Гордиенко И.М.
Родительская категория: Статьи
Просмотров: 6353

Гордиенко Илья Митрофанович

ИЗ БОЕВОГО ПРОШЛОГО (1914-1918 гг.)

(отрывки)

Делегация рабочих на фронте

Исходя из решений ЦК и ПК от 8 марта 1917 г. о посылке рабочих делегаций с подарками на фронт, Выборгский районный Совет развернул большую кампанию среди рабочих по сбору средств и выборам делегатов. Рабочие отнеслись к этому с большим одобрением. На заводе «Людвиг Нобель» на общем собрании рабочих были избраны делегаты на фронт в составе трех человек, среди них был и я. Но эта тройка не была утверждена военной комиссией Государственной думы и исполнительным комитетом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, и нам было отказано в визе на право выезда с подарками на фронт. Отказ мотивировался также и тем, что делегация по своему составу однопартийная — все большевики.

Мы обратились к рабочим. Немедленно было созвано заводское собрание.

— Товарищи, нас не пускают на фронт к нашим товарищам по борьбе и нужде — солдатам,— говорили мы.

— Почему? — раздались со всех сторон возмущенные голоса.

— Только потому, что мы большевики.

— Позор!

— Да, товарищи! Это позор, что в стране, где всего несколько дней назад был свергнут самодержавный строй, волеизъявление рабочих игнорируется. Но это позор и наш с вами, потому что мы вручили нашу революционную волю Петроградскому Совету, а его депутаты оказались недостойными того доверия, которое мы им оказали. На митинге 3 марта рабочими нашего района была принята резолюция, в которой говорилось, что «Временное правительство не является действительным выразителем народных интересов; недопустимо давать ему власть над восставшей страной хотя бы на время; недопустимо поручать ему созыв Учредительного собрания, которое должно быть созвано в условиях безусловной свободы».

И дальше: «Совет Рабочих и Солдатских Депутатов должен немедленно устранить это Временное правительство либеральной буржуазии и объявить себя Временным революционным правительством».

Меньшевики же, засевшие в Петроградском Совете, идут на поводу у буржуазного Временного правительства, в результате рабочие не властны осуществлять своих мероприятий. На этом собрании раздавались голоса о том, чтобы потребовать от Совета изменения его поведения, что Совет должен диктовать свою волю Временному правительству, что те люди, которые сидят в Советах, на это неспособны и их надо заменить.

Собрание закончилось тем, что рабочие осудили действия Временного правительства и нерешительность Петроградского Совета в отношении посылки нашей делегации на фронт, но, чтобы не задержать отправку делегации, состав ее был пересмотрен. В состав делегации вошли: от большевиков — я, от меньшевиков — руководитель меньшевистской группы на заводе Фрейман, от беспартийных — инженер Ицкевич и от эсеров — представитель рабочих завода «Промет» Коньков. В этом составе мы и начали подготовку к выезду.

С большим трудом, но мы достали все, что нужно, запаковали в ящики и, напутствуемые добрыми пожеланиями рабочих, тронулись в далекий путь — в 95-й пехотный Красноярский полк. В этом полку некоторое время служил прапорщиком член нашей делегации инженер Ицкевич, отозванный заводоуправлением на производство. На общем собрании рабочих он назвал этот полк, и рабочие решили направить туда свою делегацию. Им было все равно, солдатам какого полка попадут их скромные подарки. Главное было в том, чтобы установить братскую связь с солдатами.

Мы, делегаты, условились не вести между собой в дороге политических дискуссий, но скоро это условие сами же нарушили.

Ехали мы очень медленно. Подолгу стояли на станциях и полустанках, забитых солдатами, беженцами, разными дельцами. И люди всюду спорили, шумели, волновались. Иногда эти споры кончались кулачным боем. Главной темой споров были война, мир, земля, хлеб, восьмичасовой рабочий день. Мы, конечно, не могли остаться немыми свидетелями всех этих споров и активно вмешивались в них.

Поезд останавливался не только на станциях, полустанках и разъездах, но зачастую и среди пути. И тогда пассажиры вооружались пилами и топорами, по указанию машиниста и кочегара паровоза валили деревья, пилили, рубили, загружали дровами тендер и ехали дальше. Сырые дрова пищали, скрипели, дымили больше, чем горели. Машинист и кочегар ругали и проклинали все на свете.

Но как бы там ни было, а мы наконец приехали. Теплушку с нашими подарками отцепили и в полк послали телеграмму с сообщением о нашем прибытии. Это было в Галиции. В ожидании машин мы решили познакомиться с местными достопримечательностями.

Здесь находился старинный мужской монастырь. Монахов в нем не было. От военных действий он почти не пострадал. Мы зашли. Полумрак, покой, тишина. Я остановился у образа с изображением молодого инока с большими распущенными крыльями за плечами. Старик сторож рассказал мне сложенную о нем легенду: «Давно это было. Враги обложили монастырь, измором решили взять его. Проходит месяц, другой, а осада все стоит. Хлеб, вода у осажденных на исходе. Люди от истощения, жажды и болезни умирают, а этот человек в ту пору иноком был при монастыре. Он ходил и всех утешал: «Не падайте духом, бог нас не забудет». А сам все молится и молится и в молитве говорит: «Господи! Дай ты мне крылья, помчусь я за подмогой». И не успел он это произнести, как у него за плечами появились крылья. Взмахнул ими инок и полетел над вражьим станом к воеводе. Тот пришел с войском и наголову разбил басурманов».

— Одним словом, летчик, герой,— улыбаясь, говорю я. А старик немного обиженно говорит:

— Я так по-стариковски понимаю. Надо, чтобы у человека вера была в доброе дело и чтобы он, значит, крепко держался этой веры и никак не отступал бы от нее и других, которые слабее телом и духом, поддерживал в беде, тогда у него крылья вырастут, обязательно вырастут. Вот у вас, говорят, царя с престола прогнали, а уж какая у него силища была. И слуг и войск несметное число, и прогнали, а почему? Потому что вера в это была и от нее не отступали. У вас, тоже говорят, есть такой человек — силища в нем невиданная, в пору Илье Муромцу. И веру в свое дело имеет большую.

— Верно, дедушка, верно ты говоришь, есть у нас такой человек. Владимиром Ильичем Лениным его величают. Вера в нем очень большая.

— А как же, без веры нельзя, вера первое дело.

На прощание я подарил старику на память кисет с табаком, бисером вышитый.

— Спасибо! Вот спасибо, вовек не забуду и внукам скажу, чтоб, значит, помнили, что у русских людей есть большая и крепкая вера и что они своего достигнут.

Машины, загруженные ящиками с подарками, несут нас вглубь Галиции по гладкой синевато-белой, вдаль убегающей шоссейной дороге.

На пути в полк заехали в штаб дивизии. Нас встретил начальник дивизии в окружении штабных офицеров. Пожал руки, познакомил со своими подчиненными.

— Вы удачно приехали. 95-й полк находится как раз на отдыхе. А теперь пошли в столовую обедать,— сказал он.

За обедом начальник дивизии угостил нас и господ офицеров хорошим вином. Завязалась оживленная беседа все по тем же злободневным вопросам, поставленным в порядок дня, но не разрешенным революцией. Господам офицерам не нравится, что рабочие явочным порядком перешли на восьмичасовой рабочий день; по их мнению, с этим делом можно было подождать до конца войны. Не нравилось им и то, что крестьяне самовольно захватывают помещичью землю, не ожидая созыва учредительного собрания. Войну надо продолжать, а анархистские элементы разлагают солдат, разрушают дисциплину, организуют братание с немецкими солдатами. Это к добру не приведет, надо ликвидировать двоевластие в стране. Нигде, никогда во время революции не создавались Советы, но всегда и везде создавались временные революционные правительства. Так разглагольствовали командир дивизии и его свита.

— Стало быть, Советы надо ликвидировать?! — спросил я и добавил: — Это не выйдет, и ссылка ваша на историю неправильна. Вспомните Советы в 1905 году.

Меньшевик Фрейман поспешил вмешаться в разговор. Я не препятствовал ему и только в виде реплик давал понять господам офицерам, что у рабочего класса на все обсуждаемые здесь вопросы есть другая точка зрения — точка зрения большевиков. Меня поддерживал инженер Ицкевич. Когда мы вышли из столовой, ко мне подошел плотно подпоясанный с круглым розовым лицом, с широко открытыми глазами штабс-капитан и взял меня под руку.

— Вы мой враг,— сказал он,— но вы мне больше нравитесь, чем этот белобрысый ваш товарищ. У вас все просто, ясно и открыто и, главное, честно. А он врет и все замазывает. Я помещик. В Курской губернии у меня имение, и я ни одного клочка земли крестьянам не отдам, даже за выкуп не отдам. И не думайте, что я один такой, нет, мы, помещики, все такие. И Родзянко такой, и князь Львов такой. Вы, рабочие, к фабрикам и заводам руки протягиваете, а капиталисты не дадут их вам, так же как мы, помещики, крестьянам землю не дадим.

— Значит, гражданская война, и нам ее не избежать,— сказал я.— Как масло с водой не смешаешь, так и рабочих и крестьян нельзя помирить с помещиками и капиталистами. Вот почему у нас и двоевластие: кто — кого.

— Да,— согласился штабс-капитан.— Сегодня мы с вами пока хитрим. Хотим друг друга перехитрить, но историю не перехитришь. Столкновение между нами неизбежно, и, кто знает, может быть, мы с вами еще встретимся, но уже заклятыми смертельными врагами.

Полк встретил нас на покрытой снегом небольшой лесной поляне. Командир полка скомандовал: «Смирно!» Дежурный по полку отрапортовал нам, что полк находится на отдыхе и что он рад видеть у себя дорогих гостей. Мы забрались на наскоро сколоченную трибуну, поздоровались с солдатами и передали им приветствие от рабочих, служащих и инженеров завода. Мне предоставили слово. Я коротко обрисовал внутреннее и международное положение нашей страны и рассказал о том, что делается у нас в Петрограде, в частности в Выборгском районе.

— Выход из положения, в котором мы сейчас находимся,— это ликвидация двоевластия в стране,— сказал я,— а для этого нужно изменить состав Совета рабочих и солдатских депутатов, отозвать оттуда соглашателей и послать крепких, стойких большевиков. Рабочим и солдатам,— продолжал я,— следует теснее сплотиться вокруг партии большевиков и ее вождя — Ленина, тогда все вопросы будут разрешены так, как это надо рабочим и крестьянам, а не так, как этого хотят помещики и капиталисты.

Фрейман и Коньков мне не мешали, своими коротенькими выступлениями они лишь сглаживали остроту вопроса, намекнув, что у меньшевиков и эсеров другая точка зрения по затронутым в моем сообщении вопросам. И так у нас как-то само собой установилось, что, когда беседа шла с господами офицерами, инициатива была в руках Фреймана и Конькова, а когда с солдатами — инициатива переходила ко мне.

От господ офицеров нас приветствовал поручик, от солдат — младший унтер-офицер, председатель солдатского комитета, бывший рабочий.

Мы передали наши подарки по ротам согласно номерам, написанным на ящиках. Вместе с солдатами прокричали «ура», провозгласили здравицу революции и союзу рабочего класса с революционной армией. Солдаты разошлись по землянкам, искусно замаскированным между деревьями.

В полку мы оставались еще несколько дней. Все беседы с солдатами сводились по существу к одному: мир, земля. С этого начиналась каждая беседа, этим она и. кончалась. Солдаты требовали прекращения войны и немедленного захвата помещичьих земель. Ждать Учредительного собрания нечего. Хватит, ждали. Одобряли они и то, что рабочие ввели у себя восьмичасовой рабочий день. «Это хорошо, за это и боролись»,— говорили солдаты.

Я разъяснял солдатам позицию большевиков в этих вопросах. Ицкевич меня поддерживал. Фрейман и Коньков отмалчивались.

Через несколько дней мы тронулись в обратный путь. Ехали так же медленно и с такими же длительными остановками, шумными политическими спорами, как и сюда.

Подъезжая к Петрограду, мы узнали о приезде В. И. Ленина и о той грандиозной встрече, которую питерские рабочие и войска гарнизона устроили ему на площади Финляндского вокзала. Но эти отрывочные сведения меня не удовлетворяли, и я с вокзала, только на одну минуту забежав домой, отправился в райком партии. Там было большое оживление, какая-то праздничная приподнятость.

— Ленин приехал! Слышал? — встретили меня вопросом товарищи.— Жаль, что ты не был при встрече.

— Факелы, прожекторы, красные знамена, плакаты, оркестры духовой музыки и море ликующих людей. Такую встречу всю жизнь помнить будешь. Ленина вынесли на руках. Стал он в легковой машине говорить, но его не все видят, не все слышат. И вот он на башне броневика — теперь всем видно, всем слышно, и не только нам, питерцам, а, кажется, видно и слышно всему миру,— говорили товарищи.

— И знаешь, что сказал Ленин?

— «Никакой поддержки Временному правительству!» И закончил свою речь возгласом: «Да здравствует социалистическая революция!» Ты понимаешь? Социалистическая революция!

Охваченный общим праздничным настроением, я вошел в кабинет секретаря райкома партии Егоровой.

— А! Вернулся? — сказала она и тут же торопливо добавила: — Ленин приехал. Мы вот только что закончили заседание; обсуждали его указания, данные в речи у Финляндского вокзала, и наметили программу своих действий.

