РАДИ ИНТЕРЕСОВ ОБЩЕГО ДЕЛА
В статье "С беспощадной решительностью..." Д. Волкогонов, сохраняя видимость объективности, ограничился в основном утверждениями без достаточного основания. Вот одно из них: "Официальная историография нивелировала, сглаживала, камуфлировала исключительную по силе ленинскую нетерпимость и непримиримость ко всему, что не гармонировало с его собственными взглядами". Таков один из способов набрасывания черной тени на В.И. Ленина, введения читателей в заблуждение, фальсификации. Хочет он того или нет, бывший крупный военный политработник поступает сам так, что в свое время осуждал и против чего выступал.
В связи с этим уместно вспомнить, что во втором дополненном издании книги "Психологическая война: Подрывные действия империализма в области общественного сознания" он писал: "Механизм управления конкретными состояниями общественного сознания опирается на так называемую теорию "массового поведения", согласно которой, одно упоминание о каком-либо мифе должно вызвать поток определенных стереотипов и представлений... это стереотипы и образы, внушаемые антисоветской пропагандой, которые весьма распространены и живучи особенно в среде мелкой и средней буржуазии, а также части рабочего класса. Такими дезинформированными людьми легче манипулировать не только в области духовной, но и социальной". (Волкогонов Д.А. Психологическая война. М., 1984. С. 219). Сейчас этот автор не жалеет усилий для создания мифа о неизвестном Ленине, о крахе его дела. Надеется, что со временем упоминание об этом будет у людей вызывать только отрицательную реакцию к Ленину.
В обвинениях В.И. Ленина в нетерпимости и непримиримости Волкогонов опять же явно не первопроходец. Снова в немалой степени повторяет написанное другими, прежде всего Н. Валентиновым в его книгах "Встречи с Лениным" и "Малознакомый Ленин". В первой из них автор вспомнил ответ П.Б. Аксельрода на один из своих ответов: "В Библии говорится, что "всему свое время". Говоря в Женеве с вами, я сразу понял, что у вас еще не наступило время видеть ту сторону Ленина, которая делает его в социал-демократической партии, а она партия демократическая, опасным человеком". ("Волга. 1990. № 10. С. 110 — сноска). К такой же мысли автор возвращается в последующем. Хорошо можно представить, как оппоненты обменивались мнениями два с половиной часа. Владимир Ильич терпеливо выслушивал многословные рассуждения собеседника, который все больше склонялся к меньшевизму, к идеалистической философии. Руководитель большевиков не жалел усилий, чтобы в остром споре показать заблуждения, ошибки своего недавнего единомышленника. Но тот во всем этом увидел только неприятие В.И. Лениным чужого мнения. Неправильное определение причины подсказало Валентинову решение, больше устраивающее меньшевиков. Об этом вспомнил так "... точно облитый кипятком выбежал от Ленина. Здесь дело не в одном только расхождении в области философии. Здесь причиной — невероятная нетерпимость наших вождей и больше всего дикая нетерпимость Ленина, не допускающего ни малейшего отклонения от его, Ленина, мыслей и убеждений. Могу ли при таких условиях быть членом большевистской организации, во всем беспрекословно следующей за Лениным?". ("Волга". 1990. № 12. С. 106). В последнем вопросе чувствуется такая расстановка акцентов, которая не совсем верно рисует картину тогдашней действительности. Ленинцы тогда имели и при необходимости отстаивали собственное мнение. За подтверждением достаточно обратиться к работам любого ленинского тома. Но Валентинову, рвущему с большевиками, требовалось сказать не совсем доброе слово о В.И. Ленине. Через такие обвинительные оттенки получалось определенное самооправдание. Так затрагивается этическая грань.
Здесь же Валентинов высказал предположение, которое в последующие десятилетия стало предметом полемики и содержало обвинение В.И. Ленина и его последователей: "После конфликта с ним меня сверлила неприятная догадка, что централизм, это основное требование организационной схемы большевиков, может стать для партии действительно невыносимой "петлей на шее", если будет возглавляться человеком со слепой нетерпимостью Ленина". ("Волга". 1990. № 12. С. 106).
