении. В результате явилась одна из лучших статей И. И. Степанова — «Издалека».
Февраль, март и апрель были для меня и для всей почти нашей группы временем, когда все наши силы поглощались двумя важными партийными делами: во-первых, бойкотистской кампанией на предвыборных собраниях, во-вторых, напряженной работой с кружками по подготовке пропагандистов и агитаторов из рабочих и интеллигенции.
Бойкотистскую кампанию мы развернули довольно широко — и в нелегальных изданиях, и особенно на предвыборных собраниях. Приходилось выступать чуть не ежедневно. Устраивали и свои, социал-демократические, точнее, большевистские собрания и участвовали в чужих собраниях, особенно кадетских. Должен сказать, что обыкновенно наши выступления имели значительный, иногда очень большой успех. И всегда, в каждом собрании бывало довольно значительное число нам сочувствующих. Наши собственные собрания давали нам всегда подавляющее большинство, и наши противники из кадетской партии, появляясь в них иногда — далеко не всегда, — не имели никакого успеха. Но, конечно, массовый обыватель мало ходил на собрания и в большинстве голосовал все-таки за кадетов. Бойкот в Москве имел только частичный успех среди рабочих.
С кружками работа шла горячо и энергично, и народ в них оказывался большею частью хороший. Я вел семь или восемь кружков разом и занимался с ними вопросами о капитализме и социализме и аграрным. Только один из этих кружков оказался неудачным, и занятия с ним (по рефератной системе) скоро прекратились вследствие недостаточной активности участников. В остальных кружках дело шло хорошо, и занятия были закончены по плану. Из этих занятий впоследствии и вышли мои книжки: «Капитализм и социализм», «К аграрному вопросу» и «Аграрный вопрос в программах разных партий».
II. ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С ЛЕНИНЫМ
Стоял яркий, солнечный, весенний день, когда ко мне на квартиру пришли и сообщили, чтобы я немедленно шел к И. И. Скворцову-Степанову — у него сейчас сидит приехавший из Петербурга В. И. Ульянов-Ленин. Нечего и говорить, что я немедленно взял шляпу и пошел познакомиться.
Я, конечно, давно уже знал Ленина по его легальным и нелегальным сочинениям, но как человека, как личность я тогда узнал его впервые.
Он сразу произвел на меня сильное и хорошее впечатление, — впечатление большого ума, сильной воли и необыкновенной простоты, отсутствия всякой рисовки и позы. Когда он глядел на меня своими серыми глазами, мне казалось, что он не только осматривает меня извне, но проникает вглубь, в самые сокровенные мои мысли и чувства, исследует, прощупывает меня, старается — и не без успеха — понять, что за человек его новый знакомый и товарищ по партии. А я испытывал большой интерес и удовольствие, и мне нечего было ни скрывать, ни притворяться: я шел прямо к избранной цели и ни останавливаться, ни тем более поворачивать в сторону или назад совершенно не имел в виду. Быть прислужником буржуазии мне было глубоко, органически противно, получать подачки от щедрот ее было оскорбительно. Служить пролетариату и вместе с ним идти к великой цели — вот единственно достойный путь. Его предписывали мне и научный прогноз будущего, и чувство собственного достоинства. Я знал, что на этом пути будут опасности и несчастья, но не боялся их, готов был их встретить и перенести.
Ленин приехал тогда для того, чтобы перед Стокгольмским съездом обсудить с московскими товарищами проекты большевистских резолюций. Спустя дня два состоялось собрание московских работников-большевиков в одном доме на Остоженке, очень близко к Пречистенским воротам1. Мы там провели день безвыходно, там же ели и пили.
Ленин сделал живой и горячий доклад, захвативший всех нас. Помнится, всех было человек 70 или 80. Были оживленные прения. В общем, почти все предложенные резолюции были приняты, только резолюция о партизанских выступлениях не соединила большинства москвичей. Ленин доказывал ее необходимость в это время и потом, перед Лондонским съездом 1907 года, с большим, свойственным ему, искусством и остроумием. Главным его аргументом было то, что партизанские выступления, если бы за ними последовало восстание, были бы признаны несомненной его подготовкой, прецедентом его, и такое признание последовало бы не только от большевиков или вообще от революционеров, но и со стороны буржуазных историков, которые всюду в своих исследованиях ищут прецедентов. Этот аргумент неоспорим, но я указывал в ответ на него два соображения: во-первых, партизанщина вырождается на деле в весьма печальные явления: один экс влечет за собой другие, и те, кто этим занимается, превращаются чаще всего в безыдейных экспроприаторов, для которых их деятельность становится самоцелью; во-вторых, в крайности это делают, но об этом не говорят — не надо поэтому и специальной резолюции.
В тот день мы не закончили всей работы. Поэтому предполагалось закончить ее на другой день. Назначено было вторичное собрание в помещении Музея содействия труду, при Русском техническом обществе, на углу Рождественки и Третьяковского проезда. Мы собрались уже почти все, не было только Ленина, как вдруг явился околоточный надзиратель, запер на ключ двери, подошел к телефону и начал докладывать градоначальнику, что происходит или готовится неразрешенное собрание. По счастью, двое из наших в последнюю минуту проскользнули в дверь и вернули с лестницы на улицу подымавшегося уже по ней Ленина.
Мы, запертые, приготовились к самозащите: объявили, что заседает комиссия по рабочему вопросу при Музее содействия труду; я, как ученый, приват-доцент, занял председательское место, выбрали секретаря, стали составлять протокол заседания. Но все мы были уверены, что нас арестуют, немало было нелегальных, не со своими паспортами. Как вдруг узнаем, что околоточный ушел и отпер дверь. И мы, конечно, тотчас же разошлись по домам.
Понятно, Ленина тотчас же сплавили обратно в Петербург, рисковать его провалом в Москве не было никакого смысла. Мы все сочли бы такой провал величайшим несчастьем и позором для себя.
III. НАЧАЛО ОРГАНИЗАЦИОННЫХ ФУНКЦИЙ
По специальным своим занятиям я уделял много внимания аграрному вопросу и принял участие в обсуждении перемен в аграрной программе партии. Так как к тому же я почти все силы свои отдавал партийной работе, то мне предлагали ехать на съезд. Но по личным причинам я отклонил это предложение и, таким образом, на Стокгольмском съезде не присутствовал, оставался в Москве.
Но это привело к важной, можно сказать, во многом решающей перемене в моем партийном положении. До тех пор я был партийным литератором, лектором и пропагандистом. Ленин во время пребывания в Москве побывал, между прочим, на нашем литературно-редакционном собрании, когда мы подготовляли очередной номер нелегальной газеты, и одобрил нашу работу, но теперь, когда ряд выдающихся членов Московского комитета партии уехали на съезд, я был выбран членом комитета, и, таким образом, началась моя организационная работа в партии — та работа, которой в будущем предстояло довольно широкое развитие. В качестве члена Московского комитета я принимал участие и в конференциях московской социал-демократической организации. Помню особенно одну из них весной или летом в Измайловском зверинце.