Мне очень хотелось узнать, какие мероприятия наметили и какое задание получу я. Пока мы разговаривали, в кабинет вошел заведующий агитпропом райкома и сообщил, что Петроградский комитет просит прислать несколько товарищей для выступления на митинге в цирке «Модерн». Наметили несколько человек, в том числе и меня, как только что прибывшего с фронта. Я с большой охотой дал свое согласие и вместе с другими товарищами отправился на митинг.

В цирке «Модерн» в первые дни Февральской революции почти беспрерывно шли митинги. Происходило резкое столкновение различных точек зрения на происходящие события. Было время, когда большевикам здесь вообще не давали говорить, освистывали, кричали: «Долой!». Но сегодня мне дали десять минут и еще прибавили пять. Я передал приветствия от рабочих Выборгского района и от солдат-фронтовиков. Затем я говорил о позиции большевиков по всем злободневным вопросам и заверил собравшихся, что наш Выборгский район не сложит оружия, пока рабочий класс и трудовое крестьянство России не добьются того, за что они боролись много лет. Многие из выступавших солидаризировались с большевиками.

Митинг закончился пением «Марсельезы». Его участники вышли на площадь. Не знаю, откуда появились красные знамена. Все двинулись к дворцу Кшесинской. Здесь был штаб большевистской партии. Шли слухи, что Ленин находится тоже там. Всем хотелось видеть и слышать его. Мне тоже очень хотелось увидеть Ленина, и, когда мы подошли к дворцу, я кричал чуть ли не громче всех:

— Ленина! Ленина!

И вот на небольшом балконе появляется невысокая, но коренастая, крепкая фигура Ильича. Ликованию собравшихся нет конца. Я поглощен силой влияния вождя нашей партии на массы, радостно возбужден первой встречей с ним. Из выступления Ленина я понял одно: Временное правительство не наше правительство, революция прошла только первый этап, и теперь задача состоит в том, чтобы революция на этом этапе не остановилась, а пошла дальше — по пути развития в социалистическую революцию.

Ленин ушел, но мы еще долго не расходились, смотрели на опустевший балкон и кричали «ура» Ленину.

На следующий день я и другие представители рабочих, ездившие на фронт, отчитались о нашей поездке. По предложению участников собрания завком наладил регулярную письменную и живую связь с полком. Председатель солдатского полкового комитета не один раз приезжал к нам на завод, получал литературу и добрые товарищеские советы, как вести работу, чтобы наше рабоче-крестьянское дело победило.

В районном комитете партии, в райисполкоме, на фабриках и заводах наступили горячие дни.

Не за горами было Первое мая, и мы первый раз в жизни могли праздновать его свободно. Большевики готовились провести его под лозунгами: «Вся власть Советам!», «Никакой поддержки Временному правительству!», «Долой войну, да здравствует мир!», «Фабрики, заводы — рабочим, землю — крестьянам!», «Да здравствует социалистическая революция!» С этими лозунгами мы должны были пройти на Марсово поле мимо братских могил жертв Февральской революции. И вот настал день Первого мая. Двумя шумными потоками к Литейному мосту стекаются демонстранты. Море красных знамен, плакатов, лозунгов, революционные песни сменяют одна другую, гремят духовые оркестры.

Нашему району отведено почетное место — возглавить демонстрацию петроградского пролетариата. Мы первые вступим на Марсово поле. Мы первые увидим Владимира Ильича Ленина. «А будет ли он?» — спрашивают некоторые. Но абсолютное большинство знает, что он будет. Вот мы на Марсовом поле. Четыре наскоро сколоченные, кумачом задрапированные трибуны. На первой — члены Временного правительства. Я смотрю на них и думаю: «Как бы они хотели иметь в своем распоряжении военную силу и пулеметы, чтобы разогнать эту ликующую «чернь», но у них нет ни того, ни другого». И они улыбаются, приветствуют победителей Февральской революции. На второй трибуне — меньшевики-оборонцы, прихвостни буржуазии. На третьей — эсеры. И те и другие думают, что они творят историю. На четвертой — большевики. Впереди — Владимир Ильич Ленин. В прищуренных глазах его радостное возбуждение, в протянутой к нам руке зажата кепка. Он восторженно приветствует нас, И мне кажется, что он смотрит на меня. Но я знаю, что это не так. Он смотрит на всех. Он подсчитывает наши силы. Вот пройдено Марсово поле. По набережной Невы идем домой, а дома собрались друзья, и далеко за полночь льются песни.

Так мы впервые в нашей стране не подпольно отпраздновали наш Международный пролетарский праздник Первое мая.

 

Выборы в районную думу и встреча с А. М. Горьким

В нашем, Выборгском районе в. первые дни Февральской революции наряду с Советами рабочих и солдатских депутатов были созданы Временная районная дума и районная продовольственная управа. Так же как и Советы, они со дня своего возникновения попали в руки меньшевиков и эсеров. Даже тогда, когда в райсовете фактически большинство было уже за большевиков, в думе и в продовольственной управе оставалось засилье меньшевиков.

Среди большевиков начались разногласия. Одни считали, что, поскольку перед нами стоит задача обеспечить переход всей власти в руки Советов, тратить силы на завоевание большинства в районной думе нечего.

Но были среди нас и такие, которые считали, что, поскольку власть еще не перешла в руки Советов, нам нужно завоевать думу, в руках которой находится народное образование, политпросветработа и все коммунальное хозяйство; кроме того, думе была подчинена продовольственная управа. В районную думу на должность председателя и его заместителя предлагалось послать крепких, опытных и авторитетных большевиков. Эта точка зрения победила. На пост председателя наметили Льва Михайловича Михайлова, старого большевика, культурного, авторитетного среди рабочих района человека.

Его заместителем наметили Николая Осиповича Кучменко, первого большевистского председателя Совета рабочих и солдатских депутатов нашего района, рабочего завода «Айваз». Он должен был занять пост председателя районной продовольственной управы.

На Ивана Чугурина, рабочего завода «Айваз», возлагалось заведование коммунальным хозяйством района. Народным образованием и политпросветработой должна была руководить Надежда Константиновна Крупская.

Кажется, все было улажено и утрясено.

Но споры развернулись в другом направлении.

Некоторые товарищи были против развертывания предвыборной кампании, так как большинство рабочих Выборгского района были явно на стороне большевиков.

Они не хотели видеть того, что вокруг избирательной кампании уже подняли вой газеты и журналы всех антибольшевистских направлений: черносотенная газета Пуришкевича «Трибуна», кадетские «Речь» и «Современное слово», эсеровская «Земля и Воля», плехановское «Единство», черновское «Дело народа» и суворинское «Новое время». Всей сворой они набросились на большевиков, поливая их самой грязной клеветой.

Особенно возмущала нас газета «Новая жизнь», активно включившаяся в общий антибольшевистский фронт. Ответственным редактором этой газеты был Суханов, причисливший себя к лагерю прогрессивной интеллигенции. По ведь в составе редакторов числится и А. М. Горький. Не раз мы задавали друг другу вопрос: «Неужели А. М. Горький совсем отошел от нас?»

Один из членов районного Совета однажды задал Ленину этот вопрос.

— Нет,— сказал Владимир Ильич,— Горький не может уйти от нас, все это у- него временное, чужое, наносное, и он обязательно будет с нами.

Мы решили пойти к Горькому и поговорить с ним. Посоветовались об этом с Лениным.

— И хорошо сделаете, если пойдете и холку ему натрете,— ответил Владимир Ильич.

Ободренные этим разговором, мы решили немедленно отправиться к Горькому. И вот мы втроем — Иван Чугурин, я и кто-то еще из членов райсовета — отправились к Горькому. Явились мы к нему на квартиру на Кронверской улице вечерком как земляки.

Алексей Максимович принял нас очень радушно, усадил нас на большой, обитый черной кожей диван, сам сел в середине, положил нам на плечи свои длинные, с широкой ладонью руки, улыбнулся и заговорил ласково, любовно. Он упрекал нас в том, что мы, земляки, совсем забыли его. Мария Федоровна накрывала на стол. В это время в передней позвонили. Это был корреспондент английской газеты, который просил о встрече с Горьким.

— Сегодня меня нет дома, я никого не принимаю. Сегодня у меня вечер встречи с товарищами большевиками,— сказал А. М. Горький. Он посмотрел на нас, улыбнулся и начал крепко хлопать по плечам, приговаривая:

— Крепкие, черти, ни усталость, ни работа вас не берет.

Я с нетерпением ждал случая, когда можно будет заговорить с Алексеем Максимовичем по тем вопросам, по которым мы пришли к нему, и очень боялся, что нужного разговора не получится. Но разговор получился, и очень хорошо.

Беседуя с нами, Алексей Максимович в глубоком раздумье сказал: «Трудно вам, ребята, очень трудно».

— А вы, Алексей Максимович, нам не помогаете,— ввернул я словечко.

— Не только не помогает, а прямо по рукам бьет,— сказал Иван Чугурин.

— И что это ты, Алексей Максимович, связался с чужими людьми? Мы на тебя даже Владимиру Ильичу жаловались.

— Владимиру Ильичу жаловались? На меня?

— На тебя, Алексей Максимович, на тебя.

— Ну и что же Владимир Ильич? — спросил Алексей Максимович.

— Велел тебя хорошенько выругать да за чуприну потаскать.

Алексей Максимович рассмеялся.

— Ну, что ж, давайте, если Владимир Ильич сказал потаскать за чуприну, значит, есть за что. Он зря не скажет. Вот вам моя чуприна.— И он склонился, подставляя нам свою голову.

— Эх, ребята, ребята, какие вы хорошие, жаль мне вас. Поймите, вы в море, нет, в океане мелкобуржуазной крестьянской стихии — песчинка. Сколько вас, вот таких крепких большевиков? Горсточка. Вы в жизни, как жирная капля в море, тоненькая, тоненькая пленочка, легкий ветерок дунет, и она разорвется.

— Вы, Алексей Максимович, зря это говорите. Приезжайте к нам, в Выборгский район, посмотрите: было 600 большевиков, а теперь тысячи.

— Тысячи, но сырые, не подкованные, а в других городах и этого нет.

— То же самое, Алексей Максимович, происходит и в других городах и в деревнях, классовая борьба усиливается всюду.

— Вот за это я вас и люблю, за эту вашу крепкую веру, но поэтому я и боюсь за вас... Погибнете, и тогда на сотни лет все будет отброшено назад. Страшно подумать.

— А вы не бойтесь, пойдемте вместе с нами за Владимиром Ильичем.

— Владимир Ильич — величайший человек, но многие этого еще не понимают. Ему нужно верить, за ним нужно идти.

— Алексей Максимович, а у нас к вам просьба.

— Какая? — оживляясь, спросил он.

— Снимите вы свое авторитетное имя, которое знают не только у нас, но и за границей и к которому очень  многие прислушиваются, с газеты «Новая жизнь». Ведь это же не «Новая жизнь», а какая-то меньшевистско-эсеровско-кадетская стряпня, только пожиже.

— Не обещаю, но подумаю... Я знаю, что политик я плохой, я литератор.

— Вот, вот, Алексей Максимович, как писателя, художника, психолога человеческих душ мы вас очень любим, а как политик вы на нас нагоняете тоску, уныние, даже обиду.

— Не буду, не буду, ладно.

— Алексей Максимович, приезжайте вы к нам в район. Подышите настоящим, свежим, здоровым политическим воздухом, посмотрите на наши большевистские дела, послушайте наших рабочих, работниц. Ведь писать надо обо всем этом, а некому...

— Приеду, обязательно приеду, вот только с делами немного разделаюсь и приеду. Ты мне об этом, Мария Федоровна, напомни.

— Ладно, напомню, а теперь садитесь чай пить, будет вам спорить.

За чаем поговорили о литературных новинках, о театре, о Шаляпине. Алексей Максимович обещал Шаляпина как-нибудь затащить к себе, пригласить нас и побеседовать с ним. Мы пожаловались ему на Шаляпина. Ходили к нему, приглашали через Марию Федоровну в район к нам; обещал, а не пришел.

— Вот мы ему тут шею и намылим,— сказал Алексей Максимович.

Прошло недели две, и мы снова у Алексея Максимовича в том же составе. Были в центре города и заехали к нему после обеда, но на этот раз мы застали здесь Суханова и сормовского меньшевика по кличке Лопата, и разговор принял сразу острую, дискуссионную форму. Алексей Максимович опять ссылался на мелкобуржуазное крестьянское море, тужил, что нас, старых большевиков-подпольщиков, мало, что партийная молодежь неопытна. Суханов и Лопата (Десницкий, профессор Ленинградского университета) старались все эти рассуждения Алексея Максимовича подкрепить фактами. Они утверждали, что говорить о пролетарской революции в такой отсталой стране, как Россия, может только сумасшедший.

Мы решительно протестовали. Говорили, что они под ширмой всенародной бесклассовой демократии защищают диктатуру буржуазии.

— Да поймите же вы, что в нашей, крестьянской стране иначе и быть не может,— кипятились Суханов и Лопата.— В этом вся наша трагедия. Крестьянство нас задавит.— И опять цифры, цифры и цифры...

Во время этого спора Алексей Максимович подошел к выходящему на улицу окну, а потом быстро подошел ко мне, схватил за руку и потащил к окну.

— Смотри,— со злом и обидой в голосе проговорил он.

То, что я увидел, действительно было возмутительно.

