М. Н. Лядов

Как начала складываться ВКП (большевиков)

(История Росс. Соц.-Дем. Раб. Партии)

1926

Читать книгу "Как начала складываться ВКП(б)" в формате PDF

В книге можно прочесть первые программы нарождающейся российской с.д. партии, еще доленинские статьи Плеханова, Аксельрода, первые прокламации, доклады фабричных инспекторов о жизни рабочих, знаменитое Credo "экономистов". Читать статьи тогдашних тоже-марксистов полезно, сразу становится понятно, что все якобы новейшие идеи нынешних "марксистов" придуманы и озвучены современниками Ленина.

Кроме этого можно узнать почему так мало народу было осуждено в царское время. Потому что самодержавия не испытывала нужды в судах. Например без всяких судов в 1898 г. в Каховке высекли 600 рабочих, или 500 человек выслали из Екатеринослава.

Но ИМХО, главное в книге - это урок, что как только в трудящихся просыпается интерес к социализму, сразу толпы буржуазных лакеев идут в "марксисты", чтобы учить этих трудящихся "правильному марксизму", "правильному ленинизму".

И обязательно помните, что книга была написана в 1902 г. и впервые издана еще в царское время.

Отрывки из книги

... Каждый из наших борцов, вступая в ряды партии и выходя на поле брани, заранее знает, что имя его потонет в массе имен ему подобных. И действительно, кто, за исключением разве самых близких людей, знает и помнит имена всех замученных в тюрьмах, погибших в ссылке, всех расстрелянных и повешенных, всех сложивших свои головы на московских баррикадах, в латышских усадьбах, в гурийских деревнях? Кто знает, кто помнит имена расстрелянных и замученных во всех „доблестных делах" нашего храброго воинства, начиная с исторической „победы” „молодцов-фанагорийцев” и кончая деревенскими экзекуциями наших дней? Кто сосчитал хотя-бы только число всех героев, павших на улицах Петербурга, Москвы, Прибалтийского края, Кавказа, Сибири, Одессы, Харькова, Варшавы, Гомеля и т. д. и т. д.?— „Имена же и число их ты, господи, веси”. Но, не зная ни имен, ни числа своих героев, пролетариат будет тем не менее так-же свято чтить их память, как чтит память неведомых мучеников 71, 48 и 89—93 годов.

Наша история—безымянная история.

... Рабочее время на механических ткацких фабриках колебалось между 12 и 16 часами, а на ручных — между 16 и 20. Без прогула на бумагопрядильных фабриках мужчина в среднем зарабатывал 10,18 р. в месяц (25 дней), женщина — 8,33 р. Из этого нищенского заработка рабочим в среднем приходилось уплачивать ... от 5 р. 97 к. до 6 р. 29 к. штрафов, а затем шли вычеты за баню, за лекарства, за челноки и другие инструменты, на лампадное масло, на архиерейские молебны и т. д. и т. д. Но и жалкий остаток после всех этих вычетов уплачивался не наличными, а принудительным забором продуктов в лавке, принадлежащей фабриканту или его родственнику. Разумеется, цены при этом заламывались такие, какие бог на душу положит. Так, по приведенной Песковым выписке из харчевой книжки одного рабочего видно, например, что ржаная мука, которая во Владимире продавалась в розницу по 1 р. за пуд, в фабричной лавке стоила 1 р. 30 к., чай — вместо 1 р. 60 к. — 2 рубля и т. д. Рабочим очень часто запрещалось покупать что-либо в вольных лавках; нередко им насильно навязывались совершенно ненужные товары, которые потом со значительной уступкой они принуждены были сбывать своему же хозяину.

...„Эксплоатация детского труда производилась в широких размерах. Из общего числа рабочих 24,6% составляли дети до 14 лет, другую четверть (25,6%) составляли подростки до 18 лет. Утомление, сопряженное с трудом на фабрике, было так велико, что, по словам земскаго врача, дети, подвергавшиеся какому-нибудь увечью, засыпали во время операции таким крепким, как бы летаргическим сном, что не нуждались в хлороформе.

(саркастическое отступление админа: не верьте - это все большевистская пропаганда!!! на самом деле тогда были только балы и хруст французской булки)

... Большие нашумевшие стачки: в Юзове, на Оренбургской ж. д. (1875 г.), в вагонных мастерских Курской ж. д., на Бумагопрядильне, у Штиглица (1878 г.), у Коншина, Дило, Третьяковых (79 г.), у Хлудова на Ярцевской мануфактуре (80 г.), в Иванове-Вознесенске, Петербурге, Жирардове (82 г.), на Вознесенской мануфактуре (83 г.), на Никольской мануфактуре в Орехове-Зуеве (85 г.) и т. д., все они возникали из-за непомерных штрафов, надувательств при расплате, произвольной браковки, прогулов по вине хозяина, сбавки расценок и т. п.

(саркастическое отступление №2: не важно, что в 1875 году Ленину было 5 лет, все равно в стачках виноваты большевики)

... Удачная стачка на одной фабрике открывает глаза рабочим соседних, и они решаются на противодействие там, где без ободряющего примера покорно несли бы все усиливающийся гнет. Чаще всего „бунт" (употребляем обычный в то время полицейский термин) начинался старым крестьянским способом—с подачи челобитной. Прошения подавались хозяевам, которые жили обыкновенно где-нибудь вдали от фабрики. Посылались ходоки и к „начальству", чтобы оно разобрало чинимые рабочим обиды и вступилось бы за них, защитило бы от произвола директора или мастера. Типичным примером такой „челобитной" тактики служит уже упомянутая стачка на Новой Бумагопрядильне, где рабочие, начав с прошения приставу и пройдя все административные инстанции, дошли, наконец, до самого наследника. Одновременно с ходоками рабочих, директором фабрики отправлялся обыкновенно нарочный или телеграмма губернатору с извещением о „бунте" и просьбой о немедленной присылке вооруженной силы для его подавления. Бунтом считался уже самый факт подачи коллективного прошения. Ходоков, как „зачинщиков и подстрекателей", сажали в тюрьму, а на место „бунта" являлось начальство, в лице исправника и жандармского полковника, которое и водворяло спокойствие при помощи нагаек и розог.

(саркастическое отступление №3: Автору надо показать фильм про "святого" царя, и привлечь за оскорбление чуйств верующих)

... Совершенно независимо от группы „Освобождение Труда", почти одновременно с ней, в Петербурге возникла первая социал-демократическая группа, известная по имени своего основателя, болгарина Благоева.

... „Капитал" для большинства русских революционеров считался книгой очень ценной для Запада, но не имеющей никакого практического значения для России, которая, по их мнению, шла совершенно отличным от Зап. Европы самобытным путем.

... Они говорили, что филантропия—вещь хорошая, но только в таком случае, если она действительно помогает страждущему, а не является одним самоутешением, успокоением собственной совести. Хорошо учить крестьян грамоте; но когда вас, в качестве учителя, разными циркулярами и предписаниями заставляют преподавать заведомую ложь, заставляют не развивать сознание и самодеятельность крестьянских детей, а всем строем школы тушить в них искру божию, убивать самостоятельность мысли, то вы приносите народу не пользу, а вред. Доброе дело лечить крестьян; но когда вы пухнущему с голоду, раз'еденному цынгой человеку вместо молока и куска настоящего хлеба, преподнесете какую-нибудь микстуру или порошки, вы не помогаете народу, а просто издеваетесь над ним. — Да, заканчивали марксисты свои речи к учащейся молодежи, идите в народ, делайтесь учителями, фельдшерами, докторами, агрономами, но не облекайте свою службу ореолом геройства, мученичества, подвижничества. Тем, что вы голодаете, соглашаясь на 12—15-рублевое жалованье за учительский труд и на 20—25 руб.—за фельдшерский, тем, что вы работаете за троих чуть не по 24 часа в сутки, вы не облегчаете народной нужды, а даете только возможность получать большие оклады разным председателям и членам управы. Буржуазное общество заинтересовано в поднятии общей культуры, в увеличении процента грамотных, заинтересовано в борьбе с эпидемиями, и это буржуазное общество нагло эксплоатирует ваше подвижничество, вашу самоотверженность, как оно эксплоатирует нужду крестьян и рабочих.