Не скажу, чтобы я с особенной охотой пошел на это дело. Я знал всю трудность и ответственность выпадавшей на мою долю работы, понятно мне было и то, что многим покажется слишком поспешным выбор на ответственный пост человека, едва год тому назад формально вступившего в партию. Я по всем этим причинам отказывался, указывал и на свою неопытность, но в конце концов пришлось уступить, тем более, что обещали по окончании съезда освободить меня от обязанностей по комитету.
Этого, однако, не случилось. И после съезда я вновь был выбран членом комитета, причем «товарищу Никсу (такова была тогда моя партийная кличка) поручено организовать литературную группу», как значилось в протоколе заседания комитета...
Летом 1906 года я был выбран на конференции московской организации кандидатом в Московский комитет, но более фактическим его членом я уже не бывал. Этому помешали события, окончательно оторвавшие меня от Москвы на целые 20 месяцев.
Утром 9 июля 1906 года я был экстренно вызван в заседание Московского комитета партии: I Государственная дума была распущена, и надо было обсудить и решить, что делать.
Я предложил принять немедленно меры к тому, чтобы объявить и провести всеобщую забастовку. Мне казалось, что наступил решительный момент и что промедление окажется смерти подобным, понизит настроение, не даст возможности поднять революционную энергию.
Но комитет по предложению Б. П. Позерна (Степана) решил иначе: постановлено было послать в Петербург для осведомления и получения директив от центральных учреждений партии особое лицо, одного из членов комитета.
Едва я вернулся домой из заседания комитета, как был арестован и отвезен в Бутырскую тюрьму; этот арест был результатом распоряжения Столыпина об аресте всех известных полиции деятелей революционных партий.
В тюрьме моя камера оказалась соседней с камерой Гастева, с которым я свел тогда впервые знакомство. Одновременно со мной тогда были там и Рыков, и Шмидт, с которыми мы виделись иногда на прогулке. Мы ждали освобождения, ожидали забастовки и победы революции. Тюрьма тогда была свободная, и целыми часами мы вели дискуссию на политические темы, сидя на окнах одиночных камер, выходивших на двор, и не встречали сначала никакого запрета и противодействия со стороны тюремных властей.
Но после того как в августе забастовочные вспышки в разных местах России были подавлены, тюремный режим стал меняться. Запретили взлезать на окна и говорить через них. И в ответ на сопротивление политических заключенных, заключавшееся в фактическом нарушении этого запрета, в тюремный двор введены были войска с угрозой, что они будут стрелять, и в то же время надзиратели пошли по камерам вместе с солдатами с требованием сойти с окон и с угрозой револьверными выстрелами в случае сопротивления. Сошли с окон немногие, остальные остались. Я слышал, как надзиратель требовал от меня сойти, но я не сошел; он пробормотал себе под нос: «Не сходит», — и ушел. Но нашелся один ярый исполнитель велений начальства: он выстрелил в одного из наших упорствовавших товарищей и застрелил его.
Мы не сразу узнали об этом, но скоро узнали. Решено было реагировать на это преступление трехдневной голодовкой протеста: пищи не принимать, чая не пить, пить только горячую воду. Так и сделали. Оповестили об этом и на волю. Но там сколько-нибудь серьезного отклика уже не было. То был один из признаков замирания революции. На время нас лишили свиданий, улучшенных обедов за особую плату, передачи и некоторых других маленьких тюремных утешений. Режим стал много строже, суровее.
В августе, когда еще продолжалось мое тюремное сидение, меня судили по 129 статье Уголовного уложения как редактора «Светоча» и осудили на год крепости. Этот приговор по закону лишал меня и избирательных прав. Я думал, что мне придется сразу же отсидеть этот год. Угрожала и опасность большего: арестованы были секретарь МК В. Н. Соколов и его жена, работавшая в качестве его помощницы, при них найдены были адреса, открыт и взят архив комитета, где были некоторые следы моей партийной работы. Я не оценивал тогда полностью результатов этого события, но многие будущие мои товарищи по процессу 1909 года — между прочим, Н. Л. Мещеряков и В. Н. Соколов с женой, — так и высидели все это время до суда и ссылки в тюрьме. И мне грозило то же, но спасла случайность.
Мой приговор о крепости не вошел еще в законную силу — как оказалось, администрация и суд не сговорились между собой, и я, содержавшийся под арестом в административном порядке, был в двадцатых числах августа неожиданно освобожден.
Помню, был прекрасный летний солнечный вечер, вечерняя поверка уже прошла, я сидел в своей камере за какой-то книгой. Вдруг ко мне в камеру приходит старший надзиратель и объявляет: «Собирайтесь с вещами совсем». — «Куда?» — «На волю».
Можно себе представить мою радость. Я вскочил на окно и крикнул на всю одиночную тюрьму: «Меня освобождают!» Затем я быстро собрался, дорогой подбежал к двум-трем камерам, между прочим, к камере А. И. Рыкова, и успел сказать, что я, конечно, скроюсь, перейду на нелегальное положение, чтобы не сидеть год за газету и не подвергаться другим преследованиям. Он одобрил это...
Все вышло так, как мы и предполагали: переночевав у Покровского, я на другой день уехал в Петербург. Здесь на квартире В. Р. и Л. Р. Менжинских, с которыми я был знаком с 1905 года, с учительского съезда, и потом, со времени переезда в Петербург, у нас сложились настоящие дружеские и товарищеские отношения, продолжающиеся и до сих пор, я снова увидел Ленина и познакомился с Н. К. Крупской. Ленин попенял мне, что я взял на себя формальное редактирование газеты, и, узнав, что я перешел на нелегальное положение и намерен жить в Петербурге, сказал, что меня надо устроить в Петербургский комитет для работы. Посоветовал он мне также съездить на Иматру, отдохнуть немного после тюрьмы. Я так и сделал. Помню, Менжинские рассказывали мне, что Ленин жил в очень тяжелых условиях — в комнате, в которой о партийных делах нельзя было говорить громко — говорили шепотом.
1905 год в очерках и воспоминаниях участников. Сборник 1. М.. 1927. с. 52-61
1 В первой половине марта 1906 года В. И. Ленин выступил на совещании членов МК РСДРП, представителей московской окружной организации, группы агитаторов и пропагандистов, Московского бюро ЦК с докладом о тактической платформе большевиков к IV (Объединительному) съезду РСДРП. Ред.