У клумбы цветов, на низко подстриженной зеленой траве, расселась группа солдат. Они ели селедку, а все отходы бросали в цветочную клумбу.

— Вот и в народном доме так: полы натерты воском, по углам и у колонн поставили плевательницы, а посмотрите, что они там делают,— со скорбью сказала Мария Федоровна, которая заведовала народным домом.

— Вот с этим народом большевики и собираются творить социалистическую революцию,— ехидно произнес Лопата.— Учить, воспитать народ надо, а потом уже делать революцию.

— А кто ж учить и воспитывать их будет, буржуазия, что ли? — спросил кто-то из нас.

— Ну, а как вы хотите? — уже улыбаясь, спросил Алексей Максимович.

— А мы хотим иначе,— ответил я.— Вперед буржуазию свергнуть, а потом людей воспитывать. Настроим свои школы, клубы, народные дома.

Возражая, Суханов опять взялся за свои цифры. Я перебил его.

— Ваши цифры — мертвечина, они оторваны от жизни, от людей. Возьмите цифры Владимира Ильича, ну хотя бы в его труде «Развитие капитализма в России», их там уйма. И все они какие-то живые, настоящие, зовущие на борьбу. А у вас все строится на безжизненных цифровых выкладках о количестве паровозов, вагонов, пароходов, станков и других машин. Отсталая страна, говорите вы, а кто же сделает так, чтобы паровозов, вагонов, пароходов, станков и других машин было много? Буржуазия, что ли? Не буржуазия, а мы все это будем делать, и страна наша не будет отсталой.

— А знаете, мне этот спор нравится,— сказал Алексей Максимович,— право, нравится. На цифры должны действовать люди, а на людей будут действовать цифры. Это хорошо.

— Но это невыполнимо,— заявил Лопата.

— Для вас невыполнимо, а для нас выполнимо,— ответил я.

— А ведь выполнят, черти! А? — сказал Алексей Максимович.

— Обязательно выполним,— горячо отозвался кто-то из нас,— и вам же хуже будет.

— Ого! Угрожаете. Каким же образом нам хуже будет? — смеясь, спросил Алексей Максимович.

. — А таким. С вами или без вас мы под руководством Ильича свое дело сделаем, а вас потом спросят, где и что вы делали, когда нам трудно было?

— А, пожалуй, спросят, и обязательно спросят,— задумчиво произнес А. М. Горький.

— Довольно вам спорить,— сказала Мария Федоровна,— давайте чай пить. Завтра я у вас в районе буду.

— Вы-то, Мария Федоровна, часто у нас бываете, а вот Алексей Максимович все только обещает,— сказал я.

— Приеду, обязательно приеду, а то боюсь, что вы меня в меньшевики, в эсеры, а то и в буржуи запишете.

— А это от вас зависеть будет. Вот Владимир Ильич нас заверил, что вы с нами.

— А куда мне от вас деваться, вместе родились, вместе выросли, вместе и умирать будем, а что я немного ругаюсь, так это ничего.

Поздно вечером ушли мы от Горького и дорогой горячо обсуждали наш спор с Сухановым и Лопатой. Мы были твердо убеждены, что Алексей Максимович с нами, что все его сомнения в нашей правоте — явление временное.

После этого я еще несколько раз встречался с Алексеем Максимовичем, но встречи эти были уже после победы Октябрьской революции.

Районная дума, к выборам в которую мы готовились, не имела в нашем районе практического значения. Всю работу вел райсовет, но ликвидировать ее было нельзя, и допустить, чтобы в нее были избраны враждебные нам люди, было бы непростительной политической беспечностью.

Отказ от широкой предвыборной кампании, недооценка нашей агитационной работы, настроение «шапками закидаем» было очень опасно.

Большую работу против такого безответственного отношения к избирательной кампании вместе с другими большевиками-активистами провела Надежда Константиновна. Она же информировала обо всем этом Владимира Ильича.

В день выборов в районную думу В. И. Ленин обратился к рабочим Выборгского района со специальным открытым письмом, в котором писал:

«Товарищи! Сегодня начинаются выборы в районную думу в вашем районе. Многие товарищи говорят: «В Выборгском районе мы сильны, здесь мы победим»... В избирательной борьбе нет ничего хуже беспечности и самообольщения... В Выборгском районе многие заводы стоят в своем большинстве на стороне нашей партии... На заводе «Новый Лесснер» мы имеем, например, несколько тысяч сторонников: все они должны стать агитаторами и организаторами на выборах... Мы должны победить в Выборгском районе. (Ленин)»

В результате большой работы, которую провели в дни подготовки и проведения выборов большевики района, рабочие послали в районную думу 85% большевиков к общему числу избранных.

Теперь в руках выборгских большевиков был не только районный Совет рабочих и солдатских депутатов, но и районная дума и районная продовольственная управа.

Председателем районной думы стал старый большевик Л. М. Михайлов. Его заместителем и председателем продовольственной управы стал большевик Н. О. Кучменко.

Аппарат продовольственной управы остался меньшевистско-эсеровским, и Кучменко взялся за изменение его. Он начал подбирать работников из среды партийцев и беспартийных рабочих, идущих за большевиками. И вскоре состав продовольственной управы был коренным образом изменен.

Продовольственная управа стала бесперебойно снабжать рабочих района хлебом. Хлеб выпекался из централизованных фондов муки в частных пекарнях. Его распределяли среди трудового населения района через частную торговую сеть под контролем инспекторов-общественников из среды рабочих и особенно работниц и домохозяек.

Продовольственная управа открыла большую сеть столовых при всех крупных фабриках и заводах района, прикрепила к этим столовым рабочих и работниц мелких предприятий, снабжала их овощами и другими продуктами, заготовленными на рынках столицы и за ее пределами.

Большую помощь районной продовольственной управе в деле снабжения заводских столовых оказывали заводские и фабричные комитеты. Они через свои продовольственные комиссии заготовляли мясо, жиры и другие продукты в глубинных пунктах страны и всякими правдами и неправдами доставляли в столовые.

Рабочая общественность, особенно работницы, домохозяйки всячески помогали районной продовольственной управе. Только им известными путями они находили припрятанные торговцами продукты.

Помню, в райсовет пришли два старика. Долго присматривались, переступали с ноги на ногу. Потом, обменявшись взглядами, подталкивая друг друга, подошли к председателю райисполкома Куклину и сообщили, что на барже, которая стоит на причале, недалеко от завода «Людвиг Нобель», и которую они стерегут, под дровами в мешках спрятаны сахар и сухие фрукты.

Вскоре мы отправились на баржу и разгрузили ее. Старики активно помогли нам.

— И дрова берите! — закричали они, когда мы, погрузив сахар и сухие фрукты, хотели отъезжать.

Мы забрали и дрова, за что от Ивана Чугурина, заведующего коммунальным отделом района, получили благодарность.

С наступлением весны 1917 г. наша районная продовольственная управа развернула большую кампанию по организации индивидуальных и коллективных рабочих огородов на пустырях, дворах и окраинах района. Во главе этого дела стал беспартийный служащий почтового ведомства. Это был любитель-огородник, энтузиаст своего дела. Районная продовольственная управа обеспечила первых рабочих-огородников семенным картофелем и овощными семенами. Завкомы заготовили мелкий огородный инвентарь. И первая огородная кампания прошла удачно.

Рабочие и столовые, которые тоже имели свои огороды, осенью сняли обильный урожай картофеля и овощей. Костлявая рука голода была нам уже не страшна.

Но не надо думать, что работа в нашей районной продовольственной управе шла совершенно гладко. Во-первых, ей пришлось столкнуться с городской продовольственной управой, аппарат которой состоял главным образом из меньшевиков и эсеров, старавшихся всячески умалить права нашей районной продовольственной управы.

Товарищу Кучменко постоянно приходилось с ними воевать и брать, что полагалось для района, с боя. Если это не удавалось, Кучменко заявлял:

— Не дадите — не надо, я сейчас еду в район и пришлю к вам работниц и домохозяек нашего района, они с вами тут поговорят по-своему.

Зачастую эта угроза действовала. Но пользовался этим методом воздействия Кучменко только в исключительных случаях.

Неплохо работал под руководством Ивана Чугурина и коммунальный отдел. В районе действовали водопровод, канализация; рабочие дома бесперебойно снабжались топливом.

Большую и плодотворную работу в районе вела Надежда Константиновна Крупская. Она руководила комиссией по оказанию помощи солдатам, культпросветработой и народным образованием. По культпросветработе ею была создана комиссия, в состав которой входили и члены райсовета, и представители заводских культкомиссий, и активисты из населения района. Одним из активных членов этой комиссии был К. М. Кривоносов, член райсовета от рабочих завода «Старый Парвиайнен» и председатель его культкомиссии. Активно участвовала в работе комиссии жена А. М. Горького Мария Федоровна.

Между Советом и думой в нашем районе не имелось больших противоречий. Это было потому, что во главе обеих организаций были большевики. Отделы думы больше тяготели к райсовету, чем к районной думе, но это не огорчало ее председателя товарища Михайлова. Он прекрасно понимал, что будущее не за думой, а за Советами. Вообще же отношения между Советами и думами, между большевиками и меньшевиками, между Временным правительством и Советами с каждым днем обострялись.

…..

Как выборжцы охраняли квартиру Ленина

Большевики боялись за жизнь Ленина. И в конце мая 1917 г. по заданию Петроградского комитета Выборгский райком партии организовал для личной охраны товарища Ленина небольшой отряд из надежных партийцев и комсомольцев — рабочих завода «Старый Парвиайнен». В состав этого отряда входили Александр Петрович Ефимов (погиб на Пулковских высотах, под Ленинградом, в период Великой Отечественной войны), братья Михаил и Василий Васильевы, Кузьма Кривоносов, Митьковец, Александр Бубнов и с другого предприятия района в отряд входила комсомолка Эльза, фамилии ее я не помню.

В. И. Ленин в это время жил на Петроградской стороне, в доме № 48 по Широкой улице. Наши ребята зорко следили за тем, что происходило в этом доме и в домах, расположенных поблизости. Особенно тревожило их, что в доме, где жил Ленин, нижний этаж казался необитаемым, окна были заклеены, но в то же время по вечерам туда частенько заходили какие-то люди. Об этом было сообщено в Выборгский райком партии. Тогда отряду было дано задание без особого шума заглянуть в эту часть дома и произвести обыск. Наши ребята нагрянули, обыскали, но ничего подозрительного не нашли. Правда, они обнаружили там одного человека, но оказались настолько неопытными разведчиками, что отпустили его, даже не проверив документов. Когда в райкоме партии их выругали за это, они были страшно смущены и клялись в другой раз такой глупости не допускать.

Вечерами В. И. Ленин иногда выходил на улицу и торопливой походкой шел в редакцию газеты «Правда». Там он частенько засиживался, и ребята терпеливо ждали его на улице. Проводив его до дома, они оставались на посту и зорко следили за всем, что делалось вокруг. Всю работу по охране Ильича они проводили втайне от Ильича. Секретарь нашего райкома Егорова специально предупреждала товарищей, охранявших Ленина, чтобы они не смели показываться ему. на глаза. «Заметит,— говорила она,— крепко попадет и вам и райкому». Большую тревогу переживали наши товарищи в то время, когда Ильич уезжал куда-нибудь на машине, а уезжал он часто. Все более острой становилась борьба между большевиками и меньшевиками, все сильнее проявлялись разногласия по вопросам о путях развития русской революции. Меньшевики и эсеры были господами положения в Петроградском Совете, а за их спиной орудовали и закрепляли свои позиции буржуазия, помещики. На заводах Питера одни митинги сменялись другими. Меньшевики, эсеры клялись перед рабочим классом в верности революции. Они заявляли, что поддерживают стоящую у власти буржуазию только потому, что она «выполняет» их волю. Многие рабочие и солдаты еще верили меньшевикам и эсерам. Нужно было систематически разоблачать их предательскую политику. Местные члены партии не в силах были справиться с этим напором мелкобуржуазной стихии и обращались за помощью в Петроградский и Центральный комитеты. Иногда рабочие-большевики обращались прямо к Владимиру Ильичу с просьбой приехать на их завод и дать отпор обнаглевшим меньшевикам и эсерам. И Ленин ехал, а наши «сухопутные» охранники оставались у дома Ильича и с тревогой ждали его возвращения. Они прислушивались к каждому шороху. Шум, напоминающий ход легковой машины, оживлял их, и они, переглядываясь, говорили друг другу: «Едет».

Иногда они угадывали. Машина подъезжала, останавливалась перед домом, из нее выходил Владимир Ильич и быстро шел к себе домой. Наши охранники облегченно вздыхали.

Об этой охране знала Мария Ильинична; командир отряда Ефимов был у нее частым и желанным гостем. За чашкой чая она вела с ним беседы по политическим вопросам. Все шло хорошо, но вскоре Владимир Ильич раскрыл их секрет. Как-то вечером, в воскресенье, когда секретарь парткома Шуняков и руководитель отряда Ефимов были у Марии Ильиничны, зашел Владимир Ильич. Узнав в разговоре, что оба они с Выборгской стороны и с одного и того же завода, он, прищурив глаза, в упор спросил:

— Ну-ка, выкладывайте, почему вы, как я заметил, частенько вертитесь около нашего дома? Не иначе, охранять мою особу вздумали? Ты, Мария, конечно, с ними в заговоре?