... Интеллигенция не является особым классом, представляющим свои интересы, она не есть также что-то висящее в воздухе, надклассовое: в свою среду она включает представителей аграриев, крупной и мелкой буржуазии и пролетариата. Каждый из этих слоев интеллигенции, если он сознателен, борется и защищает интересы того класса, к которому он принадлежит. Надо познать самого себя, понять свое классовое положение и только тогда итти на защиту своего класса, но не из филантропии, не в качестве благодетелей, а в качестве борцов за общие с этим классом насущные интересы.

... не звать крестьян на бесплодные бунты должны революционеры, а итти к ним и ко всему угнетенному, трудящемуся люду, чтобы выяснить им их положение и будить классовое самосознание. Крестьянские массы—говорили марксисты—только тогда сознательно пойдут на революцию, когда они ясно увидят связь между государственным строем и своим экономическим положением, связь между политическим произволом и бесправием, с одной стороны, и вечными голодовками—с другой.—Идите и выясняйте эту связь, и вы приблизите момент революции; одними призывами к восстанию вы ничего не сделаете.

... Работа началась почти одновременно (1891—93 г.) в самых различных концах России— в Лодзи, Варшаве, Вильне, Минске, Петербурге, Москве, Одессе, Туле, Иваново-Вознесенске, Нижнем-Новгороде, Самаре, Саратове, т. е. почти везде, где только существовали марксистские кружки самообразования. Марксисты стали искать рабочих и находили их тем легче, что потребность в знании была уже сильно развита среди последних, особенно среди рабочих, занятых на заводах механических и машиностроительных.

... Во время таких общих разговоров выделялся обыкновенно передовой кружковой рабочий, которому, естественно, приходилось противопоставлять свое сознательное мнение — мнению широких бессознательных масс. Сначала рабочая масса относилась к его мнению недоверчиво, награждая его полупрезрительной кличкой „студента"; но тем не менее в моменты общего возбуждения к его голосу начинали все чаще прислушиваться, его выбирали в тех случаях, когда надо было об'ясняться с администрацией фабрики, говорить от имени всех с фабричной инспекцией, писать жалобу и т. д. Невольно к этому кружковому рабочему приставали и те, которые начинали задумываться над своим положением. Всякое непонятное место в случайно прочитанной книжке или газете заставляло их обращаться к нему и искать у него помощи и об'яснения. Авторитет его с течением времени рос все больше и больше и он, если даже и хотел, не мог уже скрыть своего развития от товарищей по работе. Вокруг него, естественно, группируются все жаждущие знания, и от его активности зависело сплотить их в кружок и начать систематические занятия.

... Недовольство рабочих проявляется прежде всего против ближайших виновников их скверного положения—против мастеров, директоров, хозяев. Стихийное движение выражается обыкновенно в форме „бунта" - в разгроме машин и фабричных помещений. Такого рода движение нежелательно, оно вредно; а поэтому необходимо во время стихийных вспышек рабочих овладевать движением и направлять его в русло мирной организованной стачки. Задача сознательных рабочих... выяснять рабочим, что причиною их скверного положения является не личность отдельного хозяина, а вся совокупность их, весь капиталистический строй. Борьба рабочих какой-нибудь одной фабрики против своего хозяина никаких существенных результатов для улучшения их положения дать не может; необходимо, чтобы вступивших в стачку поддерживали и рабочие других фабрик данной отрасли промышленности, а по возможности и рабочие всех других отраслей. В борьбе за улучшение своего положения рабочие неизбежно натолкнутся на сопротивление не только предпринимателей, но и правительства, потому что современное государство есть организация господства, и притом господства буржуазии. Правительство сознательно или бессознательно служит интересам буржуазии, и в этом отношении нет разницы между правительствами — республиканским, конституционным или самодержавным. Только активное противодействие организованной борьбы рабочего класса заставляет правительства итти на уступки, качество и количество которых находится в полной зависимости от силы сопротивления, степени организованности и сознательности рабочих данной страны. Прочное улучшение экономического положения рабочего класса немыслимо без завоевания политической свободы.

... Вся работа велась в высшей степени конспиративно: для кружковых занятий обыкновенно кто-нибудь из более сознательных рабочих снимал на свое имя конспиративную квартиру, и прежде, чем пригласить в кружок нового члена, старые рабочие самым подробным образом знакомились со всем его прошлым. Вся деятельность группы, как и самое ее существование тщательно скрывались от посторонних. Группа как таковая, нигде официально не выступала. ... Связи между однородными группами различных городов носили чисто случайный характер и возникали почти исключительно благодаря личным знакомствам. Каждая группа, как истый крот, рыла себе свою нору, не зная, что делает соседняя, и существует ли она вообще.

... Особенно большую услугу пропагандистам оказали „Санитарное исследование фабрик и заводов Московск. губ.“, изданное под редакцией Эрисмана, и Отчеты фабричных инспекторов 80-х годов. Они дали возможность пропагандистам иллюстрировать выставляемые ими положения русскими данными.

... При кружках начинают образовываться легальные и нелегальные библиотечки, касса для их пополнения, для найма квартиры и для других конспиративных нужд. По мере расширения знакомств с рабочими растет потребность связать их вместе в одну организацию. Сеть пропагандистских кружков начинает принимать более оформленный, организованный характер; члены этих кружков принимают уже участие в материальных расходах кружков, делают членские взносы. Первоначальную чисто пропагандистскую деятельность пришлось расширить, и вот группа пропагандистов со всею сетью кружков мало-по-малу превращается в рабочую организацию.

... Пользуясь каждым случаем, каждой вспышкой недовольства, они с самого начала в устной беседе в фабричных казармах или за работой в мастерских указывали на необходимость организованной сознательной борьбы. Недовольство отдельным мастером или хозяином они старались распространить на хозяев вообще, на весь класс капиталистов, а недовольство своим экономическим положением — расширить в недовольство положением классовым, подчеркивая тесную связь между политикой и экономикой и об'ясняя политический строй государства отношением между предпринимателями и рабочими. Однако, совсем миновать ступень кружковщины было все таки невозможно. Пропагандисты-марксисты, не выработав предварительно кадров сознательных социал-демократов из среды рабочих, не могли прямо приступить к руководству массовым движением; между ними и рабочей массой не создалось бы связи, и они рисковали бы остаться такими же непонятыми ею, как были непоняты массой крестьян пропагандисты-народники. Даже в тех случаях, когда тот или иной пропагандист-интеллигент... сами становились рабочими, они должны были начинать ... с замкнутых кружков. Дело в том, что, как мы уже указывали выше, сознательный рабочий был всегда на виду не только у своих товарищей, но и у администрации фабрики, которая на него косилась. Поэтому прожить долго на одной фабрике или заводе для такого рабочего было совершенно невозможно.

... Эти малосознательные средние рабочие не удовлетворялись одними занятиями, они сейчас же начинали искать непосредственного дела и требовали от организации, чтобы она им это дело указала. Собственная устная агитация, которую они вели на заводах, тоже мало удовлетворяла их жажду деятельности: им нужно было такое дело, результаты которого они могли бы видеть сейчас, которое немедленно вылилось бы в конкретную форму. Во время стачек и других массовых выступлений эти элементы были незаменимы, но в моменты затишья, когда возбуждать, поддерживать дух и организовывать было некого, когда вся деятельность их сводилась к участию в кружках, они начинали скучать, отлынивать от занятий, а иногда и совсем прекращали связь с кружком.

