Ленин В.И. Полное собрание сочинений
Том 55
Предисловие
1975 год
Письма к родным
1893-1922
Содержание |
ПРЕДИСЛОВИЕ
Пятьдесят пятый том Полного собрания сочинений В. И. Ленина содержит письма Владимира Ильича к родным за 1893—1922 годы. В том входят сохранившиеся письма, записки и телеграммы В. И. Ленина, посланные им матери М. А. Ульяновой, старшей сестре Анне Ильиничне Ульяновой-Елизаровой и ее мужу Марку Тимофеевичу Елизарову, брату Дмитрию Ильичу Ульянову, младшей сестре Марии Ильиничне Ульяновой и жене Надежде Константиновне Крупской.
В том входят 279 писем, телеграмм и записок В. И. Ленина. По сравнению с 37 томом 4 издания (письма к родным) настоящее издание пополнилось четырьмя новыми, впервые публикуемыми документами: открыткой М. А. Ульяновой от 20 июля 1904 года, написанной во время путешествия в горах Швейцарии, двумя записками М. И. Ульяновой, написанными в 1921 и 1922 годах, и телеграммой Д. И. Ульянову, посланной в апреле 1921 года. В томе помещены также впервые включаемые в Сочинения В. И. Ленина, ранее опубликованные в XXI и XXXV Ленинских сборниках, записка В. И. Ленина М. И. Ульяновой, написанная в конце февраля — не позднее 8 марта 1918 года, и записка А. И. Ульяновой-Елизаровой, написанная позднее октября 1919 — ранее 7 сентября 1920 года.
В том включены шестнадцать совместных писем В. И. Ленина и Н. К. Крупской. Они представляют
VIII ПРЕДИСЛОВИЕ
собой либо письма Владимира Ильича с припиской Надежды Константиновны, либо его приписку к ее письмам.
Большая часть переписки В. И. Ленина с родными была впервые напечатана в журнале «Пролетарская Революция» за 1924, 1929 и 1930 гг., в Ленинских сборниках III, XXI, XXIV, XXXV, а также издавалась отдельными сборниками «Письма к родным» в 1930, 1931 и 1934 гг., подготовленными к печати А. И. Ульяновой-Елизаровой и М. И. Ульяновой.
Содержание и значение писем В. И. Ленина к родным глубоко и полно раскрывается в помещенных в начале настоящего тома предисловии М. И. Ульяновой к изданию сборника в 1930 году и в предисловии (статье) А. И. Ульяновой-Елизаровой «По поводу писем Владимира Ильича к родным» к изданию того же сборника в 1931 и 1934 годах.
Письма В. И. Ленина к родным содержат не только богатые биографические сведения. Вся жизнь В. И. Ленина была посвящена революционной борьбе за счастье трудящихся, и «его личная жизнь неотделима от этой борьбы, от работы для дела пролетариата» (настоящий том, стр. XI). В письмах В. И. Ленина к родным, как справедливо указывает А. И. Ульянова-Елизарова, «мы отмечаем отклики на ту борьбу за правильное понимание марксизма, за правильное применение его в различных стадиях развития пролетарского движения, которую он вел всю жизнь» (стр. XLVII).
Среди дошедших до нас писем В. И. Ленина к родным наиболее широко представлены период сибирской ссылки, 1900—1902, 1908—1910 и 1912—1914 гг. В этих письмах подробно освещается история написания и издания классических трудов — «Развитие капитализма в России» и «Материализм и эмпириокритицизм», а также деятельность В. И. Ленина по созданию первой общерусской марксистской газеты «Искра» и в период пребывания Владимира Ильича в Польше.
В приложениях к тому даны выписки из шести писем В. И. Ленина к родным, найденных в деле московского жандармского управления, и 56 писем Н. К. Круп-
ПРЕДИСЛОВИЕ IX
ской, написанных ею М. А. и М. И. Ульяновым и А. И. Ульяновой-Елизаровой. В настоящем томе письма Н. К. Крупской пополнились двумя новыми, впервые публикуемыми письмами в адрес М. А. Ульяновой: от 19 августа 1904 года и 17 апреля 1915 года.
Письма Н. К. Крупской являются ценным дополнением к письмам В. И. Ленина; наибольшее количество их относится к периоду сибирской ссылки и эмиграции. В этих письмах живо и ярко описывается их совместная жизнь, работа, отдых, встречи с товарищами. Письма Надежды Константиновны как бы иллюстрируют письма В. И. Ленина, подробнее освещают условия жизни Владимира Ильича, события в семье, их жизненный уклад.
Почти все включенные в настоящий том письма В. И. Ленина печатаются по рукописям. Исключением являются четыре письма, адресованные М. А. Ульяновой и А. И. Ульяновой-Елизаровой (печатаются по копиям, сохранившимся в делах департамента полиции), и телеграмма Надежде Константиновне от 10 июля 1919 года (печатается по машинописной копии).
* * *
В настоящее, 5-ое издание Сочинений В. И. Ленина вошло около 9 тысяч документов, из них более половины не включались в предыдущие издания, около 1100 работ опубликованы впервые.
1—34 тома Полного собрания сочинений содержат произведения, написанные В. И. Лениным за время с 1893 по октябрь 1917 года. В тома 35—45 вошли работы, написанные после Великой Октябрьской социалистической революции. Последующие десять томов (46—55) составляют письма В. И. Ленина. В предпоследнем, 54 томе выделен, кроме того, раздел документов различного характера, которые были выявлены после выхода соответствующих томов и включены в настоящее издание дополнительно.
Многочисленные документы, впервые вошедшие в Сочинения В. И. Ленина и впервые опубликованные,
Χ ПРЕДИСЛОВИЕ
дополняют известные ленинские труды и отражают многогранную теоретическую и организаторскую деятельность В. И. Ленина.
Выход в свет Полного собрания сочинений В. И. Ленина — яркое проявление заботы Коммунистической партии Советского Союза об издании ленинского идейного наследия, ее внимания к делу пропаганды ленинизма.
Издание трудов великого Ленина КПСС рассматривает как свой интернациональный долг. Сочинения В. И. Ленина являются неоценимым достоянием не только советского народа, но и всего прогрессивного человечества. Ленинизм — идейная основа воспитания трудящихся в духе коммунизма, пролетарского интернационализма. Произведения В. И. Ленина вооружают коммунистов, народные массы всех стран в их борьбе за мир, за демократию, за социализм и коммунизм. Выход в свет Полного собрания сочинений В. И. Ленина имеет важнейшее значение для всего международного коммунистического и рабочего движения.
Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС
______________________________________________________________________________
XI
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗДАНИЯ 1930 года
Печатаемые ниже письма В. И. Ленина адресованы главным образом матери его, Марии Александровне, и сестре, Марии Ильиничне*, и охватывают собой период с 1894 по 1917 год**, т. е. период, начиная с первых лет революционной деятельности Владимира Ильича до возвращения его в Россию после Февральской революции. За этот период — почти в четверть века — возникла и сложилась наша партия. И во весь этот славный двадцатипятилетний период во главе этой партии стоял, ею руководил и ее выпестовывал Владимир Ильич. Вся его жизнь была в революционной борьбе, его личная жизнь неотделима от этой борьбы, от работы для дела пролетариата.
________
* Хотя содержание этих писем предназначалось обычно для всех, по крайней мере, живущих в данное время вместе членов нашей семьи, «чтобы не повторяться».
** Сюда не вошла переписка Владимира Ильича с его родными за период его ссылки (см. «Пролетарскую Революцию» №№ 2-3, 4, 5, 6 и 8 за 1929 г.) и за 1896 год, когда Владимир Ильич сидел в доме предварительного заключения в Петербурге (с 9/ХП. 1895 — 29/1. 1897 г. по ст. ст.), имел почти все время свидания с матерью и сестрами, и его личная переписка с ними была очень незначительна (см. статью А. И. Елизаровой-Ульяновой «Владимир Ильич в тюрьме», № 3 «Пролетарской Революции» за 1924 г. и приложенные к этой статье два письма Владимира Ильича за 1896 г.). G ноября 1905 г. по декабрь 1907 г. Владимир Ильич жил в Петербурге или в Финляндии, часто видался с родными и почти не писал им. Кроме того, существует еще ряд писем к Анне Ильиничне и Марии Александровне, особенно за те периоды, когда Мария Ильинична жила за границей. Эти письма будут опубликованы дополнительно. (Упоминаемые М. И. Ульяновой письма В. И. Ленина включены в настоящий том. Ред.)
XII M. И. УЛЬЯНОВА
Но если мы имеем полное собрание Сочинений Ленина и довольно большую литературу о ленинизме (и научно-исследовательскую, и популярную), то Ленин как человек, с его яркой разносторонней индивидуальностью, обрисован до сих пор крайне недостаточно или не обрисован почти совсем.
Предлагаемые читателю письма заполняют отчасти этот пробел. По ним можно судить, до некоторой степени, об образе жизни Владимира Ильича, его привычках, склонностях, об отношении его к людям и т. п. До некоторой степени, оговариваемся мы. Ибо, прежде всего, это далеко не полное собрание его писем к родным за указанный период. При частых переездах из города в город, при многочисленных обысках и арестах, которым подвергался то один, то другой член нашей семьи, многие из его писем либо попали в руки полиции и не были возвращены*, либо утрачены иным путем. Часты были случаи и утери писем при пересылке, особенно во время империалистической войны. Поэтому иногда один и тот же вопрос повторяется в нескольких письмах подряд. Помимо того, на этих письмах лежит печать полицейских условий во времена царизма. Правда, вся деловая переписка (все сообщения о революционных событиях, жизни партии и т. п.) велась нами в те времена конспиративно, химией, обычно в книгах и журналах, и пересылалась на чужие «чистые» адреса**. Но личная жизнь и революционная работа были настолько тесно связаны, что личная легальная переписка, несомненно, сильно страдала и урезывалась нами из-за полицейских условий. И недаром Владимир Ильич писал в одном из своих писем к сестре, Марии Ильиничне, в Вологду,
где она была в то время в ссылке: «очень уже трудно в нашем (и твоем и моем особенно) положении вести переписку, как хочется»***.
________
* Так, в Центроархиве мы нашли выписки из шести писем Владимира Ильича, приложенных к делу московского жандармского управления в качестве «вещественных доказательств». Выписки эти даются нами в приложении. (См. настоящий том, стр. 385—386. Ред.)
** Хранить их в России было, конечно, невозможно, и лишь часть из них уцелела в копиях, которые делались за границей.
*** См. настоящий том, стр. 354. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. ХIII
А это относилось не только к Марии Ильиничне, но ко всем членам нашей семьи, так как родство Владимира Ильича с ними было не только по крови, но и по взглядам, по убеждениям. Все они (и муж Анны Ильиничны — М. Т. Елизаров) были тогда социал-демократами, примыкали к революционному крылу партии, все они в большей или меньшей степени принимали участие в революционной работе, живо интересовались жизнью партии, радовались ее успехам, болели за неудачи. И даже наша мать, которая родилась в 1835 году и которой в конце 90-х годов, когда обыски и аресты в нашей семье стали особенно часты, было уже более 60 лет, с полным сочувствием относилась к нашей революционной деятельности.
Вся легальная переписка революционеров перлюстрировалась, и приходилось прибегать к разным намекам, условным обозначениям и т. п., чтобы коснуться так или иначе интересующих нас вопросов, сообщить о получении того или иного нелегального письма, справиться о знакомых и пр.
Читатель увидит, что письма Владимира Ильича, которые направлялись непосредственно на адрес матери, сестры или брата, почти не содержат в себе имен и фамилий — это могло бы навлечь неприятность для лица, фамилия которого упоминалась бы в таком письме. А подводить кого-либо в лучшем случае под неприятность у нас не было, понятно, ни малейшего желания. Если же в письмах Владимира Ильича встречаются все же имена и изредка фамилии, то только товарищей и знакомых, с которыми наше знакомство все равно было установлено полицией в силу разного рода обстоятельств (совместная ссылка по одному делу, учеба в одном и том же учебном заведении и т. п.) или основывалось на чисто деловых сношениях (фамилии издателей, книгопродавцев и пр.). Чтобы избежать упоминания фамилии кого-либо из более или менее легальных знакомых, о котором Владимир Ильич хотел сообщить что-либо, передать привет и пр., он сплошь и рядом прибегал в этих письмах к кличкам и объяснениям, имеющим связь с тем или иным известным нам фактом или событием.
XIV M. И. УЛЬЯНОВА
Так, Владимир Ильич называет «историком» (имея в виду его исторические работы) И. И. Скворцова-Степанова, с которым у него была одно время — через Анну Ильиничну и Марию Ильиничну — оживленная переписка*.
