Ленин в Горках

В 1919 году, весной, тов. Ленина снова стали уговаривать, чтобы он время от времени ездил в Горки на отдых. Первое время он упирался и его туда с трудом удавалось вытаскивать. Впоследствии же он так привык к Горкам, что когда была возможность поехать куда-либо в другое место, то он если и соглашался, то с большой неохотой.

Лето 1919 года, как известно, было не менее напряженно и тревожно, чем в 1918 году. Эсеры, анархисты и другие белобандиты не отказались от убийства вождей рабочего класса, в особенности нападения из-за угла на тов. Ленина можно было ожидать ежеминутно. Горки для такого гнусного нападения были весьма и весьма удобны: достаточно было одному-двум человекам где-либо под кустом подкараулить тов. Ленина, который часто один, украдкой от охраны, уходил гулять по парку и лесу.

Пребывание тов. Ленина в Горках давно уже перестало быть тайной, об этом знала вся крестьянская округа на десятки верст. Бывало, едешь в поезде Павелецкой железной дороги и всегда наблюдаешь картинки, как крестьяне, рабочие, красноармейцы, показывая друг другу на Горки, говорят:

—     Вот там живет товарищ Ленин.

В вагоне сгрудилась толпа молочниц, железнодорожных служащих, дачная и всякая другая публика. Среди этой группы стоит какой-то рабочий (в виде шофера или слесаря) и воодушевленно рассказывает:

—     Я только сейчас был у Ленина, вот он там живет,— указывает пальцем на Горки.— Шел к нему, думал, что не увижу, думал, что и вблизь не подпустят, а прошел совершенно свободно, прямо к самому дому, где живет Ленин. Никакой охраны, только вдали видел одного красноармейца. Ленин вышел ко мне, поздоровался, сел со мной, выслушал внимательно, а затем обо всем начал расспрашивать.

—     Правда? Неужели? Не врешь ли? — вопрошали слушатели.

—   Да чего там врешь, вот, как с вами, с ним разговаривал. И рабочий, увлекаясь, начал описывать все детали разговора

с Лениным и свои впечатления. И так до самой Москвы (час езды). Такие сценки в вагонах встречались очень часто.

Этот рабочий преувеличил то, что никакой охраны не было. Там была постоянная охрана, и было бы преступлением с ее стороны пропускать всех желающих к товарищу Ленину, так как к нему мог бы прийти любой контрреволюционер. Все же случаи такие были, когда многие, несмотря на охрану, пробирались к тов. Ленину. Поэтому вполне естественно, у всех нас было (в особенности всегда об этом болела Мария Ильинична) небезосновательное опасение за целость Владимира Ильича. Возникла мысль о том, чтобы найти другой дом отдыха для Владимира Ильича или же иметь несколько таких мест отдыха и в интересах конспирации всегда ездить в разные места.

Конечно, таких мест, пригодных во всех отношениях, и в особенности в отношении охраны, найти было не так-то легко, а главное, Владимир Ильич на всякую перемену места отдыха не соглашался и если когда и ехал в другое место, то с большой неохотой,— он всегда предпочитал Горки.

Но были и такие моменты, когда во что бы то ни стало поездки в Горки нужно избежать, а ехать отдохнуть вследствие сильного переутомления Владимира Ильича необходимо.

Осенью 1919 года гражданская война в самом разгаре, контрреволюция напрягает все свои силы для борьбы с Советской властью* Рабочие и крестьяне организуют отпор контрреволюции. На фабриках, заводах и в деревнях встают все новые и новые вопросы, требующие разрешения. Для обсуждения этих вопросов Московский комитет РКП созвал 25 сентября в своем помещении в Леонть-евском переулке широкое совещание партийных работников. Это совещание созывалось публично, через газеты. Соответствующих мер охраны принято не было, благодаря чему анархисты беспрепятственно подкрались к окнам переполненного партийными работниками зала и бросили две бомбы. Раздался громадной силы взрыв, разрушивший здание. Несколько человек было убито и большое количество ранено.

В Москве напряженность невероятная: контрреволюционные банды продолжают устраивать заговоры. ВЧК открывает новые притоны этих бандитов, последние далеко не выловлены, и неизвестно, кого изберут они своей очередной жертвой. При таких условиях ехать тов. Ленину в Горки, о которых известно всем бандам, по меньшей мере, было рискованно.

Меня вызывает Мария Ильинична и говорит, что через полчаса-час Владимир Ильич собирается поехать отдохнуть, но в Горки ехать ни в коем случае нельзя.

В такой короткий срок найти место, пригодное во всех отношениях к тому, чтобы можно было приехать спокойно проспать ночь и отдохнуть, да еще в такое тревожное время, нелегко. А тут еще московские дороги, да еще после тогда прошедшего обильного дождя, на полверсты от шоссе — и погибнешь.

После некоторого раздумья решили ехать в имение Васильевское, Звенигородского уезда, верст 60—70 от Москвы, из них 6— 7 верст — лесом, по грязи. Там только что губисполком начал организовывать дом отдыха.

