Александр Майсурян
Английский фантаст и кремлёвский мечтатель
100 лет назад, 6 октября 1920 года, состоялась встреча английского писателя-фантаста Герберта Уэллса и В.И. Ленина.
Самое, вероятно, примечательное в этой встрече — что всемирно прославленный научный фантаст счёл проект Ленина об электрификации России... слишком фантастическим. Уэллс сам об этом написал в том же году в книге «Россия во мгле»:
«Дело в том, что Ленин, который, как подлинный марксист, отвергает всех «утопистов», в конце концов сам впал в утопию, утопию электрификации. Он делает всё, от него зависящее, чтобы создать в России крупные электростанции, которые будут давать целым губерниям энергию для освещения, транспорта и промышленности. Он сказал, что в порядке опыта уже электрифицированы два района. Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населённой неграмотными крестьянами, лишенной источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасла торговля и промышленность? Такие проекты электрификации осуществляются сейчас в Голландии, они обсуждаются в Англии, и можно легко представить себе, что в этих густонаселенных странах с высокоразвитой промышленностью электрификация окажется успешной, рентабельной и вообще благотворной. Но осуществление таких проектов в России можно представить себе только с помощью сверхфантазии. В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не могу увидеть эту Россию будущего, но невысокий человек в Кремле обладает таким даром».
Книгу Уэллса, где он сурово разносил марксизм, а Ленина называл «кремлёвским мечтателем» (так озаглавлена посвящённая ему глава) неоднократно переиздавали в СССР. Всё-таки писатель разоблачал многие устоявшиеся на Западе (а теперь и в самом бывшем СССР) антисоветские мифы. Язвительно издеваясь над Марксом, Уэллс в то же время писал:
«Не коммунизм, а европейский империализм втянул эту огромную, расшатанную, обанкротившуюся империю в шестилетнюю изнурительную войну. И не коммунизм терзал эту страдающую и, быть может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами, душил её чудовищно жестокой блокадой. Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист несут гораздо большую ответственность за эти смертные муки, чем любой коммунист».
А теперь мы должны быть благодарны Уэллсу ещё и за то, что его оценки 1920 года позволяют лучше понять всю фантастическую смелость ленинского проекта электрификации России, увидеть его глазами современников. Сейчас, когда он осуществлён, он может показаться чем-то вполне приземлённым и будничным. Но в 1920 году это был проект, невероятный даже для фантаста, — наверное, примерно как если бы сегодня кто-то высказал идею пилотируемого полёта к Альфе Центавра...
«Приезжайте снова через десять лет и посмотрите, что сделано в России за это время», — сказал на прощание писателю Владимир Ильич. И Уэллс последовал этому пожеланию: в 1934 году действительно приехал в СССР и вынужден был признать, что ленинский план электрификации стал реальностью.
«Теперь, просматривая свою, написанную четырнадцать лет назад книгу, — написал он, — восстанавливая в памяти события того времени и сравнивая Ленина с другими знаменитыми людьми, которых я знал, я начинаю понимать, какой выдающейся и значительной исторической фигурой он был. Я не сторонник теории об исключительной роли «великих людей» в жизни человечества, но уж если вообще говорить о великих представителях нашего рода, то я должен признать, что Ленин был, по меньшей мере, действительно великим человеком».
Любопытно ещё одно свидетельство об этой беседе — Л. Д. Троцкого, об общем впечатлении, которое оставил у главы Советского правительства его британский собеседник: «Помню очень хорошо то впечатление, которое вынес Владимир Ильич из беседы с Уэллсом: «Ну и мещанин! Ну и филистер!!» — повторял он, приподымая над столом обе руки, смеясь и вздыхая тем смехом и тем вздохом, какие у него характеризовали некоторый внутренний стыд за другого человека. «Ах, какой филистер», — повторял он, заново переживая свою беседу. Этот наш разговор происходил перед открытием заседания Политбюро и ограничился, в сущности, повторением только что приведённой краткой характеристики Уэллса. Но и этого было за глаза достаточно».
Ну и, наконец, наиболее глубокая и нетривиальная мысль Ленина, которую нам подарила эта беседа. Британец записал в своей книжке (за что Уэллсу, несмотря на всё его фабианство, отдельное спасибо): «Ленин сказал, что, читая роман «Машина времени», он понял, что все человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдёт «земного предела». Если мы сможем установить межпланетные связи, придется пересмотреть все наши философские, социальные и моральные представления; в этом случае технический потенциал, став безграничным, положит конец насилию как средству и методу прогресса».
Могут спросить: ну, и каким же образом космические полёты и «межпланетные связи» могут заставить «пересмотреть все (!) наши философские, социальные и моральные (!) представления»? Где имение, и где наводнение? И почему обязательно «все»? И при чём тут насилие? Человеку, всю жизнь живущему в плотном, непроницаемом коконе из привычных «философских (чаще — религиозных), социальных и моральных представлений», трудно, даже невозможно поверить, что всё это — лишь временная историческая оболочка известных классовых интересов и производственных отношений. И вечности и неизменности в ней — ничуть не больше, чем в коконе обыкновенной гусеницы, который будет сброшен в свой черёд. А главное, что происходит внутри — это развитие «технического потенциала» человечества, который находит себе оболочку в подходящих классовых, «философских, социальных и моральных представлениях». Но когда он перерастает их — оболочка лопается по швам и разлетается вдребезги...
https://maysuryan.livejournal.com/1194741.html