Н. И. Подвойский
ПЕРВЫЙ СОВЕТ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ
Иваново-Вознесенск — город более чем с 60 тысячами рабочих. Самим укладом своей пролетарской жизни он отличается от всех других городов России. Классовая рознь бьет здесь в глаза так, как нигде: роскошь и тут же буквально рядом ужасающая нищета; на главной улице дворцы капиталистов, асфальт, освещение, быстро мчащиеся рысаки, богатые магазины, а завернул за угол — лачуги, жалкие лавчонки, грязь, редкие керосиновые фонаришки, плохо одетые, изможденные люди...
В центре — богатство, кругом — кольцо рабочих районов. И с утра до ночи непрерывно дымят десятки фабричных труб, гудят разноголосые свистки, громыхают по мостовым бесконечные подводы с тюками и торопливо движется с окраин на фабрики и обратно масса рабочих. Этот рабочий быт, интересы, лишения, резкость классовых противоречий и возникающие отсюда запросы и требования должны были вылиться в могучее пролетарское массовое движение, создать сильные рабочие организации...
В начале 1905 года, когда рабочий класс России вступил уже в вооруженную схватку с царизмом, иванововознесенцы имели уже одну из самых стройных рабочих социал-демократических большевистских организаций в России. Сразу же обнаружилось, насколько влиятельна была среди рабочих масс социал-демократическая организация большевиков. В ответ на кровавое воскресенье 9 января в Петербурге иваново-вознесенская группа проводит ряд стачек, углубляя свое влияние на массы. Она искусно накопляет и организует пролетарские силы. Составляются прокламации и в большом количестве распространяются как среди рабочих, так и среди крестьян и солдат. Требования рабочих различных фабрик согласовываются таким образом, чтобы объединить ими все положительно фабрики. К апрелю окончательно выявилась воля рабочих всех фабрик к единодушной стачке. Появляется прокламация за подписью иваново-вознесенской группы Северного комитета (печать — «Костромская группа Сев. Ком. РСДРП»). Она широко распространена по городу и даже району.
1 Мая иваново-вознесенский пролетариат создал свой массовый праздник труда, и в этот день социал-демократические ораторы не только использовали первомайские лозунги, но и выразили в своих речах те экономические требования, которые являлись в то время в Иваново-Вознесенске требованиями каждого ткача и ткачихи.
Война сильно вздула цены на предметы первой необходимости, заработная же плата оставалась почти на уровне прежних лет. Предъявляемые рабочими отдельных фабрик требования систематически оставлялись фабрикантами без удовлетворения. Положение пролетариата ухудшилось до крайности.
Вскоре после 1 Мая Иваново-Вознесенск был охвачен всеобщей забастовкой. Забастовало до 60 тысяч рабочих и работниц. Эта масса рабочих, выйдя из своего рабского положения, сразу стала господином города. Буржуазия вместе с полицией и чиновниками трепетала. Социал-демократическая партия твердо повела ивановцев по пути организованной революционной борьбы.
15 мая на общем собрании 35 тысяч рабочих на реке Талке была создана невиданная в мире рабочая организация — Совет рабочих депутатов, который послужил прообразом Петербургского и Московского Советов в 1905 году.
Создать такую организацию мог лишь революционный пролетарский авангард, связанный с глубинами жизни рабочей массы, в течение многих лет впитавший весь богатый опыт массового рабочего движения.
Совет сразу стал популярным в глазах рабочих, так как в него входили представители всех фабрик и заводов, и еще более стал влиятельным потому, что в него вошли и женщины, составлявшие преобладающий элемент пролетариата Иваново-Вознесенска. Совет с первых же шагов взял на себя заботу о насущных интересах рабочих во время стачки: переговоры с городской думой, с губернатором, полицией, а также с местными лавочниками, чтобы добиться от последних продажи в кредит продуктов рабочим во время стачки. Совет действовал как орган власти, представляющий интересы рабочих масс. Полиция чувствовала полную растерянность. Буржуазия с директорами выехали из Иванова; городская дума не собиралась (весь май и июнь). Иваново-Вознесенский Совет пользовался чрезвычайной популярностью не только в Иваново-Вознесенске, но и во всем районе. Для связи с ним посылались делегации из ближайших фабрично-заводских пунктов: Тейкова, Середы, Родников, Шуи, Кохмы и пр. В Иваново-Вознесенский Совет направлялись из соседних фабрик жалобы на притеснения фабрикантов и полиции с просьбами об установлении справедливости, об оказании помощи и пр. Обращались с просьбами присылать ораторов, листки и инструкции.
По мере укрепления и развития сил самого Совета крепла вера пролетариата в свою собственную силу, а с нею крепло и влияние социал-демократической партии, создавшей Совет и руководившей им.
Партия чувствовала величайшую ответственность за ход стачек, работала с гигантской настойчивостью и энергией, переносила партийную дисциплину в широкие рабочие массы, учила массу самоотверженности, являя собой пример этой самоотверженности, а своей напряженной работой показывала пример энергии. Иваново-вознесенская организация большевиков, создав Совет для руководства стачкой, ставила еще другую важную задачу: подготовить и создать кадры революционных работников на опыте своей грандиозной организационной работы. После собрания и во всякую свободную минуту Совет становился на положение партийной школы. Читались систематические лекции по вопросам марксизма и рабочего движения. Таким образом, было подготовлено до 200 революционных работников, которые в октябре 1905 года играли крупную организационную роль в рабочем движении, а многие из них продолжают играть такую же роль в нашей Великой Революции до сегодняшнего дня.