Сообщаю: место хорошее во всех отношениях, прекрасное помещение, но еще не все в порядке, не организовано, да еще плохая грязная дорога, где рискуем застрять. Все-таки отправились. Ночь темная, сверху моросил дождь. По шоссе хотя и с небольшими приключениями, но в общем доехали быстро, но, как только свернули в сторону, начали прыгать по колдобинам и нырять по болотам. Донырялись так, что, проехав с версту от шоссе, одна машина нырнула по самый кузов в грязь. Все вышли из машин, начали помогать тянуть, залезли по колено в грязь, но ничего не выходит. Все кипятятся, волнуются, нервничают. Спокойнее всех Владимир Ильич,— трунит и издевается, что столько, мол, народу и не могут вытащить одной машины. Кто-то с досадой изрекает: «Мы на ней ехали, теперь она на нас».

Спасло положение то, что эта беда стряслась в лесу. Все недолго думая пустились собирать хворост — в этой работе и Владимир Ильич участвовал,— вскоре набрали большое количество его, наложили под колеса, и машина с трудом вылезла. И мы снова двинулись, прыгая по таким же буеракам и лужам грязи, не будучи уверены в том, что через минуту снова не засядем, и, может быть, еще крепче, чем в первый раз.

К счастию, больше ничего худого не случилось, и мы наконец-то часа в 2—3 утра добрались до конечного пункта. Совхоз весь спал крепким сном, и даже ни один пес не залаял, спали и обитатели организуемого дома отдыха — не разбудил их и шум машин.

Барабаним в двери, из которых после изрядного стука высовываются заспанные и недоверчивые лица. Впустили не сразу. Забираемся в дом. На нас пахнуло сыростью и неуютом, света нет. Нам дают какие-то небольшие коптилки и свечи. Сквозь слабо мерцающий свет глазам приезжих представился богатейший, прекрасно оборудованный дом, большое количество просторных, светлых, хорошо когда-то отделанных комнат...

Тов. Кокушкина (заведующая домом отдыха) напекла на керосинке каких-то лепешек. Кое-как соорганизовали самовар, наскоро приготовили неказистый ужин, острили над неорганизованностью, шутили, смеялись. Наконец отправились спать. Комнат было большое количество, хоть каждый занимай отдельную. В кроватях недостатка также не было, часть кроватей была чуть ли не в два с половиной аршина ширины — это остатки былой роскоши. Владимир Ильич, шутя, говорил: «Для чего же такие кровати, плясать на них, что ли?» И действительно, положение было таково, хоть пляши, кроватей много, а белья, одеял нет. А холод и сырость от полу-осеннего дождя в нетопленых комнатах придавали нашему пребыванию бивуачный характер. Признаюсь перед читателем, чувствовал я себя не ахти как хорошо, так как считал себя виновником, что не мог ничего лучше придумать. Вот, думаю, и нашел же место для отдыха. Но шутливое настроение окружающих и веселость тов. Ленина положение сглаживали. Понабрали кое-как белья, одеял, улеглись.

Утро было наградой пережитому. Сырая и проведенная с приключениями ночь сменилась солнечным утром и большей налаженностью в хозяйстве, в дополнение прекрасная местность и природа. Днем осматривали совхоз, скотный двор.

Обстановка не особенно, но местность тов. Ленину очень понравилась. По крайней мере, настолько, что он охотно там пробыл дня два, но не настолько, чтобы он повторил туда свою поездку.

Горки при жизни Ленина были культурным центром окружающих деревень. Там был клуб рабочих совхоза, куда привлекались и местные крестьяне, была большая библиотека, обслуживающая все окрестные деревни.

Большой и радостной неожиданностью было для окружающих деревень, когда, кажется в 1920 году, по распоряжению тов. Ленина, деревня Горки от совхозовской станции была освещена электричеством. С этой электрификацией так же, как и в других местах, не обошлось без смешных случаев: один крестьянин не допускал у себя в доме делать проводку: не то боялся какого-то подвоха или же, что вернее, из-за каких-то религиозных соображений. Но как только засветились лампочки, крестьянин начал умолять, чтобы и его дом осветили. А затем все деревни стали присылать делегации с просьбой об электрификации.

Уже во время болезни тов. Ленина закончилась работа по сооружению небольшой электростанции на Пахре, которая теперь освещает несколько окрестных деревень.

Думаю, что выражу общее желание местных крестьян, чтобы и впредь, когда не стало их любимого Ленина, Горки были бы тем центром, откуда бы они черпали значение ленинского учения, как нужно жить, бороться и побеждать. В Горках должен быть музей Владимира Ильича, в Горках должно быть образцовое и показательное сельское хозяйство. Горки, совхоз должны быть примерным показателем проведения смычки города с деревней.

II

Самая трудная задача во время пребывания тов. Ленина в Горках — это его охрана. Мы уже видели, какая обстановка была в 1918 и 1919 годах, знаем, как белобандиты охотились за вождями рабочего класса, а ко всему этому еще прибавлялось то, что лето 1919 года было довольно-таки обильно в Московской губернии зелеными бандами. Подольский уезд, в котором находятся Горки, в этих бандах недостатка также не имел. И наряду с восстанием этих банд в Волоколамском, Клинском, Бронницком были также восстания и в Подольском уезде, верстах в 15—20 от Горок. Москва находилась в полукольце этих банд, дело доходило даже до пушек. Хотя и принимались энергичные, успешные меры по уничтожению этих банд, тем не менее орех этот был довольно-таки крепкий и разгрызть его было не так-то легко.

Так как во главе восставших банд всегда становились белые офицеры, сынки князей и местных помещиков, то от них можно было ожидать всяких пакостей. Горки они могли избрать для нападения как самоцель, и поэтому вдвойне приходилось опасаться.

