Отец Ленина
180 лет со дня рождения И.Н.Ульянова
«…Когда я впервые ступила на старые плиты, ведущие ко входу в Казанский университет, – солидные плиты, испещренные надписями, – меня охватило странное чувство: что-то напомнило ту сгущенную атмосферу исторического времени, какая до сих пор охватывает вас при посещении очагов или, вернее, крепостей европейского просвещения – университетов Лейдена, Падуи, Кембриджа, Оксфорда... Правда, они гораздо старше Казанского. Но есть что-то особое, что-то глубоко наше в его репутации, в характере нашего исторического просвещения – связь науки с общественным движением, а профессоров – с прогрессивным обликом этой деятельности. Казанский университет дал много больших ученых. Он внес свой вклад в революционное движение студенчества. Он был центром общественной мысли в городах вольной Волги. А когда в его стены вступил астраханский юноша Илья Ульянов, – в атмосфере Казанского университета еще царил удивительно многогранный, до сих пор не нашедший себе глубокого и проникновенного биографа, гений Лобачевского. Этот революционер в своей науке, двинувший математику далеко вперед, за грани своего времени, – по примеру многих других великих ученых, оставил после себя педагогическое наследство, и его мысли о воспитании были живучи, как живуча народная песня, далеко переживающая свое столетие. Вот слова из этой «песни» Лобачевского:
180 лет со дня рождения Ильи Николаевича Ульянова исполнилось 26 июля. По традиции в этот день и накануне в Ульяновске прошли праздничные мероприятия, приуроченные ко Дню отца.
По традиции в день рождения И.Н.Ульянова в Музее народного образования состоялась встреча, посвященная педагогу и новатору, организатору народного образования Симбирской губернии. Заведующая Домом-музеем Ленина Татьяна Брыляева напомнила, что за 17 лет в должности директора народных училищ Симбирской губернии Илья Николаевич способствовал открытию 250 новых школ.
По большому маршруту, связывающему эти школы, прошли воспитанники Центра детско-юношеского туризма. 26 июля они рассказали о своих впечатлениях об этом путешествии. Завершилась встреча традиционным чаепитием с вишневым вареньем.
Особую роль Ульянов сыграл в подготовке педагогических кадров: организовывал учительские съезды, открыл учительскую семинарию. Подготовленных им учителей благодарные современники называли «ульяновцами». Илья Николаевич оказывал непосредственную помощь при создании Симбирской чувашской школы, которая за короткое время стала центром чувашской культуры. Просветительская деятельность Ульянова получила поддержку прогрессивно настроенной части дворянского общества и в первую очередь поэта Николая Языкова.
Илья Николаевич признан почетным гражданином города Ульяновска. Его имя носят педагогический университет и общеобразовательная школа №6.
Сегодня мы публикуем замечательный очерк Мариэтты Шагинян «Отец Ленина». Думаем, что он не оставит наших читателей равнодушными к удивительной судьбе этого великого просветителя и человека.
«Жить – значит... чувствовать непрестанно новое, которое бы напоминало, что мы живем... Ничто так не стесняет сего потока, как невежество; мертвою, прямою дорогою провожает оно жизнь от колыбели к могиле.
Еще в низкой доле изнурительные труды необходимости, мешаясь с отдохновением, услаждают жизнь земледельца, ремесленника. Но вы, которых существование несправедливый случай обратил в тяжелый налог другим, вы, которых ум отупел и чувство заглохло, вы не наслаждаетесь жизнью. Для вас мертва природа, чужды красоты поэзии, лишена прелести и великолепная архитектура, незанимательна история веков».
Это – отрывок из речи Николая Ивановича Лобачевского, произнесенной в Казани 5 июля 1828 года, «О важнейших предметах воспитания». А вся речь была напечатана в «Казанском Вестнике» в 1832 году, но ее огромное воздействие на общество длилось многие десятилетия. Увлекались ею и астраханские гимназисты-старшеклассники. А Илюша Ульянов, как мы увидим дальше, многим ей обязан в своей последующей деятельности.