Фабриканты вместе с полицией не могли безразлично относиться к той планомерной и глубоко социалистической работе, которую проводили руководители стачечного движения. Фабриканты требовали от полиции положить этому конец и положить конец «социалистическому университету на реке Талке». Не будучи в силах сломить организованно проводимую Советом рабочих стачку, фабриканты принялись за провокацию. Они требовали ареста делегатов и депутатов. Губернатор запретил собрание. В ответ на это рабочие решили продолжать стачку и продолжали собираться на Талке. Иваново-вознесенская стачка, затянувшаяся на несколько недель, начала привлекать внимание рабочих всей России. Когда же буржуазные газеты, вроде «Русского слова», пославшие своих корреспондентов в Иваново-Вознесенск, стали писать о том, как дружно и дисциплинированно под умелым руководством таких вождей, как тов. Дунаев, протекает стачка, и когда, таким образом, слава об иваново-вознесенской стачке разнеслась по всей России, иваново-вознесенские рабочие почувствовали ответственность перед всеми рабочими России и инстинктивно воздерживались от принятия какого-либо шага без приказания Совета.
Вся буржуазия России заволновалась и требовала расправы с рабочими.
3 июня такая расправа последовала с помощью казаков и полиции. Астраханские казаки, подпоенные полицией, совершили эту дикую расправу. Расстреливали по группам и в одиночку рабочих, истязали, уродовали. В ответ на расстрелы и в отместку за убитых товарищей рабочие начали жечь дома и дачи фабрикантов, громить лавки, из которых продавцы не хотели давать рабочим в кредит. Иваново-Вознесенск был приведен в осадное положение. Стачечников хватали, арестовывали, избивали, сажали по тюрьмам. Но фабрикантам и полиции пришлось уступить. Рабочие снова добились права собираться на Талке. Совет рабочих депутатов, работу которого полиция расстроила, теперь уже был лишен возможности отвечать за порядок в городе.
23 июня (точно не помню) состоялось грандиозное шествие многотысячной рабочей массы с Талки в город на площадь перед городской думой. Придя на площадь, рабочая масса, увидев себя окруженной со всех сторон казаками, села на землю и стала незаметно вооружаться... камнями. Но полиция не решилась напасть на рабочих. Митинг продолжался несколько часов. Лозунгом речей ораторов было — «хлеба и работы». Озлобление клокотало в груди рабочей массы. 23 июня было решено продолжать стачку и добиваться удовлетворения требований рабочих. Фабриканты отклонили эти требования. Возбуждение рабочих дошло до крайнего напряжения.
После отказа фабрикантов 25 июня Совет рабочих депутатов сложил с себя полномочия, объявив на собрании, что он более не отвечает за последствия. В Иваново-Вознесенске начались погромы мучных и бакалейных лавок. Голодные рабочие бросились на съестные припасы. До 150 лавок было разгромлено. Фабриканты после этого решили пойти на уступки, но только на мелочные уступки. Рабочие продолжали стачку. Громадным напряжением всех своих сил голодные, измученные рабочие продолжали свою борьбу и не сдавались. Фабриканты сделали еще несколько уступок.
Стачка закончилась 17 июля. Партийная организация большевиков блестяще выдержала экзамен по части организации и агитации. Совет рабочих депутатов показал всю силу и значение пролетарской власти. Иваново-вознесенские текстильщики стали во главе всего рабочего революционного движения России. Иваново-вознесенская стачка и Совет рабочих депутатов показали, в чем победа пролетариата и каким путем нужно идти, чтобы достигнуть ее.
Форма пролетарской власти, заложенная иванововознесенцами на реке Талке в виде местного Совета депутатов, осенью того же года была воссоздана петербургским и московским пролетариатом в виде таких же Советов.
Победа пролетариата оказалась тогда недолгой и непрочной, но ярко блеснувший на миг Совет рабочих депутатов занес себя на страницы истории, с тем чтобы через несколько лет занять там то грандиозное мировое положение, которое ныне занял.
Подвойский Н. Первый Совет рабочих депутатов (Иваново-вознесенский — 1905 г.). М., 1925. с. 3 — 10
Ф. Н. Самойлов
ВСЕОБЩАЯ СТАЧКА ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКИХ РАБОЧИХ. СОВЕТ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ
Утром 12 мая на всех фабриках и заводах работа шла обычным темпом. Около полудня рабочие фабрики Бакулина бросили работу и вышли за ворота. Я работал тогда на ткацкой фабрике «Товарищества Иваново-Вознесенской ткацкой мануфактуры». Мы, члены партийной организации, собравшись группой в несколько человек, раза два-три уходили на разведки, чтобы узнать, что делается на других фабриках. Заглянули на фабрику Бакулина: рабочие, бросив работу, большой толпой стояли у ворот и шумно разговаривали. На небольшом расстоянии от них, как раз против фабрики, в полном боевом порядке стоял отряд казаков...
Среди собравшихся рабочих вдруг разнесся слух, что какие-то личности, появившиеся неизвестно откуда, ходят среди бастующих и на спинах наиболее видных руководителей стачки незаметно делают отметки мелом. Все быстро и тревожно начали озираться и переходить с места на место, разыскивая этих загадочных лиц, чтобы расправиться с ними. Но никого не нашли. Возможно, что этот провокационный слух пустили агенты полиции с целью внести замешательство в ряды бастующих.
Когда мы вернулись на свою фабрику из последней разведки, было уже около четырех или пяти часов вечера. Рабочие еще продолжали работать. Несмотря на приподнятое, явно забастовочное настроение, поднять рабочую массу на забастовку оказалось нелегко. Все члены организации на фабрике ходили по корпусам и агитировали за забастовку, но рабочие не решались бросать работу.
Наконец мы узнали, что к задним воротам фабрики подошли забастовавшие рабочие соседних ткацких фабрик Зубкова и Полушина и требуют, чтобы мы немедленно присоединились к ним. Тогда мы более решительно приступили к делу и стали всюду громко кричать: «Бросай работу! Да здравствует стачка!» Рабочие быстро, как по команде, остановили станки в двух ткацких корпусах и в прядильном корпусе и густой толпой стали выходить на широкий двор фабрики. А там, за задними воротами, ткачи двух соседних фабрик требовали открыть ворота.
