От авторов сайта: Записки одного из колчаковских министров, дневник французского генерала Жанена, командующего всех союзных сил интервентов в Сибири и т.п. материалы. Жанен пишет любопытные вещи о судьбе Ники 2 и его семьи, обвиняя не большевиков, а посланников. Интересно было бы почитать ту часть дневников генерала, которая относится к событиям в Могилево. Из протокола можно узнать, как старая колчаковская, новая (политцентр) и "западные партнеры" пытались поделить золотой запас России. Недоразворованный. И все клялись бороться с большевизмом. Судя по прочтенным мною многочисленным документам, гражданская война в России была бы непременно, даже если бы большевиков во главе с Лениным волшебным образом в 1917 г. изъяли из страны. Скорее всего она бы была более кровопролитной. И уж совершенно бесспорно, по результатам более катастрофична для России.
Сборник
Колчаковщина
Из белых мемуаров
1930
Читать книгу "Колчаковщина" в формате PDF
Отрывки из книги:
СОДЕРЖАНИЕ:
Н. А. Корнатовский.—Основные этапы развития восточной контрреволюции
Г. К. Гинс.—Сибирь, союзники и Колчак
М. Жанен.—Отрывки из моего сибирского дневника
N —Декабрьские дни 1919 г. в Иркутске.
Переговоры о сдаче власти Омским правительством Политическому центру (стенографический отчет)
... Предлагаемый вниманию читателей сборник составлен из воспоминаний активных деятелей колчаковщины и освещает период с конца 1918 по начало 1920 гг.
... Процесс борьбы с большевизмом, ее подпольный период и бессистемность свержения большевиков, созданная чешскими выступлениями в различных местах, привели к неожиданным и крайне уродливым явлениям.
Бывшие руководители антибольшевистских офицерских организаций в главных городах Сибири как будто поделили ее между собой, учредив военные округа и став во главе этих округов. Они ввели территориальную систему, при которой каждый округ автономен, т. е. он формирует у себя корпус войск из местных людей и на местные средства. Поэтому каждый округ считает своей собственностью все войсковое имущество, находящееся на складах в округе, и не делится им с другими.
Это и было нарождение «атаманщины», превращение государства в какое-то феодальное средневековое сожительство вассалов, мало считающихся с сюзереном.
Колчак заявил, что не признает Учредительное собрание, т.к. оно неправильно избрано. Югославия единственная страна, признавшая колчака правителем России.
... Почему крестьяне относились враждебно к казакам? Прежде всего потому, что последние предпочитали брать все, что им было нужно, не платя. Но этого было мало. Если казак видит в огороде арбузы, он сорвет все, чтобы перепробовать; если он ночует в хате, то на прощанье поломает скамью, или швырнет в колодезь ведро. Какое-то непонятное озорство, неуважение к чужому труду и праву, презрение к крестьянам, которые, якобы, не воюют. Все, мол, должны выносить на своей спине казаки.
Многие офицеры не отставали от солдат.
... Вспомним приказы главнокомандующего о поголовной мобилизации всех мужчин, представим себе картину отступления, когда в одном Шадринском уезде было отобрано у крестьян около 5.000 лошадей и повозок — и мы поймем, что никто не «обольшевичился», но все крестьяне проклинали власть, которая причинила им столько бедствий. «Пусть лучше будут большевики».
Я сам видел в Акмолинской области домовитых, зажиточных крестьян, будущих фермеров свободной частновладельческой России; я ни одной минуты не допускаю мысли, что они стали большевиками. Между ними и коммунизмом ничего общего быть не может. Но они не могли не поддаться настроению «большевизма», как революционной психологии, когда через их деревни прошли казаки.
Прибавлю еще, что войскам нашим приходилось наступать в районе, где они еще недавно отступали. Многие деревни испытывали в третий раз разорительные последствия прохождения войск...
... По всей Сибири разлились, как сплошное море, крестьянские восстания. Чем больше было усмирений, тем шире они разливались по стране. Они подходили к самому Омску из Славгородского и Тарского уездов, с юга-востока и северо-запада, прерывая линию сообщений Семипалатинск — Барнаул, захватили большую часть Алтая, большие пространства Енисейской губернии. Даже местным усмирителям становилось, наконец, понятно, что карательными экспедициями этих восстаний не потушить, что нужно подойти к деревне иначе. Зародилась мысль о мирных переговорах с повстанцами, так как многие присоединились к движению...
Приходили сведения о жестоких расправах в городах с представителями местной социалистической интеллигенции. Делавшие это помпадуры не понимали, что интеллигенция — мозг страны, что она выражает настроение широких кругов населения и заражает их своими настроениями, что всякая излишняя, а тем более произвольная жестокость вредна не только потому, что убивает без смысла, но и потому, что создает тысячи новых врагов.
