Из дневника
Чудится — с тех пор несколько раз умирал, несколько раз рождался снова и как будто бы прошло много и много веков, полных страданий и горечи. Шли длинные годы за годами. Конца не было видно. Нам, находящимся в чужой стране, лишенным ласки родины, не оставалось ничего больше, как жить одной надеждой.
Тяжела жизнь эмигранта... Десятки лет бродили в нужде, в голоде и холоде, в тяжелых душевных переживаниях. Длинный ряд бессонных ночей.
Ночь темна и бесконечна... И ждешь, ждешь зари... и веришь и надеешься... и вот она!
В тот день я встал в обычный час. Направился в университетскую библиотеку.
Был солнечный день.
И вдруг слышу:
— Не знаешь?.. Не знаешь?.. Не знает, вот не знает!..
— В чем дело? Что я должен знать?
Я побежал к площади, где обыкновенно продавались газеты. Маленькое расстояние до газетчика показалось мне тогда длинным, бесконечным.
— Покупайте газету!.. Революция в России!.. Революция!.. Революция!..
Газета дрожит в руках.
И вдруг все прошлое кануло куда-то в пропасть. Оглянулся на улицу, и эти давно знакомые здания и витрины показались виденными во сне, а не наяву. Все окуталось в темную, серую вуаль. Я мигом перелетел в родную страну...
Удар по плечу отрезвил меня. Оглянулся.
Вижу, товарищ с улыбающимся лицом.
— Едем, едем, значит! Ведь на днях говорил тебе, а ты не верил... Знаешь, вечером назначен митинг в Народном доме... Придешь, конечно...
Еще встречаем группу товарищей. Все улыбаются, все говорят только о поездке.
Но этому общему ликованию мешает одно:
— Каким путем поехать?..
Проходили дни. Союзники категорически отказались пропускать эмигрантов в Россию. Возможность поездки каким-нибудь другим путем была исключена. Мы начали нервничать.
Беспомощные, растерянные, примирившиеся с положением, вдруг слышим голос:
— Есть дорога! Я укажу вам, как нужно ехать в революционную Россию... Идите за мной, я приведу вас в Россию и покажу вам революцию...
Это был голос Ленина.
Этот клич в эмиграции произвел большой переполох. Почти все «социалистические направления» были возмущены дерзостью этого предложения.
Как?! Мыслимо ли ехать через Германию, через территорию государства, с которым ведет войну Россия?.. А что скажут соотечественники?.. Разве это не будет предательством? Что мы можем на это ответить? Наконец, впустит ли Временное правительство... Нет, это недопустимо. Такой путь нам не нужен!
Желающих поехать с Лениным оказалось только 32 человека.
Но рожденный для революции, сам воплощение революции, разве мог он бездействовать, молчать тогда, когда в родной стране уже был зажжен костер революции. И как же мог он не перешагнуть через все препятствия, чтобы самому подложить дрова под этот костер.
И разве не потому он с таким устремлением рвался в Россию?.. Тогда Ленин жил в Берне. Там и должны были мы собраться для поездки.
Был назначен день сбора.
Из Женевы выехали пять или шесть человек, в том числе Миха Цхакая и писавший эти строки.
Прощался с товарищами, с окрестностями Женевы, с университетом, с улицами.
Десяток лет эмигрантства опускались в могилу. Открывался новый горизонт, новое устремление.
На станции провожать нас собралось много товарищей. Кто-то передал красный платок; прикрепили к палочке и вывесили в окно.
— En voiture — послышался голос кондуктора.
Двери вагона заперлись, и поезд тронулся...
Было 10 часов вечера, когда мы приехали в Берн.
Остановились в гостинице, Миха Цхакая и я поместились в одном номере. Служащий гостиницы принес бумаги, в которые мы должны занести свое имя, отчество, фамилию, профессию, куда едем и т. д.
Я начал писать.
Привыкший к конспиративной работе, Миха спрашивает:
— Что ты, настоящую фамилию пишешь?
— А то как же? — удивленно спрашиваю.
— Ну хорошо, пиши, пиши: журналист такой-то. Только не пиши, что в Россию едем. Не надо.
— Ну хорошо, пусть так...
Заполняю бумаги и отдаю служащему.
— Вообще нет необходимости, чтобы знали, кто мы, куда едем, зачем едем...— говорит Миха.
Не спалось, нервничали, курили...
Утром, когда встали, узнали, что в 12 часов должны были собраться на станции железной дороги.
Когда в назначенное время пришли на станцию, большинство товарищей уже были в сборе.
Мы подошли к одной группе,, которая стояла около своих вещей. В этой группе находилась супруга Ленина — Крупская.
Ленина не было видно. Товарищи суетились, подбегая к багажной и билетной кассам.
