Георг Лукач

Революционная реальная политика

(Глава VI «Revolutionaere Realpolitik» из книги: Georg Lukacs. Lenin.Studie ueber den Zusammenhang sener Gedanken. Berlin- Wien: Malik-Verlag, 1924. S.63—77)

Пролетариат захватывает государственную власть и устанавливает свою революционную диктатуру: это означает, что осуществление социализма встает на повестку дня, — а к решению данной проблемы пролетариат идеологически подготовлен менее всего. Ибо «реальная политика» социал-демократии, которая все стоящие на повестке дня вопросы всегда трактовала лишь как повседневные вопросы, вне взаимосвязи с путем совокупного развития, без соотнесения с конечными проблемами классовой борьбы, стало быть, при всяких данных обстоятельствах безо всякого конкретного выхождения за горизонт буржуазного общества, — такая «реальная политика» именно вследствие этого снова придала социализму в глазах рабочих утопический характер. Отделение конечной цели от движения не только искажает правильную перспективу в вопросах повседневности и движения, но одновременно превращает в утопию конкретную цель. Подобный возврат к утопизму проявляется в самых разных формах, и прежде всего, в том, что социализм в глазах утопистов выступает не как становление, а как бытие. Отсюда следует, что проблемы социализма — в том случае, если они вообще поднимаются, — изучаются лишь под тем углом зрения, какие экономические, культурные и иные вопросы могут возникнуть и какие наиболее благоприятные для них технические решения могут быть найдены тогда, когда социализм уже вступил в стадию своего практического осуществления. Однако при этом не уточняется ни то, каким образом обретается социальная возможность такой ситуации, ни то, как социально-конкретно выглядит данная ситуация, какие классовые отношения и экономические формы пролетариат застает в тот исторический миг, в который он приступает к реализации задачи осуществления социализма. (Аналогично Фурье в свое время досконально анализировал устройство фаланстеров, не умея указать тот конкретный путь, на котором они станут действительностью.) Оппортунистический эклектизм, удаление диалектики из метода социалистического мышления, стало быть, изымают сам социализм из исторического процесса классовой борьбы. Отравленные ядом этого мышления будут поэтому обязательно видеть в превратном свете как предпосылки осуществления социализма, так и проблемы его воплощения в жизнь. Ложность данной фундаментальной установки настолько глубока, что она завладевает не только мышлением оппортунистов, для коих социализм ведь всегда остается дальней конечной целью, но склоняет к извращенным представлениям даже честных революционеров. Правда, таковые, то есть большая честь левых во II Интернационале, рассматривали сам революционный процесс, борьбу за власть как процесс во взаимосвязи с практическими вопросами повседневности; однако они были не в состоянии также ввести в данную взаимосвязь положение пролетариата после захвата власти и те конкретные проблемы, которые вытекают из этого положения. Здесь они тоже обратились в утопистов.

Великолепный реализм, с которым Ленин трактует все проблемы социализма в период диктатуры, реализм, каковой должен был вызвать уважение даже у его буржуазных и мелкобуржуазных противников, является, стало быть, не чем иным, как конкретным применением марксизма, применением конкретно-исторического способа рассмотрения к теперь уже ставшим актуальными проблемам социализма. В произведениях и речах Ленина, впрочем, как и в трудах Маркса, найдется очень немногое из того, что относится к социализму как состоянию. Наоборот, больше тут сказано о тех шагах, которые способны повести к его осуществлению. Ибо для нас невозможно конкретно представить себе социализм как состояние во всех его подробностях. И сколь бы важным ни было теоретически правильное познание его фундаментальной структуры, тем не менее значимость этого познания заключается, прежде всего, в том, что тем самым задается некое мерило правильности шагов, которые мы совершаем по отношению к социализму. Конкретное познание социализма — равно как и он сам — есть продукт борьбы, какая за него ведется; данное познание можно обрести лишь в борьбе за него, лишь благодаря этой борьбе. И всякая попытка достичь подобного познания социализма не на путях его диалектического взаимодействия с повседневными проблемами классовой борьбы превращает такое познание в метафизику, утопию, в нечто чисто созерцательное, а не практическое.