Охранять Владимира Ильича было весьма трудно по очень простой причине, что он охраны недолюбливал, мягко выражаясь.

Тов. Ленин от охраняющего удирал: скроется в кустах, в лесу, и баста. Туда, сюда, его нет. Приходилось отыскивать тов. Ленина, но делать это так, чтобы он не догадался. Пойдут, бывало, в разные стороны несколько человек из отдыхающих в санатории, и кто-нибудь, бывало, в лесу как-будто нечаянно наткнется на тов. Ленина, поздоровается, заведет о чем-либо разговор, и идут вместе — тов. Ленин не подозревает, конечно, с какой целью встретил его собеседник. Но не всегда в таких случаях бывало легко найти тов. Ленина, часто он уходил очень далеко, и направление, куда он пошел, трудно было угадать.

Тов. Ленин часто с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной уходили далеко в лес или в поле гулять. В это время отдыхающие товарищи также шли гулять в том же направлении, держась на некотором расстоянии, притворяясь, что собирают цветы, грибы или еще что.

Помню такой случай: тов. Ленин вдвоем с Надеждой Константиновной ушли далеко по открытому лугу. В таких случаях, вследствие того что тов. Ленин недолюбливал охраны, товарищи охраняющие держались на очень далеком расстоянии. Тогда мы с тов. Полидоровым отправились погулять по тому же лугу и начали собирать цветы. Прогулка тов. Ленина с Надеждой Константиновной затянулась настолько, что мы набрали такое количество цветов, что не знали, куда их девать. Но уйти было нельзя, и в то же время боялись выдать, что нас вовсе не интересует собирание цветов, а охрана тов. Ленина. Мы тогда, как детишки, начали возиться с тов. Полидоровым и пустили в ход цветы, быстро их все израсходовав. Увлекшись этой игрой, мы не заметили, как к нам подошли тов. Ленин и Надежда Константиновна. Тов. Ленин начал над нами трунить: «Вот вы какие работнички — управляете губернией, а возитесь, шалите, как пятилетние мальчишки; крестьяне увидят, как вы себя ведете, прогонят». Когда же они прошли, тов. Полидоров заметил: «А у самого-то какие огоньки в глазах, сам бы не прочь повозиться, да, верно, стесняется».— «Да,— заметил я,— очевидно, потому, что размер его работы побольше губернского».

Трудновато было с тов. Лениным в смысле охраны во время купанья. Там были все (кроме Полидорова) пловцы такие, что едва речку переплывали, тов. Ленин же поперек речки редко когда плавал, а с легкостью рыбы вдоль ее.

Уплывет, бывало, на полверсты, вылезет на берег и сидит. Плыть за ним никто не мог, а идти по берегу... знали, что он этого недолюбливал. В таких случаях как хочешь, так и выкручивайся.

Были случаи, когда, кроме обычной охраны, мы устанавливали дежурства по ночам из так называемой отдыхающей публики. Опишу один из таких случаев.

Весной 1920 года, во время польского наступления, как-то послышались со стороны Москвы какие-то взрывы и с наступлением темноты над Москвой образовалось громаднейшее зарево. Начали усиленно звонить в Москву, но там всеобщее молчание — на телефонные звонки не отвечают. Праздничный день,— значит, все отдыхают. Послали в Москву нарочного узнать, в чем дело, а затем из ВЧК сообщили, что на Ходынке происходят взрывы складов со снарядами. Взрывы настолько сильны, что осколки долетают на окраину Москвы и в Москве лопаются стекла; в Москве тревога.

Поздно вечером сообщают, что из Москвы за Серпуховскую заставу выехали неизвестных два вооруженных автомобиля. Сейчас же возникли сомнения, предположения и разного рода слухи. А вдруг это польские банды или русские белогвардейцы подожгли склады и, пользуясь суматохой, решили напасть на Горки.

Звоню в Подольск, чтобы приняли меры к выяснению и задержке вооруженных автомобилей. Сами же приготовились на всякий случай. Распределили на всю ночь дежурных, на обязанности которых было всех разбудить в случае, если по направлению к Горкам послышится шум автомобилей. Но эта ночь была настолько беспокойна, что почти не спали, наблюдали зарево и раскаты взрывов, прислушиваясь в то же время к каждому шороху в темноте...

Ill

Приходилось принимать меры охраны тов. Ленина не только с точки зрения террористических актов, но просто с точки зрения покоя, отдыха тов. Ленина. Каждому известно, что во время революции не только работники верховных органов, но и середняки, и работники низовых органов рвались на части: дел у них всех было по горло. По отношению же к тов. Ленину этого доказывать не приходится, и его нагрузка, которой он сам себя подвергал, всем известна. На его плечи все взваливалось, начиная от вопросов мировой революции и кончая мелкими реквизициями в поездах у мешочника и пайками для так называемых ответственных и незаменимых работников и их жен. Такими же просьбами не забывали тов. Ленина в Горках. Вот почему работники губисполкома, которым тогда приходилось бывать в Горках, поставили себе за правило не только разговоров с тов. Лениным избегать, но и без нужды с ним не встречаться.

