Бронислав

О явке Ленина на суд

Июнь 1917 года. Буржуазное правительство по требованию англо-французских союзников начинает наступление на фронте, ожидая, что успех оного позволит укрепить позиции «революционного оборончества». Однако наступление заканчивается провалом. В народных массах стремительно растет недовольство правительственным курсом. Антивоенные настроения распространяются и в тылу, и на фронте, поэтому буржуазия решается на провокацию. В ночь на 3 июля министры-кадеты, рассчитывая на то, что меньшевики и эсеры, оставшись наедине с революционно настроенным народом, будут вынуждены встать на сторону контрреволюции, заявляют о своей отставке. Ожидания кадетов оправдываются: организационный комитет партии меньшевиков формулирует задачу организации нового правительства «по возможности с преобладанием в нем представителей буржуазии» [1]. В ответ на выход кадетов из правительства недовольные массы стихийно начинают в некоторых районах Петрограда протестные демонстрации с целью передать всю власть Cоветам. Постепенно отдельные демонстрации перерастают в единую общегородскую демонстрацию.

На вечернем совещании 3 июля большевики, видя готовность масс во что бы то ни стало продолжить выступления, принимают решение возглавить демонстрацию 4 июля, чтобы та не приняла насильственные и анархические формы. Однако контрреволюция при попустительстве ЦИКа применяет вооруженную силу против мирных демонстрантов. По улицам Петрограда опять полилась кровь [2]. Пользуясь моментом, контрреволюция обвинила большевиков в провале июньского наступления, в разложении армии и шпионаже в пользу Германии. Был найден предлог для прекращения легальной деятельности стремительно набирающей популярность партии и для ареста ее лидеров. 5 июля была разгромлена редакция «Правды». 6 июля осуществлен погром типографии «Труд», печатавшей большевистские издания. В тот же день были захвачены Петропавловская крепость, гарнизон которой 4 июля примкнул к большевикам, и дворец Кшесинской, в котором располагалось помещение ЦК, ПК и Военной организации большевиков. Временное правительство боялось большевиков и понимало, что дальнейшее политическое насильственное бездействие «смерти подобно». Не последнюю роль в наступлении контрреволюции сыграли рекомендации, даваемые русской контрреволюции «западными партнерами»:

«Английский посол Бьюкенен передал министру иностранных дел Терещенко письмо военного атташе А. Нокса, в котором говорилось, что если Временное правительство одержит верх в этом кризисе и если оно захочет продолжать войну эффективно, в соответствии с интересами союзников, то оно должно принять ряд решительных мер, как-то: восстановление смертной казни в тылу и на фронте, привлечение к ответственности и наказание участников демонстрации 3-4 июля, разоружение рабочих Петрограда, введение военной цензуры для печати с правом конфискации типографий тех газет, которые призывают войска или население к нарушению порядка и военной дисциплины, организация милиции в Петрограде и других больших городах из солдат, раненных на фронте, в возрасте от сорока лет и старше и др.» [3].

После того как 6 июля на заседании кабинета министров было принято официальное постановление об аресте и привлечении к суду участников и организаторов июльской демонстрации [4], в ночь на 7 июля, в квартире, в которой жил Владимир Ильич (квартира Елизаровых), прошли обыски. К счастью, Ленина не было дома. Мария Ульянова (сестра Владимира Ильича) в своих воспоминаниях писала:

«Поздно вечером на нашей тихой, безлюдной улице раздался грохот огромного грузовика, который остановился около нашего дома. “Это к нам, это они!” — воскликнула я. И действительно, подойдя к окнам, мы увидели, что грузовик остановился около дома, в котором мы жили, и солдаты уже направляются к подъезду. Мы из окон слышали их громкие голоса, слышали, как они переговаривались с дворником или швейцаром, а через несколько минут раздался звонок и громкий стук в дверь.

Мы открыли тотчас же, так как скрывать было нечего, и вся наша квартира наполнилась свирепой толпой юнкеров и солдат с ружьями в руках. Они едва предъявили нам ордер на обыск и уже принялись спешно за разыскивание того, за кем приехали. Помощник начальника контрразведки с двумя или тремя офицерами и солдатами направились в комнату, где жил Ильич, остальные заняли все другие комнаты.

Хотя мы и сказали, что Ильича в квартире нет, они принялись все же искать его всюду, где только можно было предположить, что может спрятаться человек: под кроватями, в шкафах, за занавесками окон и т. п. Потребовали ключи и, когда я открывала ту или иную корзину или сундук, набрасывались и прокалывали содержимое штыками. <…> После осмотра той или иной вещи я опять запирала ее на ключ, но скоро убедилась, что это еще больше разжигает страсти. “Если запирает, тут-то он и есть”, — вероятно, думали они, и на корзину тотчас же налетали другие солдаты и снова заставляли отпирать ее, рылись, кололи штыками. Что лежало в корзине, их не интересовало, вещи они не осматривали: им надо было только убедиться, что там не спрятался тот “немецкий шпион”, которого они пришли искать. Старший дворник сновал вместе с ними. Теперь язык у него развязался, и он не боялся уже говорить прямо. “Да если бы я знал раньше, я бы его такого-сякого собственными руками задушил!” — кричал он» [5].

Как видно, агрессивные действия и высказывания субъектов обыска (как солдат, так и дворника) свидетельствовали о крайней их незаинтересованности в живом и невредимом Ленине. Контрреволюционные «ищейки» не сильно бы огорчились, если бы в ходе обысков «случайно» проткнули Ленина штыком.

Узнав о происходившем на квартире Елизаровых, Владимир Ильич пишет письмо в бюро ЦИК, в котором «выражает протест против» подобной формы обыска и просит ЦИК «расследовать это прямое нарушение закона», добавляя при этом:

«…Считаю долгом официально и письменно подтвердить то, в чем, я уверен, не мог сомневаться ни один член ЦИК, именно: что в случае приказа правительства о моем аресте и утверждения этого приказа ЦИК-ком, я явлюсь в указанное мне ЦИК-ком место для ареста» [6].