А. С. Карпова
ЭПИЗОДЫ РАБОТЫ СРЕДИ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ МОСКВЫ В 1906 — 1907 ГОДАХ
После шестимесячного (май — ноябрь 1905 года) заключения в Петропавловской крепости по обвинению в принадлежности к военной организации Петербургского комитета РСДРП (б) и нескольких месяцев отсидки в Литовском замке, откуда я была освобождена неопознанной, я не могла уже продолжать партийную работу в Петербурге. Мне предложили переехать в Москву. Там нужны были новые силы, так как после событий 1905 года многим партийным работникам, особенно профессиональным революционерам, пришлось покинуть Москву, где им угрожал арест.
Туда же, в Москву, направлен был секретарем Московского комитета партии мой муж, Л. Я. Карпов. Решено было, что Льву Яковлевичу в Москве, где его хорошо знала охранка, лучше всего легализоваться, восстановить свое студенческое звание, как якобы взявшемуся за ум и за книжку. После десятилетнего перерыва Карпов снова стал «студентом» Московского высшего технического училища (МВТУ). Эта мера вполне себя оправдала: МВТУ и его общежитие в Бригадирском переулке стали штаб-квартирой Московского комитета РСДРП и его боевой организации.
Мы поселились у Красных ворот на восьмом этаже единственного тогда в Москве восьмиэтажного дома — студент МВТУ Л. Я. Карпов и «Серафима Ивановна Новикова» — без определенных занятий.
На явке Московского комитета (на Арбате у зубного врача М. Я. Рабиновича) меня принял Виктор Таратута, который в то время заменял секретаря Московского комитета и был ответственным организатором Железнодорожного района.
— Не хотите ли поработать среди рабочих железнодорожных мастерских? — спросил он. У меня не было оснований возражать, и я согласилась.
Мне поручены были Ярославская и Николаевская железные дороги. Таким образом я и стала «Верой Железнодорожной» — организатором партийно-массовой работы и пропагандистом. В тот же день я встретилась с членом Московского комитета, рабочим Казанской железной дороги Гренадером (Андреем Горчилиным). Высокого роста, широкоплечий, с прямым, открытым взглядом, начитанный и культурный, острый и слегка с иронией в разговоре, он как-то сразу располагал к себе. Он свел меня с организаторами, активными рабочими Ярославской и Николаевской железных дорог.
Свидание состоялось в Домниковской вечерней школе. Надо сказать, что рабочие железнодорожных мастерских трех дорог, расположенных вокруг Каланчевской площади, жили преимущественно на Домниковской и Каланчевской улицах и в Сокольниках — на Красносельской, Краснопрудной и других улицах. Центром культурной и партийной жизни Железнодорожного района была Домниковская вечерняя школа...
Домниковской школой заведовала молодая интеллигентная девушка, дочь известного в Москве юриста, Мария Маврикиевна Гиршлан (впоследствии Айзенштат). С ее согласия и помощью в школе наряду с официальными вечерними занятиями по общеобразовательным предметам систематически велись занятия нелегальных кружков. Там же устраивались и массовые нелегальные собрания Железнодорожного района и даже общемосковские. Если полиция обращала внимание на большое количество народа, собравшегося в школе, спешно организовывалась видимость записи желающих посещать общеобразовательные занятия или слушать лекции, им выдавались билеты на посещение занятий вечерней школы. Так, в частности, было организовано общерайонное собрание с отчетом и выборами делегата на V съезд РСДРП.
Декабрьское вооруженное восстание воспитало новые революционные кадры. На предприятиях сложились крепкие группы сознательных и активных рабочих. Расширилось влияние партии, укреплялись новые методы революционной работы. После перенесенного удара, вызванного разгромом восстания, снова оживилась партийная жизнь. Шла большая внутренняя партийная работа — перегруппировка кадров (переезд профессиональных революционеров из других городов, перемещение партийных работников из района в район), развивался выработанный Декабрьским восстанием метод массовой агитации.
Московская партийная организация была большевистской. По всем принципиальным вопросам она сносилась непосредственно с В. И. Лениным, минуя ЦК (в тот период меньшевистский). Московский комитет посылал отчеты и корреспонденции в ленинскую газету «Пролетарий»1. К осени 1906 года наблюдалось заметное оживление партийно-политической работы. Экономические забастовки, с которыми всегда связывались политические требования, почти не прекращались. Районные и подрайонные организаторы связаны были со всеми предприятиями и крупными мастерскими. На каждом предприятии имелась группа членов партии, которые и проводили массовые мероприятия, распространяли литературу, организовывали кружки.
В каждом районе был своей организатор, в большинстве случаев профессиональный революционер. Так, в Замоскворецком районе работал Савков (Тимофей), в Рогожско-Симоновском — Радус-Зенькович (Полтора Егора), в Железнодорожном — Таратута (Виктор). Районные организаторы, как правило, входили в состав Московского комитета РСДРП.
От Железнодорожного района кроме Виктора Таратуты в состав Московского комитета входил Андрей Горчилин (Гренадер). Он не был избран районной организацией, но рекомендовался ответственным организатором как активный работник, пользующийся влиянием среди рабочих железнодорожных мастерских Казанской дороги. В этих же мастерских выделялся своей активностью и другой рабочий — Иван Панкратов, заменивший впоследствии Горчилина.
На Ярославской дороге, где я начала работать, многие рабочие были связаны с деревней, где жили их семьи. Мы старались использовать эти связи для расширения пропаганды в деревне, посылали туда листовки, прокламации Московского комитета.
Занятия кружков проводились на квартире у кого-нибудь из кружковцев, живущих одиноко, без семьи. Квартиры эти, в большинстве случаев находившиеся в подвальном или полуподвальном помещении, были густо населены рабочими-железнодорожниками. Вопреки всякой конспирации о занятиях кружка знала вся квартира, иногда на занятия приходили и не члены кружка — соседи по квартире. Вся квартира охраняла кружок. Нередко предупреждали об опасности: «У ворот стоит чужой» или «Прошел по улице полицейский».
Со мною в Сокольниках произошел такой случай. Во время занятия кружка активистов, который я вела, прибежал стоявший в дозоре братишка хозяина комнаты и сообщил, что во двор зашли околоточный с городовым и ищут дворника. Пять кружковцев разошлись поодиночке по другим комнатам. Меня провели в отдаленную комнату, где жили две девушки-белошвейки, бравшие работу на дом. Одной из них не было дома. Мне повязали голову косынкой и усадили за швейную машину. Действительно, пришли околоточный, постовой городовой и дворник. Обошли все комнаты. В комнату девушек только заглянули. Переписали чужих и ушли. Последствий этот налет не имел. Но провалы, к сожалению, все же были частыми.