... Каждый кружок выбирал из своей среды кассира и библиотекаря.  На интеллигентов, входящих в кружок, смотрели, как на более опытных и знающих товарищей—и только.

... Правда, серая масса совершенно незатронутых пропагандой рабочих относилась к интеллигентам ... недоверчиво... Впрочем, это недоверие продолжалось обыкновенно только до первого случая серьезного столкновения с хозяевами. Удачное разрешение этого столкновения сразу создавало авторитет сознательных руководителей. Разумеется, многое зависело от такта и умения пропагандистов подойти к массе, добиться этого доверия. Печальный опыт старых народовольцев и опыт первых годов работы показали, что в агитации необходимо исходить из действительных, резко ощущаемых нужд рабочих. Если заговорить с серым рабочим сразу на отвлеченную тему об эксплуатации, о тяжелом положении рабочего класса, о политическом гнете вообще, он выслушает вас внимательно — если вы умеете говорить, — но не почувствует, что вы говорите о нем, о его положении, не поймет, что именно он является страдающим лицом в вашем рассказе. Совсем другое дело, если вы начнете разговор с какого-нибудь конкретного факта, лично его касающегося и, что самое главное, им сознаваемого; если вы начнете с заработной платы, с условий найма и труда рабочих на данной фабрике, заговорите не о безработице и промышленном кризисе вообще, а опять-таки о безработице и кризисе, отозвавшихся на шкуре ваших слушателей. Лишь тогда, переходя от частного к общему, вы не только заинтересуете слушателей, но и заставите их принять живейшее участие в беседе, и тут станет ясно, что рабочие не только слушают, но и понимают вас.

Так действительно и поступали первые агитаторы-социал-демократы. Прежде, чем отправиться на сходку или в фабричные казармы, они тщательно разузнавали положение дел на той фабрике или заводе, из рабочих которых составлялась их аудитория, знакомились даже со всеми деталями вплоть до расположения мастерской и имен мастеров. ...

... С их стороны было бы величайшим донкихотством призывать небольшую кучку в несколько десятков или даже сотен спропагандированных и отчасти сорганизованных рабочих к каким-нибудь политическим выступлениям или действиям. Они хорошо понимали, что изменить политическую жизнь страны может только массовое движение и притом движение сознательное, а ни в коем случае не стихийное. До тех пор, пока масса рабочих не станет более или менее сознательной и не поймет необходимости бороться не только за улучшение своего экономического, но и за улучшение правового положения, до тех пор нет надежды на успешную борьбу с реакцией, нет надежды на политический переворот.

... Путем ознакомления с существующим политическим строем и путем его обличений, они старались воспитывать в рабочих массах сознательное недовольство этим строем и сознательную потребность борьбы с ним. С этой целью каждый листок, выпускаемый по поводу того или иного частного случая из жизни рабочих, обязательно должен был связывать этот частный случай с общеполитическим строем государства. В каждом таком листке непременно указывалось, что интересы капиталиста-хозяина всегда поддерживаются и не могут не поддерживаться правительством, что правительство помогает капиталистам угнетать рабочих, — и это с очевидной ясностью проявляется всякий раз, когда рабочий вступает в борьбу с хозяином за улучшение своего положения...

... Вообще, относительно террора русские социал-демократы с самого начала... заняли определенную отрицательную позицию. Мы боремся и должны бороться — говорили социал-демократы — не с отдельными личностями, какое бы высокое общественное положение они ни занимали, а со всем строем, продуктами которого являются эти отдельные личности. Каковы бы ни были индивидуальные качества высокопоставленного лица, оно все же будет поступать так, как заставит его окружающая среда. Тоже самое справедливо и по отношению к представителям правительства. Запугать их террористическими актами и заставить пойти на уступки нельзя, потому что с какой бы опасностью для жизни ни был связан пост того, либо иного администратора, всегда, даже после удачного покушения, найдутся желающие занять этот пост ради тех очень высоких материальных выгод, которые он представляет, и которые растут в прямой зависимости от опасности. Но главное — террор, при отсутствии массового движения, не только бесполезен, он прямо вреден. Террористические покушения „Народной Воли" потребовали от организации всего наличного запаса материальных средств и отвлекли от организационной и пропагандистской работы все лучшие силы.

... Первоначальная форма организации в Москве была следующая. Во главе находилась Центральная группа, которая руководила всем движением, писала и редактировала литературу, сносилась с иногородними группами, ведала техникой и занималась добыванием литературы. Первоначально группа эта состояла из всех пропагандистов-интеллигентов (которых к началу 94 года было четверо) — и из пяти—шести человек наиболее сознательных рабочих. Далее шли кружки № 1, состоявшие из более или менее распропагандированных рабочих, и кружки № 2, куда входили рабочие, с которыми только что завязывались связи. В кружках № 1 готовились вполне сознательные социал-демократы; здесь проходился систематический курс, подготовлялись агитаторы, которые должны были широко влиять на массу; массу же эту пропускали сквозь себя кружки № 2. Намечен был план при помощи 8—10 лекций подготовить слушателей к чтению популярной литературы и к возможности в устной беседе истолковывать прочитанное. Состав последних (№ 2) кружков приходилось менять довольно часто, чтобы дать таким образом возможность пройти сквозь них наибольшему количеству рабочих. С тою же целью подготовки широких слоев рабочей массы Московский союз параллельно стал выпускать ряд систематических листков по различным вопросам рабочей жизни.

... За интеллигентами в то время слежка была очень большая, и каждую минуту они рисковали провалиться. ... Чтобы ослабить надзор за собой, они прервали почти всякие сношения с учащейся молодежью и главную часть конспиративной работы передавали рабочим. Последние снимали на свое имя квартиры для кружковых собраний, для хранения нелегальной литературы, для библиотечек, для постановки гектографа, и они же стали потом печатать листки.

... В 94 г. в Егорьевске вспыхнула стачка на Хлудовской мануфактуре. Началась она вполне мирно и первое время шла под руководством распропагандированных рабочих, которые сдерживали неорганизованную массу. Директор фабрики всеми силами старался спровоцировать беспорядки, чтобы иметь повод вызвать войско. Он выдал, например, части рабочих 100 руб. на водку якобы для того, чтобы привлечь их на свою сторону. Те приняли деньги, напились и стали громить фабрику. Вытребованы были солдаты. Однако, до применения оружия дело не дошло, потому что сознательным рабочим в конце концов удалось взять верх над массой и успокоить ее. Стачка продолжалась больше недели. К рабочим Хлудовской мануфактуры присоединились рабочие почти всех остальных расположенных в Егорьевске фабрик. Правда, успех был лишь частичный, так как далеко не все требования были удовлетворены, тем не менее эта стачка имела громадное агитационное значение. Она показала, что в интересах самих предпринимателей превращать мирную стачку в буйный погром, так как с ним легко справиться при помощи вооруженной силы, которую наше правительство всегда очень охотно предоставляет к услугам предпринимателей.