Из текста обращения видно, что Ленин на момент его написания был готов «в случае приказа правительства явиться для ареста». Факт того, что Ленин какое-то время склонялся к явке на суд, подтверждается и в воспоминаниях Крупской:

«7-го мы были у Ильича на квартире Аллилуевых вместе с Марией Ильиничной. Это был как раз у Ильича момент колебаний. Он приводил доводы за необходимость явиться на суд. Мария Ильинична горячо возражала ему. “Мы с Григорием решили явиться, пойди скажи об этом Каменеву”,— сказал мне Ильич. Каменев в это время находился на другой квартире поблизости. Я заторопилась. “Давай попрощаемся,— остановил меня Владимир Ильич,— может, не увидимся уж”» [7].

Об этом говорит и ленинская биографическая хроника:

«Ленин днем [7 июля], на квартире С. Я. Аллилуева, советуется с Н. К. Крупской и М. И. Ульяновой по вопросу о явке на суд Временного правительства; высказывает намерение явиться на суд» [8].

Однако, как видно из приведенных свидетельств, письмо в бюро ЦИК написано до того, как на квартире Аллилуева (где и скрывался в эти дни Владимир Ильич) было организовано обсуждение вопроса о явке, участие в котором принимал настаивающий на неправильности явки Сталин. Причем на момент обсуждения Ленин не окончательно, но уже склонялся в пользу неявки на суд. Вот как это описывал Орджоникидзе:

«Вместе со Сталиным спешим к Ильичу [на квартиру Аллилуева]. Там уже Зиновьев, Н. К. Крупская, Ногин и В. Яковлева. Пошли разговоры о том, надо ли Владимиру Ильичу явиться и дать арестовать себя. Ногин довольно робко высказался за то, что надо явиться и перед гласным судом дать бой. Таково было мнение значительной части московских товарищей. Владимир Ильич со свойственной ему ясностью доказал, что никакого гласного суда не будет. Сталин решительно против явки к властям. “Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге”, — говорит он. Ильич, по всему видно, тоже против, но немного смущает его Ногин» [9].

Обсуждение вопроса о явке было прервано появлением Елены Стасовой, а точнее, той информацией, которой она поделилась с товарищами:

«Как раз в это время заходит Е. Стасова и сообщает о вновь пущенном по Таврическому дворцу слухе, что Ленин якобы по документам архива департамента полиции провокатор. Эти слова на Ильича произвели невероятно сильное впечатление. Нервная дрожь перекосила его лицо, и он тоном, не допускающим возражения, заявил, что надо ему сесть в тюрьму» [10].

Но прежде необходимы гарантии безопасности. Для выяснения того, способен ли ЦИК предоставить подобные гарантии, в Таврический Дворец были отправлены тт. Ногин и Орджоникидзе:

«Меня и Ногина посылают в Таврический дворец для переговоров с членом Президиума ВЦИК и Петроградского Совета Анисимовым об условиях содержания Ильича в тюрьме. Мы должны были добиться гарантий от него, что Ильич не будет растерзан озверевшими юнкерами. Надо было добиться, чтобы Ильича посадили в Петропавловку (там гарнизон был наш), или же если он будет посажен в “Кресты”, то добиться абсолютной гарантии, что он не будет убит и будет назначен гласный суд. В случае утвердительного ответа Анисимова [меньшевик, член президиума ВЦИК] под вечер Ильича везут в тюрьму…» [11]

В ходе разговора в ЦИКе выясняется, что никаких абсолютных гарантий безопасности Ленина ЦИК дать не может, что сам Анисимов «не знает, в чьих руках будет завтра он сам». Слыша все это, Орджоникидзе принимает решение вернуться на квартиру Аллилуева для того, чтобы убедить Ленина не являться на суд. На обратном пути тт. Орджоникидзе и Ногин встречают Луначарского, который, в свою очередь, также просит отговорить Ленина от намерения садиться в тюрьму. Вскоре Орджоникидзе и Ногин возвратились на квартиру Аллилуева, где их ожидали Ленин, Сталин и др., и передали им услышанное от Анисимова и Луначарского. Ознакомившись с новой информацией, Ленин принял точку зрения Сталина, решив уйти в подполье.

Как было написано в воспоминаниях Орджоникидзе, Сталин настаивал на неявке, убеждая Ленина в том, что вместо честного суда будет стыдливая расправа. Однако уже в КПССной литературе позиция Сталина целенаправленно замалчивается [12]. Сталин называется лишь в ряду других членов партии, «пришедших к единодушному решению», тогда как на самом деле Сталин еще до того, как был получен ответ из ЦИКа, стоял на позиции неявки Ленина на суд, ибо он был уверен, что явка на суд в тех условиях будет равна смерти Ленина, что «приглашение» на суд есть лишь предлог к расправе над вождем революции. Это умолчание было сделано с одной целью — затушевать принципиальность, последовательность и проницательность позиции Сталина в такой сложный для партии и революции момент. Не стоит также умалять и того факта, что мнение авторитетного товарища, коим, без сомнения, был Сталин, не могло не иметь влияния на окончательное решение Владимира Ильича.

Роль Сталина в этих событиях подчеркивается и Крупской:

«Вечером [7 июля] т. Сталин и другие убедили Ильича на суд не являться и тем спасли его жизнь» [13].

И Ярославским:

«Центральный Комитет, обсудив положение, принял предложение товарища Сталина, что Ленин не должен являться на суд контрреволюционной буржуазии, а должен скрыться» [14].

По итогам обсуждения, состоявшегося 7 июля, Ленин пишет работу «К вопросу об явке на суд большевистских лидеров», в которой последовательно опровергает доводы тех, кто считает возможным честный суд над большевистскими лидерами в условиях июля 1917 года (господства контрреволюции):

«Принципиально вопрос сводится больше всего к оценке того, что принято называть конституционными иллюзиями.

