И. П. Николаев
МАРКОВСКАЯ РЕСПУБЛИКА1
(Воспоминания о революционном крестьянском движении 1905 — 1907 годов)
Революционное движение Марковской волости, характеризуемое целым рядом массовых выступлений крестьянства на протяжении 1905 — 1907 годов, многие склонны были рассматривать как нечто стихийное, неорганизованное крестьянское движение, вызванное так называемыми «октябрьскими свободами» и Булыгинской думой.
Действительно, в большинстве волостей Волоколамского уезда крестьянское движение, давшее яркую вспышку в октябрьские дни, постепенно шло на убыль и с подавлением вооруженного восстания в Москве, под страхом надвигающейся черной реакции, потухло совсем.
Далеко не то было в Марковской волости. Наибольший революционный энтузиазм, готовность к борьбе с вековым врагом — полицейской властью самодержавия — был проявлен крестьянством именно на протяжении 1906 года, когда опричнина Николая Кровавого громила все, что напоминало протест, свободную мысль.
Марковская волость одна из первых в губернии открыто и властно заявила свой протест против насилия самодержавия и социальной несправедливости. Приговор-ультиматум с требованием отмены выкупных платежей, конфискации помещичьих земель и созыва Учредительного собрания, выпущенный издательством «Колокол» отдельной брошюрой, имел кроме агитационного значения чрезвычайно большие последствия на дальнейший ход событий в волости.
С появлением в печати этого важного по тому времени политического акта, исходящего от крестьянства, о роли которого в революции в среде революционных партий шли большие споры, в волость пошли пропагандисты, а затем и организаторы революционных партий. В волости появилась революционная литература — от листовки до журнала революционной сатиры включительно. Волость настолько хорошо снабжена была литературой, что одно время она могла не только что снабжать революционные ячейки других волостей, но и прямо раздавать ее крестьянам на базарах и собраниях. В волости, при содействии революционеров-профессионалов московской организации Северного областного комитета, была создана волостная организация, которая, действуя вначале полулегально (волостной комитет крестьянского союза), а затем нелегально, держала связь с упомянутыми партийными организациями и направляла крестьянское движение сообразно директивам и интересам политических партий. Волостная организация, поддерживая массовое движение всего крестьянства, включала в себя наиболее активные элементы крестьянства.
До марта — апреля месяца 1906 года движение носило характер наступательный без видимого противника. Волость, будучи отдаленной от уездного центра и железных дорог, из представителей власти на месте имела одного урядника и пару стражников; помещиков в волости не было и все «военные действия 1905 года» «ограничивались изгнанием волостного начальства (старшины и писаря), церковного начальства и других мелких исполнителей сельской власти. Уездная власть бездействовала, ожидая благоприятного для себя момента, что давало возможность поддерживать массовость (поголовное участие) в движении и подготовить организованное сопротивление при неизбежном столкновении с полицейской властью, которого стали ожидать со дня на день после подавления вооруженного восстания и разгрома партийных и рабочих организаций в Москве2.
В соприкосновение с полицейской властью волость пришла в апреле месяце 1906 года. Начало было положено постановлением уездного съезда земских начальников об отмене приговора-ультиматума и отстранении от должности волостного старшины Рыжова, избранного революционным волостным сходом 31 октября. Старшина Рыжов не подчинился этому постановлению и продолжал управлять волостью. Власти добились его замены, а крестьяне стойко защищали его — нарастал конфликт. В ожидании вмешательства в конфликт полицейской вооруженной силы лихорадочно велась агитация за организованное выступление всего крестьянства в защиту его революционных завоеваний, в защиту грубо попираемых прав свободного выбора волостного старшины, которая сплотила, как никогда, все население волости. Руководство этим движением принадлежало волостной организации, которая выработала план действий, сводящийся к тому, чтобы продержаться как можно дольше, не вызывая никаких эксцессов, могущих послужить поводом для применения вооруженной силы, демонстрировать перед властью, оказавшейся временной победительницей над революцией, стойкость крестьянских масс и тем самым поднять настроение в рабочих организациях, переживавших в то время все ужасы послереволюционной реакции. И это удалось как нельзя лучше. Власти, не имея формального повода применить грубую силу, пошли по линии наименьшего сопротивления. Различными уловками удалось арестовать Рыжова, который считался ими главарем движения и вдохновителем оказываемого волостью сопротивления. Одним из таких маневров была телеграмма губернатора Джунковского о вызове Рыжова в Волоколамск. На эту телеграмму от Рыжова последовал достойный ответ: «Жду губернатора в волости». И после этого власти не решались действовать полицейскими мерами, пытаясь ослабить сопротивление путем дезорганизации внутри волости, применяя угрозы прислать казаков для порки, причем присылались наряды на расквартирование казаков в волости и на воротах крестьянских дворов делались отметки числа предназначенных к постою казаков. Ничто не действовало: угрозы только усиливали движение. Тогда повелась агитация в среде зажиточного слоя наименее стойких крестьян за переизбрание старшины на волостном сходе. Такой сход был созван в мае месяце, на котором рассчитывали «убеждением» сломить сопротивление.
На сход сошлось почти все мужское население волости и много представителей смежных волостей, державших связь с Марковской волостью. Население шло на сход бодрое, уверенное в своей правоте и силе, с пением революционных песен. Вместо схода получилось огромнейшее народное собрание. На сход никто из властей не явился, хотя накануне и в день схода близ волости разъезжали конные полицейские. Наконец прибыл земской начальник Миллер, пользовавшийся популярностью в волости (полиция осталась где-то в тылу), который, увидев перед собой организованную стойкую массу, готовую на решительные действия, схода не открыл и быстро ретировался после того, как ему посоветовали не вмешиваться в конфликт царя с народом и встать на сторону не сильного, а правого.
Снова пошла охота за Рыжовым, и в один из маневров с вызовами он и два его родственника были арестованы на станции Шаховской, в 27 верстах от волости. Этим арестом власти думали, что сломили сопротивление, и хотели показать начальству, что все движение питалось «зловредной агитацией» Рыжова. Но вскоре пришлось убедиться в обратном. Приказ кандидату вступить в должность оказался невыполненным; созванный вторично волостной сход кандидату выразил недоверие, снова избрал старшиной Рыжова и потребовал его освобождения. После этого волость была закрыта. Закрытие волости создавало для крестьян много неудобств: суд не функционировал, выдача паспортов была прекращена, страховые операции не производились. Приходилось крестьянству пользоваться чужими паспортами, нелегально осуществлять свои права, связанные волостью, ездить для того, чтобы застраховать свой дом, в уездный город за 40 верст и т. д. Несмотря на эту тяжелую для крестьянства репрессию, борьба продолжалась. Все предложения допустить кандидата к исполнению обязанностей старшины неизменно отвергались при настойчивом требовании освободить Рыжова, который содержался в Бутырской тюрьме, а затем был выслан в Сибирь на пять лет.
