Г. С. Ровио
КАК ЛЕНИН СКРЫВАЛСЯ У ГЕЛЬСИНГФОРССКОГО «ПОЛИЦМЕЙСТЕРА»
(август 1917)
Приехал Шотман и говорит с самым таинственным видом:
— ЦК партии поручил мне организовать переезд и подыскать квартиру для Ленина и Зиновьева здесь, в Финляндии.
— Сюда приезжала одна девица по этому делу, и я с ней уже сговорился,— заметил я со своей стороны.
— Она неправильно сделала, мне поручено устроить товарищей здесь, в Гельсингфорсе, но чтобы об этом никто не знал. Ты не имеешь права никому об этом сообщать,— сказал мне Шотман.
— Хорошо. Я готов помочь, чем могу. Само собой понятно, что от меня никто не узнает,— ответил я.
Так как Шотман очень торопил с перевозкой Ленина, то мы решили, что он привезет Ленина прямо ко мне на квартиру, а потом уже подыщем для него более подходящую квартиру.
В начале апреля 1917 года рабочие организации выбрали меня начальником милиции Гельсингфорса. Позже я был утвержден генерал-губернатором и сенатом с соблюдением всех параграфов законов «старшим помощником гельсингфорсского полицмейстера», а полицмейстером — некий поручик фон Шрадер. Но ввиду обострившейся классовой борьбы Шрадер не выдержал атаки буржуазии и ее прессы, обливавшей ежедневно грязью милицию, состоявшую почти поголовно из рабочих социал-демократов, и ушел. Таким образом, я оставался врид начальника милиции до самой рабочей революции в январе 1918 года.
У меня была квартира (одна комната и кухня) на Хагнесской площади (дом 1, кв. 22). Так как ко мне никто не приходил, а моя жена в то время была в деревне, то мы и нашли самым удобным и безопасным сначала поселить Ленина у меня. Шотман даже пошутил:
— Приеду в Питер, скажу нашим, что поместил Ленина у гельсингфорсского полицмейстера. Вот уж, наверное, будут удивляться и смеяться, когда узнают. И я убежден, что ни один черт из агентов Керенского и не подумает заглянуть в твою квартиру.
Мы условились с Шотманом, что он сначала привезет Ленина в город Лахти и оттуда позвонит по телефону мне в Гельсингфорс, в управление милиции. Из Лахти они поедут к депутату Вийку на квартиру, так как он жил не в самом городе Гельсингфорсе, а в дачной местности, у станции Мальм. Когда все было обдумано и взвешено, Шотман уехал, довольный и радостный.
Через пару дней у меня зазвонил телефон. Шотман сообщил из города Лахти, что «все благополучно. Завтра вечером буду у тебя».
На следующий день мне звонил Вийк и просил вечером назначить свидание, так как меня хочет видеть один товарищ. Я назначил в 11 часов вечера на тротуаре у Хагнесского рынка.
Заблаговременно я вышел в условленное место и стал ждать. Через несколько минут ко мне подошли два человека, разговаривая по-французски. Один из них был Вийк, и я с ним поздоровался.
— Товарищ Ровио? — спросил меня спокойно по-русски, подавая мне руку, второй товарищ. Это был Ленин, которого я впервые здесь увидел. Я ответил утвердительно и пожал его руку. Мы направились на мою квартиру. Это было в конце июля или в первых числах августа — точно не помню1. Осмотревшись предварительно кругом и не заметив ни души на улице, мы взобрались на пятый этаж в мою квартиру.
Я чувствовал некоторое легкое возбуждение или азарт игрока, став вдруг квартирохозяином Ленина. Конечно, я не мог и подозревать в то время, что через четыре месяца Ленин будет руководителем великой державы, но, читая ежедневно русские буржуазные и соглашательские газеты и видя, какое внимание уделяется в них «шпионажу» Ленина, я понимал вполне конспирацию Шотмана и не мог не чувствовать легкого напряжения. Тем более что мне по службе чуть ли не каждый день приходилось иметь дело с контрразведкой Керенского, а иногда и с финляндским генерал-губернатором октябристом М. А. Стаховичем.
