HTML clipboard
Когда вспыхнула в 1914 году всемирная война, закипело и в отдаленном уголке Галиции, в горной местности Закопане и окрестностях, где жил Ленин. Объявлена была мобилизация. Каждые несколько часов появлялись грозные предписания военных властей.
Мобилизованные крестьяне сгонялись в ближайший уездный городок Новый Тарг. Одновременно была организована казенная агитация за войну, против «зарвавшегося дикого москаля, угрожающего лишить нас нашей свободы, культуры» и т. п...
Ура-патриоты митинговали. Помню один «митинг», на который я пробрался. Выступавшие ораторы — аптекарь, мясник, почтальон, какой-то военный и местный жандарм — произносили пламенные речи в пользу «оборонительной» войны и в защиту «дорогой австро-венгерской монархии».
«Популярно разъясняли» массе разрушительное действие шпионов: «Шпионы — это подосланные нашими врагами темные люди, которые пытаются убивать нас, отравлять наши колодцы... Они повсюду появляются, делают снимки наших дорог, наших крепостей... Вида они незаметного... Они прокрадываются в квартиры через двери, через окна и все выслеживают. Будьте бдительны. Лишь только заметите каких-либо подозрительных лиц — сейчас же сообщайте...»
В течение нескольких дней только и слышно было, что то здесь, то там замечали подкрадывающегося шпиона, но, к сожалению, его не удавалось поймать...
Бешеная шовинистическая агитация и привела к аресту Владимира Ильича.
7 августа. Вечер. Проливной дождь. Настроение угнетенное. Застряли мы в этом захолустье, от своих оторваны, почта уже из России не приходит. Читаешь лишь буржуазную прессу. Она полна ликований — восхваляет войну, восхваляет бойню.
Вдруг на велосипеде появляется Владимир Ильич. Рассказывает приблизительно следующее:
— Только что у меня был обыск. Производил здешний жандармский вахмистр. Приказал утром явиться к поезду и поехать с ним вместе в Новый Тарг к старосте... Обыск был довольно поверхностный. Дурак, всю партийную переписку оставил, а забрал мою рукопись по аграрному вопросу. Статистические таблицы в ней принял за шифр. Хорошо, что переписки не взял. Были там и адреса, и другие конспиративные вещи. А жаль рукописи: не закончена, не затерялась бы... Да, в хламе нашел какой-то браунинг,— я не знал даже, что имеется... Как думаете, арестуют завтра в Новом Тарге или отпустят?
— Положение неважное... Война. Глупый жандарм подозревает в шпионаже,— пожалуй, арестуют...
Краковская полиция хорошо знала Владимира Ильича и не могла сомневаться, что Владимир Ильич даже во время войны останется непримиримым врагом царизма. Что Владимир Ильич может вести агитацию за борьбу против войны в каждом государстве в отдельности, до понимания этого краковская полиция, да и австрийское центральное правительство не созрели. Краковская полиция имела Ленина постоянно на примете и знала, что у Владимира Ильича генеральный штаб российской революции, но что он в австрийские дела не вмешивается,— и была спокойна.
Но это Краков и Вена. Поронин и Новый Тарг — другое. Чиновники здесь уж совсем ограниченны. Могут арестовать. Тогда суд и расправа — дело плевое. Мы долго совещались с Владимиром Ильичем и выработали следующий «план действия»: я даю телеграмму в Краков социал-демократическому депутату д-ру Мареку, который с властями вел переговоры по поводу приезда Ленина в Краков. Владимир Ильич дал тогда же, 7 августа, следующую телеграмму в дирекцию полиции:
«Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже. Живу два года в Кракове, в Звежинце \ 51, ул. Любомирского. Лично давал сведения комиссару полиции в Звежинце. Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать Поронин и старосте Новый Тарг во избежание недоразумений.
Ульянов».
Кроме того, мы условились, что если Владимир Ильич не возвратится на следующий день из Нового Тарга ближайшим поездом в час дня, то придется энергично действовать, ибо тогда будет очевидно, что он арестован.
Все следующее утро я волновался и с нетерпением ждал прибытия поезда. Приедет или не приедет? Внутренний голос нашептывал второе, и я все больше нервничал.