Еще более, в агитационном смысле, была использована стачка на Большой мануфактуре Корзинкина, в Ярославле, в начале 1895 г. Там погрома никакого не произошло, и настроение у всех рабочих было самое мирное. Старики-рабочие, окончательно выведенные из себя голодными заработками, невероятно жестокой системой штрафов и целым рядом фактов самой грубой эксплоатации, после тщетных переговоров с представителями местной власти, решили, наконец,— обратиться с жалобой и мольбой о защите к московскому генерал-губернатору, вел. князю Сергею. Составлена была телеграмма в самых лояльных и верноподданнических выражениях, и для подачи ее губернатору была отправлена депутация из нескольких сот рабочих, преимущественно стариков и женщин. Губернатор встретил толпу просителей батальоном фанагорийского гренадерского полка, который без предупреждения приветствовал рабочих тремя залпами, уложившими на месте человек 15. Подробности этой геройской атаки стали вскоре известны по всей России, всем рабочим, благодаря опубликованному в газетах приказу по армии, в котором державный вождь армии, Николай И, выражал „свое царское спасибо молодцам фанагорийцам за геройское усмирение бунта". Теперь с уверенностью можно сказать, что это „усмирение бунта" и в особенности опубликованный приказ по армии сослужили очень важную службу в деле революционизирования масс, дали блестящую иллюстрацию классового характера нашего правительства. Революционерам оставалось лишь как можно шире использовать этот случай, подчеркивая и резче формулируя намеченные уже самой массой выводы из него. К тому же, правительство и тут поспешило помочь социал-демократам. Сейчас же после „усмирения бунта" значительная часть рабочих Корзинкинской мануфактуры была административным порядком выслана на родину, откуда они, конечно, разбрелись по всем концам России. Эти то очевидцы геройского подвига фанагорийцев в устной беседе, просто пересказывая ход разыгравшейся в Ярославле драмы, явились лучшими разоблачителями истинного характера нашего правительства.

Вообще, нужно отдать справедливость русскому правительству, что с самого возникновения у нас социал-демократического движения оно все время оказывало ему неоценимые услуги. Оно всегда самым трогательным образом заботилось о том, чтобы социал-демократы не оставались голословными, отвлеченными теоретиками; всякое проповедуемое ими положение оно старалось немедленно иллюстрировать живыми фактами. Оно помогало также и распространению идей социал-демократов вширь. При помощи высылок интеллигентов-марксистов из столицы, оно создало социал-демократическое движение в Нижнем, Екатеринославе, Саратове, Орле и других городах. Принявшись же за высылку стачечников-рабочих, оно заносило семена пропаганды в такие места, где без его помощи долго еще нельзя было бы рассчитывать на возможность завести связи с массой. Уже в 1895 году высланные из Москвы за стачку рабочие начали усиленную пропаганду социал-демократических идей среди крестьянства. Высылая, кроме того, отдельных членов кружков в различные города, правительство тем самым способствовало также и революционной связи этих городов между собой, помогало превращению движения из местного во всероссийское.

... Выселение или, вернее, переселение рабочих с одного места на другое способствовало также усвоению проводимой социал-демократами мысли, что плохие условия жизни рабочего не зависят от злой воли отдельного фабриканта, отдельных представителей власти, и причину их следует искать глубже, в самом общественном строе, во всей государственной системе. Благодаря всем этим обстоятельствам социал-демократическое движение естественно начинает выходить за пределы отдельного города, организации связываются друг с другом.

... А между тем нужда в деньгах была страшная. Из-за денег иногда останавливалась типография, не на что бывало купить бумагу, нанять конспиративную квартиру. Недостаток в деньгах нередко также бывал причиною провалов.

... Если раньше кружки составлялись по строгому выбору лично знакомых друг с другом рабочих, то теперь нередки были случаи, когда агитаторы шли ко всем рабочим, например, в спальни фабричных казарм. С тою же целью устраивались массовые сходки на гуляньях, а также нечто вроде рабочих клубов, какими являлись, например, ресторан „Россия" в Одессе и Аненгофская роща в Москве. Во время стачек или даже волнений среди рабочих социал-демократические агитаторы обращаются уже непосредственно ко всей массе рабочих. Так, в Раменской мануфактуре под Москвой на Пасхе оратор говорит сначала в битком набитом трактире а затем, когда трактир оказывается не в состоянии вместить всех желающих слушать, собрание переносится в лес. Патрули охраняют собрание от фабричных хожалых, рабочие же пропускаются все.

... Сознательное стачечное движение достигло своего апогея весной 1896 г., когда в Петербурге сразу, как один человек, забастовали около 40 тысяч рабочих и продержались свыше трех недель. Эти 40 тысяч рабочих выступили не только для того, чтобы улучшить свое собственное положение: в них уже есть сознание, что они борются за улучшение положения всего рабочего класса.

(саркастическое отступление №4: А вот тут результат деятельности Ленина несомненен: прибыл в Питер, организовал "Союз борьбы", был тут же посажен в тюрьму. Но поднятая им волна продолжала бушевать, а рабочие по всей стране начали свои группы называть также)

... Приводим текст этой прокламации, подписанной „Союзом" 30 мая и озаглавленной:

„ЧЕГО ТРЕБУЮТ РАБОЧИЕ ПЕТЕРБУРГСКИХ БУМАГОПРЯДИЛЕН".

Мы хотим:

1. Чтобы рабочий день у нас везде продолжался от 7 час. утра до 7 час. вечера, вместо теперешних от 6 ч. утра до 8 ч. вечера;...

... Сознание, что петербургские рабочие борются за улучшение положения всего рабочего класса, заставило многих рабочих пойти на помощь своим борющимся товарищам. Помощь выражалась в отчислениях из заработков на поддержку стачечников. Такие отчисления и сборы в пользу петербуржцев происходили повсюду, где только имелись организации, и где только этим организациям было известно о стачке — газетам было строго запрещено сообщать о забастовке...

... С 95 года начинаются массовые аресты социал-демократов в Варшаве, Лодзи, Москве, Петербурге, Иванове-Вознесенске, Нижнем, Екатеринославе, Одессе, Вильне, Белостоке, Самаре. Аресты эти продолжаются почти непрерывно. Арестовывается масса рабочих, а среди них в первую голову самые сознательные, самые активные. Громадное большинство социал-демократов „первого призыва“ оказывается в тюрьме.

С 94 по 96 г. возбуждается 726 политических дел; по этим делам к ответственности привлекаются 3.531 лицо. В это число вошли лишь те лица, которые подвергались взысканию, в так наз., судебно-административном порядке; масса же рабочих, высланных за это время в Сибирь, сев. губернии и на родину полицейско-административным или охранным порядком, сюда не вошла.

(саркастическое отступление №5: хрустобулочники утверждают, что при царе репрессий не было, ибо никаких документов не осталось. Конечно нету, потому что без всяких документов расстреливали, пороли, ссылали. Это только большевики требовали на каждого врага заводить бумажку)

... Работа активного работника за очень редкими исключениями продолжается в среднем не более 3—6 месяцев. Провал следует за провалом, и после каждого из них состав организации совершенно меняется, а с ним вместе меняются и традиции. О последовательной, систематической работе не может быть и речи. Всем некогда заниматься теорией, некогда готовиться к практической роли руководителя. Теория оказывается в загоне, ее поглощает практика. Сознательность поглощается стихийностью. Все торопливо, лихорадочно живут лишь сегодняшним днем.

... Но, идя за Марксом, буржуазия хочет превратить его в своего идеолога, хочет лишить его всей его классовой сущности. Выставляя легальных марксистов... своими идеологами, крупная буржуазия накладывает на них печать своей классовой психологии, своих классовых вожделений. Развивайте сознание рабочих, — диктует она им, — изобличайте перед ними существующий политический строй, призывайте их к экономической борьбе, но, критикуя марксовскую ересь о революционной роли рабочего класса, т. е. „теорию социалистической миссии пролетариата", разбивая в пух его „теорию обнищания", готовьте нам, буржуазии, послушных илотов, которые пойдут под нашим знаменем в бой за политическую свободу. Такой ход мыслей должен был естественно выработаться у апологетов капитализма, у идеологов крупной буржуазии, так наз. „легальных" марксистов.