Посылая привет В. В. Воровскому, который был в ссылке в Вологде одновременно с Марией Ильиничной, Владимир Ильич пишет: «Привет польским друзьям и пожелания, чтобы всячески подмогали»**. Под «китайским путешественником» подразумевается А. П. Скляренко, служивший тогда на железной дороге в Маньчжурии, под «господином, с которым мы прошлый год катались в лодке»*** — В. А. Левицкий и т. д.
Иносказательно приходилось писать и о пересылке нелегальных изданий, конспиративных корреспонденции, книг, содержащих химические письма и т. п.
В конце декабря 1900 года пишущая эти строки переслала Владимиру Ильичу за границу с ехавшим туда Г. Б. Красиным «Манифест партии социалистов-революционеров», заделав его для конспирации в альбом с какими-то фотографиями. Посылка эта очень обрадовала Владимира Ильича, и в письме от 16. I. 1901 года он пишет: «очень благодарю за присланные книги и особенно за чрезвычайно красивые и интересные фотографии, посланные кузеном из Вены; очень желал бы почаще получать такие подарки»****
«Искра» и другие нелегальные издания пересылались в Россию, между прочим, в конвертах на «чистые», легальные адреса. Такие адреса мы давали и для получения литературы для себя. И иногда в легальных письмах сообщалось о такой посылке, чтобы мы имели возможность своевременно справиться у адресата. Очевидно такое сообщение заключается и в следующих словах
_________
* Из переписки этой сохранилось, к сожалению, только одно письмо от 16/ХП. 1909 года. См. Сочинения Ленина, т. XIV, 2-е изд., стр. 212—216. (Из переписки В. И. Ленина с И. И. Скворцовым-Степановым сохранились два письма — от 2 и 16 декабря 1909 года. См. Сочинения, 5 изд., том 47, стр. 223—225, 226—232. Ред.)
** См. настоящий том, стр. 340. Ред.
*** Там же, стр. 194 и 211. Ред.
**** Там же, стр. 200. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XV
Владимира Ильича (письмо от 14. XII. 1900 г.): «Послал тебе, помнится, девятого интересовавшую тебя вещичку». «Очень рад был Володя твоему большому письму, — пишет Надежда Константиновна в письме от 8. II. 1916 года. — Может, еще как-нибудь напишешь»*. Так как наша легальная переписка большими размерами никогда не отличалась, а во время империалистической войны, когда было написано это письмо, мы переписывались главным образом открытками и притом заказными, так как много писем пропадало, приведенные слова подразумевают, очевидно, нелегальное письмо через книгу.
В первое время пребывания Владимира Ильича за границей в 1900 году, когда он не знал еще, насколько прочно обоснуется там, он, в целях конспирации, не давал нам для переписки своего личного адреса, и, когда он жил в Швейцарии или Мюнхене, мы писали ему на Париж или Прагу. Так, в письме от 2. III. 1901 г. он сообщает свой новый адрес, прибавляя, что «переехал вместе с своим хозяином квартирным»**. Франц Модрачек, на адрес которого шли наши письма, действительно, переехал тогда на новую квартиру, но Владимир Ильич продолжал жить в Мюнхене, на старой.
Одной из характерных черт Владимира Ильича была большая аккуратность и пунктуальность, а также строгая экономия в расходовании средств вообще, а в частности, лично на себя. Вероятно, эти качества передались Владимиру Ильичу по наследству от матери, на которую он походил во многих чертах характера. А мать наша — по материнской линии — была немка, и указанные черты характера были ей свойственны в большой степени.
Насколько Владимир Ильич был бережлив к деньгам и экономен в расходах на себя, видно из его письма от 5. X. 1895 года***.
___________
* См. настоящий том, стр. 197 и 456. Ред.
** Там же, стр. 205. Ред.
*** Речь идет о письме от 5 октября 1893 г. (см. настоящий том, стр. 1—2). Ред.
XVI M. И. УЛЬЯНОВА
«Нынче первый раз в С.-Петербурге вел приходо-расходную книгу, чтобы посмотреть, сколько я в действительности проживаю. Оказалось, что за месяц с 28/VIII по 27/IХ израсходовал всего 54 р. 30 коп., не считая платы за вещи (около 10 р.) и расходов по одному судебному делу (тоже около 10 р.), которое, может быть, буду вести. Правда, из этих 54 р. часть расхода такого, который не каждый месяц повторится (калоши, платье, книги, счеты и т. п.), но и за вычетом его (16 р.) все-таки получается расход чрезмерный — 38 р. в месяц. Видимое дело, нерасчетливо жил: на одну конку, например, истратил в месяц 1 р. 36 к. Вероятно, пообживусь, меньше расходовать буду».
И он действительно экономил, особенно, когда не было собственного заработка и приходилось прибегать к «вспомоществованию», как он называл помощь матери в деньгах. Экономил настолько для себя, что не выписывал даже «Русских Ведомостей»*, когда жил в Петербурге в 1893 г., а читал их в Публичной библиотеке «за 2 недели назад». «Может быть, выпишу их, когда получу работу здесь»**, — писал он сестре.
Эта черта осталась за Владимиром Ильичем на всю жизнь и ярко проявлялась у него не только в те времена, когда в России у него не было заработка или когда в эмиграции ему не удавалось найти издателя для своих литературных работ (стоит вспомнить хотя бы тот факт, что «Аграрный вопрос» пролежал целые 10 лет и только в 1917 году увидел свет) и Владимир Ильич оказывался иногда прямо в критическом положении (см., например, его письмо к т. Шляпникову от IX — 1916 года***), но и тогда, когда его материальное положение было вполне обеспечено, т. е. после революции 1917 г.
На чем Владимиру Ильичу, однако, трудно было экономить, так это на книгах. Они были нужны ему для его работ, чтобы быть в курсе иностранной и русской политики и экономики и пр. и т. д.
__________
* «Русские Ведомости» были в то время наиболее приличной и интересной газетой из всех буржуазных газет.
** См. настоящий том, стр. 2. Ред.
*** См. Сочинения, 5 изд., том 49, стр. 302. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XVII
«К великому моему ужасу, — пишет он в письме к матери от 29. VIII. 1895 года из Берлина, — вижу, что с финансами опять у меня «затруднения»: «соблазн» на покупку книг и т. п. так велик, что деньги уходят черт их знает куда»*. Но и в этом он старался урезывать себя главным образом тем, что ходил работать в библиотеки, тем более что это давало ему, когда он был в эмиграции, и более спокойную обстановку для работы: без сутолоки и бесконечных утомительных разговоров, которые были так свойственны эмигрантам, скучавшим в непривычной, чуждой для них обстановке и любившим отводить душу за разговорами.
