Поездка моя в Москву была вызвана желанием ознакомиться с постановкой работы ВЦИКа и его взаимоотношениями с наркоматами с целью воспользоваться опытом российских товарищей и ввести улучшения у нас. Меня интересовал главным образом вопрос, как установить более тесную связь с крестьянством. В этом отношении большую помощь мне оказал председатель ВЦИКа РСФСР товарищ М. И. Калинин.
Товарищ М. И. Калинин произвел на меня очень хорошее впечатление. Это сильный человек, весьма подвижный. Я пробыл у него около 11 /2 часа. Он меня познакомил со всей своей канцелярией. Отношение его было ко мне очень любезное. В мое распоряжение на все время моего пребывания в Москве был предоставлен, между прочим, автомобиль.
Жил товарищ М. И. Калинин не в Кремле единственно с той целью, чтобы крестьяне имели к нему доступ во всякое время. При мне он их принимал. Я видел там крестьян со всей России, некоторых с котомками на плечах. Принимал он всех без исключения, независимо от того, какое дело имел проситель.
— Почему вы, товарищ, принимаете всех, даже с мелочами? Это отнимает много времени,— задал я вопрос тов. М. И. Калинину.
— Я расспрашиваю каждого. Правда, из 100 человек не больше двух окажется таких, которые имеют серьезное дело. Таких я приглашаю к себе в кабинет и там детально знакомлюсь с его делом, а остальных направляю по наркоматам. Иногда попадает крестьянин с какой-нибудь необоснованной просьбой или жалобой, такому я прямо говорю: «Ступай, брат, домой, тебе здесь делать нечего».
Товарищ М. И. Калинин очень интересовался Азербайджаном, в особенности его материальным положением; он высказал сожаление, что до сих пор так мало сделано для Азербайджана.
Товарищ М. И. Калинин обещал приехать к нам в сентябре.
Я его просил. Я уверен, что он приедет.
Я был также у секретаря ЦК РКП (б) товарища Сталина. С ним я говорил о весьма серьезных вопросах как экономического, так и политического характера, касающихся Азербайджана. Вопросы эти пока не разрешены, но будут разрешены в скором времени в положительном для Азербайджана смысле.
Когда я стал проситься к товарищу Ленину, мне заявили, что он очень болен и принять не может, так как доктора запретили приемы. Я был чрезвычайно огорчен: приехать в Москву за тысячу верст, в этот штаб мировой революции, и не увидеть вождя, произведения которого так много читал и который имел решающее влияние на мой идейный перелом,— это было бы для меня огромной потерей. Поэтому я решил все-таки добиться приема, как выяснилось впоследствии, весьма охотно разрешенного товарищем Лениным.
Наконец, получив его, ровно в 111 / 2 часов 11 августа 1 мы в сопровождении секретаря 2 ЦИКа отправились на дачу Ильича. Секретарь ЦИКа знакомил нас с окрестными достопримечательностями, встречавшимися на пути. Но, к сожалению, я не мог полностью использовать эту любезность, во-первых, потому что автомобиль мчался с большой скоростью, во-вторых, потому что я был полон тревожным чувством и мыслями о предстоящем свидании.
Почему-то мне казалось, что Владимира Ильича я застану или немощно лежащим в постели и болезненно, неохотно всматривающимся в незваного посетителя, или же бессильно сидящим на диване. В обоих случаях затруднительно свободно и нормально говорить и чувствовать себя в своей тарелке. Кроме того, сердце сильно щемило от мысли, что такой человек, как товарищ Ленин, этот гений мировой революции, так безжалостно судьбой устраняется от великого дела... И кто знает, быть может, злобные слухи, ходящие вокруг болезни его, верны? Что тогда?.. Но, к счастью, автомобиль быстро нас прикатил к деревянным воротам ограды дачи, где жил Ильич, куда впустил нас часовой, стоявший у ворот.