— Почему мы придерживались такого правила? — Да очень просто. Как только покажешься тов. Ленину, так он сейчас же начнет расспросы: как промышленность в губернии, каково положение в деревне, сколько хлеба у рабочих (а тогда бывали такие времена, что рабочие Московской губернии не получали ни крошки по месяцу, а то и по два), каковы настроения рабочих и крестьян, как проходят мобилизации на фронт, в продотряды и прочее, а после его вопросов незаметно для себя втягиваешься в разговор и ему в свою очередь сам задаешь целый ряд контрвопросов. Да так один, другой, третий... Ну, какой при таких условиях может быть отдых, если принять во внимание еще то, что тов. Ленин для своего отдыха уделял времени очень мало. Поэтому вполне понятны наши заботы о его покое.

Все подобные мероприятия не могли, конечно, предохранить тов. Ленина от того, чтобы и в Горках он не занимался самыми мелкими вопросами управления страной, да и не только страной, а вообще мелочами, с которыми не давали ему покоя.

Я приведу несколько небольших фактов, которые могут характеризовать, как тов. Ленин наряду с большими мировыми вопросами успевал разрешать и уделять время совершенно незначительным вопросам.

Мною как-то был арестован за злостный саботаж работавший в Горках машинист Коровин. У этого машиниста был сын-красноармеец; он какими-то путями пробрался к тов. Ленину. Товарищ Ленин убеждал меня, что Коровина один раз проучили, его нужно освободить и допустить до работы; наверняка он теперь забудет про саботаж. Я его продержал больше, чем предлагал тов. Ленин, а затем освободил, и он был допущен к прежней своей работе. Предсказание тов. Ленина сбылось. Коровин энергично и добросовестно принялся за работу.

На земле, которая до революции принадлежала помещику Рейн-боту, была дачка какого-то француза. Он умер. У него на квартире жила какая-то вдова и имела явно недоброкачественные документы, что эта ее дача; да даже если и ее дача, то она все равно подлежала выселению, хотя бы с точки зрения охраны Горок. Но не тут-то было. Эта женщина оказалась упорной, неустанно бомбардировала тов. Ленина и в Горках и даже проникала в Кремль. В конце концов тов. Ленин настоял на том, чтобы ее не выселяли.

Приходили к тов. Ленину и рабочие совхоза жаловаться на то, что у них плохая пища, не дают специальной полагающейся в производстве одежды, не вовремя получка, приходили со всякими другими своими нуждами.

Крестьяне в Горки шли со всех концов округи. Тов. Беленький, бывало, их убеждает: «Зачем вам тов. Ленин, здесь — председатель губисполкома, идите к нему. Все равно разрешить ваш вопрос тов. Ленин не сможет и передаст ему». Крестьянин недоверчиво посмотрит на Беленького и скажет: «Оно, может быть, и так, но уже если ему сам Ленин скажет...», то крестьянин полагал, значит, будет сделано. Часто крестьяне добивались своего, дожидаясь где-нибудь на дороге тов. Ленина, чтобы изложить ему свои нужды.

Крестьяне приходили, конечно, с разными нуждами; о неправильной, по их мнению, мобилизации лошадей, инвентаря, об освобождении сына-дезертира, об оставлении для полевых работ мобилизованного сына, о земельных делах и семейных разделах и со всякими другими просьбами. Их тов. Ленин выслушивал, а затем поручал мне разрешать эти вопросы, а иногда предлагал поехать на место и обследовать. Конечно, везде лично поспевать было невозможно и приходилось, в свою очередь, кого-либо посылать. Но тов. Ленин мало того, что поручит сделать, а он всегда проверял порученное, сделал ли ты, когда и как сделал. Однажды он меня припер к стене. Я ему дал обещание съездить в деревню лично и разрешить какой-то земельный вопрос, но поехать мне туда не удалось, и я послал инструктора, который очень хорошо разрешил вопрос и затем сообщил мне все подробности. Встретившись со мной, тов. Ленин, не спрашивая, ездил ли я в такую-то деревню, сразу спрашивает, как я разрешил такой-то вопрос. Я ему выкладываю со всеми подробностями. Тов. Ленин посмотрел лукаво на меня и спрашивает: как живет этот крестьянин, большое ли семейство, какой у него дом и другие подробности. Я вынужден был сознаться, что сам там не был. Он тогда захохотал и сказал: «Вот и попался. Нужно было так и сказать раньше, что не поедете».

IV

Много писалось о трогательном, чутком и бережном отношении тов. Ленина к товарищам, и я не хочу этого доказывать, так как это общеизвестно, а лишь хочу иллюстрировать несколькими фактами это отношение.

Мне приходилось наблюдать, как при каждом удобном и неудобном случае, независимо от обстановки и уймы дел, тов. Ленин находил время позаботиться о товарищах, и не только о тех, которых он близко знал, а вообще.

Бесконечные заботы — кто как живет, питается, как кто здоров и прочее. Когда, бывало, едет в Москву, непременно всех спросит: «А может быть, вам что нужно привезти: книг, газет, из аптеки что-либо, может быть, кого нужно подвезти в Москву?»

Однажды только что вышел от меня тов. Ленин, вбегает взвол-^ нова иная тов. Федяева: «Что я наделала, вот безобразие!»

—    Да что такое? В чем дело?