Когда мы, группа партийцев, во главе громадной толпы ткачей и прядильщиков подошли к воротам, там уже находились двое полицейских и несколько сторожей. Полицейские стояли у самых ворот в решительной позе, с явным намерением никого не пропускать. Не доходя нескольких шагов до полицейских, мы остановились в нерешительности. Несколько секунд длилось молчание. Полицейские не двигались с места. Наконец я и некоторые другие пошли на полицейских. Вслед за нами двинулась и вся толпа. Полицейские были отброшены. Ворота открылись. Бастующие соседних фабрик быстро соединились с нами, и мы двинулись через двор всей массой к другим, так называемым верхним воротам.
В это время кто-то из товарищей передал, что я должен немедленно явиться на конспиративное собрание. Я быстро направился туда. Собрание происходило в лесу, около реки Талки. Когда я пришел, там уже были товарищи Терентий, Марта и многие другие. Обсудили положение и приняли ряд решений по вопросу руководства стачкой.
Между тем забастовавшие рабочие со всех фабрик и заводов двинулись на главную городскую площадь по городской улице. Здесь после краткой речи кого-то из товарищей постановили немедленно разойтись по домам, а на другой день снова собраться тут же к 10 часам утра.
На следующий день уже с 9 часов бастующие густыми толпами потянулись из всех рабочих кварталов на главную городскую площадь. Около 10 часов вся площадь и значительная часть прилегавших к ней улиц были сплошь запружены рабочими. В центре площади, как раз против здания городской управы, собралась вся городская социал-демократическая организация, окруженная живой стеной рабочих. В городе все остановилось, перестали дымить фабричные трубы, промышленная жизнь замерла. Все лавки и магазины закрылись. Рабочие стали хозяевами положения; власти и фабриканты были бессильны...
На площади стало уже тесно, а люди продолжали прибывать. Было тихо. Собравшиеся вели себя очень спокойно и мирно. Из окон городской управы выжидающе поглядывали толстые красные физиономии.
По донесению губернатора министру внутренних дел, число забастовавших в первый день составляло 40 тысяч человек.
Около 11 часов один из товарищей принес табуретку и поставил ее в центре нашей группы партийцев. Поднялся Е. Дунаев, и мгновенно наступила тишина. Взоры всех обратились на оратора. Осмотрев громадную толпу, Дунаев после паузы, длившейся несколько секунд, произнес короткую речь. Он говорил о необходимости бороться до тех пор, пока наши требования, которые мы предъявляем фабрикантам и заводчикам, не будут удовлетворены. Он призывал держать себя как можно спокойнее: не шуметь, не кричать, никого не трогать.
— Напрасно эти люди закрыли свои лавочки и магазины, — говорил он, — мы не воры, не грабители, не жулики какие-нибудь, а честные рабочие, труженики, никогда не жившие на чужой счет или чужим трудом. Всю свою жизнь мы содержим своим собственным трудом множество всяких эксплуататоров и дармоедов, праздных бездельников. Поэтому пусть люди, закрывшие лавки и магазины, не меряют нас на свой аршин; пусть они знают, что честные труженики — рабочие — совсем не то, что они.
Когда Дунаев кончил говорить, в толпе пронесся гул одобрения. После этого по инициативе социал-демократической организации было предложено произвести сборы в пользу бастующих. Кандидатами в сборщики предложили надежных товарищей, 10^ — 15 человек. Единодушным поднятием рук собрание их утвердило. В число этих сборщиков попал и я. Мы сейчас же приступили к сбору, разойдясь по разным направлениям. Прошло немало времени, пока мы обошли всю громадную толпу, собирая в фуражки трудовые медяки, мелкие серебряные монеты, а иногда и мелкие бумажки. Я обходил не только бастующих рабочих, но и всех владельцев лавок и магазинов, которые после речи Дунаева вновь открыли торговлю. Они тоже бросали мне в фуражку разную мелочь, но делали это очень неохотно. Многие из них с тревогой спрашивали:
— Когда же это все у вас кончится?
— Что это? — спрашивал я их в свою очередь.
— Да вот это самое, — продолжали они, кивая головой на собрание, — забастовка-то ваша, что ли?
— Да ведь она же только что началась, а вы хотите, чтобы она кончилась, — отвечал я.
— Но это беспорядок, — не унимались они.
— А когда хозяева с нас три шкуры дерут, это порядок? — задавал я им вопрос, уже начиная волноваться. — Вот как только хозяева удовлетворят наши требования, так и кончим забастовку.
После этого спрашивавшие угрюмо замолкали и уходили в свои лавочки.
Когда все сборщики вернулись, у каждого оказалась почти полная фуражка медяков, серебряных монет и мелких бумажек. Этим было положено начало стачечной кассе.
Кроме Дунаева на собрании выступали другие товарищи: они говорили о требованиях, выдвинутых рабочими, объясняли, почему надо бороться за эти требования.
Казаки и полицейские вели себя спокойно. Собрание закончилось поздно вечером; на другой день решили собраться снова. Тотчас же после собрания мы пошли на конспиративную квартиру и подсчитали собранные деньги. В стачечной кассе уже было несколько сот рублей...
В город прибыл губернатор. Вместе с другими царскими чиновниками он беспокойно смотрел из окон городской управы на затопившее городскую площадь море голов. С первых же дней стачки губернатор начал стягивать в Иваново-Вознесенск войска, подробно информируя центральную власть о создавшемся положении...
На другой день собрание на площади возобновилось. Одновременно в разных частях площади были организованы выступления видных членов социал-демократической организации, разъяснявших предъявляемые хозяевам требования. Потом начались выступления общего характера: говорили о тяжелом положении рабочего класса, о причинах этого и необходимости решительной борьбы за улучшение своего положения. На площади стояли казаки в полном вооружении. Во время речей агитаторов из окон городской управы смотрели представители власти и какие-то хорошо одетые барыни и господа.
