В октябре 1919 г., накануне открытия 2-го Всероссийского съезда коммунистических организаций народов Востока, Центральным Комитетом партии было созвано предварительное совещание под председательством т. Ленина из группы делегатов открывавшегося съезда.
Выслушав мнение этой группы делегатов о предстоящей работе съезда, и в частности по вопросу об автономной республике татар и башкир (оставшихся за пределами границ Малой Башкирии т. Ленин дал руководящие указания и сообщил мнение Центрального Комитета партии, высказав мысль в защиту необходимости практического осуществления этого вопроса в зависимости от желания и единодушия самих выразителей мнения трудящихся их народностей. На открытии съезда выступали тт. Ленин, Сталин и Калинин 2. Их устами Коммунистическая партия и Советская власть выразили готовность оказать всемерную братскую поддержку в выполнении задач, стоявших перед съездом бывших ранее в угнетении народностей. Но среди самих участников съезда, в частности между башкирами и татарами, выявились немаловажные разногласия, которые примерно сводились к следующему: различно было принципиальное отношение к образованию автономной республики вообще, к созданию республики татар вместе с частью башкир, не вошедших в Малую Башкирию, или только республики татар, не решая вопроса о башкирах, в связи с чем и к названию республики: «Татаро-Башкирская» или «Татарская».
Принятое незначительным большинством голосов решение о необходимости проведения в жизнь «Положения от 22-го марта 1918 г.», не касаясь уже существующей автономной Малой Башкирии, практического успеха не имело. Разногласия были перенесены в Центральный Комитет партии, который созвал второе совещание группы делегатов съезда с участием членов ЦК, под председательством т. Ленина. Сущность разногласий была обстоятельно изложена. Ораторы-националы, горячо выступавшие в прениях, в большинстве случаев не укладывались в рамки регламента. Тов. Ленин, бросая отдельные реплики в защиту меньшинства съезда, вел совещание применительно к «особенностям» и «темпераменту» восточных людей. Выполняя формальную сторону своей обязанности председателя, Владимир Ильич напоминал оратору об истечении его времени, показывая на циферблат своих часов: в действительности же, увеличивая время оратора, он давал возможность каждому высказываться до исчерпывающей полноты и ясности в защиту своей позиции. В результате обмена мнениями ЦК принял предложение товарища Сталина: отменить положение от 22-го марта 1918 года.
Закрывая совещание, Владимир Ильич поблагодарил его участников за всестороннее освещение всех спорных вопросов и сказал, что Центральный Комитет партии поставит эти вопросы у себя на обсуждении и выявит к ним свое отношение. Когда Владимир Ильич, прощаясь с нами, уходил из залы заседания, у меня осталось такое впечатление, как будто бы он своим взглядом сказал нам: «Ну, товарищи, изрядно поспорили, вопрос выяснили, давайте же приступим теперь к практической работе».
Следующая более близкая встреча с Владимиром Ильичем состоялась 22-го марта 1920 г. В этот день утром т. Бричкина (секретарь Совнаркома) позвонила мне по телефону, что т. Ленин примет нашу делегацию сегодня ровно в 10 часов 30 минут вечера. Делегация наша состояла из 3-х человек: 1) член президиума Центрального бюро коммунистической организации народов Востока при ЦК РКП (б) и редактор его центрального органа — газеты «Эще» т. Бурган Мансуров, который впоследствии был избран первым председателем Татцика; 2) тов. председателя Центрального бюро коммунистической организации народов Востока М. Султан-Галиев, который впоследствии повернул направление своей деятельности против Коммунистической партии и вопреки интересам Октябрьской революции, и 3) автор этих воспоминаний С. Саид-Галиев, бывший тогда председателем Центрального бюро коммунистической организации народов Востока.
Предварительно распределив между собою темы вопроса, около 10 часов вечера мы двинулись в путь.