... Позднейшие поколения социал-демократов, воспитанные исключительно на легальной литературе, не сумели, к сожалению, отличить „истинных" марксистов, его революционных последователей, от „неистинных", „легальных" вульгаризаторов Маркса. Познакомившись с принципами научного социализма только по этой вульгаризации, они пошли сами и повели рабочее движение по линии, которая более всего была по душе крупной буржуазии, а, именно по линии, ведущей к трэд-юнионизму, к отказу рабочего класса от самостоятельной политической роли. Считаясь с наличностью уже возникшего рабочего движения, и, видя невозможность избавиться от него, идеологи крупной буржуазии естественно предпочли трэд-юнионизм социал-демократизму.

... В это время конфликт между группой "Освобожд. Труда" и русскими социал-демократами происходил не только в Москве, но и в Петербурге, и в Киеве. На просьбу киевских товарищей издавать популярную агитационную литературу один из членов группы „Освобожд. Труда", Аксельрод, заявил, что они ни в коем случае не станут издавать вульгаризированную литературу для широких масс. Почти такой же ответ получил и московский депутат от Плеханова, хотя привезенные им из России для напечатания рукописи состояли из следующих вещей: "Что должен знать и помнить каждый рабочий", „О конкуренции", переделка „Религии и капитала" Лафарга и т. п. вещей, ходивших до этого времени по рукам в рукописном виде.

... Московский обыватель, которому в прежние времена не раз приходилось быть свидетелем студенческих беспорядков и волнений, совсем не интересовался вопросом, ради чего „господа" бунтуют, чего они могут хотеть. Наблюдая за расправой полицейских и казаков со студентами и видя, как их, словно баранов, избив, загоняли в манеж или в бутырскую тюрьму, он без долгих размышлений решал, что так им, крамольникам и безбожным „сицилистам", и надо: они, мол, убили одного царя и, наверное, собираются убить другого. И московский обыватель с наслаждением протягивал руку помощи полицейским и в лице охотнорядских молодцов не за страх, а за совесть дубасил „длинноволосых" студентов и „стриженых" курсисток. Ноябрьская демонстрация в память „ходынки" и в особенности широкое участие в этой демонстрации рабочих заставила московского обывателя заинтересоваться ее причинами и накинуться на прокламации, которые были выпущены Московским Рабочим Союзом в памяти ходынских жертв полицейских порядков. И тут обывателям гор. Москвы впервые в массе пришлось задуматься над политическим вопросом. Мы глубоко убеждены, что этого результата не добилась бы демонстрация, не мелькай на Ваганьковском кладбище, рядом с форменной студенческой шинелью, чуйка или полушубок рабочего. Только присутствие этих чуек и полушубков в разгоняемой полицией толпе, породнило эту толпу с окружающей ее массой собравшихся любопытных обывателей. Долго после этой демонстрации шли по Москве толки о ней, толки сочувственные, сопровождавшиеся критикой правительства.

... Чем шире разрастается движение, тем чаще происходят аресты и массовые провалы, тем слабее становится связь между вновь вступившими в работу и старыми работниками; растет разноголосица между отдельными членами организаций, ... тем более неизбежной становилась возможность раскола...

... А так как широкое общество гораздо чаще сталкивается, именно, с этими ... интеллигентными недоучками — ... с легальными вульгаризаторами Маркса — ... и лишь очень редко видит более серьезных, настоящих работников, целиком ушедших в практическую подпольную работу, то понятно, что социал-демократической точкой зрения оно склонно считать взгляды этих „салонных" социал-демократов.

... В каждой данной местности создавался свой центр, независимо от других. Центр этот на месте строил всю работу, создавал всю организацию. Наша партия... фактически складывалась с низов, с периферии, а не от центра. Местные штабы создались у нас при отсутствии центрального штаба. При росте движения перед каждым таким местным штабом неотложно стояла двоякая задача — с одной стороны, сгруппировать вокруг себя свой местный отряд, организационно закрепить уже распропагандированных рабочих, а с другой — соединиться с остальными действующими независимо от него местными штабами в одну партийную организацию, слить все уже имеющиеся на лицо отряды в одну партийную армию.

Еще одна особенность резко отличала историю образования нашей партии от истории старых революционных организаций. Наши местные организации выживали и могли развиваться и укрепляться лишь там, где уже имелось налицо стихийное рабочее движение или, по крайней мере, существовали элементы этого движения. В большинстве случаев нашим организациям приходилось не вызывать движение, а руководить уже стихийно, помимо их участия начавшимся движением, развивать его, придавать ему сознательную форму, сообщать ему классовый характер... Сохраняя строго конспиративную форму... местные социал-демократические организации фактически становились ответственными перед движением. С самого начала они должны были стать демократическими по духу своей работы, не будучи таковыми по способу пополнения своего состава.

... План этот в общих чертах представлялся в следующем: организация состоит из собрания представителей по одному с каждого заведения и из центрального комитета. В состав центрального комитета входит несколько интеллигентов и человек 6—7 наиболее сознательных, развитых и энергичных рабочих, приблизительно по одному от каждого района, на которые для быстроты сношений разделяется Москва. Центральный комитет руководит всем московским движением, распоряжается средствами организации, доставляет и печатает нелегальную литературу и ведет сношения, как с другими городами, так и с заграницей. Собрания его происходят правильно от одного до двух раз в месяц. Представительское собрание состоит при центральном комитете в качестве совещательного органа, своевременно доставляет центру известия о всем, что делается в их мастерских. Таким образом, является возможность для непрерывной широкой агитации. Организация имеет свою кассу и библиотеку.

... Средства общей кассы образуются из вступительного рублевого взноса и ежемесячных взносов в размере двух копеек с заработанного рубля. Лица, ежемесячная выработка которых не достигает 15 рублей, от вступительного взноса освобождаются. Сюда же идут пожертвования сочувствующей интеллигенции. Касса должна быть почти исключительно боевою (т. е. поддерживать стачки, раз они начаты с согласия организации) и оказывать помощь пострадавшим за рабочее дело и их семьям. Кроме того, часть денег уделяется на литературу. Выдача ссуд и пособий допускается в крайних случаях.

... Итак, ко времени первого съезда среди русских социал-демократов намечалось три главных организационных течения.

Первое, которое пропагандировалось эмигрантами из группы „Освобождение Труда", и которое представляло план боевой, строго централизованной, строго законспирированной организации революционеров-социал-демократов, организации штаба, готовящегося к рекрутированию себе армии. Это течение не отвечало вовсе на вопрос, как организовать уже привлеченную армию, и каким образом из существующих уже, независимых друг от друга местных центров создать централистическую партию. Это течение носило чисто абстрактный характер и совершенно не считалось с сложившимися в России условиями.

Второе течение стремилось во что бы то ни стало сорганизовать армию. Преследуя эту цель, оно готово было отказаться от всего, что, по его мнению, вредит, мешает сплочению рабочих. Старое знамя революционной социал-демократии отпугивает массовика-рабочего — это знамя должно быть свернуто и на время отброшено в сторону. „Борьба за будущие поколения” понятна лишь немногим сознательным рабочим, „масса” воспринять этот лозунг не может, поэтому его следует отбросить, а вместо него выдвинуть лозунг „немедленного улучшения положения каждого отдельного рабочего” и уже под этим лозунгом строить организацию. Это течение желало сорганизовать рабочую армию при условии отказа от той борьбы, ради которой эта армия собиралась.

И, наконец, третье течение, медленно и постепенно складывавшееся среди старых практиков, сводилось к тому, чтобы по возможности расширить рамки тайной организации и, сохранив в неприкосновенности конспиративный характер штаба, целым рядом нитей непосредственно связать его с массой. Сама масса в партийную организацию входить не должна. Она дисциплинируется непрерывной агитацией постоянно развиваемым в ней стремлением к партийной организации и ее участием в пропагандистских кружках и в кассах стачечной борьбы. Широко ставился вопрос об извлечении из этих первичных касс и кружков сознательных, распропагандированных рабочих и о привлечении их в организационную партийную работу. Взгляды этого течения были высказаны Лениным в написанной им перед съездом в 1897 г. брошюре. ...