На стороне Колчака воевали латышские батальоны (стр. 115)
... (про Дутова) Он рассказывает нам, между прочим, о своих расправах с железнодорожниками, более или менее сочувствующими большевикам. Он не колебался в таких случаях. Когда саботажник-кочегар заморозил паровоз, то он приказал привязать кочегара к паровозу и тот замерз тут же. За подобный же проступок машинист был повешен на трубе паровоза.
От союзников колчаковцы требуют, чтобы они не участвовали в торжественном въезде в Москву.
... Коренные сибиряки (а отчасти также и те, которые долго живут здесь) имеют независимый характер, передовые убеждения, но не являются большевиками, тем более, что им хорошо живется. Результат патриархального обращения офицеров с солдатами, которых они теперь снова принялись бить, самый отрицательный. Солдаты дают ответ револьверами и ножами. Сибиряки не любят также, чтобы задевали их жен. Беспорядки на Дальнем Востоке объясняются зверствами агентов правительства во Владивостоке и окрестностях. Эти агенты восстановили все население, обращаясь с ними, как при старом режиме. Не лучше и внутри страны, где оно видит власть только в лице военных, которые грабят и отягощают его реквизициями, а население и без того пострадало от большевиков и сейчас находится у последней черты. Необходимо, чтобы правительство показало себя в другом свете.
... английские войска оставили при приближении большевиков Екатеринбург, а итальянские войска — Красноярск.
... 7 ноября. В полдень видел адмирала. ... Он похудел, подурнел, взгляд угрюм, и весь он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Он спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в таком положении застывает, закрыв глаза. Не справедливы ли подозрения о морфинизме? Во всяком случае, он очень возбужден в течение нескольких дней. В воскресенье, как мне рассказывают, он разбил за столом четыре стакана.
8—12 ноября. Сибирь погибла теперь. Какие только попытки мы не предприняли для того, чтобы удержаться, но все они рухнули. У англичан действительно несчастливая рука: это сказалось на Колчаке, которого они поставили у власти, как сказалось и на свергнутом ими Николае II. Не будь этого, не знаю, удалось ли бы нам одолеть большевизм в России, но я убежден, что удалось бы спасти и организовать Сибирь. Народный порыв не был задушен жестокой реакцией, которая всех возмущала и корая ослабляла чехов, заглушая у них всякое желание сотрудничества.
Несмотря на то, что в своих действиях я руководился полученными мною инструкциями, все же чувствую угрызение совести за то, что даже косвенно поддерживал это правительство.? Я видел его ошибки и преступления, я предвидел падение и тем не менее избегал мысли о его свержении, а это можно было бы сделать? Драгомиров прав: «Солдат должен уметь не повиноваться...»
... 25 ноября. Вот текст чехо-словацкого меморандума, расклеенного на вокзалах.
... „Под защитой чехо-словацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление, и ответственность за все перед судом народов всего мира ложится на нас: почему мы, имея военную силу, не воспротивились этому беззаконию.
„13 ноября 1919 г. Иркутск.
... Иркутск. 11 декабря. Адмирал одержим манией величия и наивным лукавством умопомешанного. Известно, что он вел по прямому проводу переговоры с Семеновым, побуждая его двинуться сюда, чтобы повесить министров, обещая ему даже часть вагонов с золотом, которые он за собой тащит.
... 12 декабря. Генерал Дидерикс и его жена, пришли благодарить меня за помощь, которую, благодаря мне, оказали им чехо-словаки. 8-го, когда адмирал телеграфировал. что снова вручает ему главное командование, Дидерикс поставил абсолютным условием: «немедленный отъезд адмирала в армию Деникина". Дидерикс открыто говорит, что у адмирала прогрессивный паралич. Министры подтверждают это на основании диагноза врачей.
... 14 декабря. Сыровой, прибывший ночью, рисует мне картину опустошения. Между Мариинском и Красноярском дезертировали почти все железнодорожники. Немногие оставшиеся саботируют: семафоры закрыты, вокзалы пусты, в Боготольском депо 30 пустых или замороженных паровозов и фут льда на рельсах. Для приведения всего в порядок они оставили там чешских железнодорожников. Беспорядок, чрезвычайный, 3 паровоза, отправленные из Боготола в Мариинск, исчезли. Угля не хватает. Транспорт отправленных из Черемховских копей захвачен в дороге. Необходимо организовать транспорт и его конвоировать, одновременно с этим усилить производство: жалованье рабочим не выплачено за три месяца... Колчака, который, как ему говорили, находится в полусумасшедшем состоянии, он не видел. Окружающие его люди ищут утешения в вине (ему пришлось «посадить» некоторых из них). Пропустить его рискованно в связи с настроением войск...