Точно в условленное время мы открыли дверь рабочего кабинета Владимира Ильича; он стоял посредине комнаты, несколько ближе к двери. Приветливо встретив нас, Ильич пожал всем руки и предложил сесть. Сам он сел к нам близко, замыкая собой наш маленький круг. Беседа завязалась легко и просто, совсем иначе, как я это себе представлял еще несколько минут тому назад.
После обмена несколькими словами выражение лица Ильича стало глубоко сосредоточенным, как бы давая этим знать, что он «весь готов» выслушать нас. В соответствии с предварительным распределением каждый из нас изложил в сжатой форме свою тему: т. Б. Мансуров говорил о состоянии печатного дела в Казани и о национальной литературе татар; М. Султан-Галиев — о границах будущей Татреспублики; я кратко изложил политическую историю вопроса. Владимир Ильич своими ясными, наводящими вопросами каждому из нас облегчал выполнение задач. Временами самый простой вопрос Ильича ставил нас в тупик, разоблачая всю глубину нашего заблуждения. Сам же он в это время смотрел на нас с улыбкой в столь известных своих прищуренных глазах. Касаясь вопроса о башкирах, которые остались за пределами Малой Башкирии и, по нашему мнению, должны были войти в Татреспублику, мы храбро старались «убедить» Ильича в том, что между татарами и башкирами в сущности разницы почти нет. На это Ильич примерно в таком смысле ставил нам ряд вопросов:
— А есть разница в языках или наречии татар и башкир?
— Есть, но совсем незначительная, и то только среди крестьян,— следовал наш ответ.
Затем мы указывали на то, что вражда татар ограничивается лишь узким кругом шовинистически настроенной башкирской интеллигенции.
Тогда Ильич задал нам примерно такой вопрос:
— Ну, а кто же так недавно выгонял с побоями из башкирских деревень татарских учителей и даже мулл, как колонизаторский элемент, башкирская интеллигенция или сами крестьяне?
— Конечно,— отвечали мы,— делали это крестьяне, но это было результатом агитации башкирской интеллигенции.
— А кто сформировал полки и бригады из башкирских крестьян и сумел их повести в бой против кого угодно?
— Тоже башкирская интеллигенция,— тихо промолвили мы упавшим голосом.
На несколько секунд беседа прервалась. Мы молчали, ибо дальше некуда было ехать. Ильич нас поставил, что называется, прямо лицом в угол. Этими тремя простыми вопросами Ильич дал нам великолепный урок в том, как одна из только что освободившихся национальностей, сравнительно более сильная, не должна брать на себя роль благодетеля по отношению к менее сильной народности, а тем более действовать вопреки ее желаниям.
В дальнейшем беседа была сосредоточена лишь на вопросе о татарах и Татарской республике, подразумевая ее осуществление без тех башкир, о судьбе которых мы так усиленно «заботились». Ильич задавал целый ряд вопросов, касающихся жизни и быта татар: — Каково положение татарских крестьян и какие у них взаимоотношения с русскими крестьянами, как велико число рабочих татар, занятых в городской промышленности, какие взгляды господствуют среди татарской интеллигенции, в какой мере сможет Татреспублика оказать культурно-просветительное влияние на татар, оставшихся по своей распыленности вне границ Татреспуб-лики, и т. д.
Мы отвечали на них попеременно и дополняя друг друга. В конечном итоге мы высказали Ильичу все, что хотели ему изложить, идя на эту беседу, и в свою очередь получили простые и ясные ответы на интересовавшие нас сложные вопросы. Беседа длилась примерно 40—45 минут, мы уже отняли у Ильича на 10—15 минут больше предоставленного нам времени. Ильич распростился с нами так же, как и встретил, приветливо и просто.
