Рэм Симоненко

Экспертиза не утратившая актуальности.

Дж. Кеннан против мифа о "германском золоте"

Показательны судьбы многих казавшихся когда-то сногсшибательными историко-политических откровений. Отвергнутые и опровергнутое современниками, они много лет спустя навязываются новым поколениям, зачастую даже не ведающим об итогах и самом факте предшествующих раундов тщательнейших расследований такого рода откровений.

Именно так произошло с мифами о «германском золоте» как «движущей силе» Октябрьской революции и В. И. Ленине как «платном агенте» кайзеровской Германии и ее генштаба. Казалось бы, давно и полностью забытые, эти мифы были реанимированы в период идейно-политических баталий конца 80-х — начала 90-х годов. В изобилии появлявшиеся тогда материалы в российских изданиях носили яркий отпечаток погони за сенсационными разоблачениями и предельной пристрастности, помноженной на упорное нежелание подвергать публикуемое в печати элементарной проверке, экспертизе специалистов. Объективно необходимый и давно назревший процесс ликвидации накопившихся за многие годы «белых пятен» советского периода российской истории принял поэтому характер целенаправленного замазывания этих «пятен» сплошной черной краской.

В наши дни печатные и электронные СМИ, обслуживающие интересы правящего режима, навязывают миллионам людей мифологизированную версию истории России XX века, подвергая ни малейшему сомнению достоверность приводимых ими сведений и заранее отвергая даже мысль о том, что эти сведения могут быть результатом сознательных извращений и фальсификаций. При этом публицистами, претендующими на исчерпывающее знание сокровенных тайн истории России, полностью игнорируются не только серьезные работы отечественных ученых, но и исследования крупнейших зарубежных знатоков российского прошлого.

Одно из таких фундаментальных исследований — «Документы Сиссона», принадлежит перу патриарха американской русистики Джорджа Фроста Кеннана и посвящено скрупулезному анализу истоков как раз того самого мифа о «германском золоте», который возвели в ранг чуть ли не научно доказанного факта нынешние российские либеральные публицисты. Работа Кеннана, которого при всем желании никак нельзя заподозрить в симпатиях к большевикам и Советской России, сочетает внешнеполитическое кредо виднейшего дипломата своего времени с научной ответственностью и добросовестностью авторитетного исследователя.

Появившаяся на свет более четырех десятилетий назад, в 1956 году, и хорошо известная русистам во всем мире, эта статья до последнего времени не была доступна российским читателям. В недавнем прошлом причиной ее замалчивания было слепое доктринерство, заставлявшее не замечать само наличие научных разработок «ненаших» специалистов. А в последние годы причиной стал тот «специфический» подход к истории, когда любые оценки фактов и явлений советского прошлого приспосабливаются к требованиям воинствующего антикоммунизма и подгоняются под соответствующие схемы. В первом случае даже после XX съезда КПСС официальной историографией считалось нецелесообразным ссылаться на авторитет Кеннана — составителя знаменитой «длинной телеграммы» от 22 февраля 1946 года, во многом подтолкнувшей мир к «холодной войне»(1), разработчика концепции «сдерживания», скрывавшегося под псевдонимом «мистера Икс», и единственного посла США в Москве, объявленного И. Сталиным «персоной нон грата». Когда же Кеннан пересмотрел свои взгляды, тема «германских корней» Октябрьской революции уже считалась исчерпанной. А после того, как на рубеже 80—90-х годов ее заставили всплыть вновь, предпринятые с участием покойного академика П. Волобуева попытки опубликовать перевод труда Кеннана не встретили отклика в ряде московских исторических изданий.

ИНТЕРЕС К РОССИИ и ее прошлому Кеннан унаследовал от предыдущего поколения своей влиятельной шотландско-ирландской семьи из Огайо. Характерно, что первое свое имя, Джордж, будущий историк получил в честь дяди — автора знаменитой в свое время книги «Сибирь и ссылка» Дж. Кеннана, глубоко уважавшегося российскими революционерами. А второе имя, Фрост — в честь спутника дяди в поездке по России и иллюстратора его книги бостонского художника Дж. А. Фроста.

Окончив университет, Дж. Ф. Кеннан стал сотрудником восточноевропейского отдела госдепартамента и приступил к профессиональному изучению России. Однако впервые побывать в качестве карьерного дипломата в нашей стране он смог лишь в 1934 году — вслед за установлением дипломатических отношений между США и СССР. После краткого перерыва ему еще до начала войны довелось вторично, хотя и непродолжительный срок, поработать в Москве. Недолгими были и последующие «рабочие визиты» Кеннана в СССР. Правда, совершались они уже в ином качестве. Накануне окончания Второй мировой войны Кеннан стал вторым человеком в американском представительстве. А в начале 1952 года он получает агреман как Чрезвычайный и Полномочный посол Соединенных Штатов. Однако на сей раз пребывание в Москве оказалось самым непродолжительным. В октябре того же года он был отозван: Сталина крайне возмутило сделанное Кеннаном в Германии заявление о том, что все дипломаты западных стран в Москве окружены «ледяной стеной» изоляции.

В дальнейшем Кеннан на протяжении нескольких лет работал послом США в Югославии. Однако основное его внимание было сосредоточено на разработке концептуальных проблем международных отношений, их научном исследовании. На обоих направлениях главное место отводилось Советскому Союзу — истории и комплексу современных вопросов, связанных с политикой Соединенных Штатов в отношении второй сверхдержавы.

