«Очистим Россию надолго…» Репрессии против инакомыслящих. Конец 1921 — начало 1923 г.: Документы /Под ред. А.Н. Артизова, В.С. Христофорова. М.: МФД: Материк, 2008. 848 с.

 Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК–ГПУ. 1921 — 1923 /Сост. В.Г. Макаров, В.С. Христофоров. М.: Русский путь, 2005. 544 с.

Приблизительно с середины 1990-х годов «Философский пароход», ранее принадлежавший преимущественно истории и историкам, облюбовали публицисты. Это привело к тому, что довольно скоро он занял видное место в «джентльменском наборе» идеологических клише постсоветского интеллектуала. В 2004 г. событие высылки повторилось как... хэппенинг: из Новороссийска в Стамбул на XXI Всемирный философский конгресс был отправлен «Философский пароход-2», объявленный его организаторами «уникальной научной и культурно-исторической акцией»[1]. А начиная с «юбилейного» 2002 года Санкт-Петербургским философским обществом у специально установленного по этому случаю мемориального камня проводится другая, ежегодная, акция под названием «Вспоминая “Философский пароход 1922 г.”». Медиатическая эксплуатация памяти о событии не могла не сказаться на качестве исторических исследований.

Правда, за минувшие десятилетия «Философский пароход» и без того успел обрасти устойчивыми слухами и мифами. Согласно одному из них, у советского правительства якобы существовала предварительная договоренность с германским: последнее, как будто, само ходатайствовало о высылке профессоров именно в Берлин. Подобные гипотезы можно найти не только в российских, но и в некоторых немецких публикациях 1970-х. Однако проведенные архивные исследования показали, что эта гипотеза, как и многие другие, не имеет под собой серьезных оснований. Но мифы продолжают множиться и не в последнюю очередь усилиями современных исследователей.

Не буду касаться всей литературы о «Философском пароходе», укажу лишь на две наиболее значительные публикации — значительные не только по объему и весу изданных томов. Что сразу же привлекает в них внимание, — и что способно привести в азартный трепет историка, взявшего в руки эти тома: документы, опубликованные в обоих сборниках, хранятся по большей части в труднодоступных архивах — Центральном архиве ФСБ РФ и Архиве Президента РФ. Богатство материала и археографически грамотная его подача вкупе с необходимым научно-справочным аппаратом — чего, казалось бы, еще требовать от этих изданий? Исследователь-историк дальше сам во всем разберется! Но публикаторам показалось этого недостаточно.

«Высылка вместо расстрела» (2005) предваряется обширным, претендующим на концептуальность предисловием. И первое, с чего начинают его авторы, — это декларация позиции, опираясь на которую читателю предлагается рассматривать публикуемые документы.

«Философский пароход», — доверительно сообщают они читателю, — «стал определенной точкой отсчета [2], с которой в ХХ в. начался драматический раскол единой русской культуры» (с. 5).

Откуда взялся этот странный вывод, составители не объясняют. Между тем, большинство российских культурных деятелей, определивших облик «единой русской» дореволюционной культуры, — писателей, артистов, музыкантов — уехали из России гораздо раньше — в 1917-м (С.В. Рахманинов), в 1918-м (С.С. Прокофьев), в 1919-м (В.В. Набоков), в 1920-м (И.А. Бунин, И.С. Соколов-Микитов, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковский, К.Д. Бальмонт), в 1921-м (Н.К. Метнер, А. Белый, А.М. Ремизов, Б.К. Зайцев, И.Г. Эренбург, В.В. Кандинский), в начале-середине 1922-го (Ф.И. Шаляпин, М.И. Цветаева, В.Б. Шкловский, Н.Н. Берберова, В.Ф. Ходасевич)… Некоторые, как известно, потом вернутся, для других эмиграция станет уделом всей жизни. Но причем здесь «Философский пароход»? С высылкой их отъезд из России никак не был связан.

Читаем дальше:

«Массовая высылка интеллигенции повлекла за собой […] свертывание демократических начал в политической жизни молодой Советской Республики» (с. 6).