Общий вид дачи весьма уютный. Среди зелени грядок, окаймленных лентами аллей,— каменная постройка простой, но красивой архитектуры, а кругом парк из осин и берез. Мы направились в дом и скоро очутились в приемной, насколько помнится, не встретив по пути никого. Через несколько секунд мы уже имели счастье видеть перед собой хозяек дома — Надежду Константиновну, супругу товарища Ленина, и Марию Ильиничну — сестру его, которые удивительно тепло и добродушно нас приветствовали, как это умеют делать только хорошие, добрые и умные русские женщины. Сразу же у нас рассеялось смущение, которым мы были охвачены при входе в приемную, и мы почувствовали себя как дома.
Через несколько минут после того как хозяйки удалились, я был приглашен в кабинет Владимира Ильича и не без волнения поднялся на второй этаж. Войдя в кабинет, я был охвачен новым чувством, новыми мыслями, был очарован. Вместо больного, немощного человека я увидел перед собой, если только в тот момент мог хорошо замечать, бодрого, подвижного мужчину, среднего роста, коренастого, чрезвычайно приветливо и просто пожавшего мою руку обеими руками. Здесь опять я почувствовал себя совершенно свободно. Когда мы уселись, беседа между нами завязалась самым естественным и простым образом, приняв живой и интересный характер.
Главным образом мне приходилось отвечать на вопросы, которые задавал товарищ Ленин 3. Сначала он осведомился о том, как долго и с какого времени я занимаю место председателя Аз ЦИКа? Давно ли я в партии? Какого я происхождения? Первый ли раз в Москве и какое впечатление она произвела? Затем мы перешли на общественно-политические темы. Сам я никаких вопросов не возбуждал, и, таким образом, больше всего приходилось говорить мне. Прежде всего Ленин пожелал узнать, кто у нас председатель Совнаркома. Когда я ответил, что товарищ Мусабеков, он спросил:
— А товарищ Нариманов?4
— Он в Закавказском Союзном Совете и жив-здоров,— ответил я.
— А хорошо работает Закавказский Союзный Совет?
Тут я немножко замялся и, желая быть правдивым, ответил, что работа Совета пока в процессе налаживания. Самое единение в Закавказье, конечно, должно произойти со временем. Это единение будет, оно неизбежно в новых политических условиях; экономические и хозяйственные потребности беспрерывно толкают к этому единению.
— Ну, а как у вас работа в Азербайджане? — перешел он на другую тему.
— Хотя понемногу,— ответил я,— но все-таки идет, твердо и ясно намечается для рабочих и крестьян грань между бывшим Азербайджаном и новым, советским. Былых помещиков и феодалов, агаларов, ханов, беков и меликов уже нет. Их земли и имущество частью обращены в государственное хозяйство (очень малая часть), а громадная часть распределена между неимущими и малоимущими крестьянами. Существовавшие партии — феодальная «Мусават» и панисламистская «Иттихад» — доведены до безобидного ничтожества, и среди населения никакой роли не играют после своего позорного и бездарного управления, в губительном дурмане которого пребывало главным образом мусульманское население. Что же касается до влияния духовенства, то оно с каждым днем слабеет, и трудовое население понемножку начинает понимать рельную ценность своего пастыря.
Здесь я рассказал маленький случай, бывший на митинге среди крестьян в Гянджинском уезде. Вопрос касался истинных, полезных и пригодных в жизни знаний и таких, которые ни к чему не пригодны. «Вот возьмите такой пример для выяснения моей мысли,— сказал крестьянам я,— нужно у вас, здесь, лучше устроить жизнь: распределить земли, проводить каналы, урегулировать воду и прочее. Присылать вам для этого сто мулл или по одному землемеру, инженеру и т. д.?» Я получил ответ из толпы со смехом: «Не надо мулл, не надо, нам давай работников, а их куда-нибудь». Тут товарищ Ленин, улыбнувшись, заметил: «Хорошо сказано».— «Однако, я скажу,— продолжал я,— для Азербайджана, для углубления и расширения в нем революции, для того, чтобы столкнуть его с вековой косности и сделать его верным, прочным сотрудником пролетарского движения и членом семьи культурного мира, еще многое и многое предстоит проделать».