Элемент обвинения В.И. Ленина налицо и в книге Н. Валентинова "Малознакомый Ленин". Например, без какого-либо основания есть утверждение о том, будто руководитель большевистской партии использовал метод "мордобития" и "шельмования" по отношению ко всем против него бунтующим. На представление В.И. Ленина в неверном свете работает опять же бездоказательное и не соответствующее действительности мимолетное высказывание, будто Владимира Ильича приводила в бешенство одна мысль о том, что кто-то может исправлять им написанное.
За всевозможными высказываниями, подчас с немалой дозой примешавшейся клеветы, можно увидеть, как в сознании индивида сталкиваются классовые и общечеловеческие интересы, ценности. В условиях нынешней политической борьбы, когда оппоненты особенно не терпимы по отношению друг к другу, интересы страны порой приносятся в жертву групповой привязанности, групповым интересам. При этом сплошь и рядом проявляется нетерпимость. На это, в частности, указал А. Ципко в статье "Бюст нового Керенского", опубликованной в "Комсомольской правде" 16 марта 1991 года. Но при этом в нетерпимости и непримиримости к месту и не к месту продолжают обвинять В.И. Ленина, свои грехи сваливать на другого. Не позаботившийся о корректности при формулировке тезисов историк Ю. Афанасьев в интервью для журнала "Шпигель" был более категоричен, чем доказателен. Проигнорировав, в частности, факты сентября — октября 1917 года, решительно настроенный историк высказался в том духе, будто ленинский образ мышления не допускал даже возможности коалиции с демократической программой. Не удержался и обвинил Владимира Ильича в авантюризме, в закладывании основы политики беззакония, насилия и массового террора. В данном случае проявилась нетерпимость Афанасьева по отношению к первому руководителю Советского государства. Историк утратил самоконтроль при формулировании выводов. Достаточно привести один вопрос и ответ на него:
"Вопрос: Против народа, а не с народом — в этом суть вашей критики Ленина?
Ответ: С Ленина нельзя снять это обвинение...". ("Неделя". 1990. № 16. С. 10).
Не тщеславием, не самолюбием, не эгоистическими интересами, не личными амбициями руководствовался В.И. Ленин, а в первую очередь интересами общего революционного дела, когда проявлял принципиальность, настойчивость, последовательность при решении многообразных задач исторического масштаба. Благодаря этому он стал символом нашей эпохи. Н.К. Крупская, подводя итоги всей жизни В.И. Ленина, говорила: "Когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумала всю его жизнь... Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным". (Воспоминания о В.И. Ленине в 10 томах. Т. 2. М., 1989. С. 365). Историография, объективные исследователи ленинской жизни и деятельности всего этого не замалчивали. Снова обратимся к воспоминаниям Н.К. Крупской: "По его деятельности и Сочинениям можно проследить, как зарождалась и продумывалась, теоретически обосновывалась им какая-нибудь основная идея, как делались из нее практические выводы и с каким упорством, настойчивостью Владимир Ильич проводил эту идею на протяжении целого ряда лет, не отступая перед трудностями, перед неудачами, но продумывая причины неудач и пытаясь создать лучшие, более жизненные формы применения той же идеи. Тут коренное, основное отличие Владимира Ильича от всякого оппортуниста. Оппортунист, отступая перед действительностью, терпя поражение, отказывается от сути дела, сдает в архив свою основную идею; Владимир Ильич, отступая перед действительностью, терпя поражение, отказывается от данной формы проведения в жизнь основной идеи, отступает, но отступает для того, чтобы, лучше додумав, проводить ту же идею". (Крупская Н.К. О Ленине. Сборник статей и выступлений. Издание пятое. М., 1983. С. 228). В марте 1922 года В.И. Ленин сказал: мы должны понять "ту простую вещь, что в новом, необыкновенно трудном деле надо уметь начинать сначала несколько раз: начали, уперлись в тупик — начинай снова, — и так десять раз переделывай, но добейся своего...". (Т. 45. С. 82).
Добиваясь революционных преобразований, В.И. Ленин был последовательным и принципиальным в идейной борьбе. Но его оппоненты это принимали за нетерпимость.