Реализм Ленина, его «реальная политика» знаменуют собой, таким образом, окончательную ликвидацию всякого утопизма, конкретное и содержательное выполнение программы Маркса: программы выработки теории, ставшей практической, теории практики. Ленин сделал с проблемой социализма то же самое, что он сделал с проблемой государства: он освободил ее от прежней метафизической изолированности и ввел в совокупную взаимосвязь проблем классовой борьбы. Гениальные намеки, сделанные Марксом в «Критике Готской программы» и в других местах, Ленин опробовал на конкретной жизни исторического процесса; приведением их в соприкосновение с конкретной действительностью он сделал их более конкретными и насыщенными, нежели это было возможно в эпоху Маркса даже для такого гения, каким был Маркс.

Сообразно с этим, проблемы социализма являются проблемами экономической структуры и классовых отношений в тот эпохальный момент, когда пролетариат захватывает государственную власть. Они непосредственно проистекают из положения, в котором находится пролетариат при установлении своей диктатуры. Поэтому они могут быть поняты и доведены до своего разрешения лишь исходя из указанной проблематики; однако по той же самой причине они, тем не менее, содержат нечто принципиально новое в сравнении с этим положением и всеми другими положениями, которые ему предшествовали. Пусть даже все их элементы произрастают из прошлого, но их связь с сохранением и укреплением господства пролетариата порождает проблемы, которые не могли содержаться ни в концепции Маркса, ни в других ранее возникших теориях, которые постижимы и разрешимы только исходя из этого существенно нового положения.

Тем самым «реальная политика» Ленина, если раскрыть ее взаимосвязь и ее основания, выступает как высший из до сих пор достигнутых пункт в развитии материалистической диалектики. С одной стороны,— строго материалистический, простой и трезвый, но доведенный до максимальной конкретности анализ данного положения, экономической структуры и классовых отношений. С другой, — ясный, не искаженный никакой теоретической предвзятостью, никаким утопическим желанием взгляд на все новые тенденции, какие вытекают из этого положения. Однако данный императив, мнимо несложный, а фактически проистекающий из существа материалистической диалектики, которая ведь является теорией истории, — этот императив трудно выполнить. Мыслительные привычки, складывающиеся при капитализме, воспитывают во всех людях, и прежде всего, в ориентированных на науку, склонность и желание новое всегда объяснять целиком и полностью исходя из старого, сегодняшнее — исходя из вчерашнего. (Утопизм революционеров — это попытка вытащить себя из ямы [подобно барону Мюнхаузену,] за собственные волосы, одним прыжком перескочить в совершенно новый мир, вместо того, чтобы постичь диалектическое возникновение нового из старого с помощью диалектики.) «Поэтому-то, — говорит Ленин, — и государственный капитализм сбивает очень и очень многих с толку. Чтобы этого не было, надо помнить основное, что государственный капитализм в таком виде, какой мы имеем у себя, ни в какой теории, ни в какой литературе не разбирается по той простой причине, что все обычные понятия, связанные с этими словами, приурочены к буржуазной власти в капиталистическом обществе. А у нас общественность, которая с рельсов капиталистических соскочила, а на новые рельсы еще не вошла...»¹

Но что преднаходит добившийся господства русский пролетариат в качестве конкретной, реальной среды осуществления социализма? Во-первых, относительно развитый монополистический капитализм, разваливающийся вследствие мировой войны, в отсталой крестьянской стране, где крестьянство способно освободиться от оков феодальных пережитков только в союзе с пролетарской революцией. Во-вторых, вне России — враждебно настроенное капиталистическое окружение, которое стремится всеми доступными ему средствами напасть на возникшее новое государство рабочих и крестьян и которое вполне было бы в силах подавить его милитаристским или экономическим путем, если бы оно не было внутри себя расколото воздействием противоречий империалистического капитализма, что постоянно дает возможности пролетариату использовать к своей выгоде эту вражду и прочее в этом роде. (Разумеется, тем самым лишь обозначены два главных комплекса проблем; однако на немногих страницах никак нельзя рассмотреть их исчерпывающим образом.)

Материальной основой социализма как сменяющей капитализм более прогрессивной экономической формы могут быть только реорганизация, более высокое развитие промышленности, ее приспособление к потребностям трудящихся классов, ее перестройка в целях обеспечения все более осмысленной жизни (упразднение противоположностей между городом и деревней, между духовным и физическим трудом и т.д.). Состояние данной материальной основы социализма обусловливает вместе с тем возможности и пути его конкретного осуществления. И здесь Ленин, уже в 1917 году, до завоевания государственной власти, ясно определил экономическое положение и вытекающие из него задачи пролетариата: «Диалектика истории именно такова, что война, необычайно ускорив превращение монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм, тем самым необычайно приблизила человечество к социализму. Империалистическая война есть канун социалистической революции. И это не только потому, что война своими ужасами порождает пролетарское восстание,— никакое восстание не создаст социализма, если он не созрел экономически,— а потому, что государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет». Ибо «социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией»². И в начале 1918 года: «...Государственный капитализм был бы шагом вперед против теперешнего положения дел в нашей Советской республике. Если бы примерно через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успехом и вернейшей гарантией того, что через год у нас окончательно упрочится и непобедимым станет социализм»³.