В процессе этой борьбы обнаружилось стремление властей во что бы то ни стало придать движению характер случайной вспышки на почве защиты старшины Рыжова. В этих целях стали через родственников арестованных агитировать за изъявление волостью покорности, обещая за это освободить Рыжова. Волость покорности не изъявила. В предложении добиться покорности в один из объездов губернатором уезда в июне месяце 1906 года был созван сход, на который ожидался сам губернатор. Снова собралось все население и представители смежных областей. Настроение было, несмотря на слабые голоса о нецелесообразности дальнейшей борьбы, приподнятое, боевое, готовились лично губернатору передать чаяния и справедливые требования крестьянства. В ожидании губернатора открыли митинг, где и поклялись не сдаваться. Выставили патрули в направлении, откуда должен был появиться губернатор...
Собрание избрало делегацию, которая и поехала вслед за губернатором, чтобы передать петицию с требованием освободить Рыжова. Делегация губернатором принята не была, но в результате обработки губернскими чиновниками привезла приказ подчиниться законным распоряжениям властей.
При обсуждении приказа под влиянием делегации, получившей внушение губернаторских чиновников и обещание освободить Рыжова, мнение собравшихся разделилось. Меньшая часть настаивала на избрании старшины взамен Рыжова, а большая решила не сдаваться. Единство, однако, было нарушено, впервые появились признаки разложения. На почве неудобств для крестьянства, вытекающих из факта закрытия волости, агитация за избрание старшины находила все больше сторонников. Учитывая это, кандидат в старшины, под угрозой репрессий со стороны властей, изъявил согласие вступить в должность. Во второй половине июля волость была открыта.
Перипетии борьбы, продолжавшейся пять месяцев, закончились капитуляцией не волости в целом, а отдельных его представителей при явной поддержке части населения.
В промежуток времени с начала борьбы за Рыжова, который являлся оселком, заострявшим борьбу в волости с властью, до открытия волости (около 3 месяцев) Марковская волость представляла собой революционный центр крестьянского движения Волоколамского и смежных с ним Старицкого и Зубцовского уездов, где открыто собирались массовые митинги, находили себе убежище «подпольники» городов, где производилась репетиция участия в революции широких крестьянских масс, делалась закалка для будущих грядущих боев.
Здесь обсуждались открыто политические вопросы, принимались наказы Государственной думе с требованием конфискации помещичьих земель, созыва Учредительного собрания и т: д. Движение это было известно далеко за пределами уезда и являлось источником бодрости крестьянских масс при их столкновении с властью... В феврале месяце 1907 года волостной сход Марковской волости и бойкотировал выборы в Государственную думу, и требовал всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. В августе месяце были бойкотированы выборы в земские гласные с требованием пропорционального представительства.
Из попытки вырвать у населения «верноподданнические чувства» за освобождение Рыжова вышел один конфуз. Сход в меньшинстве согласился на это, что и было отражено в «верноподданнической телеграмме», посланной вопреки желанию властей непосредственно Николаю Кровавому в Царское Село. Вмешательство полиции приостановить отправку натолкнулось на сопротивление начальника телеграфа, который, чтобы убедить полицию в неприкосновенности своей личности при исполнении столь важного акта, как передача телеграммы самому «самодержцу», вынужден был облачиться в парадную форму и прочитать полиции соответствующий указ. Телеграмма гласила, что 26 крестьян, являющихся представителями волости, выражают свои верноподданнические чувства. Само собой разумеется, что старшина Рыжов не был освобожден и с большим трудом вернулся по отбытии пяти лет из Сибири.
Оценивая на расстоянии истекших с того времени двадцати лет крестьянское движение в Марковской волости, нельзя не отметить одной особенности, которой можно приписать ту организованность, стойкость и длительность в борьбе, с одной стороны, и с другой — чрезвычайно небольшие жертвы. Эта особенность заключалась в самом характере борьбы. Вызванное массовое движение повседневной осторожной работой умело поддерживалось и направлялось. Руководство организации было незаметно для широких масс, она действовала через рядовых активных крестьян, не выпячиваясь на первое место, давало видимость массового и непосредственного движения, обескураживающего властей. Оставаясь все время в строгой конспирации, более активные члены были вне подозрения. Выступлений на открытых собраниях члены организации не делали, выдвигая для этого или рядовых крестьян, или пропагандистов, наезжающих в волость, которые после собрания обычно бесследно исчезали даже в тех случаях, когда подолгу оставались в волости, и снова внезапно появлялись. Такая конспирация приводила в ужас тех людей, которые могли вольно или невольно предать организацию полиции. Ни одного случая предательства не было, хотя все, что делалось, становилось общеизвестным, ибо в действиях всегда участвовала масса, весь народ, с которым полиция бороться была бессильна.
Павлов И. Н. Марковская республика. Из истории крестьянского движения 1905 года в Московской губернии. М. — Л.. 1926, с. 43 — 49
Примечания:
1 Воспоминания И. П. Николаева опубликованы в 1926 году в книге И. Н. Павлова о Марковской республике. Такая республика существовала во время первой российской революции в полутораста километрах от Москвы. Она образовалась в Волоколамском уезде в небольшом селе Маркове. Осенью 1905 года крестьяне Марковской волости провозгласили республику, избрали свое правительство и перестали исполнять царские законы, они вступили во Всероссийский крестьянский союз — массовую революционно-демократическую организацию крестьян. Крестьянская республика просуществовала восемь месяцев. Ред.
2 На аресты и расправы крестьяне отвечали обычными способами: горели помещичьи усадьбы, амбары и т. д. Только за 2 месяца осенью 1906 года в уезде было 282 пожара. Ред.
А. П. Машкин
ОКРУЖНАЯ ГРУППА ПРИ КАЗАНСКОМ КОМИТЕТЕ РСДРП
Зиму 1905/06 года крестьянство провело достаточно бурно. Повсюду организовывались митинги, нарасхват читались газеты. Крестьянство за правдивым словом, за студентом-агитатором отправлялось в уездные города, и теперь уже приезжих студентов деревня не выдавала, а, наоборот, на собственных телегах привозила, охраняла в пути, скрывала от зорких полицейских и жандармских глаз.
Та зима характеризуется подъемом политической грамотности среди крестьянства. В результате чего вместо прежних только экономических требований к помещикам, а потом к самому государству стали применяться требования политического характера, которые выражались обычно в ряде приговоров.
Эти приговоры были двоякого рода. Одни из них были общеполитического характера и говорили о необходимости созыва Учредительного собрания на основании прямого, всеобщего, равного и тайного голосования. Выставлялись требования политических свобод, передачи земли крестьянству, освобождения от податного ига. Эти общего характера приговоры обычно печатались в «Волжском листке»1, а порой в виде трафарета распространялись среди крестьянства и в отдельных листках. Крестьяне уже в конце 1905 года перешли от экономических требований к требованиям политического свойства. В подкрепление своих постановлений они самовольно распоряжались частновладельческим и казенным лесом, производили на помещичьих землях запашки, громили помещичьи усадьбы. Порой происходили бои со стражниками, и кое-где крестьяне побеждали их... Понятно, что условия работы изменились, и это дало возможность широко развернуться деятельности окружной группы Казанского комитета.