Один из организованных мною кружков рабочих той же мастерской Ярославской дороги, занимавшийся в Сокольниках на квартире рабочих, должен был принять от меня студент Аскинази. Я пришла, чтобы познакомить с ним кружковцев и условиться о регулярной работе кружка. Поручив кружок Аскинази, ушла. На другой день я узнала, что к концу занятий явилась полиция и всех арестовала. Но, несмотря на провалы, учащаяся молодежь — студенты, курсистки — очень охотно брались за пропагандистскую работу.
Часто у ворот мастерских Казанской железной дороги по окончании работы удавалось организовывать летучки-митинги. Рабочие-активисты останавливали поток выходящих, окружали оратора. Всякое крупное событие в местной жизни, очередная общеполитическая кампания сопровождались такими митингами. На них выступали передовые рабочие. Запомнила я выступление агитатора Марты (фамилии ее я не помню). Это был темпераментный, боевой оратор. Она умела овладевать вниманием массы, направлять его на животрепещущие политические вопросы и события. Часто митинги заканчивались вызовом конной полиции, разгоном нагайками.
Изредка удавалось проводить митинги и на других железных дорогах, кроме Николаевской. Эта дорога, связывающая Москву с Петербургом и носящая имя царя, охранялась особенно рьяно специальной железнодорожной жандармерией.
Железнодорожный районный комитет, членом которого избрали и меня, организовывал на каждой дороге кружки для ведения политической работы. Занятия вели пропагандисты, чаще всего студенты, члены партии. Вели кружки и члены районного комитета. Читали и разъясняли «Коммунистический Манифест», иногда очередной номер «Пролетария», обязательно — листовки, выпускавшиеся Московским комитетом партии на какую-нибудь злободневную тему. Московский комитет в то время имел несколько типографий в разных концах города и выпускал большое количество листовок. Обсуждали мы листовки основательно, чтобы присутствующие умели ответить на вопросы, с которыми к ним могли обратиться рабочие.
Техническое хозяйство Московского комитета в то время находилось в руках О. А. Пятницкого. Он подробно писал об этом в своих воспоминаниях2. Я в это время знала только об одной типографии, помещавшейся на Рождественском бульваре в подвале лавки кавказских фруктов. Узнала я о ней при довольно забавных обстоятельствах. Это было в апреле 1907 года, перед пасхой. Рано утром, нарушая конспирацию, к нам домой явился Пятницкий, очень взволнованный, и рассказал, что в лавку-типографию на Рождественке утром явился околоточный, по-видимому за получением предпраздничной мзды. Пятницкий в это время находился в подвале, в типографии. Ни у кого, в том числе у Пятницкого, не оказалось нужных трех рублей. «Приказчик» пошел с околоточным в пивную завтракать, а Пятницкий помчался добывать нужную сумму.
Чтобы распространять листовки Московского комитета, выпускавшиеся значительными тиражами, по нескольку десятков тысяч, нужен был налаженный аппарат. Одним из путей распространения листовок были булочные Филиппова, имевшиеся во всех районах Москвы. Сын владельца булочных Василий и его сестра Евдокия были связаны с членами финансовой комиссии Московского комитета и оказывали им разные услуги. С их помощью и через посредство надежных булочников литература попадала в районы.
В 1906 году Московский комитет организовал свой книжный магазин «Весна» в Газетном переулке (ныне улица Огарева) .В нем заведующим и приказчиками были члены партии, специально для этого назначенные. Из работников магазина помню Василия Михайлова и его жену Зинаиду Ивановну Сарманову, в 1920-х годах работавшую учительницей на строительстве Каширской электростанции.
Кроме листовок Московский комитет с помощью членов партии печатников издавал брошюры. Они печатались в легальных типографиях, конечно минуя все официальные инстанции. Брошюры имели вполне легальный внешний вид, но без указания типографии. Так, зимой 1907 года издана была брошюра «Тактика уличного боя» Александра Алексеевича Ванновского, участника первых марксистских кружков в Москве, делегата I съезда РСДРП. Л. Я. Карпов и я знали его еще по Киеву, где он, бывший офицер, активно работал в военной организации Киевского комитета и был одним из руководителей восстания саперов в 1905 году. Эта брошюра и другая книжка Московского военно-технического бюро — «Сборник статей по огнестрельному оружию», напечатанная также в легальной типографии «Сокол», были перевезены в «магазин», не вызвав подозрений. Выпуск этих книжек, готовившаяся брошюра по изучению проходных дворов и переулков Москвы, усиленная деятельность военно-технического бюро — все это свидетельствовало о том, что московская организация большевиков усиленно готовилась к новому вооруженному восстанию.
До осени 1906 года Московское военно-техническое бюро находилось при областной организации. В тот период в областной комитет был заслан провокатор охранки (О. Ф. Путята), что приводило к систематическим провалам работников областной организации, в том числе и работников военно-технического бюро.
С переходом бюро в ведение Московского комитета, где ему уделялось большое внимание, его издательская деятельность значительно возросла. В работу бюро включилась значительная группа студентов Московского высшего технического училища, в основном химики. В общежитии МВТУ в Бригадирском переулке было организовано производство и даже испытание бомб. Совместными усилиями химиков и механиков создавались новые типы бомб. Возглавлял эту лабораторию студент Иосиф Владимирович Филиппович.
Надо сказать, что конспирация здесь была не на высоте. О существовании лаборатории знали многие и, когда здание сотрясалось от очередного взрыва, спокойно говорили: «Это наши боевики упражняются». В том же доме в студенческой столовой была явочная квартира Московского комитета.
При Московском комитете работала и военная организация, которой руководил в то время тоже студент МВТУ Петр Алексеевич Богданов (в начале 20-х годов — председатель ВСНХ). Организация имела широкие связи в Крутицких и Спасских казармах.
В начале 1907 года в Домниковской школе состоялось собрание Железнодорожного и еще одного, какого не помню, районов, где стоял доклад о повестке дня V съезда РСДРП, выработанной большевистским центром. Доклад делал приехавший из Петербурга Л. Б. Каменев. В аудитории было многолюдно. В разных местах внутри здания и снаружи были расставлены пикеты по два человека для охраны и предупреждения на случай появления полиции.
Доклад вызвал оживленные выступления, особенно по вопросам об отношении к буржуазным партиям и о профсоюзах. Выступили Гренадер (Горчилин) и Королев (Батышев) с Брестской дороги. Все выступавшие одобрили большевистскую позицию по вопросам повестки дня съезда и предложенную резолюцию. Делегатом на съезд выбрали Каменева. Долго еще после этого на занятиях кружков и специальных собраниях мы обсуждали вопросы, которые большевики предлагали поставить в порядок дня V съезда.
