Кедров М. С.
Родительская категория: Статьи
Просмотров: 6524

HTML clipboard

1. ПЕРВАЯ ДЕЛОВАЯ СВЯЗЬ

Первые деловые отношения с Владимиром Ильичем возникли у меня при следующих обстоятельствах.

Имея намерение в 1907 году издать «Календарь для всех», издательство «Зерно», которое я возглавлял, обратилось к Владимиру Ильичу с просьбой дать статью для «Календаря», причем послало ему проспект и список участников (тт. Батурин, Ольминский, Рожков и др.). В ответ на обращение В. И. Ленин прислал небольшую статью, специально написанную для «Календаря», «Международный социалистический конгресс в, Штутгарте», статью, к слову сказать, долгое время остававшуюся малоизвестной и вошедшую лишь в XX том Собрания сочинений \

Присланная статья, по сравнению с другой статьей, под тем же названием напечатанной в «Пролетарии», как предназначенная для читателя-массовика, отличалась большей популярностью и давала характеристику не только Штутгартского конгресса, но и всех предшествующих конгрессов.

Календарь представлял из себя, как и следовало ожидать, форменную нелегальщину. В первый же день представления его в цензуру он был запрещен к распространению и подлежал конфискации. Впрочем, явившейся для наложения ареста полиции удалось захватить всего несколько десятков экземпляров, предупредительно оставленных нами  ей на съедение.

Вся же масса календаря, 60 тысяч экземпляров, давно уже гуляла по фабрикам и заводам, по казармам и крейсерам.

Можно с уверенностью сказать, что ни одна статья тов. Ленина не имела такого широкого распространения вплоть до 1917 года.

Первый удачный опыт с легальным изданием нелегальной литературы в этот период уже разошедшейся вовсю реакции укрепил уверенность в возможности издания и распространения большевистской литературы, и был намечен к изданию ряд популярных брошюр, как, например, «Донское казачество прежде и теперь», «Казна и народ», «Откуда смута» и т. д., а также капитальные издания, и в первую очередь Собрание сочинений Владимира Ильича в 2 томах под названием «За 12 лет», в противовес незадолго перед тем вышедшему в свет сочинению Плеханова «За 20 лет».

В то время моими ближайшими сотрудниками были тт. Подвойский Н. И., Данилов С. С, Ангарский Н. С.

Последнему было поручено ехать в Финляндию, где тогда еще проживал Владимир Ильич, получить согласие на издание и договориться об условиях.

Ангарский вернулся с положительным результатом. Все мы ликовали. Будем переиздавать статьи Ленина, большинство которых видело свет только на страницах зарубежной «Искры», «Зари», «Пролетария».

О материальной стороне разговора почти не поднималось. Со стороны Владимира Ильича не было возражений ни относительно тиража —3000 экземпляров, ни по поводу цены книги — подписная цена за 2 тома 4 рубля,— ни в вопросе о гонораре —60 рублей за печатный лист в 40 тысяч букв за перепечатанные статьи и 100 рублей с листа за вновь написанные..

Объявлена подписка. Подыскивался фиктивный редактор-издатель на случай конфискации и привлечения к ответственности.

Подписка шла туго. Ко времени выхода I тома число подписчиков не превышало 200.

В I том «За 12 лет» вошли знаменитые статьи «Что делать?», «Шаг вперед, два шага назад», «Две тактики...» и др., переиздававшиеся без малейших сокращений. Поэтому немудрено, что вскоре после выхода из печати «За 12 лет» было конфисковано и вынесено постановление о привлечении к ответственности издателя.

Незадолго до того один товарищ изъявил желание принять на себя ответственность за издание. Его условия — 30 рублей в месяц со дня привлечения к судебной ответственности и, кроме того, в случае лишения свободы, единовременное пособие в 100 рублей. Условия были приняты, и он был отмечен в книге типографии как заказчик и издатель сочинений Вл. Ильина.

Но вот, когда следователь по особо важным делам Петербургского окружного суда вызвал этого товарища в свою камеру, начал снимать с него допрос и собирался предъявить ему обвинение по 129-й статье Уголовного Уложения, каравшей лишением всех прав состояния и ссылкой на поселение, тот сдрейфил и заявил, что первоначально, действительно, намеревался принять участие в издании, но затем одумался, и запись в книге произведена без его ведома и согласия...

Раз издатель не находился, ответственность ложилась на распространителя, и следователь взялся за нас. Месяцев шесть тянулось следствие; когда наступил момент, чтобы засадить меня по 129-й статье, то оказалось, что я сижу в Доме предварительного заключения и что излишне судить меня по 129-й статье, когда налицо уже 102-я статья, сулившая каторжные работы.