Если считать, что в России есть и возможно правильное правительство, правильный суд, вероятен созыв Учредительного собрания, тогда можно прийти к выводу в пользу явки.

Но такое мнение насквозь ошибочно. Именно последние события, после 4 июля, нагляднейшим образом показали, что созыв Учредительного собрания невероятен (без новой революции), что ни правильного правительства, ни правильного суда в России нет и быть (теперь) не может.

<…>

Действует военная диктатура. О „суде“ тут смешно и говорить. Дело не в „суде“, а в эпизоде гражданской войны. Вот чего напрасно не хотят понять сторонники явки.

<…> Неужели не смешно тут говорить о суде? Неужели не наивно думать, что какой-нибудь суд при таких условиях может что-либо разобрать, установить, расследовать??

Власть в руках военной диктатуры, и без новой революции власть эта может лишь укрепиться на известное время, на время войны прежде всего.

“Я не сделал ничего противозаконного. Суд справедлив. Суд разберет. Суд будет гласный. Народ поймет. Я явлюсь”.

Это — рассуждение наивное до ребячества. <…>

Пусть интернационалисты работают нелегально по мере сил, но пусть не делают глупости добровольной явки!» [15]

Также Ленин совместно с Зиновьевым пишет письмо, которое начинается со слов «Мы переменили свое намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте…», что в очередной раз говорит о том, что Ленин под влиянием партийных обсуждений и известий из Таврического изменил свое мнение.

Стоит также заметить, что Сталин помогает Ленину уйти на нелегальное положение:

«7-8 июля. И. В. Сталин и Г. К. Орджоникидзе вместе с В. И. Лениным решают вопрос о выезде Ленина из Петрограда.

8-11 июля. И. В. Сталин подготавливает отъезд В. И. Ленина из Петрограда.

11 июля. И. В. Сталин и С. Я. Аллилуев провожают В. И. Ленина на Приморский вокзал, откуда он поездом уезжает на ст. Разлив» [16].

Деятельность Сталина по вывозу Ленина отображается и в воспоминаниях Аллилуева:

«Ленин вынужден был скрыться в подполье. Мне вместе с И. В. Сталиным пришлось провожать Владимира Ильича на Приморский вокзал, с которого Ленин уехал в Разлив» [17].

Этот же факт подтверждается и в воспоминаниях другого члена партии, сестрорецкого рабочего Н. А. Емельянова, у которого Ленин жил несколько дней:

«В условленное время я встретил В. И. Ленина и сопровождавших его И. В. Сталина и С. Я. Аллилуева у Большой Невки» [18].

После обсуждения на квартире Аллилуева и ухода Ленина на нелегальное положение, 13-14 июля в Петрограде прошло расширенное совещание ЦК [19], а 16 июля возобновилась работа Петроградской общегородской конференции, прерванная событиями 3-4 июля. На них Сталин продолжил отстаивать неправильность явки на суд в тех конкретно-исторических условиях. Так, выступая на утреннем заседании Петроградской конференции 16 июля с докладом о текущем моменте, он говорил:

«…Ни т. Ленин, ни т. Зиновьев от суда не уклоняются, так как они чисты перед выставленными им обвинениями, но большевистская фракция ЦИК не имеет гарантий, что наши товарищи не будут растерзаны самочинными бандами в виду той бешеной травли, которая против них ведется. Я лично ставил вопрос о явке перед Либером и Анисимовым, и они мне ответили, что никаких гарантий они дать не могут» [20].

Однако среди большевиков и близких к ним межрайонцев было немало тех, кто считал необходимым появление лидеров коммунистов на суде. Дескать, на предъявленные обвинения нельзя не ответить публично; нельзя не оправдать себя и партию перед лицом народа [21]. В большом количестве источников сталинского времени в качестве сторонников явки упомянуты Троцкий, Каменев и Рыков [22] [23] [24] [25]. В послесталинские времена об этом не сильно распространялись. Упоминали о тех членах партии, кто выступил за явку на VI съезде, а про Троцкого и Ко дипломатично «забывали». Представляется, что подобное «недоразумение» необходимо исправить.

Начать стоит с Троцкого. После того как Временное правительство опубликовало декрет об аресте лидеров большевиков, Троцкий пишет письмо, и не кому-нибудь, а самому Временному правительству. В этом письме он требует от буржуазии признания своих (Троцкого) заслуг и фактически напрашивается в тюрьму, аргументируя это революционной фразой, согласно которой «ему нечего скрывать». Во избежание разночтений текст письма Троцкого приводится практически в полном виде:

«Граждане министры!

Мне сообщают, что декрет об аресте, в связи с событиями 3-4 июля, распространяется на т.т. Ленина, Зиновьева, Каменева, но не затрагивает меня.

По этому поводу считаю необходимым довести до Вашего сведения нижеследующее:

1. Я разделяю принципиальную позицию Ленина, Зиновьева и Каменева и развивал ее в журнале “Вперед” и во всех вообще своих публичных выступлениях.

2. Отношение мое к событиям 3-4 июля было однородным с отношением названных товарищей, а именно:

<…>

б) когда демонстрация тем не менее состоялась, я, как и т.т. большевики, многократно выступал перед Таврическим Дворцом, выражая свою полную солидарность с основным лозунгом демонстрантов: “Вся власть Совету”, но в то же время настойчиво призывал демонстрантов немедленно же возвращаться, мирным и организованным путем, в свои войсковые части и свои кварталы;

в) на совещании некоторого числа членов большевистской и междурайонной организации, происходившем глубокой ночью (3-4 июля) в Таврическом Дворце, я поддерживал предложение т. Каменева: принять все меры к тому, чтобы избежать 4 июля повторения манифестации; и только после того, как все агитаторы, прибывшие из районов, сообщили о том, что полки и заводы уже решили выступать, и что до ликвидации правительственного кризиса нет никакой возможности удержать массы, все участники совещания присоединились к решению приложить все усилия к тому, чтобы ввести выступление в рамки мирной манифестации и настаивать на том, чтоб массы выходили без оружия;

г) в течение всего дня 4 июля, проведенного мною в Таврическом Дворце, я, подобно присутствовавшим там т.т. большевикам, неоднократно выступал перед демонстрантами в том же самом смысле и духе, что и накануне.

