Сандомирский Г.Б.

Красные метеоры

(Силуэты и эпизоды Первой революции)

(...)

   Из тогдашних выступлений Ильича мне особенно запомнились: дискуссия с народником Качоровским по {с. 176} аграрному вопросу, длившаяся несколько дней, и полемика с Михаилом Гоцем, одним из первых теоретиков нарождавшейся только партии социалистов-революционеров. Качоровский считался одним из выдающихся теоретиков аграрного вопроса. Официально он не был членом партии социалистов-революционеров; этому мешало то обстоятельство, что, находясь в ссылке, Качоровский подал прошение на высочайшее имя о помиловании. Правда, социалисты-революционеры пытались всячески оправдать его, объясняя подачу прошения «высокими мотивами». Но для других эти мотивы были неубедительны, и потому из-за Качоровского происходили жестокие баталии между молодежью, принадлежавшей к различным партиям. Горячие схватки на этой почве имели место в Цюрихе, Базеле, Женеве и в Париже. В стенах Высшей русской школы столкновение это вылилось в грандиозное побоище, заставившее говорить о себе всю парижскую прессу. В конце концов с.-р.-ы выдумали хитроумную комбинацию, по которой Качоровский не числился членом их партии, но они находили возможным официально пользоваться его научными трудами в защиту своих теорий. На нынешний масштаб это напоминало нечто в роде ученого консультанта-специалиста при с.-р.-овской партии.

   Ленина в словесном бою мне впервые пришлось увидеть, когда он выступал против этого с.-р.-овского «консультанта». Обстановка, в которой происходил этот длительный словесный бой, врезалась в память, как в высшей степени показательная для всех выступлений Ильича. Мы ожидали, что он выступит против народнической идеологии Качоровского, но мы ошиблись. Ленин оставил почти без всякого возражения всю беспомощную фразеологию своего оппонента. И так как речь шла о формах дальнейшего развития земледельческого хозяйства в России, то Ленин обрушился на цифровую сторону дела: Качоровский в то время руководил статистическими работами Таврического земства. Приехав за границу, он привез с собой самые свежие данные и пытался ими импонировать собранию. Ленин уже в те времена жил жизнью подпольщика, который, находясь в эмиграции, только с большим трудом мог следить за статистическими данными {с. 177} русских земств по сельскому хозяйству. Каково же было изумление аудитории, когда Ленин, пересыпая свою речь блестящим юмором, разоблачил лживость статистических выкладок Качоровского, подогнанных по народнической шпаргалке, опираясь при этом на ряд еще более свежих статистических данных, полученных им из России.

   Качоровский, несмотря на упорное сопротивление, был выбит из всех позиций, и конец лекции превратился в настоящий триумф для Ленина. Диспут официально закончился, но публика не хотела расходиться. Ленина, отошедшего от стола докладчика, окружила плотным кольцом толпа и не пропускала дальше. Тогда в этом тесном кольце, самочинно, без всякого председателя дискуссия возобновилась. Это было как бы дополнением к заключительному слову Ильича. Его, невысокого человека в серой пиджачной паре, с тогда уже блестевшей во-всю лысиной, увлажненной потом, со всех сторон стиснули так, что он с трудом мог жестикулировать, бросая свои последние беспощадные реплики противникам.

   И в первый раз мне пришлось увидеть тогда первоклассного вождя, слава которого восходила на наших глазах; Ленин как бы врос в массу и слился с ней.

   Много лет спустя, когда сложными и вместе с тем неизбежными законами социальной революции, этот человек был перенесен из прокопченного табачным дымом женевского кафе «Handwerck» в Кремль, нетрудно было убедиться в жизненности этого положения: Ленин вне массы был немыслим.

   В Большом театре, на пленуме кажется 6-го Съезда Советов, я слушал речь Ленина, в которой, с присущим ему юмором, легко переходившим в сарказм, он высмеивал основы чудовищного Версальского договора.