На трибуну вышел рабочий грязновской фабрики т. Лакин1 и, сделав внушительный жест по направлению к управе, начал декламировать «Размышления у парадного подъезда» Некрасова. Голос у него был громкий, и его декламация произвела сильное впечатление. Собравшиеся были в восторге, зато все выглядывавшие из окон управы физиономии моментально исчезли, окна закрылись и долгое время не открывались. Тов. Лакин был одним из руководителей забастовки и впоследствии приобрел большую известность среди рабочих как пламенный и талантливый оратор и организатор.
В первые дни стачки подъем настроения у рабочих был очень велик, число бастовавших увеличивалось с каждым днем. К бастующим рабочим текстильных фабрик и механических заводов присоединялись все новые группы рабочих из мелких мастерских. Вновь включившиеся в стачку шли прямо на площадь, вливались в общую массу и через своих руководителей в простых и бесхитростных словах говорили о своем тяжелом положении и о своих требованиях. Слушая жуткие рассказы рабочих мелких предприятий о бесчеловечной эксплуатации их хозяевами, толпа глухо волновалась, одобрительно приветствовала всех вновь вливающихся в ее ряды и обещала им свою братскую поддержку.
В дни стачки фабрикант Бурылин в письме своему родственнику писал: «То, что произошло за три дня, не поддается описанию. Невиданная картина событий... Я лишен кучера, сам кипячу чай, с фабрики последнего сторожа сняли, сам охраняю фабрику. Начальство растерялось... Чувствуется в городе двоевластие...»
Через несколько дней власти предложили бастующим прекратить собрания на площади, «чтобы не нарушать уличного движения». С этого времени собрания происходили близ станции железной дороги, у опушки леса, на реке Талке.
Старший фабричный инспектор Владимирской губернии Свирский от имени владельцев предприятий и властей предложил бастующим разбиться по фабрикам и вести переговоры с каждым владельцем отдельно; но это наглое требование мы тотчас же отвергли.
14 мая бастующие избрали 150 депутатов для ведения переговоров с представителями власти и для руководства стачкой. Это было сделано с ведома и согласия губернатора, давшего гарантию неприкосновенности личности рабочих депутатов. Выборы депутатов (уполномоченных) производились по фабрикам под руководством местных партийных ячеек. Особых инструкций от группы Северного комитета на этот счет не было, и вопрос о составе Совета уполномоченных она не обсуждала. Когда при встрече с М. В. Фрунзе я сообщил ему, что меня и С. Балашова (Странник) рабочие нашей фабрики избрали депутатом, Михаил Васильевич недоумевающе спросил:
— Как же, Архипыч2, ведь вы оба члены группы, а кто же будет работать в группе?
В ответ на мое замечание, что нам рабочие доверяют и выбрали единогласно и что мы сумеем работать в Депутатском собрании и в группе, Фрунзе, подумав, сказал:
— Пожалуй, так лучше, — через вас группа будет теснее связана с собранием депутатов, а через него и с рабочей массой...
15 мая в мещанской управе состоялось первое заседание рабочих депутатов, на котором был избран президиум. Так образовался Совет уполномоченных, вошедший в историю как Иваново-Вознесенский Совет рабочих депутатов.
Этот первый Совет рабочих депутатов возник как орган, руководящий экономической стачкой. Его первоначальная роль ограничивалась ведением переговоров с властями и фабрикантами и общим руководством экономической борьбой ивановских рабочих. Но по естественному ходу борьбы рабочего класса начавшаяся на экономической почве всеобщая стачка ивановцев очень скоро приняла политическую окраску, как это видно хотя бы из требования созыва Учредительного собрания, единогласно принятого бастующими на многотысячном митинге уже на третий день стачки, 15 мая.
Было ли Иваново-Вознесенское депутатское собрание настоящим Советом рабочих депутатов в подлинном смысле этого слова? При решении этого вопроса долгое время приходилось руководствоваться только воспоминаниями участников стачки да небольшим количеством второстепенных архивных документов. Основные документы — протоколы, несмотря на все старания, не найдены (по словам участников событий, они были увезены одним из руководителей стачки за границу и там затерялись).
В настоящее время обнаружены важные архивные документы, освещающие этот вопрос.
На первом заседании Совета рабочих депутатов Иваново-Вознесенска присутствовали старший фабричный инспектор Владимирской губернии Свирский и два его помощника. Обсуждались экономические и политические требования, предъявленные бастующими владельцам предприятий и властям.
Много говорилось на этом заседании о введении 8-часового рабочего дня. Все ораторы горячо доказывали необходимость во что бы то ни стало добиться проведения в жизнь этого требования, и только Е. Дунаев во время обсуждения этого вопроса вдруг бросил несколько слов о том, что в крайнем случае временно мы, мол, могли бы удовлетвориться и 9-часовым днем. Но это предложение встретило решительный отпор. Решение о введении 8-часового рабочего дня было принято единогласно.
На этом заседании представители фабричной инспекции, как и в первые дни забастовки, предлагали рабочим разбиться по фабрикам и предъявлять требования отдельно каждому владельцу предприятия. Это предложение и здесь встретило решительное возражение и было единогласно провалено. Решения по всем вопросам, обсуждавшимся на этом собрании, принимались единогласно, без особых споров.
Представители фабричной инспекции делали вид, что соблюдают беспристрастность третьей, незаинтересованной стороны. Но после провала их предложения разбиться по фабрикам настроение у инспекторов изменилось, как они ни старались это скрыть. Представители фабричной инспекции стали еще более нервничать после того, как Совет рабочих депутатов отказал какому-то представителю власти в просьбе напечатать срочную бумагу в одной из бастующих типографий. Просьбу эту инспекция сильно поддерживала.