3. Неучастие мое в “Правде” и невхождение мое в большевистскую организацию объясняются не политическими разногласиями, а условиями нашего партийного прошлого, потерявшими ныне всякое значение.

4. Сообщение газет о том, будто я “отрекся” от своей причастности к большевикам, представляет такое же измышление, как и сообщение о том, будто я просил власти защитить меня от “самосуда толпы”, как и сотни других утверждений той же печати.

5. Из всего изложенного ясно, что у вас не может быть никаких логических оснований в пользу изъятия меня из-под действия декрета, силою которого подлежат аресту т.т. Ленин, Зиновьев и Каменев.

6. Что же касается политической стороны дела, то у вас не может быть оснований сомневаться в том, что я являюсь столь же непримиримым противником общей политики Временного Правительства, как и названные товарищи.

Изъятие в мою пользу только ярче подчеркивает, таким образом, контрреволюционный произвол в отношении Ленина, Зиновьева и Каменева» [26].

На первый взгляд, может показаться, будто бы Троцкий своим письмом хотел вступиться за своих оклеветанных товарищей, которых с ним разделяют «не политические разногласия», а некие «условия партийного прошлого, потерявшие всякое значение». Троцкий пытается представить дело таким образом, будто бы его возмущение «изъятием» вызвано исключительно несправедливостью оного: мол, если бы обвинения правительства были бы справедливыми, то аресту, помимо большевиков, подлежал бы и сам Троцкий; а раз его «изъяли», то все обвинения к лидерам большевиков, игнорирующие равноправных участников июльских дней, предвзяты и имеют целью арест конкретных вождей, в первую очередь Ленина. Какое благородство!.. в глазах малограмотных, но впечатлительных граждан.

На самом деле своим письмом Троцкий фактически побуждает правительство арестовать его, чем оказывает Ленину и большевикам «медвежью услугу», ибо тезисы и последующий арест Троцкого бросали тень на авторитет и репутацию Ленина. Логика проста: раз Троцкому нечего скрывать и он готов быть арестован, то что же мешает Ленину поступить подобным образом? Иными словами, следствием заявлений Троцкого о том, что ему нечего скрывать, становились новые вопросы к Ленину, которому, по обывательской логике (которая господствовала даже в умах многих революционно настроенных граждан), было что скрывать. Таким хитрым способом «благородство» Троцкого превращалось в орудие борьбы с Лениным. «Честность и открытость» Троцкого прямо противопоставлялась «хитрости и скрытности» Ленина; готовность Троцкого предстать перед судом противопоставлялась отсутствию подобной готовности со стороны Ленина. Примечательно, как нелепо это вредительство Троцкого трактуется современными троцкистами [27].

Стоит заметить, что доля правды в словах Троцкого имеется. Правительству, действительно, был необходим предлог не только для того, чтобы закрыть типографии и запретить партию, но и для того, чтобы убить Ленина. Только вот благородность порывов Троцкого ложна, ибо главной целью, которую он преследовал своим письмом, было, как бы сказали современные буржуазные политологи, заработать социально-политический капитал, повысить свою популярность и значимость как революционера.

Но Троцкий решил не ограничиваться одним лишь письмом. Выступая на пленарном заседании ВЦИК, состоявшемся 17 июля, Троцкий продолжил напрашиваться в тюрьму, указывая прямым текстом на то, что место его фактического пребывания и возможного задержания им не скрывается:

«Я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Если революционная диктатура считает, что мы совершали преступление, то она должна расправиться с нами со всей силой революционной власти. Кто-то говорил здесь, что неизвестен мой адрес. Это неправда, он имеется в списках членов ЦК» [28].

И вот, мольбы были услышаны. В ночь с 22 на 23 июля Временное правительство снизошло до Троцкого, арестовав его и посадив в «Кресты». Однако и атмосфера застенка не усмиряет пыл р-р-революционера. Уже после того как Троцкого арестовали, он из тюрьмы пишет письмо министру юстиции, где жалуется на прокурора Петроградской Судебной Палаты, указывая министру на недопустимость подобного «самоуправства» для «республиканской юстиции»:

«Гражданин Министр.

…Считаю необходимым обратить ваше… внимание на ту неслыханную работу, которую сейчас развивает г. прокурор Петроградской Судебной Палаты.

<…>

Дело Дрейфуса, дело Бейлиса — ничто в сравнении с тем сознательным покушением на моральное убийство ряда политических деятелей, которое теперь совершается под знаком республиканской юстиции. Необходимо авторитетное вмешательство, гражданин министр! Необходима немедленная проверка работы г-на прокурора!» [29]

Чем не конституционные иллюзии, раскритикованные Лениным? Конечно, можно представить дело таким образом, будто Троцкий, не имея заблуждений относительно добросовестности министра юстиции, решил своим письмом раскрыть глаза доверчивых граждан на контрреволюционную сущность правительства. И подобная аргументация работала бы… при условии, если бы сам Троцкий не поддался на провокацию, слезно упрашивая правительство дать ему возможность отстоять свое честное имя на честном республиканском суде. Так, в автобиографической книге «Моя жизнь» Троцкий, повествуя об июльских днях, писал:

«Господа министры сделали из этого письма [Временному правительству] надлежащий вывод: они меня арестовали как немецкого агента» [30].

Возможно, Троцкий сарказмирует, говоря о «надлежащих выводах», сделанных правительством, однако логика политического процесса железна: письмо Троцкого — фактическое покушение на жизнь и авторитет Ленина, покушение, которое усилиями Сталина, Крупской, Орджоникидзе и других провалилось. Таковы факты.