Вскоре показался Ленин.
Мне и прежде часто приходилось встречаться с Лениным на партийных собраниях в большевистском кружке, только такого неспокойного лица, как в этот день, никогда не замечал у него. Со всеми поздоровался; вспоминал, с кем, когда и где встречался. С особенной улыбкой и лаской поздоровался с Миха Цхакая.
Прибыл наш поезд. Все взялись за свои вещи и направились к вагону. Провожающих и здесь было много.
Приехавшие из Женевы смешались с бернцами, знакомились; из окон смотрели на Юрские горы и посылали им последний привет.
В разговорах бернские товарищи передали следующее: Ленин получил телеграмму из Женевы, в которой группа товарищей просила его отложить отъезд еще на два дня, так как многие собираются выехать с ним, только Ленин не согласился ждать.
— Я знаю,— сказал он,— что все придут к этому заключению, а времени у нас нет.
В Цюрихе остановились на несколько часов. Цюрихская эмигрантская публика встретила враждебно. Нам кричали с перрона:
— Изменники! Предатели!
Мы не подходили к окнам и не отвечали. Так советовал Ленин.
С Цюриха с нами поехал тов. Платтен, секретарь швейцарской социал-демократической партии.
Лицо Ленина было беспокойно и угрюмо. Его глаза скрылись в ресницах. Молчал, не разговаривал.
Через несколько часов переехали германскую границу.
Нас встретили бледные лица немцев с тусклыми глазами с беспокойным и нервным выражением. Как разъяренный медведь в берлоге, боролся народ. Надежда на победу никогда его не покидала.
Не знаю почему, но, очутившись на немецкой территории, я ощутил какой-то страх. Какая-то дрожь пронеслась по телу. Почувствовал, как будто нахожусь в плену у героев в сказочной стране.
Был вечер. Скоро прибыл поезд. Для нас был прицеплен один мягкий вагон. В этом вагоне мы проехали всю Германию при запертых дверях.
— Запломбированный вагон!
Ни на какой станции не останавливались, только в Берлине стояли почти целый день.
Очень надоело сидеть в запертом вагоне. И только когда мы из вагона перешли на шведский пароход, стало легко, и лица прояснились.
Пароход был товарный. На палубе его помещалось два ряда товарных вагонов.
Пассажирами были только мы. Рассеялись по палубе. Смотрели вдаль.
Молодежь собралась группой и начала петь. «Марсельеза» сменялась карманьолой, карманьола — «Интернационалом».
Хотя пароход был большой и порядочно нагруженный, но, вследствие волнения моря, сильно качался. Было заметно, как все сдерживались, чтобы миновать морскую болезнь.
Кажется, это и было причиной того, что Ленин так яростно шагал по палубе.
Волнение усиливалось. На палубу забросило одну волну, которая забрызнула Ленина.
— Вот вам, Ильич, первая революционная волна с берегов России, пославшая вам поцелуй...
Ленин смеялся и платком очищал с себя брызги пены. Пароход разбивал волны и приближал нас к берегам Швеции. Показался город Мальме. Пристали к берегу.
В ту же ночь выехали в Стокгольм и к утру были уже там.
В Стокгольме ожидали нас местные социал-демократы. Нас приняли в лучшем ресторан-отеле.
После закуски собрались в гостиной. Здесь уже успели собраться представители местных социал-демократических организаций.
Устроили маленький банкет. Произнесли речи представители левого крыла социал-демократии, газеты «Politiken»' и других социал-демократических организаций.
Поздравляли с революцией, желали благополучного ее окончания. Им отвечали Ленин и Зиновьев.
Здесь уже переменилось лицо Ленина. Глаза блистали, он отдавал распоряжения, спешил. Просил местных товарищей, чтобы они устроили нашу поездку в тот же день.
Писал телеграммы в Петроград. Послал одну телеграмму и Чхеидзе, подписанную Миха и мной, чтобы он со своей стороны принял бы все меры, чтобы нас не задержали при въезде в Россию.
Нас окружили корреспонденты. В тот день по случаю приезда Ленина был выпущен специальный номер «Politiken», с портретами Ленина и его биографией.
«Politiken» («Политика») — газета шведских левых социал-демократов. Ред.
Внимание корреспондентов было обращено на Миха Цхакая, как на старейшего из нас. Я подробно рассказывал корреспондентам его биографию, про его нелегальную работу, про его аресты, преследование и т. д. Особенно подчеркивал, что он является основателем грузинской социал-демократической партии и, преследуемый самодержавием, десяток лет находился в эмиграции. Теперь снова возвращается в Грузию, чтобы стать во главе грузинской социал-демократической партии.
Только Миха находил все это лишним и останавливал меня.
Из Стокгольма выехали в тот же день.