Ребята растерялись, посмотрели на Марию Ильиничну, она на них, пришлось во всем сознаваться. Они всячески старались убедить Владимира Ильича, что охрана совершенно необходима. Он внимательно выслушал их и потребовал, чтобы они сказали секретарю своего райкома Егоровой, что она расходует силы на пустяки, на совершенно ненужное дело. Товарищи решительно запротестовали. Владимир Ильич поблагодарил их за заботу о нем, но охрану предложил снять. Но в данном случае требование Ильича не было выполнено. Охрана его была сохранена, но велась она более осторожно, и Владимир Ильич о ней ничего не знал.

Так продолжалось до самых июльских дней, когда буржуазия в союзе с меньшевиками и эсерами подавила рабочую и солдатскую демонстрацию и перешла в наступление на рабочий класс. Началась жесточайшая реакция. Разгромлены были большевистские газеты, началось разоружение красногвардейцев; солдат, замешанных в революции, отправляли на фронт. Шли повальные аресты.

Утром 5 июля наши ребята видели, как торопливо, почти бегом, к дому, в котором жил Ильич, подошел товарищ Свердлов и быстро скрылся за калиткой. Ребята насторожились. Вскоре товарищ Свердлов вышел на улицу, осмотрелся, повернулся к калитке и махнул рукой. На улицу вышел Ленин. На нем был плащ, в котором пришел Свердлов.

Ребята встревожились. Как быть? Следовать за Лениным и Свердловым или остаться у дома и ждать?

Решили: двое побегут в Выборгский райком партии с сообщением об уходе Ленина из дома, один пойдет вслед за Лениным, остальные останутся, будут ждать на месте.

В райкоме партии товарищи получили распоряжение вернуться на свой пост и следить за всем тем, что будет происходить у дома Ильича. Вернулся и тот товарищ, который пошел следом за Лениным и Свердловым. Он решил, что своим сопровождением может только помешать Ленину и Свердлову, которые могли его заметить и принять за шпика. А это только затруднило бы их действия.

Товарищи признали, что он поступил правильно.

Все были убеждены, что на квартиру Ленина будет налет. Так оно и произошло. Поздно вечером 5 июля к дому нагрянула охранка Керенского и юнкера.

Об этом было немедленно сообщено в райком партии. Все были уверены, что партия сумеет так скрыть Ильича, .что никакие вражеские силы не сумеют его найти.

Охрана квартиры Ильича была уже не нужна, и пост был снят. Но тревогу за жизнь Ильича снять было нельзя. Ею наполнено было сердце каждого большевика.

Моя работа с Н. К. Крупской

Надежда Константиновна оставалась в Петрограде и вела работу в райсовете. Работы было много, и меня послали в помощь ей. Ленин находился в глубоком подполье, и о месте его пребывания знали лишь несколько человек. Агенты Временного правительства рыскали повсюду, пытаясь напасть на след Ленина. Буржуазия и лакействующие перед ней соглашатели всех мастей и оттенков в своих печатных органах подняли такую злобную клевету на Ленина, что даже Надежда Константиновна, видевшая виды, теряла душевное равновесие. Страх за Владимира Ильича выбивал ее из колеи. «Просто дело из рук валится»,— иногда жаловалась она. Я видел, что ей очень тяжело. То она сидит у письменного стола и не может ни за что взяться, то начинает ходить из угла в угол нашей рабочей комнаты. В который раз она спрашиваем меня:

— Неужели народ поверит всему тому, что пишут о Ленине наши враги?

Я старался ее убедить в том, что народ не обманешь, что он многому за последние годы научился и его не так уж легко обмануть. Он сердцем чувствует, где правда и где ложь. Слишком много им пережито, выстрадано и продумано. Особенно тяжело восприняла Надежда Константиновна резолюцию военного оркестра, встречавшего Ленина у Финляндского вокзала. Эта резолюция была опубликована во всех антибольшевистских газетах. В ней говорилось о том, что музыканты военного оркестра не знали, что Ленин — германский шпион и ехал в Россию в запломбированном вагоне, и поэтому приняли участие во встрече его и что теперь они об этом сожалеют и отмежевываются от большевиков и от Ленина.

— Резолюцию эту писали, конечно, не музыканты, им ее подсунули и от их имени напечатали ярые противники большевиков.

Мне захотелось отвлечь Надежду Константиновну от тревоживших ее мыслей, не дававших покоя ни днем, ни ночью. И я без ее ведома пошел в среднюю женскую школу и сказал заведующей школой, что их намерена посетить Надежда Константиновна Крупская, которая заведует народным образованием в райисполкоме и районной думе.

А Надежде Константиновне я сказал, что меня очень просила заведующая средней женской школы, с которой я давно знаком, чтобы она посетила их школу, и что я ей обещал это устроить.

— Простите, Надежда Константиновна,— сказал я,— что без вашего согласия я это сделал, но не подведите, старушка заведующая очень обидится, если Вы не придете. Она там какие-то сюрпризы с девочками готовит.

Не знаю, поверила ли мне Надежда Константиновна, но она посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом, улыбнулась и сказала:

— Хорошо, я пойду, только надо подготовиться.— И она принялась за дело. Спрашивала меня, как имя и отчество заведующей, кого я знаю еще из преподавателей этой школы, что они собой представляют и пр. Я несказанно был рад, что удалось хоть несколько отвлечь ее от тягостных мыслей.

В день посещения школы Надежда Константиновна прочла мне конспект речи, которую она хотела произнести перед преподавателями и учащимися, и просила, не стесняясь, сказать ей свое мнение. Тезисы мне очень понравились. В них Надежда Константиновна ставила вопрос о задачах школы на современном этапе.

Школа встретила нас блеском чистоты. В большой аудитории школы в две шеренги были выстроены одетые в синие форменные платья и белые, как свежевыпавший снег, передники ученицы.

Заведующая торжествовала. Она от имени всего школьного коллектива приветствовала нас. Потом представила нам каждого преподавателя в отдельности. Затем, обратившись ко всем присутствующим, сообщила, что с ними будет говорить Н. К. Крупская, заведующая народным образованием Выборгского района, и что она просит всех быть внимательными.

Надежда Константиновна сказала несколько слов о значении Февральской революции, о задачах, которые перед школой и преподавателями ставило самодержавие и какие ставят большевики, призвала преподавателей и учащихся к тому, чтобы мобилизовать свои силы на помощь рабочему классу. Надежда Константиновна сказала и о том, что старая школа давала ученикам много ненужного, от чего следует теперь отказаться, но перед школой вместе с тем возник ряд новых задач, которые нужно проводить в жизнь.

Все это, видно, не очень понравилось заведующей. Она кусала губы, тревожно поглядывала на учениц, на преподавателей. Меня тревожила складывающаяся обстановка, и я искренне обрадовался, когда Надежда Константиновна сказала:

— Так трудно разговаривать, давайте соберемся в кружок и поговорим по душам.

Заведующая школой, хотя и видела в этом нарушение правил приема школой официальных лиц, не препятствовала этому, и девушки шумной,, веселой гурьбой окружили нас. Тут же были и преподаватели. Завязалась интересная, оживленная беседа.

Надежда Константиновна осталась очень довольна посещением школы.

Вечером ко мне пришел товарищ Кривоносов. Он дал мне черносотенную газету «Вечернее время» и молча ткнул пальцем в фотоснимок.

Я взглянул. Ленин и Крупская сидят в легковой машине. Внизу надпись: «Большевистский вождь Ленин и его жена Крупская бегут за границу с награбленным золотом и другими ценностями, переезжают финляндскую границу».

Утром я показал снимок Надежде Константиновне.

— Гадость какая, ничем не брезгают. Посмотрите, совсем изолгались. Меня и Владимира Ильича в зимнее пальто в такую жару вырядили. Ну, да пусть врут, чем явнее ложь, тем хуже для них же самих.

Работа наша в области народного образования становилась все живее и разнообразнее. Мы часто посещали школы, организовывали загородные прогулки со школьниками и даже создали первую детскую площадку в районе, которая затем была преобразована в детский сад.

Во всей этой работе активное участие принимали работницы и домохозяйки района. Но главная заслуга во всей этой работе принадлежит Надежде Константиновне Крупской, которая вложила много труда в развертывание культурно-просветительной работы Выборгского райсовета в первые месяцы его существования.

 

Под лозунгом «Вся власть Советам!»

Вернемся несколько назад.

18 апреля 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства Милюков от имени Временного правительства заявил, что обязательства старой, царской России, взятые перед союзниками, останутся в силе. Война до победного конца.

20 апреля Центральный Комитет большевистской партии призвал массы к выступлению с протестом против империалистической политики Временного правительства.

На фабриках, заводах, в партийных организациях, в райсовете закипела работа большевиков и их сторонников. Шла подготовка к демонстрации.

20 и 21 апреля Большой Сампсониевский и Безбородкинский проспекты снова, как и в дни февраля, были залиты демонстрантами. Вышедшие на улицу рабочие и солдаты требовали опубликования тайных договоров. Они шли с лозунгами: «Долой войну!», «Вся власть Советам!» Временное правительство пыталось пресечь демонстрацию, некоторые из военных командиров уже отдали приказ о расстреле демонстрации, но революционные солдаты отказывались выполнять его.

Под напором революционных рабочих и солдат из состава Временного правительства ушли два министра-капиталиста — Милюков и Гучков. Но там осталось еще десять капиталистов, к ним прибавили двух меньшевиков (Скобелева и Церетели) и двух эсеров (Чернова и Керенского). Правительство стало коалиционным. Часть рабочих и солдат поверила, что это «новое» правительство осуществит их требования. И все как-то стихло. Как будто в бурлящий котел пустили холодную струю. Только большевики твердо знали, что политика «нового» правительства останется прежней, и упорно продолжали готовить народные массы к социалистической революции. Шаг за шагом они продвигались вперед, завоевывая на свою сторону широкие массы трудящихся. 30 мая состоялась Петроградская конференция фабзавкомов. Три четверти делегатов были сторонниками большевиков. Это была большая победа. И таких побед было немало.

3(16) июня 1917 г. в здании кадетского корпуса на Васильевском острове открылся I Всероссийский съезд Советов. Большевиков на нем было немногим больше ста человек, меньшевиков, эсеров и других — 700—800. Большевики Выборгского и Василеостровского районов получили задание от своих районных комитетов партии всякими правдами и неправдами проникнуть в здание кадетского корпуса, с тем чтобы вести среди делегатов разъяснительную работу. На съезд удалось проникнуть многим, в том числе и мне. Во время заседания мы увидели, что меньшевикам и эсерам время на выступления не ограничивают, а большевикам дают не больше 3— 5 минут. Мы подняли шум.

— Позор!

— Почему вы не даете высказаться большевикам?!

Делегаты, особенно приезжие из провинции, переглядываются, перешептываются, некоторые возмущаются нашим поведением, но все хотят знать, чего добиваются большевики.

4 июня я увидел в зале Владимира Ильича. Его окружили делегаты съезда. Одни с напряженным вниманием слушают его, другие иронически улыбаются.

Открылось заседание. Делегаты разошлись по местам. Владимир Ильич все свое внимание сосредоточил на выступлении оратора. Выступал министр Временного правительства заядлый меньшевик-оборонец Церетели. Он доказывал необходимость коалиции меньшевиков, эсеров с кадетами, потому что Февральская революция является буржуазно-демократической революцией, и иной, другой революции в данное историческое время в России нет и быть не может и что в России нет такой политической партии, которая могла бы сказать: «Дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место».

Тут Владимир Ильич, все время внимательно слушавший оратора, подскочил, протянул вперед к трибуне руку и громко сказал:

— Есть такая партия! Это партия большевиков.

В зале поднялся шум. Мы, большевики, и многие сочувствующие нам бурно, радостно аплодируем. Церетели обрывает свою речь.

Выступает Ленин. Он раскрывает перед делегатами сущность Временного правительства и со всей силой своего логического мышления доказывает необходимость перехода всей государственной власти в руки Советов. В этом он видит выход из империалистической войны и надвигающейся на нас экономической катастрофы. В силу сложившегося исторического развития революции в России эту власть в настоящее время можно взять без единой жертвы со стороны пролетариата и трудового крестьянства. Надо идти к социалистической революции.

После ленинской речи уже не мы искали тех делегатов съезда, с которыми хотели поговорить по душам, а они стали искать нас, большевиков. И теперь уже многие из делегатов вместе с нами стали требовать, чтобы большевикам не зажимали рот. А это уже много значило.

В районах Петрограда идет подготовка к массовой демонстрации, цель которой состоит в. предъявлении требований съезду Советов. Меньшевистско-эсеровский Петроградский Совет решил использовать готовящуюся демонстрацию в своих целях и назначил ее на 18 июня (1 июля). Он хотел провести ее под антибольшевистскими лозунгами.

Большевики развернули энергичную работу по подготовке к демонстрации, с тем чтобы провести ее под большевистскими лозунгами. И. В. Сталин выступил в газете «Правда» со статьей, в которой писал, что «наша задача — добиться того, чтобы демонстрация в Петрограде 18 июня прошла под нашими революционными лозунгами».

18 июня 1917 г. на Марсовом поле, возле могил жертв Февральской революции, началась демонстрация. Первыми выступили трудящиеся Выборгского района. Они шли с лозунгами: «Долой войну!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!» За выборжцами с теми же лозунгами шли и другие районы столицы. Меньшевикам и эсерам не по себе: их попытка превратить демонстрацию в антибольшевистскую и провести ее под своими лозунгами провалилась. Но они делают вид, что ничего не случилось.