Данные цитаты приходится делать столь пространными, дабы развеять широко распространенную буржуазную и социал-демократическую легенду о том, что Ленин после провала «доктринерско-марксистской» попытки ввести коммунизм «одним махом» якобы заключил некий компромисс, руководствуясь «соображениями Realpolitik», и отступил от своей первоначальной политической линии. Исторической истиной является нечто прямо противоположное. Так называемый «военный коммунизм», который Ленин называл «временной мерой», обусловленной гражданской войной и разрухой, и который «не был и не мог быть политикой, отвечавшей хозяйственным задачам пролетариата», являлся отклонением от линии, по которой — согласно его теоретическому предвидению — происходит развитие в направлении к социализму⁴. «Военный коммунизм» представлял собой, конечно, обусловленную внутренней и внешней войной, то есть неизбежную, но всего лишь временную меру. Но, согласно Ленину, было бы роковой для революционного пролетариата ошибкой игнорировать данный характер «военного коммунизма», оценивать его в качестве реального шага в направлении социализма, как это сделали многие честные революционеры, чей теоретический уровень не был столь высоким, как у Ленина.

Стало быть, главное состоит не в том, до какой степени внешние формы экономической жизни сами по себе носят социалистический характер, а исключительно в том, насколько пролетариату удается фактически господствовать над тем экономическим аппаратом, который он получает в собственность с завоеванием власти и который одновременно является основой его общественного бытия, а именно,— над крупной промышленностью; и насколько ему удается фактически поставить на службу своим классовым целям данное господство. И как бы сильно ни менялись периферия его классовых целей и, сообразно с этим, средства их осуществления, однако их общая основа должна оставаться той же самой: путем руководства постоянно колеблющимися средними слоями (в особенности крестьянством) и дальше вести классовую борьбу на решающем фронте — на фронте против буржуазии. И тут ни на секунду нельзя забывать о том, что, несмотря на первую победу пролетариата, он все еще остается более слабым классом [, чем буржуазия,] и долгое время — вплоть до победы революции в мировом масштабе — будет продолжать быть таковым. Таким образом, его борьба в экономическом плане направляется двумя принципами. Во-первых, надо как можно скорее и как можно полнее остановить разрушение крупной промышленности, обусловленное мировой бойней и гражданской войной, ибо без этого базиса пролетариат неизбежно погибнет как класс. С другой стороны, нужно урегулировать все проблемы производства и распределения таким образом, чтобы сохранить крестьянство, которое благодаря революционному решению аграрного вопроса стало союзником пролетариата, в этом союзе посредством максимального удовлетворения его материальных интересов. Средства для реализации данных целей меняются в зависимости от обстоятельств. Постепенное воплощение в жизнь данных целей, однако, есть единственный способ сохранения господства пролетариата, этой первой предпосылки социализма.

Следовательно, классовая борьба между буржуазией и пролетариатом продолжается с не меньшей интенсивностью также на внутреннем экономическом фронте. Мелкое производство, ликвидация или «обобществление» которого на этой стадии есть чистый утопизм, «рождает капитализм и буржуазию беспрерывно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе»⁵. Вопрос заключается в том, кто победит в данном соревновании — заново формирующаяся и вновь осуществляющая накопление буржуазия или государственная крупная промышленность, которой распоряжается пролетариат. Пролетариат должен идти на риск этого соревнования, коль скоро он не желает рискованной изоляцией мелкого производства, торговли и т.п. (проведение которой в действительность, так или иначе, есть чистая иллюзия) ослабить на перспективу союз с крестьянами. Наряду с этим, буржуазия вступает в соревнование также под маркой иностранного капитала, концессий и т.д. И тут возникает парадоксальное положение, когда данное движение, какими бы мотивами оно ни руководилось, с объективно-экономической точки зрения может быть превращено в союзника пролетариата, поскольку благодаря этому движению увеличивается экономическая мощь крупной промышленности. Возникает союз против элементов мелкого производства. При этом, конечно, нужно энергично противодействовать, с другой стороны, естественной тенденции концессионного капитала к постепенному превращению пролетарского государства в капиталистическую колонию.