До самого Питера мне пришлось ехать с Лениным вместе в одном купе.
Как только мы расположились в купе, Ленин достал кипу газет, улегся на верхней полке, зажег электричество и начал читать газеты, которые ему достали в Стокгольме товарищи.
Я улегся на противоположной полке и следил за тем, как Ленин быстро пожирал глазами газеты.
Нужно сказать, что сведения о ходе русской революции мы могли иметь в Швейцарии только из газетных телеграмм. И лишь в Швеции мы имели возможность прочитать русские газеты.
В купе было тихо и уютно. Слышно было только шуршание газет и восклицания Ленина:
— Ах, канальи!.. Ах, изменники!..
Мы знали, что это относится к Чхеидзе или Церетели, по поводу той или иной речи, и мы улыбались про себя.
— Прихвостни!.. Изменники!..— снова слышен был голос Ленина.
— Нет, это слово «социал-демократ» так опротивело, так опошлилось, что стыдно носить это название...— обратился он к нам с горящими глазами.
Снова перевернулся на другую сторону и продолжал читать. Долго он еще возился так с газетами.
На другой день, когда пили чай и супруга Ленина угощала нас бутербродами, Ленин сказал:
— Вот мы приедем в Россию и по примеру немецких товарищей издадим такую газету, как «Спартак», станем в оппозицию социал-демократам и будем принуждать их идти влево, будем обнаруживать их беспринципность и оппортунизм, а с ними работать мы не будем.
После чая все товарищи собрались в коридоре. Ленин разъяснил нам, как мы должны держать себя в случае, если нас задержат.
Скоро подъехали к границе Финляндии, а затем... Улыбка Ленина теперь обратилась в открытый смех. Не мог скрывать своей радости... Глаза блистали... Помню, Ленин спросил меня:
— Как вы думаете, отделится ли Грузия от России?
— Не думаю, только автономию уж непременно потребует.
— Если даже и отделится, то скоро опять присоединится!
— А если она теперь потребует автономию, следует ли ее поддержать?
— Конечно! Обязательно!
— Вот видишь, что говорит Ленин насчет автономии,— сказал я потом Миха.
— Я то же самое говорю. И все те положения, о которых сейчас Ленин говорил, мне рисовались точно так же, только благодаря поспешности не захватил с собой те наброски, какие я делал в Женеве, а то показал бы Ленину, как мы оба одинаково мыслили ход русской революции.
Около Гельсингфорса один вагон нашего поезда наполнился солдатами. Многие из товарищей вышли к ним, расспрашивая их, как они пережили революцию в Питере, как это произошло на фронте, какую роль они сыграли в это время и т. д.
Ленин тоже вышел к ним и тоже задавал вопросы и, когда он получал ответы, подтверждающие его положения, обращаясь к нам, говорил:
— Слушайте, слушайте...
В Выборге нас встретила рабочая манифестация. Зиновьев обратился к ним с речью. В Выборге же встретили нас Каменев и Сталин.
Наш энтузиазм достигал крайних пределов. Сердце усиленно билось.
Была уже ночь, когда прибыли в Петроград. Как живо запомнилась буквально фантастическая картина встречи.
Поезд остановился. Перрон вокзала полон народу. Перед нашим вагоном выстроены в два ряда воинские части, матросы и представители рабочих организаций.
Слышим:
— Ленина давайте нам сюда, Ленина!
Вышел Ленин. Сомкнутые ряды разделились на две части, посредине оставили дорогу.
— На караул!..
Посредине провели Ленина и снова привели обратно с букетом в руках. Мы удивлены, поражены...
Перед Лениным потом проходили тысячные армии... Но тогда нашему изумлению не было предела.
Помню прожекторы, автомобили, фаэтоны, на которых всех нас повезли.
Ожидали ареста — и вдруг такая восторженная встреча! Был Петроград, и был Ленин. Будущее было еще впереди, но Петроград уже шел за Лениным.
В жизни Петрограда начиналась новая эпоха.
Заря Востока (Тифлис). 1925. 17 января
СУЛИАШВИЛИ ДАВИД СОКРАТОВИЧ (1884—1965) — член партии с 1949 г. В революционном движении участвовал с 1902 г., руководил кружками рабочих в Тифлисе, Батуме и в других населенных пунктах Грузии. Участник революции 1905—1907 гг. В 1908 г. уехал за границу, где познакомился с В. И. Лениным. В 1917 г. вместе с В. И. Лениным вернулся из эмиграции в Россию, вел литературную работу в Петрограде, затем в Грузии. После установления Советской власти в Грузии работал делопроизводителем в министерстве иностранных дел, директором Бакинской конторы Российско-Персидского торгового общества, сотрудничал в журналах, работал в Центральном архивном управлении Грузинской ССР