В тот же день, 18 июня (1 июля) 1917 г., по приказу коалиционного Временного правительства русская армия перешла в наступление. Буржуазия рассчитывала, что в случае победы на фронте ей удастся захватить всю власть в свои руки и покончить с большевиками, а в случае поражения — взвалить вину на большевиков.

Наступление провалилось, но свалить вину на большевиков правительству не удалось. Рабочие и солдаты знали настоящих виновников. Чаша терпения переполнилась, и в нашем Выборгском районе 3(16) июля стихийно началась демонстрация. Застрельщиком этой демонстрации оказался 1-й пулеметный полк, на который такие большие надежды возлагало Временное правительство. В момент возникновения этой демонстрации я сидел в большом зале дворца Кшесинской и вместе с представителями других районов столицы ждал приезда Михаила Ивановича Калинина, который должен был выступить здесь с докладом по текущему моменту.

Когда началась демонстрация, Литейный мост по указанию Временного правительства и военных властей города был разведен. Рабочие и революционные войска нашего района двинулись на Невский проспект через Малый Сампсониевский мост. Волна демонстрантов докатилась до дворца Кшесинской и у Троицкого моста и Петропавловской крепости залила Каменноостровский проспект. Сидеть не было никаких сил. Уйти тоже невозможно. Из района нас послали прослушать выступление Михаила Ивановича Калинина и обязательно потребуют отчета. Волнуемся, шумим, требуем сказать, будет ли Михаил Иванович. Оказывается, что Михаила Ивановича не будет и нам дано указание влиться в состав демонстрантов и все сделать для того, чтобы придать ей мирный и организованный характер.

Подталкивая друг друга, выбегаем на улицу. Головная часть демонстрации уже на Троицком мосту. Нас около трехсот человек. Быстро перегоняем колонну, строимся по восемь человек в ряд и становимся во главе демонстрации. К Невскому подошли организованным порядком и без всяких эксцессов к вечеру вернулись в район. В других районах не удалось избежать столкновения с юнкерами и солдатами, поддерживающими Временное правительство. Демонстранты были разогнаны вооруженной силой. Имелись убитые и раненые. Временное правительство отодвинуло Советы на задний план и всю власть взяло в свои руки.

В дни Октября

…….

К этому времени вопрос о вооруженном восстании превратился в практическую задачу рабочего класса. В отрядах Красной гвардии шли систематические военные занятия. Одновременно с изучением материальной части винтовки и боевыми занятиями с винтовкой начали изучать пулемет, ручные гранаты и производить боевые занятия с этими видами оружия. Более ценное оружие было укрыто от постороннего взгляда. Его тщательно чистили, смазывали, упаковывали в ящики и зарывали в землю или прятали в различных укромных уголках.

Интересен сам по себе факт. Чем больше становилось красногвардейцев и чем больше фабрикантам и заводчикам приходилось выплачивать им жалованья, тем реже жаловались они на это. Не рискнуло и Временное правительство провести свою угрозу в нашем районе о разоружении рабочих, хотя об этом много и громко кричали по всякому поводу и без всякого повода. Видимо, как власти, так и предприниматели понимали опасность такого мероприятия.

— Боятся нас трогать,— говорили рабочие.

За несколько дней до Октябрьского восстания мы получили письмо от В. И. Ленина, адресованное руководителям Выборгского района.

Письмо это нам принесла Надежда Константиновна Крупская. Вечером мы собрались в маленькой комнатушке райисполкома на Лесной улице, дом № 13, для ознакомления с этим письмом. Совещание это было совершенно секретным. Я помню, что на нем участвовали Куклин, Н. Кучменко, И. Чугурин, А. Скороходов, К. Орлов, Ильин и некоторые другие. Всего человек 15. Проводила его секретарь райкома Е. Егорова.

В письме В. И. Ленина говорилось о том, что рабочие и солдаты Выборгского района, в частности 1-й пулеметный полк, 3—5 июля вышли на улицы Петрограда с тем, чтобы сбросить ненавистное рабочему классу и трудовому крестьянству Временное правительство — правительство помещиков и капиталистов. Вышли, не учитывая того, что рабочий класс других промышленных городов России и солдаты в тылу и на фронтах к захвату власти и к установлению диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства не были готовы. А вот теперь этот исторический момент настал. Плод созрел, и настолько созрел, что сорвать его можно без больших усилий. Надо только действовать внезапно, твердо и решительно... 99% трудового населения страны с нами, армия, если тыловая часть не полностью, то фронтовая вся с нами... казачество на первых шагах серьезного сопротивления нам не окажет... Мы захватим власть сейчас или вовсе не захватим. Все сроки подготовки к вооруженному восстанию прошли, надо начинать вооруженное восстание, и начинать его немедленно.

Несмотря на то, что письмо Ленина не застало нас врасплох, все же его предупреждение о том, что срок вооруженного восстания настал, нас сильно взволновало.

Вначале мы даже как-то приумолкли. Потом начали обсуждать вопрос о практических мероприятиях по подготовке к восстанию.

Первым делом нужно было правильно расставить свои силы. Взять под свою охрану посты, связывающие наш район с другими районами Питера. Оградить наш район со стороны Финляндии: там стояли какие-то пехотные части, поддерживающие Временное правительство. Подготовить к выступлению добровольческие красногвардейские рабочие отряды, часть пехоты Московского полка и пулеметчиков 1-го пулеметного полка. Руководство всей военной операцией решили возложить на штаб Красной гвардии во главе с его начальником К. Орловым. Снабжение фронта и населения продовольствием возложили на Кучменко, связь со Смольным — на Юркина. Руководство всем делом вооруженного восстания в районе было возложено на председателя райисполкома Куклина, в помощь ему дали Скороходова и меня. Комендантом мостов был назначен Ильин.

Так мы распределили между собой обязанности по руководству вооруженным восстанием в районе, наметили первые шаги по его осуществлению.

На следующий день я отправился на Васильевский остров. В магазине, принадлежащем Петроградскому географическому обществу, приобрел большую карту Петрограда и вывесил ее на стене той самой комнаты, где вчера вечером было прочитано письмо товарища Ленина. Становов, я и товарищ из штаба Красной гвардии, командиры военных частей, расположенных в районе, держим военный совет и на карте синим и красным карандашом отмечаем, где выставить трехдюймовки, которые отнимем у юнкеров, где поставим надежные, крепкие заслоны из красногвардейцев и пулеметчиков.

О сне и отдыхе в эти дни мы просто забывали. По заводам даны секретнейшие указания о подготовке к вооруженному восстанию. И там кипит работа: из тайников достают припрятанное оружие, готовят его к действию, Вся эта работа проводится под руководством опытных инструкторов, выделенных Московским 1-м пулеметным полком и другими воинскими частями района.

Приведена в боевую готовность вся милиция района. Все готово. Нужен только сигнал.

И сигнал был дан.

Отряд за отрядом мы посылаем в Смольный. Красногвардейцы нашего района участвуют в штурме Зимнего дворца.

Обезоружены юнкера Михайловского артиллерийского училища. Выставлены орудия в сторону Финляндии. Туда послана разведка, которая донесла, что войска, стоящие в Финляндии, с нами. Но мы не твердо в это верим и находимся начеку.

Скоро в район под конвоем наших красногвардейцев стали поступать защитники Временного правительства, в. том числе бойцы женских батальонов, или, как их в шутку называли красногвардейцы, «солдатки потешных полков».

У Керенского их было много. Все они были молоды и плохо разбирались в политических событиях. Многие из них шли защищать родину, не понимая того, что защищают буржуазию и помещиков. Характерно, что среди них не было ни одной работницы с фабрики или завода...

Сопротивление Временного правительства продолжалось недолго. 24 октября (6 ноября) восстание началось, а утром следующего дня, то есть 25 октября (7 ноября) 1917 г., было опубликовано обращение большевиков «К гражданам России!». Вот этот исторический документ:

«К ГРАЖДАНАМ РОССИИ!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов

25-го октября 1917 г. 10 ч. утра»

Временное правительство укрылось в Зимнем дворце, который охраняли юнкера и ударные батальоны. В ночь на 26 октября красногвардейцы совместно с солдатами и матросами штурмом взяли Зимний дворец. Временное правительство было арестовано. Керенский тайно выбрался из Зимнего дворца и сбежал.

Вооруженное восстание победило. Революционный народ под руководством большевистской партии, возглавляемой великим Лениным, приступил к закреплению завоеванных позиций и построению новой жизни.

Работа в Выборгском районном Совете и мои встречи с В. И. Лениным

В Выборгском районе я занимался военными делами и одновременно выполнял обязанности казначея исполкома районного Совета рабочих и солдатских депутатов. Вскоре после Октябрьской революции я принял кассовую книгу, сделанную из общей тетради, и пустой несгораемый шкаф. Денег — ни копейки.

По совету председателя райисполкома я отправился в городскую думу на Невский проспект к Михаилу Ивановичу Калинину и нашел его съежившимся от холода в одном из кабинетов нетопленного здания думы.

— Михаил Иванович, денег надо,— сказал я.— Людям жалованье нечем платить.

— Деньги есть, а выдавать сейчас не могу,— сказал Михаил Иванович.— Некому документы оформить. Видишь, швейцар да машинистка остались. Остальные бросили работу и ушли, не хотят с большевиками дело иметь.

— А как думаете, Михаил Иванович, надолго у них хватит этого форса.

— Сказать трудно, но, думаю, не надолго.

Пришлось уйти ни с чем. Но тут на помощь нам неожиданно пришла районная чрезвычайная комиссия. Ею было изъято у фабриканта Рябушинского на несколько миллионов всевозможных акций и 30 тысяч рублей наличными деньгами. Это была серьезная поддержка. Я принял деньги и пустил их в дело. Но деньги были изъяты на территории Городского района, и Совет этого района запротестовал, обвиняя чрезвычайную комиссию и райисполком Выборгского района в самочинных действиях на территории чужого района. Он требовал передать в их кассу изъятые у Рябушинского деньги. Дело дошло до Смольного. Оттуда прислали предписание: «Деньги возвратить Городскому райисполкому». Но возвращать уже было нечего: деньги были израсходованы.

Отправился я в Смольный на переговоры. Договориться не удалось, и меня, отправили к товарищу Ленину.

Я слово в слово рассказал В. И. Ленину все, как было. Владимир Ильич улыбается, и, чем ближе к концу мой рассказ, тем шире его улыбка и больше веселых искорок в его глазах. «Ну,— думаю,— все обойдется хорошо. Поругает немного, тем дело и кончится». Рассказ окончен. И вот Ленин говорит мне:

— А протоколом провели?

Я не понял.

— Что протоколом? — спрашиваю.

— Да то, что деньги, взятые у капиталиста Рябушинского, конфискуются и объявляются народным достоянием.

Я, по правде сказать, опешил и виновато сказал:

— Не-ет, Владимир Ильич, не провели.

— Как же это так? Забрали деньги, израсходовали, а документов у вас нет никаких. Да он с вас судом взыщет.

«Как это,— думаю,— судом? Революция, экспроприация экспроприаторов, а он «судом». Не может этого быть». Но Владимиру Ильичу говорю:

— А мы можем и теперь провести протоколом.

— Как же это?

— Да задним числом. Рябушинскому все равно, а деньги будут наши.

Владимир Ильич хлопнул меня ладонью по лбу и громко засмеялся.

Я понял, что дело кончено и 30 тысяч наши. Выскочил из кабинета Владимира Ильича и на вопрос дежурной молча махнул рукой. Через полчаса я уже диктовал постановление президиума районного Совета рабочих и солдатских депутатов о том, что «деньги в сумме 30 тыс. руб., принадлежащие гр. Рябушинскому, конфискуются и зачисляются в народное достояние».

Однажды в исполнительный комитет Выборгского районного Совета рабочих и солдатских депутатов пришел лет 40 юркий, среднего роста человек.

Он торопливо отрекомендовался, сообщил о своем отношении к Февральской революции, к Временному правительству, к Октябрьской революции, к большевикам, умеющим разрушать старое и строить новое.

Сказал, что сам он тоже человек живого, творческого дела, поэтому и пришел к нам на Выборгскую сторону, хотя сам житель не этого района. У него есть деньги и добрые намерения: он решил передать нам один миллион рублей на организацию рабочего университета, но с условием, что мы даем ему совершенно готовое и годное для этого дела здание, в котором для него лично отводится в пожизненное пользование квартира в две-три комнаты. Председатель райисполкома нашел предложение приемлемым и сказал, что поставит этот вопрос на заседании президиума.

Мы очень довольны жертвователем. Угощаем его чаем с сухим серым хлебом и твердыми, не очень сладкими конфетами. Он смотрит на нас, потирает коротенькие ручки, улыбается, старается быть с нами запросто, как со старыми знакомыми.

У нас закрадывается сомнение: юркий, довольно нахальный коммерсант — и вдруг жертвователь на культурно-просветительные цели пролетариата.

— Ясное дело, у него какие-то задние мыслишки,— говорят товарищи,— но нам его бояться нечего. А миллион рублей на улице не валяется.

На президиуме разгорелся спор.

— К черту его и его миллион. Тоже благодетель нашелся,— говорят одни товарищи.

— Дает миллион, и надо брать,— настаивают другие.