При этом более всего Кеннана, которому принадлежит краткий очерк политической истории СССР «при Ленине и Сталине» и анализ общей картины развития взаимоотношений между «двумя мирами», в исследовательском плане интересовали их начальные годы. Замысел создать трехтомник, посвященный генезису американо-советских отношений, был осуществлен, к сожалению, лишь на две трети. Но пример маститого дипломата, историка и политолога нашел немало последователей. За рубежом сформировалась целая «школа Кеннана». Те, кого с тем или иным основанием можно причислить к ней, нередко исследовали начальный период внешней политики СССР даже тщательнее и полнее, чем советские историки.[103]

Став на закате своей карьеры одним из главных идеологов американской внешней политики, Кеннан настойчиво искал ответ на вопрос о будущем взаимоотношений США и СССР, приобретший особую актуальность после ухода в январе 1953 года из Белого Дома президента Г. Трумэна и смерти в марте того же года И. Сталина. К этому времени резко изменилась и общемировая ситуация — еще в 1949 году Соединенные Штаты лишились монополии на ядерное оружие.

В апреле 1953 года Москва предложила Вашингтону возобновить диалог на высшем уровне, полностью прерванный после начала «холодной войны». Отношение к этой инициативе тогдашнего советского премьера Г. Маленкова было в США далеко не однозначным. Кеннану, главному авторитету в области долгосрочного внешнеполитического планирования, на сей раз; поручили выступить в роли эксперта-историка} Вопрос, который ему предстояло уяснить, со времен Октябрьской революции использовался противниками налаживания сотрудничества с СССР. Советских руководителей изначально обвиняли в политической аморальности. В Вашингтоне стремились четко определить для себя: надежны ли советские партнеры, можно ли вести с ними дела, чем — как в прошлом, так и в настоящем — руководствуются они в своей политике?

В середине 50-х годов представилась возможность документально проверить разного рода инвективы в адрес первого Советского правительства, возглавлявшегося Лениным. Лишь тогда из президентских сейфов удалось извлечь оригиналы документов, преданных гласности еще осенью 1918 года представителем правительственного Комитета общественной информации США в Петрограде Э. Сиссоном. Эти документы и стали объектом научного анализа Кеннана.

Итоги проведенной им экспертизы увидели свет в июньском номере "американского «Журнала современной истории»(2). Первый раздел его статьи, озаглавленный «Природа и подоплека документов» раскрывал обстоятельства их приобретения и публикации, а также результаты первоначальной экспертизы. Прибыв в Петроград в конце 1917 года, Сиссон оказался в атмосфере напряженной, далеко не всегда соответствовавшей принятым международно-правовым нормам активности союзных представителей в России, Президент В. Вильсон наделил своего представителя широкими полномочиями. Как отмечал впоследствии сам Сиссон, эти полномочия «усиливались правом контролировать [финансовые] фонды», предназначенные для удержания России в войне(3). Зимой 1917—1918 годов проблема выхода из отвергаемой широкими народными массами войны стала центральной в борьбе за власть в России. Пропаганда противников Советского правительства отождествляла борьбу за мир с прислужничеством Германии. Возникшие летом 1917 года и заглохнувшие было обвинения Ленина и ряда его соратников в связях с немецким генштабом к этому времени вновь появились в прессе, «издававшейся на территории, контролируемой антибольшевистскими силами донских казаков... их копии распространялись в Петрограде». Сиссон «чрезвычайно заинтересовался возможностями их использования»(4).

Кеннан достаточно скептически оценивает достоверность этой «первой группы документов» как в начале своей статьи, так и в специально посвященном ей последнем разделе. Предоставим, однако, слово самому Сиссону. Он поясняет, почему документы, публиковавшиеся в прессе, не удовлетворяли его запросов: «Материалы не указывали на связи с немцами после революции, ни один из них Не датировался периодом позднее октября 1917 года». С нескрываемой радостью встретил он поэтому известие о том, что послу США Френсису предложены «свежие материалы». «Утром 5 февраля, — сообщает он, — Френсис осведомился, могу ли я немедленно прибыть в посольство. При встрече он казался взволнованным». Как выяснилось, накануне вечером посла посетил известный журналист «Нового времени» Е. Семенов, предложивший Френсису «фотографию текста, который якобы являлся официальным и конфиденциальным документом из советских архивов: письмом члена советской делегации в Бресте Иоффе Совету народных комиссаров в Петрограде», Сиссон дополнил сказанное несколькими заслуживающими внимания штрихами относительно самой процедуры купли-продажи документов. Стремясь сбыть товар, Семенов, утверждает главный распорядитель американских финансов, показал Френсису не только фотокопию документа, но и его оригинал, снабженный переводом. Больше того, посетитель пояснил послу, что оригинал должен быть немедленно возвращен в архив Смольного(5). Подобное заявление должно было укрепить уверенность иностранных представителей в том, что они имеют дело с подлинными материалами и надежными посредниками, которым открыт доступ в святая святых советской документации.

Далее события развивались по обычному сценарию добывания политических данных. Вот как описывает это Кеннан: «В последующие дни Семенов принес послу фотографии двух или трех документов, также якобы извлеченных из советских архивов, после чего личные контакты с Семеновым установил Сиссон... Документы, предоставленные Семеновым, на сей раз относились к периоду после ноября 1917 года и были призваны доказать, что именно в это время большевистские лидеры послушно следовали приказам секретных служб германского генштаба, действовавших в России.