Я заварил чай и предложил его своему «квартиранту». Вийк ушел. Ленин стал расспрашивать, как получать русские газеты. Я объяснил, что вернее всего можно получать их по приходе поезда из Петрограда на вокзале ежедневно часов в 6—7 вечера.
— Вам придется ходить каждый день на вокзал и брать мне все русские газеты. Потом вам надо будет наладить переправку писем по своей почте, мы не можем доверяться официальной почте,— стал мне давать распоряжения Ленин.
Все это я обещал выполнить точно. Сообщил Ленину, что у меня есть вполне надежный товарищ, железнодорожный почтальон в вагоне, который курсирует между Гельсингфорсом и Питером, и при помощи его я смогу наладить нелегальную почту, лишь только получу указание, куда письма в Питере должны доставляться.
Когда Ленин узнал все необходимое для его работы, он мне сказал, чтобы я лег спать, а он еще сядет за работу. И, несмотря на то что было уже поздно и он только что поселился в новой квартире, Ленин преспокойно сел за стол, взял русские газеты и стал их просматривать и писать. Не знаю, сколько времени он писал, потому что я заснул. Утром я встал часов в девять и посмотрел на стол. Тут лежала тетрадь с заголовком «Государство и революция». Ленин еще спал, а я пошел на службу. Когда я днем, часа в четыре, пришел домой, Ленин говорит мне:
— Я просмотрел ваш книжный шкаф. У вас много хороших книг, мне они как раз нужны.
Потом он просил меня купить для него яиц, масла и пр. Я предложил приносить обеды из столовой кооператива, куда я обыкновенно ходил обедать, но он категорически отказался, объясняя, что на газовой плите он сумеет вскипятить воду для чая и сварить яиц, а больше — что ж, для него того вполне достаточно.
— Мне главное — газеты. Вот газеты не прозевайте,— сказал он мне.
Я пошел на вокзал и принес кипу газет. У нас так и наладилось: по вечерам я караулил на вокзале почтовый поезд, покупал все газеты и приносил Ленину. Он немедленно прочитывал их и писал статьи до поздней ночи, а на следующий день передавал мне их для пересылки в Питер. Днем он сам себе готовил пищу.
Прожил у меня Ленин недели полторы; тогда Вийк нашел для него другую квартиру — у тов. Усениуса. Поздно вечером мы перевезли его туда. Но через несколько дней мне пришлось опять поселить Ленина у себя, так как тот товарищ, в квартире которого он поселился, неожиданно вернулся и потому квартира оказалась неудобной.
Когда Ленин прожил вновь у меня с неделю, мы нашли новую квартиру у Теле в бездетной семье рабочего Б.2 Я не хочу называть настоящей фамилии товарища, потому что он был после подавления финской революции арестован и приговорен к расстрелу и я до сих пор не знаю, расстреляли его или нет. Товарищ этот дал в распоряжение Ленина комнату, его жена3 приготовляла кушанье и вообще всячески заботилась обо всех удобствах Ленина. Ленин был весьма доволен своей квартирой и квартирохозяевами.
Я приезжал к нему каждый вечер, привозил газеты и брал письма для отсылки и был переводчиком между Лениным и квартирохозяевами, которые очень сожалели, что не могут непосредственно объясниться с Лениным. Ленин также сожалел, что не владеет ни финским, ни шведским языком, и добавил, что теперь уже поздно для него изучать финский язык. На этой квартире Ленин прожил все остальное время своего пребывания в Гельсингфорсе, приблизительно месяц или больше, до конца сентября или начала октября, когда он переехал в Выборг4.
Вспоминая теперь, после пяти лет5, подробности работы и жизни Ленина в подполье в Гельсингфорсе, многое я уже позабыл. В памяти остались лишь отрывочные, наиболее яркие картины и эпизоды из повседневных наших встреч.