Утром получил ответ от Марека, что им предприняты соответствующие шаги и что он телеграфировал одновременно старосте в Новый Тарг. Телеграфист, добрый малый, видя мое волнение, сознался мне, что пришла телеграмма от директора полиции к жандарму, и рискнул мне ее показать.
Телеграмма гласила:
«Жандармерия Поронин. Против Ульянова не имеется здесь ничего предосудительного в области шпионажа.
Краков 7/VIII 1914 г.».
Директор полиции (подпись).
Эта телеграмма была послана в копии и старосте в Новый Тарг.
Все хорошо, но, пока не увижу Ильича, меня ничто не может успокоить. Уже с 12 часов торчу на вокзале. Время медленно двигается вперед. Я раздражен донельзя. Не могу без отвращения смотреть на довольные рожи разгуливающих офицеров. Тут появляется и Надежда Константиновна. Как всегда, она внешне спокойна, но я чувствую, что она волнуется не меньше моего. Мы молчим. Наконец медленно подъезжает поезд. Жандарм тут, Ильича нет. Я начинаю успокаивать Надежду Константиновну, говорю о телеграммах, уверяю, что недоразумение скоро выяснится и Ильич будет освобожден. Я сам не верю собственным словам. Прощаюсь с Надеждой Константиновной и заявляю, что сегодня еще попытаюсь добраться в Новый Тарг.
Задача эта нелегкая. Поездов больше нет, да и вообще из района деревни без особого разрешения удалиться нельзя. Как быть? Иду к жандарму. Начинаю говорить об Ильиче. Он подтверждает, что Ильич арестован.
— За что? — спрашиваю.
— Заподозрили в шпионаже. Время сейчас весьма серьезное, началась война. Он — русский. Я получил сообщение, что он ходит по окрестным горам и делает снимки с дорог. Кроме того, при обыске я нашел у него целые таблицы цифр, которые, очевидно, являются шифром. Не мое дело разбираться в этом, и я передал Ульянова старосте, который сделает с ним, что будет считать нужным.
Жандармский вахмистр, поехав с Ильичем в Новый Тарг, передал старосте следующее «донесение»:
«От Управления императорско-королевской полевой жандармерии № 5, отделение Новый Сонч № 9, пост Поронин № 18.
В Управление императорско-королевского окружного начальника в Новом Тарге.
Поронин, 8 августа 1914 года.
С 6 мая 1914 года в волости Белый Дунаец в доме Терезы Скупень проживает русский подданный Владимир Ульянов.
Вышеупомянутый Ульянов является литератором и показывает, что из-за политических преступлений вынужден был бежать из России, после чего проживал в Швейцарии, а последние два года пробыл в Кракове и отчасти в Белом Дунайце, куда уезжал на лето. Произведенным расследованием установлено, что вышеупомянутый Ульянов проживал также в предыдущем году в волости Белый Дунаец, где, согласно сообщению Виктории Була, дочери Франца из Белого Дунайца, которая в свое время у него служила, у него происходили разные совещания с другими русскими подданными, причем иногда количество их было так велико, что даже сени были переполнены слушателями. С момента объявления мобилизации жители стали с большим вниманием следить за поведением чужих и начали ходить слухи, что Ульянов, должно быть, шпион, так как он будто ходит на окрестные возвышенности, делает съемки с дорог и т. п.
Произведенным расследованием установлено, что все это — неправда, ни один свидетель этого не показал, а заявляют лишь, что его видели только гуляющим по возвышенностям.
Во время производства обыска у вышеназванного Ульянова также не обнаружено ничего, что бы указывало на занятие его шпионажем, установлено лишь, что он поддерживает постоянную корреспонденцию с лицами, проживающими в Петербурге, а также с находящейся там редакцией газеты «Правда», в которой будто бы состоит сотрудником.
По циркулирующим слухам, он будто бы получал из Петербурга также значительные суммы денег: подтверждение этих слухов может быть получено в почтовом отделении в Поронине.
При обыске у вышеупомянутого Ульянова обнаружено три тетрадки, содержащие различные сопоставления Австрии, Венгрии и Германии, каковые тетради прилагаются к сообщению.