Сиссон добивался получения оригиналов этих документов. Ему сказали, что для этой цели должен быть совершен налет на официальные архивы в начале марта, когда начнется переезд Советского правительства в Москву. 3 марта Сиссону дали знать, что нападение успешно осуществлено. В этот же день он встретился с Семеновым... и был снабжен — за щедрую денежную плату — материалами, якобы являвшимися оригиналами 14 документов, с которыми он ознакомился ранее». В примечаниях Кеннан уточняет, что документы эти, «за исключением одного, исходили якобы из германских правительственных учреждений». Здесь же отмечается, что Сиссон располагал лишь фотографиями «документов русского происхождения».

ПОЛУЧИВ ДОКУМЕНТЫ, Сиссон посчитал их ценностью, которую он должен лично доставить за океан. Сиссон спешил изо всех сил, тем не менее, на дорогу ушло почти два месяца. Еще большее разочарование ожидало его в Вашингтоне. «К его удивлению и крайнему раздражению, пишет Кеннан, — государственный департамент (первая инстанция, куда ему надлежало обратиться) не проявил достаточно энтузиазма и в сложившихся условиях отказался разрешить публикацию». Комитет общественной информации апеллировал к В. Вильсону, который лично санкционировал передачу материалов прессе. В середине сентября 1918 года их стали получать газеты. Когда началось их оглашение, последовали протесты отдельных влиятельных изданий, в первую очередь нью-йоркской «Ивнинг пост». Они подвергли серьезному сомнению аутентичность напечатанного.

Настаивая на публикации всех привезенных Сиссоном документов, его ведомство вынуждено было «подкрепить их достоверность мнением экспертов». Таковыми выступили редактор «Американского исторического журнала» Д. Джеймсон и один из немногих тогда специалистов, автор книг, посвященных России, С. Харпер. Их торопили. На экспертизу 69 документов была отведена всего лишь неделя. В подготовленном докладе (2300 слов) эксперты «не колеблясь» высказались в пользу достоверности второй группы документов и ограничились отдельными оговорками относительно первой.

Изучая особенности первого из проведенных анализов «Документов Сиссона», Кеннан не удовлетворился докладом Джеймсона и Харпера. Он обратился к мнениям, высказанным ими в последующие годы. Первый из них «и впоследствии не усомнился в корректности... вердикта». Сообщая об этом, Кеннан особо отмечает, что Джеймсон не знал русского языка, не мог читать документов и характеризовал свою роль в расследовании как роль «простодушной наивности». Бремя исследования таким образом возлагается на Харпера».

Его позиция естественно привлекла большее внимание. Из посмертно опубликованных воспоминаний Харпера Кеннан цитирует свидетельство, раскрывающее «подоплеку коллективных выводов, о которых речь шла выше: «Мы наотрез отказались прокомментировать выводы Сиссона о том, будто документы доказывали, что Ленин не только вступал в контакты с германским генеральным штабом, когда проезжал через Германию, но был и до сих пор является германским агентом. Джеймсон и я готовы были заявить, что в сложившихся обстоятельствах, начиная социалистическую революцию в России, Ленин с военной точки зрения объективно помогал врагу. Нам сказали, что такая оценка не будет способствовать эмоциональному подъему, необходимому для мобилизации всех наших сил, бросаемых в борьбу. Однако мы стояли на своем, о чем свидетельствует наше заявление относительно материалов [Сиссона]. Но существовавшее тогда всеобщее мнение сводилось к тому, что мы должны объявить подлинными все без исключения документы. Таким образом выводы Сиссона о направленности документов перекладывались на наши плечи. Это последнее обстоятельство вызвало у меня в то время большую обеспокоенность. Человек науки, когда его страна воюет и правительство призывает его использовать собственные научные таланты в военных целях, часто встречается с проблемой долга в двояком понимании, испытывая трудности в стремлении надлежащим образом защитить самое себя».

В архиве Харпера Кеннан обнаружил дополнительные данные, позволившие дополнить рассказ об атмосфере, в которой проводилась первая экспертиза «Документов Сиссона»: «Оригинал мемуаров Харпера содержит не включенный в опубликованный текст дальнейший пассаж, который еще нагляднее поясняет его тяжелые переживания (в тексте unhappiness — несчастье. — Р. С.) в связи с описываемыми событиями: «Мой опыт с документами Сиссона ясно показал, какому давлению подвергаются университетские ученые в условиях войны. Мое положение было особенно трудным, поскольку сфера моих научных исследований (Россия. — Р. С.) оказалась под контролем новых руководителей, которые призывали к миру, и я видел свой научный долг в том, чтобы объяснить, почему большевики выступают против того, чтобы войну продолжала не только Россия, но и все страны. Благодаря поддержке профессора Джеймсона, мне удалось в определенной степени устоять перед угрозой полного забвения профессиональных норм исследовательской деятельности. Однако университетский профессор не мог не вносить вклад в развитие военно-патриотического духа, даже если это предусматривало заявления явно пристрастного характера».