На первом же заседании Совета были рассмотрены требования рабочих, которые затем были отпечатаны на гектографе социал-демократической организацией, причем вверху листа значилось: «Российская социал-демократическая рабочая партия» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Помню, когда мы подали эти требования директору нашей фабрики, он решительно отказался их принять — на том основании, что они исходят от социал-демократической партии, а не от рабочих его фабрики. У нас с ним по этому поводу возник спор. Мы настаивали на принятии требований в таком виде, а он упорно отказывался их принимать, заявляя, что партия социал-демократов незаконна и выступать от имени рабочих официально не может. Но в конце концов он вынужден был уступить и принял требования рабочих в том виде, в каком мы их ему предложили.
В первые дни заседания Совета происходили в мещанской управе, полиция им не мешала. Потом полиция потребовала представлять ей протоколы для просмотра. Совет категорически отказался. После этого заседания в помещении мещанской управы были запрещены, и Совет рабочих депутатов перенес их на берег реки Талки, где ежедневно устраивались собрания всех бастующих рабочих. В заседаниях Совета всегда активно участвовал М. В. Фрунзе.
С первых же дней возникновения Совета власти вступили с ним в переговоры по разным вопросам, относящимся к стачке, и тем самым фактически признали в Совете орган законного представительства бастующих рабочих.
В первые же дни собраний на Талке рабочие каждой фабрики и завода помимо общих требований выработали дополнительные требования частного характера, касающиеся устройства прачечных, бань и пр.
По утрам, до начала митинга, собирался городской комитет партии с партийным активом и намечал порядок дня Совета уполномоченных.
Собрания на Талке происходили ежедневно с 10 часов утра. Порядок ведения их был примерно следующий. Утром, часов в 9, собирался пленум Совета уполномоченных. Заседания пленума происходило у лесной сторожки, на небольшой лужайке, отделенной от места, общего собрания рабочих рекой Талкой, которая в этом месте делает крутой изгиб, образуя небольшой полуостровок в виде полукруглой площадки, поросшей густой зеленой травой. На пленуме обсуждались все вопросы по руководству стачкой и вырабатывался порядок дня общего собрания бастующих. Присутствовали на пленуме только члены Совета и представители партийной организации. Посторонняя публика не допускалась, за исключением случаев, когда нужно было сделать важное и срочное сообщение.
Ежедневно к концу пленума Совета уполномоченных на Талку собиралось несколько тысяч бастующих. Тогда пленум закрывался. Депутаты шли к трибуне, на место общего собрания (трибуной служила бочка), и собрание открывалось речью кого-нибудь из депутатов или партийных работников: рабочих информировали о ходе забастовки, о переговорах с хозяевами, о сношениях с властями и т. п. Дальше шло краткое обсуждение практических вопросов, касающихся текущих дел стачки, и голосовались внесенные от имени Совета предложения. А затем обычно выступал кто-нибудь из партийных работников с большой агитационной политической речью на тему о положении рабочего класса, о причинах его бесправия и экономической нужды и о путях устранения их. Ораторы рассказывали также о развитии рабочего движения у нас и за границей, о политических партиях, о профессиональных союзах, говорили и на другие темы, будившие сознание рабочих; собрание превращалось в своеобразный свободный рабочий университет. Бастующие слушали эти речи с большим вниманием, часто прерывая их возгласами одобрения и аплодисментами. За первым оратором выступал второй, третий, и собрание продолжалось до тех пор, пока слушатели не утомлялись; тогда пели революционные песни, и собрание закрывалось.
В первые же дни стачки Совет уполномоченных потребовал от властей закрыть все казенные винные лавки на все время стачки. Это требование было удовлетворено. В городе в это время наблюдался порядок, какого еще не было никогда до забастовки: не видно было пьяных, не наблюдалось ни драк, ни скандалов, ни азартных игр, которые Совет также воспретил.
Но, несмотря на большой революционный подъем, вначале в выступлениях на этих собраниях не было решительных призывов к вооруженной борьбе; большинство бастующих все еще жило иллюзией, что можно добиться чего-нибудь мирным путем.
Однажды Ф. Кукушкин (по кличке Гоголь)3 после коротенькой речи крикнул с трибуны: «Долой самодержавие!» Собрание запротестовало, и немалого труда стоило его успокоить. После этого случая нам стало особенно ясно, что бастующих нужно еще подготовлять к борьбе, воспитывать в политическом отношении и что подход к ним должен быть умелый и осторожный.
Во время митингов на Талке нередко наблюдалась случаи враждебной агитации среди бастующих; находившееся среди рабочих депутаты и члены партии, тут же вмешивать в разговоры, направленные против стачки, разоблачали врагов.
Наиболее видными и популярными депутатами являлись Е. Дунаев, Н. Грачев (секретарь Совета), М. Лакин, Д. Шорохов, Косяков, В. Морозов (Ермак), К. Макаров, Н. Жиделев, Д. Черникова, Сарамантова (Марта), П. Козлов (Толстой), Царский.
Для переговоров с фабрикантами и властями в качестве уполномоченных Совета ходили чаще всех Косяков и Грачев.
Однажды к губернатору пришли несколько человек, уполномоченных Советом рабочих депутатов для выяснения положения, создавшегося в связи с упорной неуступчивостью хозяев. Делегаты прождали губернатора долго в приемной, их никто даже не пригласил сесть.
Наконец вышел губернатор в сопровождении нескольких приближенных. Поздоровались и собрались уже приступить к деловому разговору, как вдруг раздался оглушительный раскат грома и сверкнула яркая, ослепительная молния. Губернатор и вся его свита усиленно закрестились.