Революционное слово в 1906 году стало для широких масс населения социальной необходимостью. И окружная организация со всей энергией пошла навстречу требованиям крестьянства. Почти прекратилась работа небольших кружков, по всему фронту перешли к подготовке литературы для массового читателя, которому необходимо было растолковывать, что вокруг него происходит, какие требования пишет на своих знаменах рабочий класс в борьбе против самодержавного правительства, что должен сделать крестьянин, чтобы не отстать от рабочего и принять активное участие в общем революционном движении. Нужно было втянуть широкие крестьянские массы в общественно-политическое русло, и окружная организация делает это. Она, частью пользуясь типографией комитета, а потом и своей, выпускает листок за листком, все увеличивая и увеличивая тираж своих изданий. Если в 1905 году тот или другой листок выходил в 300 — 500 экземплярах, то теперь их тираж порой доходил до 10, а то и до 20 тысяч. Правда, по свидетельству секретаря казанской организации, во второй половине 1906 года эта цифра значительно преувеличена для устрашения полицейской власти.
Все издания носили общеполитический характер, все они составлялись на основании местных данных, хорошо знакомых крестьянству Казанской губернии, приводили его к мысли о необходимости участия в общеполитическом движении. Для более широких масс листок «окружки» носил несколько абстрактный характер, но тем не менее он был ценен, давая яркую картину происходящих событий, знакомя с движением рабочих и крестьян других местностей и, таким образом, втягивая массы в общереволюционное движение. От окружной группы периферия получала право на печатание листовок, песенников и даже брошюр политического характера. Право свое «места» использовали достаточно широко. Гектографический листок, а порой и регулярно выходящий бюллетень увязывал местные нужды крестьянства с нуждами общереволюционного движения, разъяснял позицию крестьян того или другого уезда и их роль в общем революционном потоке.
Несколько строк о распространении. Здесь нужно указать, что в 1906 году была достаточно прочная, живая связь с периферией, и не только с уездными группами, а порой и с группами, находящимися в отдельных крупных селениях. Литература, таким образом, распространялась через представителей периферии и в полицейские руки почти совсем не попадала.
Так продолжалось в течение всего 1906 года. Подобные условия имели место и в начале следующего, 1907 года, но с весны крестьянское движение идет сильно на убыль. Реакция, справившись с рабочим движением, все силы сконцентрировала на подавлении крестьянства. Карательные экспедиции ловили политически подозрительных лиц и почти полностью ликвидировали отдельные революционные ячейки в уездных городах губернии и в деревнях.
Подавление крестьянского движения не могло не отразиться и на деятельности окружной группы Казанского комитета. В 1907 году началось понижение ее революционной деятельности, а затем «окружка» была полностью ликвидирована вместе с Казанским комитетом.
Публикуется впервые
ЦПА НМЛ при ЦК КПСС. ф. 70. on. 3. д. 125. л. 4 — 8
1 «Волжский листок» — ежедневная политическая, экономическая и литературная газета. Выходила в Казани с 1 (14) октября 1904 года по 1909 год. Вначале либерально-буржуазный орган, в период первой российской революции являлась большевистским изданием, редактор — И. И. Скворцов-Степанов, в газете принимал участие Я. М. Свердлов. Ред.
Ц. С. Бобровская (Зеликсон)
ВТОРОЙ РАЗ В КОСТРОМЕ
В Кострому я приехала незадолго до 1 мая, застала организацию в большом затруднении по части заготовки первомайской литературы, там усиленно искали путей к оборудованию тайной типографии, и мне было предложено прежде всего этим заняться. После переговоров со старой приятельницей — Соней Загайной, которая до тонкости знала все, касающееся дела с типографией, мне стало ясно, что за короткий срок, остававшийся до 1 мая, нам ничего солидного не создать, а можно лишь на скорую руку оборудовать «летучку», напечатать в ней первомайские листки и уже после этого, не связывая себя сроком, наладить что-нибудь более фундаментальное.
В таком духе мною было внесено предложение, принятое Костромским комитетом, в состав которого я была с первых же дней вначале кооптирована, а на ближайшей конференции и избрана. В комитете тогда были следующие товарищи: Стопани Александр Митрофанович (кличка Наум), Квиткин Олимпий Аристархович (кличка Афанасий), чрезвычайно умный человек, очень крупная партийная величина в то время, ставший впоследствии, во время империалистической войны, оборонцем, а после Октябрьской революции 1917 года — обыкновенным ругателем большевиков. Из местных рабочих в комитете были: Александр Гусев и старик Симановский, далее там были профессионал Алексей Серговский (кличка Максим), Михеев Николай Михайлович (кличка Константин) и я — Ольга Петровна.
Работа между нами была распределена таким образом, что Квиткин был присяжным докладчиком по всем вопросам партийной тактики, Стопани руководил постановкой пропаганды и легальной нашей газетой «Костромской листок», подвергавшейся бесконечным конфискациям отдельных номеров, а впоследствии и вовсе прихлопнутой. Михеев был ответственным организатором фабричного района, нес руководящую работу в союзе текстильщиков, а также был ответственным и почти единственным для больших выступлений агитатором; Александр Гусев был председателем, а Симановский — товарищем председателя союза текстильщиков; Алексей Серговский — агитатором и разъездным по губернии работником, а я была секретарем комитета и ответственным организатором городского района.
Отдельные части типографии в Костроме имелись, хранились у некоего Горицкого — служащего у нотариуса, имевшего связи в самых глубинах мелкого чиновничества и мещанства.
Как-то раз, когда предполагалось устроить областную партийную конференцию в Костроме, так как в Москве все наши квартиры были провалены, и я обратилась за содействием к Конспиратору — кличка Горицкого, он очень просто сказал: «Надо мне сходить к ксендзу, быть может, даст костел». Областная конференция тогда была почему-то отложена, и тем отнята возможность у костромичей за год до V съезда нашей партии, который, как известно, состоялся в Лондоне в церкви, предвосхитить эту идею устроить нашу, богу неугодную конференцию в святом католическом костеле.
Шрифт и станок были извлечены Конспиратором из-под спуда и водворены на Пятницкой улице в квартиру Парийских, в светелку, бумага, краски и прочее были добыты, листок составлен не то Стопани, не то Квиткиным, печатать взялась Соня Загайная, которой помогал профессионал Виктор, вскоре от нас уехавший. Работа производилась день и ночь, причем Соня простояла на ногах от вторника до пятницы, за каковой срок было изготовлено несколько тысяч первомайских листков. В пятницу у Сони распухли ноги, больше стоять и работать она не могла, сменить ее полностью никто из нас не мог, не зная типографского дела.
Помимо усталости главного работника надо было вообще ликвидировать дело, так как выяснилось, что мы стали обращать на себя внимание черносотенного брата хозяйки квартиры, а также что в соседней квартире того же дома ютятся эсеры и что там хранится у них оружие.
Все это заставило нас спешно свернуть нашу «летучку», за вывозку ее из квартиры Парийских опять взялась Соня Загайная, которой помогал член комитета (Михеев). Когда они нагрузили на себя шрифт и, наняв извозчика, сели в пролетку, под ними погнулись рессоры, особенно с той стороны, где сел Константин, и все же они с этим грузом направились к Опариной, которая отвезла на хранение нашу типографию в фабричное селение Родники.