Публикация «Документов Сиссона», отмечает Кеннан, не оказала того эффекта, на который рассчитывали ее издатели. Брошюра вышла в свет в конце октября 1918 года, примерно за две недели до завершения мировой войны. В то же время дискуссии относительно достоверности преданных гласности документов продолжались. Однако надежды заняться их надлежащей экспертизой были сразу же заблокированы на долгие десятилетия. «Попытки получить у президента Вильсона оригиналы документов, переданных ему после публикации брошюры, были решительно отвергнуты президентом. Он отговаривался тем, что в данный момент не располагает временем, чтобы найти эти документы; «он надлежащим образом распорядится ими», когда разыщет. После того как Вильсон покинул Белый Дом в марте 1921 года, секретарь нового президента не смог отыскать каких бы то ни было следов этих материалов. Ввиду отсутствия оригиналов официальное расследование было прекращено и никогда не возобновлялось».

ПРОДЕЛАННАЯ КЕННАНОМ РАБОТА была выполнена на высочайшем профессиональном уровне. Наиболее содержательную и существенную часть научного изыскания составляет системная экспертиза «Документов Сиссона». Она представлена в основном вторым разделом исследования «О свидетельствах аутентичности документов», состоящим из четырех частей. Первая — «Принципиальное историческое несоответствие» — посвящена концептуальной проверке обвинений, содержащихся в публикации. Здесь автор достаточно категоричен.

«События, о которых идет речь в основной части документов, — настаивает исследователь, — находятся в столь кричащем несоответствии с историческими реалиями, что на одном лишь этом основании можно с полным правом немедленно поставить вопрос об объявлении документов сплошной подделкой.

Любой, кто верит в аутентичность этих документов, должен быть готов согласиться со следующими утверждениями:

1. В течение всего периода времени между победой Октябрьской революции и заключением Брестского договора советские лидеры в действительности придерживались позиции точного и раболепного прислужничества германскому Генеральному штабу — позиции, которую им удавалось скрывать от собственных наиболее близких товарищей по партии не только в рассматриваемое время, но и десятилетия спустя.

2. Это прислужничество заходило так далеко, что германский Генеральный штаб на практике контролировал выборы в Центральный исполнительный комитет в январе 1918 года, предписав избрать туда многих лиц, включая большинство коммунистических лидеров.

3. Германский Генеральный штаб на протяжении этого периода тайным образом содержал два функционировавших в полном объеме учреждения в Петрограде (одно из них было его собственным «русским отделением»), которые преуспели в создании и обеспечении столь фантастической секретности операций, что ни единый намек на их существование не просочился через какой бы то ни было источник

4. Брест-литовские переговоры, как и переговоры, которые одновременно велись в Петрограде с графом Мирбахом и адмиралом Кайзерлингом, явились тщательно продуманной мистификацией, призванной обмануть общественное мнение всего мира, а советские участники переговоров пребывали на деле под тайным немецким контролем, который осуществлялся разными способами в течение всего времени их ведения».

Вердикт Кеннана категоричен: «Едва ли необходимо говорить, что подобное положение вещей не может быть каким-либо постижимым способом согласовано с исторической правдой. Несомненно, никто, знакомый с жизнью Ленина, историей большевистского движения и внутренними спорами, которые вели русские коммунисты по проблемам, выдвинутым переговорами в Бресте, не может поставить под сомнение реальность — с советской точки зрения — вопросов, решавшихся в Бресте или искренность, с которой велась дискуссия в высших коммунистических сферах. Непостижимо, чтобы в такие моменты глубочайшего кризиса Ленин должен был бы. скрывать от своих коллег политические обстоятельства высшего смысла, имеющие самое непосредственное отношение к стоявшим на повестке дня крупнейшим проблемам. Ленин, что бы кто ни думал о нем, не был заговорщиком, действовавшим против российского коммунистического движения».

Не менее убедительно выглядят аргументы Кеннана в части, касающейся позиции немецкой стороны: «Захваченные союзниками архивы германского министерства иностранных дел, относящиеся к брест-литовским переговорам, ...не содержат ничего, что указывало бы на то, что кто-либо из немцев, имевших отношение к переговорам, включая министра Кюльмана, германских военных лидеров и самого кайзера, знал о каких-либо отношениях с большевистскими лидерами, подобных тем, которые имеют в виду данные документы. Напротив, захваченные [союзниками] германские материалы содержат массу неопровержимых свидетельств того, что никаких подобных отношений вообще не существовало».

Ученый подкрепляет свое утверждение документальными ссылками «на явную озадаченность Людендорфа при известии о заключении первого перемирия на советско-германском фронте», «депешу Кюльмана Мирбаху в Петроград (начало января) о необходимости быть готовым к отъезду, ибо вскоре возможен разрыв переговоров», на признание министра, «что у него нет средств воздействовать на русских коммунистов, чтобы улучшить обращение с прибалтийскими немцами...» и особенно на категорическое отрицание министерства иностранных дел (24 января 1918 года) исходившего из Стокгольма предположения, что «тайная ссуда большевикам могла бы ускорить переговоры в Брест-Литовске».