Конечно, Ленину нечего было скрывать, но вопрос в те дни стоял не о том, есть ли у кого-либо из коммунистов что скрывать, а о том, насколько осмысленно и безопасно для революции (успех которой напрямую зависит от наличия в коммунистической партии вождей-марксистов, подобных Владимиру Ильичу) появление Ленина на суде. Троцкий же со свойственным ему верхоглядством и напыщенностью решил воспользоваться ситуацией для собственной выгоды, чем очень сильно подставил и Ленина, и большевиков. Если бы Троцкий был коммунистом, он бы использовал «изъятие» на благо партии и революции, как это сделал, например, Сталин, принимавший в июльских событиях участие и при этом «умудрившийся» не попасть в тюрьму, а продолжить работу по укреплению партии. Но Троцкого не интересовало дело, ему были важны популярность, обсуждаемость и статус политического заключенного, страждущего за свои убеждения. Так и было: пока Ленин и Сталин делали революцию, Троцкий в нее играл.

Что же касается Каменева, то он, так же как и Троцкий, самовольно сдался властям, о чем, например, говорит текст его заявления во ВЦИК, написанный им уже после того, как он был арестован:

«Сегодня исполняется ровно неделя, как я заключен в тюрьму. Я отдал себя в распоряжение судебной власти, ибо доверился авторитету Совета Раб. и Солдат. Депутатов, его резолюции о “судебных гарантиях” и заявлению членов президиума Центрального Исп. Комитета Анисимова и Никольского, что мне немедленно предъявлено будет точно формулированное обвинение судебными властями, и я получу возможность представить все объяснения; между тем за всю неделю я не видел ни одного представителя судебной власти, мне не представлено ими никакого обвинения, и я до сих пор не допрошен.

А в то же время самим фактом заключения я лишен возможности публично бороться с гнусной клеветой о моей причастности к деньгам или вообще к планам германского правительства и привлечь к ответственности лжецов, выдвигающих это обвинение в целях политической борьбы без тени каких-либо фактов в руках. Вместо разбора дела, ради которого я пошел в тюрьму, получилась ловушка, в которую я брошен безоружный перед лицом политических врагов и на радость и издевательство всех врагов социализма» [31].

Текст письма Каменева говорит, во-первых, о наличии у него раскритикованных Лениным конституционных иллюзий, а следовательно, и о том, что Каменев, как это утверждалось в книгах сталинского времени, действительно был сторонником явки Ленина на суд, и, во-вторых, о правильности тезиса Сталина о суде как «ловушке» для Ленина: из высказываний Каменева ясно видно, что никто не собирался проводить никакой честный суд с возможностью публичного опровержения клеветы. Каменеву просто повезло, что он не Ленин, что он своим существованием не угрожал буржуазии так, как Владимир Ильич.

К сожалению, найти конкретную информацию о Рыкове не удалось, однако даже представленных выше материалов о Троцком и Каменеве вполне достаточно для того, чтобы убедиться в истинности предъявленных в литературе сталинского времени обвинений. Очевидно, что неупоминание роли Троцкого, Каменева и Рыкова (в контексте явки Ленина) в литературе послесталинской эпохи имеет перед собой цель опорочить Иосифа Виссарионовича, вычеркнуть из ленинской и сталинской биографий очередное доказательство верности Сталина и других большевиков Владимиру Ильичу и предательства его (Ленина) со стороны Троцкого и других оппортунистов. Именно поэтому Сталин в «Кратком курсе» упомянул этот инцидент. И именно поэтому его перестали упоминать после 1956 года [32].

Однако если в книгах, изданных после 1956 года, позиция Троцкого, Каменева и Рыкова относительно явки на суд стыдливо замалчивалась, то позиция Сталина, озвученная им на VI съезде партии (июль-август 1917 года), была напрямую искажена. Так, в шеститомной «Истории КПСС» было написано:

«В заключительном слове на съезде по докладу о политической деятельности ЦК Сталин обосновывал неявку Ленина на суд в соответствии с решением расширенного совещания ЦК, в котором говорилось об отсутствии гарантий безопасности, и ставил вопрос о явке в зависимость от этих гарантий. Подчеркивая, что в данный момент нет таких гарантий, он внес предложение обсудить этот вопрос при рассмотрении текущего момента, приняв определенное решение об уклонении Ленина от явки к властям. Свое предложение Сталин мотивировал тем, что “в данный момент все еще не ясно, в чьих руках власть”, что пока “положение еще не выяснилось, пока еще идет глухая борьба между властью официальной и властью фактической, нет для товарищей никакого смысла являться к властям”. Эта оценка политического положения не учитывала того факта, что после июльских событий власть оказалась уже в руках контрреволюционной буржуазии» [33].

Похожую риторику можно обнаружить и в примечаниях к 5-му (послесталинскому) изданию собрания сочинений Ленина:

«Такая постановка вопроса исходила из неправильной оценки состояния политической власти в стране и допущения возможности “честного” буржуазного суда» [34].

А вот что написано в биографии Орджоникидзе от 1962 года:

«Нечеткую, ошибочную позицию в этом вопросе занимал Сталин. Выступая против явки В. И. Ленина на суд в данный момент, он в то же время считал возможной эту явку при условии создания такой власти, которая “сможет гарантировать наших товарищей от насилия”, “будет иметь хоть некоторую честь”… Однако [стоит заметить, что союз “однако” использован для того, чтобы подчеркнуть отличие позиции Сталина от позиций остальных сторонников неявки, чтобы тайком отождествить позицию Сталина с позицией сторонников явки, страдающих “конституционными иллюзиями”. — Прим. авт.] подавляющее большинство делегатов дало решительный отпор сторонникам явки В. И. Ленина на суд Временного правительства. Дзержинский, Шлихтер и другие делегаты съезда полностью одобрили действия Ленина, уклонившегося от ареста, и категорически заявили: не дадим Ленина на расправу палачам, не выдадим Ильича!» [35]

Как видно, советские оппортунисты открыто обвинили Сталина в неправильной оценке политического положения. Но насколько справедливы их обвинения? Для того чтобы правильно ответить на этот вопрос, стоит более подробно проанализировать выступления и высказывания участников обсуждения на съезде.