Ленин жил среди финского рабочего класса как раз в тот момент, когда рабочие организации постановили пригласить его на свой праздник. Дело в том, что в последнее воскресенье августа всюду в Финляндии устраивается рабочими организациями традиционный праздник труда, чистый сбор с коего поступает в кассу Центральной организации профсоюзов Финляндии.
И вот в Гельсингфорсе комиссия, устраивающая праздник, постановила еще до июльских дней пригласить Ленина в качестве оратора на этот праздник. Мне было поручено составить и послать с этой целью пригласительное письмо Ленину. Я письмо написал, но не успел его послать, как уже Ленин очутился у меня «квартирантом». Однажды я показал письмо Владимиру Ильичу и рассказал, что это за праздник. Ленин улыбнулся и сказал:
— Мне придется теперь воздержаться от речей. Правда, праздник недалеко, но оставим это до другого раза.
«Финансовый» вопрос требовал разрешения. Не в том смысле, что у Владимира Ильича не было денег, но, к несчастью, у него деньги были русские. Ввиду непрерывного падения курса русских денег, в то время как курс финской марки не так быстро падал, и ввиду, кроме этого, валютной спекуляции русскими деньгами, банки в Гельсингфорсе меняли русские деньги только на десять марок одному лицу. У меня же в день на одни газеты расходовалось денег больше. Сам я не мог менять достаточного количества денег, и неудобно было в качестве начальника милиции ежедневно менять русские деньги, потому что всех меняльщиков считали спекулянтами и вся пресса вела против них кампанию.
Как быть? Как объяснить обилие русских денег у меня? Я обратился к своим товарищам в управлении и объяснил, что у меня есть от партии секретное поручение и мне нужно менять русские деньги на финские, для чего мне нужна их помощь. «После я вам объясню, и ваши имена будут занесены по этому случаю в историю»,— пошутил я в заключение, таким образом я смог пятерых товарищей сразу послать менять деньги, и «финансовый кризис» Владимира Ильича был благополучно разрешен.
Знал ли кто о пребывании Владимира Ильича в Гельсингфорсе? Из русских товарищей, проживавших в Финляндии, знал лишь Смилга. Когда Ленин поселился у меня, он попросил привести к нему Смилгу. Я сходил к Смилге и привел его к себе на квартиру. Владимир Ильич стал у него расспрашивать о настроении моряков, гарнизона, о газете, типографии и прочем. Из финских товарищей знали лишь некоторые члены ЦК, как Маннер, Куусинен, так как я им сообщил и устроил свидание с Владимиром Ильи чем. Маннер был в то время тальманом (или председателем) сейма, и в один прекрасный день мы на извозчике поехали с Владимиром Ильи чем к нему на квартиру. Беседа велась частью на немецком, частью на русском языке, и я уже забыл содержание ее, помню лишь, что вопрос шел об антимилитаризме, по поводу чего Владимир Ильич заметил, что антимилитаризм --- болезнь, присущая маленьким странам, что весьма понятно, так как бремя милитаризма для маленьких стран непосильно. Но с точки зрения классовой борьбы антимилитаризм — неправильная позиция, рабочие должны идти в армию, обучаться военному делу и завоевывать армию в свои руки, ибо без армии революция невозможна.
Тов. Куусинен имел свидание с Лениным как раз перед отъездом его в Выборг. Разговор шел исключительно на немецком языке, и поэтому я, как не понимающий этого языка, забыл все, что мне про этот разговор было рассказано.
Шотман приезжал несколько раз. Он дал мне адреса, куда должны были доставляться письма, и вообще организовал почту в Питере. Вот раз он приезжает, кажется после корниловских дней, и говорит мне:
— Знаешь, через четыре месяца Владимир Ильич будет у нас премьер-министром,— и стал объяснять и доказывать свою правоту.