—    Лежу я с закрытыми глазами в постели на террасе, идет Ильич, спрашивает, где Сапронов, а я как-то от неожиданности смутилась, хотела приподняться и не смогла: мне сегодня в особенности нездоровится. Тов. Ленин подошел ко мне, начал так внимательно расспрашивать, что со мной, что болит, и вид-то у вас плохой, да не нужна ли вам врачебная помощь, не нужно ли что из аптеки? А мне сегодня врач сказал, чтобы срочно послать в Москву за лекарствами. Я от такой внимательности растерялась, возьми да и дай рецепт тов. Ленину, а теперь ругаю себя, зачем так сделала. Тов. Ленин едет на серьезное заседание Совнаркома, а я ему преподношу возиться с какими-то пузырьками.

И долго она мне рассказывала о том, как тов. Ленин внимательно и заботливо расспрашивал о ее здоровье. «Близкие товарищи менее внимательны, чем он»,— добавляет тов. Федяева...

Иногда тов. Ленин проводил время в разговоре с Сашей (служащей санатория); она ему жаловалась, что ее Иван (муж) ушел в продотряд или куда-то командирован профсоюзом и до сих пор еще не вернулся. Она полагает, что он забыл уже про нее и «нашел уже, верно, другую». «Не знаете ли вы, тов. Ленин, как бы его отыскать, я уж не надеюсь, что он вернется ко мне, а хоть бы узнать, где он и как живет». Тов. Ленин ее уговаривал подождать, говорил, что он найдется, приедет и что все уладится.

Удивительно, как умел тов. Ленин подойти и успокоить. Саша говорила о том, как ей воспитать своего сына, как устранить материальные недостатки. Обычно после таких разговоров Саша ходила веселая и говорила: «Поговорила с тов. Лениным, горя не стало меньше, а на душе легче!» И добавляла: «Хороший тов. Ленин!»

Такие же отзывы были о тов. Ленине от всех рабочих, крестьян и служащих, которые говорили с ним о своих нуждах.

Участливое отношение тов. Ленина ко всем товарищам было не потому, что он очень мягок, податлив или угодлив, нет, таков уж его характер, склад. Когда же дело требовало кого-либо подтянуть, проучить или примерно наказать, он это делал и в своих решениях был тверд и непреклонен.

Однажды тов. Be вер, комендант санатория и заведующий совхозом, срубил на дрова сосну в парке, полагая, что эта сосна сухая. Тов. Ленин увидал, потребовал, чтобы составили акт, подлежит ли эта сосна действительно на сруб или срублена но небрежности. По выяснении было установлено, что сосна не сухая, а срублена по недосмотру тов. Вевера. Тогда тов. Ленин в несколько минут написал: «подвергнуть тов. Вевера аресту на 1 месяц. 3 недели условно, I — отсидеть. В случае повторения тов. Вевер должен будет условные 3 недели отсидеть и быть удаленным со службы. Но, принимая во внимание, что в совхозе идет уборка полей, наказание отбыть т. Вевер должен будет в наиболее свободное время по усмотрению Подольского уездного исполкома» ¹. (Пишу на память, в выражениях имеются неточности, по существу же акт, написанный тов. Лениным, изложен правильно, подлинник, по всей вероятности, находится у товарища Беленького.) Тов. Вевер прибежал ко мне ни жив ни мертв и начал меня просить походатайствовать об отмене приговора. Тов. Вевер говорил: «Легче год, два отсидеть, чем одну неделю по распоряжению тов. Ленина. Готов что угодно сделать, только чтобы не быть наказанным Лениным». Как я ни доказывал тов. Ленину невиновность Вевера в данном случае и преданность его вообще, он в своем решении остался непреклонен, и Вевер отбыл свое наказание.

На IX съезде РКП, как известно, по целому ряду вопросов были разногласия, в частности были разногласия по вопросу о единоначалии и коллегиальности. Дело в следующем: с начала перехода власти к Советам во главе отделов Исполнительных комитетов Советов стояли коллегии из нескольких человек (три, пять, семь и больше); фабриками и заводами управляли тоже коллегии. Перед IX съездом РКП и на нем был поднят вопрос об упразднении коллегий, вместо них предлагали ставить одно лицо: заведующего, директора или начальника. Большинство членов украинской делегации, в которой участвовал и пишущий эти строки, были на съезде за коллегиальность. После IX съезда я был отозван с работы на Украине и получил отпуск, который и проводил в Горках, где тогда жил тов. Ленин. Признаюсь перед читателем, что от пережитого на IX съезде я себя чувствовал не особенно хорошо, не потому, конечно, что группа, защищавшая коллегиальность и вносившая предложения по другим вопросам, осталась на съезде в меньшинстве, а потому, как мне и товарищам тогда казалось, что предложения наши проваливались способами и приемами, недопустимыми внутри партии, принявшими характер личной травли (не место здесь, конечно, этот факт разбирать по существу, что было правильно и что нет, и рассказывать, какие наши предложения в той или другой форме были приняты и какие отклонены, не это нас интересует). И эти приемы, как мне тогда казалось, поощрялись тов. Лениным и Троцким. Вот этого-то я никак не мог понять и допустить, что мне, в свою очередь, дало возможность резко выступить против тов. Ленина. И поэтому именно IX съезд РКП оставил во мне некоторый осадок. Над этим я задумывался и размышлял, и, по-видимому, это не ускользнуло от проницательного взгляда тов. Ленина. Он был трогательно ко мне внимателен, часто заходил, рассматривал мои книжки, усиленно рекомендовал мне больше читать и что читать, но никогда не заговаривал о IX съезде. Однажды ходил я в большом раздумье по парку, и в моей голове проходили кинематографической лентой украинские события, IX съезд и прочее. Увлекся я этими размышлениями настолько, что не слыхал, как ко мне подошел тов. Ленин, взял меня за руку и вкрадчиво, шутливым тоном сказал: «Все пройдет, не печальтесь».— «Это вы о чем?» — спрашиваю я его. «А о том же, о чем вы так много думаете»,— ответил он и сейчас же перевел разговор на другую тему: «А как вы думаете насчет привлечения Брусилова? Остановим мы поляков? Они очень на нас прут». Я высказал соображение, что и без Брусилова поляков мы разобьем, а вся эта история с Брусиловым затемняет международный характер нашей революции и смахивает на национальную защиту отечества. Тов. Ленин мне начал доказывать, что против польской буржуазии, в интересах же польского рабочего класса и мировой революции, почему же не использовать и националистические элементы. «Не мы у них на службе, а они у нас, и это нисколько не противоречит коммунизму».