В этих коротких заметках автор не мог ставить задачу обрисовать экономическую политику Ленина даже лишь в ее грубых чертах. Вышеизложенное должно послужить только примером, на котором в некоторой мере можно более отчетливо показать принципы политики Ленина, их теоретическое основание. И ленинский принцип гласит: любой ценой уберечь господство пролетариата в универсуме открытых и тайных врагов, колеблющихся союзников. Точно так же, как до завоевания власти подобный фундаментальный принцип гласил: найти в лабиринте перекрещивающихся между собой тенденций нисходящего капитализма те моменты, чье использование пролетариатом может поднять его до положения руководящего, господствующего класса в обществе. Этого принципа Ленин непоколебимо и бескомпромиссно придерживался на протяжении всей своей жизни. Но он отстаивал данный принцип — с той непримиримой бескомпромиссностью — в качестве диалектического принципа. В том смысле, что «основное положение марксистской диалектики состоит в том, что все границы в природе и в обществе условны и подвижны, что нет ни одного явления, которое бы не могло, при известных условиях, превратиться в свою противоположность»⁶. Поэтому диалектика требует «всестороннего исследования данного общественного явления в его развитии, а также объяснения внешних и кажущихся моментов основными, движущими силами — развитием производительных сил и классовой борьбой»⁷. Величие Ленина как диалектика состоит в том, что он всегда ясно и конкретно видел основные принципы диалектики, развитие производительных сил и классовую борьбу, — видел в соответствии с их внутренней сущностью, без абстрактной предвзятости, но и без фетишистской путаницы, вызываемой поверхностными явлениями. Это величие заключается в том, что все феномены, с которыми Ленин имел дело, он сводил к их последнему основанию: к конкретной деятельности конкретных (то есть классово обусловленных) людей, исходящих из своих реальных классовых интересов. И только будучи рассмотренной под углом зрения данного принципа, легенда об «умном реальном политике» Ленине, о «мастере компромиссов» распадается, открывая перед нами истинного Ленина, который последовательно разрабатывал Марксову диалектику.

Прежде всего, следует уже при определении понятия компромисса устранить все смысловые обертоны, которые могут создать впечатление, будто речь идет тут о какой- то хитрости, о какой-то уловке, о рафинированном обмане.

 «Люди, которые под политикой понимают мелкие приемы, сводящиеся иногда чуть ли не к обману, должны встречать в нашей среде самое решительное осуждение»⁸. Стало быть, компромисс для Ленина равносилен использованию реальных тенденций развития классов (смотря по обстоятельствам, как, например, в случаях угнетенных народов, наций), которые в определенных условиях, на определенный промежуток времени, в определенных вопросах являются параллельными жизненным интересам пролетариата, — их использованию для данной цели — к выгоде обеих сторон.

Правда, бывают также и компромиссы, которые облекаются в форму классовой борьбы с решающим врагом рабочего класса, с буржуазией. (Достаточно вспомнить лишь об отношениях Советской России с империалистическими государствами.) И теоретики оппортунизма замыкаются на эту специальную форму компромиссов, отчасти ради того, чтобы и здесь похвалить или принизить Ленина как «чуждого догмам реального политика», отчасти же во имя того, чтобы тем самым найти прикрытие для своих собственных компромиссов. На шаткость первого аргумента уже было указано выше. А при обсуждении второго следует, как и во всяком вопросе диалектики, принять в расчет ту тотальность, которая составляет конкретную окружающую среду компромисса. И тут обнаруживается, что компромисс Ленина и компромисс оппортунистов исходят из диаметрально противоположных предпосылок. Социал-демократическая тактика — независимо от того, признается ли это или остается неосознанным — основывается на том, что подлинная революция еще находится где-то вдали; что отсутствуют предварительные объективные условия социальной революции; что пролетариат идеологически еще не созрел для революции; что партия и профсоюзы еще слишком слабы; и так далее: именно поэтому пролетариат должен заключать компромиссы с буржуазией. Чем больше субъективных, равно как и объективных, предварительных условий социальной революции будет иметься в наличии, тем в большей «чистоте» сможет пролетариат осуществить свои классовые цели. Так что [для оппортунистов] компромисс на практике зачастую имеет оборотной стороной великий радикализм, «сохранение в полной чистоте» принципов, относящихся к «конечным целям». (В данной связи вообще могут быть приняты во внимание, разумеется, только те социал-демократические теории, которые полагают еще для себя необходимым каким-то образом придерживаться теории классовой борьбы. Ибо для представителей других взглядов компромисс — это уже совсем не компромисс, а сотрудничество разных профессиональных групп ради общего блага.)