... С'езд закончил свои работы, делегаты раз'ехались по местным комитетам, Ц. К. издал манифест, а вскоре затем все — и местные комитеты, и Ц. К. (за исключением Радченко), и редакция, и типография „Рабочей Газеты" — были арестованы.

... Первые побеги из Сибири социал-демократов начались в 1899 году; а первые легальные возвращения их оттуда могли начаться не раньше 1900 года. До этого времени действительные социал-демократы-практики, за самыми ничтожными единичными исключениями, за границу не попадают. Попадают же туда либо учащаяся молодежь, совершенно не работавшая и совершенно не знакомая с движением, либо случайно уцелевшие от тюрьмы и ссылки второстепенные силы, по большей части пособники, а не активные участники движения. Вот из этих-то элементов и составлялись заграничные русские колонии.

... „Многие из нас, —  пишет он, — и, быть может, даже большинство рабочих, сознают необходимость об‘единения и желают его, но слишком мало стараются перейти от слова к делу, утешая себя тем, что сделать этого у нас пока нельзя; мы видим перед собой мрачную стену монархического строя, которая препятствует доступу к нам света; мы сознаем все неудобство нашего пребывания во мраке, но приступить к той стене не решаемся, видя, как отдельные попытки к этому ведут к печальным последствиям. Но вот в том то и дело, что мы видим случаи только отдельных попыток и принимаем результат их за общую неизбежность. Стена современного строя крепка, и произвол нашего царизма непоборим, но непоборим только в том случае, когда на это направляются отдельные силы, которые настолько малы, что падают жертвой произвола. Но дело примет совсем иной оборот, когда против произвола капиталистов и правительства будет направлена объединенная сила— сила сознания самостоятельности рабочего класса, справедливые требования которого должны быть удовлетворены".

(саркастическое отступление №5: ну и чем это отличается от нынешних завываний, что стена современного строя крепка и непородалима?)

... Одержанная пролетариатом политическая победа привлекла в его ряды все „народолюбивые" элементы буржуазной интеллигенции, которая, действуя уже в рядах рабочей партии, а не вне ее, стала пытаться повести рабочих по тому пути, который был наиболее выгоден ей, этой „народолюбивой буржуазной интеллигенции".

... Вся беда нашей партии в то время и заключалась в том, что она впитала в себя слишком большую дозу буржуазной интеллигенции, настолько большую, что у этой интеллигенции надолго исчезла потребность организоваться отдельно в свои собственные буржуазно-революционные кружки или фракции. Социал-демократия того времени свела на-нет все остальные, революционно-оппозиционные организации; и это неминуемо должно было отозваться как на ее тактике, так и на самой теории русских марксистов. Легальные марксисты, к великой радости обломков народничества, камня на камне не оставили от научного социализма, от теории революционного марксизма, а нелегальные руководители „Рабочей Мысли" употребляли все усилия, чтобы вытравить в умах рабочих последние следы революционной социал-демократии и направить их на путь трэд-юнионизма.

... идею о захвате власти „приспособительно к современному положению вещей" они преобразовали уже в идею о мирном изменении, реформировании современного строя. К этому же мирному развитию нужно готовить и рабочих.

... хозяева, помимо наружной полиции, обязуются принимать на фабрику по одному шпиону на каждых 200 рабочих. Фабричные инспектора фактически освобождаются от всякой иной деятельности, кроме надзора за политической благонадежностью рабочих.

... Рабочие завода „Феникс" никакого отношения к порядкам на джутовой фабрике не имели; но, увидав, как их товарищей — работниц точно скот загнали в загон и, как полиция дабы умерить пыл забастовщиц, стала поливать их водой из пожарных труб, рабочие Феникса набросились на полицию и отбили товарищей. Достаточно было полицеймейстеру сказать, что работницам нечего бастовать, так как они могут пополнить свой заработок проституцией, как рабочие бросились на стоящие под опекой правительства публичные дома и стали их жечь и громить. К рабочим Феникса присоединились почти все заводы Риги. Никаких экономических требований они не выставляли. Разгромив публичные дома, они приступили к разгрому фабрик, но не потому, что видели в последних очаги своей эксплоатации, а потому, что фабрики охранялись войсками и на них в данную минуту было сосредоточено все внимание властей. „К забастовщикам присоединяется все больше и больше рабочих (стал Балтийский вагонный завод—до 4.000 человек)... продолжается та же работа, т.-е. разгром фабрик... Оружием пользуются все: рабочие, фабриканты и... башибузуки. Жертва за жертвой. На улицах, на площадях необозримые толпы народа. Рельсы ж. д. запружены густой толпой. Подходит поезд, его не пропускают. Казаки бросаются на толпу и бьют направо и налево нагайками... В прошлую ночь (11 мая) разрушили дотла чугунный завод „Мотор“ и одну прядильную фабрику. Стычка стачечников с полицией и войсками прошлой ночью дала массу жертв; бой превзошел все предыдущие схватки".

... Рабочие начинают стачку из-за чисто экономических требований. Она организована и протекает мирно до тех пор, пока в дело не вмешиваются власти. Но как только начинаются аресты, экономическая первопричина стачки отходит на задний план, и начинается борьба с представителями правительства—полицией и войсками.

... В этом-то и корень различия между революционной социал-демократией и оппортунистами всех стран и всех времен, что одни являются выразителями настроений передового отряда, т.-е. сознательной, революционной части пролетариата, а другие, т.-е. оппортунисты, ищут опоры в бессознательной массе и, заявляя себя выразителями ее настроения, плетутся в хвосте стихийного движения, удерживают и мешают превращению тред-юнионистского, окрашенного в местный цвет сознания, в сознание классовое, социал-демократическое.

... летом 95 года первые социал-демократы провалились, и к 96 году от первой организации не осталось и следа. Но память о ней и результаты ее работы среди массы оказались настолько сильными, что в 97 году, когда первых социал-демократов увозили в Сибирь, тысячная толпа рабочих, без всякой предварительной агитации, бросила работу и пошла провожать их от тюрьмы до вокзала, при чем выражала им свое сочувствие пением революционных песен и революционными возгласами.

... В 1900 году комитеты Партии существовали уже в Петербурге, Москве, Иванове-Вознесенске, Киеве, Екатеринославе, Харькове; кроме того, более или менее постоянные организации были в Одессе, Саратове, Нижнем-Новгороде, Ярославле, Костроме, Твери, Брянске, Полтаве, Кременчуге, Туле, Ростове на-Дону, Николаеве, на Урале и в Тифлисе. В партию, как известно, входил и Бунд. Наряду с Российской С.-Д. Р. П. в то время существовали: Польская С.-Д. Партия, литовская С.-Д. Р. П. и Латышская.