Ввиду того что вышеупомянутый, за исключением удостоверения личности, составленного на французском языке, никаких других документов не имеет, а также что никто не может установить, не является ли его деятельность вредной для государства, так как в настоящее время русские имеют с ним совещания; далее, ввиду возможных предположений, что Ульянов, поддерживая связи с разными индивидуумами, может также передавать другие детали, касающиеся Австрийского государства, вышеназванный Ульянов препровождается в Управление императорско-королевского окружного начальника.
При производстве обыска у него же найден один браунинг, а так как он не имеет разрешения на ношение его, браунинг конфискован и передается Управлению императорско-королевского окружного начальника.
Матыщук, вахмистр».
С вахмистром Матыщуком нечего было больше разговаривать. Австрийский жандарм точь-в-точь похож на царского. «Ходит по горам и делает съемки с дорог»... Какое стратегическое значение имеют тропинки в горах в заброшенной деревушке? Владимир Ильич часто разгуливал на солнышке перед своим домом. Он гулял, читал книгу и делал на ней пометки. Отсюда легенда о «съемках дорог». Жандармский дурак не в состоянии был также различить статистических таблиц в научной рукописи от шифра. Нет, с ним нечего разговаривать. Староста — человек посерьезнее, поумнее, у него я скорее ликвидирую недоразумение.
— Я в таком случае поеду сейчас к старосте, дайте мне пропуск,— говорю я жандарму.
— За этим надо вам обратиться к войту.
Через час у меня был уже пропуск на руках. Наняты лошади, и я мчусь по направлению в Новый Тарг. По дороге заехал к Надежде Константиновне, чтобы успокоить ее.
Резиденция старосты, как повсюду в уездных городах, на рыночной площади. Нахожу «секретаря».
— Где староста? Мне необходимо немедленно с ним поговорить!
— По какому делу? — получаю спокойный ответ.
— Сюда привезли из Поронина некоего Ульянова. Я опасаюсь, что его арестуют. Тут крупное недоразумение, и я должен лично со старостой это выяснить.
— Да, действительно, его привезли к нам, и староста посадил его в тюрьму, передав дело в суд. Навряд ли староста вас примет. Он очень занят и... весьма у нас он нервный. Советую вам не показываться ему на глаза, а то и с вами может случиться неприятность... А вот и староста идет.
В дверях показался мужчина с необыкновенно глупым лицом, с криком быстро направляющийся через другую дверь в свой кабинет. Не теряя ни секунды, я бегом к нему.
— Господин староста! — успел сказать ему в дверях. Он прихлопнул дверь и закричал:
— Что это за наглость вламываться без разрешения в мой кабинет!
Открываю двери и решительно говорю:
— Господин староста, я пришел по весьма и весьма важному делу, и вы должны меня немедленно выслушать. Вы только что арестовали Ульянова. Вы не отдаете себе отчета в вашем решении. Вы арестовали известного в мире вождя российской революции. Как такого человека можно заподозрить в шпионаже? Вы должны его немедленно выпустить.
— Как вы смеете делать мне подобные указания?! А вы кто такой?
— Я... гражданин Поронина и являюсь к вам с протестом от всех видных граждан Поронина и Закопане. Все мы стыдимся по поводу ареста Ульянова и настаиваем на его освобождении. Как можно видного социал-демократа заподозрить в шпионаже? Нам стало известно, что вы получили телеграмму от директора полиции в Кракове и от депутата парламента Марека... Имя Ульянова, его псевдоним Ленин хорошо известны и в Вене. Навряд ли Вена одобрит ваше поведение. Я еще раз советую освободить его, иначе у вас будут неприятности...
Староста как будто растерялся, пригласил меня сесть.
— Телеграммы эти я действительно получил. Как это вы все уже знаете? Но ни директор полиции, ни Марек мне не указка. Сейчас война, я облечен военными полномочиями и должен действовать по-военному. Помилуйте, на следующий день после объявления войны между Австрией и Россией русский подданный делает съемки дорог, и у него находят шифры,— как же его не арестовать? Вы это сами должны одобрить... То, что он социал-демократ, это ничего не значит. Социал-демократы всегда выступают против монархов и против войны. Сейчас военное время, и надо бы закрыть парламент.