Для Ленина, напротив, компромисс прямо и логически следует из актуальности революции. Коль скоро актуальность революции определяет в основном характер целой эпохи; коль скоро эта революция — как в каждой отдельной стране, так и в мировом масштабе — может разразиться в любое мгновение, хотя это мгновение невозможно точно определить наперед; коль скоро революционный характер всей эпохи проявляется в неуклонном разложении буржуазного общества, необходимым последствием чего являются смена и пересечение самых разнообразных тенденций, — коль скоро дело обстоит так, то все это означает, что пролетариат не в силах начать и совершить революцию в избранных им самим, «благоприятных» условиях, что в соответствии с этим каждая тенденция, будь она сколь угодно скоропреходящей, но способной содействовать революции или, по меньшей мере, ослабить ее врагов, должна быть использована пролетариатом при любых условиях. Ранее мы приводили некоторые высказывания Ленина, из которых очевидно, как мало иллюзий у него было — еще до захвата власти — относительно темпов осуществления социализма. Однако нижеследующие цитаты, взятые из одного из его последних сочинений, написанного уже после периода «компромиссов», с не меньшей четкостью свидетельствуют о том, что такое предвидение никогда не означало для него отсрочки революционного действия. «Наполеон писал: «On’s engage et puis... on voit». В вольном русском переводе эго означает: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет». Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидали такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, несомненно, детали), как Брестский мир или нэп и т.п. И в настоящее время уже нет сомнений, что в основном мы одержали победу»⁹. Ленинская теория и тактика компромиссов, стало быть, есть лишь предметно-логическое следствие из марксистского, диалектического познания истории, сообразно которому люди хотя и делают сами свою историю, но не могут вершить ее в избранных ими самими обстоятельствах. Это есть следствие осознания того, что история всегда творит новое; что поэтому такие исторические мгновения, моментальные пересечения тенденций никогда не повторяются в том же виде; что сегодня для революции могут быть использованы такие тенденции, которые завтра будут для нее жизненно опасными, и наоборот. Так, 1 сентября 1917 года Ленин обращается к меньшевикам и эсерам с предложением о совместных действиях на основе старого большевистского лозунга «Вся власть Советам!» с предложением компромисса. Но уже 16 сентября он пишет: «Пожалуй, предложение компромисса уже запоздало. Пожалуй, те несколько дней, в течение которых мирное развитие было еще возможно, тоже прошли. Да, по всему видно, что они уже прошли»¹⁰. Отсюда само собой следует применение данной теории в Брест-Литовске, в вопросе о концессиях, и так далее.

В какой высокой мере вся ленинская теория компромиссов базируется на его фундаментальном представлении об актуальности революции, наверное, еще более резко показывает его теоретическая борьба против левого крыла в его собственной партии (после первой русской революции и после Брестского мира, по русскому летоисчислению, в 1920— 1921 гг., по европейскому). Во всех этих дебатах лозунгом левого радикализма был принципиальный отказ от всякого компромисса. И полемика Ленина, в сущности, сводилась к аргументу, что в отказе от всякого компромисса было заложено уклонение от решающих битв, что основой данного взгляда являлось пораженство в отношении революции. Ибо истинно революционная ситуация — а это, по Ленину, есть основная черта нашей эпохи — выражается в том, что не может быть такого участка классовой борьбы, где не наличествовали бы возможности революции (или контрреволюции).

Следовательно, подлинный революционер, а именно, тот, кто знает, что мы живем в революционную эпоху и делает отсюда практические выводы, — он должен всегда рассматривать с данной точки зрения общественно-историческую действительность в целом и в интересах революции интенсивно оценивать по важности для революции при сложившихся обстоятельствах, и оценивать только по этому критерию, все на свете — самое большое и само малое, привычное и ошеломляющее. Если Ленин порой называл левый радикализм «левым оппортунизмом», то тем самым он правильно и глубоко раскрывал общую историческую перспективу, присущую двум этим, в остальном столь противоположным течениям, одно из которых отвергает всякий компромисс, а другое в компромиссе усматривает принцип «реальной политики» вразрез с «тупой приверженностью догматическим принципам». Такой общей исторической перспективой является пессимизм в отношении близости и актуальности пролетарской революции. Та манера, в какой он отметает обе тенденции, исходя из одного и того же принципа, показывает, что общим в компромиссе у Ленина и у оппортунистов является одно только слово, которое каждый из оппонентов соотносит с сущностно разными реалиями и которое поэтому у них приурочено к сущностно разным понятиям.