Когда мы пришли к Ильичу, он и говорит:
— Владимир Ильич, через четыре месяца вам придется составлять кабинет, вы будете премьером.
Владимир Ильич стал его расспрашивать подробнейшим образом. Спросил про Зиновьева, про Сталина и других членов ЦК.
Не помню, Шотман ли или Смилга рассказывал про пресловутое Демократическое совещание и называл его «болотом». Владимир Ильич назвал работу совещания болтовней и сказал, что надо бы взять солдат, окружить Александринку и арестовать целиком это гнилое болото: достаточно уже наболтали. И спрашивает, хитро усмехаясь, нельзя ли это как-нибудь нечаянно сделать?
Один раз приезжала к Владимиру Ильичу Надежда Константиновна6. Ильич нарисовал план, как к нему можно пройти, и послал это в письме к Надежде Константиновне. И вот по этому плану Надежда Константиновна приехала в Гельсингфорс и разыскала квартиру Владимира Ильича.
По мере обострения классовой борьбы и по мере усиления влияния нашей партии Владимиру Ильичу становилось невтерпеж в Гельсингфорсе. Ближе к событиям, ближе к Питеру. В один прекрасный день Владимир Ильич объявил мне, что он хочет ехать в Выборг и я должен достать ему парик, краску для бровей, паспорт и устроить квартиру в Выборге.
Я приступил к выполнению задания. Отыскал в газетах объявление театрального парикмахера и позвонил к нему относительно парика, как можно заказать таковой. Он объяснил, что надо прийти лично, он снимет мерку и изготовит какой угодно.
На следующий день, рано утром, мы пошли, стараясь идти по безлюдным улицам, на Владимирскую улицу. Вошли в парикмахерскую. Парикмахер оказался старым петербуржцем, работал там в Мариинском театре и был специалистом своего дела. Он рассказывал нам, как он «обмолаживал» князей, графов, генералов и прочих аристократов и аристократок. На вопрос Владимира Ильича, когда парик будет готов, он объяснил, что не раньше двух недель, потому что это очень кропотливая работа. Вот тебе и на. А Владимир Ильич предполагал через пару дней уехать.
— Может, у вас готовые есть? — спросил Владимир Ильич. Парикмахер снял мерку с головы Владимира Ильича и спросил, какого цвета нужен парик. Владимир Ильич сказал, что парик должен быть с сединой, примерно так, чтобы он был похож на шестидесятилетнего. Бедняга парикмахер чуть не упал в обморок от удивления.
— Что вы? Вы еще такой молодой, ведь вам больше сорока лет нельзя дать. Зачем же вы берете такой парик? Да у вас седина-то еще не выступила.— Парикмахер стал самым красноречивым образом убеждать Владимира Ильича не брать себе преждевременной старости. Несмотря на все возражения Владимира Ильича, он долго убеждал не брать седого парика.
— Да вам-то не все ли равно, какой парик я возьму? — сказал Владимир Ильич.
— Нет, я хочу, чтобы вы сохранили свой молодой вид,— начал опять убеждать парикмахер.
Владимир Ильич стал рассматривать шкафы и, заметив там седой парик, попросил парикмахера испробовать. С укоризной взял парикмахер парик и стал примерять. Парик оказался почти подходящим, нужно было чуть-чуть распороть и перешить. Парикмахер обещал сделать к завтрашнему утру. На следующий день мы пришли снова, парик был готов. Примерили и окончательно пригнали к голове Владимира Ильича. Парикмахер дал указания, как его носить, и мы расплатились и распрощались. Я думаю, что парикмахер и по сей день удивляется Владимиру Ильичу и, наверно, рассказывает своим посетителям о чудаке, который мог сойти за молодого человека, но упорно хотел выглядеть стариком...
Когда я на следующий день зашел к Владимиру Ильичу, он рассказал мне, что учится ходить в парике. Надел парик и спрашивает:
— Ну как, заметно, что у меня парик? Я осмотрел тщательно и говорю:
— Кто не знает, не заметит.