Далее, как разгорались восстания и трусливо разбегались крысы, аж до городу парижу.
... В настоящее время мы посреди врагов: на японцев нельзя рассчитывать, а Семенов занял угрожающую позицию. Чехи отражают на протяжении 2.000 километров атаки красных, которые заставили сдаться поляков; арьергард дерется в трудных условиях, не хватает ни паровозов ни угля. Вокруг Байкальского озера резня шла во всю, тридцать один заложник были сброшены в воду. Банды Семенова продолжают убивать и грабить.
Обо всем этом господа комиссары не заботятся. Их тревожит только то, что я, о чем они были предупреждены мною, не нарушил данных мне инструкций и не рискнул подвергнуть разгрому чехо-словацкую армию в честь того, кто, погубив Сибирь, предписал взорвать туннели, чтобы, таким образом, обеспечить также гибель и чехо-словацкой армии. Что лучше всего, так это удивление японского верховного комиссара, не добившегося у меня повиновения, в котором ему, между прочим, отказала его собственная миссия.
Пусть они, по крайней мере узнают теперь, что я о них думаю. Вспомнить только Николая II и его семью. Они не интриговали с бошами и, тем не менее, для их спасения ничего не было сделано. Посланники отрицательно отнеслись к нашим попыткам спасти их в Могилеве.
... Да, я часто слышал, как повторяли ему и его близким, что чехи — преступники потому, что, очистив Сибирь от большевистских войск, они отказались продолжать сражаться за русских, которые предпочитали лучше веселиться в Омске, чем рисковать здоровьем и жизнью на больших дорогах и на фронте. В этом городе насчитывалось около 6.000 уклонявшихся офицеров (59, например, служили в цензуре главного штаба). Это я, в согласии с их правительством, отозвал чехов с фронта, который они создали почти одними своими силами и расположил их вдоль Сибирской магистрали. Они охраняли ее более 8 месяцев, обеспечивая нормальную торговлю и самое существование колчаковского правительства, которое не чувствовало к ним ни малейшей благодарности за эту косвенную, но существенную помощь. Генерал Нокс сам обнаруживает некоторую неблагодарность, забыв это так быстро: без чехов его поезд не циркулировал бы в безопасности между Уралом и Байкалом во время его частых переездов по краю, хозяевами которого, вне зоны, занятой моими войсками, с лета 1919 г. фактически являлись повстанцы. В частности, если бы в момент окончательного отступления из Омска, к которому приближались красные, он так же, как и мы, медленно и последовательными этапами проделал бы это путешествие, вместо того, чтобы быстро укатить к Великому океану, то, наверное, почувствовал бы, что без охраны железной дороги ни одна из миссий не смогла бы вернуться на родину.
... Конечно, чехи чувствовали глубокое отвращение и омерзение к диктатору и режиму, установленному им в Сибири. Возможно, что положение улучшилось бы, если бы, вопреки хорошо известному отношению их правительства к Колчаку, — Массарик прозвал его самозванцем (авантюристом),— я постарался бы расположить их к последнему.
Но мне, командующему ими и отвечавшему за их честь и жизни, казалось преступным жертвовать пятьюдесятью тысячами храбрецов, истощенных войной и лишениями, ради удовольствия и выгоды пройдох, спекулянтов и грубых реакционеров, собравшихся в Омске и представлявших прежнюю Россию. Я выделяю самого Колчака, ответственность с которого снималась его нервным заболеванием. Впрочем, чувства, которые, как я сказал выше, воодушевляли чехов, разделялись всеми прозорливыми и свободомыслящими людьми, которые видели преступления, ложившиеся на ответственность омского правительства: длинный ряд убийств, который развертывался, начиная с уфимских учредиловцев в декабре 1918 г. до иркутских заложников, утопленных в Байкале в январе 1920 г.; бесстыдное взяточничество министров и их свиты; кражи интендантства и администрации, мотовство генералов, грабежи, жертвой которых являлось трепещущее население, полицейские зверства, возведенные в систему, и, наконец, преследование всех тех, кого подозревали в несочувствии правительству и которых причисляли по этой причине к большевикам.