Правильное понимание того, что Ленин подразумевал под компромиссом, как он теоретически обосновывал тактику компромиссов, имеет основополагающее значение не только для постижения его метода, но является крайне важным и в практическом плане. Компромисс для Ленина возможен только в диалектической взаимосвязи с верностью принципам и методу марксизма; в компромиссе всегда манифестируется ближайший реальный шаг при осуществлении теории марксизма. Стало быть, подобно тому, как эта теория и практика категорически отстраняется от механической косности, свойственной приверженности «чистым» принципам, точно так же она неукоснительно должна держаться поодаль от беспринципно схематизирующей «реальной политики». Это означает: Ленин не довольствуется тем, что правильно познаются и оцениваются в их фактичности конкретная ситуация, в которой надо действовать, конкретные соотношения сил, которые определяют компромисс, тенденции необходимого развития пролетарского движения в дальнейшем, которые обусловливают его направление. Нет, он считает чудовищной практической опасностью для рабочего движения такое положение дел, когда подобные правильные познания в области фактичности не вводятся в рамки общего правильного познания исторического процесса в целом. Так, он признал правильными практическое отношение германских коммунистов к «рабочему правительству», создание которого планировалось после подавления Капповского путча, так называемую «лояльную оппозицию», но при этом самым резким образом порицал то, что данная правильная тактика обосновывалась ложной, пропитанной демократическими иллюзиями, исторической перспективой.

Диалектически верное соединение всеобщего и особенного, познание всеобщего (общей фундаментальной тенденции истории) в особенном (в конкретной ситуации), вытекающая отсюда конкретизация теории, таким образом, есть основная идея данной теории компромисса. Те люди, которые видят в Ленине умного или, возможно, даже гениального «реального политика», совершенно не понимают сущности его метода. Но по-настоящему не понимают его те, кто рассчитывает найти в его решениях повсеместно применимые «рецепты», «предписания» для правильной политической деятельности. Ленин никогда не выдвигал «общих правил», которые были бы применимы к серии случаев. Его «истины» произрастают из конкретного анализа конкретной ситуации, который проводится с помощью диалектического взгляда на историю. Из механического «обобщения» его указаний или решений могут получиться лишь карикатура, вульгарный ленинизм. Как это произошло, например, с теми венгерскими коммунистами, которые в совершенно ином положении попытались схематически подражать Брестскому миру, отвечая летом 1919 года на ноту Клемансо. Ибо, как отмечал Маркс, резко порицая Лассаля за ложное применение диалектического метода, в письме к Энгельсу от 9 декабря 1861 года, «Гегель никогда не называл диалектикой подведение массы «случаев» under a general principle (под общий принцип)»¹¹.

Однако учет всех наличных тенденций в данной конкретной ситуации никоим образом не означает, что эти тенденции имеют одинаковый вес на чаше весов при принятии решения. Напротив. Каждой ситуации присуща центральная проблема, от разрешения которой зависят как одновременное решение других вопросов, так и дальнейшее развитие всех общественных тенденций в будущем. «Надо уметь найти в каждый особый момент то особое звено цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переход к следующему звену, причем порядок звеньев, их форма, их сцепление, их отличие друг от друга в исторической цепи событий не так просты, как в обыкновенной, кузнецом сделанной цепи»¹². Какой именно момент общественной жизни в данное мгновение возвышается до подобного значения, может выясниться только посредством марксистской диалектики, посредством конкретного анализа конкретной ситуации. А путеводной нитью, с помощью которой может быть найдено это «особенное звено цепи»«, является революционный взгляд на общество как на находящееся в процессе движения целое. Ибо только такое отношение к целому придает при данных условиях такое значение тому или иному решающему звену цепи: нужно ухватиться за него, потому что только таким образом будет схвачено целое. И Ленин особенно резко и конкретно подчеркивает это также в одной из своих последних работ, где он говорит о кооперации и указывает, что «многое из того, что было фантастического, даже романтического, даже пошлого в мечтаниях старых кооператоров, становится самой неподкрашенной действительностью»¹³. Он пишет: «Собственно говоря, нам осталось «только» одно: сделать наше население настолько «цивилизованным», чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие. «Только» это. Никакие другие премудрости нам не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму. Но для того, чтобы совершить это «только», нужен целый переворот, целая полоса культурного развития всей народной массы»¹⁴. К сожалению, здесь невозможно подробно разобрать всю эту статью. Такой анализ — а именно, одного из излюбленных тактических советов Ленина — показал бы, что в каждом из подобных «звеньев цепи» всегда содержится целое. Он показал бы также, что критерий правильности марксистской политики заключается в том, чтобы всегда извлекать такие моменты из процесса и концентрироваться на них с величайшей энергией, на моментах, которые — в данное мгновение, на данной фазе — кроют в себе подобное отношение к целому, к современности в ее целом и к центральной проблеме развития в будущем, то есть к будущему в его практически схватываемой целостности. Этот энергичное завладение ближайшим, решающим звеном всей цепи, следовательно, никак не означает, что надо вырывать из целого лишь этот момент, пренебрегая ради него другими моментами. Напротив. Это означает, что, лишь будучи соотнесенными с данной центральной проблемой, все другие моменты в такой их соотнесенности могут быть правильно поняты и решены. Взаимосвязь всех проблем между собой благодаря такому пониманию не ослабевает, а, наоборот, становится более интенсивной и конкретной.