Ленинская настойчивость объясняется и сознанием своей ответственности перед миллионами людей. На эту черту его характера в письме А.М. Горькому, написанном сразу после кончины Владимира Ильича, обратила внимание М.Ф. Андреева: "Ты когда-то в Москве, в собрании, говорил, мне сказали, что Владимир Ильич представляется тебе человеком, который взял Землю в руки, как глобус, и ворочает ее — как хочет. Но мне чувствуется, что хотение его всегда было от жестокого сознания долга. И не всегда приятно ему. Мне один раз пришлось услышать от него признание: "Что делать, М.Ф., милая моя! Надо!! Необходимо!! Нам тяжело? Конечно... Вы думаете, и мне не бывает трудно? Вон Дзержинский — поглядите, на что человек похож! Надо. Ничего не поделаешь. Пусть лучше нам будет тяжело, только бы выиграть". Помню (должно быть) точно. Да я тебе тогда, приехав из Москвы, рассказывала, если память не изменяет. О себе — он мало думал". ("Гласность". 1991. № 3). Чувство величайшей ответственности обязывало быть последовательным.
Верную оценку вождю Октября постарался дать в своей статье "Загадка Ленина" профессор Лондонского университета Роберт Сервис. Он обратил внимание на то, что, несмотря на гору документов о Ленине, многое в истории его жизни до сих пор скрыто под покровом тайны, а известное продолжает вызывать споры. Но английский ученый далек от мысли о "незнакомом Ленине".
По мнению Р. Сервиса, при всех превратностях судьбы В.И. Ленин прочно занимал свое место в руководящем ядре большевиков. Не будучи всемогущим, он по степени своего влияния превосходил других лидеров. Как политик он был подвержен разнообразным воздействиям. К примеру, сдерживающим фактором для него было то политическое окружение, в котором он вращался. Сила ленинской личности может быть определена масштабами тех трудностей, которым он противостоял. Далее зарубежный ученый выразил несогласие со многими российскими авторами. Так, опроверг утверждения о нетерпимости В.И. Ленина: "Его деятельность в правительстве демонстрировала необычайную способность к коллективной работе, к смягчению разногласий и содружеству." ("Вестник высшей школы". 1991. № 4. С. 84).
С Р. Сервисом беседовал старший научный сотрудник Института истории В. Булдаков. Высказал мысль, что за сегодняшним антиленинизмом, с одной стороны, угадывается желание дикаря "наказать" не оправдавшего его надежд идола, а с другой стороны, видится довольно легкий сенсационный способ политического самоутверждения. Ответ ученого из Великобритании был определенным:"... по моему мнению, не всякая из последних советских работ отвечает критериям научного исторического подхода. Приписывать Ленину вину за все случившееся, как это практикуют некоторые публицисты, столь же не исторично, как и прославлять его по всякому поводу". (С. 86). Далее поделился своим убеждением в том, что ленинская мысль, будучи своеобразным синтезом идей, отличалась индивидуальностью и внутренней стройностью. Постоянно находившийся в движении ленинизм имел отчетливо выраженную суть. Касаясь степени осмысления российскими историками личности В.И. Ленина, Р. Сервис посчитал допустимым такое сравнение: "Вероятно, сегодня мы имеем дело скорее с разновидностью иконоборчества, нежели с зарождением конструктивной политической культуры. Отсюда известный успех публицистов, пишущих о Ленине, которые напоминают блох, резвящихся в гриве мертвого льва. Все это опасно". (С. 87).
Одно из важных обстоятельств рассматривается в книге "Ленин, о котором спорят сегодня". Отмечено, в частности, что путь борьбы — вот что олицетворяли собой В.И. Ленин и другие революционеры на политической арене России. Непримиримая позиция временами импонировала даже тем, кто сам был склонен сворачивать на путь примирения. Они учитывали конкретные исторические условия. Не годится забывать о том, что та общественная система, против которой решительно выступили революционеры и поддержавшие их массы, своей негибкостью, упорным нежеланием идти на перемены, делала все, чтобы доказать: с ней мирным путем договориться нельзя, а нужно беспощадно бороться.