Позиция видного теоретика и практика американской дипломатии основывалась и на предметном рассмотрении содержания тогдашних советско-германских отношений и общей международной обстановки. «В целом ни документы Сиссона, ни его собственные объяснения неспособны сколько-нибудь правдоподобно согласовать ситуацию полного подчинения большевиков Германии, что утверждают документы, с общеизвестными фактами крайней политической напряженности во взаимоотношениях между двумя правительствами, которая характеризовала и сопровождала Брестские переговоры. Совершенно абсурдно предполагать, что немцы, поглощенные в то время подготовкой крупномасштабного решающего наступления на западном фронте и испытывавшие острейшую необходимость обеспечить надежное положение на восточном фронте, не сумели бы до конца использовать какой-либо канал власти над большевистскими лидерами, подобный тому, о котором говорят рассматриваемые документы. Однако в этих документах ничто не свидетельствует о том, что немцы использовали свою гипотетически обширную власть в Петрограде для того, чтобы сломить неподатливость советских делегатов в Бресте.

Здесь следует также отметить, что если бы между большевиками и немцами действительно существовали взаимоотношения, о которых идет речь, мимо такой ситуации не могло бы пройти расследование причин падения германской империи в 1918 году, предпринятое впоследствии парламентом. В ходе этого расследования действия германского военного командования в связи с переговорами в Бресте подверглись кропотливому систематическому изучению, чрезвычайно важным объектом которого неизбежно должны были стать тайные каналы влияния на большевиков. Однако в процессе всего этого длительного интенсивного расследования ни документы Сиссона, ни ситуация, которую они предполагали, не упоминались ни разу. А ведь те, кто его проводили, имели доступ ко всем секретным германским архивным фондам, имевшим отношение к делу».

Кеннан отмечает и полное несоответствие предполагаемых действий германских военно-разведывательных учреждений в Петрограде существовавшей практике. «Само утверждение, что зимой 1917—1918 годов в Петрограде могли функционировать реальные органы германского генштаба, является в высшей степени невероятным, противореча общеизвестным историческим обстоятельствам. Абсурдно предполагать, что немцы приняли решение разместить в военное время совершенно засекреченные учреждения на территории, которая все еще считалась вражеской, находилась на таком отдалении от линии фронта, что оперативно защитить их германская армия не могла. В Петрограде тогда действительно функционировали две германские официальные миссии, которые возглавлялись соответственно графом Мирбахом и адмиралом Кейзерлингом. То, что известно о деятельности этих миссий и обращении с ними, никоим образом не отвечает ситуации, о которой говорится в документах Сиссона».

Речь идет, показывает Кеннан, о «крутых и унизительных ограничениях, которые, несмотря на горячие протесты Мирбаха, применялись большевиками в отношении германских официальных представителей. То же самое подтверждается немецкими документами. Понятно, что подобные осложнения можно и должно было немедленно устранить, если бы в том же городе находились, как утверждается в документах Сиссона, ведомства германского генштаба, пользовавшиеся огромным влиянием на большевистские власти. Важно далее и то, что, когда переговоры в Бресте достигли кризисной отметки, немецкие официальные миссии ради собственной безопасности были срочно отозваны из Петрограда. До их прибытия на территорию, контролируемую германскими войсками, было решено не возобновлять наступления. Между тем в документах Сиссона утверждается, что гипотетические ведомства германского генштаба беспроблемно оставались в Петрограде, осуществляя неограниченное воздействие на советских лидеров в течение всего времени после возобновления военных действий вплоть до окончательного подписания мирного договора».

В СЛЕДУЮЩЕМ ПОДРАЗДЕЛЕ «Показательные случаи исторического несоответствия» Кеннаном приводятся конкретные примеры подтасовок. Детально разбирается один из них. Наибольшее число материалов, исследованных Кеннаном, носит штамп «Бюро новостей». На печати этого Бюро «не указано его местонахождение, из содержания документов вытекает, что оно располагалось в Петрограде. Сиссон, как представляется, лично пришел к такому выводу и никогда не отступал от него».

Однако знакомившиеся с документами офицеры Антанты высказали сомнение, указав Семенову, что не могут обнаружить в списках командного состава германской армии полковника Р. Бауэра, который подписывал сообщения «Бюро новостей». Продавец документов придумал, казалось, правдоподобную версию. Он сказал, что речь идет о старшем офицере разведки А. Бауэрмейстере, занимавшемся Россией. Больше того, в документе № 5 «недвусмысленно утверждается, будто Бауэрмейстер в середине лета 1917 года вел переговоры с лидерами большевиков в Кронштадте». Кеннан показывает в связи с этим несостоятельность публикаторов. «Голословное заявление, что подобные совещания с участием Ленина имели место, — отмечает он, — ...это безусловная фальшивка и еще один разительный случай полного расхождения с исторической действительностью». Такой вывод подкрепляется конкретикой. Во-первых, «Ленин не был в Кронштадте в июле 1917 года». Во-вторых, «Бауэрмейстер... в то время исполнял обязанности офицера разведки, будучи прикомандированным к третьей австрийской армии, действовавшей в Карпатах». «Нет оснований, — заключает Кеннан, — сомневаться в приводимых здесь основных фактах прохождения Бауэрмейстером службы в военное время. Эти факты исключают местонахождение и деятельность Бауэрмейстера, о которых идет речь в документах Сиссона».

В работе Кеннана отмечаются и фактические несоответствия в 13 документах американской публикации. Соответствующее место статьи завершается ремаркой: «Выше отмечена лишь небольшая часть наудачу избранных примеров. Они могут быть дополнены многими другими». А вот и общий вывод этой части исследования: «Ясно, что документы Сиссона попросту составлены кем-то, кто обладал большим, чем рядовой читатель петроградских газет, знанием исторических фактов: была предпринята ошеломляющая попытка вплести эти факты в щедрую вязь вымысла. Результат оказался неубедительным. На каждом шагу обнаруживаются серьезные несоответствия между обстоятельствами, о которых речь идет в документах, и общеизвестными историческими фактами».