— Мы не дадим себя обмануть.

Голосуем, большинство за то, чтобы принять предложение «жертвователя».

Для ведения дела создается комиссия в составе трех товарищей, куда вхожу и я.

Написали договор. Когда «жертвователь» просмотрел его, то сказал:

— Я согласен со всем, что тут написано, но я не вижу того здания, в котором будет помещаться университет.

— За зданием дело не станет,— заявили мы.

— Деньги я даю, но я хочу видеть здание,— отвечает «жертвователь».

В нашем районе подходящего свободного здания не было, но в Городском районе их было сколько угодно. Решили обратиться к правительству с просьбой дать одно из них для нашего района.

Ответственный секретарь райисполкома, я и «жертвователь» отправляемся к народному комиссару по просвещению Анатолию Васильевичу Луначарскому. Выслушав, Луначарский обещал поставить этот вопрос в Совете Народных Комиссаров. Но это нас мало устраивало, нам надо было получить здание немедленно, и мы решили сходить к Ленину.

И вот мы у Ленина. Докладываем ему о цели нашего прихода.

— Миллион? — переспрашивает Владимир Ильич и, прищурив глаза, смотрит на нас, на «жертвователя», улыбается чуть заметной улыбкой и, не погашая ее, слушает дальше.

— Да, миллион,— отвечаем.

— Если дело пойдет хорошо, я не остановлюсь на одном миллионе,— деловито ответил «жертвователь».

— Но мы в затруднении, Владимир Ильич,— говорит один из нас,— деньги есть, желание есть, нужда в этом огромная, а подходящего здания в районе нет. Нам нужен дворец и нужен в собственность.

— Что, что? — торопливо спросил Владимир Ильич.

— Нужен дворец, и дворец в собственность,— повторяет тот.

Владимир Ильич прищурился, смотрит на меня, спрашивает:

— Слышишь, что он говорит?

— Слышу, Владимир Ильич, но он говорит не только свое мнение, но и мнение президиума райисполкома. Нам нужен дворец.

— И в собственность?

— Да, Владимир Ильич, в собственность.

— Что-то у нас с вами насчет собственности не вяжется, мы частную собственность уничтожили, декреты насчет этого издали, а вы за собственность.

— Мы, Владимир Ильич, не за индивидуальную собственность, а за общественную, за советскую.

— Кто это вас надоумил? — вместо ответа спрашивает Ленин и смотрит на нас прищуренным улыбающимся взглядом.— Откуда это у вас в райисполкоме такая любовь к собственности?

— Это мое обязательное условие,— отвечает «жертвователь». Ему явно не по себе.

— A-а, тогда понятно, а то я смотрю: большевики Выборгского района за собственность!

— Владимир Ильич, мы ведь для общего дела. В нашем районе дворцов нет, а в Городском районе их вон сколько.

— Это верно, там их много. Ладно, дворец дадим в ваше распоряжение, но не в собственность.

— А нам все равно, лишь бы получить,— говорю я.

Поднимаемся, Владимир Ильич идет с нами до дверей, спрашивает у секретаря.

— Там меня еще кто-то ждет?

- Делегация от рабочих Сормовского завода.

— Так вы подождите,— останавливает меня и другого представителя райисполкома Владимир Ильич,— послушаем, что нам земляки скажут.

«Жертвователь» ушел.

— Вы знаете, что это за человек? — спрашивает Владимир Ильич.

— Фабрикант, текстильщик из Лодзи.

— Миллионы его при нем или в банке?

— Вот этого мы не знаем.

— Поезжайте в ВЧК и узнайте.

Прямо от Владимира Ильича поехали туда и узнали, что у нашего «жертвователя» был не один, а целых пять миллионов рублей, но эти деньги находились в банке.

Узнали мы также и то, что все эти пять миллионов объявлены народным достоянием.

Так кончилась эта неудачная операция, которая затеяна была нами по неопытности. Да откуда мог быть опыт у нас, рабочих, только что ставших у руля государственного управления? Но на ошибках, отдельных неудачах мы учились.

А ошибок и неудач было немало. Хочу рассказать об одном казусе, случившемся со мной лично на первых порах моей деятельности в качестве одного из руководящих работников районного Совета.

Председатель нашего райисполкома как-то пожаловался в Смольном, что у нас некому составлять инструкции, писать приказы, объявления и пр. И вот к нам прислали расторопного парня. Я обрадовался.

В воскресенье исполком районного Совета решил провести санитарный день в казармах Московского полка. Для этого мы решили мобилизовать на один день нетрудовой элемент в возрасте от 18 до 50 лет ряда кварталов района. Явиться мобилизованные должны были в казармы, в распоряжение начальника штаба полка к восьми часам утра. Мы поручили новому работнику оформить это как распоряжение райисполкома, указав в нем, что тот, кто не явится на работу, будет наказан. Товарищ сел за стол, быстро написал распоряжение о проведении санитарного дня и отнес его в типографию. На другой день он принес нужное количество напечатанных объявлений.

— Уже? — спросил я, удивившись быстроте исполнения задания.

— Готово! — по-военному отрапортовал парень.

Я поблагодарил его, взял одно объявление, стал читать, вижу написано хорошо, четко, ясно, понятно и повелительно. До конца я и читать не стал. Велел разослать эти объявления милицейским участкам с препроводилкой, чтобы расклеили на видном месте.

Подбодренный моей похвалой присланный товарищ быстро выполнил и это распоряжение. Объявления появились на самых видных местах района. А поздно вечером председатель райисполкома вызвал меня к себе и, держа экземпляр объявления, спросил:

— Ты составлял?

— Нет, товарищ из Смольного.

— Но ты читал его?

— Читал, а что? Написано хорошо.

— Значит, ты согласен, что за невыполнение этого распоряжения расстрел.

— Какой расстрел? — крикнул я и, выхватив из рук председателя листок, прочел: «Лица, не выполнившие настоящего распоряжения, будут расстреляны». «Что же это такое?» — в ужасе подумал я и еще раз прочел: «...будут расстреляны».— Что же теперь делать?

— Первое,— сказал товарищ Куклин,— освободи этого не в меру революционного гражданина от работы в райисполкоме; второе — надо свои распоряжения внимательно читать, прежде чем их рассылать на места; третье — сандень проведем, но, если где-нибудь будет допущено нарушение законов, ты будешь отвечать.

Было немало и других сложных дел в практике моей работы в райисполкоме на первых порах его деятельности.

Однажды дверь моей комнаты приоткрылась и я увидел пожилую. женщину с тревожно-вопросительным взглядом.

— Вам что? — спросил я.

Женщина открыла дверь, переступила порог, ведя за руку девочку лет восьми, обернулась к открытой двери и крикнула:

— Ну, что ж ты, ирод, иди!

«Ирод» с распухшим от вина лицом нехотя переступил порог, нахмурился, виновато посмотрел на меня.

— Сил моих больше нету,— начала женщина,— угомоните вы его, пьет, ругается, дерется. Ну, пусть при старом режиме я терпела, а теперь, что же это, и при нашей Советской власти от него житья нет. Мое слово вот какое: если он не исправится, я с ним жить не буду, развод мне дайте! Хватит, намучилась, теперь не старый режим.

— Как же, товарищ, жена ведь права, теперь не старый режим, чтоб над человеком издеваться,— говорю мужику.

— Ну, что ж молчишь? — спрашивает жена мужа и толкает его локтем в бок.— Тебя спрашивают.

— Отстань,— буркнул тот и отодвинулся от жены.

— Не отстану, отвечай вот тут передо мной, перед дочкой и перед нашей Советской властью: как жить будем?

Я не знал, что делать. Отпустить эту семью ни с чем я не мог. И вот я решил взять от мужика обязательство, что в дальнейшем он будет жить в мире и согласии с женой и дочкой. Я дал ему это обязательство на подпись.

— Я неграмотный,— буркнул тот.

— Неважно, ставь вот здесь внизу три крестика.

— Не поставлю.

— Почему?

— Не желаю.

— Ладно, тогда мы вопрос о твоем поведении в семье обсудим на общем собрании рабочих завода. Пусть они тебя прохватят, как следует.

— Давай ручку.

И крестики были поставлены.

Мужик хмуро посмотрел на меня, на жену, на дочку.

— А вы ей скажите, пусть не донимает. Черт, а не баба.

— Слышите его просьбу? — спросил я.

— Да уж я... да уж я...— торопливо заговорила женщина.

Рабочий взял дочку за руку.

— Ну, идем, уж ты, уж мы...

Позже эта женщина несколько раз забегала ко мне, приносила горячие пирожки и все твердила:

— Спасибо, вот спасибо, человек прямо другим стал. Вначале по старой привычке гаркнет было, кулак поднимет, а я ему про крестики да про общее собрание рабочих напомню — в миг одумается.

Рухнул самодержавно-капиталистический строй, рухнули и все его учреждения, но старое давало себя знать на каждом шагу.

 

Встреча Нового года и приезд в гости к выборжцам В. И. Ленина

Районный Совет большое внимание уделял культурно- просветительной работе. Исполнительный комитет Совета после Октября переехал в помещение бывшего Михайловского артиллерийского училища и получил в свое распоряжение большой актовый зал. Мы широко использовали его для устройства спектаклей и концертов. В этой работе активное участие принимала жена Алексея Максимовича Горького Мария Федоровна Андреева. Ей был хорошо знаком артистический и музыкальный мир Петрограда, и она со свойственным ей жаром взялась за это дело. Артисты шли к нам с большой охотой, и мы старались предоставить им все условия для их творческой работы.

Устраиваемые нами концертные вечера проходили с неизменным успехом.

Не раз. наши представители обращались с просьбой выступить перед рабочими к Ф. Шаляпину. Он обещал, но не приходил. Однажды в числе представителей, отправившихся к Шаляпину, был и я. Мы приехали к нему в Мариинский театр. Шаляпин в гриме Мефистофеля встретил нас как старых знакомых, но мне показалось, что смотрел он на нас как-то свысока, с улыбкой и чувством собственного превосходства. Выслушав нашу просьбу, он пообещал приехать и выступить, но своего обещания так и не сдержал.

Первый советский Новый год мы решили встретить в актовом зале, где устроили самую настоящую, большую, как в театре, сцену.

Во все концы мы разослали пригласительные билеты, собрали весь актив района.

В программу вечера входили: доклад о текущем моменте, опера «Сорочинская ярмарка», живая картина «Проводы Старого и встреча Нового года» и в заключение — танцы. Правда, на танцы мы пошли не без споров и колебаний, но молодежь настояла.

В зале собралось полным-полно рабочих. Пришли с женами, детьми.

Короткий доклад о текущем моменте выслушали с большим вниманием. Оперу «Сорочинская ярмарка», разыгранную под аккомпанемент пианино, прослушали с удовольствием. Отдельные сцены сопровождались веселым смехом. Провожали старый и встречали Новый год шумно, весело.

Незадолго до конца вечера председатель, секретарь и другие члены райисполкома отправились к нашему старому товарищу — подпольщику Павлову на Сердобольскую улицу, дом № 35, квартира 4, где не раз бывал Ленин, чтобы в кругу товарищей по большевистскому подполью встретить Новый год.

Я и Костя Лебедев, слесарь с завода «Айваз», через некоторое время также должны были пойти к Павлову.

Когда в зале начались игры и танцы, мы, вручив бразды правления Борису Шишкину, решили уйти.

Спускаемся по лестнице, навстречу нам медленно поднимаются мужчина и женщина. Вглядываемся и узнаем Владимира Ильича и Надежду Константиновну в запорошенных снегом пальто, с поднятыми воротниками.

— А мы к вам в гости,— дружески говорит Надежда Константиновна.

Владимир Ильич радушно жмет нам руки, спрашивает, как дела, какое настроение, весело ли встретили Новый год.

Мой приятель, волнуясь, отвечает, а я, улучив минутку, выбегаю из-за кулис и кричу:

— Товарищи! К нам пришли Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна Крупская!

В это время они также вышли на сцену. Оркестр грянул «Интернационал». Все бросились к сцене. Аплодисменты, крики «ура!»

— Да здравствует Ленин! — раздается из зала.

А Владимир Ильич и Надежда Константиновна стоят на краю сцены, откинули воротники, стряхнули снег, улыбаются.

«Ура!» — раскатисто переливается по всему залу.

Мой приятель стоит позади Ленина, машет руками, шапкой, жестами просит успокоиться, но его не слушают, даже как будто и не замечают.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна пришли запросто, без предупреждений, в свою родную, рабочую семью, и семья шумно ликует, а приятель мой, поборник порядка и спокойствия, волнуется. Он снова и снова машет рукой, просит, умоляет, призывает, настаивает — все напрасно. Но вот Владимир Ильич поднял руку — стало тихо, все подались вперед.

Владимир Ильич коротко сказал о пройденном героическом этапе Октябрьской революции, о трудностях, стоящих перед рабочим классом, о способах их преодоления. Потом извинился, что нарушил отдых и развлечения и попросил возобновить игры и танцы. Молодежь окружила Владимира Ильича и Надежду Константиновну, наперебой приглашая их принять участие в играх. Но пожилые рабочие оттеснили молодежь и увели за собой Владимира Ильича и Надежду Константиновну.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна сняли пальто и сели на принесенные нами стулья. Молодежь окружила Владимира Ильича, подхватила его вместе со стулом, на котором он сидел, и под громкие, торжественные крики «ура!» начала качать. В комнате, где во время спектаклей и концертов гримировались артисты, девушки, уезжающие утром на фронт, из своего пайка решили накрыть стол. Неизвестно откуда появились белоснежная скатерть, разного размера и разной формы тарелки, вилки, эмалированные и простые походные кружки, большой эмалированный чайник с кипятком. На столе лежали черный хлеб, масло, колбаса и печенье.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна, приглашенные к столу, посмотрели на присутствующих.