Таким образом первомайская листовка была нами своевременно заготовлена и распространена.
Костромская организация, как и вся наша партия в 1906 году, представляла собою очень сложное сочетание нелегальной и легальной организации; тогда приходилось всячески изворачиваться и лавировать, чтобы полностью использовать все еще оставшиеся в нашем распоряжении легальные возможности и одновременно зарываться поглубже в подполье.
Так, например, в начале лета мы еще имели свою газету «Костромской листок»1 и в то же время нельзя было обходиться без выпуска наших прокламаций и листовок; был у нас свой книжный склад на Русиной улице, в котором мы открыто торговали нашими брошюрами издания 1905 года, и надо было создавать подпольный распространительный аппарат наших прокламаций и листовок.
То же самое с собраниями — организовывали и проводили открытые митинги, которые в фабричном районе происходили у нас на пустыре за Зотовской фабрикой. Невдалеке от этих митингов появлялись частенько разъезды казаков, но до поры до времени держались на почтительном расстоянии, причем ни у кого из нас тогда не было уверенности, что вот-вот казаки не подъедут ближе и не будут пущены в ход столь хорошо всем нам известные тогда нагайки...
Широко пользуясь возможностью выступать открыто, мы одновременно устраивали конспиративные собрания в Посадском лесу, где, конечно, можно было говорить более откровенно, чем в присутствии хотя бы в отдалении гарцующих казаков у Зотовской фабрики или полицейского чина в зале «дворянского собрания».
Центр организации — Костромской комитет, районные и фабрично-заводские комитеты были, безусловно, законспирированы.
Глубоко законспирированы были также наши пропагандистские кружки, которые по внутреннему своему содержанию мало чем отличались от теперешних марксистско-ленинских кружков; таким кружкам и тогда наша партия уделяла много внимания...
Группа товарищей, работавших в профсоюзах, тоже была законспирирована, хотя ничего оформленного в виде фракции у нас там тогда еще не было.
Самый большой и влиятельный профсоюз текстильщиков был всецело в наших руках — как председатель его, Александр Гусев, так и товарищ председателя, старик Симановский, были, как уже сказано выше, членами Костромского комитета. Другой член комитета, Константин (Михеев), выступал на всех общих собраниях союза, проводя там нашу большевистскую линию. Вообще союз текстильщиков был тогда нашей твердыней, дававшей нам возможность держать тесную связь и проводить свое влияние в самой широкой беспартийной массе текстильщиков, которые составляют большинство костромского пролетариата. В этом же союзе мы под шумок иногда устраивали и наши комитетские собрания, но чаще эти собрания происходили в книжном складе, который имел незаметные задние комнаты, куда очень удобно было проходить через склад; ведь в склад идешь как покупатель, а прошмыгнешь в задние комнаты. Этой специфической особенностью склада я, как секретарь комитета, в круг обязанностей которого входила, между прочим, и поставка квартир под собрания во что бы то ни стало, особенно дорожила, помимо того, что потом и самой приходилось тоже жить в этих заповедных комнатах, примыкавших к складу.
Вначале, по приезде, за неимением паспорта и сколько-нибудь более подходящей квартиры, я вынуждена была поселиться в семье тов. Стопани, который жил тогда в Костроме легально, жандармам его квартира была хорошо известна, за нею, безусловно, была слежка, и было совсем нецелесообразно жить мне там; кроме того, ужасно не хотелось своим возможным арестом в этой квартире осложнить и без того крайне тяжелую жизнь жены тов. Стопани Марии Михайловны, этого революционера по духу, вынужденного силою обстоятельств вместо активной партийной работы нести только тяжесть забот и хлопот о детях, которых у Стопани было тогда четверо, мал мала меньше, и из которых старший, Митя, впоследствии геройски сражался и погиб на одном из фронтов пролетарской революции. В течение долгих лет нелегальной работы мне приходилось в нашей партийной среде встречать многих женщин революционерок — жен революционеров, которые из-за детей с мукой в душе, с великим надломом вынуждены были ограничиваться незавидной ролью только матери и хозяйки дома, имея все данные быть настоящим партийным работником.
После 1 мая слежка за квартирой тов. Стопани усилилась, и я окончательно ушла оттуда, а так как идти больше было некуда, то поселилась в одной из комнат склада, рядом с Соней Загайной, которая теперь жила здесь в качестве заведующей складом. Соня была прописана, а я жила невидимкой. Моей задачей было во что бы то ни стало законспирировать эти наши комнаты, превратить их в приемную по делам Костромского комитета, но делу этому сильно мешали боевики, которые, имея свою собственную конспиративную квартиру-общежитие, тем не менее постоянно приходили через склад в наши комнаты и располагались там со своими бомбочками, как нежно называли они негодные домодельные, никогда не взрывавшиеся, никому уже в тот момент не нужные снаряды.
Наши дружины, сыгравшие столь крупную боевую роль в октябре — декабре 1905 года, к описываемому времени, летом 1906 года, будучи еще формально связанными с партийными организациями,' стали от них постепенно отрываться, превращаться в дезорганизованные группы боевиков, действовавших на свой риск и страх, пробавляясь «эксами», вносившими яд разложения в ряды нашей партии.
Костромские боевики не составляли исключения, и все попытки комитета влиять на них кончались ничем: боевики были сами по себе, партийная организация — сама по себе.
С организацией постоянной типографии пришлось немало биться. После всевозможных планов, переговоров, специальных поездок в Москву за людьми удалось оборудовать типографию в четырех верстах от города на даче, где под чужим паспортом поселились: Алексей Загайный, Лидия Молчанова, специально для этого приехавшая из Москвы, и девица из Саратова — фамилии не помню.
Что именно успели мы напечатать в этой типографии, я не помню, но только помню, что просуществовала она недолго. Вскоре товарищи, работавшие там, заметили за собою слежку, пришлось экстренно ликвидировать с такими трудностями налаженное дело, причем для ликвидации было найдено наиболее безопасным запрятать типографию в кованый сундук и на канате спустить ночью в пруд, а самим скрыться. Сейчас уже не помню, сколько времени плавал наш «Ноев ковчег», пока удалось его извлечь на свет для водворения на Павловской улице, где специально для этого устроились на квартире учитель с сестрой (фамилии не помню) и Мария Ханзинская, выписанная по рекомендации Константина (Михеева) из Орла для работы в нашей типографии.
Сколь долог был век этой новой типографии на Павловской улице, можно судить по тому, что к концу лета эта самая типография уже путешествовала на лошадях по направлению в «нашу вотчину» — в Жирославку, где вначале мы ее просто спрятали, не считая достаточно безопасным там пустить ее в ход. Однако через некоторое время, когда до зарезу нужно было напечатать листок, насколько помню, листок в связи с нашим отношением к предстоящей предвыборной кампании во II Государственную думу, мы расхрабрились и решили пустить наш станок на территории Жиро-славки. К этому времени мною был выписан из Москвы опытный товарищ, великолепный наборщик (он же, конечно, и печатник), которого мы все звали Васей, фамилия его Маеров. Вася приехал со своей женой в Кострому, и их сразу же отправили в Жирославку на работу...