Следующий подраздел второй главы исследования Кеннана называется «Противоречие с общепринятой правительственной практикой». Автор выражает откровенное недоумение в связи с кричащими искажениями и передержками, содержащимися в документах. Их составители, отмечает Кеннан, проявляют полное незнание элементарных норм ведения разведывательной работы, правительственной практики и просто лишены здравого смысла. «К примеру, уже первый из документов претендует на то, что он является якобы письменным сообщением председателю СНК от двух второразрядных чиновников внешнеполитического ведомства, которые подтверждают, что они изъяли из архива старого министерства юстиции материалы, включая и «распоряжение германского имперского банка № 7433 от 2 марта 1917 года о выплате денег тт. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и другим». Но ведь не было абсолютно никакой нужды повторять обвинительное содержание изъятых документов: председатель СНК наверняка должен был быть исчерпывающим образом осведомлен о них. Если, как утверждают документы, он был заинтересован в том, чтобы уничтожить подобные свидетельства, последнее, чего он мог желать, это — перенести их в другой официальный документ».

Кеннан останавливается еще на одной группе несоответствий. Как отмечается, она «носит попросту такой характер, что, основываясь на соображениях элементарного политического благоразумия, ее едва ли можно отнести к межправительственной переписке. Документ № 7 якобы информирует наркома иностранных дел об именах тех лиц, на переизбрании которых в ЦИК «настаивает» германский генштаб. Возможно ли, чтобы немцы выдвигали подобное требование в официальной переписке? Или, чтобы советские лидеры могли принять подобное предписание и направить его в свой архив, где оно могло быть обнаружено другими их сотрудниками и таким образом стать объектом всеобщего обсуждения в партии?»

Подраздел «Технические аспекты» завершает вторую главу исследования. «Технические изъяны» брошюры, подготовленной Сиссоном, сразу же зафиксировали в Германии. Кеннан обращает внимание на вышедшее еще в 1919 году издание с предисловием тогдашнего главы германского правительства социал-демократа Ф. Шейдемана. На официальном уровне документы Сиссона были объявлены «сплошной фальшивкой». Эти выводы рассматриваются по выделенным Кеннаном рубрикам: «наименования на фирменном бланке», «язык», «система датировки», «форма» (здесь речь идет о системе подписей), «печать», «машинопись», «рукописные пометки». В последнем случае он отмечает, в частности, расхождения между британской и американской экспертизами. Первая пришла к выводу о фальшивом характере опубликованных текстов, вторая — считала их подлинными) Немаловажным фактором, породившим такую раздвоенность мнений, Кеннан считает то обстоятельство, что за океаном экспертиза была проведена недобросовестно: «американские эксперты никогда не были ознакомлены с оригиналами опубликованных документов», «эксперты... совершенно не обратили внимание на опубликованные факсимиле рассмотренных документов. Они также, по-видимому, не исследовали сходство между подписями и пометками на полях — упущение, которое трудно объяснить, когда речь идет об опытных графологах, исследующих документы на предмет обнаружения подлога».

РИСКНЕМ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, что, детально остановившись на мотивах, которыми руководствовались при оценке публикации Сиссона представители американского научного мира, Кеннан отдавал себе полный отчет в давлении, оказывавшемся на «официальных экспертов-графологов». Впрочем, его исследование в целом перенасыщено достаточно определенными инвективами в адрес всех, связанных в той или иной мере с попытками поддержать ореол достоверности вокруг «Документов Сиссона». Показав их абсолютную несостоятельность, Кеннан задался целью установить подлинного автора.

Эта задача решается в третьей главе исследования «Подлинное происхождение документов». Кеннан действует своим проверенным методом. Отталкиваясь от свидетельства Сиссона, он раскрывает личность и действия лица, доставившего американцу документы. -Интерес исследователя привлекает участие Семенова в фабрикации материалов призванных «дискредитировать большевиков как германских агентов» еще летом 1917 года. Кеннан полагает, что «именно он [Семенов] доставил и организовал публикацию документов, которые впоследствии составили Приложение 1 к коллекции Сиссона». (Забегая вперед, отметим, что их несостоятельность показана в последнем разделе кеннановского изыскания).

С Дона Семенов вернулся, «чтобы получить у Антанты заем для антибольшевистских сил», используя «свои доверительные отношения с союзными посольствами». Изготовленные ранее материалы не срабатывали. «Для того, чтобы раззадорить страны Антанты на полную мощь, необходимо было создать впечатление, что большевики не только пользовались, но все еще пользуются поддержкой официальной Германии и что эти действия непосредственно вытекают из германских военных планов. Именно ввиду этого Семенов сразу же. после своего возвращения... появился в офисе американского посла (как, очевидно, и у шефов английской разведки в Петрограде) с первой из новых серий документов, претендующих на то, чтобы доказать, будто и в настоящее время существует направляемое из германского Генерального штаба немецко-большевистское сотрудничество».

