Москва. 6 апр.
Дорогой друг,
Я попытался изложить послу:
1. Что за исключением вооруженной иностранной интервенции, возможной и даже вероятной с целью поддержки некоторых партий, большевикам пока ничего серьезно не угрожает.
Действительно, различные оппозиционные группы представляют собой разрозненные силы. Все они стремятся к свержению большевиков, но, как видно, не способны для этого объединиться, еще менее способны, даже если они своего добьются, прийти к необходимому согласию по общей программе и, как следствие, удержаться у власти.
Не следует также забывать, что группировке или группировкам, которые после большевиков возьмут власть, если за ними не будут стоять значительные вооруженные силы, придется считаться с новыми настроениями и устремлениями русского народа. Никто, к примеру, не решится отобрать у крестьян переданные им земли крупных светских и церковных землевладельцев, у рабочих — право участия в управлении заводом, определенное нынешним законодательством. Как бы ни устали массы за пятнадцать месяцев изнурительных политических битв, какими бы пассивными, аполитичными они ни казались, они не согласятся с легкостью отказаться от этих очень важных экономических и политических прав, которых они ждали с февраля 1917 г. и которые столь глубоко удовлетворяют их природные анархические инстинкты.
То, что оппозиционные партии вместе безусловно не смогут осуществить, может ли быть по силам какой- либо одной из них?
Анархическая партия — самая активная, самая боевая из всех оппозиционных групп и, вероятно, самая популярная со своей демагогией в некоторых рабочих кругах. Она также единственная, кто, благодаря опоре на довольно многочисленные группировки, имеет возможность вступить в бой со штыками большевиков. Она, похоже, завоевывает популярность в городах. Большевики обеспокоены. Но если они проявят немного решительности и если обстоятельства (продовольствие, безработица и т. д.) не будут для них слишком неблагоприятны, они сломят это движение, одновременно укрепят свой престиж и охладят пыл других оппозиционеров.
Левые эсеры поддерживают большевистскую политику. Их критика главным образом нацелена на отказ от принципов, в которых они справедливо упрекают правительство Советов. Однако какой бы резкой эта критика ни была, она остается платонической. Сегодня левые эсеры не согласятся встать у власти. Они ничего не будут делать для того, чтобы свергнуть нынешнее правительство. Они, безусловно, будут его поддерживать, если почувствуют, что над ними нависла угроза со стороны других группировок. Словом, они пассивны, и их отказ от своих портфелей в составе Совета Народных Комиссаров был вызван, по-видимому, лишь тем, что они хотят полностью снять с себя слишком тяжелую ответственность за последствия Брестского мира и внутренние трудности.
Активные элементы партий эсеров и эсеров центра не имеют в настоящее время за собой никакой массовой силы. Это офицеры без войск. На мой взгляд, их умная и активная оппозиция имеет тот практический результат, что она подталкивает большевиков к более реалистичной политике, то есть к более взвешенной и более соответствующей интересам России и нашим интересам.
Правые эсеры оставили от социализма лишь одну вывеску. Эти интеллигенты, почти все вышедшие из рядов буржуазии, запуганные категоричностью большевиков, подавленные повсеместным хаосом, для которого они же делали все возможное, все более поворачиваются в сторону чисто буржуазных партий. Не признаваясь пока еще публично, многие из них в личных беседах заявляют о необходимости реставрации монархии.
Они также протягивают руку кадетам, чье политическое бессилие для всех, кто сомневался в этом очевидном факте, показали выборы в Учредительное собрание, и которые, очнувшись от своего республиканского сна, также сотрудничают с монархистами.
Стоящие на крайнем правом фланге поборники абсолютной монархии, царизма, чувствуют себя все увереннее. Уже давно связанные с германскими агентами, они с нетерпением ждут прибытия графа Мирбаха. Они внимательно следят за деятельностью Германии на Украине, имея, естественно, в виду восстановление старого режима. Некоторые из них, с кем я часто вижусь, несмотря на сильные культурные симпатии к Англии и Франции, несмотря на многократные заверения в своей приверженности либерализму, заявляют, что вынуждены признать — только германский кулак способен избавить Россию одновременно от большевизма и от революционной анархии. Если они таким образом встают на сторону противника, то только потому, — как они утверждают, — что союзники слишком далеко, что за их словесными угрозами не последовало ни одной акции против виновников беспорядка, что в результате вот уже год союзники допускают непоправимые ошибки под тем предлогом, что они не могут вмешиваться во внутренние дела России.
По правде говоря, все они — германофилы, потому что хотят установить абсолютистский режим, который потопит в крови революцию, перережет и депортирует всяких там жидов, большевиков, социалистов и кадетов. Правые больше всего ненавидят кадета, этого гнусного либерала, который, сам того не подозревая, подготовил 1917 год, как наши энциклопедисты — 1793-й, и который суть первый виновник развала, в котором гибнет Россия.
Они считают и, без сомнения, справедливо, что западные демократии не будут содействовать реставрации Царского режима. Они не только не могут столь подло предать либеральные принципы, за которые они воюют, но и не могут допустить создания в России имперского правительства, которое в гигантском социальном кризисе, очевидно, ожидающем Европу по окончании войны неизбежно сблизится со своими естественными союзниками — Центральными империями и Японией.
Итак, между правыми партиями, партиями правого центра, стремящимися к реставрации старого режима осуществимой только при германской интервенции, и правительством большевиков на сегодняшний день не существует умеренной оппозиции, которая была бы достаточно однородной, достаточно сильной и популярной для того, чтобы захватить и удержать власть или сместить общественное мнение России в пользу вооруженной интервенции союзников без согласия большевиков.
2. С другой стороны, я заметил послу, что, поскольку большевики удерживают власть уже три месяца и могут сохранять ее какое-то время, было бы правильно рассматривать, вероятно, не только то, что может быть сделано против них, но и то, что можно сделать на их стороне и вместе с ними.
С 1871 г. кое-кто предрекал, что война разразится «следующей весной». Триумф этих пророков состоялся в 1914 г. летом. Точно так же в конце концов могут оказаться правы те, кто заявляет с 25 октября 1917 г., что большевики «будут свергнуты завтра». В течение пяти месяцев я не переставая повторял, что большевики будут существовать вопреки тому, что союзники беспрестанно готовы были отмечать один за другим пусть противоречивые, но всегда верные признаки их быстрого падения. Каких бы ошибок ни совершали большевики и каким бы глубоким ни было разочарование масс, нынешнее правительство, чью главную силу по-прежнему составляет слабость других партий, продолжает существовать. Эта больная партия далека от агонии. Она может быть завтра свергнута немцами, которые заменили бы народных комиссаров монархом. Она не может быть поддержана немцами, которые обречены, в силу своих интересов, разумеется, — на то, чтобы уничтожать любой зародыш демократии в России. Она может укрепить свою позицию благодаря сотрудничеству союзников.
Любое сотрудничество с Советами, замечают мне, сведет на нет влияние союзников и ту симпатию, которые еще питают к ним «здоровые элементы» России и которым завтра предстоит вершить государственными делами.
Большая ошибка, на мой взгляд. Мы воюем сегодня. Но если мы победим в войне, эти «здоровые элементы» будут благодарны нам за эту победу, потому что они воспользуются ее плодами.
Вопрос, стало быть, в том, чтобы выяснить, на каких русских мы должны опираться, чтобы установить сотрудничество, имея в виду нашу победу в войне.
Если мы войну проиграем, Россия волей-неволей попадет в руки победителя, и вырваться из этих объятий она может, лишь проводя антигерманскую политику, ту, которую, как сегодня, так и завтра, могут осуществлять только передовые партии, в том числе большевики.
Но кто же тогда эти «здоровые элементы», негодованием которых нас постоянно пугают?