Как-то приходит один из товарищей и говорит: «Тов. Ленин приглашает всех купаться, идемте». Все, конечно, вскакивают и бегут купаться. Я был увлечен какой-то книжкой, так и остался в гамаке ее читать. Немного прошло времени, не больше получаса, вдруг раздается голос тов. Ленина: «Что же это такое, все купаются, а вы что же? Нехорошо, нехорошо нарушать компанию». Я начал доказывать, что если и нарушил, то не со злостным намерением, а увлекся книжкою. «А я думал, что вы опять не в настроении или заболели». А затем Владимир Ильич перешел к разговору о дальнейшей моей работе, спрашивал, что я думаю делать, и о многом другом спрашивал и тут же сам делал несколько предложений; и те предложения, которые ему самому же не нравились и сделаны были им, пожалуй, больше для виду, он раскритиковывал. В конце концов усиленно стал советовать мне поехать в Петроград. Мысль эта ему, очевидно, очень понравилась, и поэтому он миллион доводов нашел за эту поездку и ни одного против. Он доказывал, что там широкий размах работы, пролетарский центр и что там будет лучше, чем на Украине.

V

В данной книжке не ставится целью хотя в малейшей степени охарактеризовать тов. Ленина как вождя величайшей из великих революций. Для современников, очевидно, эта работа не под силу или если под силу, то для очень немногих. Для себя подобную задачу я считаю вовсе не по плечу. В данной книжке я ставлю себе скромную цель осветить жизнь тов. Ленина в Горках, да и то не со всех ее сторон, хотя бы по той простой причине, что не все эти стороны были доступны для моих наблюдений. Я здесь касаюсь тех сторон жизни Владимира Ильича, с которыми мне приходилось сталкиваться большей частью вне дома, на прогулках и проч. А ведь большую часть времени и в Горках тов. Ленин проводил за работой, и об этой стороне жизни Владимира Ильича подробно могут рассказать только Надежда Константиновна и Марья Ильинична.

У нас, жителей Горок, было ложное представление о том, что тов. Ленин решает все вопросы мировой политики без больших колебаний и волнений. А однажды я убедился, что это не так. Это было во время польских событий. В одну из бессонных ночей, гуляя по парку, я наблюдал, как тов. Ленин долго, долго в темноте, то быстро бегая по большой открытой террасе, то останавливаясь на больший или меньший промежуток времени и вглядываясь в темноту, глубоко о чем-то задумывался. «Вот уже часа два так ходит,— сообщил мне один товарищ из охраны,— все давно спят, а он ходит».

А на второй день, бодрый и уверенный, как ни в чем не бывало тов. Ленин говорил о том, как мы поколотим поляков и поможем их пролетариям свергнуть буржуазию.

Больше мне приходилось встречаться с тов. Лениным вне Горок, на работе, чем в самих Горках. Часто приходилось безоговорочно выполнять его распоряжения, часто приходилось и спорить, а еще больше приходилось спрашивать советов и мнения Владимира Ильича по тому или иному вопросу. Об этом здесь говорить не время и не место, может быть, когда-либо придется в другой раз, но мне все-таки хотелось бы несколько таких моментов осветить и здесь.

Например, когда беседуешь с тов. Лениным по тому или другому вопросу, то он выпытывает у тебя все до мелочей; когда же спросишь, а как он на это смотрит, тов. Ленин не скажет прямо своего мнения, а выскажет несколько предположений, тут же их раскритикует и отвергнет, а когда поставишь вопрос в упор: «Как же вы-то все-таки, Владимир Ильич, думаете по этому вопросу?» — «А вот подождите до решения Центрального Комитета»,— ответит он или: «Я лично до решения Центрального Комитета ничего не могу сказать». На каком-либо совещании или заседании он выслушает внимательно все стороны и, если что для него неясно, выспросит все до мельчайших подробностей и уже потом только высказывает свое мнение. У многих работников есть характерная черточка: сидит на собрании, иногда председательствует, многого не понимает, но спросить у спеца или у товарища, ниже себя стоящего, считает зазорным, конфузным; притворяется, что он все понимает, путает, комкает вопрос и в то же время нос дерет, что он — всезнайка. Тов. Ленин никогда не станет голосовать вопроса, пока он не выяснит его для себя во всех мельчайших подробностях. Характерно для тов. Ленина то, что он никогда не будет отстаивать сегодня, что отстаивал вчера, если он убедился в обратном.