Величаво-архаический язык этой речи, язык начала девятнадцатого века, – еще не был так трудночитаем для тогдашней молодежи пятидесятых годов, как сейчас для нас. Его легко понимали, ему подражали в своих ученических сочинениях, его переживали, быть может, с тем самым чувством «путевки в жизнь», с каким лицеисты эпохи Пушкина – язык «старика Державина», благословившего, по Пушкину, их на грядущее поэтическое творчество.
Но – не совсем «с таким чувством». Речь Лобачевского была не только высокогуманной, она содержала политику. Правда, вместо терминов «рабочий класс», «крестьянство», «буржуазия», «эксплуататоры» – Лобачевский говорит о землепашце, ремесленнике и о тех имущих, кто сидит на их горбу, пользуется их изнурительным трудом. Но какие удивительные выводы он делает о духовной ценности этих людей! В самом изнурительном труде простой человек сохраняет живую душу, способную в минуты отдыха чувствовать красоты природы и человеческого мастерства, а сидящий на его горбу тунеядец опустошил, умертвил свою душевную способность воспринимать «поток жизни» и наслаждаться прекрасным... Заложено, кстати сказать, в этом удивительном анализе и новое, наше современное понимание самой природы труда – с его творческим элементом... Для того времени это была поразительно смелая, политически звучащая мысль, которая не могла не воспламенять молодые умы. Она, вероятно, сыграла свою роль в переводе Лобачевского службой пониже. Когда Илья Ульянов приехал в 1850 году из Астрахани поступать в Казанский университет, Николай Иванович Лобачевский уже не был ректором этого университета – его назначили заместителем начальника Казанского учебного округа. На судьбе Ильи Николаевича это сказалось скорей положительно – по характеру своей службы Лобачевский не мог не прочитать полученные в округе бумаги будущего студента, – не только его блестящий аттестат, рекомендацию гимназического начальства, но и его гимназическое сочинение, как особо показательное. А прочитав, между всем прочим, это сочинение, Лобачевский, быть может, почувствовал дух и влияние в нем его собственной, старой, много лет назад произнесенной «Речи о воспитании».
Не сказалось ли это на судьбе Илюши Ульянова?
Пусть это лишь догадки, но они оправдываются исключительным вниманием Лобачевского к неизвестному астраханскому юноше. Николай Иванович в своих преклонных годах, больной и усталый, не забывает студента Илью Ульянова. Он привлекает его к метеорологическим наблюдениям, дает ему поручения, связанные с научной деятельностью, рекомендует его (когда Илья Ульянов окончил университет) в старшие преподаватели физики в Пензенский дворянский институт и даже там не прекращает своего «шефства» над метеорологическими наблюдениями молодого физика.
Что же это за сочинение Ульянова, посланное из Астрахани в Казань, как показательное по своему качеству?
В 1966 году в Ульяновске проходила очередная педагогическая конференция, посвященная Илье Николаевичу. В день ее открытия в «Ульяновской правде» был опубликован документ, найденный в казанском архиве молодым ученым А.Л.Карамышевым. Мне посчастливилось присутствовать на этой интереснейшей конференции и слышать Карамышева. Через бездну лет донесся до нас голос отца Ленина – мы слушали текст гимназического сочинения Ильи Николаевича, относящийся к 1850 году, как раз ко времени его поступления в Казанский университет. Называется оно необычно для гимназиста-восьмиклассника: «О вдохновении». Необычно и его содержание. Несмотря на давность, его не без пользы могли бы прочитать и сегодняшние студенты. Вот оно:
О вдохновении
(«Ульяновская правда», 1963, 9 мая;
опубликовано А.Л.Карамышевым)
Что такое вдохновение? Вдохновение есть состояние фантазии, в котором душа художника сильно стремится к увлекающему ее предмету, не только посредством живого воображения подмечает важные его стороны, но чувствует какое-то внутреннее побуждение сообщить свои приобретения другим. Этим-то стремлением к сообщению вдохновение отличается от фантазии, которая только творит, а не проявляется вне... От чего же зависит вдохновение? От внешних ли каких-нибудь побуждений или единственно от внутренних явлений? Оно зависит сколько от внешних каких-нибудь побуждений, столько и от внутреннего стремления души выразить себя. Вдохновением можно назвать способность, которая в отношении к другим внешним условиям обработки имеет действие подобно врожденному стремлению, ни от чего не зависящему. В этом состоянии художник так пристрастен к избранному предмету, что забывает все постороннее, он живет, он, так сказать, дышит этим предметом.