Это не монархисты, порабощенные Германией, не левые или эсеры, социал-демократы, уже сотрудничающие с большевиками или симпатизирующие им. Это партии центра. Вернее, люди центра. Штабисты без армии, у которых ничего не получится с немцами, потому что немцы отбросят их как подозрительно демократичных, у которых ничего не получится без нас, потому что за ними не стоит общественное мнение, и для которых мы ничего не сможем сделать, пока не направим в центр Европейской России некоторое число армейских частей, — то есть пройдет еще много времени.
Кстати, уже полгода нам проповедуют веру в эти «здоровые элементы». Союзники, так и не порвав с большевиками и проявляя по отношению к ним самую активную враждебность, беспрестанно поддерживали их противников-центристов. Чего же они добились от них за эти полгода? Чего они добьются от них в следующие месяцы?
Нам предлагают — под тем предлогом, что нужно приберечь про запас наше слишком маловероятное сотрудничество с большевиками, — продлить период выжидания, который нам уже обошелся дорого. Таким образом, события будут по-прежнему развиваться без нас, иначе говоря, как и все эти пять месяцев, — против нас. Конечно, теперь, по мере того как прошло время, наше положение, — я об этом не раз писал, — становится менее завидным, а сотрудничество с большевиками обещает быть все менее плодотворным. Но оно еще может быть достаточно для нас полезным, чтобы мы перестали оставаться к нему безучастными.
Этому сотрудничеству следовало бы быть чисто военным.
Большевики по мере своих сил возродят армию которая может быть серьезно подготовлена лишь с нашим содействием. И эта армия неизбежно когда-нибудь выступит против империалистической Германии злейшего врага русской демократии.
С другой стороны, эта новая армия — дисциплинированная, под командованием профессиональных военных и проникнутая военным духом — не будет армией, способной вести гражданскую войну. Если мы, как предлагал нам Троцкий, будем руководить ее подготовкой, она станет элементом внутреннего порядка и также инструментом важной для союзников национальной обороны.
Дебольшевизация в армии отразится на общей политике России.
Разве уже не заметно начало этой эволюции? Нужно быть ослепленным собственной предвзятостью, чтобы не видеть за неизбежной грубостью формы быстрое приближение большевиков к реалистичной политике.
Создавая армию, они обращаются к национальному чувству, к патриотизму, призывают на помощь старых офицеров, устанавливают выплаты, большие, чем при старом режиме. Они утверждают дисциплину и твердые уставные правила.
Проводя экономическую реорганизацию, они усиливают требовательность к рабочему классу, вынуждают его увеличивать производительность (идут разговоры об отмене восьмичасового рабочего дня). Они рассылают все более и более настойчивые и просительные приглашения инженерам, директорам заводов, самим заводовладельцам, гарантируя им необходимый для руководства авторитет, обещая повышенное жалование и проценты с капитала. Все эти значительные уступки плохо упакованы в иллюзорные угрозы, предназначенные главным образом для того, чтобы успокоить большевистские массы, удивленные этим неожиданным поворотом вправо.
Для восстановления финансового дела уже предложены подобные же гарантии специалистам и капиталистам.
В управленческом аппарате страны один за другим сокращаются бесчисленные и некомпетентные комитеты, к руководству в которых все чаще приходят специалисты, чиновники высших рангов и крупные промышленники, облеченные диктаторскими полномочиями.
Как хорошие игроки, Ленин и Троцкий громко признают свои ошибки (чего, очевидно, недостаточно, чтобы их исправить), идут на публичное покаяние, кивком здороваются с классовыми врагами сегодня и будут отстаивать классовое сотрудничество завтра.
Только Ленин и Троцкий обладают сегодня в России умом, энергией и престижем, достаточным для того, чтобы подвинуть свои войска, то есть большевиков из народа, на эту новую революцию, более трудную и опасную, чем Октябрьская.
Разумеется, лидеры оппозиции, личные и потому непримиримые враги Ленина и Троцкого, продолжают быть недовольными. Но многие буржуа, «здоровые элементы», интеллигенция понимают их и соглашаются участвовать в созидательном процессе, к которому их приглашают большевики.
Разве союзники не могут так же, как интеллигенция, как самая активная и порядочная часть трудовой буржуазии, сказать большевикам: «Мы были пять месяцев против вас потому, что не могли поддерживать то чудовищное дело разрушения, которое вы осуществляли. В деле созидания, которое вы начинаете, мы будем с вами, со всей Россией».
Речь уже не идет о том, чтобы помогать большевизму. Большевизма уже нет. Большевики хоронят его постепенно, день за днем, и левые эсеры и анархисты не перестают об этом с полным правом говорить. Было бы также смешно и глупо не помогать Ленину и Троцкому сегодня, по причине ошибок, которые они допускали вчера, как отрицать пользу для национальной обороны кампании, организованной Гюставом Эрве123 в августе 1914-го, — я не говорю о том, что произошло с ним позднее — по причине той разлагающей роли, которую он сыграл в 1909 и 1910 гг.
Но чтобы сотрудничество союзников было эффективным, нужно, чтобы оно разворачивалось быстро И мощно. Мы слишком долго ждали. О том, что его нужно начинать, я писал в ноябре. В декабре я указывал на изменение отношения к этому вопросу уже наученных опытом Ленина и Троцкого и передал кому следует обращенные ко мне их предложения о сотрудничестве. В то время перемены не могли закрепиться без нашей помощи. Сегодня Ленин и Троцкий сумели начать их без нас, но они смогут осуществить их только с нами, с нашей помощью, с нашей поддержкой при нашем контроле.
Так мы можем спасти русскую революцию и предохранить от гибели заложенные в ней силы, направленные на демократизацию Европы.
Так мы можем высвободить Россию из плена Центральных империй и вернуть ее в Антанту.
Дело это трудное, потому что оно начинается с опозданием, потому что немцы в России, и они хозяйничают и будут хозяйничать в ней еще больше, и они сделают все, чтобы помешать этой реорганизации, которая неизбежно направлена против них. Но ее возможно осуществить. И союзники должны попытаться ее осуществить, тем более что ничего другого им не остается.
Вот почти все, что я говорил в посольском поезде, стоящем на вокзале в Вологде, добавив еще, что благодаря этому сотрудничеству, ограниченному вопросами национальной обороны и восстановления демократического порядка, мы могли бы сплотить вокруг нас, вокруг правительства Советов все демократические русские силы, которые тем самым сначала преобразуют, а затем и сами попадут в это правительство.
Но изолированные от мира с 25 февраля послы союзников, — несвежие, подавленные, натерпевшиеся за четыре недели жизни на колесах, без всякой информации из внешнего мира, без всякой связи с русской политической жизнью, — не могут простить большевикам свое паническое и бесполезное бегство из Петрограда и неприятные приключения в Финляндии. Они, как видно, настроены решительно ничего не понимать.
Москва. 7 апр.
Дорогой друг,
Внезапная высадка англо-японских войск во Владивостоке не может облегчить настойчивые попытки, которые я предпринимаю совместно с английским консулом Локкартом и американским полковником Робинсом, чтобы убедить Советы согласиться на межсоюзническую интервенцию в Сибири, затем в Европейскую Россию.
Сугубо локальное событие. Малозначительное полицейское мероприятие, — успокаивают дипломаты союзников.
«Так говорил волк несчастному зайцу, схватив его за лапу. Не беспокойтесь. Это сугубо локальное событие», — сказал Троцкий.
Тем не менее еще не все потеряно. Я несколько раз беседовал с Троцким по этому поводу. С его согласия я передал сегодня представителю союзников условия, которые должны быть рассмотрены и приняты державами Антанты и после этого вынесены на одобрение Совета Народных Комиссаров. Условия те же, что я сформулировал в одном из предыдущих писем, то есть: интервенция не чисто японская, но межсоюзническая; гарантия того, что интервенция не будет использована для свержения советского правительства; точное определение того, чем придется платить за эту японскую услугу. Если, как я надеюсь, условия будут союзниками приняты (как я сказал, они были переданы), очевидно, что интервенция в принципе будет принята и большевиками. Останется лишь уточнить ее детали и дату.