Мне приходилось очень много сталкиваться с тов. Лениным по вопросу о главкизме. Ввиду того что Московский губисполком находился близко к центру, ему-то чаще других приходилось сталкиваться с главными управлениями (главки) промышленности и другими отраслями хозяйства, и Московскому губернскому исполкому первому пришлось начать борьбу со всеми отрицательными плохими сторонами главков. Мы боролись против того, чтобы главки хозяйничали на местах помимо губернских и городских Советов. Московский губисполком стоял за то, чтобы все местные отделы главков и посылаемые ими на места лица были бы подчинены местным властям и работали бы под их руководством.

Много по этому вопросу приходилось спорить с главками в Совнаркоме, и в частности с тов. Лениным. Критикуя наши предложения — и часто очень жестоко,— в то же время никогда не было того, чтобы тов. Ленин отмахнулся от вопросов, а наоборот, очень прислушивался к нашей критике и часто в Совнаркоме поддерживал те или другие наши поправки, направленные главным образом против главкизма.

Помню декабрьскую партконференцию в 1919 году, на которой тов. Ленин вместе с тт. Каменевым, Зиновьевым, Владимирским и другими выступил против тезисов Московского губисполкома по советскому строительству. И когда тем не менее эти тезисы конференции были приняты, заметно позиция тов. Ленина изменилась. А когда же на секции по советскому строительству 7-го съезда Советов, где присутствовало около полутора тысяч человек, тов. Ленин, убедившись, что наши тезисы поддерживаются всеми местами против центра, выступил, защищая от нападок в осторожной форме наркомземовское управление совхозами. Он не возражал против наших тезисов, которые и были приняты. Для окончательного редактирования принятых тезисов была выбрана комиссия, в которой после жарких споров по некоторым пунктам, главным образом управления промышленностью, голоса раскололись. Вопрос на окончательное решение был передан в ЦК. Тогда ЦК, во главе с тов. Лениным, приехал в Большой театр, где и устроили заседание, на котором точку зрения Московского губисполкома и большинства съезда защищали Сапронов и В. Мещеряков.

На этом заседании интереснее всего было то, что тов. Ленин не производил формальных голосований тех или других предложений, то есть не делал так: внесено какое-либо предложение, его голосуют, и предложение, получившее большинство голосов, становится для всех обязательным,— вопрос считается разрешенным. Нет, Ленин делал так: напишет пункт резолюции и, если он видит, что этот пункт не встречает нашего сочувствия, снова переделывает, и так по нескольку раз до тех пор, пока не приходили к соглашению обе стороны. Это происходило не потому, конечно, что Ленин мягкосердечен и добродушен, а потому, что, имея все голоса против нас в Центральном Комитете, он знал, что на секции съезда

Советов, где имеется более тысячи человек, громадное большинство было на нашей стороне. В распоряжении товарища Ленина было, конечно, средство вынести решение ЦК и предложить коммунистической фракции съезда Советов провести в порядке партийной дисциплины, но, видя настроение секции (которое было очень бурным), на такую меру не решался.

На этом заседании тов. Ленин уговорил нас на большие уступки и, очевидно, предвидел, что на секции согласованная резолюция гладко не пройдет. Тогда он взял и сунул меня, как защищавшего точку зрения большинства, председательствовать на этой секции, и лишь только тогда, когда мне стало трудно справляться с этим бурным заседанием, я понял хитрый маневр тов. Ленина, а он сидел рядом и ехидно похихикивал.

Подобных случаев, говорящих о способах и приемах работы тов. Ленина, можно бы привести множество, но, повторяем, в данном случае будем говорить только в связи с Горками.

VI

Надежда Константиновна как-то в одной из газетных статей очень правильно и вовремя ругала тех, которые рисуют тов. Ленина каким-то аскетом и подвижником. Поскольку мне приходилось сталкиваться с тов. Лениным, я удивлялся, каким это образом он, столь загруженный, успевал пользоваться всевозможными радостями жизни. Я этим не хочу сказать, что тов. Ленин любил роскошь или что-либо в этом роде,— наоборот, в материальном отношении он жил очень скромно. Я не буду описывать этой стороны жизни Владимира Ильича, а, думаю, выражу все, если скажу, что он жил так скромно, что любой из работников мог бы у него поучиться, как нужно жить в период, когда голоден рабочий класс и нища страна. Но ведь это не есть аскетизм. Тов. Ленин очень любил цветы, деревья, птиц, любил природу вообще. Увлекался Владимир Ильич охотою. Насколько он был хороший охотник, судить не берусь: на охоту мне ходить не приходилось, но, если судить по той дичи, которую наши охотники, бывало, приносили, то неважный. Правда, в этом может быть виною не только охотник, но и отсутствие самой дичи в природе, но от этого не была меньше его страсть к охоте.