Хотелось бы спросить, как высылка могла повлечь за собой свертывание демократических свобод, если этот процесс начался, как известно, одновременно с Гражданской войной? Ответ на этот вопрос обнаруживается во введении к сборнику «Очистим Россию надолго…» (2008) [3], авторы которого — те же В.Г. Макаров, В.С. Христофоров, а также А.Н. Артизов. Дело в том, что в 1921 г. советское руководство начало проводить новую экономическую политику. И вот, основываясь, вероятно, на одном из главных либеральных допущений о прямой зависимости демократических свобод от господства в обществе отношений капиталистической частной собственности и «свободного рынка», публикаторы приписали собственные представления об экономике и политике «большевистским руководителям» (2007, с. 6). В то же самое время в сборнике — и тем он ценен — публикуются документы, которые говорят сами за себя, поправляя своих публикаторов. В данном случае такой говорящий документ — это письмо Ленина Троцкому от 21 января 1922 г. [4], где Ленин объясняет суть термина «государственный капитализм» и особенности его существования «в государстве с пролетарской властью» — «ограниченный и временем, и областью распространения, и условиями своего применения» (2007, с. 27). Понять, что именно Ленин имеет в виду под «условиями» применения госкапитализма, можно, обратившись к другим ленинским текстам. В работах мая 1918 г., апреля — мая и августа 1921 г., конца 1921 г. — начала 1922 г. он подчеркивает, что смысл НЭПа — в восстановлении экономики: в первую очередь, производительных сил крестьянства, а также пролетариата как экономически и политически передового класса, изрядно пострадавшего в годы войны от деклассирования. Тезис 1918 г., что «нет и быть не может даже речи о разделе власти, об отказе от диктатуры пролетариев против буржуазии», с настойчивостью повторяется в текстах 1921 г.[5]. Представителям «мелкобуржуазных течений» отныне «место в тюрьме (или в заграничных журналах)»:

«Пусть едет за границу тот, кто желает поиграть в парламентаризм, в учредилки, в беспартийные конференции» [6].

Эта реплика апреля 1921 г. относилась, по сути, к будущим пассажирам «Философского парохода».

В предисловии к сборнику 2005 г. подробно и квалифицированно рассматривается вопрос об их численности. И дается долгожданный ответ. Публикаторы сообщают, что «всего в операции по высылке интеллигенции преследованию властей подверглось 228 человек» (с. 41), из них 67 человек (31%) высланы за границу, 49 человек (22%) сосланы в отдаленные районы России, 33 человека (15%) «репрессиям вообще не подверглись», несмотря на то, что «первоначально попали в списки на высылку», о 46 человеках сведения отсутствуют (с. 42). Во введении к сборнику 2007 г. приводятся, однако, другие цифры:

«Более 270 представителей интеллектуальной элиты страны стали в это время жертвами репрессивной политики большевиков, причем 81 из них, в большинстве навсегда, не по своей воле одни или с семьями покинули родину» (с. 5).

По-видимому, новые данные о численности репрессированных и высланных появились в результате расширения источниковой базы, однако сами публикаторы это никак не комментируют, хотя преемственность изданий 2005 г. и 2007 г. налицо.

Между тем теперь можно утверждать, что цифра, которой обычно оперируют историки, пишущие о «Философском пароходе», — около 200-300 человек — составляется из суммарного числа высланных (81) и членов их семей. Причем сюда не попадают около 60 высланных в ноябре-декабре 1922 г. из Грузии меньшевиков, о которых публикаторы упоминают (с. 40), но в общее число репрессированной «антисоветской интеллигенции» (228/272) не включают, ограничиваясь московской, петроградской и украинской группой [7].