— За кем он сейчас числится? Кто может дать мне какие-либо разъяснения?
— Обратитесь к председателю суда.
Староста оказался не умнее жандармского вахмистра. Иду к председателю уездного суда — тот направляет меня к «члену суда» Пашковскому, которому поручено ведение этого дела.
Через дорогу мне указывают домик, где я могу найти Пашков-ского. На улице уже темно. Темно и в домике. Только внизу в одном окне виден свет. Замечаю в окне решетки — неужели это канцел яри я тюрьмы? Становлюсь на пальцы — и тут замечаю лысину дорогого Ильича, а возле него за столом двух важных субъектов. «Очевидно, допрос»,— подумал я.
Стучу в дверь — закрыта, не открывают. Я вторично, поэнергичнее. Щелкнул замок — высовывается голова.
— Чего вы стучите?
— Здесь судья Пашковский, у меня к нему весьма важное дело.
— Он здесь, но сейчас очень занят и вас принять не может. Приходите завтра.
— Я знаю, чем он занят: он допрашивает Ульянова, и именно по этому делу я должен с ним немедленно поговорить. Меня к нему направил староста.
Замок опять щелкнул, и мой незнакомый собеседник удалился. Через две-три минуты появился Пашковский. Я ему приблизительно повторил все сказанное старосте, показал телеграмму Марека и просил совета, как действовать. Пашковский оказался приличным человеком, и мы с ним скоро могли договориться.
— Я сразу понял, что дело дутое. Я теперь начал допрашивать г. Ульянова, и этот человек весьма меня заинтересовал. Видно, человек весьма умный, создает впечатление благородного, и никак нельзя его заподозрить в шпионаже. Наш староста такой нервный и раздул дело! Ведь он передал дело одновременно в военный суд. Военные будут решать, и это уже весьма серьезно. Советую вам немедленно поехать в Краков и там энергично действовать.
Судья говорил правду. Староста рапорт жандарма направил в суд со следующей препроводилкой:
«№ 35094. Новый Тарг 8/VIII 1914 г.
Императорско-королевскому уездному суду в Новом Тарге.
Передается для дальнейшего производства по поводу подозрения в шпионаже с сообщением, что обвиняемый получает значительные суммы денег из России. Как известно, подобная сумма поступила из России в адрес обвиняемого в Поронин и находится в почтовом отделении Поронина для получения. Одновременно уведомляю, что об указанном деле ставлю в известность император-ско-королевский Генеральный штаб 1-го корпуса Краковского гарнизона, далее, президиум императорско-королевского наместничества в Львове и дирекцию полиции в Кракове и Львове.
Императорско-королевский окружный начальник Гродзицкий».
Староста в своем усердии послал также в дирекцию полиции следующее отношение:
«Л. 35997. Новый Тарг дня 8/VIII 1914 г.
Имп.-кор. дирекции полиции в Кракове.
Довожу до сведения и доношу, что передал обвиняемого здешнему имп.-корол. уездному суду для дальнейшего ведения дела, донося об этом одновременно имп.-кор. Генеральному штабу при 1-м корпусе в Кракове.
Имп.-кор. староста Гродзицкий».
Пашковский обещал мне в тот же вечер закончить допрос и на следующий день послать свое заключение прокурору. Обещал также утром дать свидание с Ильичем Надежде Константиновне. На прощание он обещал мне, что допрос поведет лишь формально, попросит Ильича написать свою биографию.
Мы разговаривали в дверях. Я старался говорить погромче, чтобы Ильич услышал мой голос и узнал, таким образом, что мы «действуем».
Уже поздно вечером возвратился я в Поронин. Первым делом заехал к Надежде Константиновне. Рассказал ей все, просил быть готовой к десяти утра, чтобы ехать на свидание. Сообщил также о моем решении поехать в Краков. Надежда Константиновна спокойно все выслушала. Просила лишь не говорить об аресте бабушке х.
Утром в 10 часов мы с Надеждой Константиновной на крестьянской телеге уже въезжали в Новый Тарг.
Пашковский сейчас же нас принял и велел вызвать из камеры Владимира Ильича.