Как только принципиальное согласие будет получено, легко будет перейти к действиям в том месте и в те сроки, которые определят союзники и с которыми, исходя из военных соображений, согласятся большевики и все остальные.
Полностью также согласован вопрос о десанте в Мурманске и Архангельске. Не вызывает сомнения, что и здесь для успеха также необходимо согласие, я сказал бы, соучастие русского правительства. К тому же действовать следует как только возможно быстро и осмотрительно, чтобы не насторожить немцев, которые не преминут направить Советам ультиматумы с угрозами, на которые большевикам трудно будет ответить, если они не будут совершенно уверены в благожелательном содействии союзников.
Москва. 8 апр.
Дорогой друг,
Накануне вновь виделся с Александром Ге124, блестящим оратором, лидером анархистов-коммунистов. Пили чай в его уютном номере в «Национале». Была обаятельная супруга и еще две элегантные и красивые анархистки. Изысканные сладости, пирожные, светские разговоры (как далеко все от спартанской простоты большевистских лидеров). Ге образован, но в голове путаница, изощренный ирреализм. Ни грамма здравомыслия. Не опасен.
Ге гневно обличает большевиков. Придя к власти, они только и делают, что предают принципы, чистые принципы, они переродились в обыкновенных реформистов, рабочие от них отворачиваются и сплачивают под черным знаменем. В руках анархистов уже многие города на Юге. Ге считает, что уже сейчас может рассчитывать в Москве на несколько тысяч бойцов. Однако для действий момент еще не настал. В движение проникли монархисты, которые пытаются использовать его в своих целях. Следует прежде всего избавиться от этих темных и опасных элементов. Через месяц-два анархисты выкопают могилу для большевиков, «царству варварства придет конец». Будет основана подлинно коммунистическая республика.
«А если большевики вас опередят и начнут наступление первыми?»
«Они не посмеют», — отвечает мне Ге.
В сопровождении одной из элегантных анархисток иду в «Купеческий клуб», ставший ныне «Домом анархии».
Большевики и анархисты поделили между собой, порой пуская в спор оружие, лучшие московские oco6няки. Я уже побывал в нескольких таких княжеских домах народного просвещения. Сюда приходят поговорить, покурить, но здесь можно прослушать и полезные экономические и политические лекции. Несколько дней назад я попросил Луначарского прислать мне краткое изложение разработанных им многочисленных реформ в деле народного образования России. У него множество интересных идей, и его записка может пойти на полку руководителям нашего университета.
После февральской революции русский народ жил в интеллектуальном напряжении, в среде, где кипят идеи, которые быстро развивают его политическую культуру. Его гражданское становление происходит крайне 6ecпорядочным и жестоким образом, но даже бесконечные дискуссии, в которых находит удовлетворение его словоохотливая и податливая сущность, и весь этот хаос противоречивых лозунгов и принципов оставляют в нем, вне всяких сомнений, глубокий след.
Моя спутница объясняет, что «Дом анархии» бесконечно более веселое место, чем большевистские «храмы». Она ходит сюда каждый вечер. Здесь танцуют, поют допоздна.
В Москве почти все дома буржуазии были захвачены пролетариями, это бросается в глаза еще больше, чем в Петрограде и в других городах. Поначалу старых жильцов изгоняли, но в последние несколько недель предпочитают делить жилище с ними, получая в обмен кое-какие вещи, продукты, одежду, небольшие деньги, — все это очень ценится у новых жильцов.
Жизнь для буржуазии в России чудовищно тяжела.
На улицах хорошо одетые дамы бойко продают газеты. На вокзалах бывшие офицеры, служащие подносят чемоданы. Многие из них пошли в извозчики. Оставленная без земли, без ценностей, изгнанная из учреждений мелкая и средняя буржуазия обречена на голод. Однако почти все эти люди принимают страшные удары судьбы смиренно и поразительно легко. Апатия, трусость, фатализм, но еще и врожденное чувство справедливости. «Мы хорошо пожили, теперь очередь других» — эта фраза звучит в устах почти всех жертв революции. Думаю, что французская буржуазия реагировала бы — чуть было не написал «будет реагировать» — иначе.
Справедливость и доброта. Русский народ душевно добр. И очень милосерден. Подают всем, кто протягивает руку.
Один пример: дома у знакомого большевика, скромного человека. Ужинаем. Звонок. Какой-то солдат просит рубль. Обычное дело. Хозяин идет к дверям. Солдат пьян. Его просят уйти. Горничная, которая получает 20 рублей в месяц, выходит на лестницу, дает солдату рубль, возвращается и ворчит на хозяина дома. «Он же совсем напьется», — возражает он ей. «Не ваше дело, — сердится она. — Солдат просил у вас рубль, значит, ему было нужно. Значит, ему нужно напиться. Не вам его судить!»
И это по-русски. И это правда. У нас нет права судить других. Безграничная снисходительность, терпимость, сострадание во всем. Я знаю, что это качества Равным образом отрицательные, что они часто прикрывают безразличие, слабохарактерность, трусость, эгоизм. Обществу они не на пользу. Но люди пользуются ими вовсю. Даже злоупотребляют, как считают европейцы. Индивидуальность, избавленная от всякого рода принуждения, получает максимальное развитие. Она никогда не испытывает смущения от взгляда, жеста, упрека ближнего. Она свободнее, куда больше свободнее, чем в нашей милой Франции. Вопрос только в том, общество ли создано для человека, или человек — для общества. В России без колебаний принимают первое.
Москва. 9 апр.
Дорогой друг,
Все отчетливее звучат призывы к сотрудничеству с капиталистами в реорганизации промышленности. Большевики в печати, на собраниях уточняют, что рабочий контроль означает не захват завода необразованным рабочим, но только его участие в организации правильного управления и рационального распределения.
Кроме крайне редких случаев, национализация дает результаты значительно более низкие, в настоящее время по крайней мере, чем управление, осуществляемое непосредственно владельцем, располагающим опытным техническим персоналом, который почти всегда отстраняется от дел рабочей дирекцией.
Нельзя пренебрегать никакой активной силой страны, утверждают теперь большевики. Нужно призвать на помощь всех людей, кто имеет какую-то ценность, и щедро платить им за их услуги.
Ленин признает, что переход от капитализма к социализму и уничтожение классов не могут быть осуществлены ни за день, ни за год. Правительство Советов должно временно использовать буржуазные силы.
Революция становится эволюцией.
Десант во Владивостоке вынуждает Советы искать выход из положения. Появилось понимание того, что России следует согласиться на межсоюзническую интервенцию во избежание интервенции японской. Япония, если она осуществит интервенцию в одиночку, примется удовлетворять за счет России собственные «грабительские» инстинкты. Под контролем союзников, которым необходимо, чтобы Россия была сильной и независимой, ей придется умерить свои аппетиты.
Словом, союз с Антантой становится необходимостью. Ответ на предложение об условиях ожидается с желанием достичь соглашения.
Москва. 10 апр.
Дорогой друг,
Почти все наркомы, с которыми я мог встретиться, допускают возможность ограниченной интервенции, образования на Урале межсоюзнической армии, к которой присоединятся новые русские части, а также межсоюзническое использование в военных целях северных портов.
Однако необходимо, чтобы союзники:
1. Заключили между собой детальный договор об условиях интервенции. Вместе с тем путаные, а порой и противоречивые объяснения, изложенные в прессе и Чичерину различными нашими представителями, свидетельствуют, судя по всему, об отсутствии между ними какого бы то ни было согласия.
2. Серьезно подготовили интервенцию. Официальное соглашение между ними и большевиками может быть подписано лишь после того, как организованные ими силы будут готовы для немедленной переброски на границы Европейской России.
Объявить о достижении такого соглашения уже сейчас означало бы дать Германии предлог для захвата России. Пока подобного предлога у нее нет, она будет вынуждена ограничивать свои действия на Украине и в Финляндии, где ее грубо антидемократическая грабительская политика уже раскрывает глаза даже тем, кто призвал Германию на помощь.