Кроме интенсивной работы в фабричном районе была крепкая связь и с городскими ремесленниками — городским районом, организатором которого была я, но это дело считалось уже как бы вспомогательным, так как почти все силы и все внимание ухлопывалось у меня на секретарство. Основная группа рабочих городского района, которым приходилось уделять больше внимания, были, конечно, типографщики, которые помимо всяких других качеств отличались драгоценнейшим свойством — воровать в своих типографиях шрифт и передавать его в нашу тайную типографию. Организаторами типографщиков были тогда товарищи Смирнов и Петр Каганович, который был еще почти мальчиком, но очень энергичным и деятельным. Была в городском районе сплоченная группа портных, тесно связанная с нами, но ни одной фамилии этих товарищей я не запомнила.
Все лето 1906 года мы поддерживали самую интенсивную связь с партийными центрами, которые тогда были заняты вопросом, связанным с Государственной думой, поскольку назревало решение II Думу не бойкотировать, а также с борьбой за экстренный съезд.
Мы, костромичи, стояли всецело и безоговорочно за созыв экстренного съезда партии, на котором, по глубочайшему нашему тогдашнему убеждению, должно было получиться другое соотношение сил, — мы были уверены, что на этом новом съезде перевес будет на стороне большевиков. Такая наша уверенность базировалась на бодром настроении костромских рабочих, среди которых и намека не было на уныние и растерянность, свидетелем которых мне пришлось быть зимою в Замоскворецком районе.
Происходило это, вернее всего, оттого, что Кострома менее всего бурно пережила 1905 год, поэтому не могло быть там такого резкого упадка, как в Москве, а также оттого, что полоса репрессий, посыпавшихся на головы пролетариата более боевых районов, еще не давала себя пока в достаточной степени чувствовать в сравнительно мирной Костроме; как бы там ни было, весною и летом 1906 года было в Костроме работать весело, и самая напряженная работа даже мало утомляла, что опять-таки объясняется ограниченностью пространства, на котором приходилось вертеться: Кострома город очень небольшой, и даже до Посадского леса, нашей главной и наиболее безопасной штаб-квартиры, ходить было недалеко.
По всяким делам общепартийного характера от Московского областного бюро к нам чаще других приезжал Данило — Сергей Васильевич Модестов. При имени Данилы предо мною, как живая, встает смеющаяся физиономия семинариста Сережи, которого впервые увидела на конспиративной квартире в Твери в 1903 году. Через два года столкнулись мы с ним в Москве, причем он с разными шуточками и прибауточками сообщил мне, что за это время успел посидеть в двух тюрьмах — ярославской и иваново-вознесенской. Еще через год в Костроме передо мною уже был вполне сформированный крупный партийный работник, член областного бюро тов. Данило, напоминавший прежнего Сережу лишь своими любимыми шуточками.
В один из приездов в Кострому Данилы пошла я с ним на собрание в Посадский лес, где он должен был сделать нам доклад о положении дел в партии, и по дороге он меня вдруг спрашивает: «Ольга, вам очень трудно было залезть обратно в подполье после 1905 года?». На мой ответ, что трудно, да не очень, Данило сказал: «Лично я бы этим делом совсем не затруднялся, кабы не ревматизм, кабы не больно было ходить по лесам, ведь нашему брату организатору при условиях подполья прежде всего нужны ноги, а потом уже голова, не правда ли?»
В 1907 году беспокойный Данило, исколесивший по собраниям своими больными ногами леса Костромской, Ярославской и Владимирской губерний, приехал с докладом в Москву в областное бюро, где и был арестован.
В 1908 году по болезни и ходатайству матери тов. Модестову предстояло отправиться вместо ссылки в Сибирь за границу, но, несмотря на серьезную болезнь, Данило не поехал за границу. Такие товарищи, как Данило, тогда слишком остро чувствовали громадный недостаток квалифицированных партийных сил вследствие уже массового в тот период бегства интеллигенции из рядов партии, и Сережа вместо заграницы переходит на нелегальное положение и идет работать раньше на Урал, потом в Екатеринослав, а оттуда в Николаев, где его арестовывают, судят по 102 статье и приговаривают к 6 годам каторги...
Наше костромское благополучие в смысле использования легальных возможностей частенько нарушалось все лето. Сначала была закрыта наша газета, потом добрались до нашего книжного склада, который я все время берегла как зеницу ока, ибо он был великолепной ширмой, за которой можно было всякими конспира-циями заниматься. Началось с того, что полиция участила свои обыски и выемки недозволенных к продаже книг, а в одно прекрасное утро догадалась обыскать все помещение, причем мне посчастливилось уйти оттуда в присутствии полиции. Дело было так: сижу у себя утром в запертой комнате склада, на столе горит свеча, чтобы в случае нашествия успеть спалить лежавшие передо мною обрывки бумаг с иероглифами — заметки, сделанные мною накануне во время заседания комитета, из которых надо составить протокол этого заседания.
Занятие прерывается стуком в дверь юноши Петра Кагановича, вошедшего не через склад, а черным ходом и сообщившего взволнованным голосом, что успел обогнать полицию, идущую большим нарядом в склад, очевидно для производства обыска во всей квартире. Каганович успел удалиться тем же черным ходом, а я спалила все бумаги, потушила свечу, накинула на себя пальто, приколола шляпу, успела забежать на секунду в склад, шепнуть заведующей «идут», схватить с полки две книжки и с видом покупательницы стала спускаться с главной лестницы навстречу идущей полиции, которая, взглянув на «купленные» мною книжки, без всякого подозрения пропустила меня к выходу. Наш склад тогда был тщательно обыскан и запечатан, а новая заведующая, некая Поля (фамилии которой я не знаю), арестована.
Закрытие склада было для нас вообще большим ударом, в частности, условия моей работы как секретаря очень затруднились, приходилось пуститься в поиски всяких квартир под собрания, совещания и прочее — одним словом, надо было отправляться на поклон к так называемым сочувствующим, что лично для меня всегда было самым тягостным делом. Второй наш приют, помещение союза текстильщиков, тоже стал подвергаться частым набегам полиции, а кроме того, казаки стали осмеливаться близко подходить к нашим митингам и самым бесцеремонным образом разгонять их, а за нами, работниками, к осени пошла усиленнейшая слежка.
За мною до того стали ходить по пятам, что я не только не могла продолжать работать в Костроме, но и выехать оттуда незамеченной было трудно. Для того чтобы выбраться безнаказанно из города, мне пришлось довольно долго укрываться в городской квартире Колодезниковых, совершенно не выходя из дома, покуда замела следы; и только после этих предосторожностей я решилась отправиться на вокзал.
Во время переправы через Волгу, когда ехала на вокзал, дул осенний ветер, было пасмурно, и с тоскою думалось, что торжествующая по всей линии реакция готовит свою ненастную осень и для невольно покидаемой мною костромской организации, с работой в которой было у меня связано столько светлых весенних и летних дней.