Владимир Ильич находился в камере № 5. Накануне в тюрьме принял его тюремный надзиратель Иосиф Глуд. Как полагается, он занес нового клиента в тюремную книгу и записал отобранные у него вещи:
«8/VIII 11ч. утра. Владимир Ульянов, уроженец России, лет 44, православного вероисповедания, русский эмигрант, 91 крона 99 геллеров , черные часы, ножик».
Появился Владимир Ильич, взволнованный, но, как всегда, ровный и со своей постоянной спокойной улыбкой. Не знал, на каком языке обратиться к Надежде Константиновне,— судья не понимает по-русски.
— Я буду говорить по-немецки,— заявляет Владимир Ильич Пашковскому,— хотя умею и по-польски.
И тут же говорит Надежде Константиновне по-польски: «Iak sie Pani czuje?» («Как вы себя чувствуете, сударыня?»)
Пашковский смеется, предлагает Ильичу говорить по-русски. Мы с Пашковским идем в другую комнату, чтобы не мешать...
Ильич сказал нам, что чувствует себя вполне хорошо, много читает, просил прислать целую кучу книг и успокаивал Надежду Константиновну, что скоро будет дома.
Надежда Константиновна ездила к Ильичу каждый день...
Прощаясь с Ильичем, я сказал, что обязательно раздобуду разрешение на поездку в Краков и буду следить за делом. Владимир Ильич сообщил мне, что слышал вчера мой голос, понял, что я нарочно говорил громко; что Пашковский, возвратившись от меня, любезно вел себя...
Как быть с моей поездкой в Краков? В эти дни ездили только поезда для военных. Частным лицам почти не давали разрешения, каковые выдавались за личной подписью корпусного начальника.
Обращаюсь к моему «другу» — старосте. Объясняю ему, что он всю кашу заварил, передав зря дело в военный суд, а потому он должен дать мне записку к корпусному начальнику для получения пропуска.
Не так легко было убедить упрямого дурака. Наконец он согласился, но поставил «условие»:
— Вы, я вижу, человек энергичный, со связями и добьетесь в Кракове освобождения г. Ульянова. Прошу вас очень похлопотать также об одном враче из Варшавы, который также обвинялся в шпионаже, и дело его передано военному суду...
Я торжественно дал обещание, и через несколько минут очутилось в моих руках письмо старосты к корпусному с разъяснением, что «по весьма важным и неотложным делам» я должен немедленно поехать в Краков.
Выйдя от старосты, я встретил знакомых, хлопотавших о враче. Они и рассказали мне его несчастную историю. Врач этот (фамилии его не помню) ездил несколько лет подряд из Варшавы в Крыницу (климатическая станция). Желая сэкономить 25 руб. на паспорте, он пользовался паспортом своего знакомого австрийского подданного. Ездил он со своей второй женой. Первая жена, не желавшая дать ему развода, сообщила, что он ездит по чужому паспорту, не зная, очевидно, чем дело кончится... Русский подданный ездил по чужому паспорту,— значит, шпион, и староста передает дело в военный суд-Разрешение на поездку в Краков и на право пользования воинским поездом я в тот же день получил и на следующий день поехал в Краков.
В течение двух дней я бродил по всевозможным учреждениям и бесчисленным канцеляриям. Дал также телеграмму старику Адлеру, который об аресте уже знал и предпринял соответствующие шаги. Повсюду получил заверения, что Ильич будет освобожден, но необходимо провести все формальности, на что понадобится еще несколько дней.