Большевики спрашивают теперь, с каким соусом их съедят. Попав между германской наковальней и союзнической кувалдой, они, безусловно, выбирают сторону союзников. Но будут стараться выиграть время, так как отдают себе отчет в том, что в день, когда произойдет столкновение Германии и союзников, рухнет хрупкий фундамент Брестского мира, на котором только продолжает зиждиться их неокрепшая жизнь, — Германия очень быстро вытеснит их из Москвы и Петрограда, и они окажутся во власти союзников.
Вместе с тем их доверие к нашим правительства невелико. Но разве в том вина большевиков? Словом нужно скорее завоевать это доверие. Доказать им делами, что мы готовы, хотя и не поддерживая напрямую существование Советов, не бороться с ними политическим путем и честно помогать им в трудно начинающейся реорганизации армии.
Москва. 11 апр.
Дорогой друг,
Реорганизация армии по плану, разработанному Комиссариатом по военным делам, идет медленно. Дело осложняется тем, что часть комиссариата переехала в Москву, некоторые отделы остались в Петрограде, а различные штабы рассеяны по всему центру России. Многие архивы, статистические и технические отчеты потеряны или уничтожены. Никто точно не знает, каким военным снаряжением располагает Россия и где это снаряжение находится. Эвакуация с фронта, из Петрограда, из Москвы прошла недостаточно организованно и централизованно.
В руководстве комиссариата, поначалу исключительно большевистском, суетливом и некомпетентном, понемногу появляются профессиональные военные. Но поскольку лучшие специалисты возвращаться не торопились, некоторые посты были заняты недоучками и интриганами, не очень лояльными к большевикам. Однако Троцкий с каждым днем принимает все более серьезные предложения о сотрудничестве, демонстрируя при этом подлинную политическую непредвзятость, стремление использовать специалистов, судя только по их компетентности.
Поддержка со стороны союзников, в частности французской миссии, доказала многим не без основании скептически настроенным офицерам, что попытка восстановления национальной обороны носит серьезный характер.
К сожалению, эта поддержка, на мой взгляд, по-прежнему осторожна. Большевики запросили у Франции группу из 40 офицеров — и не больше, по моему настоянию. Они собирались просить значительно больше и для того, чтобы завоевать доверие большевиков, вернуть в армию здоровые военные элементы, равно как и для того, чтобы эффективно содействовать реорганизации армии; их действительно потребуется значительно больше, и не только в Москве, но и в Петрограде, и в различных штабах фронта и тыла.
Однако и те сорок офицеров, которых просили большевики и которые были им обещаны, все еще не прибыли в их распоряжение. Троцкий с полным основанием выражает удивление подобной медлительностью.
Наша известная нерешительность во всем воспринимается как свидетельство нашего бессилия и даже злонамеренности. Большевики не забыли все то, что мы реально сделали, и то, что, по их предположению, мы совершали против них в продолжение этих пяти месяцев. Неприятные воспоминания о дне вчерашнем, наше логически никак не объяснимое сдерживание взаимодействия сегодня вызывают у них беспокойство за завтрашний день.
И их подозрительность растет — телеграммы из Сибири каждый день приносят сообщения об угрозе со стороны контрреволюционеров, антибольшевистских выступлений, которые подготавливаются на Дальнем Востоке при более или менее официальном содействии консульских агентов, представляющих Антанту.
Москва. 12 апр.
Дорогой друг,
Французские офицеры, связанные со службами Комиссариата по военным делам, отмечают медленные темпы реорганизации, которую тормозят бесконечные обсуждения в комиссиях. Она могла бы быть ощутимо ускорена, если бы наше содействие было более конкретным и если бы мы, как этого от нас просят, тонко, но решительно взяли на себя фактическое руководство ее осуществлением.
Все они признают, что Троцкий относится к ним уважительно, с почтительным доверием. Для них открыты все двери; в их распоряжение предоставлены любые источники информации. Троцкий не переставая расспрашивает их, внимательно выслушивает их мнение и в точности следует их советам.
Он понимает, что добровольной армии будет недостаточно, и активной пропагандой подготавливает общественное мнение к скорому восстановлению воинской повинности.
В этой области я нашел ценных единомышленников в лице редакторов «Известий», «Правды», «Знамени труда».
Разработкой этих военных вопросов, в частности, занимается Стеклов, главный редактор большевистских газет, большой поклонник и друг Франции. Уже более месяца он выступает за призыв на службу одного или двух возрастов.
Как верно говорит Троцкий, несмотря на то, что мы все очень торопимся, этот призыв может быть объявлен не раньше чем через три-четыре месяца. Прежде, действительно, следует определить общие принципы организации новой армии, кроме того, подготовить кадры, учебные лагеря и инструкторов, обеспечить их продовольствием, снабдить вооружением, в частности перебросить в центр страны часть оружия со складов в Архангельске, коль скоро по-прежнему недоверчивые союзники боятся поставлять его большевистскому правительству. Однако следует быть разумными, и если мы хотим помочь большевикам создать новую армию, нужно предоставить им и необходимое для этого вооружение.
Пора покончить со взаимным недоверием. Ленин и Троцкий, Чичерин согласны при нынешнем положении вещей, иначе говоря, с надеждой на объединение усилий с союзниками, пойти на высадку англо-французского десанта в Мурманске и Архангельске, но, разумеется, для того, чтобы не дать немцам повода для протеста против этого очевидного нарушения мирного договора, они направят чисто формальный протест в адрес союзников. Они прекрасно понимают, как необходимо защитить северные порты и железнодорожные подъезды к ним от нападений со стороны немцев и финнов.
Но они опасаются, что союзнические войска, закрепившись, будут использовать архангельские военные запасы в собственных целях или потребуют за их доставку громадную — с политической точки зрения — цену. Поэтому они настроены приступить к эвакуации части необходимого им снаряжения, не дожидаясь окончания переговоров, ведущихся в настоящее время с англичанами и, похоже, затягиваемых без серьезных на то оснований.
Причины, по которым Троцкий считает необходимым отложить введение воинской повинности до лета, стоит принять во внимание. Объявленный немедленно призыв, кроме того, что он был бы плохо воспринят населением и вызвал бы ультимативные угрозы немцев, способствовал лишь образованию недисциплинированных и не имеющих надлежащего командования банд, которые будут порождать беспорядки. Тем самым будет дискредитирована военная программа, столь умно и решительно проводимая Троцким.
Немногочисленные части добровольцев, формируемые на фронте и в тылу, похоже, хорошо экипированы, подготовлены, достаточно дисциплинированы. Никакого сравнения с прежней Красной гвардией. На наших специалистов, кто имел с ними дело, они производят хорошее впечатление. Главная опасность — высшее командование; политически — не очень надежное, практически — недостаточно подготовленное.
Москва. 13 апр.
Дорогой друг,
В Москве со вчерашнего дня только и говорят, что об очистке «гнезд» анархистов, которую большевики провели пулеметами и пушками в ночь с 11-го на 12-е. Троцкий сияет; население, включая буржуазию, приятно удивлено тем, как неожиданно быстро была подготовлена и проведена эта решительная операция по наведению порядка. Не осмеливаюсь сходить навестить Ге, хотя мы и договаривались на сегодня; как он был еще три дня назад уверен в своих силах! Он, наверное, не поверил бы если бы я сказал, что ничего не знал о готовившемся наступлении на его войска. Вдобавок он, должно быть, в тюрьме.
Арестовано четыреста или пятьсот анархистов. Несколько десятков из них, у которых обнаружили украденное, по-видимому, драгоценности, ценные бумаги, золото, были расстреляны. Анархисты робко протестуют. К тому же большевики заявляют, что они отнюдь не помышляли предпринимать какие-то акции против анархистов и были вынуждены положить конец участившимся за последние недели грабежам, совершаемым уголовными элементами дискредитирующими анархию.