Здесь следует сказать несколько слов об участии немецкой стороны в акции высылки. Как совершенно справедливо утверждают публикаторы, опираясь на результаты архивных разысканий, «никаких предварительных переговоров на сей счет и соответственно договоренности между [русской и немецкой] сторонами не было. Более того, когда ГПУ и НКИД обратились в германское посольство за визами, они получили отказ» (2007, с. 11). Высылаемым в самом деле пришлось ходатайствовать о визах лично или через выбранных между собой представителей. Однако сочувствие германской стороны к высылаемым существенно «скрасило» их отъезд из России. В германском дипломатическом корпусе были сотрудники, знакомые с представителями российской общественности, связанные с ними дружескими узами, вхожие и в советские официальные круги. Так, Степун, вспоминая в своей книге «Бывшее и несбывшееся» о высылке, называет «некого доктора Г.», который по его просьбе задержал оформление визы, чтобы проситель успел завершить все дела и подготовиться к отъезду (2007, с. 720). Этим загадочным доктором был, как свидетельствуют германские архивы, Густав Оттонович Хильгер (1886 — 1965), родившийся и выросший в Москве в немецкой семье и ставший впоследствии Главным уполномоченным Германского Красного креста в РСФСР. Именно к нему обратились высылаемые с настоятельной просьбой ходатайствовать по их делу в Германском представительстве, о чем Хильгер рассказывал в письме от 11 сентября 1922 г. к своему другу, корреспонденту «Berliner Tageblatt» Паулю Шефферу [8]. А в Берлине другой его друг, уполномоченный Германского Красного креста в Германии и дипломат Мориц Шлезингер помог высланным найти дешевое жилье, участвовал в организации Русского научного института (РНИ), а через год «раздобыл для них» 10 тыс. долларов США, — вероятно, на нужды РНИ. В письме к Хильгеру Шлезингер сообщал, что русские профессора высказались в том смысле, что «лишь мне одному они обязаны возможностью работать и действовать» [9].

К безусловным удачам обоих сборников следует отнести составленные публикаторами именные комментарии. Информация о лицах, упоминаемых в документах в сборнике 2005 г., или только о репрессированных (сборник 2007 г.) в целом ряде случае основывается на до сих пор не известных архивных материалах. Однако и здесь публикаторы не избежали влияния характерных идеологических установок: в постсоветской гуманитаристике появились свои «священные коровы». Именно в таком качестве выступают сегодня религиозные философы. Так, в именном комментарии в сборнике 2005 г. о Б.П. Вышеславцеве незатейливо сказано:

«В 1922 г. выслан за границу» (с. 432).

Между тем еще в 2003 г. в Москве вторым изданием вышла книга «Русский Берлин 1921 — 1923. По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте», где, среди прочего, были опубликованы два письма Вышеславцева в Берлин профессору А.С. Ященко, издателю «Новой русской книги». В письме от 5 октября 1922 г. Вышеславцев сообщает:

«Я собираюсь отсюда уехать и слышал, что Вы организуете университет в Берлине. Если да, то имейте меня в виду в первую очередь и берегите для меня кафедру […]. Если это неверно, то напишите, что Вы могли бы для меня устроить и не мог ли бы я существовать писательством. Однако сведения об этом здесь крайне неблагоприятны. […] Жизнь здесь физически оч[ень] поправилась, но нравственно невыносима для людей нашего миросозерцания и наших вкусов. Едва ли в Берлине Вы можете есть икру, осетрину и ветчину и тетерок и пить великолепное удельное вино всех сортов. А мы это можем иногда, хотя и нигде не служу […]. Зарабатывать здесь можно много и тогда жить материально великолепно, но — безвкусно, среди чужой нации, в духовной пустоте, а мерзости нравств[енного] запустения. Если можете, спасите меня отсюда» [10].

И просит писать ему на адрес Германского представительства в Москве.

Неизвестно, ознакомились ли публикаторы с этим документом, — нельзя, разумеется, объять необъятное! Но в сборнике 2007 г. в именном комментарии «Список репрессированных…» что-то заставило их выразиться осторожнее: «В сентябре 1922 г. [Вышеславцев] был внесен в списки на высылку» (с. 769). Значит, относительно «высланности» Вышеславцева у них возникли сомнения. Однако вместо того, чтобы написать откровенно, как обстоит дело, — а оно обстоит таким образом, что ни в списках на высылку, ни в других документах, опубликованных в обоих сборниках, имя Вышеславцева ни разу не встречается, как не встречается оно и в посвященных высылке заметках эмигрантских газет, — публикаторы предпочитают это дело «замять».