Данные моменты порождаются историческим процессом, объективным развитием производительных сил. От пролетариата зависит то, окажется ли он в состоянии, и если да, то в какой степени, познать, схватить и тем самым оказать влияние на их развитие. Основополагающее, уже не раз приведенное положение марксизма, что люди сами делают свою историю, обретает в век революции, после завоевания государственной власти [пролетариатом] постоянно возрастающее значение, хотя, чтобы оно оставалось истинным, его, разумеется, нужно обязательно дополнить диалектическим тезисом об обстоятельствах, которые люди не могут выбирать сами, творя историю. Практически это означает, что роль партии в революции — эта великая идея молодого Ленина — в эпоху перехода к социализму становится еще большей и решающей, нежели эго имело место в предшествующий период. Ибо чем более значительным становится активное, определяющее ход истории влияние пролетариата, чем более судьбоносными — в хорошем и дурном смысле — становятся решения пролетариата сами по себе и для всего человечества, тем более важным остается сохранение в чистоте единственного компаса в этом диком, бурном море — классового сознания пролетариата. Тем более важным становится доведение до всевозрастающей ясности этого духа, который является единственно возможным вождем в борьбе. Это значение активной исторической роли партии пролетариата есть основная черта теории и, в силу этого, политики Ленина, которую он неустанно вновь и вновь подчеркивал, акцентируя ее значение для практических решений. Так, на XI съезде РКП(б), критикуя противников государственно-капиталистического развития, он говорит: «Государственный капитализм — это тот капитализм, который мы должны поставить в известные рамки и который мы не умеем до сих пор поставить <...> И уже от нас зависит, каков будет этот государственный капитализм»¹⁵.

Поэтому каждый поворотный пункт в движении к социализму всегда и решающим образом становится одновременно внутренней проблемой партии. Перегруппировка сил, приспособление партийных организаций к новой задаче — все это призвано обеспечить влияние партии на развитие общества в том смысле, который вытекает из тщательного и точного анализа целого с классовой позиции пролетариата. Поэтому в иерархии решающих сил в государстве (а «государство — это мы») партия стоит на высшей ступени. Но поэтому данная партия — поскольку революция может победить только в мировом масштабе, поскольку пролетариат действительно конституируется в класс только как мировой пролетариат — в качестве секции подчинена высшему органу пролетарской революции, Коммунистическому Интернационалу, и включена в него. Механистическая окостенелость мышления, которой отмечены все оппортунисты и буржуазные элементы, заставит их видеть в подобных переплетениях единственно лишь неразрешимые противоречия. Они не поймут, почему большевики после того, как они ««вернулись к капитализму», тем не менее, сохранили в неприкосновенности прежнюю структуру партии, ее прежнюю «недемократическую» диктатуру. Они не поймут, почему Коммунистический Интернационал ни на мгновение не отказывается от мировой революции и даже старается всеми доступными ему средствами ее подготовить и организовать, в то время как русский пролетариат параллельно пытается способствовать заключению мира с империалистическими державами, возможному участию империалистического капитализма в строительстве экономики России. Они не поймут, почему партия непреклонно поддерживает свой строгий внутренний характер и самыми энергичными мерами проводит свое идеологическое и организационное укрепление, в то время как Советская республика боязливо заботится о том, чтобы не ослабевал тот союз с крестьянством, коему она обязана своим существованием; в то время как Советская республика на взгляд оппортунистов все больше становится крестьянским государством, все больше теряет свой пролетарский характер; и т.д., и т.п. Недиалектическое мышление с его механистической окостенелостью не умеет постичь то, что данные противоречия суть объективные, онтологические противоречия нынешнего века; что политика РКП(б), политика Ленина является противоречивой лишь постольку, поскольку она ищет и находит диалектически правильные ответы на объективные противоречия ее собственного общественного бытия.