Запомнилась и общемосковская конференция, состоявшаяся в декабре 1906 года. На ней выступал с докладом о деятельности ЦК партии за отчетный период и о подготовке к V съезду член ЦК Л. М. Хинчук. Конференция состоялась в большой аудитории МВТУ. Для маскировки в смежном зале, сообщавшемся с большой аудиторией, были посажены студенты, вроде бы слушавшие «лекцию» Мандельштама (Одиссея). Охрана была расставлена как снаружи, начиная с Немецкой улицы (ныне Бауманская), так и внутри.
Л. М. Хинчук был меньшевиком-партийцем (была тогда такая разновидность). Среди вопросов, выдвигаемых на V съезд Центральным Комитетом, Л. М. Хинчук назвал вопрос о «рабочем съезде». По этому вопросу и об отношении к либеральным партиям выступили активисты-рабочие, в том числе и наши железнодорожники — Горчилин, Королев, Панкратов. С обобщением развернувшихся прений выступил В. П. Ногин. Не помню, кто предложил резолюцию. В ней были четко, по-ленински поставлены вопросы об отношении к буржуазным партиям, к «рабочему съезду» и к внутрипартийным делам. Конференция благополучно разошлась.
На другой день вопреки законам конспирации Л. М. Хинчук пришел на квартиру к секретарю Московского комитета Л. Я. Карпову, чтобы выразить свои обиды и возмущение поведением московского партийного актива. Так он, обиженный, и уехал обратно в Петербург.
Для заседаний, небольших совещаний и особо секретных явок Московский комитет использовал Комиссаровское училище в Благовещенском переулке. В нем работал инспектором и жил Павел Иванович Яшнов с женой Зинаидой Ивановной и тремя сыновьями. Это была семья русских интеллигентов, помогавших делом нашей партии. Изредка после заседаний Московского комитета в квартире Яшновых устраивались музыкальные вечера. В них принимали участие члены Московского комитета Александр Павлович Голубков, врач по профессии, окончивший консерваторию по классу рояля, Марк (Любимов), прекрасно игравший на скрипке, хозяин квартиры П. И. Яшнов и его сын Владимир. Публикой в этих концертах были члены Московского комитета — любители музыки. Напряженная работа требовала разрядки.
Частым посетителем этого дома был Павел Карлович Штернберг. Он с группой товарищей занимался изучением проходных дворов, глухих переулков, чтобы дать возможность участникам готовящейся борьбы и ближайших первомайских демонстраций рассеяться и уйти от полиции и шпиков. Штернберг, в частности, дал такие сведения и по Сокольническому маршруту, по которому должна была пройти демонстрация рабочих трех дорог Железнодорожного района.
Демонстрация 1 Мая 1907 года должна была проходить в нескольких местах, объединяя группы близко расположенных двух-трех районов. В Сокольниках состоялась общемосковская маевка. Она прошла успешно. Когда стало известно, что район окружает полиция, участники маевки успели быстро разойтись. Только несколько десятков человек, уходивших последними, были арестованы. В их числе оказался и Лев Яковлевич Карпов. Это был его четвертый арест. Как опытный конспиратор, он не дал следствию никаких улик и был через три месяца выслан в Калугу, а оттуда в Тверь. В 1908 году он возвратился в Москву нелегально...
Московские большевики в огне революционных боев. (Воспоминания). М., 1976, с. 344 — 351
1 «Пролетарий» — нелегальная газета, основанная большевиками после IV (Объединительного) съезда партии. Издавалась с 21 августа (3 сентября) 1906 года по ноябрь 1909 года. Редактор — В. И. Ленин. Газета была тесно связана с местными партийными организациями в России, направляла их борьбу против ликвидаторов и отзовистов. Ред.
2 Пятницкий О. А. Большевистские тайные типографии Москвы и Московской области 1904 — 1910 гг. М., 1923. Прим. авт.
О. А. Пятницкий
ПАРТИЙНАЯ РАБОТА В МОСКВЕ. 1906 — 1908 ГОДЫ
(Из воспоминаний)
В Москву я приехал в начале сентября 1906 года. По приезде оказалось, что присланная тов. Гусевым явка провалена и самого Гусева в Москве уже нет (он был арестован). Все же мне удалось быстро связаться с комитетом: случайно на улице я встретил Бура и Нину Львовну Зверь (М. М. Розенберг-Эссен). От них я узнал, что меня вызвали для секретарской работы в МК ввиду того, что тов. Виктор (Таратута) переходит на другую работу. Они же мне дали явку МК, на которой я нашел Виктора. Последний передал мне решение МК о передаче в мое ведение всего конспиративного технического аппарата московской организации...
В Москве настроение руководящих кадров московской организации, с которыми мне приходилось сталкиваться ежедневно, было бодрое, боевое. Подавленности и уныния, охвативших одесских товарищей перед моим отъездом, не было и в помине.
Московская организация делилась на районы: Центральный (Городской), Замоскворецкий, Рогожский, Лефортовский, Сокольнический, Бутырский, Пресненско-Хамовнический и Железнодорожный.
Некоторые из районов еще делились на подрайоны. Районы и подрайоны были связаны с заводскими собраниями, заводскими комитетами или заводскими комиссиями (теперь парткомы). Представители заводских комитетов района заслушивали отчеты районного и Московского комитетов, избирали райком и посылали представителей на общегородские конференции, на которых в 1906 году и почти до конца 1907 года еще избирался Московский комитет.
Как районные, так и городские конференции собирались в то время периодически. Московский комитет и все райкомы обращали особое внимание на связь с рабочими фабрик и заводов, и связь действительно была очень крепка, ибо райкомы и подрайонные комитеты были тесно связаны с членами партии — рабочими заводов и фабрик, типографий и других промышленных заведений своего района и подрайонов.
Мне часто приходилось обращаться к членам партии, работавшим на различных заводах, фабриках, за инвентарем для типографии или каким-либо оборудованием технического характера. Стоило только обратиться к организации какого-нибудь из московских районов, и она сразу меня связывала с членами партии на любом заводе. При Московском комитете была еще военная организация, которая имела свой печатный орган — «Солдатская жизнь». Военная организация имела хорошую связь с солдатами почти всех частей, а во многих из них члены партии или сочувствующие были объединены в группы. Военная организация была совсем отделена от общегородской. Только руководящая головка военной организации была тесно связана с МК и в экстренных случаях связывалась с райкомами. Московским комитетом велась систематическая работа и среди немногочисленных московских профсоюзов текстильщиков, трамвайных служащих и т. д. Усилиями МК было создано в Москве Центральное бюро профсоюзов, которое объединило все существовавшие тогда профессиональные союзы. Влияние большевиков как в отдельных союзах, так и в Центральном бюро было очень велико.
При МК было еще военно-техническое бюро, на которое была возложена обязанность изобретать, испытывать и изготовлять в массовом количестве, когда будет нужно, несложные средства вооружения (бомбы), над которыми оно все время и работало. Военно-техническое бюро работало совершенно изолированно от московской организации и было связано с МК исключительно через секретаря Московского комитета.