Оппозиционные партии подавлены. Такая же безжалостная расправа, по сути, грозит всем, кто попытался бы чинить препятствия правительству. Своим энергичным выступлением против наиболее сильной, наиболее организованной, наиболее популярной в пригородах партии оно заставляет остальных задуматься и сплачивать свои ряды.
Между тем выборы в Московский Совет свидетельствуют о том, что положение большевиков, по крайней мере в столице, прочно как никогда. Несмотря на немалые и серьезные основания у избирателей для недовольства, несмотря на активную кампанию оппозиции, большевики уверенно рассчитывают получить в Совете четыре пятых мест.
Два этих факта — подавление анархистов и победа на выборах, — видимо, должны дать спасительный повод задуматься тем из союзников, кто продолжает надеяться, вопреки всем многочисленным урокам, полученным ими в своем ослеплении за пять месяцев, на скорое падение большевиков. Впрочем, сомнительно. Меня будут продолжать считать упрямым, предвзятым доктринером, с неприязнью отзываться о моей «вредной» деятельности. Я с готовностью признаю, что моя деятельность не была в полной мере полезной, поскольку к моим оценкам не прислушались и предпочли верить тем, кто описывал Россию такой, какой ее хотят видеть в Париже, а не такой, какой я ее вижу с октября месяца.
Но вредной! Как же она могла быть вредной, если мои советы так и не были взяты на вооружение? Вот бы сравнить мои заметки, писавшиеся день за днем откровенно, без оглядки на чье-то мнение, с официальными рапортами, написанными прилежно, во всех смыслах взвешенно, дипломатично, иначе говоря, боязливо и туманно. В свете всех событий можно будет определить, кто был прав, кто ошибся. Свои выводы я основывал лишь на собственной информации. Другие корреспонденты имели в распоряжении и мою информаций и свою.
Впрочем, признаюсь, все эти пять месяцев у меня было то существенное преимущество, что я постоянно находился в гуще политической жизни России, и в оппозиционных кругах, и в большевистских. И именно потому, что я исходил не из слухов и собственных желаний, но из фактов, я никогда не пытался представить Россию такой, какой она должна была бы быть для полного счастья союзников, я описывал ее такой, какая она есть к величайшему сожалению всех.
Впрочем, хотя мое начальство не следовало моим советам, оно всегда позволяло мне пользоваться в работе независимостью, за которую я ему благодарен. Нет ни одного военного или дипломата, который бы не благодарил меня за то, что я для них сделал, и не признавал, что моя информация, советы, вмешательство тем или иным образом смягчили не одно столкновение и позволили отвести не одну угрозу разрыва.
Я работал честно и открыто. Каждое мое критическое замечание было мною гласно изложено тому, кого оно касалось, каждая строчка моих заметок была передана обычным почтовым путем и соответственно не могла обойти придирчивый контроль. Моя совесть чиста, я убежден, что служил, — нередко вопреки своим личным интересам и собственному спокойствию, — интересам Франции так, как только мог.
Я впервые выступаю с подобной защитительной речью. Но писать ее я взялся лишь после того, как узнал от самых разных людей, каким нападкам я подвергаюсь. Хотя письма из Франции от моих друзей свидетельствуют, что не всюду меня судят столь жестоко.
Москва. 14 апр.
Дорогой друг,
Я имел обстоятельный разговор о сенсационном докладе о финансовом положении Советской республики, который готовит нарком финансов Гуковский125.
В бюджете на 1918 год расходы достигают фантастической цифры: 80 миллиардов рублей. Планируемые доходы не превышают 4 миллиардов. Масса бумажных бумаг, до войны не превышавшая двух миллиардов рублей, уже превысила 30 миллиардов. Национализация банков, в результате которой не был создан сколько-нибудь серьезный кредитный орган, отмена текущих счетов нанесли страшный удар по промышленности
Экспроприация капитала парализовала производственные усилия буржуазии. Национализация промышленности была проведена анархистски. Гуковский решительно бьет тревогу.
Он объявил, что готовится ряд декретов, которые позволят провести огромную работу по назревшему восстановлению экономики.
Дерзкое обвинение, выдвинутое наркомом финансов против финансовой и экономической политики своего правительства, естественно, вызовет тревогу у Советов и обнадежит оппозицию. Какой министр финансов посмел бы представить подобную картину результатов своей политики и политики своих коллег и при этом не был бы немедленно изгнан со своего поста и отдан под суд?
Между основными народными комиссарами и их казначеем существует взаимопонимание. Ленин и Троцкий, обладающие в своем Парламенте большей властью, чем любое правительство, уверены, что добьются осуждения допущенных ошибок, отказа от утопических теорий и принятия практических решений.
Можно уже сейчас предположить, что из всех результатов этой новой политики двух должны, по-видимому, стать денационализация банков и отзыв декрета об аннулировании иностранных займов. Действительно, все понимают, что дальнейшее осуществление этих мер отдалило бы Россию от иностранных капиталов, без которых она не сумеет выжить.
«Действительность всегда разумна», — повторяет Ленин вслед за Гегелем. Пройдя через школу действительности, Ленин становится по-настоящему реалистом. Даже чересчур реалистом и буржуа, добавляют левые эсеры и большевистская оппозиция. Так страшный кризис, потрясающий Россию, за который в значительной степени несут ответственность большевики, ускоряет их эволюцию.
Мне хотелось бы пожелать, чтобы она не оказалась слишком запоздавшей и принесла результаты.
И еще, мне кажется, я имею право пожелать, чтобы эта эволюция России была осуществлена если не одними большевиками, что невозможно, то, по крайней мере, вместе с большевиками. В самом деле, если они исчезнут - а то, что под германским нажимом они могут завтра исчезнуть, очевидно, — те, кто займет их место, ничего не сумеют сделать в практической области без помощи противника, и возрожденная благодаря ему Россия будет на его стороне.
Москва. 15 апр.
Дорогой друг,
Оппозиционные партии в бешенстве от победы большевиков на московских выборах. Они называют бонапартистской политику Ленина и Троцкого, которые все больше манипулируют Советами по своему усмотрению, по частям отнимают у них власть и громадными шагами движутся к диктатуре.
Большевики действительно проводят что ни на есть деспотическую политику. Один за другим они распускают местные Советы, заподозренные во враждебности к правительству. Члены Советов из парламентариев превратились в функционеров. Каждый из них является членом какой-нибудь из административных комиссий, где выполняет определенные функции и, собственно, подчиняется директивам Центрального Исполнительного Комитета, представляемого на местах комиссарами с абсолютными полномочиями.
Безусловно, упреки оппозиции обоснованы. Но в чем союзников могут стеснять эти диктаторские тенденции, единственная цель которых централизовать власть, создать правительство, которое будет управлять страной в соответствии с программой, все более сближающейся с программой, осуществленной в период войны руководителями буржуазных республик?
И как они не замечают, что вместо того, чтобы подстрекать против большевиков оппозиционные демократические партии, разумнее было бы выступить — неофициально и осторожно — в качестве опекунов России, чтобы облегчить ставшее возможным сближение между этими демократами и экс-большевиками Лениным и Троцким. Чем не формулировка, которая позволила бы союзникам открыто поддерживать Советы, не компрометируя себя перед «здоровыми элементами»?
Необходимо осуществить — и в том нет ничего невозможного — формирование Республики с социалистическими тенденциями и на определенный период стабилизировать ее в этом компромиссе. Настанет момент когда следующий этап сможет ввести Россию в ворота полного коллективизма. Какой полезный для западных социалистов опыт осуществляют здесь большевики! Понимают ли это французские товарищи?
Москва. 16 апр.
Дорогой друг,
Сегодня открывается Всероссийский съезд военнопленных-интернационалистов. Делегатов около четырехсот. Этот необычный съезд, разумеется, вызвал бурный протест представителей Центральных империй, требующих ареста лидеров военнопленных.
Можно представить, какая пугающая неожиданность для германского правительства. Военнопленные-интернационалисты фактически уже заявили о своей полной солидарности с правительством Советов и о глубоком возмущении тем отвратительным миром, который был навязан России империалистическими бандитами-реакционерами.