11 августа Надежда Константиновна отправила Виктору Адлеру следующее письмо:
«Уважаемый товарищ! Мой муж, Владимир Ульянов (Ленин), арестован в Поронине (Галиции) по подозрению в шпионаже. Здесь население очень возбуждено и в каждом иностранце видит шпиона. Само собой разумеется, что при обыске ничего не нашли, но тетради со статистическими выписками об аграрном вопросе в Австрии произвели на здешнего жандарма впечатление. Он арестовал моего мужа и препроводил его в Неймаркт. Там его допросили, и нелепость всех подозрений сейчас стала очевидной для гражданских властей, но они не хотели взять на себя ответственности освободить его и все бумаги послали к прокурору в Ней-Зандец; дело это теперь передано военным властям. Может быть, прокурор тоже не захочет взять на себя ответственности, и тогда арест может продолжаться несколько недель. Во время войны не будет времени быстро разобрать это дело. Поэтому очень прошу Вас, уважаемый товарищ, помочь моему мужу. Вы знаете его лично; он был, как Вы знаете, долгое время членом Международного бюро и хорошо известен Интернационалу. Я попросила бы Вас отправить настоятельную телеграмму прокурору в Ней-Зандец о том, что вы хорошо знаете моего мужа и можете подтвердить, что это недоразумение. Попросите также прокурора, в случае если бумаги уже переданы военным властям, переадресовать им Вашу телеграмму. Телеграмма от краковской полиции о том, что мой муж не подозревается в шпионаже, получена здешним жандармом, но слишком поздно. После того как мой муж был отправлен в Неймаркт, там была получена телеграмма и от депутата рейхсрата тов. Марека, но не знаю, будет ли это достаточно. Я уверена, что Вы и еще другие австрийские товарищи сделают все возможное, чтобы содействовать освобождению моего мужа.
С партийным приветом
Поронин (Галиция) Надежда Ульянова.
P. S. Буду Вам очень благодарна, если Вы мне протелеграфируете, отправили ли Вы телеграмму в Ней-Зандец».
Министерство внутренних дел в Вене 17 августа послало в краковскую полицию следующее сообщение:
«Члены парламента д-р Адлер и д-р Диаманд явились сюда и заявили следующее: Ульянов — решительный противник царизма — посвятил свою жизнь борьбе против русских властей и, если бы он появился в России, с ним поступили бы по всей строгости и, возможно, казнили бы. Он пользуется европейской известностью благодаря своей борьбе против русского царизма. Д-р Адлер (Вена, VI район, Блюмельд, № 1) и д-р Диаманд (Львов, в данное время Вена, XIX район, ул. Бильрота, № 18) ручаются, что Ульянов не шпион. Они могут дать о нем исчерпывающие сведения и предлагают свои услуги как сведущие лица.
Статистические работы (цифры и сводки), которые были найдены у Ульянова, относятся, по мнению названных депутатов, к аграрному вопросу, над которым работал Ульянов.
Похоже, что д-р Адлер и д-р Диаманд говорят правду».
В Кракове все власти заверяли меня, что Владимир Ильич скоро будет освобожден, необходимо лишь выполнить формальности.
«Добросовестный» староста немало причинил хлопот властям. Распоряжения давались по телеграфу и телефону.
19 августа идут из Кракова одна за другой следующие три телеграммы:
В 9 час. 50 мин. «Окружный суд. Новый Тарг.
Владимир Ульянов подлежит немедленному освобождению.
Подпись: Военный прокурор при имп.-кор. военном командовании».
II
В 11 час. 10 мин. «Окружный суд. Новый Тарг.
Надлежит сообщить Ульянову Владимиру явиться при проезде через Краков к полковнику Моравскому в здание корпусного командования.
Подпись: Военный прокурор при имп.-кор. военном командовании в Кракове».
III
В 5 час. «Окружный суд. Новый Тарг.
Судебное следствие против Ульянова приостановлено, последний поэтому подлежит полному освобождению, должен лишь сообщить письменно или телеграфно свой адрес в Поронине полковнику Моравскому, здание корпусного командования.
Подпись: Военный прокурор ополчения».
В ответ на последнюю телеграмму послано следующее отношение:
«Имп.-кор. военному прокурору ополчения в Кракове.
Настоящим сообщается, что согласно телеграфного предписания имп.-кор. военного прокурора в Кракове от 19/VIII 1914 года за № 441 Владимир Ульянов 19/VIII 1914 года выпущен на свободу.
Протокол освобождения прилагается при сем. Адрес Владимира Ульянова — Поронин.
Подпись: Имп.-кор. окружный суд Новый Тарг. 20/VIII 1914 г.»...
Таким образом, 19 августа 1914 года Владимир Ильич был освобожден.