Где В.И. Ленин брал силы для последовательного проведения в жизнь того, что считал верным и нужным? В поисках ответа давайте обратимся к наблюдениям английского журналиста Филипса Прайса, который неоднократно встречался с В.И. Лениным. В 1921 году в Лондоне издал книгу "Русская революция", в которой изложил свои воспоминания о днях Октября. Написал брошюры "Правда об интервенции союзников в России", "Старый порядок в Европе и новый порядок в России". Прайс вспомнил неуступчивость В.И. Ленина в период борьбы за мир, когда некоторые слишком революционеры заявляли, что для революции лучше погибнуть с честью, чем с позором: "Но вот поднялся Ленин, хладнокровный, невозмутимый, как всегда. Никогда еще столь тяжелая ответственность не лежала на плечах одного человека. И все же было бы ошибочно думать, что его личность была в этой кризисной ситуации решающим фактором. Сила Ленина тогда, как и в последующее время, заключалась в его способности правильно оценивать психологию русских рабочих и крестьянских масс. Как будто даже без созыва нового Всероссийского съезда Советов он знал уже мнение депутатов тысяч губернских и уездных Советов...
Его речь произвела сильное впечатление. Казалось, никто не находил в себе смелости возразить, каждый чувствовал правоту Ленина. Я сам, несмотря на все мое жгучее стремление к реваншу, начал склоняться к ленинским взглядам. Был объявлен перерыв до двух часов ночи, с тем чтобы привлечь фракции меньшевиков и правых эсеров и открыть заседание ВЦИКа. Затем Комков, лидер левых эсеров, выступил от имени своей партии, которая в перерыве приняла решение. Он признал фактическую правильность ленинских доводов, но заявил, что его партия отказывается нести моральную ответственность перед Европой за подписание постыдного мира". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С. 258). Приведенный отрывок также помогает возражать тем, кто приписывает В.И. Ленину нетерпимость по отношению к другим политическим партиям. В данном конкретном случае ее проявил один из лидеров левых эсеров. Несговорчивость проявили и меньшевики.
Приписывают В.И. Ленину немало другого. Во время одного из интервью состоялся такой диалог: "Но откуда у Ленина такая нетерпимость к православной вере?
— С чего вы это взяли? Совсем недавно была опубликована его переписка с прихожанами, которые просили не закрывать их церковь. Ленин написал тогда, что нельзя оставлять прихожан без церкви, нельзя их оттуда изгонять. Нетерпимость лишь приписывается Владимиру Ильичу. В 1918 году именно он Подписал постановление Совнаркома о сохранении памятников старины. А церкви — это ведь тоже памятники старины". ("Астраханские известия". 1991.17 января).
Примерно с таким же основанием можно приписать нетерпимость многим другим деятелям. Ведь далекое от радушного отношение к идущим по пути примирения с политическими противниками характерно не только для В.И. Ленина, но и для всей российской революционной интеллигенции. Никуда не уйти от того обстоятельства, что она была выражением целой тенденции в общественно-политической жизни России.
У фальсификаторов ленинского образа очень часто проявляется односторонний подход. Они умышленно не учитывают, что можно привести множество примеров не только проявления нетерпимости, но и удивительной терпимости, корректности, тактичности. Давайте вспомним, что довольно острая, а подчас очень острая полемика В.И.Ленина с Л.Д. Троцким и Н.И. Бухариным в дооктябрьский период и при заключении Брестского мира и в другие трудные годы не мешала их плодотворному сотрудничеству. Правда, умилительно идиллической картины не прорисовывалось. В сложной ситуации Ленин оперативно реагировал на все основные выступления Троцкого, Шляпникова, Бухарина, Сапронова, Ногина и представителей других политических платформ. Обоснованно и откровенно вскрывал их внутреннюю противоречивость и непоследовательность, несоответствие конкретной исторической ситуации. Примечательно, что даже не возникла мысль о политическом недоверии своим оппонентам. Разногласия с ними, разные подходы к разнообразным проблемам не переводились в организационную плоскость.
При оценке "военного коммунизма" Л.Д. Троцкий исходил из того, что для данного периода были характерны квазисоциалистические производственные отношения. Хотя известно, что "еще в 1918 году у В.И. Ленина содержались наметки плана построения нового общества с использованием товарооборота и товарно-денежных отношений (статья "Очередные задачи Советской власти"). Однако гражданская война заставила отказаться от этого плана и ввести "военный коммунизм". (Ковалев А.М. Что же такое — социализм? М., 1991. С. 279 — 280). Несколько иные сроки назвал меньшевик Н.Н. Суханов, считавший, что "военный коммунизм" был провозглашен сразу после Февральской революции, с введением тогда государственной хлебной монополии.