Начать стоит с выступления самого Сталина:

«В данный момент все еще неясно, в чьих руках власть. Нет гарантии, что, если они [Ленин и Зиновьев] явятся, они не будут подвергнуты грубому насилию. Другое дело, если суд будет демократически организован и будет дана гарантия, что не будет допущено насилие. На вопрос об этом нам отвечали в ЦИК: “Мы не знаем, что может случиться”. Следовательно, пока положение еще не выяснилось, пока еще идет глухая борьба между властью официальной и властью фактической, нет для товарищей никакого смысла являться в “суд”. Если же во главе будет стоять власть, которая сможет гарантировать наших товарищей от насилий, они явятся» [36].

Как видно из приведенного фрагмента, Сталин на момент проведения VI съезда партии выступал против явки Ленина на суд, допуская при этом возможность проведения честного суда при власти, способной гарантировать большевикам безопасность. Это положение не противоречит, а, наоборот, соответствует утверждениям Ленина, сформулированным в его работе «К вопросу об явке на суд большевистских лидеров»:

«Если считать, что в России есть и возможно правильное правительство, правильный суд, вероятен созыв Учредительного собрания, тогда можно прийти к выводу в пользу явки.

Но такое мнение насквозь ошибочно. Именно последние события, после 4 июля, нагляднейшим образом показали, что созыв Учредительного собрания невероятен (без новой революции), что ни правильного правительства, ни правильного суда в [нынешней] России нет и быть (теперь) не может» [37].

Иными словами, Ленин был готов явиться на суд и доказать свою невиновность, но только при условии абсолютных гарантий безопасности, которые должны были быть предоставлены ЦИКом. А так как июльские события уничтожили двоевластие в пользу контрреволюции (что нашло себе подтверждение в словах Анисимова, «не знающего, в чьих руках будет завтра он сам»), то ни о каком суде до принципиального изменения политической ситуации не могло быть и речи. Об этом же говорит содержание письма Ленина, написанного 15 июля:

«Ни о какой легальной почве, ни даже о таких конституционных гарантиях, которые существуют в буржуазных упорядоченных странах, в России сейчас не может быть и речи.

<…>

Учредительное собрание, если оно соберется и будет созвано не буржуазией, — одно только будет правомочно сказать свое слово по поводу приказа Временного правительства о нашем аресте» [38].

Так думал Ленин. Так думал и Сталин, считая ошибочной явку на суд в условиях временной победы контрреволюции. Они оба, скорее всего, понимали, что при условии успешной коммунистической революции вопрос о суде отпал бы сам собой, однако в тот конкретно-исторический момент они не могли отказаться от самой идеи суда, ибо в условиях усиления реакционной антибольшевистской пропаганды необходимо было отвечать готовностью публично опровергнуть клевету, попутно имея возможность выдвинуть собственные обвинения в сторону контрреволюции. Именно поэтому Сталин посчитал необходимым отметить возможность явки при наличии гарантий.

Кроме того, приписывать Сталину неверную оценку политического положения нелепо еще и потому, что он, во-первых, фактически руководил съездом (совместно со Свердловым) и, во-вторых, читал на съезде важнейшие доклады («Отчетный доклад ЦК» и «Доклад о политическом положении»), содержание которых, очевидно, было согласовано с Лениным [39]. Так, Сталин в своем заключительном слове к докладу о политическом положении утверждал:

«Теперь о двоевластии никто уже не говорит. Если ранее Советы представляли реальную силу, то теперь это лишь органы сплочения масс, не имеющие никакой власти. Именно поэтому невозможно “просто” передать им власть. Тов. Ленин в своей брошюре [“К лозунгам”] идет дальше, определенно указывая, что двоевластия нет, так как вся власть перешла в руки капитала…» [40]

Эти его слова напрямую противоречат тому, что о позиции Сталина сказано в КПССной литературе:

«[Сталинская] оценка политического положения не учитывала того факта, что после июльских событий власть оказалась уже в руках контрреволюционной буржуазии» [41].

Иными словами, согласно версии послесталинских фальсификаторов, сначала Сталин на квартире Аллилуева настаивал на том, что в суд являться не стоит [42], с тем же заявлением выступил на Петроградской конференции, а затем внезапно на VI съезде выступил за явку на суд при определенных условиях, допустив, по словам оппортунистической профессуры, ошибку, чтобы чуть позже на том же съезде опровергнуть самого себя, заявив о власти в руках контрреволюции. Подобная путаница говорит о том, что в попытке опорочить имя Сталина КПССные фальсификаторы не удосужились сконструировать более или менее убедительную версию, подкрепив ее чем-то помимо одной-единственной, вырванной из исторического и политического контекста фразы Сталина. Судя по всему, расчет был сделан на то, что читатели поверят на слово клеветническим формулировкам о «неправильно оценившем ситуацию» Сталине, что подобная маленькая ложь отложится у читателя в голове, станет очередным небольшим пазлом в будущую картину Сталина как противника Ленина и антимарксиста. Таким образом, позиция Сталина, предполагающая допустимость суда при соответствующем правительстве, не противоречит, а, наоборот, дублирует, повторяет позицию Ленина. Нелепость КПССных обвинений в сторону Сталина становится еще более явной после сопоставления речи Сталина с речами других участников обсуждения. Так, Орджоникидзе, выступающий после Иосифа Виссарионовича, говорил:

«…Являться ли тт. Ленину и Зиновьеву на суд, — покажет будущее… <…> …Мы должны приложить все усилия к тому, чтобы сохранить в безопасности наших товарищей до тех пор, когда будут даны гарантии справедливого суда» [43].