«Мы объявляем, — провозглашают военнопленные, — нашу твердую решимость бороться против правительств Австро-Венгрии, Болгарии, Германии и не выпускать из рук оружие до того дня, пока капитализм, империализм и милитаризм не будут уничтожены. Наша цель — объединить международные солдатские организации с отрядами трудовой России и вместе начать наступление на нашего смертельного врага — мировой империализм».
Уже сейчас немецкие и австрийские подразделения сражаются бок о бок с большевиками против австрийцев и немцев на Украине и в Финляндии.
Еще один факт, менее серьезный и достаточно экстравагантный, показывающий, какой глубокий переворот происходит в сознании людей.
В официальной газете Советов только что опубликовано положение об обобществлении женщин в Хволынске, в городе и губернии.
Провозглашая, что девушки до 18 лет охраняются от посягательств на их честь, это положение указывает, что с 18-летнего возраста каждая девушка объявляется национальным достоянием, она должна зарегистрироваться в бюро свободной любви и обязана выбрать себе супруга из числа граждан в возрасте от 19 до 50 лет, стоящих на учете в постоянной лиге свободных мужчин. Мужчины также имеют право выбирать девушку из числа членов бюро свободной любви. Дети, рождающиеся от этих союзов, становятся достоянием республики.
Это положение уже претворяется в жизнь в нескольких маленьких городках, где у власти стоят анархисты. Однако Троцкий с улыбкой заверяет меня, что у такого рода положений мало шансов быть принятыми во внимание правительством Советов.
Москва. 17 апр.
Дорогой друг,
Эвакуация Москвы идет плохо. Петрограда — еще хуже. Причины — сопротивление рабочих и промышленников, не соглашающихся перевозить сырье и оборудование на Волгу и к Уралу вопреки всей основательности военного и экономического положения, требующего этой переброски; бездеятельность эвакуационных комиссий, где, возможно, заправляют германофилы. Это то, что думает сам Шляпников.
Я уезжаю в Петроград, имея специальный мандат, подписанный Троцким, для того, чтобы рассмотреть вместе со Шляпниковым и Зиновьевым126, председателем Петроградского Совета, различные вопросы эвакуации и представить им помогающих эвакуации союзнических офицеров, работа которых до настоящего времени саботируется мелкими чиновниками.
Кроме того, надеюсь оценить политическую ситуацию в бывшей столице, где, как уверяют, значительно активизируются анархисты и контрреволюционеры. Они ведут постоянную агитацию среди рабочих масс и мелких торговцев, чье недовольство, вызываемое безработицей, невиданным застоем в торговле и еще более — голодом, может перерасти в мятеж.
Надеюсь найти в Петрограде Коллонтай, которая, судя по сегодняшним большевистским газетам, неожиданно выехала из Москвы вместе с Дыбенко, который скрывается от Крыленко, бывшего верховного главнокомандующего, назначенного прокурором революционного трибунала и руководившего следствием, которое должно было привести Дыбенко на скамью этого грозного суда. Я виделся с Коллонтай три дня назад Она говорила, что собирается в Петроград, и обещала привезти те многочисленные письма, которые я отдал ей в феврале перед ее поездкой в Париж.
Бедная Коллонтай, она безумно влюблена в своего прекрасного Дыбенко и совершает в последние недели одну нелепость за другой. Подобно весталке революции она хотела бы сохранить во всей его чистоте огонь большевистского идеала. Она отчаянно кинулась в оппозицию, яростно клеймит жестокие меры, принятые ее товарищами против анархистов, и возмущена с каждым днем все более значительными уступками, на которые идет правительство в отношении умеренной и буржуазной оппозиции. Не сомневаюсь, что мне ни за что не убедить ее в необходимости этой эволюции, которую союзники должны всеми силами поддерживать и которая через какое-то время непременно, если бы мы умели маневрировать, привела бы к образованию однородного социалистического кабинета, куда входили бы эсеры и эсдеки «центра». Это единственный путь, если мы хотим спасти в революции то, что в ней еще жизнеспособно. Это также, на мой взгляд, единственный способ спасти Россию для Антанты и от политического порабощения Германией. В отношении территорий иллюзий быть не может. Образование серьезного кабинета, правительства, могущего навести порядок, способного провести реорганизацию России, вызовет у немцев беспокойство и вскоре толкнет их на новое наступление.
Именно потому, что большевики это знают, будучи готовыми перебраться в Нижний Новгород и, если необходимо, — еще дальше, они как никогда хотят продлить «передышку», которую им дал Брестский мир, и настаивают на том, чтобы решение о межсоюзнической интервенции, на которую они дали согласие, не стало бы известно до ее начала, на том, чтобы мы, наконец, дали им предварительную гарантию того, что к их политическому положению отнесутся с должным уважением.
Москва. 25 апр.
Дорогой друг,
Самый значительный результат моей поездки в Петроград тот, что я представил Зиновьеву офицеров и гражданских лиц из числа союзников, способных принимать деятельное участие в эвакуации города. В настоящее время она совершается крайне медленно. Благодаря личному вмешательству Зиновьева и указаниям, которые мне передал Троцкий, эти лица очень хорошо приняты руководителями различных эвакокомиссий. Принята активная форма их содействия. Им сразу же было поручено проведение эвакуации водным путем (Мариинская система) силами переданных в их распоряжение компаний речного пароходства, до последнего времени отказывавшихся работать с большевистскими организациями.
Петроград показался мне спокойным. Анархисты ведут себя мирно. Монархисты действуют в тени. Ощущение — и оно проявляется сильнее, чем в Москве, — что революция должна выйти на опасный, но неизбежный поворот, если она не хочет погибнуть и если только еще не поздно ее спасать. Буржуа, аристократы, которых я встречал, кажется, обретают уверенность в своем положении, — в том, что касается безопасности их и имущества. Еще несколько недель назад в городе можно было видеть лишь штопаные платья и побитые молью пиджаки. Теперь на каждом шагу встречаешь элегантных женщин в драгоценностях и роскошно одетых мужчин, катающихся по городу на рысаках в богатых сбруях.
Снабжение все более ухудшается. В этом главная опасность для правительства. Не хватает хлеба, любых продуктов питания. В больших ресторанах обед, стоивший 2 рубля до войны и 25 рублей в январе 1918-го, обходится теперь в 50 рублей. Обед на троих (закуска, два блюда, кофе) с бутылкой вина и несколькими рюмками ликера, запретный плод, стоил мне около 300 рублей.
В пригороде — ужасающая нищета. Эпидемии: тиф, оспа, детские заболевания. Массовая детская смертность. Дети на улицах обессилевшие, истощенные, жалкие. В рабочих кварталах нередко встретишь несчастных мам, бледных, худых, скорбно несущих в маленьком, как колыбель, сосновом гробике неподвижное тельце, которому самая малость хлеба или молока спасли бы жизнь.
Финские белогвардейцы, тайно поддерживаемые немецкими войсками, приближаются к городу. Они войдут в него, как только этого пожелают их сильные и опасные союзники. Нам нужно немедленно организовать оборону железнодорожных линий, ведущих в Мурманск и Архангельск. Здесь, как и в японском вопросе, мы легко достигнем с правительством большевиков соглашения, которое необходимо по многим причинам и в том числе, чтобы ограничить наши действия чисто военной областью, так как совершенно очевидно, что если мы выступим против большевиков, они без труда поставят нас перед серьезными трудностями.
Мы можем получить все, что нам нужно, — в этом я по-прежнему твердо уверен, — и право обратиться с призывом к чехам, к сербам, и возможность превратить северные порты в союзнический плацдарм. Почему же мы не решаемся вести переговоры, действовать открыто? Мы предпочитаем полумеры, полуобещания, недоговоренность и неконкретность, которые обходят стороной целые вопросы, беспокоят, нервируют одних и других и результат у которых один: невосполнимая потеря драгоценного времени.