При МК была еще центральная социал-демократическая студенческая организация, связанная со всеми высшими и многими средними учебными заведениями Москвы.
Наконец, при МК были лекторская и литературная коллегии, финансовая комиссия и центральный технический аппарат печатания, распространения литературы и изготовления паспортов для активных работников московской организации. Центральным техническим аппаратом я и должен был заведовать.
Московский комитет работал исключительно в Москве. В Московской же губернии работал Московский окружной комитет, который находился тоже в Москве. В Москве еще находилось областное бюро Центрально-промышленного района, которое объединяло кроме московской городской и окружной организаций еще целый ряд губернских организаций (ярославскую, костромскую, нижегородскую, иваново-вознесенскую, тамбовскую, воронежскую и пр.). Несмотря на то что областное бюро и окружной комитет работали вполне самостоятельно, деятельность всех трех организаций часто переплеталась1…
В процессе ознакомления с жизнью нашей московской организации мне бросилась в глаза тесная связь последней с деревней — с крестьянством, несмотря на то что Московский комитет работал исключительно в Москве. За короткий срок (8 месяцев) существования большой типографии МК было издано 4 листка в количестве 140 тысяч экземпляров специально для крестьян и аграрная программа РСДРП в количестве 20 тысяч экземпляров. Кроме этих листков в деревню было отправлено и отвезено колоссальное по тогдашнему масштабу количество разной литературы и прокламаций по различным злободневным вопросам. Отправлялась и отвозилась она рабочими и работницами Москвы, которые массами уезжали в деревню на все большие праздники (перед такими праздниками МК специально издавал листки, а технический аппарат подбирал подходящую для крестьян литературу). Рабочие и работницы часто брали у нас литературу и тогда, когда кто-нибудь приезжал к ним из деревни. В Одессе за все время моего пребывания в комитете, насколько я припоминаю, ни разу вопрос о связи с крестьянством Одесской губернии не ставился.
В 1906 и первой половине 1907 года вся работа в московской организации проводилась под знаком приближающегося массового пролетарского и крестьянского революционного движения, которое должно превратиться в вооруженную борьбу с царизмом. Прокламации и резолюции МК, окружного комитета и областного бюро того времени были проникнуты боевым духом. В этом же направлении были проведены две кампании в конце 1906 и начале 1907 года — выборы во II Государственную думу и рекрутская кампания, в проведении которых я принял участие тотчас же после приезда в Москву. Рекрутская кампания заключалась в том, что МК выработал примерный приговор для отказа от рекрутчины, который должен был приниматься сельскими сходами. В нем говорилось, что царское правительство призывает в этом году солдат, чтобы направлять их против своих же братьев, что оно разорило всю Россию и не хочет дать землю и волю народу и т. д. Поэтому сход отказывается поставлять царскому правительству рекрутов. Если же последние будут взяты насильно, то сход приказывает им не стрелять в своих братьев, крестьян и рабочих, и переходить на сторону народа с оружием, а если они будут стрелять в народ, то по возвращении будут изгнаны из деревни. Этой кампании МК придавал очень большое значение. Насколько в деревнях тогда принимались такие приговоры, какой вообще результат дала эта кампания, у меня в памяти не сохранилось, но на фабриках и заводах Москвы рекруты, подлежавшие призыву в 1906 году, были подвергнуты усиленной и энергичной обработке районными и подрайонными комитетами московской организации. Из них составлялись кружки, где им выясняли сущность царизма и их роль как будущих солдат на случай, если не удастся коллективно отказаться от военной службы. Рекрутская кампания в городе среди рабочих-рекрутов, безусловно, имела большое практическое значение. Тогда в московской организации мало думали над вопросом — правилен ли лозунг: отказ поставлять рекрутов царскому правительству. Кампания же эта дала тот результат, что в Москве парторганизация усиленно работала с рекрутами.
Теперь перехожу к описанию работы, которую мне приходилось выполнять за время моего пребывания в Москве.
Первым делом мне пришлось ознакомиться с постановкой типографии Московского комитета. Связана с ней была тов. Елена — фамилии не помню. Последняя познакомила меня с «хозяином» типографии тов. Аршаком (Якубовым). (В 1919 году я был проездом в Челябинске как уполномоченный некоторых органов РСФСР, где я встретился с тов. Аршаком; он работал под именем Якубова как уполномоченный Народного комиссариата продовольствия.)
Тов. Аршак, тщательно проверив, годен ли я для поста заведующего всеми конспиративными техническими делами московской организации, свел меня с тов. Сандро (Яшвили) и тов. Г. Стуруа, которые были душой типографии и сами фактически в ней работали и как наборщики, и как печатники. Мы быстро сговорились, и между нами установились деловые товарищеские отношения. Прежде чем приступить к делу, я захотел убедиться, все ли обстоит благополучно в отношении конспирации.
Получив адрес, я отправился осмотреть месторасположение типографии и остался им не совсем доволен. Типография находилась в лавке дома Юрасова, № 23 (третий дом от угла), во внешнем проезде Рождественского бульвара (от Сретенки по правой стороне). Хотя с одной стороны и была бойкая Сретенка, но зато против лавки, на другой стороне, стоял дом, из окон которого было видно все, что делается в лавке, а наискось находился бульвар, откуда незаметно могло вестись наблюдение за лавкой. Ко всему этому как раз против лавки стоял на посту городовой.
После внешнего осмотра я зашел в фруктовую лавку как покупатель (вывеска была солиднее, чем внутреннее содержание — полки с товарами). Лавка носила название: «Магазин кавказских фруктов» (чуть ли не оптовой торговли). В магазине я нашел тов. Аршака за счетами и ткача К. А. Вульпе в качестве приказчика. Купив разных фруктов, я отправился за перегородку, откуда спустился в подвал. Насколько припоминаю, подвал был даже меньше, чем лавка. Внутри я нашел товарищей Сандро (Яшвили) и Стуруа. Подвал был заполнен ящиками, очевидно частью с типографскими принадлежностями, которые еще не были распакованы, частью с бумагой для печати. Станок и наборные кассы были вполне готовы для работы (возможно, что они уже были пущены в ход)2.
В подвале был искусственный свет — электричество или керосиновые лампы. После осмотра подвала я поднялся в лавку. Наверху было слышно, как работает американка. Как только кто-либо входил в лавку, «хозяин» или «приказчик» давал знать вниз, что в лавке покупатель. Мы решили провести вниз звонок, который должен был давать сигнал о необходимости прекратить работу.
Один, а иногда и два товарища часто работали в типографии и по ночам, когда бывала спешная работа.