В процессе хода подготовительных работ по образованию Тат-республики мы еще раз встретились с Ильичем на заседании Центрального Комитета партии в мае 1920 г. На повестке дня заседания Центрального Комитета стоял вопрос о Татреспублике. К этому времени все местные организации (Казань, Уфа, Мензелинск и др.) уже выявили к этому вопросу свое отношение. Работа комиссии т. Сталина была закончена; Центральный Комитет партии поставил у себя этот вопрос для окончательного его решения в практической области. Для участия при обсуждении вопроса были вызваны несколько членов комиссии т. Сталина, среди коих были М. Султан-Галиев и я. Тов. Сталин сделал доклад об итогах работы комиссии по образованию Татреспублики, т. Крестинский — по организационному вопросу. Председательствуя на этом заседании, т. Ленин держал в руках часы (или хронометр), которые больше или, вернее, исключительно относились к членам ЦК, чем к нам — националам, ибо наше выступление почти занимало столько же времени, сколько понадобилось для докладов тт. Сталина и Крестинского. Чтобы этот момент для читателя стал понятным, необходимо сделать некоторое отступление.
Еще в начале 1918 г. на 2-м Всероссийском съезде воинов-мусульман даже беспартийные делегаты из башкир голосовали вместе с левой фракцией съезда (коммунистами и левыми эсерами) не столько потому, что они разделяли наши убеждения, сколько по той причине, что проектируемые большинством съезда «Идель Уральские Штаты» безоговорочно объединяли татар с башкирами, несмотря на решительный протест самих башкир. Вместе с тем в революционных организациях татар и башкир идея образования единой Татаро-Башкирской Советской республики была все-таки господствующей.
Центральный Комитет партии, считаясь с мнением большинства, издал известное «Положение о Татаро-Башкирской республике», но, учитывая, однако, голос меньшинства, Центральный Комитет проявил в этом вопросе чрезвычайную осторожность. Решение вопроса о том, будет ли в этой республике единый административно-политический и экономический центр или татары и башкиры, оставаясь в той или иной мере самостоятельными, будут существовать на договорных началах,— представлялось на усмотрение учредительного съезда Советов Татаро-Башкирской республики. Учредительный съезд Советов мог свободно вынести решение, чтобы эти две народности строили свое национальное самоопределение вполне самостоятельно и абсолютно независимо друг от друга. Это принципиальное и исключительное право самих бывших в угнетении народностей полностью и целиком вытекало из национальной политики нашей партии и декларации III Всероссийского съезда Советов. В «Положение от 22-го марта 1918 г.» был включен пункт, который гласил (пункт 3): «Политическое и экономическое взаимоотношение западной части республики (район наиболее компактного населения татар.— С. С.) и Башкурдистана определяется учредительным съездом Советов Татаро-Башкирской республики».
На II Всероссийском съезде коммунистических организаций народов Востока вопрос осложнялся двумя крайностями: с одной стороны, полное отрицание необходимости образования республики, хотя и незначительной группой съезда во главе с тов. Шамигу-ловым 1 (позиция этой группы в сущности лила воду на мельницу Заки Валидова 2); с другой стороны, татаро-башкиристы, «соглашаясь» с существованием Малой Башкирии, решительно настаивали на «двуедином» названии республики, образуемой по соседству с Малой Башкирией. Против этого категорически возражали башкиры, видя в перспективе такового «соседства» «неизбежность» слияния Малой Башкирии с соседней Татаро-Башкирской республикой. Вследствие этого башкирские деятели еще более способствовали разжиганию национальной вражды между башкирами и татарами. Третья группа съезда, голосуя за необходимость образования республики, название ее ставило в зависимость от объема и действительного желания башкирской части населения республики. Наконец, на съезде была еще четвертая группа — «татаристы», которая высказывалась за республику, «только из татар», даже в том случае, если бы имелось налицо твердое заявление со стороны башкир о их желании быть вместе с татарами.
Читатель теперь, возвращаясь к оставленному нами заседанию Центрального Комитета партии, ясно поймет, почему часы (или хронометр) Ильича, которые он так часто показывал на заседании членам ЦК, в то же время так мало касались нас, ораторов-националистов. Как бы человек ни заблуждался, как бы его речь ни резала чуткий слух Ильича, он всегда терпеливо выслушивал до конца, беря на себя ответственность за «нарушение» регламента.