— А мы, — рассказывал один из делегатов, — и глазом не моргнули, никто и не подумал креститься. Мы стоим спокойно, глядим, как они крестятся, а некоторые из нас даже не удержались от иронической улыбки. «Неужели вы не верите в бога?» — воскликнул губернатор, удивленный нашим поведением. Тогда бывший в числе делегатов тов. Косяков ответил ему, что нам, мол, бояться грозы нечего, видали всякие грозы, а вот если нам угрожает голод, то его побаиваемся — с ним мы очень хорошо знакомы и знаем, что он пострашнее всякой грозы и от него откреститься невозможно. Не отвечая Косякову, губернатор привел какую-то выдержку из басни Крылова. Тогда тов. Косяков ответил ему басней же Крылова «Свинья под дубом».
— После этого настроение начальства сильно изменилось в худшую для нас сторону, — передавал другой делегат. — Никаких частных разговоров, не имеющих прямого отношения к делу, уже больше не было. После краткого ответа губернатора, что он ничего сделать не может, что хозяева вправе уступать нам или не уступать, мы, как и всегда это случалось, ушли от начальства ни с чем.
На собраниях и в переговорах с властями особенно часто выступал рабочий Евлампий Дунаев. Он пользовался огромной популярностью среди бастующих. Говорил он простым языком, понятным широкой рабочей массе. К вопросам подходил умело и освещал их толково и понятно. Выглядел он как самый заурядный рабочий: худощавый, среднего роста, одетый всегда в синюю поношенную блузу или такого же цвета простую рубашку. Своей ясной и простой речью он внушал рабочим особое доверие; они чувствовали, что это свой человек. Власти считали Дунаева одним из видных главарей забастовки и принимали все меры к его аресту, но вследствие хорошей конспирации им это не удавалось. Однажды на общее собрание на Талке явился рабочий и рассказал, что его арестовали, приняв за Дунаева, и продержали несколько дней под арестом, пока не узнали, что Дунаев продолжает ежедневно выступать на собраниях бастующих.
* * *
17 мая хозяева через фабричную инспекцию прислали ответы на требования рабочих. Каждый хозяин отвечал отдельно, и ответов этих, заклеенных в конверты, набралось масса. В момент получения этих ответов происходило общее собрание бастующих; один из партийных работников, тов. Терентий, взяв всю эту кучу конвертов с хозяйскими ответами в охапку, поднялся на трибуну и, показывая их, сказал: «Вот сейчас мы наконец получили от хозяев ответ на наши требования. Посмотрим, что они, «кормильцы» и «благодетели» наши, нам пишут» — и объявил перерыв собрания.
Для рассмотрения хозяйских ответов на требования рабочих экстренно созвали пленум Совета. Ответы на все требования были отрицательные, если не считать согласие хозяев на отдельные ничтожные прибавки да удовлетворение ими отдельных мелких требований, касающихся бань и прачечных на фабриках О политических требованиях хозяева говорили, что направлены они не по адресу, что удовлетворение их не от них зависит...
После рассмотрения ответов хозяев было решено стачку продолжать, политические требования были посланы министру внутренних дел. Под ними подписались депутаты, точно указав свои профессии...
В конце мая к бастовавшим ивановцам примкнули рабочие Шуи (9048 человек), затем рабочие Тейкова (9127 человек). Забастовали фабрики в селе Юже (6127 человек), Гродзилове (1805 человек) и некоторые другие. В этот период в Ивановском районе насчитывалось около 70 тысяч бастующих. Все они держали связь с Ивановским Советом, получали от него советы и указания. Таким образом, Ивановский Совет фактически руководил стачечным движением всего района.
Техника в социал-демократической организации была налажена в этот момент недурно. Мне поручили снабжение типографии бумагой, краской и прочими материалами. Типография находилась на окраине города, по Большому Лежневскому тракту. Бумагу, краску и прочее я покупал в магазине Ильинского и при помощи нескольких товарищей обходными путями доставлял в типографию. В типографии ежедневно печатались бюллетени о ходе стачки, которые распространялись на общих собраниях; эти бюллетени имели большое агитационное значение...
Вопреки запрещению властей 23 мая на городской площади по постановлению Совета вновь состоялось собрание бастующих под лозунгом «Работы, хлеба!». Возвращаясь с площади на Талку, демонстранты выкинули красный флаг и пели «Смело, товарищи, в ногу...». Это была первая демонстрация с красным знаменем за все время стачки.
Владельцы предприятий исчезли из города. На фабриках остались только управляющие, директора и другая администрация, с которой рабочие и вступили в переговоры через своих депутатов. На одном из собраний на Талке по предложению Совета было решено отправиться на фабрики с требованием уплаты заработка за время стачки. Но когда рабочие депутаты явились на фабрики, администрация ответила им, что хозяев нет и никому по этому вопросу полномочий не оставлено. На многих фабриках произошли большие споры. В результате на другой же день губернатор издал приказ, в котором угрожал «принять меры против лиц, позволяющих себе угрозы и шум во время переговоров с фабричной администрацией по вопросу об уплате за время стачки».
Хозяева все же решили выдать рабочим некоторую сумму, правда очень маленькую, кажется, по одному рублю на человека. В течение стачки такие выдачи производились раза два или три.
Популярность стачки и авторитет Совета рабочих депутатов росли с каждым днем и распространялись далеко за пределы города. К нам в Совет поступали разнообразные просьбы и жалобы от рабочих ближайших городов и местечек о притеснениях со стороны хозяев. Важно отметить, что в Совет поступали жалобы и от крестьян на притеснения со стороны помещиков и различного сельского начальства. Так, например, шуйские крестьяне прислали ходоков с жалобой на незаконные действия лесничего. Другие десять ходоков крестьян просили дать указания, «как отобрать землю и земских начальников уничтожить». Обращались в Совет крестьяне Муромского и других уездов...