Укажем последовательность вдохновенного состояния. Сперва художник избирает идеальную сторону предмета, потом фантазия совершенно обрабатывает части этого предмета, наконец, все это является от вдохновения в известных формах, то есть выражается или звуками, или образами. Некоторые говорят, что вдохновение расстраивает прекрасное состояние душевных сил именно внезапными движениями, восклицаниями, слезами и тому подобными действиями. Напротив, это движение сообщить все свои мысли другим, согласно с душою. Художник должен запастись мыслями и чувствованиями, которые в минуту вдохновения только свободнее развиваются, а не рождаются. Напрасно иной хочет сделаться вдохновенным посредством искусственных средств, внешних возбуждений: усилие его бывает бесплодно.
Вообще нет ни одного художественного произведения без вдохновения. Это есть основание произведениям поэзии и начало искусства.
И.Ульянов.
Так писал юноша девятнадцати лет. Синтаксис свыше столетнего возраста очень свеж и недалек от современного. Но попробуем вникнуть в то, что здесь сказано о вдохновении. Мне кажется, я не читала ничего более глубокого и более ясного, чем эта юношеская страничка о предмете, до сих пор считающемся очень сложным.
Первое – главное – отец Ленина разделяет как разные вещи фантазию и вдохновение. Фантазия пассивна, человек отдается ей для себя, она его, скорей, отдаляет от людей, чем ведет к ним. Отличительная черта вдохновения, наоборот, – это страстная потребность передать свой внутренний опыт другим. Илья Николаевич говорит здесь о художнике и о произведениях искусства, но ясно, что, признавая отличительной чертой вдохновения «внутреннее побуждение сообщить свои приобретения другим», он тем самым делает его присущим и педагогу, а труд подлинного педагога считает вдохновенным. Здесь Илья Николаевич как бы намечает весь свой дальнейший жизненный путь, весь пафос избранной им профессии.
Второе, им утверждается в сочинении – врожденность вдохновения. С ним надо родиться, его нельзя приобрести никакими искусственными средствами или возбуждениями.
Третье – последовательность вдохновенного труда: выбор «идеальной стороны предмета», акт сознания; обработка его деталей фантазией и выявление его с помощью вдохновения вовне, то есть как раз передача людям.
Четвертое – опровержение «беспорядочности» и «стихийности» вдохновения, – наоборот, оно возникает, по Ульянову, гармонически, в согласии с душой.
И наконец, пятое – вдохновение ничего не может сделать на пустом месте. Ему должны предшествовать знание и опыт, «художник должен запастись мыслями и чувствованиями», которые вдохновение поможет творцу выявить. Это, в сущности, целая программа для каждого творца, в том числе и для творца-педагога. И если развить юношеское сочинение Ильи Николаевича во всей философской глубине заложенных в нем идей, то они могли бы, пожалуй, стать серьезной частью нашей советской эстетики.