Таким образом, анализ политики Ленина всякий раз возвращает нас к основным вопросам диалектического метода. Вся его жизнь и вся его деятельность являются последовательным применением Марксовой диалектики к непрерывно изменяющимся, постоянно рождающим новое явлениям громадного переходного периода. Но диалектика не есть некая готовая теория, которую можно было бы механически применить к феноменам жизни; напротив, только в этом своем применении, благодаря этому применению она вообще существует как теория. И коль скоро это так, диалектический метод вышел из горнила ленинской практики более широким, насыщенным и теоретически развитым, чем он был почерпнут из наследия Маркса и Энгельса.

Поэтому совершенно правомерным является тезис о ленинизме как новой фазе в развитии материалистической диалектики. Ленин не только восстановил чистоту Марксова учения после его продолжавшегося десятилетиями опошления и искажения вульгарным марксизмом, но осуществил дальнейшее развитие самого метода Маркса, сделал его богаче и конкретнее. Но если теперь задача коммунистов состоит в том, что идти вперед, держась за путеводную нить ленинизма, то это их поступательное движение будет плодотворным только тогда, когда они попытаются относиться к Ленину так же, как сам Ленин относился к Марксу. Природа и содержание этого отношения определяются развитием общества, проблемами и задачами, которые ставит перед марксизмом исторический процесс, достижение высокого уровня пролетарского классового сознания в руководящей партии пролетариата. Ленинизм означает, что теория исторического материализма еще больше сблизилась с повседневной борьбой пролетариата, стала еще практичнее, чем она могла быть во времена Маркса. Стало быть, традиция ленинизма может заключаться лишь в том, чтобы, защищая его от фальсификации и окостенения, сохранить эту живую и животворную, эту растущую и способствующую росту функцию исторического материализма. Поэтому, повторяем мы, коммунисты должны так штудировать Ленина, как Ленин штудировал Маркса. Штудировать, дабы научиться оперировать диалектическим методом. Чтобы натвердо заучить: каким образом можно посредством конкретного анализа конкретной ситуации отыскать в общем особенное, а в особенном общее; как в новом моменте ситуации обнаружить то, что связывает его с предшествующим процессом, а в законосообразности исторического процесса — постоянно возникающее новое; как найти в целом — часть и в части — целое; в неизбежности развития — момент активного действия, а в конкретном действии — связь с закономерностью исторического процесса. Ленинизм знаменует собой прежде недостижимую ступень конкретного, не схематичного, не механистического, устремленного сугубо к практике мышления. Сохранить все это — такова задача ленинцев. Но в историческом процессе может сохраниться лишь то, что живет и развивается. И такое сохранение традиции ленинизма составляет сегодня самую благородную задачу каждого, кто всерьез принимает диалектический метод как оружие в классовой борьбе пролетариата.

Примечания:

¹ Ленин В.И. Политический отчет ЦК РКП (б) XI съезду партии. Полн. собр. соч. Т.45 С. 85.

² Ленин В И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 192—193.

³ Ленин В.И. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 301.

⁴ Ленин В.И. О продовольственном налоге. Полн. собр. Соч. Т. 43. С. 220.

⁵ Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 6.

⁶ Ленин В.И. О брошюре Юниуса. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 5.

⁷ Ленин В.И. Крах II Интернационала. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 223.

⁸ Ленин В.И. Доклад о замене разверстки натуральным налогом. X съезд РКП(б). Полн. собр. соч. Т. 43. С. 58. 423

⁹ Ленин В.И. О нашей революции. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 381.

¹⁰ Ленин В.И. О компромиссах. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 138.

¹¹ Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т.30 С. 168.

¹² Ленин В.И. Очередные задачи Советской власти. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 205.

¹³ Ленин В.И. О кооперации. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 369.

¹⁴ Там же. С. 372.

¹⁵ Ленин В.И. Политический отчет ЦК РКП(б) XI съезду партии. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 85.