Потом я достал через своих товарищей краску для бровей и финский паспорт и предоставил все это Владимиру Ильичу. Квартиру в Выборге я просил подыскать депутата Хуттунена. Когда все было приготовлено и налажено, я распрощался с Владимиром Ильичем, и его повезли в Выборг, а оттуда через некоторое время — в Питер. Нелегальная жизнь кончилась...
Описывая подробно один из самых замечательных моментов жизни Владимира Ильича, нельзя не попытаться охарактеризовать его личность. Общеизвестна старая истина, что характер человека наилучше выявляется в критической обстановке. Каков был Владимир Ильич в самую гнусную эпоху, в послеиюльские дни керенщины?
Удивительное самообладание и хладнокровие. Приехал прямо с дороги, где всегда можно было ожидать ареста, и сразу сел за письменный стол за работу. Именно в Гельсингфорсе Владимир Ильич закончил свою книгу «Государство и революция»1.
За все время пребывания в Гельсингфорсе я не заметил во Владимире Ильиче ни малейшей нервности. Всегда он был в хорошем настроении. Когда слышал какую-нибудь забавную вещь, смеялся от души.
Работал Владимир Ильич регулярно и усидчиво. Когда работа выполнена, тогда можно пойти и прогуляться. Иногда вечерком в темноте мы выходили на улицу и совершали прогулки по городу. Когда к Владимиру Ильичу приехала Надежда Константиновна, он мне сказал:
— Завтра вы не приходите ко мне, я приду за газетами к вам на квартиру.
И действительно, на следующий день Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной пришли через большой парк из Теле на Хагнесскую площадь, на мою квартиру.
Я заметил, что Владимир Ильич при всех обстоятельствах сохраняет трезвую оценку событий. Воля у него не железная (это, пожалуй, будет мягко сказано), а стальная. Уж он своего добьется. Когда я не выполнял вовремя данных заданий. Владимир Ильич укорял меня:
— Что же вы? Почему не сделали? — И как я ни оправдывался, он настаивал на своем, пока все не было сделано, как он хотел.
Что касается личных нужд и потребностей, то Владимир Ильич отличался необычайной скромностью. Даже враги не могут ничего не только сказать, но и придумать на этот счет.
Как личность Владимир Ильич — человек в высшей степени симпатичный, обаятельный. Это революционер с головы до пят.
О Ленине: Сб. воспоминаний. Предисл. и ред. Н. Л. Мещерякова. М., 1924. Кн. 1. С 109—117
Примечания:
1. Это было 10 (23) августа 1917 г.
2. В. И. Ленин жил у машиниста Артура Блумквиста. Ред.
3. Эмилия Блумквист. Ред.
4. В. И. Ленин приехал в Выборг 23 или 24 сентября (6 или 7 октября) 1917 г. Ред.
5. Воспоминания впервые опубликованы в 1923 г.
6. Н. К. Крупская приезжала к В. И. Ленину в Гельсингфорс два раза. Ред.
РОВИО (ROVIO) ГУСТАВ СЕМЕНОВИЧ (1887—1938) — деятель российского и финляндского революционного движения. Член партии с 1905 г.; по профессии токарь. За участие в революционном движении в 1907 и 1910 гг. арестовывался и высылался сначала в Вологду, а затем в Тверь, но оба раза из ссылки бежал. С конца 1910 г. жил и работал в Финляндии. Был членом социал-демократической партии Финляндии; с 1913 по 1915 г.— секретарь ЦК Союза социал-демократической молодежи Финляндии. В апреле 1917 г. в связи с революционными событиями был выдвинут рабочими организациями на должность начальника милиции Гельсингфорса. В августе — сентябре 1917 г. в своей квартире укрывал В. И. Ленина. Участник рабочей революции 1918 г. в Финляндии. Один из основателей Компартии Финляндии. Позднее — на партийной работе в СССР. Необоснованно репрессирован. Реабилитирован посмертно