С другой фигурой, ставшей с недавних пор культовой и даже «освященной» президентским вниманием, дело обстоит еще интереснее. Речь идет о философе И.А. Ильине, с высылкой которого из России все вроде бы понятно. Но в сборнике 2005 г. информация о нем заканчивается строчкой, которая вызывает известное любопытство: «После 1938 г. был вынужден бежать в Швейцарию» (с. 444). Можно было бы предположить, что бегство из Германии явилось следствием выступления русского философа против фашизма и национал-социализма. И более развернутое сообщение из именного комментария в сборнике 2007 г. должно, казалось бы, дать необходимую информацию:

«После прихода к власти фашистов положение Ильина существенно ухудшилось: его удалили из Русского научного института, затем запретили публичные выступления. В июле 1938 г. выехал в Швейцарию…» (с. 776–777).

Теперь, вроде бы, все понятно. Однако у того, кто хотя бы немного знаком с содержанием деятельности Ильина в эмиграции в 1920-е — 1930-е годы, неминуемо должны возникнуть вопросы. Во-первых, что это все-таки за Русский научный институт, который помогал организовывать упомянутый выше Шлезингер, и в котором, как пишут авторы комментариев, профессор Ильин преподавал с 1923 по 1934 г.? Во-вторых, почему Ильина «с приходом к власти фашистов», а вернее через полтора года после этого события, 9 июля 1934 г. [11] удалили из Института? В-третьих, о каких публичных выступлениях Ильина идет речь и почему их запретили?

Идея научного института для добровольно и принудительно эмигрировавших русских профессоров и студентов возникла в германских научных и общественных кругах почти одновременно с появлением информации о высылке (см. выше письмо Вышеславцева к Ященко) и самих высланных в Берлине [12]. Так что уже 17 февраля 1923 г. состоялся торжественный акт в честь открытия Русского научного института (РНИ) во главе с профессором В.И. Ясинским. В числе принципов существования Института был провозглашен аполитичный характер его научной и преподавательской деятельности — таково было условие советской стороны. А уже 1925 г. профессор Отто Хёч, первый вице-президент Германского общества по изучению Восточной Европы и куратор РНИ, вынужден был выразительно напомнить Ильину, а также Франку и Бруцкусу об этом принципе: русские профессора добросовестно им пренебрегали, делая в своих выступлениях и статьях жесткие антисоветские выпады, чем ставили под вопрос «плодотворные научные контакты [Германии] с академическими кругами в Москве и Ленинграде» [13]. Как складывалась дальнейшая судьба Института, это уже другая история [14]. Здесь необходимо только сообщить, что 31 июля 1933 г. РНИ был переведен из ведения Прусского министерства науки, искусства и народного образования в ведение Имперского министерства народного просвещения и пропаганды и превращен в «исследовательский и пропагандистский институт на службе у национального правительства, который в процессе объективной и основательной работы [должен] предоставит[ь] этому правительству ценный материал для борьбы»[15].

За пару недель до этого Ильин назначается последним руководителем РНИ. Правда, после передачи Института Министерству пропаганды Ильина понизили до вице-президента, несмотря даже на то, что один из его докладов о «большевизации Германии» получил признание и одобрение самого шефа гестапо Дильса [16]. Что же в таком случае могло послужить впоследствии причиной конфликта Ильина со столь могущественным ведомством? Почему вдруг в начале 1938 г. гестапо изъяло из обращения книги Ильина и запретило ему публичные выступления? Этот вопрос требует дальнейшего изучения, но три фактора назвать можно уже сейчас: во-первых, интриги в коридорах Министерства пропаганды — в 1937 г. потерял свои позиции в НСДАП и лишился места в РНИ коллега, соавтор и покровитель Ильина д-р Адольф Эрт; во-вторых, наполовину славянское происхождение Ильина (его мать была немкой); в-третьих, проводимая им публичная критика фашизма, недостаток которого, — по-видимому, единственный — заключался, по мнению Ильина, в отсутствии у этого движения… глубоких религиозных оснований [17]. А еще как-то однажды в одном из своих докладов, изданном затем в виде брошюры, Ильин назвал Фридриха Ницше, философа, по сути «канонизированного» Третьим рейхом, «предшественником, учителем и пророком большевистского сатанизма» [18].