Но я совсем не собираюсь замыкать этот юношеский голос Ильи Николаевича в рамки одной только эстетической теории. Мне, наоборот, слышится в нем нечто гораздо более широкое, нечто похожее на высокую правду «науки наук» – педагогики. Какая огромная требовательность и какой великий простор для того, чтобы почувствовать в себе «внутреннее побуждение сообщить свои духовные приобретения другим», как много приобретений должен он для этого сделать, как щедро запастись «мыслями и чувствованиями»! Ведь только от переполненного сознания, от захвативших тебя глубоко накопленных и освоенных знаний, от мудрых мыслей, пробудивших чувства, захочет и сможет человек передать то, чем он живет и дышит, другим. Не сможет не захотеть и не сможет не передать – таков настоящий педагог.
Создавать биографию Ильи Николаевича вне исторического фона – грубая ошибка. Его деятельность совпала с крупнейшим событием эпохи – с освобождением крестьян от крепостного права. На Руси было уничтожено рабство. Но это событие охватило не одно только десятилетие – в 50-х годах XIX века русское общество, классическая русская литература боролись за освобождение крестьян. В 60-е и 70-е годы нарастало недовольство освобождением их без земли. В 80-е годы наступила реакция. Все это держало русскую общественность в постоянном брожении, и И.Н.Ульянов пережил вместе со своим временем и его великий подъем, и его упадок. Около четырнадцати лет он преподавал физику в Пензе и Нижнем Новгороде (ныне Горький), но деятельность его стала непосредственно связана с народом, когда он получил назначение инспектора, а позднее директора народных училищ Симбирской губернии.
Этот последний период его жизни был наиболее интенсивен, длился около шестнадцати лет, и в этой должности он умер пятидесяти пяти лет от роду, в тяжелое время наступившей реакции. Надо помнить, что Илья Николаевич не дожил до гибели своего старшего сына, а Владимир Ильич к его кончине был только подростком. Поэтому для исследователей его жизни и деятельности лучше всего обращаться к ранним источникам – воспоминаниям воспитанных им народных учителей, получивших прозвище «ульяновцев», к современникам, знавшим его лично (например, к либеральному общественному деятелю Назарьеву), и к тем последующим публикациям о нем в Ульяновске, Казани, Саратове, Чебоксарах, – содержащим много ценного. Будучи «инспектором» и «директором», он не инспектировал, а создавал. Он неутомимо разъезжал по всей губернии, собирал сходы крестьян и строил народные школы, создал великолепную Порецкую семинарию для подготовки народных учителей и учил уже не детей, а самих учителей, воспитывая и образовывая их культурно. До него в губернии было только 89 школ – ко дню его кончины стало 434, причем 200 из этих новых школ были построены по его личным проектам. Вместо убогих лачуг и прежних почти пустых школьных комнат он создал просторные здания с новшествами: форточками для очистки воздуха (их почти не было в это время и в самом Симбирске), раздевалками, школьной мебелью, наглядными пособиями, коллекциями. До него учителей было 276 – но каких: малограмотных попадьих, отставных солдат, дьячков, и только два процента из них имели профессиональное педагогическое образование. Ко дню его смерти учителей стало 457, из них уже 35 процентов получили такое образование. И так в отношении всех других фактов: участия женщин, заработной платы учителей и т.д.
В начале 30-х годов нашего века я еще застала в живых некоторых народных учителей-ульяновцев. Непосредственно от воспоминаний, напечатанных в саратовском сборнике и в других ранних книгах, а также от сохранившихся в нижегородском архиве подробных записей проводившихся Ульяновым учительских съездов, можно получить интересные данные о передовых взглядах и педагогической методике Ильи Николаевича. Вот основные черты его методики: комплексное обучение ребят в классе, чтоб предмет давался не изолированно, но в связи с его фактическим окружением; коллективная занятость в уроке всего класса, чтоб не было ни одного ученика, не принимающего участия в освоении урока; роль коллектива в воспитании детей, а не только в их учебе; роль обязательного повторения прошлого урока – не формально, а с прибавлением нового и с углублением его знания; ввод музыки и ритма в обучение; обращение внимания на декламацию при изучении стихов наизусть и при инсценировках; ручной труд обязательно в практическом его применении: починка школьной мебели, изготовление учебных пособий для уроков (клейка из картона геометрических фигур – куба, квадрата, шара и т.д.), самостоятельное составление коллекций, например, образцов почвы своего уезда; продление учебного дня по мере необходимости для отстающих ребят; воскресные литературные беседы и чтения. Как перекликается все это с передовой советской педагогикой лучших наших учителей-воспитателей – Макаренко, Сухомлинского... Сам глубоко верующий, Илья Николаевич смело инструктирует своих учителей не давать ходу церковно-поповскому влиянию в школе, добавляя, правда, для необходимости «перестраховки» фразу: и всяких других... Он по собственному почину уменьшает количество уроков закона божьего, отдавая освободившиеся часы естествознанию. И еще одному, очень важному, учил Илья Николаевич своих питомцев, народных учителей, чувству личного человеческого достоинства, изгнанию холуйства и рабьего духа.