Тут я, грешный человек, рассказал товарищу Ильичу об «особых» работах, которые надо проделать в Азербайджане, и о своих планах. Во-первых, о параллельном введении для гражданского обихода и дел письменности по новому алфавиту — «ени тюрк элифбасы». Арабский же алфавит, как малодоступный широкой трудовой массе и требующий для своего усвоения много свободного времени, а в то же время не делающий человека (неараба) вполне свободно грамотным, оставить для религиозных треб и божеских дел, для которых современной, большой и культурной грамотности особенно не нужно.
Затем второе — облегчение управления краем при помощи создания доступных неселению аппаратов. Сейчас подготовленных азербайджанцев очень мало, большинство же служащих не знает азербайджанского языка, в то время как громадное, подавляющее количество населения азербайджанцы. Управлять же, как и торговать, через переводчика куда как непригодное дело. Новая доступная азбука увеличит число техников из азербайджанцев, даст возможность служащим из русских и других научиться азербайджанскому языку, а для крестьян и рабочих явится возможность письменно вести свои дела, без дорогой помощи ходатаев с улицы. Конечно, поэтому для советских служащих и партийных работников, без исключения национальности и пола, мы сделаем обязательным знание новой азербайджанской письменности, а для неазербайджанцев — знание и азербайджанского языка, чтобы в конце концов его сделать реально государственным языком, а не только номинально, как это было до сих пор.
В-третьих, необходимо как можно больше распространять среди азербайджанцев — рабочих и крестьян — знание русского языка, являющегося одним из мировых языков, накопившего в себе все знания человечества, в то время как наш родной и все другие восточные языки слишком бедны в этом отношении. К сожалению, сейчас чувствуется отрыв от русского языка, что равносильно изоляции от мирового знания и опыта. Поэтому настоятельно необходимо ежегодно из азербайджанских крестьян и рабочих, преимущественно бедных, организованно направлять известный кадр в Россию в советские школы. Там они на месте выучатся живому культурному языку и вместе с тем приобретут полезные технические знания и опыт.
— А как отнесутся ко всему этому азербайджанские рабочие и крестьяне? — спросил товарищ Ленин.
Когда же я рассказал товарищу Ленину о том сочувствии, которое мне приходилось встречать у крестьян и рабочих на митингах, на которых специально говорилось о новом алфавите и о тех истинных знаниях и грамоте, которые необходимы крестьянской и рабочей массе и без которых не может быть освобождения народов вообще, что малые народы к так называемой независимости придут не иначе, как только через развитие своих материальных и умственных сил, видимо, Ильич остался доволен. Затем он справился насчет численности нашей армии. Точного количества азербайджанских красноаскеров я не помнил, и пришлось назвать приблизительную цифру.
— Так мало? — выразил удивление Ильич.
Я немного смутился и почему-то вспомнил товарища Караева5. Однако, несколько оправившись, я попробовал объяснить причину такого количества азербайджанской армии новизной работы и трудностью создания в отсталом Азербайджане пролетарской армии, а также прошлогодним неурожаем, добавив к этому: «Но постараемся поднять ее количеством и качеством, так как для этого уже создались соответствующие условия».
Последнее заявление доставило удовольствие Владимиру Ильичу, который задал сейчас же следующий вопрос. Это был вопрос о женском движении в Азербайджане. На этот вопрос я дал утешительный ответ, отметив, что это движение, особенно после переворота, твердо и неуклонно развивается. Это обстоятельство также, как я заметил, обрадовало товарища Ленина. Из беседы нашей и вопросов ясно видно, что Владимир Ильич очень интересуется развитием Азербайджана, его родного языка, литературы, армии, хозяйства и вообще развитием всего того, что в последнем итоге ведет к высшей форме самостоятельной жизни, конечно, последнюю отнюдь не понимая в буржуазном стиле.