   Сквозь дымку длинного ряда лет мне вновь представилась эта победоносная схватка с Качоровским. Мне показалось, что за эти годы Ленин изменился мало с внешней стороны, почудилось даже, что на нем все тот же эмигрантский, серый пиджак.

   Выступление против Гоца кончилось таким же триумфом. Я не стану приводить здесь содержания деба- {с. 178} тов; иначе мне пришлось бы говорить о всех победоносных выступлениях Ленина, в то время ведшего борьбу и против с.-р.-ов, и против меньшевиков. Об этом, верно, сказали уже другие. В тот год появление «на свет божий» партии социалистов-революционеров было одним из важнейших событий в нашем эмигрантском житье-бытье. (...)

Л.-М., 1931

ПРИМЕЧАНИЯ

1   дискуссия с народником Качоровским — в феврале 1903 г. Краткую биографическую справку о Качаровском (Качоровском, Кочаровском) см. например в Горький М. ПСС. Письма: В 24-х томах. Том 9. Март 1911—март 1912. М., 2002. с. 642:

Качаровский (Кочаровский; псевд. Новожилов) Карл Романович (1870—1940-е годы), деятель революционного движения, в 1888-1890 гг. руководитель «Петербургского террористического кружка». С начала 1890-х примыкал к партии эсеров, однако формально в партии не состоял; после революции 1905—1907 гг. отошел от политической борьбы и целиком отдался научно-теоретической работе, в особенности изучению крестьянского вопроса.

2   социалисты-революционеры пытались всячески оправдать его — см. Гутнов Д.А. Русская высшая школа общественных наук в Париже (1901-1906 гг.). М., 2004. с. 228:

 (...) Если до появления Ленина в Париже Виктору Крохмалю & Co не удавалось убедить сокурсников в своем недоверии к фигуре К.Р. Кочаровского и выражавшим им с кафедры Русской школы взглядам, то после отъезда лидера РСДРП из Франции, это сделать удалось. Поддавшиеся на некоторое время агитации социал-демократов, студенты Русской высшей школы общественных наук бойкотировали лекции К.Р. Кочаровского.

   Нельзя сказать, чтобы попавший в столь щекотливое положение лектор-эсер не придпринимал каких-либо контрмер. Так, если судить по сохранившимся материалам партии социалистов-революционеров 1, он обратился в Комиссию по борьбе с провокаторами с целью либо подтвердить, либо снять с себя обвинения в неблагонадежности. Комиссия рассмотрела этот вопрос 10 июля 1903 года. Весьма пространная резолюция по итогам этого расследования хотя и признавала, что поданное Кочаровским прошение о помиловании царю было сделано им в трудное для русского революционного движения время, в несовершеннолетнем возрасте, будучи незрелым и неподготовленным революционером, но, с другой стороны, «было бы совершенно легкомысленно и противно нравственным требованиям, какие предъявляет современная жизнь придавать значению все тогдашние сомнительные дела и реабилитировать еще уцелевших тогдашних деятелей из-за сегодняшних утилитарных соображений. Это значило бы отрекаться от заветов лучших эпох того же революционного движения» 2. Поэтому «человек, который раз запутался в софизмах и позволил себе поступок, позорящий революционное дело, должен понять, что деятельность его в рядах революционной партии ему закрыта» 3. С другой стороны, провозглашая самым решительным образом осуждение какого бы то ни было компромисса с самодержавием, Партия социалистов-революционеров все же заявляла, «что собрав сведения от лиц, хорошо знающих его жизнь в последние годы, партия считает, что поведение К. Р. Кочаровского после ссылки дает ему полное нравственное право выступать на поприще культурной и научно-общественной деятельности» 4.

1 IISH. PSR №531. Резолюция комиссии ПСР по борьбе с провокаторами о деле Кочаровского. f. 1.

2 Ibid.

3 Ibid. f. 3.

4 IISH. PSR №31. Выписка из протокола рассмотрения дела Кочаровского Комиссией ПСР по борьбе с провокаторами.

http://ru-history.livejournal.com/4538165.html