... „устав", выработанный Петербургским Союзом Борьбы: ... „Ячейку" союзной рабочей организации составляет центральная группа на каждом заводе или фабрике, группирующая вокруг себя рабочие кружки (не больше 10 человек в каждом), при чем кружки могут выбирать в „Ц. Гр.“ собственных представителей. Условия приема в центр. гр. и в кружки: рекомендация двух членов и ни одного голоса против. Ц. Гр. организует заводскую (фабричную) кассу, в которую все организованные рабочие вносят две коп. с заработанного рубля. Половина месячных взносов поступает в стачечный фонд, кроме того касса оказывает помощь платящим членам. Ц. Гр. ежемесячно дает отчет всем плательщикам о состоянии кассы. Дела, имеющие значение для всех рабочих завода, решаются большинством голосов всех членов кассы. Ц. Гр. устраивает библиотеки, руководит занятиями в кружках, доставляет нелегальную литературу. Выборные на год представители центральных групп всех районов города (или их заместители) составляют районную организацию, заведующую всеми делами района и служащую связью между отдельными заводскими организациями. Новый представитель допускается с общего согласия всех старых представителей. Собрание представителей, происходящее еженедельно, самостоятельно решает только тайные и экстренные дела, касающиеся всего района; все другие дела решаются большинством голосов района. Комитет С. П. Б. Союза, служащий связью между всеми районными организациями города, составляется из выборных каждого района города (или их заместителей) и представителей от исполнительных групп, а, именно, групп пропагандистов, для сношения с провинцией, для сношения с заграницей, для заведывания складами и кассой. Новый член комитета принимается только с согласия всех остальных. Для заведывания агитацией и организацией рабочих по фабрикам и заводам из состава комитета выделяется особая агитационная группа („комитет рабочей организации"), состоящая из выборных от всех районов и одного выборного от представителей исполнительных групп. Комитет старается вызвать к жизни рабочие организации в других городах. Он заведует стачечным фондом, давая отчет каждые 3 месяца. Фонд этот составляется из указанных взносов организованных рабочих и из сумм, поступающих в Кассу Союза с специальным назначением „на помощь стачечникам". При забастовке в Пб-рге помощь из стачечного фонда оказывается в тех случаях, когда стачка была одобрена агитационной группой комитета. Все общесоюзные дела решаются большинством голосов всех членов союза; тайные и экстренные дела решаются комитетом самостоятельно. Комитет издает рабочую газету, а также брошюры, листки и проч."

... „Прежде чем об'единиться и для того, чтобы об‘единиться, — писала редакция „Искры", — мы должны сначала решительно и определенно размежеваться. Иначе наше об'единение было бы лишь фикцией, прикрывающей существующий разброд".

... „По мере сил мы будем стремиться к тому, чтобы все русские товарищи смотрели на наше издание, как на свой орган, в который каждая группа сообщала бы все сведения о движении, с которым она делилась бы своим опытом, своими взглядами, своими запросами на литературу, своей оценкой социал-демократических изданий, делилась-бы, одним словом, всем, что она вносит в движение и что она выносит из него. Только при таких условиях возможно будет создание действительного общерусского социал-демократического органа, а с другой стороны „только такой орган способен вывести движение на широкий путь политической борьбы", т. е. создать действительно социал-демократическую, действительно рабочую партию.

... тайный доклад ... Моск, обер.-полициймейстера Трепова (по охранному отделению) от 8-го апреля 1898 г.“... При сказанной системе революционерам не приходится тратить силы на предупреждение и подстрекательство рабочих, так как все нужное дается самим моментом, выбранным для агитации; подстрекателю остается лишь привести в известность самые нужды недовольных, систематически их изложить и подвести итоги в форме составленных требований. Выпущенная на подобных основаниях прокламация настолько, обыкновенно, оказывается близкой и понятной рабочему, что достаточно пустить ее в нескольких экземплярах среди недовольных, чтобы фабрика или завод стали... Успех в борьбе приносят с собой рабочему веру в свои силы, научает его практическим приемам борьбы, подготовляет и выдвигает из толпы способных инициаторов, убеждает рабочего на практике а возможности и полезности об'единения и, вообще, коллективных действий; возбуждение борьбой делает его более восприимчивым к принятию идей социализма, казавшихся ему до того праздной мечтой; на почве местной борьбы развивается; сознание солидарности своих интересов с интересами других рабочих, т.-е. сознание в необходимости классовой борьбы, для успешности которой выясняется все большая несостоятельность в политической агитации, ставящей себе целью изменение существующего государственного и общественного строя на началах социальной демократии...

... Вслед за Москвой „общества" и союзы возникают в Минске (столяры), в Одессе, в Петербурге, в Саратове и пр. городах", и всюду во главе этих обществ становятся полицеймейстеры, губернаторы, митрополиты, архиереи. (зубатовщина)

... Противники политических выступлений пролетариата не удержат его от них, но они мешают сознательности этих выступлений, обрекают пролетариат либо на стадные погромы (зубатовская, полицейская, истинно русская тактика), либо к роли хвоста буржуазного движения, к роли той недовольной аморфной среды, которая в руках буржуазии будет служить пугалом для самодержавия, когда ей понадобятся какие-нибудь уступки, — по формуле: „дайте нам, а то они будут стрелять".

... Отказываться от роли „навязывателя" рабочим социалистической идеологии и предоставлять создание этой идеологии стихийному процессу развития, т. е. рекомендовать ожидать, пока рабочие сами сознают свои интересы, это значит — отдавать пролетариат в руки буржуазных идеологов. Почти каждая легальная газета и каждая легальная книга, попадающая в руки рабочих, воспитывают его в антиклассовом, антиреволюционном духе. Перестав быть слепой и глухой скотиной, ничего, кроме своего ярма, не знающей, рабочий всеми силами стремится к знанию, к пониманию всего окружающего; но только при помощи социал-демократической литературы найдет он способы понять это окружающее не с буржуазной, а с своей классовой, пролетарской точки зрения. Жизнь сама учит массового рабочего противоположности его интересов интересам предпринимателей, но только социал-демократическая литература в состоянии объяснить эту противоположность интересов и придать ей классовый характер.

... Задачи революционной социал-демократии — защитить рабочий класс от буржуазной идеологии, лишающей его самостоятельной политической роли. Сделать это социал-демократия может только, развивая классовое самосознание рабочей массы, выясняя ей все и вся с классовой социалистической точки зрения и изобличая всех и всякого, кто, под видом „друга" рабочих, старается оскопить рабочее движение. Именно для этого революционная социал-демократия должна всегда и всюду подчеркивать, что она является не только „выразительницей" и „толковательницей" стихийного, бессознательного движения, она должна открыто заявить, что хочет быть сознательной руководительницей бессознательного процесса, орудием превращения этого бессознательного процесса в сознательный.

... В данную минуту большинство рабочих может не понимать своих классовых интересов, может даже выступать против них, что и делали наши рабочие примкнувшие к разным зубатовским „независимым" партиям и союзам. Социал-демократия, став на точку зрения классовых интересов рабочего класса и стремясь их выразить, в своей программе, может не бояться расхождения в данный момент этой программы с мнением рабочего класса, ибо она знает, что само развитие классовой борьбы неминуемо изменит это мнение в сторону ее программы. При таком условии „непримиримая" партия, выступающая с программой, выражающей действительные интересы класса, может оказать громадное революционизирующее влияние на массу, ускоряя развитие ее „мнений" в направлении, соответствующем ее классовым интересам. При таком условии „непримиримость" революционной партии становится действительно ее силой.

... „В настоящий момент революционная социал-демократия должна быть готова встретить сопротивление со всех сторон: снизу — со стороны адептов „чисто рабочего движения”, сверху — со стороны буржуазной критики, с флангов — со стороны подпавших влиянию того или другого представителя „примирительных" эклектических течений. И все нападающие сойдутся в признании ее „сектантской". Но „безумству храбрых поем мы песни". Великая задача — уже в данный момент отстаивать классовую основу движения, как от врагов его, так и от „друзей", стоит того, чтобы начать борьбу при неодобрении громадного большинства. Одушевленная сознанием исторической важности борьбы за политическую гегемонию пролетариата, как лучшего оплота его будущей независимости в борьбе со всем буржуазным миром, социалистическая интеллигенция в своем научном мировоззрении найдет опору, которая даст ей возможность сознательно разорвать все оковы, налагаемые идеологией буржуазного общества. И тогда она не убоится зачисления ее „всем миром" в ряды сектантов".