Зеликсон- Бобровская Ц. За первые 20 лет. Записки рядового подпольщика, М., 1932, с. 199 — 221
1 «Костромской листок» — ежедневная политическая и литературная газета, издавалась с 1898 года. В 1906 году была запрещена, вместо нее выходила газета «Костромской голос», она разъясняла роль пролетариата как гегемона революции, писала о необходимости союза рабочего класса и крестьянства для успешного осуществления задач революции. Ред.
Н. Н. Накоряков
НА УРАЛЕ
Уфа была третьим местом моей партийной работы в 1905 — 1907 годах. Мы практиковали переезды из одного города в другой, чтобы сохранить себя, избежать преследований полиции. Так, за сравнительно короткий период я работал в Казани, Самаре и потом в Уфе, куда прибыл в конце декабря 1905 года. Местная социал-демократическая организация после Декабрьского вооруженного столкновения рабочих с полицией в железнодорожных мастерских хотя и сохранила основные свои силы, но переживала трудное время. Большая часть активных ее работников сидела в тюрьме, другая часть вынуждена была скрыться, а некоторые товарищи, известные полиции и жандармам, готовились к переезду в другие места.
Большевистская часть комитета сразу же кооптировала меня в его состав. Комитет направил меня на работу в железнодорожный район...
Однако социал-демократических сил в Уфе было еще слишком мало. Необходимо было пополнить организацию, главным образом пропагандистами и агитаторами. В связи с этим комитет постановил привлекать к работе возвращавшихся из сибирской ссылки подходящих товарищей, прежде всего для деятельности на южноуральских заводах. Таким путем через явки были вскоре оставлены в Уфе товарищи Влас (Крысин), Марк (Минкин), Азарий (Г. Н. Котов), Владимир (В. Новиков), а также проезжавший из Самары известный местным социал-демократам по прежней работе на Урале Михаил Заводской (Н. Вилонов), который, правда, пробыл у нас недолго и вскоре после агитационной поездки по южноуральским заводам из конспиративных соображений вынужден был уехать в Кыштым (там он был случайно арестован и отправлен в Екатеринбургскую тюрьму).
Благодаря притоку новых сил партийная работа значительно оживилась, особенно на местах, на заводах в Миньяре, Симе, Усть-Катаве, Катав-Ивановске, Златоусте и других.
Это оживление совпало с подготовкой Уральской областной конференции РСДРП и выборами на IV (Объединительный) съезд партии. Для участия в подготовке к конференции в Уфу в январе 1906 года приезжал из Екатеринбурга Я. М. Свердлов. Его посещение организаций ряда заводов весьма способствовало подъему партийной работы.
Конференция состоялась в феврале в Екатеринбурге под председательством Я. М. Свердлова1. Лука (Черепанов) и я (под псевдонимом Назар) представляли на ней уфимскую организацию. Конференция подвела итоги борьбы в 1905 году, сплотила уральские социал-демократические организации, нацелила их на продолжение революционной борьбы. Выборы на IV (Объединительный) съезд РСДРП проходили под знаком осуществления этих решений, способствовали росту партийных организаций и усилению борьбы с остатками еще кое-где имевшегося влияния меньшевиков (Пермь, Челябинск, Уфа).
Делегатами на съезд от Уфы были избраны В. М. Потоцкий (Алексей Иванович) и я под фамилией Назара Стодолина. Потоцкий, доехав до Петербурга, отказался дальше следовать на съезд, так как понял, что, склоняясь к меньшевикам, он не сможет представлять уфимскую большевистскую организацию, часть которой голосовала за его избрание на съезд на основе личных симпатий, в связи с его продолжительной работой в Уфе. После этого он вообще отошел от партийной деятельности и в Уфу не вернулся. В комитете его заменил старый уфимский работник Гарденин, вернувшийся из ссылки.
В январе по южноуральским заводам прокатилась волна кратковременных забастовок в связи с годовщиной расстрела рабочих в Петербурге 9 января 1905 года. Особенно массовый характер они носили в Миньяре, Симе, Златоусте. Демонстрации проходили под боевыми политическими лозунгами, рабочие массы объединялись вокруг партийных организаций. Ненависть к самодержавию, к царю-убийце, жажда новой, свободной жизни владели чувствами заводского населения. Полиция была бессильна остановить эти народные выступления.
Успеху забастовок содействовал выпуск Уфимским комитетом РСДРП значительного количества листков, широкое распространение легальных партийных газет, доставлявшихся из Петербурга и Москвы.
Хорошо были подготовлены и успешно прошли на большинстве заводов массовые демонстрации 1 Мая. Рабочие собирались на массовки неподалеку от своих поселков, а затем с красными флагами и революционными лозунгами проходили по их улицам, устраивали митинги. Созданные к тому времени боевые дружины из молодых рабочих охраняли собрания и шествия. Полиция в эти моменты предпочитала не показываться на улицах.
В самой Уфе знаменательные дни 9 Января и 1 Мая в 1906 году отмечались скромнее: здесь находились значительные силы полиции, жандармерии и карательных войск. Революционные выступления ограничивались собраниями по районам и массовками в окрестных лесах.
Но с весны и здесь был сломан лед подавленности после неудавшегося вооруженного выступления в железнодорожных мастерских в декабре 1905 года. Возобновилась деятельность кружков, чаще стали проходить собрания, началось массовое распространение листовок, легальных партийных газет, росли партийные организации. Все это говорило о том, что силы революции живы и способны к борьбе.
Весной 1906 года еще шире развернулась организация вооруженных дружин в Уфе. Душой этого дела были братья Кадомцевы — Эразм, Иван и Михаил. Боевая работа встречала горячее сочувствие и поддержку рабочей молодежи. Подготовка к вооруженным выступлениям и организация дружин велись по разработанным комитетом правилам и уставу. Во главе дружины стоял штаб. Основную массу дружинников составляли рабочие, преимущественно молодежь, прошедшая военное обучение. Оно широко проводилось и среди всех партийцев.
Обучение стрельбе, бросанию бомб, гранат и боевому строю проходило в прилегающих к Уфе лесах. С дружинниками проводились также политические занятия. Под руководством комитета была налажена связь городских дружин с такими же боевыми организациями на южноуральских заводах, выработаны единые методы военной подготовки рабочих. Усиление боевых организаций и было одной из главных причин завоевания, особенно на уральских заводах, относительной свободы для массовых выступлений: полиция боялась дружинников и, как правило, уклонялась от столкновений с ними.
Для поддержания более тесной и постоянной связи с боевой организацией комитет выделил меня своим представителем при штабе дружины. Кроме того, непосредственно, в комитет входили Эразм и Иван Кадомцевы.
Помню, как однажды в ту весну 1906 года весь Южный Урал был взбудоражен новостью: в одно апрельское раннее утро около полустанка Воронки, близ Уфы, группа вооруженных людей остановила поезд и экспроприировала из его почтового вагона значительную сумму государственных денег. Экспроприация была проведена весьма организованно, ни один из пассажиров не пострадал. Ее участники скрылись, увозя с собой большие кожаные баулы с деньгами.