После детального выяснения и ознакомления со всеми подробностями организации типографии я установил, что лавка снята по фальшивому паспорту (на имя Ласулидзе), по которому никто не жил, то есть документ не был заявлен в участке, значит, установить, что он фальшивый, нельзя было. Несмотря на то что документ не был заявлен, на указанное в нем имя были выправлены промысловые свидетельства, платились налоги и т. д. Тов. Аршак жил по другому паспорту.
В магазине за перегородкой жил «приказчик» — тов. Вульпе, который был прописан в полиции по фальшивому паспорту на имя П. В. Лапышева. Так как полиция могла установить подложность паспорта, то я предложил сейчас же выписать его и больше никого не прописывать как проживающих в лавке (типографии) и стал энергично искать подходящего товарища на место Вульпе.
Связь с типографией я имел исключительно через «хозяина» лавки тов. Аршака. В особо экстренных случаях, если нельзя было ждать до вечера, когда можно найти тов. Аршака на его квартире, я отправлялся в типографию, но с большими предосторожностями. Являлся я туда в качестве покупателя и выходил с пакетом фруктов или орехов.
До того как я знакомился с городом, мне пришлось заняться подысканием места для покупки нужной бумаги в большом количестве и подходящего размера. Это оказалось нелегким делом, ибо, закупив бумагу, нужно было вывезти ее с предосторожностями с места закупки, не вызвав подозрения...
Впоследствии мы получали ордера в конторе на какой-нибудь склад; ордер передавался в типографию, и «приказчик» последней уже отправлял его непосредственно на склад типографии. В этой конторе мы закупали нужную нам бумагу в течение всего времени существования описываемой типографии...
Типография работала очень интенсивно: всегда лежали 2 — 3 листовки в ожидании очереди. Каждая листовка в среднем печаталась в 35 тысячах экземпляров, а некоторые доходили до 40 — 50 тыс. Коротеньких обращений во время выборов в Думу и к 1 Мая было напечатано больше 100 тысяч экземпляров.
Самое трудное в нелегальной типографии — это не столько сама работа в ней, сколько доставка бумаги и вывоз напечатанного. Поэтому я хочу познакомить читателей с организацией вывоза из типографии, с распространением прокламаций. Печатный материал вывозился в плетеных корзинах (в которых вывозился из настоящих фруктовых магазинов товар) нашим «приказчиком» в булочные Филиппова (не Н. Д. Филиппова, а И. Филиппова). У последнего тоже было в Москве несколько булочных. В семье Филиппова два младших сына Александр и Василий и дочь Евдокия нам сочувствовали и активно помогали. Они-то нам предоставили свои булочные для доставки литературы, но откуда привозили литературу, они не знали. Из булочных, которыми мы пользовались, запомнились мне булочные на Трубной площади, на Рождественке и в Большом Златоустинском переулке. Как только литература попадала в одну из этих булочных, товарищ, уполномоченный по распространению (одно время им являлся В. Филиппов), отправлял ее на квартиру, на которой уже ждали его курьеры-распространители всех районов Москвы. Таким образом, в течение 15 минут листовки забирались с квартиры и отправлялись в районы, а последние уже распространяли их по фабрикам и заводам Москвы.
Во время выборов во II Государственную думу московская организация РСДРП заключила соглашение с эсерами, народными социалистами, крестьянским союзом и еще какими-то революционными организациями того времени. Были составлены общие списки выборщиков по некоторым районам Москвы. Нам приходилось печатать не только то, что выпускала московская организация, но и весь материал, выпускаемый вышеназванными организациями совместно с Московским комитетом РСДРП. Наша типография не могла справиться со всей этой работой, поэтому пришлось рыскать по городу в поисках типографии, которая могла бы печатать нашу предвыборную литературу. Поиски мои увенчались успехом. Я набрел на небольшую легальную типографию на 1-й Брестской улице, которая напечатала нам несколько крупных вещей. Но так как они страшно дорого брали с нас, а денег в МК было немного, пришлось искать иные пути. Я разыскал партийных наборщиков в некоторых крупных типографиях: в типографии Яковлева в Салтыковском переулке, в типографии Сытина и типографии Кушнарева на Пименовской улице. В этих типографиях я комбинировал работу следующим образом: в одной из них набиралась листовка и отливался стереотип, а печаталась она в нашей нелегальной типографии; или же в одной типографии листовка набиралась, а в другой печаталась. Таким образом, МК вышел с честью из трудного положения.
Выборы в III Государственную думу прошли скромнее. Организация стала меньше, и печатать пришлось меньше, да и шансы на успех в выборах от городской курии были невелики. Все силы мы направили в рабочие районы на выборы от рабочей курии, а там, мы были уверены в нашей победе, и мы действительно победили.
Кроме той литературы, которую мы сами печатали для Москвы, нам прислал большевистский центр из Питера (перед выборами во II Государственную думу) много предвыборной и иной литературы.
Центральный комитет РСДРП состоял тогда главным образом из сторонников меньшевиков. Они были за соглашение с либералами (кадетами) на выборах во II Государственную думу. Созванная в ноябре 1906 года I Всероссийская конференция РСДРП 18 голосами меньшевиков и бундовцев против 14 голосов большевиков, СДПиЛ, социал-демократов Латышского края стала на сторону ЦК в этом вопросе. Большевики, польские и латышские социал-демократы отстаивали самостоятельность ведения кампании нашей партией, но в экстренных, необходимых случаях допускали соглашение только с партиями и организациями, которые были за вооруженную борьбу с царизмом, — эсерами, крестьянским союзом и т. д. Так как между большевиками, которые остались в меньшинстве на Стокгольмском (Объединительном) IV съезде партии, и меньшевиками были серьезные разногласия по вопросам о значении Государственной думы, о вооруженном восстании, об отношении к буржуазным партиям, то руководители большевистского течения в РСДРП во главе с Лениным создали большевистский центр, издававший много предвыборной литературы, в которой разъяснялась большевистская точка зрения на Государственную думу. Большевистский центр выступил со своей предвыборной платформой, руководя проведением ее в жизнь местными парторганизациями, которые стояли на точке зрения большевиков. Петербургский и Московский комитеты отвергли блок с либералами на выборах во II Государственную думу. Московский комитет выставил совместные списки выборщиков в некоторых районах городской курии с эсерами, крестьянским союзом и народными социалистами.