Семенов, отмечает Кеннан, «никогда впоследствии не пытался отрицать свою роль в подготовке документов Сиссона, но он утверждал, что являлся посредником... После приезда в Лондон у Семенова состоялось несколько бесед с сэром Бэзилом Томпсоном, главой Скотленд Ярда; Томпсону он признался, что в действительности получил документы от друга и коллеги по «Вечернему времени» Антона Мартыновича Оссендовского».

Кеннан тщательно проанализировал жизненный путь этого человека, особенности его писательской и журналистской деятельности. Последняя стала особенно активной в годы мировой войны. Оссендовский писал в «Биржевых ведомостях», а затем в «Вечернем времени». В суворинской газете его статьи, подписанные псевдонимом «Мзури», «являлись оплаченными пропагандистскими акциями». Они использовались «частью русского делового мира» для того, чтобы «дискредитировать и уничтожить тех своих русских конкурентов, которые оказались в уязвимом положении из-за немецких фамилий или немецких корней своих компаний». Летом 1917 года вместе с Семеновым он активно и открыто сотрудничал с военной разведкой. «Оссендовский зарабатывал на жизнь как профессиональный поставщик антигерманских пропагандистских материалов и, в особенности летом 1917-го, инкриминировавших большевикам, будто они являются немецкими агентами. Захват власти большевиками, естественно, положил конец подобной открытой деятельности Оссендовского и вместе с тем обрубил сложившиеся источники его средств к существованию».

Оссендовский, однако, не собирался складывать привычного оружия. Уже 13 ноября 1917 года он запрашивает у представителей Антанты деньги под новую серию разоблачительных материалов. Сиссон к тому времени еще не успел прибыть в Петроград, а его поднаторевшие в российских делах коллеги отклонили предложение Оссендовского. «Двумя месяцами позднее, ко времени возвращения Семенова в Петроград из поездки на Дон, документы точно такого же характера, как и указанные в письме Оссендовского, но исходящие теперь якобы из другого источника (первоначально речь шла об «официальных нейтральных зарубежных источниках». — Р.С.), вызывающего больший интерес, стал появляться как из рога изобилия».

Оссендовский внес в их подготовку приобретенные в суворинской газете навыки. В фабриковавшихся им документах клевета и компрометация конкурентов становятся одной из главных черт, определивших лицо публикации Сиссона. Сопоставляя статьи «Мзури» с обвинениями в адрес сибирских фирм и отдельных лиц, содержащимися в рассматриваемом издании, Кеннан приходит к выводу: и в том, и в другом случае речь попросту шла о компрометации конкурентов и клевете на них. Особым нападкам подверглись А. Даттон — руководитель известной сибирской фирмы «Кюнст и Альберс» и В. И. Панов — отставной морской офицер, городской голова Владивостока и многолетний редактор газеты «Дальний Восток».

С помощью центральных властей Оссендовскому удалось избежать судебного разбирательства, на котором настаивали пострадавшие от его инсинуаций лица. «Большевистская революция ноября 1917 года спасла Оссендовского от подобного расследования», — пишет Кеннан. В конце октября 1918 года Панов «впервые узнал о появлении документов Сиссона и о том, что в официальной американской публикации его фамилия фигурирует в перечне германских агентов... Лишь через год Панову удалось получить доступ к экземпляру американской брошюры с факсимиле [соответствующего] документа... После этого он незамедлительно написал и опубликовал небольшую книжку, где вскрыл многочисленные факты обмана и мошенничества!... Оссендовский решительно обвинялся в их авторстве... Панов завершал брошюру требованием...: «Обращаюсь к прессе США с просьбой призвать лиц в правительстве, ответственных за публикацию этих материалов, исполнить свой долг перед введенным в заблуждение американским народом и передо мною, который вследствие их действий подвергся незаслуженным обвинениям, подорвавшим мою честь и репутацию»». Книжка Панова под красноречивым названием «Исторический подлог: американские подложные документы» увидела свет в 1921 году во Владивостоке.

Предпринимая исследование, Кеннан разыскал и провел самостоятельную экспертизу новых рукописных материалов Оссендовского .И вот его вывод: «Прямые и косвенные свидетельства того, что Оссендовскому принадлежит ведущая роль в неблаговидном деле изготовления (соnсосtion — буквальный перевод: стряпня, небылицы. — Р. С.) этих документов, являются, таким образом, вне всякого сомнения весомыми и убедительными ».

Будучи серьезным ученым, Кеннан не претендовал на решение всех поставленных в исследовании вопросов. Один из них — возможные взаимоотношения Оссендовского и японцев, проявлявших чрезвычайный интерес к событиям на российском Дальнем Востоке. Речь шла и о большем. Кеннан писал: «Дальнейшие научные изыскания несомненно прольют свет на некоторые из этих тайн; они могут высветить и проблемы более значительные, чем одно лишь происхождение документов Сиссона».

К наиболее весомым из них принадлежит вопрос об их роли в тогдашних сложных взаимоотношениях между правительствами Антанты и США, с одной стороны, и Советской России — с другой. Содействовало ли ослепление легендой об иностранном происхождении Октябрьской революции укреплению антигерманского фронта или, наоборот, оно привело к его ослаблению?