Товарищ Ленин осведомился также о положении дел в Армении. Я, конечно, в общих чертах сообщил об удовлетворительном состоянии Советской Армении. При этом я не упустил момента сообщить ему о своей поездке по Армении и свидании своем с католикосом в Эчмиадзине, а также беседу с последним. Между прочим, католикос спросил меня: «Скажите, как успешно идут дела новых просветителей мира?» — «Нужно думать,— ответил я спокойно,— что новые просветители мира в окончательной форме захватили в свои руки руль развития человечества. Старые просветители достаточно выявили себя и свое содержание, по крайней мере у нас здесь, в Закавказье, перед всем миром. Я говорю о небывалой кровавой национальной бойне — резне, дьявольски развернувшейся на нашей несчастной родине между мусульманами и армянами, когда резали, душили, сжигали без разбора возраста и пола всех женщин, детей, стариков и мужчин. Помните, в этот удручающий момент старым просветителям мира и в голову не пришло молвить слово против этой резни, наоборот, муллы и священники, эти яркие представители старых просветителей, именем бога призывали к истреблению, к крови. А вот новые просветители явились и положили конец отвратительной межнациональной оргии и направили жизнь решительно по новому руслу — единения и братства. Это один только из многих факторов». Католикос задумался. Этот рассказ, по-видимому, также понравился товарищу Ленину, и на этом рассказе вынужденно закончилась наша беседа с Владимиром Ильичем, так как разрешенный докторами срок — десять минут — уже истек с лихвой (мы проговорили, оказывается, более 12 минут).
Ильич, крепко пожав мои руки, еще раз выразил большое удовольствие видеть представителя Азербайджанского ЦИКа у себя, просил передать поклон как товарищу Нариманову, так и армянским и грузинским товарищам и «всем, всем». Я еще раз засвидетельствовал свое счастье как по поводу того, что наконец-то увидел того, который является истинно великим вождем революции, так и по поводу того, что он совершенно здоров... Я обещал передать эту радостную весть рабочим и крестьянам Азербайджана, а также поклон, посылаемый им Ильичем. Я его пригласил к нам в гости. Он ответил, что очень желал бы посетить Азербайджан. Кроме того, я выразил желание еще раз посетить Владимира Ильича, но только при иной обстановке, когда можно будет сделать полный доклад о положении дел у нас для получения нужных ответов. На это он выразил свое удовольствие, и мы расстались.
Товарищ В. И. Ленин, с которым я беседовал 12 минут, произвел на меня впечатление вполне выздоровевшего человека, о чем я ему даже сказал. Его приемом я был очарован. Он сам, его семья, дача, где он живет,— все по простоте своей произвело на меня самое приятное впечатление. Обстановка в помещении у товарища Ленина, как и во всей даче, так и в жизни, удивительно простая. В обращении товарищ В. И. Ленин чрезвычайно прост и радушен. Я уверен, что если бы европейские «особы» собственными очами видели бы жизнь товарища Ленина, главы мощной новой России, то ясно поняли бы, что в мировой борьбе капитала с трудом победа не за ними, а за Красным Знаменем, которое высоко держит богатырская рука Ильича.
После свидания нас угостила завтраком Мария Ильинична. Я просил ее приехать с братом и со своей семьей к нам в гости в Закавказье, чтобы полюбоваться нашими дикими горами, ущельями и караванами кочующих над ними облаков. Она сказала: «Очень желала бы».
Наконец в половине второго мы попрощались и направились в Москву. На обратном пути у меня уже были иные мысли, иные чувства. Я был обновлен, воодушевлен.
Надо удесятерить работу!
Пусть же много здравствует товарищ Ленин!
Воспоминания коммунистов Закавказья о В. И. Ленине. Ереван, 1970. С. 270—279
1 1922 г. Ред.
2 Имеется в виду А. С. Енукидзе. (См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 682.)
Ред.
3 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 682. Ред.
4 Н. Нариманов был утвержден одним из председателей Союзного Совета Зак-федерации на полномочной конференции представителей Азербайджанской, Грузинской и Армянской ССР, состоявшейся в марте 1922 г. Ред.
5 А. Г. Караев тогда являлся наркомом по военным и морским делам Азербайджанской ССР. Ред.