— Откуда у вас этакое обилие? — спросили они.

— Из наших общих запасов,— хором ответили девушки и, видя, что Владимир Ильич все еще недоумевает, пояснили ему, что они едут на фронт и получили продукты на дорогу.

— Вот, если бы мы с вами могли сейчас дать в каждую трудовую семью хотя бы такой завтрак и ужин, наша Советская республика была бы крепка, как гранит. И вы, молодые, полные сил и веры в наше правое дело, идете на фронт не только защищать завоевания Октября, но и добывать лучшую жизнь для себя и своих близких. Пожелаем же больших успехов в вашем благородном деле. Ваши подвиги не затеряются в веках.

Слова Владимира Ильича были покрыты дружными аплодисментами.

Посидев за столом, Владимир Ильич и Надежда Константиновна уехали.

Я и мой приятель отправились к товарищу Павлову, и там нас здорово выругали за то, что мы не привезли с собой Ленина и Крупскую.

На следующий день, 1 января 1918 г., Владимир Ильич Ленин снова был в нашем районе. Он приехал в манеж Михайловского артиллерийского училища на проводы первых эшелонов красногвардейцев, едущих на фронт. С ним были Мария Ильинична Ульянова и кто-то из иностранных товарищей. Бойцы встретили Владимира Ильича долго не смолкаемым «ура!» Владимир Ильич обошел строй. Поздоровался с командирами подразделений и обратился к отъезжающим с краткой речью. Он назвал их героями-добровольцами, идущими защищать пролетарскую социалистическую революцию, и закончил свое выступление пожеланием больших успехов в ратном деле: «Будьте такими, какими вы были в Октябре». Затем Владимир Ильич повернулся к провожающим и сказал: «Ждите своих отцов, братьев, сынов, они скоро к вам вернутся — и вернутся с победой. Это же выборжцы, они идут защищать свою родную Советскую власть, свою пролетарскую диктатуру». И снова долго не смолкаемое «ура!» Строй нарушился. Бойцы, командиры, провожающие окружили Владимира Ильича и проводили его до автомобиля. Затем воинские части построились и с распущенными красными знаменами, с боевыми революционными песнями под командованием Исидора Петровича Воробьева отправились на Варшавский вокзал. Ко мне подошел торжественно возбужденный товарищ Становов, крепко пожал мне руку и сказал:

— Эту встречу с Владимиром Ильичем я никогда не забуду.

Я ответил ему:

— Да, встречи с такими людьми не забываются.

И никто из нас не знал, что в это время чья-то подлая рука поднялась на Ильича. На обратном пути его автомобиль подвергся обстрелу, и кабина в нескольких местах была пробита револьверными пулями.

Не было конца нашему возмущению и негодованию, когда мы на следующий день узнали об этом подлом покушении.

Учредительное собрание и поддержка его со стороны меньшевиков

18 января 1918 г. было назначено открытие Учредительного собрания, выборы в которое прошли в конце ноября 1917 г.

Открытие Учредительного собрания меньшевики и эсеры решили отметить грандиозной демонстрацией.

В нашем Выборгском районе, как и в других, меньшевистские демонстрации имели жалкий вид: собралось около ста человек. Но нам, райкомовцам-большевикам, и это обидно.

— Пойдем,— говорю я председателю,— и если не удастся их уговорить, то хотя часть беспартийных рабочих от них оторвем.

Идти было не далеко. Меньшевики собирались вблизи бывшего юнкерского Михайловского артиллерийского училища, где помещался теперь райсовет.

Вышли. Уговариваем меньшевиков разойтись.

— Подумайте, сколько вас тут. Вам же стыдно будет показать свою немощь, бессилие,— обращаемся мы к собравшимся.

Руководитель сердито и грубо отругивается. Кажется, Он и сам понимает, что мы правы, но отступить уже не может и действует наперекор здравому смыслу. Беспартийные же рабочие и даже некоторые члены меньшевистской партии стараются незаметно, по одному, по два, отойти от демонстрантов. Нам удалось оттянуть человек двадцать, но тогда шла борьба за каждого отдельного рабочего.

Вокруг нас собралась большая группа рабочих, сторонников большевиков.

— Арестуйте их, или давайте мы их разгоним! — кричали они.

Теперь нам уже приходится уговаривать и удерживать от неправильных действий своих товарищей.

Руководители меньшевистской демонстрации, видя, что их ряды тают, развернули два лозунга с приветствиями Учредительному собранию и под смех и острые шутки наших сторонников двинулись в путь.

Не знаю, сколько их дошло до Таврического дворца, скажу только, что такой жалкой, ничтожной демонстрации наш район никогда не видел.

В день открытия Учредительного собрания зал и хоры Таврического дворца были переполнены. В партере сидели депутаты. Слева — большевики, справа — меньшевики, эсеры, кадеты. На хорах — гости. Это истинные хозяева страны — представители фабрик, заводов, революционных полков, флотских экипажей, рабочие, работницы, солдаты, матросы. Эти люди отлично понимают, что не может наше законодательное учреждение состоять из представителей победившего революционного народа и ставленников свергнутой пролетарской революцией буржуазии. Все с напряженным вниманием ждут исторической развязки. Ко мне подошла секретарь нашего райкома Егорова и сообщила последние новости: из 700 с лишним избранных в Учредительное собрание депутатов явилось немногим больше 400. Из них примерно 250 человек — правые эсеры, меньшевики и представители других мелкобуржуазных партий.

Фракция большевиков поручила открыть Учредительное собрание Якову Михайловичу Свердлову. Я много слышал от товарищей о революционной деятельности Свердлова в Сормове, Саратове, на Урале, знал, что он несколько лет просидел в царских тюрьмах, много раз подвергался арестам и ссылался в самые отдаленные районы Сибири и неоднократно убегал из ссылки. Мне много о Свердлове рассказывали Кучменко и Чугурин, но сам я его еще не видел. Поэтому я с нетерпением ждал появления Свердлова на трибуне. Каково же было наше удивление, когда ровно в четыре часа дня на трибуну взобрался представитель правых эсеров престарелый Швецов. Дрожащей рукой он взял председательский колокольчик. Хоры и левая сторона зала зашумели. Их гневные крики слились с торжествующими голосами правых эсеров, меньшевиков и кадетов. Я и сосед мой неистово топали ногами. Егорова вся горит от негодования. «Что же это такое, что случилось, где же Свердлов?» — шепчет она. Вдруг рядом с Швецовым, точно из-под земли, вырастает худощавая, стройная фигура Якова Михайловича. Он легким, но твердым движением руки отодвигает Швецова, берет из его руки председательский колокольчик и громким голосом объявляет:

— Исполнительный Комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов поручил мне открыть заседание Учредительного собрания.

Растерявшиеся в первый момент правые эсеры, меньшевики, кадеты поднимают вой. Мы горячо аплодируем Якову Михайловичу Свердлову.

— Центральный Исполнительный Комитет,— продолжает Яков Михайлович,— выражает надежду на полное и безоговорочное признание Учредительным собранием всех декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров.

Это заявление хоры и часть партера встречают бурными аплодисментами и гулом одобрения, правая сторона — глубоким молчанием. Свердлов оглашает текст «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа». На хорах громко запели «Интернационал». Его подхватывают большевики и им сочувствующие в партере. Все встали, и никто не посмел нарушить порядка, пока звуки пролетарского гимна заполняли своды Таврического дворца.

Большинством голосов Учредительное собрание отклонило Декларацию. Заседание Учредительного собрания было прервано, и, когда оно возобновилось, Яков Михайлович от имени большевистской фракции огласил следующую Декларацию, написанную В. И. Лениным:

«Громадное большинство трудовой России — рабочие, крестьяне, солдаты — предъявили Учредительному собранию требование признать завоевания Великой Октябрьской революции, советские декреты о земле, мире, о рабочем контроле и прежде всего признать власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Всероссийский ЦИК, выполняя волю этого громадного большинства трудящихся классов России, предложил Учредительному собранию признать для себя обязательной эту волю. Большинство Учредительного собрания, однако, в согласии с притязаниями буржуазии, отвергло это предложение, бросив вызов всей трудящейся России»

Эта Декларация заканчивалась словами: «Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания».

Огласив эту Декларацию, большевики покинули Учредительное собрание. Мы остались на хорах. Правые эсеры, меньшевики и другие депутаты Учредительного собрания подняли настоящий вой. Некоторые из них лезли на трибуну и пытались выступать, но долгое время никто никого не слушал.

В четыре часа утра, когда депутаты злосчастного Учредительного собрания охрипли от посылаемых на голову большевиков всяческих проклятий, на трибуну поднялся матрос Анатолий Железняков, начальник караула Таврического дворца, и спокойно сказал: «Караул устал, прошу очистить помещение». Поднялся крик, шум, но помещение Таврического дворца было очищено. На следующий день, 19 января 1918 г., Всероссийский Центральный Комитет, заслушав доклад В. И. Ленина, принял декрет о роспуске Учредительного собрания.

На III Всероссийском съезде Советов

23 января 1918 г. в том же Таврическом дворце открылся III Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. И снова на трибуне Яков Михайлович Свердлов. Слова его: «Объявляю III Всероссийский съезд открытым»,— тонут в мощных торжественных приветствиях собравшихся депутатов и гостей и мощно звучит «Интернационал». Меня охватывает неописуемый восторг, и я невольно сравниваю то, что вижу и слышу, с тем, что видел и слышал здесь всего четыре дня назад. Огромная разница! Ликует победивший народ. Один за другим на трибуну поднимаются рабочие, работницы, солдаты, матросы, крестьяне, их сменяют представители иностранных делегаций. Вот на трибуне журналист Джон Рид, дающий крепкое товарищеское слово делегатам съезда, что он по возвращении в Америку расскажет американскому пролетариату правду про революционную Россию. Его сменяет матрос Анатолий Железняков, четыре дня назад попросивший депутатов Учредительного собрания очистить помещение. Он приветствует съезд от имени революционных отрядов Петрограда. Его сменяют посланцы норвежских, шведских, английских рабочих. Радостным овациям нет конца.

24 января 1918 г. съезд с глубоким вниманием и в напряженной тишине заслушал доклад товарища Ленина о деятельности Советской власти за два с половиной месяца. Какой короткий срок, а какая сделана гигантская работа, но еще больше надо сделать, чтобы молодая Советская республика крепко стала на ноги.

Съезд абсолютным большинством одобрил политику Совнаркома и Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и выразил им свое полное доверие; и снова зал и хоры наполнились ликующими голосами и громкими рукоплесканиями.

Яков Михайлович Свердлов предложил делегатам съезда утвердить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», отвергнутую Учредительным собранием. В зале и на хорах водворилась торжественная тишина, а когда он своим могучим басом произнес слова Декларации, провозглашавшие Россию республикой Советов, все встали и бурной овацией приветствовали создание первого в мире Советского социалистического государства.

Съезд утвердил Декларацию и провозгласил Советскую республику свободным союзом свободных наций, федерацией Советских национальных республик.

 

Наше посещение Н. К. Крупской и новая встреча с В. И. Лениным

Я жил в том особняке, где помещался райком партии Выборгского района, только этажом выше, и вечером каждый день кто-нибудь из товарищей заглядывал ко мне, чтобы поделиться заводскими или районными новостями.

Однажды ко мне зашла товарищ Егорова и сообщила, что Надежда Константиновна серьезно больна. Мы решили ее проведать. На другой день вечером мы втроем отправились в Смольный, где жили в то время Владимир Ильич и Надежда Константиновна.

Оформили пропуск, поднимаемся по широкой лестнице, проходим мрачным коридором и оказываемся в квартире Владимира Ильича. Простая обстановка: письменный стол, этажерка с книгами, несколько стульев, две узенькие, односпальные кровати. На одной из них лежит Надежда Константиновна с завязанной головой, укрытая одеялом. На столике у кровати резиновая грелка, лекарства.

Владимир Ильич дома, он радушно встречает нас, жалуется на Надежду Константиновну:

— Бегала из района в район без калош, а обувь худая, вот и добегалась — насморк, кашель, головная боль.

Надежда Константиновна тоже рада нашему приходу. Мы ставим на стол пол-литра молока, кладем комочек сливочного масла, печенье, сахар и где-то секретарем добытый лимон. Надежда Константиновна растрогана, но журит нас:

— И что это вы, как так можно? Масло, молоко, ну зачем все это?

— Надежда Константиновна, ведь тут одна капелька, это мы так, от себя, ведь принято больному приносить гостинцы,— говорю я.

Надежда Константиновна улыбается.

— Ну спасибо, садитесь, а на этого ворчуна не обращайте внимания. На меня ворчит, а сам день работает, ночь пишет. Вот и сейчас перед вашим приходом писал.

— А мы помешали,— говорит кто-то из нас с оттенком тревоги.