О ПЕРВОНАЧАЛЬНОЙ РЕАКЦИИ руководителей Советского правительства на материалы, составившие позднее публикацию «Документов Сиссона», красочно поведал Р. Локкарт. В качестве главного эмиссара английского правительства, стремившегося удержать Россию в войне, он ежедневно встречался с наркоминделом Л. Троцким, который в середине февраля вернулся из Бреста после отказа подписать мирный договор с Германией. Однако 24 февраля 1918 года — в день, когда ЦК завершал обсуждение немецкого ультиматума, Троцкий с большой неохотой согласился принять представителя Лондона Очевидно, он все еще надеялся получить обещанное Локкартом официальное заявление о готовности предоставить помощь.

Троцкий, рассказывает Локкарт, был в отвратительном настроении. «Вы не получили ответа из Лондона?» — спросил он, не переставая хмуриться. Я сказал ему, что до сих пор не получил ответ на телеграммы, но что, если большевики сделают серьезную попытку спасти половину России от германского ига, я уверен, что поддержка со стороны Англии обеспечена.

— Вы не получили ответа, — сказал он. — Ну вот, а я получил... Ваши здешние миссии вместе со всей буржуазной накипью строят против нас заговоры. Поглядите-ка, — закричал он.

Он схватил кипу бумаг со стола и швырнул мне ее в руки. Это были якобы подлинные, но на самом деле поддельные документы, которые я уже видел раньше. Они были отпечатаны на бумаге со штампом германского генерального штаба. Они были подписаны различными немецкими штабными офицерами, в том числе, кажется, и полковником Бауэром. Они были адресованы Троцкому и содержали различные инструкции, которые он должен был выполнить в качестве немецкого агента. Одна из инструкций была приказом провезти по железной дороге две немецкие подводные лодки из Берлина во Владивосток.

Я уже видел эти документы раньше. Некоторое время они циркулировали в кругах, связанных с союзническими миссиями в С.-Петербурге... Через несколько месяцев обнаружилось, что эти письма, якобы пришедшие из таких различных мест, как Спа, Берлин и Стокгольм, были отпечатаны на одной и то же машинке.

Я улыбнулся, но Троцкий был неумолим. «Так вот на что ваши агенты. тратят время и деньги, — прошипел он. — Ваши интриги только помогли немцам... Знаете ли вы, что в то время, как вы, дурацкие шпионы, пытаетесь доказать, что я немецкий агент, там — он махнул рукой по направлению к комнате внизу, где заседал Центральный исполнительный комитет, — мои друзья называют меня антантофилом».

В его нападках была доля правды. Британское правительство смотрело на большевизм, как на бедствие и на зло. Оно могло объявить ему войну или просто игнорировать его... Было безумием, однако, продолжать смотреть на него как на движение, поощряемое исключительно для достижения немецких целей... Я получил несколько писем от нашего Министерства иностранных дел. Они по-прежнему выражали сомнения и подозрения лорда Роберта Сесиля относительно Троцкого. Если мне и удалось убедить Уайтхолл в том, что Троцкий не был переодетым немецким штабным офицером, он все-таки продолжал оставаться для них германским агентом. Мое свидание с ним не привело ни к чему... В ту же ночь Покровский, Чичерин и Карахан выехали в Брест-Литовск, чтобы подписать мирный договор»(6).

И последнее. Экспертиза Дж. Ф. Кеннана принята зарубежной историографией, в том числе теми ее представителями, что на дух не переносят ни большевиков, ни Советского правительства. М. Кеттл — автор рассчитанного на пять томов труда «Россия и союзники. 1917—1920» — отмечает: «Поначалу документам [Сиссона] поверили почти во всех союзных странах, и они значительно повлияли на политику Британии; сообщения о них достигли Лондона еще в конце января, и им доверились те, кому было удобно считать их подлинными. Им поверили также в Вашингтоне, и они еще более серьезно повлияли на политику США. В сентябре 1918 года при содействии правительства их опубликовали за океаном, хотя посла США в Лондоне предостерегли, что англичане к этому времени пришли к выводу, что документы являются подделкой... Лишь в 1956 году профессор Кеннан установил их подлинное происхождение»(7).

Строго научной экспертизой «Документов Сиссона», проведенной патриархом американской историографии и дипломатии, сегодня руководствуются научные и политические круги на Западе. Но российские либералы, «демократические» СМИ, по-видимому, даже не догадываются об этом, продолжая твердить о «германском золоте» и «немецком агенте» Ленине...

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См. «Первые письма с «холодной войны». — «Международная жизнь», 1990, № 11, стр. 138—148.

2 «The Journal of Modern History», vol. XXVIII, № 2, June 1956, рр. 130—154.

3 E. Sisson. 27.XI.1917 - 4.III.1918. One Hundred Red Days: a Personal Chronicle of the Bolshevik Revolution. New Haven, 1931, р. 3.

4 Здесь и ниже все закавыченные слова и предложения, кроме специально отмеченных ссылками, взяты из исследования Дж. Ф. Кеннана «Документы Сиссона».

5 E. Sisson. 27.XI.1917 - 4.III.1918. One Hundred Red Days, рр. 291—292.

6 Р. Г. Брюс Локкарт. История изнутри. Мемуары британского агента. М., 1991, стр. 212—213.

7 M. Kettle. Russia and the Allies. Vol. 1. The Allies and the Russian Collapse. March 1917 - March 1918. London, 1981, рр. 220—222.[114]

СИМОНЕНКО Рэм Георгиевич - главный научный сотрудник Института истории Украины Национальной академии наук Украины, доктор исторических наук, профессор.