Тотчас после объявления «За 12 лет» запрещенной книгой пришлось все издание перевезти на нелегальный склад и продавать ее с большой острасткой. Распространение почти прекратилось. Книготорговцы боялись принимать ее даже на комиссию, публикаций тоже нельзя было делать. Высылалась она только единичным заказчикам.

Чтобы обезопасить II том сочинений Владимира Ильича от конфискации, издательство «Зерно» решило разбить его на две части. В первую часть II тома включить все легальные статьи, во вторую часть — статьи из нелегальных изданий и написанные после 1905 года, которых, несомненно, ожидала участь первого тома.

В тех же целях решено отказаться для второго тома от общего названия «За 12 лет».

В начале 1908 года вышла из печати 1-я часть II тома под заглавием «В л. Ильи н. Аграрный вопрос. Ч. I». Главное содержание этой книги составили «Экономические этюды и статьи», изданные под таким названием в конце девяностых годов.

Несмотря на небольшой тираж (3000 экз.) и на отсутствие запрещения цензурой, эта книга имела слабый спрос, и до 1917 года разошлась едва ли половина издания.

2-я часть II тома благодаря случайности испытала участь многих знаменитых книг, преданных сожжению «святой» инквизицией.

Вот как это случилось.

Набиралась и печаталась эта книга в «Русской скоропечатне», Екатерининский канал, 94. Корректура доставлялась в изд. «Зерно». После разгрома охранкой издательства здесь была устроена засада, и, по-видимому, таким путем попали в руки жандармов отдельные корректурные оттиски, принесенные на просмотр, а по ним и вся рукопись Владимира Ильича. Впрочем, не исключена возможность, что провал книги произошел не без участия шпиков, которые под видом типографских служащих были понасажены в то время во все типографии.

Как бы то ни было, рукопись Владимира Ильича, содержавшая в себе только что написанную обширную статью «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905—1907 годов», которой предшествовали в хронологическом порядке несколько статей более раннего периода, лежала на столе у жандармского ротмистра, когда меня ввели к нему на допрос. Тут же лежали оттиски одного-двух листов этой книги.

Придвинув ко мне объемистую рукопись, написанную убористым шрифтом на листах большого формата, жандарм спросил, не я ли издатель вот этой книги.

Бегло просмотрев, я ответил утвердительно и выразил возмущение, что книга научного содержания, явно не предназначенная для широкого читателя и к тому же в наборе, задерживается печатанием. По-видимому, делается это умышленно, чтобы разорить издательство.

Ротмистр обиделся... Он отводит приписываемые ему низменные побуждения. Означенная рукопись является явно преступной... В подтверждение своих слов жандарм нагнулся к рукописи и, перелистав несколько страниц, ткнул пальцем на несколько строк в примечании, подчеркнутых жирным синим карандашом.

— Вот прочтите!

То была переписанная от руки статья из нелегального журнала «Заря» «Аграрная программа русской социал-демократии», написанная в 1902 году.

Подчеркнуто было следующее место (цитирую из Собр. сочинений Ленина, т. IX, с. 281).

...«Мы говорим: «создать», ибо старые русские революционеры никогда не обращали серьезного внимания на вопрос о республике...

(особенно жирно подчеркнуто слово «республика». М. К.)... На нашу долю (если не говорить о давно забытых республиканских идеях декабристов), на долю социал-демократов, выпало распространить требование республики в массе и создать республиканскую традицию среди русских революционеров»1. •

Я перелистывал рукопись. Еще кое-где нашел отмеченные карандашом отдельные места, испугавшие жандармов, но все пометки относились лишь к первым статьям, расположенным в хронологическом порядке, на основной же статье тома следы жандармского сыска отсутствовали. По-видимому, жандармы с уловлением нескольких страшных слов приостановили дальнейшие поиски, считая свою миссию законченной, и возбудили ходатайство об уничтожении зловредной рукописи.

Уничтожена была рукопись, насколько помню, определением Спб. Судебной палаты в 1908 году; черновик, однако, сохранился у Владимира Ильича. Книга появилась в печати только в 1917 году.

Когда после отбытия почти трехлетнего одиночного заключения в крепости я в 1911 году вышел на свободу, тотчас же приступил к ликвидации громадных книжных запасов, и в первую очередь нелегальных.