Библиотекой Владимир Ильич пользовался, впрочем, далеко не только за границей, но и живя в России. В письме к матери из Петербурга он пишет, что доволен своей новой комнатой, которая находится «недалеко от центра (например, всего 15 минут ходьбы до библиотеки)»**. Проездом в ссылку он даже те немногие дни, что пробыл в Москве, использовал для работы в Румянцевском музее. А живя в Красноярске и ожидая открытия навигации, чтобы ехать в Минусинский уезд, он занимался в библиотеке Юдина, хотя для этого ему приходилось делать ежедневно около 5 верст.
В ссылке, где о библиотеках не могло быть и речи, Владимир Ильич пытался восполнить этот пробел, прося нас устроить ему посылку библиотечных книг по почте. Несколько опытов таких было сделано, но на пересылку уходило слишком много времени (около месяца туда и обратно), а книги из библиотеки выдавались на определенный срок.
Но иногда к такой мере Владимир Ильич прибегал и позднее. Так, в письме к Анне Ильиничне от 11. II. 1914 года*** он пишет: «Насчет свода статистических сведений по делам уголовным за 1905—1908 годы просил бы не покупать их (не к чему, дороги), а взять из
_________
* См. настоящий том, стр. 12. Ред.
** Там же, стр. 1. Ред.
*** Письмо не сохранилось, и выписка эта взята нами из дела департамента полиции. (См. настоящий том, стр. 349. Ред.)
XVIII M. И. УЛЬЯНОВА
библиотеки (либо Совета присяжных поверенных, либо Гос. думы) и прислать на месяц».
Живя за границей, Владимир Ильич тоже постоянно пользовался библиотеками. В Берлине он занимался в Императорской библиотеке. В Женеве у него был излюбленный «клуб» («Société de lecture»), в который надо было записаться и вносить определенный членский взнос, правда, очень небольшой, для того чтобы иметь возможность работать в библиотеке этого «клуба». В Париже он работал в Национальной библиотеке, хотя и жаловался, что она «налажена плохо», в Лондоне — в Британском музее, и только живя в Мюнхене, жалел, что «здесь библиотеки нет», да в Кракове он мало пользовался библиотекой. В письме к М. И. Ульяновой от 22. IV. 1914 года он пишет, что «здесь (в Кракове. — М. У.)... библиотека плоха и архинеудобна, но мне почти и не доводится в ней бывать...». Работа в газете (в «Правде»), всевозможные сношения с товарищами, приезжавшими в Краков в гораздо большем количестве, чем во Францию или Швейцарию, руководство работой с.-д. фракции Гос. думы, партийные конференции и совещания и т. д. брали слишком много сил для того, чтобы можно было уделять много времени научной работе. Но и тогда «не раз мы вспоминали, — пишет Владимир Ильич, — Женеву, где работалось лучше, удобная библиотека, менее нервна и бестолкова жизнь»*.
И когда после ареста в Галиции в начале империалистической войны Владимир Ильич снова попал в Швейцарию, он пишет: «Хороши здесь библиотеки, и я устроился недурно в смысле пользования книгами. Приятно даже почитать — после периода ежедневной газетной работы»**. А затем он едет с Надеждой Константиновной из Берна в Цюрих, чтобы, между прочим, «позаниматься в здешних библиотеках» (продолжая, однако, также интенсивно политическую, партийную работу, что ярко иллюстрируется, между прочим, только что опубликованной в XI Ленинском сборнике перепи-
_________
* См. настоящий том, стр. 355 и 354. Ред.
** Там же, стр. 357. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XIX
ской его с тт. Карпинским и Равич, относящейся к этому периоду*), которые, по его словам, «много лучше бернских». Но если в смысле возможности читать иностранные книги, просматривать газеты и журналы Владимир Ильич был поставлен за границей в хорошие условия, посещая для этой цели библиотеки, то недостаток в русских книгах сказывался всегда остро. «Немецкие книги здесь я легко достану, — пишет он в письме от 2. IV. 1902 года, — в них недостатка нет. А вот в русских здесь недостаток»** . «Новых книг вижу мало», — пишет он и в письме от 6. IV. 1900 года. И, несомненно, часто неимение под рукой нужной книги немало тормозило работу Владимира Ильича, когда он жил за границей. Поэтому в его письмах к родным постоянно встречаются просьбы прислать те или иные книги, нужные ему для работы (статистика, книги по аграрному вопросу, по философии и пр.), а также новинки, журналы, беллетристику. И опять-таки по этим письмам можно судить до некоторой степени о том, литературой каких отраслей знаний интересовался Владимир Ильич в тот или иной отрезок времени и для каких своих работ он ее использовал.
Среди этой литературы большое внимание уделяется различным статистическим сборникам.
Какое большое значение Владимир Ильич придавал статистике, «точным фактам, бесспорным фактам», наглядно видно из его работ, из тех черновиков, выписок и подсчетов, которые этим работам предшествовали. Характерна в этом отношении и его незаконченная и неопубликованная еще работа: «Статистика и социология»*** — П. Пирючев (новый псевдоним, который Владимир Ильич взял себе в целях облегчения издания этой работы), посвященная вопросу «о значении и роли национальных движений, о соотношении национального и интернационального»****
_______
* Часть этой переписки вошла в 49 том 5 изд. Сочинений В. И. Ленина. Ред.
** См. настоящий том, стр. 219. Ред.
*** Эта работа была опубликована в 1935 г. См. Сочинения, 5 изд., том 30, стр. 349—356. Ред.
**** Там же, стр. 349. Ред.
XX M. И. УЛЬЯНОВА
И в этой работе мы находим следующее место: «В области явлений общественных, — пишет Владимир Ильич, — нет приема более распространенного и более несостоятельного, как выхватывание отдельных фактиков, игра в примеры. Подобрать примеры вообще — не стоит никакого труда, но и значения это не имеет никакого, или чисто отрицательное, ибо все дело в исторической конкретной обстановке отдельных случаев. Факты, если взять их в их целом, в их связи, не только «упрямая», но и безусловно доказательная вещь. Фактики, если они берутся вне целого, вне связи, если они отрывочны и произвольны, являются именно только игрушкой или кое-чем еще похуже. ... надо попытаться установить такой фундамент из точных и бесспорных фактов, на который можно бы было опираться, с которым можно было бы сопоставлять любое из тех «общих» или «примерных» рассуждений, которыми так безмерно злоупотребляют в некоторых странах в наши дни. Чтобы это был действительно фундамент, необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» стряпня для оправдания, может быть, грязного дела. Это ведь бывает... чаще, чем кажется»*.