О подготовке этой экспроприации — первого боевого выступления уфимской рабочей дружины — я знал заранее, но из конспиративных соображений информировал комитет только в день ее совершения. Успех этого дела был очень важен как для уфимской организации, так и для партии в целом; поэтому нельзя было ни в коем случае допустить его провала. Большая часть захваченных денег через Ивана Адамовича Саммера была направлена в Центральный Комитет РСДРП, определенная сумма была выделена и Уфимскому комитету для ведения партийной работы. Эти средства пошли главным образом на приобретение оружия и боеприпасов (маузеров, браунингов и патронов к ним). Купленное оружие составило потом основной фонд вооружения для дальнейшего развертывания боевых дружин на Урале. А уфимская боевая организация благодаря ее опыту и этой материальной базе стала их объединяющим центром.
Деятельность боевых дружин особенно активно была поддержана на уральских заводах, ибо она отвечала желанию рабочих масс готовиться к восстанию против ненавистного самодержавия, она сливалась с общепартийной работой и способствовала укреплению идейного влияния партии на массы, особенно в дни широких рабочих выступлений. Кроме того, конкретная работа по вооружению рабочих противостояла беспредметной болтовне эсеров о восстании, которые на практике ничего не делали для его реальной подготовки. Влияние эсеров по всему Уралу, ранее довольно распространенное, резко упало.
...На IV съезд РСДРП я отъезжал конспиративно, ночью. До ближайшей небольшой станции меня провожала охрана из нескольких членов боевой дружины. При прощании они обратились ко мне с горячими пожеланиями: рассказать о борьбе рабочих Урала В. И. Ленину.
И вот я в Петербурге. На явке в Технологическом институте я и другие делегаты, прибывшие из разных мест, встретили Надежду Константиновну Крупскую. Она тут же обрадовала сообщением, что нас, молодых делегатов-большевиков, хочет повидать В. И. Ленин. О времени и месте встречи Надежда Константиновна обещала сообщить в ближайшие дни. Она напомнила о необходимости особенно тщательно соблюдать конспирацию.
Через день или два на особой явке нам сообщили, что Ленин встретит нас на даче в Куоккала в Финляндии. Нам были даны подробные указания, как проехать туда.
По прибытии в Куоккала мы увидели, что приглашены были молодые делегаты, преимущественно рабочие, из крупных промышленных центров (Донбасс, Урал, Иваново-Вознесенск, Тула), в первый раз посланные на партийный съезд. Помню, среди нас были К. Е. Ворошилов, Ф. А. Сергеев (Артем), А. С. Бубнов, М. В. Фрунзе (Арсений), Вениаминов, С. И. Канатчиков, И. И. Неверов — молодежь, лишь недавно начавшая свою партийную деятельность. От Урала нас было трое: Вениаминов, Канатчиков и я.
В. И. Ленин и Н. К. Крупская встретили нас просто и радушно. Каждого из нас Владимир Ильич расспросил о партийной работе, настроении рабочих, об успехах и трудностях. В своих наводящих вопросах и репликах он как-то незаметно наметил цели нашей деятельности. Затем разговор зашел о предстоящем съезде, о его задачах, о борьбе с меньшевиками за развитие революции, против их тенденции спустить ее «на тормозах», свести к буржуазным реформам, к парламентской, мирной деятельности. Ленин наметил для нас и конкретный план широкой организаторской работы, заключавшийся в создании сильных большевистских организаций в крупных пролетарских центрах страны, воспитании вожаков из рабочей среды, расширении связей и влияния среди крестьянства.
Ленин подробно расспрашивал нас и о боевых дружинах. Одобряя развернутую в этом направлении работу на Урале, он особенно указал на необходимость тесной связи дружин с партийными организациями, на важность широкой подготовки рабочих масс к вооруженным действиям во время восстания.
Владимир Ильич не забыл сделать замечания и насчет того, как важно соблюдать конспирацию, посоветовал сменить наши синие и черные косоворотки на манишки и котелки, чтобы походить на рабочих европейских стран и своим видом не выделяться за границей.
Беседа закончилась дружеским чаепитием с баранками за кухонным столом.
Эта встреча осталась незабываемой для каждого из нас на всю жизнь, и не однажды, вспоминая о ней, мы чувствовали прилив новых сил в трудные минуты жестокой борьбы.
Через несколько дней мы добрались до Стокгольма, где должен был работать съезд. Он открылся 10 апреля в здании Народного дома, предоставленном делегатам шведскими социал-демократами.
Нашу фракцию большевиков на съезде возглавлял Ленин. Его руководство отличалось демократичностью, все резолюции подготовлялись коллективно, все поправки к казуистически составленным резолюциям меньшевиков обсуждались на бюро фракции и ее общих собраниях. Владимир Ильич, сам выступавший по многим вопросам повестки дня съезда, выдвигал ораторов от большевиков, помогал им готовиться к выступлениям. Я помню, со мной произошел такой случай. В бюро фракции я предложил поправку к проекту резолюции об обязательной ответственности депутатов парламента перед партийными организациями, которые их выдвинули. В. И. Ленин сразу же поддержал поправку и дал совет, как лучше защитить ее.
При обсуждении проекта на меня обрушились меньшевики во главе с Плехановым. Последний едко высмеивал мое предложение, высокомерно называл его «требованием ответственности депутата парламента перед организацией Чухломы». Но Ленин не только поддержал поправку, но потребовал проведения поименного голосования по ней и права в случае необходимости занести особое мнение по этому вопросу. Этим правом он немедленно и воспользовался. Тут же на заседании он написал свое особое мнение, в котором принципиально обосновал одно из важнейших положений думской тактики большевиков — об ответственности парламентариев перед революционной партией рабочего класса. В. И. Ленин после окончания работы съезда напутствовал нас бодрыми словами: «Мы наверняка победим, ибо мы правы». Он настаивал, чтобы мы, вернувшись в Россию, в идейной борьбе отмежевывались от меньшевиков, сплачивали рабочий класс вокруг идей большевизма в крепкую армию. С этим ленинским напутствием мы, большевики, разъехались со съезда.
Большевики Уфы встретили полным одобрением нашу позицию на съезде. Комитет предложил мне представить письменный отчет делегата и быстро издал его в виде брошюры. Распространенная в заводских партийных организациях, она облегчила проведение кампании по отчету о съезде, широко развернувшейся в июле 1906 года.
К этому послесъездовскому периоду относится начало широкой работы большевиков среди татарского населения Южного Урала. Была выпущена серия листовок. Специальная листовка была обращена к грузчикам-татарам, которых много работало на железной дороге и в речных пароходствах. Из-за отсутствия татарского шрифта листовки первоначально печатались на гектографе. Активно вела эту работу группа учащихся Татарской учительской семинарии под руководством казанского партийного работника Хусаина Ямашева. Последнему удалось установить связь с татарской типографией в Оренбурге и наладить издание революционной литературы на татарском языке типографским способом. К концу года Ямашеву удалось организовать выпуск газеты «Урал»2 и большевистских пропагандистских брошюр.