В отношении Мурманска, как и по поводу Владивостока, Троцкий здраво заявляет: «Мы нужны вам, чтобы укрепиться. Вы просите нас пойти на этот шаг, согласиться с ним, помочь вам в ваших действиях, а сами отказываетесь предоставить нам единственную необходимую гарантию, отказываетесь дать обещание, что после высадки вы не будете вмешиваться в наши политические драки и что занятые вами районы, оказавшись под вашим военным господством, не превратятся по вашей инициативе или при вашем попустительстве в очаг контрреволюции. Как мы можем верить в вашу благонамеренность и прийти к нужному сотрудничеству, если вы готовы поддерживать наших противников? И вместе с тем мы друг другу необходимы».
Москва. 26 апр.
Дорогой друг,
В Москву прибыл граф Мирбах. Посольство Германии обосновалось в доме № 5 по Денежному переулку, в котором Французская миссия занимает дом № 17 и где в № 11 к тому же находится германское консульство, а в 18-м, напротив, морской атташе Франции. Эта странная близость представительств неприятелей на элегантной, короткой и пустынной улочке сделает частыми франко-германские встречи. Не думаю, что дойдет до инцидентов, о которых в народе идут разговоры.
Мирбах, с которым я встречался в Петрограде у Троцкого и Чичерина, высокий, изысканный, моложавый, производит впечатление человека активного и умного, наделенного яркой индивидуальностью. Его сопровождает многочисленная свита, как считают, из опытных, известных в Германии дипломатов и специалистов.
Крупное современное посольство: бюро вместо салонов, организация, подобная коммерческой фирме, специальные службы пропаганды, исполнения и контроля за исполнением правительственных директив.
Прошло время напомаженных дипломатов, блестящих болтунов, скептиков, ничего не знающих и не желающих ничего знать о стране пребывания, о политике и об экономике. Я постоянно говорил о преобразованиях в нашем обветшалом посольстве, любезный персонал которого, верный сладким воспоминаниям о старом режиме, ничего не понимает в новых временах. Большевистская революция предоставила для этого замечательный случай. В ноябре 1917-го, когда мы не признавали большевиков, можно было легко отозвать посланников и заменить их людьми первого плана, возглавляющими временные, специальные, дипломатические, военные, экономические, финансовые миссии, составленными из ценных специалистов, способных самостоятельно взяться за дело, свободных в словах и действиях и не компрометирующих Францию, которых можно было бы отозвать и заменить без шума, без разрыва отношений, если бы они перестали нравиться людям у власти, если бы им стал невмоготу правящий режим, одним словом, неспособных быть полезными.
Что могут сделать в наше неспокойное время напыщенные представители нации, которая не признает правительство страны, где они находятся? Действовать против этого правительства — осторожно, то есть неэффективно; или энергично, то есть все время действия на грани риска, вести дело к серьезному столкновению с правительством и — к высылке, тем более неприятной, поскольку они хотят это правительство презирать. Или же никак не действовать, пусть будет, что будет.
Не могу сейчас высказать все, что я думаю по поводу последнего интервью г. Нуланса, которое имеет особенно серьезное значение, поскольку было опубликовано, — посол об этом знает, — именно в тот момент, когда Англия начинает переговоры, направленные на установление сотрудничества с большевиками на указанных нами принципах с целью убедить их признать японскую интервенцию.
Большевики негодуют. Они отмечают, что с 1 марта по 1 апреля, то есть во время путешествия г. Нуланса в Финляндию, сближение с союзниками шло гигантскими шагами. Казалось, мы подошли к заключению соглашения. С возвращением нашего посла обозначилась ощутимая пауза в этой новой тенденции, невыполнение или чересчур вялое выполнение обязательств, взятых Соединенными Штатами и Францией по обеспечению общественного содействия их инженеров и военных. Интервью Нуланса создает у Троцкого и Ленина впечатление возврата прежней враждебности, впечатление, которое вызвано явным желанием отрицательно повлиять на результаты английских переговоров и, во всяком случае, поставить Францию в официальную оппозицию к Англии. Подобные заявления в Париже могут казаться совершенно безобидными. Здесь же, в атмосфере напряженности, возникшей в связи с владивостокским десантом, который оправдывает посол, намекающий вдобавок на возможные более значительные операции в будущем, интервью неприятно щекочет русское самолюбие — и самолюбие не только одних большевиков. Изумление Советов разделяют и некоторые из союзников, считавших, что они уже могут поздравить себя с положительными результатами.
Может статься, что это интервью было продиктовано Парижем, в таком случае мы должны смириться и не рассматривать досадные последствия, которые может иметь этот шаг.
Но я все же надеюсь, что возмущение, гнев, вызванный интервью, спадут. Большевики все больше осознают, что им нужно выбрать между союзниками и немцами, и я уверен, что их выбор направлен против нашего неприятеля. Они уже сделали первый шаг, изложив перед союзническими правительствами приемлемые для себя условия сотрудничества. Если мы не хотим разрыва с ними, — а я совершенно не представляю, каковы тут наши намерения, — нам нельзя забывать, что они — революционеры, и мы не должны стараться принудить их к шагам, которые противоестественны им в силу их общей политики и их гордости, нередко подвергаемых с нашей стороны тяжелым испытаниям. Они сделали первые шаги, сделали их честно. Теперь наша очередь. Теперь мы должны проявить нашу добрую волю и стремление к согласию, если только мы на них способны.
Москва. 27 апр.
Дорогой друг,
«Германский посол прибыл в революционную столицу, — пишет «Правда», — не как представитель трудящихся классов дружественного народа, но как полномочный министр военной клики, которая повсюду с неслыханной наглостью убивает, насилует, грабит!»
Это приветствие достаточно ясно выражает чувства официальных кругов.
Монархисты же, напротив, после приезда Мирбаха в Москву почувствовали себя в своей тарелке. Первый визит германский посол нанес великой княгине, свояченице Николая II. Состоялись встречи и с другими видными монархистами. Словом, переговоры начались. Очевидно, что речь идет о подготовке к реставрации Царизма. Монархисты-абсолютисты готовы без зазрения совести принять любые условия, в частности и военный союз с Германией, и независимость Украины. Немцы получат, что хотят, и от тех, и от других. У нас нет Никакой возможности договориться ни с теми, ни с другими. Большевики с каждым днем все настороженнее.
Они чувствуют, что почва уходит у них из под ног. Союзники остаются их единственной спасительной надеждой.
Неужели мы дадим им погибнуть под тем по-прежнему ходовым предлогом, что якобы сумасшествие связывать наше будущее с агонизирующей партией, которую со дня на день отправят за борт, как только Германия подтянет свои силы, и отталкивать от себя этим сотрудничеством in extremis все немонархистские элементы, которые еще рассчитывают на нас?
Те, кто рассуждает таким образом, забывают, что большевистская партия, пусть даже ей угрожает поддерживаемый Германией путч, остается партией, которая сильна по всей стране. Даже изгнанная из Петрограда и Москвы, она не погибнет. В этом случае она развернет кампанию и убедит массы, что свержение власти Советов наверняка приведет к реставрации монархии, то есть обернется для крестьян возвращением земель к помещикам, для рабочих — потерей всех завоеванных льгот, для всех — возвратом к старому режиму и к рабству. Несмотря на страстное желание порядка, которое испытывают русские, можно ли предположить, что такая кампания не вызовет бурного отклика у беднейшего российского населения? Трудно в полной мере даже представить, насколько рабочим и крестьянам важно сохранить их Советы.
В такой ситуации большевики будут олицетворять уже не только большевизм, но саму революцию, которой угрожают Германия и царизм. Если бы большевики были тут поддержаны, — я мог бы написать, — если бы их направляли союзники, чье присутствие гарантировало бы более разумный, взвешенный, не выходящий за рамки защиты демократии политический курс, тогда можно было бы предполагать, что они очень быстро сплотят вокруг себя все эсеровские и эсдековские элементы, все республиканские силы, в настоящее время выступающие против них, но над которыми также грозно нависла угроза реставрации. Вынужденные торопиться, большевики уже не так далеки от того, чтобы пойти на образование такого демократического союза против монархистов, которые готовятся вернуться в обозе из-за границы.