Но вернемся к сборникам опубликованных документов. На разные лады в них повторяется мысль об «антигуманности» высылки интеллигенции за границу (2005, с. 6, 39), события высылки называются «трагическими» (2007, с. 5). Одновременно признается трагической «судьба русских интеллигентов, оставшихся в Советской России» (2005, с. 6). Авторы предисловий и сами замечают парадоксальность своих утверждений — ведь столько интеллигентов, кого не коснулись события 1922 г. или кому разрешили остаться, позднее окончили свои жизни в сталинских лагерях и тюрьмах! Но принятая с самого начала идейная установка обязывает, и потому волей-неволей авторам приходится пренебрегать логикой фактов. Однако Макаров и Христофоров, а также их коллеги по сборнику 2007 г. публикуют столько «говорящих» документов, что их собственные теоретические выводы волей-неволей приходится воспринимать как недоразумение.

В связи с тезисом об антигуманности советских властей в отношении к высланным хочется указать, по крайней мере, на два интересных документа. Первый опубликован в предисловии к сборнику 2005 г. и касается высылки в ноябре 1947 г. 24 сотрудников «Союза советских граждан во Франции» французскими властями из мирной демократической Франции, среди которых оказались высланный в 1922 г. из России профессор А.И. Угримов и его сын, инженер А.А. Угримов. В обращении высланных к министру иностранных дел СССР В.М. Молотову сообщалось, что «если арест и высылка вообще носили бесчеловечный и жестокий характер грубого отрыва от семьи, от работы, от многообразных профессиональных и личных дел, то во многих отдельных случаях они сопровождались подробностями, совершенно ни с чем не сообразными… В Аннеси инспекторы на некоторое время приковали трех арестованных (тт. Беляева, [А.А.] Угримова и Розенбаха) наручниками к железной кровати» (с. 34–35). Подобных мер, как во французском Аннеси, в отношении высылаемых из России интеллигентов советские чекисты никогда не принимали.

Второй документ опубликован в приложении к сборнику 2007 г. Это воспоминания А.С. Кагана, юриста, экономиста и книгоиздателя, высланного из России «Философским пароходом» вместе с питерской группой и умершего в 1983 г. в США. Согласно заметкам в эмигрантской прессе, где освещались подробности отъезда, высылаемым разрешалось брать с собой ценности только «на сумму, не превышающую 50 руб. золотом» (с. 610), и «каждому из высылаемых петербургской группы была оплачена ГПУ стоимость одного пароходного билета 2-го класса от Петрограда до Штеттина, причем, однако, проезд членов семей, сопровождающих высланных, оплачен не был» (с. 620). Правда, Ф.А. Степун, уезжавший поездом, вспоминал, что им можно было взять, кажется, лишь по 20 долларов на человека и никаких ценностей, за исключением обручальных колец (с. 720). Каган о том, как проходил отъезд, сообщает, что «советские деньги на доллары и фунты» им помогла обменять помощница главного юрисконсульта Государственного банка С.М. Гинзбурга, одна из первых советских женщин-юристов Екатерина Флейшиц. Затем «выяснилось, — пишет Каган, — что нас отправляют в Штеттин на пароходе . Не знаю, по каким причинам, советское правительство оплатило проезд всех нас первым классом. Бывают же такие чудеса». А ценные вещи и деньги, сверх разрешенных, высылаемым помогли переправить за границу участники акции с немецкой стороны. Германский «консул познакомил представителей высланных, в числе которых был и я, с капитаном парохода, который предложил нам свои услуги. Мы должны были собрать у всех высылаемых деньги и негромоздкие ценности в один чемодан, составить список, кому что принадлежит, и доставить в консульство, а они уже как дипломатический багаж доставят капитану прямо на пароход. Нас не надо было долго убеждать, […] и в кратчайшее время чемодан был доставлен в консульство. […] Когда мы миновали Кронштадт и вступили в нейтральные воды, капитан пригласил представителей от нас (я, Карсавин, Одинцов) к себе в каюту, поздравил нас и вручил нам запечатанный чемодан (дипломатическая печать). Все вещи были в полной сохранности, и предложение о вознаграждении было отвергнуто как незаслуженное оскорбление» (с. 744).