Весной 1920 года Л.Д. Троцкий предложил перейти от разверстки к налоговой системе и товарообмену, правда, не повсеместно, а только в хлебородных регионах страны. А на IV конгрессе Коминтерна он в корне неверным назвал утверждение, будто экономическое развитие Советской России после перехода к нэпу пошло "от коммунизма к капитализму. Коммунизма у нас не было. Не было у нас и социализма и не могло быть. Мы национализировали дезорганизованное хозяйство буржуазии и установили, в самый острый период борьбы не на жизнь, а на смерть — режим потребительского "коммунизма". (Троцкий Л.Д. Основные вопросы революции. М. — Пг., 1923. С. 51). Вот еще один пример. В феврале 1922 года в письме Г.М. Кржижановскому В.И. Ленин поставил в известность: "... т. Троцкий в одном из писем в ЦК пишет о банкротстве наших плановых органов.
Это верно постольку, поскольку, например, в Госплане административная сторона работы, несомненно, не поставлена...
Вывод: надо спешить с проектами постановлений...". (Ленинский сборник XXXVI. С. 432).
Подчас сфера совместных действий распространялась за пределы государственных границ. Это, к примеру, подтверждает ленинская записка Г.В. Чичерину о том, что о выходе двух государственных деятелей Советской России из Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала не может быть и речь. Нападающим на В.И. Ленина было бы полезно вспомнить и о таком факте. Когда был подготовлен проект создания Информационного института по вопросам международного рабочего движения, выяснилось, что на его задачи существуют разные точки зрения — В.И. Ленина, с одной стороны, и Л.Д. Троцкого, Г.Е. Зиновьева, К.В. Радека, с другой. В.И. Ленин доказательно обосновал свое мнение, позаботившись, чтобы правда не зависела от того, кому она должна служить, чтобы подбор фактов был полным и точным.
Споры со своими оппонентами, в том числе со своими единомышленниками, В.И. Ленин рассматривал как продуктивный способ нахождения истины. С пониманием были встречены слова В.А. Антонова-Овсеенко: "По отношению к нашей партии мы вправе требовать, чтобы было иное отношение к инакомыслию. Это отношение должно быть иное, чем то, которое было необходимо, когда непримиримость оправдывалась обостренностью фракционной борьбы. Мы сейчас вышли из этого периода и можем решать вопросы с гораздо большей терпимостью". Как правило, так и было при жизни В.И. Ленина, хотя оппоненты без каких-либо оснований утверждают обратное. В их числе — В. Еременко, известивший о бесславном завершении дела Ленина, прощающийся с мечтой о всеобщем рае на земле. Сделал это при одновременном напоминании об обязанности дискутировать с противниками ленинского курса. Высказал мысль о том, будто вся мудрость мировой литературы направлена на уничтожение идеологических противников. В статье "Мессия" назвал Владимира Ильича канонизированным советским святым и написал: "Всегда мы называли ленинскую манеру спорить "полемическим задором", а если вчитываться, то не трудно приметить в этом задоре наклеивание ярлыков, ругань... Инакомыслия В.И. Ленин не допускал". ("Литературная Россия". 1990.14 декабря. С. 16).
В. Еременко в своем излишне категоричном утверждении неправ. Можно сослаться на пример, который говорит о многом. В 1921 году Г.И. Мясников писал главе Советского правительства, в частности, следующее: "Когда дробите скулы мировой буржуазии, это хорошо, вот беда: Вы замахиваетесь на буржуя, а бьете рабочего. Кто больше арестовывается за контрреволюцию теперь везде? Рабочие и крестьяне, это бесспорно. Коммунистического класса у нас нет. Есть просто рабочий класс, среди которого есть и монархисты, и анархисты, и кадеты, и эсеры (все это не обязательно партийные, а лишь по складу мыслей своих). Какое отношение к нему? Никаких рассуждений с кадетом-буржуа, адвокатом, доктором, профессором, — здесь одно лекарство: мордобитие. Другое дело — с рабочим классом. Надо его не в страхе держать, а идейно влиять на него и вести за собой, а потому не принуждение, а убеждение — вот линия, вот закон.
Так, конечно, и ко всем остальным инакомыслящим внутри рабочего класса и крестьянства.