Вначале литература из Питера привозилась отдельными товарищами. Но за последними почти всегда были «хвосты» охранки, и организация распространения литературы поплатилась несколькими арестами (Р. Шоломович привезла литературу уже проваленной, ибо за ней следили по пятам. Так как она слежки не заметила, то она провалила явку у В. Филиппова). Поэтому мы просили питерцев посылать литературу багажом как товар, упакованный в ящики, а нам присылать лишь багажные квитанции. Когда мы получали квитанции, то снаряжали двух товарищей. Один нанимал ломового извозчика, которому и передавали квитанцию на получение товара с вокзала. Извозчику давался вымышленный адрес, по которому нужно было везти товар. Другой товарищ издали следил за ломовиком, следуя за ним по пятам повсюду, куда он ходил с квитанцией. Если все обстояло благополучно, то товарищ, который следил за извозчиком, предупреждал об этом товарища, нанявшего его, и тогда последний встречал возчика по дороге и направлял его по тому адресу, куда действительно литература должна была попасть. Когда же мы не были уверены в том, что за товарищами не следят, то в такой операции принимали участие три товарища: один нанимал ломовика, другой следил за ним, третий же служил курьером у того, который следил за ломовиком. Он давал знать товарищу, который нанимал ломовика, нужно ли ему встречать извозчика или нет. В таких случаях принимались еще и такие предосторожности: даже тогда, когда два товарища не замечали никакого замешательства на вокзале, по дороге менялся адрес, но это опять-таки был фиктивный адрес (в таких случаях давался просто адрес какого-нибудь двора, в котором имелись знакомые; очень часто мы пользовались таким двором на 1-й Мещанской, от Сухаревой с левой стороны, в угловом доме). Извозчика отпускали, и спустя некоторое время, если все было в порядке, литературу отправляли на склад, а оттуда по районам.
Иногда извозчика приглашали в жандармское управление на вокзале, после того как он предъявлял багажную квитанцию. В таком случае следивший за ним товарищ предупреждал, что извозчика встречать не надо, а сам наблюдал, что будет дальше. Нередко жандармы отпускали извозчика с товаром, а за ним снаряжали экспедицию из шпиков и жандармов, но вследствие вымышленного адреса, который давался извозчику, труды жандармов пропадали даром. Провалов литературы было несколько, но они проходили без ареста товарищей.
Я остановился подробно на организации связи нашей нелегальной типографии с «внешним миром» и на способах получения и распространения литературы потому, что многие коммунистические партии за границей впервые загнаны в подполье и опыт, приобретенный нашей партией во времена царской власти, может быть весьма и весьма полезен для наших товарищей из других стран.
Занимаясь исключительно конспиративной работой, я не принимал участия в повседневной работе ячеек и районов московской организации. Я имел дело и был связан исключительно с узким кругом руководящих товарищей из московской организации и с секретарем Московского комитета. Только один раз я принял участие в московской партийной конференции, которая состоялась осенью 1906 года в Высшем техническом училище, близ Немецкой улицы, теперь улица Баумана, на которой тов. Мирон (Хинчук) делал доклад от имени ЦК РСДРП (меньшевистского в своем большинстве). Конференция же состояла из большевиков. Только Пресня прислала нескольких меньшевиков. Дебаты были очень страстные, но бесполезные, ибо врага, в сущности, не было. Вся конференция, за исключением нескольких голосов, была против меньшевистского Центрального комитета.
С секретарем МК тов. Карповым, а позже с Марком (Любимовым) я встречался ежедневно на их явках. Если я почему-либо не мог явиться на явки МК, то в случае необходимости секретарь МК мог найти меня на явках, которые были у меня ежедневно. Очень часто МК только постановлял, какие листки и воззвания нужно выпускать; мне же нужно было реализовать эти постановления не только в смысле печатания их, но и в смысле раздобывания текста. Таким образом, я познакомился с М. Н. Покровским (он тогда жил на Долгоруковской улице), доктором Канелем, и таким же образом я набрел на Сильвина (Бродягу), которого я не видел с момента моего побега из киевской тюрьмы. Они и еще несколько товарищей (Лунц, И. И. Скворцов-Степанов и другие) состояли в литературной и лекторской группе при МК, и многочисленные листовки, которые печатались тогда, вышли из-под их пера. Так как легальной прессы у МК не было, то листовки издавались по всем важным вопросам политики и экономики того времени.
В начале 1907 года по соглашению или поручению МК Шкловский при участии членов литературной и лекторской группы при МК — тов. Покровского и других — стал издавать еженедельник «Истина», который был закрыт при выходе четвертого номера3.
Был так же быстро закрыт еженедельник, который стал выходить после закрытия «Истины» под другим названием, редактор его попал в ссылку. Насколько мне помнится, больше никаких попыток к изданию легального журнала тогда не было предпринято.
Работы было очень много, но внешние условия не благоприятствовали. Я приехал в Москву без паспорта и больше семи месяцев не мог найти себе подходящего вида на жительство. Мои друзья нанимали квартиру, которую приходилось менять чуть ли не каждый месяц только для того, чтобы я мог там жить непрописанным. Но это быстро обнаруживалось, несмотря на то что мы всегда нанимали квартиры или в больших домах, или с парадным ходом без швейцара. За короткий период мы переменили четыре квартиры. Это заставляло меня пользоваться случайными ночевками по 3 — 4 раза в неделю. Много времени и усилий приходилось тратить на нахождение и таких ночевок. На некоторые ночевки приходилось являться в 8 — 9 часов вечера и не выходить из дому уже до утра. Конечно, книги или какие-либо документы таскать с собой было неудобно, и поэтому пропадало зря много времени.
Я организовал небольшой аппарат из учащейся молодежи (студентов и курсисток университета, Института инженеров путей сообщения и Технического училища), членов партии и сочувствующих. Они доставляли мне квартиры для явок, для привоза и распределения литературы, а иногда и для ночевок. С ними можно было идти в огонь и воду. Фамилии некоторых из них я помню: Кичин, Шершаков, Шестаков (студенты Института инженеров путей сообщения), В. Филиппов (был арестован, но не надолго), Пурышев (был арестован и осужден на два года крепости), Лисицын, Малеев, П. Филиппов и Королев (были арестованы после провала типографии и судились вместе с арестованными по этому же делу). Для них эта работа была партийной нагрузкой...
Пятницкий О. Записки большевика. 1896 — 1947 гг. Изд. 4-е. М.. 1936, с. 116 — 130
Примечания:
1 Незадолго до Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года все вышеназванные организации вновь начали функционировать в таком же организационном виде. И только в 1919 — 1920 годах областное объединение было распущено, а окружная организация слилась с московской городской. Прим. авт.
2 Из статьи В. Соколова «Кавказский магазин» в журнале «Пролетарская революция» № 9 за 1923 год я узнал, что типография, о которой я рассказываю... работала до революции 1905 года как типография ЦК РСДРП. В 1906 году ЦК передал ее МК партии. Все, что тов. Соколов пишет в вышеназванной статье о типографии, о которой у меня идет речь, перепутано и неточно. Прим. авт.
3 Еженедельник «Истина» издавался в Москве с 14 (27) января по 14 (27) марта 1907 года, вышло 5 номеров, большевистское издание. Журнал вскрывал антинародную сущность II Государственной думы, разоблачал кадетов. Ред.