Необходимо отметить и некоторые странности в подборе публикуемых материалов. Так, открывают сборник 2005 г. документы, посвященные разгону Всероссийского комитета помощи голодающим (Помгола) в августе 1921 г. Выбор этой темы можно, конечно, только приветствовать, поскольку, как не без оснований полагают составители, аресты членов Комитета «многие исследователи считают “точкой отсчета” несостоявшегося полилога власти и интеллигенции» (2005, с. 47). Но, к сожалению, ни нормативно-правовых документов, связанных с деятельностью ВКПГ, ни документов, способных рассказать, в чем же собственно заключался конфликт власти с общественностью, а также «закулисная работа» восьмерых членов ВКПГ, сосланных в результате в небольшие города и местечки (2005, с. 64), читатель в книге не найдет. Не удовлетворит его любопытство и комментарий, в котором ссылка на доведенную до Ленина информацию об «антиправительственных речах» Прокоповича и путаница в датировке вряд ли может прояснить ситуацию: комментарий начинается с сообщения о том, что «Помгол […] утвержден ВЦИК 21 июля 1921 г.», а заканчивается сообщением, согласно которому «в июле 1921 г. вместо Помгола была создана Центральная комиссия помощи голодающим при ВЦИК под председательством М.И. Калинина» (2005, с. 188). На самом деле комиссия Калинина была образована 18 июля 1921 г. и существовала параллельно с «Помголом», а после его разгона 27 августа 1921 г. унаследовала его название [19].

И в заключение несколько слов о самом «Философском пароходе» как транспортном средстве. «Философский пароход» — образ, конечно, собирательный. Пароходов было как минимум пять. Первый — его название не сохранилось — отвез из Одессы в Константинополь троих высланных: профессоров Б.П. Бабкина и А.В. Флоровского и ассистента Г.А. Секачева. Второму кораблю выпала честь в четверг вечером 28 сентября принять на борт московскую группу изгнанников «в составе 24 человек (с семьями 84)» (2007, с. 359). Это был «Oberburgermeister Haken» — комфортабельный, правда, уже не новый, но все еще элегантный, оснащенный электрическим освещением, скоростной пароход класса A I и водоизмещением 1250 тонн, принадлежавший Stettiner Dampfer-Compangie и выполнявший рейс Петроград — Штеттин. Третьему пароходу под названием «Preussen» той же пароходной компании и, по-видимому, того же класса пришлось сделать несколько рейсов с высланными на борту. Сначала в традиционный четверг, 16 ноября, «Пройссен» забрал из Петрограда питерскую группу из 17 человек высланных с членами их семей и, как минимум, четверых добровольных эмигрантов (всего 44 человека) и в воскресенье утром, т.е. с небольшим опозданием, доставил их в Штеттин (2007, с. 608): переезд из Петрограда в Штеттин обычно занимал два дня. В ночь с 15 на 16 декабря «Пройссен» взял на борт высланного писателя-беллетриста В.Я. Ирецкого (2007, с. 445). А 17 февраля 1923 г. газета «Руль» сообщила, что на «Пройссене» находится вместе со своей семьей высланный редактор журнала «Экономист» Д.А. Лутохин (2007, с. 625). О четвертом корабле под названием «Jeanne» известно, что этот итальянский пароход увез 27 декабря 1922 г. из Севастополя в Константинополь высланного религиозного мыслителя С.Н. Булгакова с семьей. Был и пятый пароход, на борту которого пересекли Черное море и прибыли 11 февраля 1922 г. из Одессы в Варну три профессора Новороссийского университета, высланные по так называемому украинскому списку (2007, с. 624).

Так что с публикацией документов список пароходов-участников акции увеличился. Увеличился и одновременно сократился список подвергшихся преследованию и высылке за границу представителей интеллектуальной элиты — вряд ли отныне кто-то серьезно отнесется к цифре, называемой В.Н. Сойфером: «две тысячи выдающихся деятелей науки и культуры России», насильно выдворенных «за пределы Российской республики» [20]. А между тем «Философский пароход», как это ни печально, по-прежнему остается мифом, страдая от идеологической коррозии и обрастая новыми легендами.