Очевидно, что никакого противоречия между содержаниями речей Сталина и Орджоникидзе нет. Однако КПССные авторы попытались искусственно разъединить Сталина и Серго: дело представляется таким образом, будто бы речь Орджоникидзе была отдельным, самостоятельным выступлением, не содержащим ошибок, подобных сталинским. Вот как была преподнесена позиция Орджоникидзе после 1956-го:

«С докладом о явке В. И. Ленина на суд на съезде выступил Г. К. Орджоникидзе. Он подчеркнул, что нельзя ни в коем случае выдавать Ленина следственным властям» [44].

И никаких обвинений в ошибочной оценке политического положения.

В действительности же Серго фактически был СОДОКЛАДЧИКОМ Сталина по вопросу о явке [45]. И, следовательно, выступление Орджоникидзе есть логическое продолжение выступления Сталина. Очевидно, что советскими фальсификаторами была предпринята попытка искусственно противопоставить позицию Орджоникидзе позиции Сталина: дескать, Сталин за явку при определенных условиях, а Орджоникидзе против при любых. Делается это только для того, чтобы отделить Сталина от Орджоникидзе [46]. Но не одним Серго едины, ибо после него выступал Дзержинский:

«Товарищ, который говорил передо мною [то есть Орджоникидзе], выявил и мою точку зрения. Мы должны ясно и определенно сказать, что хорошо сделали те товарищи, которые посоветовали тт. Ленину и Зиновьеву не арестовываться» [47].

Из сказанного Дзержинским следует, что его позиция полностью совпадает с позицией Орджоникидзе. А раз позиции Орджоникидзе и Сталина тождественны (как было выяснено выше), то, следовательно, Феликс Эдмундович был согласен также и с выступлением Иосифа Виссарионовича. Заглянув же в КПССный учебник, можно обнаружить там формулировку, свидетельствующую о том, что у Дзержинского никаких ошибок, подобных сталинским, КПССные авторы не нашли:

«Ф. Э. Дзержинский заявил [на съезде], что партия большевиков не доверяет ни Временному правительству, ни буржуазии и полностью одобряет занятую Лениным позицию» [48].

И опять же никаких обвинений в неправильной оценке политического положения. И кроме того, ни Орджоникидзе, ни Дзержинский не выступили против резолюции, предложенной Сталиным, что также подтверждает единство их позиций. К тому же, если позиция Дзержинского полностью совпадает с позицией Сталина, можно смело утверждать, что Сталин, как и Дзержинский, тоже «не доверяет ни Временному правительству, ни буржуазии и полностью одобряет занятую Лениным позицию». Но тогда советским оппортунистам пришлось бы признать выдвинутое ими же самими обвинение (против Сталина) надуманным и ложным. Вообще же вся абсурдность предъявленных Сталину обвинений становится очевидна после минимального изучения партийных материалов, однако, как уже писалось выше, ставка советскими фальсификаторами была сделана на то, что люди, изучающие историю партии, не полезут читать документы и протоколы, а ограничатся официальной трактовкой событий. Впрочем, так и произошло.

Действительно оппозиционных взглядов на съезде придерживались Володарский, Мануильский и Лашевич, которые критиковали позицию Ленина и Сталина по явке. Вот что говорил Володарский:

«Политическая партия не может ставить вопроса так, как ставят его Ленин и Зиновьев в своем письме: они требуют, чтобы их судило Учредительное собрание.

<…>

Те, которые говорят о деле Бейлиса [например, сам Ленин], забывают, что дело Бейлиса было обвинением царского режима. И дело Ленина превратится в суд над Алексинским, Церетели и др. У нас все гарантии того, что наша партия выйдет победительницей из этого процесса» [49].

То есть Володарский прямо говорит об ошибочности ленинской позиции по явке, попутно подтверждая тождество позиций Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича. С Володарским солидаризировались Мануильский и Лашевич, причем последний в своем выступлении также подчеркнул, что их группа выступает ПРОТИВ Ленина и ЗА явку:

«Сам Ленин говорит, что он не отдается в руки власти, потому что нет гарантий безопасности, и что, если Учредительное собрание будет созвано не буржуазией, он явится на суд» [50].

Лашевич, на первый взгляд, неявно, но говорит о том, что позиция Сталина — это позиция Ленина, ибо последний готов явиться на честный суд, организованный не буржуазией. Тем самым Лашевич, сам того не подозревая, разоблачает ложь советских фальсификаторов, сочиненную десятилетия спустя. Да и в целом вся группа Володарского выступает фактически против позиции не только Ленина, но и Сталина, призывая первого «не отсиживаться», а дать бой обвинителям.

По итогам съезда была принята резолюция, предложенная Бухариным [51].

Итак. Более подробный и тщательный анализ фактов свидетельствует о том, что обсуждение по вопросу о явке и неявке Ленина стало одним из примеров борьбы Сталина не только за взгляды, но и за жизнь своего учителя. От начала и до конца Сталин последовательно стоял на позиции неявки Ленина на суд, противостоя сторонникам явки. КПССные авторы предприняли попытку фальсифицировать позицию Сталина для того, чтобы затушевать его роль в деле спасения жизни Владимира Ильича. Казалось бы, мелочь, одно лживое предложение, но сколько таких предложений было разбросано по антисталинским книгам, сколько подобных предложений позаимствовано откровенными антикоммунистами, фашистами и националистами, либеральными и религиозными фанатиками, возводящими стройные здания своей антикоммунистической аргументации на фундаменте отдельных, частных и незначительных, на первый взгляд, фальшивок.

Стоит также отметить, что источники, разоблачающие ошибочную позицию Сталина, представляют из себя весьма распространенные научные пособия, из которых и по сей день часть коммунистов черпает знания об истории партии. Многие начинающие марксисты не всегда изучают историю партии по «Краткому курсу», рассчитывая найти в более поздней литературе большее количество информации: во-первых, «Краткий курс» заканчивается на 1937 годе, тогда как та же «История КПСС» — на 1959-м, во-вторых, «История КПСС», вышедшая в пяти томах и восьми книгах, объемнее и детализированнее, чем «Краткий курс», вышедший в одной книге. Поэтому иногда начинающие товарищи, сами того не осознавая, отдают предпочтение менее научному, но более подробному пособию, попадая тем самым в ловушку антикоммунистической историографии.