Летом 1906 года развернулась кампания по подготовке 2-й уральской областной конференции РСДРП. В ходе ее в партийных организациях горячо обсуждались вопросы об участии партии в выборах во II Государственную думу, предложения большевистских центров, Ленина о созыве экстренного партийного съезда.
В решении важных вопросов партийной тактики Уфимский комитет сыграл заметную роль. В значительной степени этому способствовало создание летом 1906 года подпольной типографии, которая могла печатать не только листовки, но и газету. Первый номер ее под названием «Уфимский рабочий» вышел 8 октября. Эта газета выходила потом довольно регулярно (иногда еженедельно) до начала 1908 года. Шрифт для нее был добыт членами боевых дружин в уфимских типографиях.
Из конспиративных соображений 2-я областная конференция была созвана в Вятке. И хотя на нее прибыли делегаты не от всех парторганизаций, тем не менее было представлено свыше 4 тысяч членов партии, что говорило о быстром росте численности членов РСДРП на Урале после Стокгольмского партийного съезда. На конференции присутствовали делегаты от Уфимской, Екатеринбургской, Пермской, Вятской, Челябинской, Тагильской, Ижевской и Боткинской организаций РСДРП. Я был избран на конференцию уфимской парторганизацией. Порядок дня ее свидетельствовал о новых задачах, вставших перед партийными организациями. Обсуждались вопросы тактики на выборах во II Государственную думу, борьбы за созыв экстренного партийного съезда, рекрутской кампании. Сразу же после окончания конференции Уфимский комитет включился в работу по претворению в жизнь ее решений.
Уже в ноябре 1906 года в газете «Уфимский рабочий» появились статьи о подготовке к выборам во II Думу. При этом газета указывала, что большевики идут в Думу не для мирной деятельности, а для борьбы с самодержавием, разоблачения предательства либеральной буржуазии, стремившейся к соглашению с царем.
В Уфимской губернии, преимущественно крестьянской, выборы во II Государственную думу не принесли большого успеха большевикам. На губернском избирательном собрании РСДРП представляли всего 10 — 12 выборщиков (из 140 представителей всех партий). Но и при таком неблагоприятном соотношении сил благодаря популярности организаций нашей партии на Урале с помощью голосов выборщиков от крестьян депутатом Думы был избран И. Д. Серебряков — представитель социал-демократии Южного Урала по рабочей курии.
Успешнее прошли для РСДРП выборы в Думу в Пермской губернии. По рабочей курии социал-демократы имели абсолютное большинство выборщиков — 130 из 180. В Государственную думу были избраны от РСДРП три большевика: Е. А. Петров, А. А. Шпагин и В. А. Чащин.
Вскоре рабочие открыто провожали своих избранников в Петербург на заседания Думы. В городах Уфе, Перми, на заводах рабочие вышли на демонстрации с красными знаменами; депутатам давались наказы отстаивать интересы трудового люда, бороться за землю и свободу для народа.
Партийные организации Урала бурно росли и крепли. На 3-й уральской областной конференции РСДРП, проходившей в феврале 1907 года, было представлено уже свыше 7 тысяч членов партии. Причем ряд организаций, объединявших еще 2,5 тысячи членов, не смогли послать своих делегатов на конференцию вследствие арестов.
Еще в середине лета 1906 года к нам на Урал прибыли несколько опытных профессиональных партийных работников. Среди них были Ф. А. Сергеев (Артем), Д. Н. Бассалыго (Игнат), К. Н. Бассалыго (Иван), М. Н. Лядов, представитель большевистского центра. Такое подкрепление как-то компенсировало наши потери, выразившиеся в том, что в июле в Перми были арестованы Я. М. Свердлов, К. Т. Новгородцева и некоторые другие уральские руководящие работники. Партийные организации Урала в своей деятельности твердо следовали ленинским революционным принципам, в упорной повседневной борьбе закладывали основы большевистской крепости на Урале.
Областная конференция не только подвела итоги прошедшей борьбы, но и организовала такое важное общепартийное дело, как выборы делегатов на V (Лондонский) съезд РСДРП. Выборы прошли очень организованно. От Урала на съезд был избран 21 делегат-большевик (в Стокгольме было только 4 делегата). На верхнекамских заводах делегатом на съезд был избран В. И. Ленин.
В Уфимской губернии, в особенности на южноуральских заводах, для массовых выступлений нередко использовались местные праздники, ярмарки, сельские сходы, кооперативные собрания.
В этой связи вспоминается такой случай. В июле 1906 года я с группой молодых членов боевой дружины пришел на Белорецкий завод, когда в поселке отмечался престольный праздник, была ярмарка. Мы разделились на две группы. Одна из них неожиданно нагрянула на квартиру к уряднику. Его застали за обедом после недавно закончившегося «крестного хода» и предложили не мешать закончить праздник с пользой для народа... А в это время стражники были уже окружены другой группой в помещении пожарного депо.
С помощью местных членов партии и рабочих мы взяли под охрану контору завода, где находился телефон, а на площади, в самом центре базара, быстро соорудили трибуну. Народ повалил на площадь. Здесь состоялся митинг, разбрасывались листовки, пелись революционные песни. Один за другим сменялись наши ораторы. Народ внимательно слушал. Шло свободное двухчасовое обсуждение текущего момента, а в конце митинга приняли резолюцию с требованием свободы, установления демократических порядков.
Подобных собраний проходило немало.
Еще более часто превращались в революционные митинги поселковые и сельские сходы и собрания кооперативов. Как правило, на них приходили в большинстве своем заводские рабочие, уже не раз слушавшие речи социал-демократических пропагандистов. А присутствовавший иногда на собрании мелкий полицейский чин был бессилен нам воспрепятствовать.
Продолжали действовать и наши боевые дружины. Их деятельность встречала открытое одобрение и сочувствие широких масс уральских рабочих. Они выделили из своей среды в партию и в ее боевые дружины наиболее смелых, развитых и решительных людей, которые не останавливались ни перед какими препятствиями и показали подлинные образцы революционного героизма.
На уральских заводах в то время нередким явлением были целые революционные семьи, в которых отцы и сыновья, матери и дочери участвовали в революционном движении. Такие семьи, как Заикины в Миньяре, Гузоковы в Симском заводе, дали революции стойких и преданных подпольных работников, самоотверженно боровшихся за торжество дела революции, партии Ленина.
По ленинскому пути. Воспоминания старых большевиков. М., 1972, с. 10 — 20
Примечания:
1 Уральская областная партийная конференция, о которой идет речь, вынесла также решение об образовании общеуральской боевой дружины, был создан штаб боевых дружин Урала. Делегаты конференции избрали Уральский областной комитет РСДРП во главе с Я. М. Свердловым. Ред.
2 «Урал» — первая легальная большевистская газета на татарском языке. Издавалась в Оренбурге с 4 (17) января по 2 апреля (10 мая) 1907 года. В № 2 перепечатана статья В. И. Ленина «Кого выбирать в Государственную думу?». Ред.