«За 12 лет» предложил Петербургскому комитету нашей партии безвозмездно, но получил ответ, что распространить ее комитет не имеет возможности. Часть конфискованной литературы вынужден был продать на бумагу, так как никто не решался принять ее на хранение. Большую часть революционной литературы, состоявшую из изданий «Донской речи», «Молота», «Колокола», «Зерна» и др., также «Аграрный вопрос» и небольшое количество «За 12 лет» удалось сложить на склад писчебумажной фабрики «Сокол» (к Н. Н. Вельскому), где она благополучно дождалась Февральской революции.

В марте или апреле 1917 года, когда в революционной литературе ощущался форменный голод, всю эту литературу, в том числе и сочинения Владимира Ильича, я передал в распоряжение ЦК нашей партии и ее военной организации, причем книги Ильича были расхватаны в течение 2—3 недель, и в таком количестве, в каком они едва разошлись в предшествующие десять лет.

 

2. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

С Владимиром Ильичем я впервые встретился в Швейцарии, в Берне, если не ошибаюсь, в 1913 году. Владимир Ильич пришел на концерт, устроенный кассой взаимопомощи русского студенчества, где я участвовал в качестве пианиста.

— А хорошо вы играете. Я и не предполагал в вас таких талантов,— сказал Владимир Ильич с добродушной усмешкой, когда товарищ Шкловский знакомил меня с ним.

Мы сидели за небольшим столиком в буфете. Разговор коснулся периода издательства. Ильич спрашивал о судьбе издательства и последней рукописи его, попавшей к жандармам, также о том, с кем из товарищей я сидел в тюрьме.

Я рассказал все, что выше описано, сообщил также, что разгром издательства произошел не без участия провокатора, некоего Михаила Львовича Шнеерсона, работавшего сперва наборщиком в заграничной «Искре», а впоследствии в Петрограде управляющим типографией Безобразова.

Начались танцы. Ильичу было скучно, и вскоре он ушел. Прощаясь, сказал: «Как-нибудь зайду к вам... музыку послушать».

Действительно, через несколько дней Ильич пришел; Настолько просто и по-товарищески держал себя, что через какие-нибудь полчаса ребята мои уже обступили его со своими игрушками и делами, а взрослые готовы были поведать ему самые сокровенные тайны.

Среди взрослых жили у нас старуха-тетка и двоюродная сестра, которая в то время ухитрялась примирять учение коммунизма с верой в бога. Ильич над таким странным сочетанием долго и добродушно смеялся.

— Вот понять не могу,— говорил Ильич,— совершенно непостижимо, чтобы интеллигентный человек, да еще кончивший университет, смог проповедовать такую нелепость.

Тетушка, человек старых взглядов, и та была всецело на стороне Владимира Ильича, очаровавшего ее своим умом и простотой.

Помню также, как мой 9-летний сынишка вмешался в разговор и задал какой-то очень мудреный вопрос. Владимир Ильич погладил его по голове и, улыбаясь, процитировал в ответ некрасовский стих:

Вырастешь, Саша, узнаешь — Все расскажу тебе сам: Где научился я пенью, С кем и когда я певал...

В этот вечер мне пришлось много играть. Больше всего нравилась Ильичу музыка Бетховена. Его сонаты «Патетическая» и de moll, его увертюры «Кориолан» и «Эгмонт». Но комментарии к музыке, которые не совсем удачно мною делались, вызывали иронические замечания со стороны незабываемого слушателя: «Только без комментариев».

С большой охотой слушал Ильич также некоторые произведения Шуберта—Листа («Лесной царь», «Приют»), прелюдии Шопена, но не нравилась ему чисто виртуозная музыка и вовсе не выносил слащавых «Песен без слов» Мендельсона.

«Замечательно играет!» — отзывался Ильич о моей игре и рекомендовал Надежде Константиновне обязательно послушать мою игру.

Думаю, не в моей игре, которая не заключала в себе ничего особенного, а в самом Владимире Ильиче и его настроении лежала разгадка.

Всецело занятый партийным строительством и научной работой, Владимир Ильич не имел ни времени, ни желания, ни соответствующего настроения к восприятию музыки.

В описываемый период Владимир Ильич приехал в Берн на побывку, и обстановка, в которой он находился, тяжелая болезнь и предстоявшая операция Надежды Константиновны, также жизнь в гостях отвлекали его от обычных напряженных занятий и позволяли ему послушать музыку и оценить величие бетховенских творений.

Еще несколько раз Владимир Ильич заходил к нам слушать музыку. В последний раз, вероятно в праздничный день, Ильич пришел с Корнблюмом. Он был в хорошем настроении и много острил. Просил сыграть те же сонаты и увертюры, которые я уже не раз ему играл.