В 1902 году Владимир Ильич попросил выслать ему за границу из книг, бывших с ним в Сибири, «всю статистику»**, по которой (как он пишет в письме
________
* См. Сочинения, 5 изд., том 30, стр. 350—351. Ред.
** Статистика эта, которую Владимир Ильич использовал для своей книги «Развитие капитализма в России», получена в 1929 году вместе с другими книгами Владимира Ильича из-за границы Институтом Ленина, и по выпискам и заметкам, которые имеются на этих книгах, можно будет сделать еще ряд ценных выводов о работе Ильича. (Часть подготовительных материалов к книге В. И. Ленина «Развитие капитализма в России» опубликована в 1940 году в Ленинском сборнике XXXIII. Ред.)
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XXI
от 2. IV. 1902) «я немного начинаю тосковать»... Позднее, чтобы получать из различных городов, и притом более регулярно, статистический материал, Владимир Ильич написал даже специальное заявление-просьбу* к статистикам заседавшего в Москве зимой 1909— 1910 года съезда врачей и естествоиспытателей (на этом съезде была подсекция статистиков). На заявление это откликнулся целый ряд провинциальных статистиков, и в письме от 2. I. 1910 г. Владимир Ильич пишет: «Получил еще письмо о статистике из Рязани — это великолепно, что помощь мне, видимо, будет от многих»**.
В 1908 году, когда Владимир Ильич работал над «Материализмом и эмпириокритицизмом», он выписывает для себя книжку проф. Челпанова об Авенариусе и его школе, книжку об «Имманентной философии» и др. Об этой своей работе он пишет сестре: «Поработал я много над махистами и думаю, что все их (и «эмпириомонизма» тоже) невыразимые пошлости разобрал»***.
Справляясь, получена ли рукопись о новейшем капитализме («Империализм, как высшая стадия капитализма»)****, Владимир Ильич пишет: «Я придаю этой экономической работе особенно большое значение и особенно хотел бы поскорее видеть ее в печати в полном виде» (письмо от 22. X. 1916 г.)***** Как известно, последнее его желание не было выполнено (хотя Владимир Ильич «изо всех сил применялся к «строгостям»», как он пишет в письме к М. Н. Покровскому от 2. VII. 1916 г.******): работа Владимира Ильича подверглась целому ряду изменений и урезок и лишь через десять лет увидела свет в своем первоначальном виде.
________
* Возможностью опубликования его здесь мы обязаны опять-таки московской жандармерии, сохранившей его в своих делах. (См. Сочинения, 5 изд., том 47, стр. 225—226. Ред.)
** См. настоящий том, стр. 303. Ред.
*** Там же, стр. 252. Ред.
**** См. Сочинения, 5 изд., том 27, стр. 299—426. Ред.
***** См. настоящий том, стр. 365. Ред.
****** См. Сочинения, 5 изд., том 49, стр. 259. Ред.
XXII M. И. УЛЬЯНОВА
Из писем Владимира Ильича к родным мы узнаем, в какой связи предпринята была Владимиром Ильичем его (еще не опубликованная) работа «Капиталистический строй современного земледелия»*. В письме от 22. X. 1916 г. он пишет сестре: «Ты пишешь, что ««Аграрный вопрос» издатель хотел бы выпустить книгой, а не брошюрой». Я понимаю это так, что я должен прислать продолжение (т. е. в дополнение к написанному об Америке написать обещанное о Германии). Засяду за эту работу, как только покончу с тем, что я должен написать в оплату аванса у старого издателя»**. Рукопись указанной работы, хранящаяся в Институте, не закончена, окончить ее «помешала» Владимиру Ильичу, очевидно, революция.
Предлагаемые читателям письма Владимира Ильича дают некоторую картину и условий его литературной работы и тех мытарств, с которыми было связано опубликование результатов этой работы. Мы имеем в виду его легальные работы. В этом смысле Владимир Ильич находился за весь предреволюционный период (за исключением периода первой революции и эпохи «Звезды» и «Правды» — 1912—1914 гг., когда он имел возможность работать для легальных газет, когда имелись, хотя кратковременно, и свои легальные издательства) в неблагоприятных условиях не только потому, что за границей, например, он ощущал сплошь и рядом недостаток в нужных для работы русских книгах и других материалах.
Большие трудности представляли и цензурные условия: статьи Владимира Ильича урезывались и искажались (как, например, статья «Некритическая критика»), книги конфисковывались («Аграрный вопрос», II том) и пр. и т. п. Но помимо того большие трудности представляла и оторванность от России и невозможность в силу этого завязать часто непосредственные связи с издательствами и т. п. Характерны, например, его многократные попытки устроиться с работой для Энци-
_______
* См. Сочинения, 5 изд., том 19, стр. 319—344. Ред.
** См. настоящий том, стр. 365. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XXIII
клопедического словаря Граната. «Хорошо бы иметь работу для Энциклопедического словаря, — пишет он в письме к сестре от 22. XII. 1914 года, — но это, верно, устроить нелегко, если не иметь случая познакомиться с секретарем редакции»*. Знакомства этого не было, и когда Владимир Ильич непосредственно обращался в редакцию Граната, то порой не получал даже ответа на свои письма или получал его с большим запозданием. «Нельзя ли там иметь еще работу для Энциклопедического словаря, — пишет он сестре в феврале 1915 года. — Я писал об этом секретарю, но он не отвечает»**. «Я здесь, к сожалению, совсем теперь оторван от издательских связей», — пишет он в 1912 году***.
И если бы не большая помощь, которую оказывали Владимиру Ильичу в поисках издателей, в корректировании его работ и пр. товарищи и родные, трудности к выпуску их в свет были бы еще значительно больше. Но сестры и брат не всегда были в состоянии помочь Владимиру Ильичу в этом отношении, особенно, когда они бывали в тюрьме или ссылке. И в 1904 году, например, он просит у матери дать ему адрес Марка Тимофеевича, к которому у него есть «литературное дело» (письмо от 20.1. 1904)****
Но если Владимир Ильич умел систематично, усидчиво и крайне плодотворно работать, то он умел и отдыхать, когда для этого, впрочем, представлялась возможность. Лучшим отдыхом для него была близость к природе и безлюдье. «Здесь (в Стирсуддене, в Финляндии, где он отдыхал, вернувшись «страшно усталым» с пятого партийного съезда. — М. У.) отдых чудесный, купанье, прогулки, безлюдье, безделье. Безлюдье и безделье для меня лучше всего»*****. Отдых там, где Лидия
_______
* См. настоящий том, стр. 357. Ред.