Бронислав
23/10/2024

 

[1] Знаменский О. Н. Июльский кризис 1917 года, 1964, с. 67.

[2] Расстрелы демонстраций начались еще 3 июля.

[3] Великая Октябрьская социалистическая революция. Хроника событий, т. 2. 1959, с. 495.

[4] «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывавших и подстрекавших к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности, как виновных и в измене родине и предательстве революции» (Революция 1917 года. Хроника событий, т. 3).

[5] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 1, 1979, с. 164-165.

[6] Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 49, с. 445.

[7] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 1, с. 463.

[8] Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника, т. 4, с. 282.

[9] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 2, с. 417.

[10] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 2, с. 417-418.

[11] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 2, с. 418.

[12] Например, в книге Степанова «Июльские события» (1967) написано: «В этот же день [7 июля] там [на квартире Аллилуева] состоялось совещание, которое обязало В. И. Ленина ни в коем случае не являться по требованию властей для дачи показаний по клеветническому обвинению, выдвинутому черносотенной прессой против партии и лично Владимира Ильича».

[13] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 1, с. 463.

[14] Ярославский Е. М. Биография В. И. Ленина, 1940, с. 100-101.

[15] Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 32, с. 433-434.

[16] Сталин И. В. Собрание сочинений, т. 3, с. 417.

[17] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 2, с. 8.

[18] Воспоминания о В. И. Ленине в пяти томах, т. 2, с. 412.

[19] Протоколы совещания, к сожалению, не сохранились.

[20] Вторая и третья Петроградские конференции большевиков. Протоколы и материалы, 1927, с. 56.

[21] «Некоторые наши товарищи ставят вопрос о том, что Ленину нельзя скрываться, он должен явиться. “Иначе у партии не будет возможности оправдаться перед широкими массами”. “Вождю партии брошено тяжкое обвинение, он должен предстать перед судом и оправдать себя и партию”. Так рассуждали очень многие видные большевики» (Орджоникидзе Г. К. Ильич в июльские дни).

[22] «На съезде обсуждался вопрос о явке Ленина на суд. Каменев, Рыков, Троцкий и другие еще до съезда считали, что Ленину надо явиться на суд контрреволюционеров» (Сталин И. В. История ВКП(б). Краткий курс).

[23] «Сталин спас для партии, для нашего народа, для всего человечества драгоценную жизнь Ленина, решительно высказавшись против явки Ленина на суд контрреволюционеров, воспротивившись предложению предателей Каменева, Рыкова, Троцкого выдать Ленина на суд контрреволюционного Временного правительства» (Сталин И. В. Краткая биография).

[24] «За явку Ленина на суд контрреволюционного Временного правительства высказались Троцкий, Каменев, Рыков (Ленин В. И. Собрание сочинений, 4-е изд., т. 25, с. 475-476).

[25] «Буржуазия требовала суда над Лениным. Многие изменники поддержали голос буржуазии. Троцкий, Каменев, Рыков, например, высказывались за немедленную явку Ильича на суд» (Орджоникидзе З. Г. Путь большевика).

[26] Революция 1917 года. Хроника событий, т. 3, с. 331.

[27] «Троцкий — с рядом видных большевиков — в момент VI съезда находился в тюрьме, попав туда после начала антибольшевистских преследований за солидарность с большевистской партией, выраженную в том числе специальным письмом в адрес Временного правительства» (Сарабеев В. Троцкий, Сталин, коммунизм, с. 39).

[28] Революция 1917 года. Хроника событий, т. 3, с. 336.

[29] Революция 1917 года. Хроника событий, т. 3, с. 361-362.

[30] Троцкий Л. Д. Моя жизнь, 1991, с. 308.

[31] Революция 1917 года. Хроника событий, т. 3, с. 370.

[32] Во всяком случае, в широко распространенных материалах, в которых повествование шло бы об июльских днях, фамилии Троцкого, Каменева и Рыкова или не упомянуты вообще, или упомянуты, но не в негативном контексте. См. Знаменский О. Н., «Июльский кризис 1917 года» (1964); Степанов З. В., «Июльские события» (1967); «История КПСС в шести томах».

[33] История КПСС в шести томах, т. 3, кн. 1, 1967, с. 178.

[34] Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 34, с. 474-475.

[35] Кириллов В., Свердлов А. Г. К.Орджоникидзе. Биография, 1962, с. 73.

[36] Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы, 1958, с. 27-28.

[37] Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 32, с. 433.

[38] Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 34, с. 9.

[39] «Ленин [в Разливе] очень много работал — читал, писал. К нему часто приезжали товарищи. Два раза был Сталин, несколько раз бывал Орджоникидзе. Навещали Владимира Ильича Дзержинский и Свердлов. Скромный шалаш на берегу Разлива был подлинным штабом революции» (Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине в пяти томах, т. 2, 1979, с. 413).

[40] Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы, 1958, с. 143.

[41] История КПСС в шести томах, т. 3, кн. 1, 1967, с. 178.

[42] Слова Орджоникидзе о позиции Сталина на совещании у Аллилуева присутствуют и в изданиях после 1956 года. Следовательно, фальсификаторы не отрицали того, что Сталин 7 июля настаивал на неявке.

[43] Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы, 1958, с. 31.

[44] Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 34, с. 474.

[45] Орджоникидзе З. Г. Путь большевика, 1938, с. 26.

[46] С этой же целью Хрущевым была распространена информация о том, что Орджоникидзе-де покончил жизнь самоубийством по вине Сталина.

[47] Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы, 1958, с. 31.

[48] История КПСС в шести томах, т. 3, кн. 1, 1967, с. 179.

[49] Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы, 1958, с. 32.

[50] Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы, 1958, с. 33.

https://prorivists.org/98_lenin/