Сидел он на балкончике, откуда открывался чудеснейший вид на белоснежные вершины Оберлянда: Юнгфрау, Эйгер, Глетчер...

После того не пришлось мне больше играть Владимиру Ильичу.

Правда, в конце 1918 года и в начале 1919 года, когда я был с докладом у Владимира Ильича, он спросил:

—   А вы продолжаете заниматься музыкой?

На мой ответ: «Немного, да и то после часу ночи» — заметил:

—   Хотелось бы мне вас послушать.

Разумеется, это было только добрым словом, но словом, врезавшимся в память на всю жизнь.

 

3. ЛЕНИН И ПЛЕХАНОВ

Событие, о котором я хочу рассказать, имело место в августе 1914 года, т. е. вскоре после возникновения империалистической войны.

В Лозанну, куда я в то время перебрался на жительство, приезжал из Женевы Плеханов, чтобы в тесном кругу своих единомышленников сделать доклад о войне.

Надо ли говорить, что доклад представлял исключительный интерес, и особенно потому, что было уже широко известно, что в вопросе о войне Плеханов, как и большинство вождей II Интернационала, занял предательскую позицию.

Несмотря на то что я принадлежал к большевистской группе и с меньшевиками никогда ничего общего не имел, все же на этот доклад мне удалось попасть через одну плехановку, некую Кобецкую.

Почти все русские доклады происходили в Народном доме (Maison du peuple), небольшом и довольно невзрачном помещении. Это же помещение было арендовано и для доклада Плеханова.

К назначенному времени народу собралось довольно много.

В воротах Народного дома я встретил Владимира Ильича, беседующего с группой товарищей. Владимир Ильич, знакомя меня с товарищем Инессой (Арманд), сказал: «Вы, кажется, оба москвичи, знакомьтесь». Также с товарищем Крыленко, известным тогда больше по кличке Абрам.

Помню, товарищ Абрам убеждал стоявшего тут же Н. И. Бухарина ехать вместе с ним в Кларан сразиться с философом М. Шварцем.

Я прошел в зал и занял место в одном из последних рядов, недалеко от входа.

Время шло, а Плеханова не было.

Тут и там среди присутствующих начинали проскальзывать иронические нотки: «Не приедет! Не решится!»

Среди устроителей заметно некоторое волнение...

Обещал, обязательно приедет... Вероятно, поезд запоздал»...

Действительно, немного спустя по залу разнеслась волнующая весть: «Приехал, приехал... Идет сюда!»

Плеханов, окруженный целой свитой приверженцев и почитателей, медленно прошел через зал к трибуне. Он успел уже заметить, что вместо тесного круга товарищей в 10—15 человек, для которых приглашали его устроить собеседование, собралась чуть ли не вся русская колония.

Впрочем, такое обстоятельство мало смутило его.

Начал доклад с экскурсии в гоголевские «Мертвые души».

«Ваше почтенное собрание,— с ехидной улыбкой и точно любуясь собой, говорил он,— напомнило мне происшествие, имевшее место с Чичиковым, который, путешествуя в гости к Манилову, спрашивал проезжавших мужиков: далеко ли тут деревня Заманиловка?

И получал ответ: «Маниловка, может быть, а не Заманиловка? Заманиловки никакой нет...»

Вот и мне хочется задать вам тот же самый вопрос».

В начале доклада я, повернувшись в сторону, заметил Владимира Ильича, который сидел, пригнувшись, будто прячась за моей спиной. Приход его, видимо, не обратил на себя внимания.

— Сидите прямо, не оборачивайтесь,— довольно строго сказал мне Ильич.

Он не хотел смущать своим присутствием Плеханова и стеснять его открыто высказывать свои социал-шовинистические взгляды.

Успех Плеханов имел большой, и немудрено, так как среди разношерстной публики большинство составляли интеллигенты и буржуа, приехавшие из Кларана, Монтре, которым льстила основная мысль Плеханова о спасении при помощи русских казаков и свободных республиканских войск Франции западноевропейской цивилизации, попираемой германским фельдфебельским сапогом.

Кстати сказать, первой части речи, в которой Плеханов обличал предательство германской социал-демократии и ее вождей, усиленно аплодировал и сам Ильич.

Но вот Плеханов окончил свой доклад, и не успели смолкнуть бурные аплодисменты, как Владимир Ильич вскочил со стула и попросил слово.

Какое впечатление произвело на Плеханова неожиданное появление Ленина, который жил в то время в Цюрихе, судить не берусь.

Теперь он с большим правом смог жаловаться на заманиловку.