Статья опубликована в журнале «Пушкин», № 4, 2009. С. 58-63.

 


П Р И М Е Ч А Н И Я :

1. О том, как на этом пароходе обстояло дело с наукой, историей и культурой, см.: Яковлев В. Тем же морем: «Философский пароход-2»

2. Здесь и далее везде курсив мой. — Н.Д.

3. Этот сборник вышел в известной историкам серии «Россия. ХХ век. Документы».

4. Первоначальная публикация: Ленин В.И. ПСС. М., 1965. Т. 54, с. 130-131.

5. Ленин В.И. ПСС, т. 36, с. 307; т. 43, с. 217.

6. Ленин В.И. ПСС, т. 43, с. 241.

7. Кроме того, список 2007 г. исключает Е.Д. Кускову и С.Н. Прокопович, добровольно-принудительно покинувших Россию в июне 1922 г., тогда как в именном комментарии 2005 г. они фигурируют в числе репрессированных.

8. Staatsbibliothek zu Berlin PK. Handschriftenabteilung, Nachl. Boveri. Kasten 66. Mappe 2. Bl. 5–6. Brief von Hilger an Scheffer, Moskau (11.09.1922) — Haag.

9. Politisches Archiv Auswartiges Amtes. R 26157. Handakten betreffend Generalkonsul M. Schlesinger. Brief von Schlesinger an Hilger, Berlin (26.10.1923) — Moskau.

10. Русский Берлин 1921 — 1923. По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и комм. Л. Флейшмана, Р. Хьюза и О. Раевской-Хьюз. Paris: YMCA-Press; М.: Русский путь, 2003. С. 238–239.

11. См.: Tsygankov D. Beruf, Verbannung, Schicksal: Iwan Iljin und Deutschland // Archiv fur Rechts- und Sozialphilosophie. Bielefeld, 2001. Vol. 87, H. 1. S. 44–60, а также дополненный вариант: http://iljinru.tsygankov.ru/german/biography_d.html

12. Geheimes Staatsarchiv Preußischer Kulturbesitz, I HA, Rep. 76 Vc, Sektion 2, Tit. 23, Lit. A. Nr. 134. Das russische wissenschaftliche Institut in Berlin. Bl. 5. Deutsche Gesellschaft zum Studium Osteuropas, Aktennotiz. Berlin, 21.11.1922.

13. Voigt G. Otto Hoetzsch, Karl Stahlin und die Grundung des Russischen Wissenschaftlichen Instituts // Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europaischen Burgerkrieg / Hrsg. von K. Schlogel. Berlin: Akademie Verlag, 1995. S. 277.

14. Об истории РНИ см. подробнее: Peter H.R. Das Russische Wissenschaftliche Institut in Berlin // Санкт-Петербургский университет в XVIII — XX вв.: европейские традиции и российский контекст. Материалы международной научной конференции 23 — 25 июня 2009 г. СПб., 2009. C. 365–386.

15. GStA PK. I HA, Rep. 76 Vc, Sektion 2, Tit. 23, Lit. A. Nr. 134. Bl. 298–299. Reyher und Hamm an Vahlen, Kultusministerium, 5.7.1933.

16. Там же. Bl. 314. A. von Reyher an Prof. Vahlen, Kultusministerium, 5.8.1933.

17. См. сн. 11.

18. Iljin I. Was hat das Martyrium der Kirchen in Sowjetrussland den Kirchen der anderen Welt zu sagen? Lemgo, 1936. S. 21.

19. Подробнее о создании и разгоне Помгола см.: Макаров В.Г., Христофоров В.С. К истории Всероссийского комитета помощи голодающим // Новая и новейшая история. 2006, № 3. С. 198–205. О реакции эмигрантских кругов на деятельность Помгола см.: Дмитриева Н.А. «Летучий голландец» российской интеллигенции (очерки истории «философского парохода») // Скепсис. № 3/4 (2005). С. 80–82.

20. См. предисловие в кн.: Сойфер В.Н. Власть и наука (История разгрома коммунистами генетики в СССР). 4-е изд., доп. и перераб.: http://www.pereplet.ru/text/lisenko/introduction.html

Joomla templates by a4joomla