** Не лучше обстояло дело с ответами на письма Владимира Ильича в те времена и со стороны других издателей. См. по этому поводу письмо 3 (от 27. XI — 01) Ленина Л. И. Аксельрод, Ленинский сборник XI, стр. 326. (См. Сочинения, 5 изд., том 46, стр. 158. Ред.)
*** См. настоящий том, стр. 361, 332. Ред.
**** Там же, стр. 234. Ред.
***** Там же, стр. 238. Ред.
XXIV M. И. УЛЬЯНОВА
Михайловна Книпович окружила его исключительным вниманием и заботами, был действительно отличный, и позднее он вспоминал о нем, когда в письме к Марии Ильиничне, только что перенесшей тяжелый брюшной тиф, писал: «Вот когда бы в Стирсудден тебя отправить!»*.
Владимир Ильич очень любил природу, и в его письмах постоянно встречаются описания ее красот, куда бы ни забрасывала его судьба. «Природа здесь роскошная, — пишет он матери по пути в Швейцарию в 1895 году. — Я любуюсь ею все время. Тотчас же за той немецкой станцией, с которой я писал тебе, начались Альпы, пошли озера, так что нельзя было оторваться от окна вагона». «Гуляю — теперь недурно гулять здесь, — пишет он Марии Александровне, — ив Пскове (а также в его окрестностях) есть, видимо, не мало красивых мест». «На днях... катался... по одному очень красивому озеру и наслаждался прелестными видами при хорошей погоде...», — сообщает он из-за границы. «На днях мы предприняли здесь с Надей и с одним приятелем прекраснейшую прогулку на Салэв. Внизу везде в Женеве туман, сумрачно, а на горе (около 1200 метров над уровнем моря) — роскошное солнце, снег, салазки, совсем русский хороший зимний денек. А внизу под горой — la mer du brouillard, настоящее море тумана, облаков, за которыми не видно ничего, только горы высовываются, да и то только очень высокие. Даже малый Салэв (900 метров) весь в тумане». «... Мы с Надей изъездили и исходили уже порядочное количество окрестностей, нашли и прехорошие места», — читаем мы в письме от 27. IX. 1902. Прав был, вероятно, Владимир Ильич, когда писал: «Единственные из всех здешних товарищей, изучающие все окрестности города, это мы. Находим разные «деревенские» тропинки, знаем ближние места, собираемся и подальше прокатиться»**.
_________
* См. настоящий том, стр. 250. Ред.
** Там же, стр. 8, 183, 189, 233, 224, 231—232. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XXV
Если не удавалось выбраться летом на время за город, где устанавливалась сразу «деревенская жизнь» («рано вставали и чуть не с петухами ложились»*), Владимир Ильич и Надежда Константиновна отправлялись иногда, когда жили в Швейцарии, пешком в горы. Описание одного такого путешествия мы находим в письме Надежды Константиновны к Марии Александровне от 2. VII. 1904 года. «Уже с неделю, как выбрались из Женевы, — читаем мы там, — и отдыхаем в полном смысле этого слова. Дела и заботы оставили в Женеве, а тут спим по 10 часов в сутки, купаемся, гуляем — Володя даже газет толком не читает, вообще книг было взято минимум, да и те отправляем нечитанными завтра в Женеву, а сами в 4 часа утра надеваем мешки и отправляемся недели на 2 в горы. Пройдем к Интерлакену, а оттуда к Люцерну, читаем Бедекера и тщательно обдумываем свое путешествие... Мы с Володей заключили условие — ни о каких делах не говорить, дело, мол, не медведь, в лес не убежит, не говорить и, по возможности, не думать»**.
Но такие путешествия бывали очень редко и предпринимались только тогда, когда работа и фракционная трепка слишком плохо отражались уже на здоровье и на нервах, как после зимы 1903—1904 года, следовавшей за II съездом партии и ее расколом. Обычно же, если Владимир Ильич выезжал на лето в деревню, он продолжал работу и там, после нескольких дней полного отдыха, когда это удавалось. Если же уехать за город было невозможно или эта поездка бывала непродолжительна, предпринимались прогулки за город, иногда в горы, пешком или на велосипедах, обычно по воскресным дням. «... Как-то невольно выходит все по-заграничному, что именно в воскресенье гуляем, хотя это неудобно, ибо везде полным-полно», — пишет Владимир Ильич в письме к матери от 29. III. 1903***. Предпринимая такую прогулку, брали обычно с собой бутерброды вместо обеда и
_________
* См. настоящий том, стр. 339. Ред.
** Там же, стр. 235.Ред.
*** Там же, стр. 231. Ред.
XXVI M. И. УЛЬЯНОВА
отправлялись на целый день. Немудрено, что и Владимир Ильич и Надежда Константиновна попали в партию «прогулистов» (любителей прогулок), тогда как другие товарищи были в партии «синемистов» (любителей ходить в «синема»*), как шутили они между собой.
И действительно, Владимир Ильич мало любил различные увеселения, в которых другие товарищи находили себе отдых от напряженной работы. Он никогда, кажется, не ходил в кинематограф, особенно, когда жил за границей, редко бывал и в театрах. Был он в Берлине на «Ткачах» в первый свой приезд за границу, ходил в театр и когда жил за границей в эмиграции, больше, однако, когда жил там один «довольно одиноко» (т. е. без семьи) или когда после усиленной работы ему удавалось попадать по какому-нибудь делу в большой город и он использовал эту поездку и для того, чтобы немного «встряхнуться». Но заграничные театры мало удовлетворяли Владимира Ильича своими постановками (иногда они с Надеждой Константиновной уходили из театра с первого действия, подвергаясь за это шуточным упрекам товарищей за напрасную трату денег), и из позднейших его посещений театра, кажется, только постановка «Живого трупа» произвела на него впечатление. Но ему очень понравился Художественный театр, в котором он был еще в бытность свою в Москве, до эмиграции, вместе с Лалаянцем («Колумбом»), и в письме к матери в феврале 1901 года он пишет, что «до сих пор вспоминает с удовольствием» это свое посещение. «... Хотелось бы в русский Художественный, посмотреть «На дне»...», — читаем мы в его письме от 4. II. 1903**. Посмотреть «На дне» ему удалось уже много лет спустя, когда он жил в Москве после революции.