В пламенной, бичующей речи Ленин разоблачил непоследовательность и фальшь плехановской точки зрения, забвение им самых элементарных марксистских истин...

Плеханов вполне правильно критиковал германских социалистов, говорил Ильич, за их поддержку кайзера и войны, но защищать подобные же действия французских патриотов, оправдывать участие их в правительстве, принимать всерьез мошеннические выдумки о нападающей и обороняющейся стороне — недостойно революционного марксиста. Ведь начавшаяся война не являлась неожиданной, даже срок был предсказан, когда именно она вспыхнет.

Нет, честный социалист не последует совету Плеханова... Он в первую очередь будет обличать оппортунистов своей страны, бороться со своим правительством... Так поступает в Германии Либкнехт, так поступил социалистический депутат в сербской скупщине, один из всех открыто голосовавший против военных кредитов.

По мере того как говорил Ильич, поведение социалистического большинства во всех странах раскрывалось во всей своей гнусности... II Интернационал умер и никогда больше не возродится.

Ленин кончил. Казалось, каждый сознательный социалист должен признать правоту Ильича, так неотразимы и ясны были его доводы. Но собрание было оскорблено и возмущено в своем патриотическом дурмане. Раздались редкие, единичные хлопки. То было начало периода, когда Ильич с маленькой группой своих единомышленников был,, казалось, изолирован от всего остального мира.

Здесь нелишне провести маленькую параллель между докладами Плеханова и Ленина. Доклады первого обычно обставлялись большой помпой, собирали полные аудитории, публика ломилась, дорого платила за билеты; масса расфуфыренных дам с птичьими гнездами на голове были завсегдатаями собраний, где выступал Г. В. Плеханов.

Доклады Ленина посещала, прежде всего, партийная, рабочая и студенческая беднота, у которой не было даже десятка су, чтобы заплатить за билет. Расходы по устройству не всегда оплачивались.

Вскоре после «блестящего» доклада Плеханова состоялся и доклад Владимира Ильича.

Благодаря объявлению, что вход бесплатный, публика пришла в достаточном числе.

В своем докладе Ленин вскрыл причины и сущность империалистской войны и, ссылаясь на пример Парижской коммуны, вновь провозгласил бессмертный лозунг, затоптанный в грязь социал-предателями, о превращении империалистской войны в войну гражданскую. Лозунг, к слову сказать, вызвавший ожесточенные нападки не только социал-патриотов, но и интернационалистов «Нашего слова», к каковым принадлежали тогда Троцкий, Раковский, Мартов и др.

Великое в жизни зачастую переплетается с мелочами. И одна мелочь, связанная с этим историческим докладом, запомнилась мне.

В перерыве доклада председатель собрания товарищ Ривлин обратился к присутствовавшим с маленькой речью.

«Товарищи, вы все знаете,— говорил он,— как дорого по нынешним временам обходится устройство докладов. Разрешение, помещение, освещение — все стоит деньги. Сейчас будет пущена по рядам шляпа, смотрите же, будьте щедры, кладите больше, возможно больше».

Ильич сидел рядом на трибуне, низко наклонив голову, и нервно поглаживал обеими ладонями свою лысину.

После доклада мы возвращались домой вместе с Ильичем. Поднимаясь в гору Шайи, Ильич спросил меня: «Скажите, вы сразу же разглядели истинные причины войны и составили определенное к ней отношение?»

Я не скрыл, что первую неделю во мне жили сомнения, но что я быстро разрешил их и теперь всецело и бесповоротно разделяю точку зрения Ильича. Ильич кивнул головой... Он и без того видел мысли и чувства каждого из нас...

Пролетарская революция. 1927. № 1. С. 36—46

КЕДРОВ МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ (1878—1941) — государственный и военный деятель. Член партии с 1901 г. В 1905—1908 гг.— член Костромского большевистского комитета, вел партийную работу в Твери. Был агентом ЦК по распространению революционной литературы. В 1906 г. организовал книжное издательство «Зерно», издававшее и нелегальную литературу, в частности произведения В. И. Ленина. Неоднократно подвергался арестам, сидел в тюрьмах. С 1912 по 1916 г. жил в эмиграции. После Февральской революции — член Военной организации при ЦК РСДРП (б) и Всероссийского бюро большевистских военных организаций, один из редакторов газеты «Солдатская правда». После Октябрьской социалистической революции — на ответственных военных постах. С 1924 г.— на руководящей работе в ВСНХ, Наркомздраве, Верховном суде СССР и Госплане РСФСР. Необоснованно репрессирован; реабилитирован посмертно и восстановлен в партии.