Переход этот сделать трудно, надо много силы и энергии, но мы его сделаем... Одну из самых больших государственных ежедневных газет придется сделать дискуссионной для всех оттенков общественной мысли". ("Свободная мысль". 1992. № 1. С. 72).
Полемизируя с В.И. Лениным, автор письма посчитал, что свобода печати при сохранении типографии и бумаги в руках пролетарского государства не может быть основой купли и продажи писателей, журналистов. Даже предположил, что Советская власть будет содержать своих хулителей за собственный счет, как это практиковали императоры Рима. Одну из задач видел в том, чтобы наша свободная печать была для конституционных элементов, а не для буржуазии. Одновременно определенно высказался, что закон должен карать за ложь, клевету и другие правонарушения, но не наказывать за высказываемые мысли, направленные на оказание влияния на правительство, прессу и др. Мясников повторил просьбу, чтобы в "Правде" опубликовали его статью, чтобы партия подумала над затронутыми проблемами, взвесила свои силы и острые вопросы рассмотрела на съезде.
Без дипломатических тонкостей Мясников бедой руководителя государства назвал веру в чиновников. Написал, что ему стыдно за Центральный Комитет, чья комиссия, по мнению большевика, неверно мотивировала его исключение из партии.
В заключительной части ответа Г.И. Мясников высказался о возможном совпадении мнений по затронутым вопросам с В.И. Лениным, если не возникнет паника от одной их постановки.
Принципиальный характер имела резолюция общего собрания Мотовилихинского района. Приведу из нее два пункта:
"Заслушав доклад товарища Мясникова, общее собрание Мотовилихинского собрания находит:
1. Что объявление тезисов тов. Мясникова целиком несовместимыми с интересами партии есть результат несерьезного отношения к делу организационного бюро ЦК, которое, очевидно, без особого труда может всякое инакомыслие считать вредным и несовместимым с интересами партии.
2. Что воспрещение выступать тов. Мясникову не разрешает тех вопросов, которые выдвинуты в его "докладной записке" и статье "Больные вопросы", которые ежечасно встают перед коммунистами фабрик, заводов, сел и деревень". ("Свободная мысль". 1992. № 1. С. 74 — 75).
После ознакомления с этой историей есть основание усомниться в верности утверждений и выводов Д. Волкогонова, который приписал В.И. Ленину исключительную по силе нетерпимость и непримиримость ко всему, что не гармонировало с его взглядами.
Переписка, состоявшаяся между Мясниковым и руководителем страны, вряд ли могла в каком-либо варианте повториться при Сталине, когда уже не осталось места ни для какого разномыслия, никаких особых идеологических течений и даже оттенков. Не по вине В.И. Ленина перемены негативного характера происходили очень быстро. Уже в 1923 году в "Заявлении 46" утверждалось, что дискуссии в партии исчезли. Но не все примирились с этим. В период, когда сталинские репрессии достигали своего пика, честные коммунисты высоко ценили силу правдивого слова и были уверены, что правда проложит себе дорогу. Они призывали возвратиться к ленинскому учению и делу во имя победы идей пролетарской революции.
Упрекая В.И. Ленина в нетерпимости, его недоброжелатели довольно часто сами не могут терпеть чужое мнение. При этом оказываются не всегда компетентны в обсуждаемой проблеме, значимость собственных слов надеются повысить с помощью смеси из решительности утверждений, нажимных интонаций и эмоций.
Есть необходимость учитывать то, что требования этики распространяются на отношения к инакомыслию, к языковой агрессии. Как показывают наблюдения, уже подбор лексических средств создает определенный образ реальности и человека. Например, распавшийся Советский Союз достаточно назвать империей — и сразу все положительное, что было в нашем недалеком прошлом, уходит за горизонт понимания. Подобный прием использует Волкогонов, когда утверждает, будто Ленин на лице истории оставил наиболее глубокий шрам, что он не был гением, являлся в высшей степени загадочной личностью, хотя накануне своего тридцатилетия был одним из многих.