Нередко приезжали делегаты от рабочих из разных местностей губернии за советами и со всякого рода жалобами на хозяев. Их приглашали на заседания Совета, выслушивали, давали необходимые указания, советы, а иногда посылали с ними на место кого-нибудь из депутатов или партийных работников для организации стачки. В Совет рабочих депутатов приходили ходоки рабочих Шуи, Тейкова, Лежнева, Родников и других промышленных пунктов Ивановского района.
В буржуазных газетах («Русское слово», «Русские ведомости» и др.) много писалось тогда о событиях в «русском Манчестере», как они называли Иваново-Вознесенск. Газеты эти освещали стачку по-разному: одни, как «Русское слово» и «Русские ведомости», печатая длинные статьи о стачке, лебезили, «одобряли» выдержку, дисциплину и прочее, но не одобряли неумеренность таких требований, как требование Учредительного собрания и пр.; другие, как «Русский листок», ругались и всячески клеветали на бастующих...
Полиция продолжала внешне вести себя спокойно, но за руководителями стачки следила и исподтишка даже охотилась на них. Некоторые товарищи подверглись аресту еще в первые недели стачки, но были через некоторое время освобождены. Эти аресты озлобляли бастующих и неизменно способствовали еще большему росту классового сознания. Когда кто-нибудь из товарищей после двух- или трехнедельного ареста появлялся на трибуне, ему устраивалась восторженная встреча...
Совет поручил милиции наблюдать за порядком в городе и не допускать к работе штрейкбрехеров. В первые недели забастовки около фабрик по утрам расставлялись назначаемые Советом патрули милиции для проверки, не идет ли кто-нибудь на работу. В патруле по поручению Совета приходилось неоднократно бывать и мне. Рано утром, когда только всходило солнце, стоишь, бывало, на главной дороге, ведущей к фабрике, и смотришь, не покажется ли где штрейкбрехер. Но проходит час, другой — кругом все тихо и безлюдно. Стоят замолкшие корпуса-гиганты фабрик и заводов, расположенные по обоим берегам протекающей через город реки Уводи. Не дымят их громадные трубы, не слышно обычного шума и трескотни ткацких станков.
Много накопилось горечи в сердцах рабочих от всяческих обид и притеснений в течение десятков лет. Трудна борьба с неравными по силе врагами — капиталистами: приходится и голодать, и терпеть нужду во всем самом необходимом. Но не гнутся ивановские рабочие. Нет штрейкбрехеров, безлюдье кругом полное...
Однажды во время дежурства пришлось встретиться с полицмейстером города Иваново-Вознесенска Кожеловским, впоследствии стрелявшим в рабочих. Солнце было уже высоко, кругом обычная тишина и безлюдье. Патрульные стояли на берегу крутого оврага близ фабрики «Компании», когда по дороге из местечка Дмитриевки показался полицмейстер. Его фигуру все мы хорошо знали. Ехал он в пролетке с кучером и вооруженным охранником и направлялся к нам. Мы сделали вид, что не обращаем на него внимания. Не доезжая до нас нескольких десятков шагов, он сказал:
— Что? Сторожите, чтобы не дать желающим стать на работу? Силой заставляете бастовать? Напрасно смотрите: не пойдут фабрики! Не бойтесь, они теперь уже не завертятся! Скоро сами будете просить, чтобы их пустили, да нет уж, нет, не завертятся они! Долго не завертятся! Вот побастуйте теперь, побастуйте!
Мы ничего не ответили, делая вид, что это к нам не относится, и он уехал. Потом стало известно, что нас, рабочих, хозяева хотят «взять измором», искусственно затягивая стачку.
Время шло, а фабриканты молчали. Нужда среди бастующих росла и становилась все более невыносимой. Вначале, кроме нескольких сот рублей, собранных нами в первый день стачки, в кассе Совета ничего не было. Потом стали поступать деньги, собранные рабочими других городов и промышленных местечек. Организовали комиссию по выдаче пособий. За время стачки, насколько помню, поступило около 15 тысяч рублей. Количество нуждающихся росло, и так как всех удовлетворить было невозможно, комиссии приходилось строго отбирать особо нуждающихся в пособии. Пособия выдавались не деньгами, а чеками и талонами общества потребителей, и нуждающиеся получали пособия продуктами.
Кооператив «Единение — сила» сыграл большую положительную роль в стачке, оказывая продовольственную помощь бастующим; он был бельмом на глазу у полиции. Полиция решила помешать кооперативу; под предлогом, что бастующие рабочие, приходившие к лавочке кооператива за продуктами, якобы мешают производить торговлю, полиция направила к лавочке казаков, которые зверски избили рабочих.
«Университет» на Талке продолжал существовать. Результаты его политико-воспитательной работы сказывались все более заметно. Те самые рабочие, которые в начале стачки и слушать не хотели революционных призывов «Долой самодержавие!», «Да здравствует вооруженное восстание!» и т. д., теперь, после прохождения «первоначального курса политической грамоты», шумно аплодировали горячим политическим речам, направленным против царского самодержавия. Теперь рабочие с большим подъемом пели революционные песни.
Наиболее популярными песнями на Талке были «Нагайка», «Дубинушка», «Машинушка», «Трепов генерал»; их распевали бастующие рабочие. Вот слова «Нагайки» — песни, сложенной народом в 1905 году:
Нагайка, ты нагайка,
Тобою лишь одной
Романовская шайка
Сильна в стране родной!
На жалобы и стоны
Голодных темных масс
Один ответ у трона —
«Пороть нагайкой» нас.
Нагайкой не убита
Живая мысль у нас.
Уж скоро паразитам
Придет последний час.
Нагайки свист позорный
Забудем мы тогда,
Когда пойдем упорно
Под знаменем труда.