... Отсюда вытекает второе положение: участие рабочих в той или иной организации не делает еще эту организацию социал-демократической. Она становится таковой лишь тогда, когда в ней участвуют люди (безразлично рабочие или не рабочие), вполне постигшие истины научного социализма, в строгом соответствии с которым находится каждый делаемый ими в практической работе шаг. Отсюда ясно, что социал-демократическая партия не может вместить в себя всех рабочих; в ее ряды могут входить лишь социалисты рабочие, рабочие, которые умеют подчинять местный, групповой и профессиональный интересы — интересу классовому, общепролетарскому. Но не стремясь вместить в себя всех рабочих, социал-демократическая партия тем не менее является партией „рабочей", потому что она сознательно отстаивает и защищает интересы всего рабочего класса в целом, руководит всяким проявлением рабочего движения и воспитывает всю массу рабочих в классовом и социалистическом духе.

... Наше движение и в идейном, и в практическом организационном отношении всего более страдает от своей раздробленности, от того, что громадное большинство социал-демократов всецело поглощено чисто местной работой, суживающей их кругозор и размах их деятельности, и их конспиративную сноровку, и подготовленность. Именно в этой раздробленности следует искать наиболее глубоких корней той неустойчивости и того шатания, о которых мы говорили выше. И первым шагом вперед по пути избавления от этого недостатка, по пути превращения нескольких местных движений в единое общерусское движение должна быть постановка общерусской газеты. Наконец, нам нужна политическая газета".

... „надо подготовить людей, посвящающих революции не одни только свободные вечера, а всю свою жизнь". Руководить социал-демократической, революционной работой могут только лица, целиком отдавшиеся революции, свободные от всяких нереволюционных обязанностей, свободно во всякое время могущие перейти с места на место, изменять образ жизни и свое имя, одним словом, люди сделавшие революцию своей единственной профессией.

... Положение человека в организации не должно определяться количеством его дипломов, это несомненно, но оно не должно определяться и количеством мозолей на руках. Только степенью полезности для дела, степенью преданности ему и революционными способностями должно определяться это положение: таков единственный демократический принцип социалистической организации.

... Сколько-нибудь талантливый и „подающий надежды" агитатор из рабочих не должен работать на фабрике по 11 часов. Мы должны позаботиться о том, чтобы он жил на средства партии, чтобы он умел во-время перейти на нелегальное положение, чтобы он переменял места своей деятельности, ибо иначе он не выработает большой опытности, не расширит своего кругозора, не сумеет продержаться несколько, по крайней мере, лет в борьбе с жандармами. Чем шире и глубже становится стихийный под'ем рабочих масс, тем больше выдвигают они не только талантливых агитаторов, но и талантливых организаторов, и пропагандистов, и „практиков" в хорошем смысле (которых так мало среди нашей интеллигенции, большей частью немножко по-российски халатной и неповоротливой). Когда у нас будут отряды специально подготовленных и прошедших длинную школу рабочих-революционеров (и притом, разумеется, „революционеров всех родов оружия“), тогда с этими отрядами не совладает никакая политическая полиция в мире, ибо эти отряды людей, беззаветно преданных революции, будут пользоваться также беззаветным доверием самых широких рабочих масс. И это наша прямая вина, что мы слишком мало „подталкиваем" рабочих на эту общую им с „интеллигентами" дорогу профессионально-революционной выучки, слишком часто тащим их назад своими глупыми речами о том, что „доступно" рабочей массе, „рабочим средникам" и т. п.“

 „...Широкий демократизм партийной организации в потемках самодержавия, при господстве жандармского подбора, есть лишь пустая и вредная игрушка. Это — пустая игрушка, ибо на деле никогда никакая революционная организация широкого демократизма не проводила и не может проводить при всем своем желании. Это — вредная игрушка, ибо попытка проводить на деле широкий демократический принцип облегчает только полиции широкие провалы и увековечивает царящее кустарничество, отвлекает мысль практиков от серьезной настоятельной задачи вырабатывать из себя профессиональных революционеров к составлению подробных, бумажных „уставов о системах выборов"1). Но было бы большой ошибкой думать, что „невозможность действительно „демократического" контроля делает членов революционной организации бесконтрольными". Сама сущность работы, товарищеское доверие между революционерами, наконец, уверенность, что при нарушении этого доверия организация революционеров, для избавления от негодного члена... не остановится ни перед какими средствами"2), все это служит достаточной гарантией, что людей с антидемократическими тенденциями никто просто не станет слушаться, раз не будет „доверия к их уму, энергии и преданности со стороны окружающих товарищей".

... „Искра" сразу поняла, где кроется опасность, и прежде всего вступила в решительный бой со своими же ближайшими товарищами. Для очень и очень многих членов партии такая тактика „Искры" казалась совершенно непонятной: вместо того, чтобы сглаживать существующие разногласия и пытаться найти общий для всех путь, чтобы дружно всем вместе выступить против врага, „Искра" с яростью накидывалась на своих же соратников и отталкивала их от себя, словно нарочно раздувая мелкие противоречия и находя принципиальные разногласия там, где в сущности все дело сводилось к тактическим приемам борьбы или к педагогическим приемам агитации.

... В партии революционной социал-демократии не может быть места людям, воспевающим как единственное всеспасающее средство борьбы, „вспомогательные кассы", людям, смущающимся перед „заревом крови", тем, кто верит, что все наследия азиатчины „рухнут когда-нибудь сами собой"; не может быть в ней места и тем, кто противопоставляет „узкому" „сектантскому" социал-демократическому движению широкое „чисто рабочее" дело, людям, неувлекающимся, приспособляющимся, трезвым...

... Только благодаря критике „Искры", практики, наконец, уразумели, что не всякий исправляющий, дополняющий и углубляющий марксизм и всуе твердящий о рабочем движении, не всякий, защищающий интересы „трудящихся", имеет право называться социал-демократом, право считаться членом социал-демократической партии.

... Для того, чтобы две социалистические группы..., могли об'единиться с пользой для дела, необходимо, стало быть, кроме единодушия по отношению к конечной цели — чтобы ни одна из них не придерживалась такой тактики, которая могла бы показаться другой группе ... вредной для развития классового самосознания рабочих. Это предел, который не может и не должен быть перейден. Как только тактические разногласия между двумя группами перешли за него, они приобретают принципиальное значение, и тогда разрыв становится неизбежным, препятствовать ему — значит вредить ему“.

... работать над созданием боевой организации и ведением политической агитации обязательно при какой угодно „серой, мирной" обстановке, в период какого угодно „упадка революционного духа", более того: именно при такой обстановке и в такие периоды особенно необходима указанная работа, ибо в моменты взрывов и вспышек поздно уже создавать организацию, она должна быть наготове, чтобы развернуть свою деятельность.

... Говорят, что террор тоже воспитывает рабочую массу, возбуждая ее. Тут есть капля истины. Рабочие, недовольные существующим порядком вещей, радуются удачным покушениям и огорчаются неудачными. Их, конечно, возбуждают доходящие до них известия о действиях террористов. Но такое возбуждение не выдерживает и отдаленного сравнения с возбуждением, вызываемым в рабочих личным непосредственным участием их в массовых уличных движениях. В этом последнем случае возбуждение располагает к самодеятельности, между тем, как сочувствие к террористам не только не исключает пассивного отношения к общественной жизни, но даже поддерживает и укрепляет его, приучая население смотреть на революционную партию, как на благодетельную, на постороннюю ему силу, которая сама все делает, сама поразит всех врагов свободы и сама обеспечит торжество революции. Терроризм изолирует революционную партию и тем осуждает ее на поражение...

... Только благодаря своей страстной полемике, безжалостно разбивавшей революционный авантюризм и разоблачавшей скрывающуюся за революционной беллетристикой и революционной фразой идейную наготу, „Искра" обнаружила ту непроходимую пропасть, которая отделяет социал-демократическую, т. е. пролетарскую, классовую партию от всех непролетарских, хотя и называющих себя „социалистическими" и „революционными" партий.