При случае Владимир Ильич увлекался играми, например в городки. У нас в Горках были в моде городки. Многие увлекались ими до бесчувствия. Вдоль аллейки, близ дома отдыха губернских работников, мы устроили площадку для городков и оставшиеся еще после владельца насаженные вдоль аллеи цветы «варварски» посшибали палками. Как-то в праздничный день народу на отдых понаехало больше, чем всегда. Затеяли игру в городки. Азарт настолько разгорелся и все были так увлечены, что на цветы никто не обращал внимания, и их жалкие остатки беспощадно уничтожмись бросаемыми палками. Над головами поднятая пыль стояла столбом, а воздух оглашался спорами, криком и гамом. Вдруг открывается калитка и из нее к нам направляются Владимир Ильич, Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Зная, как Владимир Ильич любовно относился к цветам, мы не на шутку струсили, ожидая, что «варварам», уничтожающим цветы, попадет основательно. И уже стали готовить шуточные возражения. Одни говорили, что цветы ничто в сравнении с городками, другие говорили, что не хотим пользоваться буржуазной роскошью, насадим свои цветы и прочее и прочее. Но обороны не потребовалось — тов. Ленин настолько был увлечен общим шумом и гамом, что, очевидно, и не заметил уничтожаемых цветов, а с места в карьер взялся за палки и так же азартно, как и все, начал игру.

Но как только Владимир Ильич начал игру, общие страсти как-то улеглись, шум и гам немного стихли. Все как будто были не то смущены, не то, может быть, польщены участием Владимира Ильича в игре. Признаюсь, у меня лично вначале было такое чувство, что его, пожалуй, и неловко обыгрывать. Но тов. Ленин сразу так увлекся и так начал бить, что всех, как говорят, заткнул за пояс. И тут же, шутя, начал над всеми издеваться: «Какие же вы игроки, я вот только что начал играть и всех обыгрываю». К интеллигентам Владимир Ильич относился более или менее снисходительно; доставалось рабочим: «Какие же вы пролетарии, какие же вы игроки, вот как бейте!» — и засим следует ловкий удар. Тов. Бухарина Владимир Ильич упрекал в том, что он не изжил еще левого ребячества, так как его палка всегда летит от городков влево. Меня упрекал за то, что не успел, мол, уйти с производства и сразу потерял ловкость строительного рабочего: «Я за это вас перевожу в квалификацию второй руки». И тут же тов. Ленин всех игроков разбил на игроков первой, второй и третьей руки (термин, употребляемый в строительном производстве). Игрок первой руки, кажется, оказался только один тов. Ленин, все остальные — второй и третий.

Остроты и шутки тов. Ленина так всех увлекли, вскоре начался шум и гам такой, что от первоначальной неловкости и следа не осталось. Мы все были с тов. Лениным на «вы», но во время игры незаметно для себя перешли на «ты», стали и над ним трунить, смеяться, орали, когда он начинал бить, и мешали ему бить.

Его остроты и шутки вызывали на соревнование, и первое настроение — «обыграть неудобно» — испарилось; мы, мол. пролетарии, в грязь лицом не ударим. Вскоре я выбил одним ударом фигуру и, вообще, стал бить ровнее. Он меня добросовестно перевел в игроки первой руки и, вообще, одних переводил из второй в третью, других — наоборот.

С тех пор тов. Ленин стал почти постоянным нашим игроком, и всегда с тем же увлечением, как и в первый раз. Но рана от предательского выстрела, а затем какой-то изъян, кажется с почками, давали себя чувствовать, и Владимир Ильич стал играть хуже и также добросовестно перевел себя в игроки второй руки; а вскоре играть ему врачи запретили.

Как-то под вечер я взял велосипед и начал кататься по парку. Тов. Ленин некоторое время смотрел с террасы, а затем вышел и говорит: «Ну-те-ка, дайте, я попробую. В городки вы меня обыгрываете, на велосипеде же наверняка я вас обставлю». И тут начал делать разные фигуры и, в особенности, очень удачно делал восьмерки. А затем начал трунить: «Попробуйте-ка так, покажите пролетарское искусство».

Я пытался защищаться, что уменье ездить на велосипеде вовсе не характерно для пролетариата. Велосипед пока что принадлежность мелкого буржуа. «Как? — воскликнул тов. Ленин,— в Швейцарии каждый рабочий и крестьянин имеют велосипеды». На это я ему возразил, что Швейцария — не пролетарская страна, а мелкобуржуазная. «Значит, и вы не настоящий пролетарий, раз умеете ездить на велосипеде»,— шутливо ответил тов. Ленин.

VII

С 1920 года я не жил в Горках, и мне тов. Ленина там больше встречать не пришлось. Во время первой его болезни я заезжал в Горки несколько раз; походишь, бывало, около дома и обратно — в Москву; не решался ни разу зайти: не стоит тревожить, пусть выздоравливает.

Но однажды очень захотелось повидать его. Тов. Ленин уже выздоравливал и начал уже к себе вызывать некоторых товарищей по разного рода делам. Приехал я в Горки, долго ходил по парку, наконец решился зайти в дом. Встретил гам Марью Ильиничну, о чем-то с ней говорили, о чем — не помню, да и разговор тогда не клеился; думал, спросить или нет: «Можно ли повидать тов. Ленина?» А вдруг это излишне, помешает его выздоровлению. Марья Ильинична как будто бы угадала мою мысль и говорит: «Хорошо бы вам с Владимиром Ильичем повидаться, да он сейчас с Серго занят». Понял я это как намек, что лучше не беспокоить, и уехал.

Вскоре тов. Ленин встал и принялся за работу. Встречаюсь на заседании Московского Совета: «А мне сказали, что вы были в Горках».— «Да, был».— «Что же вы не зашли? Что же это такое?»

Недолго тов. Ленин работал после первой болезни, свалился во второй раз, свалился и не встал...

Сапронов Т Ленин в  Горках (Воспоминания). М., 1926. С. 17—47