— Что вы, что вы,— заторопился Владимир Ильич.— Ничуть вы мне не помешали, хорошо, что пришли, вот и Наде с вами веселей будет, отвлечется от своей хвори и скорей поднимется. Да только она опять начнет бегать и снова свалится,— при этих словах Владимир Ильич нагнулся, взял из-под кровати ботинки Надежды Константиновны, повернул их вверх подошвами, ткнул в один ботинок пальцем, палец скрылся внутри ботинка.

— Вот видите, можно ходить в таких ботинках без калош по весенней грязи?

Владимир Ильич посмотрел на ботинки, на нас, на Надежду Константиновну.

— Слушай, Надя,— сказал он,— врач запрещает ранее чем через неделю покидать постель. За это время мы и отремонтируем ботинки, у вас ведь есть сапожники в районе?

— Ну как им не быть — сколько угодно.

— Вот и хорошо, отдайте их там в починку,— и Владимир Ильич полез в карман за деньгами.

— Потом, Владимир Ильич, потом, починим, принесем и с вас, сколько полагается, получим.

— Нет, нет, зачем же, вот возьмите, мало будет, тогда еще доплачу.

Мы взяли ботинки, взяли деньги, посидели еще немного, попрощались и ушли.

На другой день я с ботинками Надежды Константиновны пошел к сапожнику, но он не взялся их чинить.

— Новые покупать надо,— сказал он.

Так мы и сделали. Достали новые ботинки, а к ним и калоши. В следующее посещение отнесли их Надежде Константиновне и незаметно поставили под кровать.

 

Глава четвертая ПО ЗОВУ ЛЕНИНА

Письмо В. И. Ленина питерским рабочим и организация первого рабочего продовольственного отряда

Вечер. В большом квадратном зале барского особняка, в котором помещался районный партийный комитет, собрался партийный актив. За длинным столом, покрытым тяжелым красным сукном, сидят члены бюро райкома. Секретарь райкома Егорова читает обращение Владимира Ильича к питерским рабочим. Это обращение привез из Москвы один из членов Выборгского райсовета. Он был в гостях в своей родной деревне, на обратном пути остановился в Москве, зашел к Владимиру Ильичу Ленину и рассказал ему обо всем, что слышал и видел в деревне. Владимир Ильич с большим вниманием выслушал его, подробно расспросил обо всем и в результате написал обращение к питерским рабочим.

В этом обращении говорилось, что ни для одного марксиста, ни для одного сознательного рабочего не может быть сомнения в том, что «кулаки ненавидят Советскую власть, власть рабочих и свергнут ее неминуемо, если рабочие не напрягут тотчас же все силы, чтобы предупредить поход кулаков против Советов, чтобы разбить наголову кулаков прежде, чем они успели объединиться.

Сознательные рабочие могут в данный момент осуществить эту задачу, могут объединить вокруг себя деревенскую бедноту, могут победить кулаков и разбить их наголову, если передовые отряды рабочих поймут свой долг, напрягут все силы, организуют массовый поход в деревню.

Сделать это некому, кроме питерских рабочих, ибо столь сознательных, как питерские рабочие, других в России нет. Сидеть в Питере, голодать, торчать около пустых фабрик, забавляться нелепой мечтой восстановить питерскую промышленность или отстоять Питер, это — глупо и преступно. Это — гибель всей нашей революции. Питерские рабочие должны порвать с этой глупостью, прогнать в шею дураков, защищающих ее, и десятками тысяч двинуться на Урал, на Волгу, на Юг, где много хлеба, где можно прокормить себя и семьи, где должно помочь организации бедноты, где необходим питерский рабочий, как организатор, руководитель, вождь».

Тут же была открыта запись добровольцев в рабочий отряд. Желающих ехать в деревню оказалось очень много. Бюро райкома для комплектования отряда выделило тройку, в которую входил и я. Нам было поручено составить список отряда с учетом того, чтобы в нем были не только коммунисты, но и беспартийные рабочие, и представить этот список на утверждение бюро райкома.

И вот список составлен и утвержден. В него вошли старые и молодые партийцы, комсомольцы и беспартийные — всего 40 человек. Учтены и специальности, нужные как для самого отряда, так и для деревни. В отряде были бухгалтер, машинистка, кузнецы, столяры, плотники, жестянщики, слесаря. Ехать мы должны были в приволжские губернии.

Началась подготовка к отъезду. Мы знакомились с географией и экономикой Поволжья. Еще и еще раз перечитывали обращение В. И. Ленина.

Владимир Ильич в то время не ограничился обращением к питерским рабочим о поездке в деревню. .Вскоре после этого послал руководящим партийным работникам питерской организации телеграмму по вопросу о посылке питерских рабочих на укрепление армии.

Настал день нашего отъезда. Нам предстояла остановка в Москве, где мы должны были встретиться с Лениным.

Приезд продотряда в Москву и встреча с В. И. Лениным

В Москву мы прибыли утром. По телефону сообщили в Кремль о нашем прибытии и затем мы шумной ватагой вышли на привокзальную площадь. Нас встретил разноголосый гомон торговцев и торговок, на все лады расхваливавших свой товар:

— Белые румяные горячие с рисом, с изюмом, сладкие пирожки. Табак, папиросы, рассыпные и пачками. Старые серные безопасные спички фабрики Лапшина.

Мы первым делом взялись за пирожки, потом запаслись табаком, папиросами, спичками. Скоро прибыли две грузовые машины, и мы поехали по улицам Москвы. Вот Сухаревская башня. Она расселась на перекрестке двух многолюдных широких улиц, как толстая баба с квашней на базаре, и горя ей мало, что людям около нее тесно. Вот большое черное, копошащееся пятно толкучки. Машины пронеслись мимо, пересекли Самотечную площадь, поднялись на косогор, повернули вправо и остановились у подъезда бывшей духовной семинарии, теперь 3-го дома Советов.

Быстро сгружаем и складываем в двух больших квадратных комнатах вещи и — на улицу, по Петровке спускаемся к гостинице «Метрополь». Здесь помещаются Центральный Комитет нашей партии и Совет Народных Комиссаров. Размещаемся в длинной узкой комнате. За столом В. И. Ленин. Смотрю на Ильича. В его прищуренных глазах и в уголках рта чуть заметная улыбка. Он проводит ладонью по широкому выпуклому, покрытому мелкими морщинами лбу и, подавшись всем корпусом вперед, как бы желая быть ближе к нам, начинает свою речь. В. И. Ленин говорит о тяжелом положении, которое переживает наша страна, об огромной опасности, нависшей над нашей Родиной, о необходимости нашей поездки в деревню. Наша цель, говорит В. И. Ленин,— вырвать бедноту из цепких рук кулака, пробудить ее классовое самосознание, привлечь на сторону бедноты середняцкую массу крестьянства, иначе нас захлестнет мелкобуржуазная стихия. Владимир Ильич раскрывает перед нами картину ожесточенной классовой борьбы в деревне и четко определяет задачи, стоящие перед нами.

После выступления Владимира Ильича с кратким словом выступил Я. М. Свердлов.

Решили отряд наш не дробить и отправить его в распоряжение Народного комиссара по продовольствию товарища Цюрупы, с тем чтобы он нас направил на продработу в прифронтовую полосу.

Мы рассказали Владимиру Ильичу о том, что при обсуждении его письма об организации продотряда среди питерских большевиков возникла оппозиция. Ее сторонники выступили против посылки питерцев в деревню, так как это будто бы ослабляет силы самого Петрограда и ставит его под угрозу.

Владимир Ильич сказал, что по этому вопросу он сегодня же свяжется с питерскими товарищами и разъяснит им их ошибку. В тот же день он послал в Петроград телеграмму, в которой говорилось:

«Мы объяснились с прибывшей сюда агитационнопродовольственной группой Выборгского района. Такого рода группа несомненно очень нужна и сыграет крупнейшую роль в Казанской губернии, куда она направляется.

Но сейчас есть не менее острая потребность в партийных работниках, которые могли бы на чехо-словацком фронте просвещать, объединять и дисциплинировать советские войска. Продовольственная задача не может быть разрешена без подавления чехо-белогвардейского мятежа. Сюда необходимо сейчас направить многочисленных активных, боевых партийных работников. Жалоба Петрограда на то, что мы обезлюживаем Петроград, неосновательна. Где же брать лучших агитаторов и организаторов для общегосударственных задач, как не в Петрограде? Москва дала нам уже около 200 агитаторов-комиссаров на чехо-словацкий фронт. Петроград должен дать не меньше. Желательны бывшие военные, но не обязательно: достаточно быть твердым, преданным революционером, чтобы оказать неоценимые услуги делу борьбы против волжской и уральской контрреволюции.

Ждем вашей энергичной и скорой поддержки, товарищи!

По поручению ЦК Российской партии коммунистов

Ленин. Свердлов»

1 Ленинский сборник, XXXIV, стр. 27—28.

 

Кроме того, Владимир Ильич по прямому проводу передал в Смольный письмо, в котором писал, что «Алексеев на Кубани, имея до 60 тысяч, идет на нас, осуществляя план соединенного натиска чехословаков, англичан и алексеевских казаков». И дальше в письме говорилось, что Питер мог бы дать вдесятеро больше, если бы не оппозиция питерской части Цека. «...Ввиду этого,— писал В. И. Ленин,— я категорически и ультимативно настаиваю на прекращении всякой оппозиции и на высылке из Питера вдесятеро большего числа рабочих. Именно таково требование Цека партии.

Категорически предупреждаю, что положение Республики опасное и что питерцы, задерживая посылку рабочих из Питера на чешский фронт, возьмут на себя ответственность за возможную гибель всего дела.

Ленин»

Из ЦК мы отправились в Наркомпрод, оформили документы и сразу же поехали на Казанский вокзал. Нас направляли в Казань в распоряжение губпродкома. Ехали мы долго, с длительными остановками на станциях. Но вот, наконец, и Казань.

 

Звонок из Кремля и разговор с В. И. Лениным

Раздался телефонный звонок.

— Ну вот еще, заблудился кто-то,— буркнул Чугурин, но с постели не поднимается. А телефон все настойчивее звонит.

— И кому это не спится? Два часа ночи,— ворчит Чугурин. Он поднялся и снял телефонную трубку. Я поднял голову. Смотрю на него.

— Тебя,— говорит он,— Надежда Константиновна.

Я так и вскочил. Прижимаю трубку к уху и кричу гораздо громче, чем это надо.

— Здравствуйте, Надежда Константиновна, здравствуйте! И как это вы меня нашли? Не забыли, оказывается.

Она говорит, что очень рада, что мы живы, вернулись. Заботливо, с тревогой в голосе спрашивает о нашем здоровье, советует как следует отдохнуть, а уж потом браться за работу. Я искренне поблагодарил ее за внимание и заботу о всех нас и пообещал передать товарищам ее привет и пожелания. Сам просил, чтобы она поддержала мою просьбу об отправке на фронт в распоряжение штаба 5-й Армии. Она глубоко вздохнула, пожурила меня и вдруг говорит, что передает трубку Владимиру Ильичу. Меня как жаром обдало. Владимир Ильич подробно и долго расспрашивал меня о настроении крестьян и особенно о настроении середняков. Когда я ему говорил о своих впечатлениях, он коротко подбадривал меня.

— Так, так, дальше.

Особенно внимательно он отнесся к моему рассказу о том, как беднота вместе с середняками освобождала запертых в амбаре активистов. Он вдавался во все детали. Переспрашивал отдельные факты. Я чувствовал, как радует его активность крестьянской бедноты, ее выступления против кулачества. В заключение Владимир Ильич сказал, что на фронте дела у нас лучше, чем были 20 дней назад, что кое-какие меры принимаются и насчет деревни. Потом потребовал, чтобы все мы немедленно и безоговорочно отправились на отдых. Я запротестовал и стал настаивать, чтобы мне разрешили ехать на фронт, что я не могу отстать от товарищей.

— Но Яков Михайлович говорит, что на тебе лица нет, что ты весь почернел.

— Это Якову Михайловичу так показалось,— говорю я,— а теперь после бани и смены обмундирования я уже совсем по-другому выгляжу.

Владимир Ильич засмеялся, а потом сказал:

— Ну, что ж с тобой поделаешь. Поезжай на фронт. Я позвоню товарищу Свердлову.

Я поблагодарил его и пожаловался, что у меня на руках нет никаких документов и что добрым людям неизвестно, кто я и откуда. Владимир Ильич засмеялся и пообещал помочь мне и в этом деле.

И не успел я опомниться, как к подъезду гостиницы подкатил мотоцикл, а через несколько минут в дверь к нам постучали и спросили меня.

— Вам пакет из Совнаркома.

Я торопливо беру пакет, раскрываю и достаю документ.

Привожу его полностью:

«РОССИЙСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ФЕДЕРАТИВНАЯ СОВЕТСКАЯ РЕСПУБЛИКА

СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ

Москва, Кремль.

23 августа 1918 года № 2449.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Податель, товарищ Илья Митрофанович Гордиенко уполномочен Советом Народных Комиссаров действовать при фронтовой полосе для организации продовольственных отрядов, выступать, как политический комиссар при военачальниках. Поручается принимать от него телеграммы в Москву в Совнарком, ВЦИК.

Всем советским и военным властям оказывать подателю Илье Митрофановичу Гордиенко всякого рода содействие без замедления.

Председатель Совета Народных Комиссаров В. УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)

Секретарь Совета Народных Комиссаров ГОРБУНОВ».

 

До самого утра мы не могли уснуть.

Делились впечатлениями от беседы с Лениным, рассказывали друг другу о пережитом.