В последние дни я видел некоторых эсеров и эсдеков, и они осознают эту серьезную и близкую опасность, которая грозит всем. Пример Украины, где немцы, призванные буржуазной Радой для борьбы с Радой большевистской, начинают действовать против своего сообщника — правительства, потому что оно слишком демократично и потворствует революционным проискам, заставляет их задуматься.
Если завтра союзники, встав на сторону большевиков и решив вступить в борьбу с германофильской автократией, четко дали бы понять партиям эсеров и эсдеков, что они действуют так лишь с целью спасти Россию, удалось бы очень быстро, — в этом я убежден, — привести и тех, и других к перемирию, к примирению сначала временному, но которое предопределит образование в скором времени правительства демократической коалиции. И в тот день, когда союзники приняли бы это решение, они покорили бы Россию. Если они этого не сделают, они не сумеют сделать ничего. Они отвернутся от большевиков, которые быстро потеряют власть. От них отвернутся монархисты, которые действуют заодно с Германией. Могут ли они надеяться на выгодное сотрудничество с эсерами и эсдеками «центра», которые будут по-прежнему раздавать щедрые, но платонические обещания, потому что эсеры и эсдеки ничего большего и не могут, потому что политически они недееспособны, и их болезнь обострится, если Россия попадет в руки немцев?
Москва. 28 апр.
Дорогой друг,
Интернациональная армия, формирующаяся главным образом из военнопленных, австрийцев и немцев, с каждым днем увеличивает свою численность на несколько сот солдат.
Ирма Петрова, энергичная, как и положено быть пруссачке, и сентиментальная, как всякая немка, одним словом, обаятельный неприятель, независимый социал-демократ, друг Либкнехта, супруга Петрова, помощника наркома по иностранным делам, вернувшись недавно из агитационной поездки по лагерям военнопленных, рассказывала мне, что в армию вступает значительное число австрийских революционеров, но что немцы, даже социал-демократы, проявляют отчаянную враждебность. На сегодняшний день их записалось в армию всего две-три тысячи. Ирма Петрова настроена пессимистически: «Если пленные социал-демократы после года русской агитации остались столь глубоко империалистическими, какими же могут быть убеждения тех моих соотечественников, кто «сидит дома»? Она теряет веру в скорую революцию в Германии. Ее муж, вернувшийся из Берлина, где он участвовал в обсуждении некоторых пунктов Брестского договора, не теряет надежду. Независимые уверяли его, что недовольство отчетливое стремление к миру, которое в Австро-Венгрии выражается в тревожащей правительство почти революционной ситуации, ширится медленно, но верно в Германии и что если наступление на Западном фронте не даст решительных результатов в ближайшее время, можно надеяться на новые выступления рабочих.
Некоторые интернациональные подразделения уже участвовали в боях на Украине. Немцы и австрийцы шли друг на друга. В составе двух воюющих армий. На русском фронте французские офицеры также отмечают присутствие в русских полках немецких и австрийских военнопленных, которые мужественно выполняют свой интернациональный долг граждан всего мира против тирании правительства их «Родины» и против собственных соотечественников. Нет сомнений, что правительства Центральных империй обеспокоены этими пока еще относительными, но невероятными результатами большевистской пропаганды. Их угрожающие и негодующие протесты в адрес Советов тому подтверждение.
Еще один факт этой пропаганды.
Петров мне говорил, — и это подтверждают многие, — что военнопленные, возвращающиеся из России в Австрию и Германию, не направляются в свои части и не отпускаются по домам, их помещают в специальные концентрационные лагеря, где за ними ведется наблюдение и где они подвергаются настоящему политическому переобучению. Только после долгих недель «лечения» «больные» признаются здоровыми и возвращаются в свои части. Неизлечимых изолируют, предупреждая всякую опасность эпидемии. Думаю, что наши противники были бы счастливы вернуть в Россию некоторых из этих нежелательных элементов.
Между тем многие пленные перестают вообще интересоваться политикой, но поскольку пользуются здесь полной свободой и куда меньше, чем русские граждане, страдают от бед, вызванных революцией, они не высказывают большого желания скорее вернуться на родину. В России у них появился если не вкус к большевизму, то, по крайней мере, вкус к жизни и отвращение к войне. Некоторые обжились, занимаются торговлей, работают в мастерских, на земле и т. д. ... Другие настроены пересечь границу лишь после окончания войны.
Москва. 29 апр.
Дорогой друг,
В последние дни Ленин и Троцкий выступили с речами, в которых все больше утверждается их стремление перевести русскую революцию в организационную фазу. Ленин готовит декларацию, в которой будет провозглашено окончание гражданской войны, пишет доклад, где определяются новые методы, которыми он предполагает установить в России неанархический демократический порядок127. Все большевистские лидеры заявляют о необходимом примирении на определенных условиях с капиталистами. «Раньше капиталисты привлекали к себе на службу социалистов и делали из них реформистов. Теперь, — пишет один большевик, — мы возьмем на службу капиталистов и сделаем из них реформистов».
Левые эсеры проводят политику сближения с большевиками. Подобная тенденция прослеживается у некоторых меньшевиков, испуганных Германией, в действиях которой они отчетливо видят политику монархистов.
Народные комиссары и оппозиционеры подготавливают общественное мнение к скорому разрыву отношений с Германией. «Мир, который мы заключили, — говорил вчера Ленин, — может быть разорван в любую минуту. Со дня на день нас могут уничтожить». Единственная поддержка, которую ждут все, — поддержка союзников, поражение которых окончательно поставило бы Россию под политическое и экономическое ярмо Центральных империй. Несколько дней подряд «Известия», официальный орган правительства, писали: «Признание Советской власти союзниками позволило бы быстро установить тесный контакт с Англией, Соединенными Штатами и Францией, позволило бы экипировать Красную Армию, предоставить России капиталы, признание нанесло бы прямой удар по немецким империалистам и некоторым русским политическим группировкам, придерживающимся прогерманской ориентации».
Москва. 30 апр.
Дорогой друг,
Инцидент в связи с интервью Нуланса, усугубленный раскрытым контрреволюционным заговором, который поддерживают союзнические консулы в Сибири, принимает поистине опасные масштабы. В Комиссариате по иностранным делам мне указали, что после расследования правительство Советов, потребовав отзыва скомпрометировавших себя во Владивостоке консульских агентов союзников, намерено также просить французское правительство отозвать ставшего нежелательным г. Нуланса128.
Я отчаялся доказывать, какими досадными последствиями рискует обернуться этот отзыв, который из-за отсутствия всякой дипломатической связи должен быть объявлен по радио. Чичерин и Троцкий ничего не желают слушать. Они обвиняют «вологодского затворника», то есть г. Нуланса, во всех смертных грехах. Они убеждены, кстати, что их гнев справедлив и что он будет полностью удовлетворен. Было бы уместно, если французское правительство примет решение, за которое я ратую здесь, то есть оставит направленную ему ноту без ответа. Его молчание даст большевикам время подумать, понять, что их тактика не самая надежная; может быть, это объяснение в нелюбви станет поводом открыть переговоры, прийти, наконец, так или иначе к определенности в политике.
Пора бы. Несмотря на все усилия Робинса, Локкарта и мои, правительство Советов, которое намеревалось всего-навсего достичь какой-то договоренности с нами, ибо оно решительно вынуждено выбирать между Антантой и Германией, начинает терять терпение.
Наши представители делают все, чтобы этой договоренности помешать.
Возможно, мы намереваемся осуществить интервенцию в Россию без Советов, то есть против них?
Я знаю, что эта мысль объединяет некоторых из союзников, но хочу надеяться, что правительства сумеют избежать такой глупости.