Сравнительно редко бывал Владимир Ильич и в концертах, хотя и любил музыку. «Недавно были первый раз за эту зиму в хорошем концерте, — читаем мы в том
_______
* «Синема» — кинематограф.
** См. настоящий том, стр. 229. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XXVII
же письме, — и остались очень довольны, — особенно последней симфонией Чайковского (Symphonie pathétique)». «Был на днях в опере, слушал с великим наслаждением «Жидовку»: я слышал ее раз в Казани (когда пел Закржевский) лет, должно быть, 13 тому назад, — пишет он матери 9. II. 1901, — но некоторые мотивы остались в памяти»*. И нередко потом он насвистывал эти мотивы (со своей особой манерой насвистывать сквозь зубы). Позднее за границей Владимир Ильич редко бывал в опере и концертах. Музыка слишком сильно действовала на его нервы, и, когда они бывали не в порядке, а это бывало так часто при трепке и сутолоке эмигрантской жизни, он плохо выносил ее. Не мало влияли на уединенный (в смысле развлечений) образ жизни Владимира Ильича его большая занятость и скромный бюджет.
Мало сравнительно внимания уделял Владимир Ильич и различным достопримечательностям: «я вообще к ним довольно равнодушен, — пишет он в письме из Берлина в 1895 году, — и большей частью попадаю случайно. Да мне вообще шлянье по разным народным вечерам и увеселениям нравится больше, чем посещение музеев, театров, пассажей и т. п.»**. Для этого «шлянья» по разным местам Владимир Ильич использовал обычно вечера, когда жил в Берлине в 1895 году, и это давало ему возможность «изучать берлинские нравы и прислушиваться к немецкой речи»***. Однако не только будучи в Берлине, в первый раз за границей, занимался он этим изучением нравов — в его письмах к родным есть не мало мест, которые показывают, что, и живя в Париже или попадая туда наездом, он с удовольствием присматривается к тамошней жизни, отмечая ту непринужденность, с которой парижская публика держит себя на улицах и бульварах. «Париж — город очень неудобный для жизни при скромных средствах и очень утомительный, — писал Владимир Ильич после поездки туда на несколько дней. — Но побывать ненадолго,
__________
* См. настоящий том, стр. 202. Ред.
** Там же, стр. 12. Ред.
*** Там же. Ред.
XXVIII M. И. УЛЬЯНОВА
навестить, прокатиться — нет лучше и веселее города»*. Присматривается Владимир Ильич и к чешской жизни, будучи проездом в Чехословакии, и жалеет, что не изучил чешского языка; красочно описывает жизнь и нравы галицийских крестьян, которые он имел возможность наблюдать, живя в Галиции; карнавал на улицах с борьбой конфетти и серпантина в Мюнхене и т. д. Жизнь он любил во всех ее проявлениях и умел, как редко кто, широко наблюдать и изучать ее.
По печатаемым ниже письмам Владимира Ильича можно судить и об отношении его к родным и, до некоторой степени, к людям вообще. Сколько внимания и заботливости проявляется к ним в этих письмах! Владимир Ильич был очень привязан к своим родным, особенно к матери, и заботы о том, чтобы ей лучше, покойнее и удобнее жилось, сквозят во всех письмах как непосредственно к ней, так и к другим членам нашей семьи. Его письма полны вопросами о здоровье, о том, «как устроились с квартирой, не холодна ли она». «Беспокоит меня, — пишет он в письме к матери в 1909 году, — что у вас холодная квартира... Не простудиться бы тебе... Нельзя ли принять каких-нибудь мер, может быть, поставить маленькую железную печку.**..» . В этих письмах так много советов «хорошенько отдохнуть летом», «меньше бегать, больше отдыхать и быть здоровой» и т. п.
Особенно сильно проявлялось внимание Владимира Ильича к матери, когда ее постигала какая-нибудь гроза, а этих гроз было так много в ее жизни. То один, то другой член нашей семьи подвергался аресту или высылке, при этом иногда бывало арестовано несколько человек зараз, и ей, бывшей тогда уже в пожилых годах, приходилось снова и снова ходить в тюрьмы на свидания и с передачами, просиживать часами в приемных жандармов и охранников, болеть душой, порой в полном
__________
* См. настоящий том, стр. 351. Ред.
** Там же, стр. 299. Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XXIX
одиночестве, за своих детей, лишенных свободы. Как беспокоился Владимир Ильич за нее в эти периоды ее жизни и как тяготился оторванностью от нее, особенно ярко видно по письму его к матери от 1. IX. 1901. Мария Ильинична и Марк Тимофеевич сидели тогда в тюрьме, Анна Ильинична была за границей и не могла вернуться в Россию, так как это повлекло бы ее арест по тому же делу, а Дмитрий Ильич также не мог оставаться с матерью, потому что должен был кончать университет в Юрьеве. В таком же одиночестве осталась она в чужом городе, когда в 1904 году были арестованы в Киеве по делу Центрального и Киевского комитетов партии Дмитрий Ильич, Анна Ильинична и Мария Ильинична.
Владимиру Ильичу всегда хотелось, чтобы мать жила с ним, и он не раз звал ее к себе. Но это трудно было осуществить, между прочим, потому, что мать бывала всегда с теми из своих детей, кому особенно была нужна ее помощь, а в России эта помощь бывала почти всегда нужна тому, на кого сыпались полицейские кары. Поэтому ей только по разу (и в первую и во вторую эмиграцию Владимира Ильича) удалось на короткий срок побывать за границей и повидаться с ним. В 1902 году она пожила с месяц с Владимиром Ильичем и Анной Ильиничной в Loguivy на севере Франции. Во второй раз, и уже последний, ей удалось видеть Владимира Ильича в Стокгольме, куда она вместе с Марией Ильиничной ездила в 1910 году, специально чтобы повидаться с ним. При этих поездках Владимир Ильич всегда давал ей точные маршруты, советовал останавливаться на ночь в гостиницах, «чтобы не очень утомила дорога». В Стокгольме же М. А. Ульяновой довелось в первый и последний раз слышать выступление Владимира Ильича на собрании рабочих-эмигрантов. Когда мы уезжали, Владимир Ильич проводил нас до пристани — на пароход он не мог войти, так как этот пароход принадлежал русской компании и Владимира Ильича могли там арестовать, — и я до сих пор помню выражение его лица, когда он, стоя там, смотрел на мать. Сколько боли было тогда в его лице! Точно он
XXX M. И. УЛЬЯНОВА
предчувствовал, что это было его последнее свидание с матерью. Так оно и вышло на деле. Больше повидаться с родными до приезда в Россию, после Февральской революции, Владимиру Ильичу не удалось, а мать умерла незадолго до нее, в июле 1916 года. До нас не дошло первое письмо Владимира Ильича, после того как он получил известие об этой смерти. Не сохранилось и его следующее письмо, но и по нему, насколько я его помню, видно было, какая тяжелая это была для него утрата, как больно он ее переживал и сколько нежности проявлял к нам, тоже подавленным этой кончиной.