При активном участии антиленинцев политическая злоба дня может превратиться в заурядную злобность. "Почти исчезли из сферы публичного общения намек, недоказанность, тонкая ирония, — в статье "Язык нетерпимости и язык доверия" отметил В. Нестеренко. — Их вытеснили (захватив при этом гораздо большее языковое пространство) сарказм, гротеск, но главное то, что можно условно было бы назвать "фигурой переворачивания". Употребим этот термин — за неимением лучшего — по аналогии с известным термином "фигура умолчания". Это достигаемый языковыми средствами перевод в негативный план осмеяния и отвержения того, что рассматривалось исключительно в положительном плане, чему до недавнего времени приписывались атрибуты постоянства, мощи, истинности, гуманности и т.п. Объектами такого "переворачивания" стали государство, социализм, интернационализм, марксизм и многое другое — вплоть до победы в Великой Отечественной войне". ("Свободная мысль". 1992. № 2. С. 76). Беспокоит наметившаяся тенденция к снятию некоторых запретов, которые раньше сдерживали в публичной речи прямое унижение человеческого достоинства или "доброго имени" общественного учреждения.
Тревожит и явление, названное "наездничеством". Оно ничего общего не имеет с плюрализмом, призванным содействовать не разъединению общества, а расширению платформы национального согласия.
Некоторые ученые историю инакомыслия в советском обществе связывают с "диссидентскими" течениями конца 50 — 80-х годов. Другие высказывают мнение, что инакомыслие в России существовало всегда. Принимались ответные меры. Достаточно вспомнить, что своего рода роль "пробного камня" в борьбе с инакомыслием в свое время сыграли кампании, связанные с журналом "Звезда" и "Ленинград", с учебником Г. Александрова "История западноевропейской философии". Ни к этому, ни к тому, что в сталинские времена грань между откровенным террором и идеологическим диктатом часто становилась едва различимой, а угроза расправы заслоняла собой доводы разума, никакого отношения В.И. Ленин не имел.
В связи с этим обратим внимание на очень верное наблюдение Н.П. Морозовой. Она напомнила об извечной трагедии гения: непонимании его современниками. А здесь речь шла о человеке, который не мог не жить для людей, но который не избежал упомянутой трагедии. "Но когда он был здоров, полон сил и энергии, — ответила Н.П. Морозова, — трагедия непонимания сглаживалась удивительно человечным характером Ильича. Он никогда не вносил ничего личного в разногласия, старался не унижать достоинства тех, кто заблуждался искренне. Он умел прощать людям, что они не всегда могли с ходу уловить то, что так ясно было для него. Он никогда не подчеркивал своего превосходства, ибо любил не себя в политике, а политику в себе. Все это притягивало к нему людей, даже тогда, когда они не могли до конца осознать всю глубину его замыслов. За его бесконечную человечность ему "прощали" его бесконечное превосходство". ("Правда". 1991.21 января).
Подобными наблюдениями поделились авторы многих воспоминаний. Участник гражданской войны, автор исторических романов и повестей AT. Лебеденко в книге "Жизнь, не подвластная времени", изданной в 1965 году, рассказал одну историю. Он был специальным корреспондентом на седьмом съезде Советов РСФСР. Во время одного перерыва юному журналисту посчастливилось побеседовать с Владимиром Ильичем, который в конце перерыва предупредил:
— Посидите здесь, потом закончим.
Было произнесено заключительное слово, решены другие вопросы. Когда зал опустел, глава правительства заметил журналиста, подошел к нему и несколькими фразами закончил беседу. Такое не мог бы сделать человек, нетерпимый по отношению к другим. Лебеденко сделал вывод: "Ленин ценил человеческое достоинство, кто бы ни был перед ним. Это он доказал еще раз и во встрече со мною". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. С. 71). Писатель А.С. Марков привлек внимание к тому, что через все страницы книги "У великой могилы" проводится мысль: "Ленин осуществил на практике величайшую задачу, над которой столетия бились замечательные умы человечества, ликвидировав частную собственность на орудия и средства — постоянный источник кровавых войн, восстаний, бунтов". ("Астраханские известия". 1994.20 января).
Жизнь В.И. Ленина — это титанический подвиг во имя освобождения человечества. Его идеи, его мысли воплощаются в жизнь теми, кто строит сегодня новое общество. Имя Ленина бесконечно дорого нам, уральцам. Так в 1980 году сказал первый секретарь Свердловского обкома КПСС! Б.Н. Ельцин. Теперь у россиянина Ельцина к создателю Советского государства иное отношение.