На другой день после освобождения, 20 августа, Надежда Константиновна и Владимир Ильич отправляют Виктору Адлеру следующее письмо:
«Уважаемый товарищ
Благодарю Вас и тов. д-ра Диаманда за Вашу любезную помощь и вмешательство в это дело. Мой муж уже свободен: абсурдное недоразумение уже выяснено. Еще раз примите мою благодарность и
"Ривет- Н. Ульянова.
P. S. С своей стороны шлю также сердечную благодарность и
привет. д Ульянов (Ленин)»\
Но Ильич не доверял австрийским властям, как и всякой другой буржуазной власти. Еще будучи в тюрьме, на свидании он говорил мне:
— Недостаточно освободить из тюрьмы. Я здесь ни в коем случае оставаться не могу. Следует во что бы то ни стало добиться разрешения на выезд из Австрии в Швейцарию. Добейтесь разрешения, нельзя оставаться в воюющей стране, никакая работа здесь невозможна.
Опасность угрожала не только со стороны правительства за революционную антивоенную работу. Угрожала она и со стороны темного населения. Надежда Константиновна однажды в разговоре со мною вспоминала, как местные крестьянки, возвращаясь в одно воскресенье из костела, где ксендз на проповеди призывал к «расправе с москалями», говорили между собой вслух о Владимире Ильиче, что когда этого шпиона выпустят, то нужно ему будет глаза выколоть, язык вырезать и т. п.
Ввиду военного времени можно было ехать по железным дорогам лишь по особому разрешению. Удалось получить для Владимира Ильича такое разрешение — удостоверение от старосты в Новом Тарге 26 августа, а в Кракове 28 августа — в дирекции полиции.
«716. Разрешается пользование почтовым поездом.
Имп.-кор. пересыльно-станционное управление в Неймаркте (подпись).
УДОСТОВЕРЕНИЕ Г. Владимир Ульянов с родственниками, 3 лица, имеет право на приобретение места в один конец в поезде жел. дороги по воинскому расписанию от станции Поронин до станции Вена через Краков.
Новый Тарг. Дня 26/VIII 1914.
Староста (подпись).
Наставление. Владелец этого удостоверения в случае, если не имеет уже особого билета (льготного проезда и т. п.), обязан купить обыкновенный билет того класса, которым предполагает ехать, по пассажирскому тарифу с применением скидки, если таковая ему полагается.
Это удостоверение перед отъездом следует предъявить в особую кассу для проставления на нем печати и числа».
«4730. УДОСТОВЕРЕНИЕ Владимир Ульянов с женой Надеждой и тещей имеет право получить 3 места в поезде железной дороги по воинскому расписанию от станции Краков до станции Вена. Краков. Дня 29/VIII 1914.
Советник Двора и Директор Полиции (подпись).
Наставление. Владелец этого удостоверения в случае, если не имеет уже особого билета (льготного проезда и т. п.), обязан купить обыкновенный билет того класса, которым намерен ехать, по пассажирскому тарифу с применением скидки, если таковая ему полагается.
Это удостоверение следует предъявить перед отъездом в особую кассу для проставления на нем печати и числа».
5 сентября нового стиля Владимир Ильич отправляет Виктору Адлеру открытку из Цюриха следующего содержания:
«Уважаемый товарищ! Благополучно прибыл со всем семейством. Легитимацию (документы) требовали только в Инсбруке и Фельд-кирхе. Ваша помощь, таким образом, была для меня очень полезна. Для въезда в Швейцарию требуют паспорта, но меня выпустили без паспорта, когда я назвал Грейлиха. Привет и благодарность.
С партийным приветом
Ленин (В. Ульянов)»
Здесь, в Швейцарии, со свойственной Владимиру Ильичу железной энергией он берется за работу. Старик Адлер вскоре убедился, что Ленин «в создавшемся положении» действительно «оказывает важные услуги». Но не императорско-королевскому правительству Австро-Венгрии или какому-нибудь другому буржуазному правительству, а международному пролетариату. Он собирает по всей Европе незначительные вначале, но искренние революционные элементы и создает Циммервальд, явившийся зародышем Коммунистического Интернационала...
Ганецкий Я. Воспоминания о Ленине. М., 1933. С. 16—38