Перед ним были юноши, только недавно освобожденные от рабства, его собственный дед был крепостным крестьянином. Родимые пятна крепостничества не так быстро изглаживаются, как и – на наших глазах родимые пятна капитализма.
Вот замечательный рассказ бывшего народного учителя-ульяновца Зайцева о случае, пережитом им еще ребенком в школе.
Вел урок арифметики народный учитель В.Калашников. Илья Николаевич очень часто посещал классы созданных им училищ, проверяя, как там идет учеба. Зашел он и в эту школу, сам вызвал к доске ученика Зайцева, поговорил с ним. Когда он ушел, Калашников задал классу к следующему уроку русского языка сочинение на тему: «Как прошел этот день в школе?» Сочинения были написаны, собраны и прочитаны Калашниковым. Он принес их на урок, раздал ребятам, а когда дошла очередь до Зайцева, он бросил тетрадку ему в лицо и грубо выругался: «Свинья!» Как раз в эту минуту Илья Николаевич опять зашел в класс и стал свидетелем этой сценки. Он подошел в свою очередь к перепуганному мальчику, взял его сочинение, прочитал, улыбнулся и сказал Калашникову: «За что вы наградили Зайцева орденом креста и огромнейшей картошкой? Сочинение написано хорошо, правдиво и точно, на заданную вами тему». Он взял перо и в конце перечеркнутого Калашниковым текста вместо большого нуля поставил пятерку и подписался: «И.Ульянов».
А в перечеркнутом Калашниковым крест-накрест тексте мальчик описал, как на уроке арифметики его вызвал к доске господин директор, поговорил с ним и в разговоре как-то по-особому, не как все, выговаривал буквы Р и Л (то есть картавил).
Калашников усмотрел в этой наблюдательности и точности ребенка недопустимую непочтительность и критику начальства и грубейшим образом, по-холуйски, обругал его как раз за отсутствие холуйства, подобострастия и чинопочитания.
Обычно в этом случае биографы Ильи Николаевича видят его любовь к детям, доброту и такт по отношению к ученику. Но Илья Николаевич дал здесь огромный урок самому учителю, кстати сказать, не прошедший даром для В.Калашникова, ставшего впоследствии одним из лучших народных учителей-ульяновцев.
Таково было наследие Ильи Николаевича Ульянова, педагога-шестидесятника, своему великому сыну.
Сравнительно короткая жизнь Ильи Николаевича вместила и эпоху великого подъема шестидесятых годов, и тяжелую пору реакции, упадка общественной энергии восьмидесятых. В атмосферу своей большой семьи Илья Николаевич внес исторические настроения: чувство счастья от потребности двигать вперед народную культуру, учить освобожденную от крепостничества крестьянскую молодежь – и нарастающую боль от невозможности это делать в условиях усиливающейся реакции. Эта атмосфера духовно питала революционное сознание всех детей Ильи Николаевича, – все они выросли революционерами, каждый из них внес свой вклад в историю развития русской революции, страницу которой для всего мира перевернул Владимир Ильич в Октябре.
31 мая 1981 г.»