— Число тех, кто признает правительство,, не велико. — заметил мне иностранный консул летом 1919 г., — и оно уменьшается с каждым днем. — Во времена Николая II не творилось то, что творится сейчас», — говорили мне социалисты-революционеры, которым я спас жизнь, и я отвечал им, что очевидно, не стоило труда сменять правительство. Русский полковник Родзянко, за столом самого генерала Нокса, заявил мне, что в Омске «было слишком мало джентльменов» и что, будучи убежденным монархистом, он сидел в Сибири на крайней левой. Генерал Нокс и сам иногда выражал сочувствие таким мнениям, особенно, когда испытывал некоторое отвращение к своим обязанностям командующего тылом страны, у которой не было фронта: например, он видел, как русские войска новых формирований, обученные его стараниями, одетые в прекрасные английские мундиры, которые он им доставил и на которых еще не успели сменить пуговицы, показывали спину, как только их ссаживали с поезда, и переходили к красным.
Может быть, он не забыл пленарное собрание союзных миссий, состоявшееся 29 июля 1919 г., в министерстве иностранных дел в присутствии посла С. штатов, где, описав со справедливой жесткостью все, что творилось, он закончил перечислением всего снабжения и загубленного материала и добавил: если теперь я попрошу еще что-нибудь у моего правительства, пусть мне скажут, что я «отъявленный дурак».
Мои офицеры признавались мне, что они против воли поддерживают такой режим, и один из них в моем присутствии сказал в посольстве С. штатов, что принадлежал к семье, в которой приверженность к законной власти является наследственной, но, будь он сибиряк, то предпочел бы Колчаку большевиков. Я сам, ничем не способствовавший возвышению последнего, спрашивал себя не раз, не ложится ли на меня ответственность за преступления, совершаемые ежедневно, в связи с той косвенной поддержкой, которая дала омскому правительству возможность существовать.
Мысль, что область моей деятельности стоит вне политики, не ослабляла угрызений совести, часто изливавшихся на страницах моего дневника. Я думаю, что, несмотря на плохую память, генерал Нокс должен испытывать еще более горькое угрызение совести.
... Яковлев, картой фронтов Иркутского военного округа и цифрами доказал, что дальнейшая борьба невозможна. Против 4.500 чел. гарнизона, разложенного агитацией и прикованного событиями к Красноярску и Иркутску, один Щетинкин имел 11 тысяч хорошо организованных партизан при двух десятках пулеметов и двух-трех орудиях. Но кроме Щетинкина был Кравченко на севере Енисейской губ., Бурлов в Нижнеудинской тайге, Зверев на Лене, Каландарашвили на Ангаре, и ряд других отрядов, неуловимых и, следовательно, непобедимых.
... Тянулись кошмарные дни и для чинов правительства, и для служащих министерств, для военных, и для всего города; город голодал; в городе не было света, так как Ангара не стала, а понтон срезало шугой, и электрическая станция стала, не имея возможности получить с вокзала уголь; тысячи больных и раненых начинали замерзать в нетопленных многочисленных госпиталях; тиф косил все новые и новые жертвы; телеграфное сношение суживалось с каждым днем.
... Ген. Вагин. Слишком печальные вещи приходится рассматривать русскому сердцу. Наша армия охраняется польским и чешским арьергардом... это тяжело сказать, но это так.
... Я вам приведу лишь один пример, но очень яркий — большевистская банда прибывает в деревню. Семенов посылает карательный отряд. Большевики бегут, ни один крестьянин их не преследует. Отряд поселяется в деревне на некоторое время, все жители подвергаются контрибуции, наказаниям нагайками, палками, их порют, расстреливают, их имущество разграбляется, и люди Семенова оставляют деревню с чувством исполненного долга. Начальство шлет вымышленные доклады, Семенов раздает повышения в чинах и знаки отличия. Большевики возвращаются, их встречают с радостью, им дают жилище, их кормят, но в скором времени они должны вновь уехать, и на этот раз шестьдесят крестьян добровольно покидают свое имущество и своих жен, чтобы присоединиться к ним, зная, что этим хоть сохранят они свою жизнь.
Если таков ваш метод, то вам потребуемся много времени, чтобы победить большевизм. Вы слышали о приказе Семенова, где говорится о наказаниях, которые должны быть применимы к железнодорожным служащим? Думаете ли вы, что так можно поступать? Ваш план отойти за Байкал, — безрассуден. Солдаты, которых вы туда пошлете, воспользуются первым случаем, чтобы перейти в наши ряды. Чем больше вы их нам пошлете, тем сильнее мы будем. Чем дальше вы отойдете за Байкал, тем сильнее и могущественнее там будет большевизм.
... 22 января 1920 г. вся власть Политцентра перешла в руки Иркутского военно-революционного комитета.
Постановлением последнего 7 февраля 1920 г. был расстрелян адм. Колчак и бывший председатель Совета министров Пепеляев. 7 марта 1920 г. в Иркутск вошли части Красной армии.