Имея к этому времени резолюции от организаций Белебеевского и Бирского уездов о том, что они выражают свое желание присоединиться к Татреспублике, М. Султан-Галиев и я выступали, хотя по разным мотивам и с разных точек зрения, в защиту включения их теперь же в состав Татреспублики, тогда как примечание к 1-му пункту проекта декрета о Татреспублике оставляло этот вопрос открытым впредь «до волеизъявления» трудящихся этих уездов.
Вопрос был поставлен на голосование, и Центральный Комитет принял предложенный тов. Сталиным проект декрета о Татреспублике, который был утвержден ВЦИК 27 мая 1920 года.
Владимир Ильич нам говорил, а жизнь подтвердила, что Центральный Комитет партии оказался более чутким к национальным особенностям, чем мы сами, националы, ибо те же самые Бирский и Белебеевский уезды, в то время приславшие нам свои «признания», впоследствии также «выразили свое полное желание войти в состав Башкирской республики».
Правильная позиция заключалась в том, чтобы широкие массы башкирских крестьян, которые в свое время шли за Валидовым в бой, поняли бы сами, в какую пропасть неуклонно вела башкирских крестьян антисоветская политика отъявленного шовиниста Заки Валидова, который, кстати сказать, ныне обретается в контрреволюционной эмиграции.
Впоследствии башкирские крестьяне действительно поняли опасную политику Валидова и отвернулись от него. Тогдашние соратники Заки Валидова — башкирская интеллигенция впоследствии «разошлась» с ним, и большая часть из них теперь находится в рядах нашей партии и ведет активную работу. «Малая» Башкирия превратилась в «Большую» и развивает свой национальный быт и свою культуру на основе подлинных советских принципов, применительно к своим национально-бытовым особенностям.
После объявления Татреспублики мне приходилось иметь еще несколько встреч с Ильичем, сопровождавшихся беседой с ним. Во всех этих беседах Ильич проявлял свое внимание и заботливость к интересам и нуждам Татреспублики. Одна из таких встреч была в апреле 1921 года, когда в Татреспублике появились грозные признаки голода. Приехав в Москву, я немедленно направился в Кремль и узнал, что Ильич находится на заседании Совнаркома. Войдя в залу заседания, я сел в сторонке и написал Ильичу записку с просьбой получить возможность побеседовать с ним о тяжелом положении Татреспублики в деле проведения посевной кампании. Получив мою записку, Ильич обвел взглядом залу заседания и, кивнув мне головой в знак приветствия, на этой же записке написал ответ, что сможет принять завтра, в среду, условно в 6 или в 6. 30 вечера, предварительно созвонившись по телефону с тт. Фотиевой или Гляссер Как мне помнится, Ильич меня принял днем, по-видимому, условно назначенный вечер у Владимира Ильича оказался занят. Ильич внимательно выслушал суть дела и задал ряд вопросов, касающихся других отраслей жизни Татреспублики. Целью моего посещения Ильича была просьба к нему — оказать содействие на получение разрешения обратить некоторую часть продовольственных запасов Наркомпрода как семенной материал на обсеменение ярового клина Татреспублики. Попутно с этим был поставлен мною и другой вопрос о переводе продовольственного снабжения Красной Армии с обязанности Татнаркомпрода на Волгопрод. После достаточного выяснения вопроса Ильич дал свое обещание помочь, если это хоть в какой-нибудь мере представится возможным. Я очень торопил Ильича и просил его поставить этот вопрос как можно скорее. Тогда Ильич написал записку т. Аванесову (который в это время вместо Ильича председательствовал на заседании СТО рядом в соседней комнате), чтобы он поставил этот вопрос, хотя бы «для направления».
Наконец, при моей последней встрече с Ильичем, летом 1922 года, по вопросам, касающимся Крымской республики, он не забывал спросить, как протекает работа в Татреспублике, получаю ли я из Казани газеты, нахожусь ли в курсе дела жизни Татарии и т. д.
Пролетарская революция. 1925. № 9. С. ПО—117