Однажды в связи с этой песней произошел интересный эпизод. Возвращавшаяся с собрания группа дружинников столкнулась с двумя казаками. В короткой схватке казаки были разоружены, у них были отобраны и нагайки. На следующем собрании Евлампий Дунаев запел песню «Нагайка», дирижируя настоящей казацкой нагайкой. Это вызвало общее веселье, остроты по адресу опростоволосившихся казаков и смех. В этот день «Нагайку» пели с особым воодушевлением.
Часто пели «Машинушку». Песня заканчивалась гневными пророческими словами:
Но страшись, грозный царь!
Мы не будем, как встарь,
Терпеливо сносить свое горе.
Точно в бурю волна,
Просыпаясь от сна,
Люд рабочий бушует, как море.
Твой роскошный дворец
Мы разрушим вконец!
И лишь пепел оставим от трона,
А порфиру твою мы отнимем в бою
И порежем себе на знамена!
Фабрикантов-купцов,
Твоих верных сынов,
Мы, как тучи, развеем по полю,
И на место вражды
Да суровой нужды
Установим мы братство и волю!
В этих боевых песнях революции рабочий люд черпал энергию, упорство и волю к борьбе, веру в неизбежную победу рабочего дела.
Политико-воспитательная работа парторганизации не ограничивалась дневными, открытыми митингами на берегу Талки. По вечерам, а иногда и поздно ночью устраивались для более узкого круга партийных и беспартийных активистов конспиративные собрания в лесу, у костра, где слушались доклады по политическим и общественным вопросам. На этих собраниях обычно присутствовали все партийные руководители, и в оживленном обмене мнениями незаметно проходила ночь.
Власти не могли не замечать этого. Они понимали, что на Талке в течение долгого времени ведется противоправительственная агитация. И они решили положить конец этому путем расправы со стачечниками.
2 июня было расклеено постановление губернатора, согласно которому собрания рабочих на Талке категорически воспрещались...
Власти сбросили маску «третьей стороны» в «споре» рабочих с фабрикантами и заводчиками и запрещением собраний пытались разбить нашу сплоченность и организованность.
Состоялось конспиративное собрание депутатов и партийных работников, на котором решили, несмотря на запрещение, все же собраться в обычное время на Талке. Об этом решении было устно передано бастующим. Перед собранием, утром 3 июня, дружинниками была произведена разведка леса, окружавшего место собрания бастующих; были обнаружены в разных местах в засаде большие группы казаков и драгун. Часов около 11 у опушки леса, близ лесной сторожки, на противоположной обычному месту собраний стороне Талки, собралось около трех тысяч рабочих. Все сидели на земле и ждали, когда подойдут остальные, чтобы открыть собрание. Люди продолжали прибывать.
Но вот со стороны станции показался большой отряд казаков с полицмейстером Кожеловским во главе. Собравшиеся продолжали спокойно сидеть, зорко наблюдая за движением казаков.
Казаки подъехали к небольшому мостику, перекинутому через Талку. После минутной остановки у моста они быстро двинулись через него. Переправившись через реку, казаки снова на минуту остановились. На попытку некоторых членов Совета повести переговоры полицмейстер ответил ругательствами и угрозами. Он три раза подряд крикнул: «Расходись! Расходись! Расходись!», в этот же момент скомандовал: «Казаки, вперед!» — и сам первый ринулся на толпу. За ним, пришпорив лошадей, с криком и гиканьем устремились казаки.
Люди уже были на ногах и стали отступать, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее и наконец лавиной бросились в лес по разным направлениям. Большая часть двинулась к линии железной дороги. Мы, депутаты, пробовали остановить этот стихийный поток, так как в лесу можно было не без успеха сопротивляться конным казакам. Но дикий вой, ругательства и гиканье пьяных казаков производили свое действие. По отступающим казаки дали несколько залпов из винтовок...
Я каким-то образом очутился в толпе тех, которые двигались к железнодорожным путям. С чувством огромного озлобления я вместе с другими товарищами принялся собирать камни на линии железной дороги, намереваясь организовать сопротивление шайке негодяев. Казаки продолжали стрелять по бегущим через железнодорожную насыпь, «снимая» их оттуда пулями; бегущих охватила паника, и я понял, что сделать ничего нельзя, что нужно уходить. Примкнул к группе товарищей, направлявшихся в лес, влево от железной дороги. Шли мы лесом долго, пока не добрались до сторожки, находившейся на довольно большом расстоянии от Талки.
В сторожке уже было несколько человек. Мы вошли, чтобы попросить напиться. Но находившийся в это время на дворе сторож вдруг вбежал в сторожку и схватил со стены револьвер. На сторожа в один момент набросились несколько человек и обезоружили его. Он смотрел на нас зверем. Мы вначале думали, что он принял нас за грабителей, и начали ему объяснять, кто мы, сказали, что ничего худого ему не желаем и не сделаем. Но он продолжал смотреть на нас враждебно, и мы пошли дальше. Шли опять долго лесом, пока не пришли в село Богородское. Там встретили нескольких товарищей и, немного отдохнув, направились в город... В этот же вечер разгромлено было несколько винных лавок, порвано много телефонных и телеграфных проводов. На улицах валялись вывороченные телеграфные столбы. Телеграфное и телефонное сообщение было прервано. Толпы озлобленных рабочих избивали попадавшихся им полицейских.
Было ясно, что для вооруженного выступления рабочих, доведенных до крайности зверским расстрелом, недоставало только оружия. В городе носились слухи о большом количестве убитых и раненых, и всюду слышались ругательства и угрозы по адресу виновников дикой расправы с бастующими...
Самойлов Ф. И. По следам минувшего. М.. 1954. с. 63 — 75. 77 — 78
Примечания:
1 Был убит черносотенцами в 1905 году в городе Ундоле Владимирской губернии. Прим. авт.
2 Моя тогдашняя партийная кличка. Прим. авт.
3 Впоследствии оказался провокатором. Прим. авт.