Много внимания уделял всегда Владимир Ильич и своим сестрам и брату, а также М. Т. Елизарову, интересуясь постоянно тем, как они живут, как чувствуют себя, имеют ли заработок, хорошо ли отдыхают и т. п. Он старался устроить переводы для нас, посылал для этого иногда иностранные книги, интересовался и нашим чтением и занятиями, звал пожить к себе и пр. Много внимания проявлял Владимир Ильич и к товарищам, расспрашивал о том, как им живется, старался прийти им на помощь и в материальном отношении. Так, он брался писать предисловия к переводам товарищей, чтобы облегчить им издание этих переводов, а таким образом и возможность иметь заработок.
Товарищам, не знакомым с условиями эмигрантской жизни и легальной переписки во времена царизма, могут показаться странными и непонятными нередко встречающиеся в письмах Владимира Ильича упоминания о том, что он живет «очень тихо», «помаленьку», «тихо, мирно», и т. п. в такие периоды, как, например, во время империалистической войны, когда по литературе и нелегальной переписке видно, что им проявлялась бешеная энергия в борьбе с шовинизмом, влиянию которого подпало и большинство с.-д. партий. Но не надо забывать, что Владимир Ильич мог выступать тогда лишь в печати, да и то в органе, который выходил один раз в несколько недель, а то и в несколько месяцев, и пересылка которого, как и брошюр, была крайне затруднена, да на небольших собраниях для загранич-
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XXXI
ных эмигрантов или небольших кружках иностранных рабочих. Понятно, что возможности эти были для Владимира Ильича крайне мизерны, и если, по рассказу Н. К. Крупской, он в начале революции в России производил впечатление льва, который рвался из своей клетки, то не была ли для него эмигрантщина и отрыв от России и раньше, особенно в период империалистической войны, клеткой, которая в значительной степени стесняла, не давала развернуться, не удовлетворяла его натуру вождя, народного трибуна? Он рвался к работе гораздо более широкой, рвался поистине, как лев, и принужден был обрабатывать двух-трех товарищей, чтобы через них получить доступ к более широким массам. И разве для такой натуры, как Владимир Ильич, такая деятельность, как и общая обстановка «в сонном Берне», не была действительно слишком «тихой», идущей слишком «помаленьку»?..
В легальной переписке лишь изредка проскальзывает его бешенство против «скверных оппортунистов вреднейшего типа», против «архипошлостей по поводу вотирования кредитов» и т. п. Здесь он был скован цензурными рамками, и стоит только посмотреть, какие фразы его писем (см. приложение*) «обращали на себя внимание» охранников и жандармов и попадали в «вещественные доказательства», чтобы понять, что как он, так и его родные были в то время в таком положении, когда «очень уже трудно... вести переписку, как хочется»**.
И недаром мы оговаривали в начале нашего предисловия, что письма Владимира Ильича к его родным имеют главным образом значение и интерес для характеристики его как человека (конечно, характеристики далеко не полной и в силу полицейских условий несколько односторонней). В этом смысле они вносят, на наш взгляд, ценный вклад в литературу о Владимире Ильиче, и остается лишь пожалеть, что так много из его писем как к родным, так и к товарищам погибло.
__________
* См. настоящий том, стр. 385—386. Ред.
** Там же, стр. 358, 354. Ред.
XXXII M. И. УЛЬЯНОВА
О Ленине же как вожде, политическом деятеле и ученом говорят другие документы и, в первую голову, его богатое литературное наследие.
Особенно тяжела была для Владимира Ильича вторая эмиграция. И, попав в Женеву, после жизни в Петербурге и под Петербургом, он особенно тяжело воспринял возвращение на старое пепелище. «Мы уже несколько дней торчим в этой проклятой Женеве..., — пишет он в письме к Марии Ильиничне от 14. I. 1908 г. — Гнусная дыра, но ничего не поделаешь. Приспособимся»*. И со всегдашним своим упорством и энергией Владимир Ильич берется за работу, ибо «приспособиться» он умеет при всяких условиях. «Неприятен был только самый момент переезда, как переход от лучшего к худшему. Но это было неизбежно», — пишет он в следующем письме к матери**. И опять-таки, как переход от лучшего к худшему, отсутствие нужных ему для работы литературных материалов, новинок и газет особенно чувствительно для него в это время, так как в Петербурге он имел возможность читать все газеты и журналы, следить за всеми новинками. И он просит «раздобыть... протоколы III Думы (официальное издание стенографических отчетов, а также заявления, запросы и законопроекты, вносимые в Думу)» и выслать ему «все, без пропусков». Его интересуют также «программы, анонсы и листки октябристов, правых, казачьей группы и т. д.». Он лишен этих нужных материалов, тогда как «в Думе-то все сии «бумаги», наверное, по полу валяются и их никто не берет». Просит он также высылать ему «все новинки издания меньшевиков»***, профессиональные журналы, уцелевшие от разгрома, и т. п.
Однако не только в книгах был у Владимира Ильича недостаток во время его эмигрантской жизни, как ни старались мы снабжать его, хотя бы самым интересным, что появлялось на книжном рынке, но и в русских газетах. Особенно плохо в этом отношении было во время империалистической войны, когда временами
_________
* См. настоящий том, стр. 242. Ред.
** Там же, стр. 244. Ред.
*** Там же, стр. 242, 248, 243, Ред.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ПИСЬМА К РОДНЫМ» ИЗД. 1930 г. XXXIII
Владимир Ильич сидел совсем без русских газет. «... Посылайте раз в неделю прочитанные русские газеты, а то я не имею никаких», — пишет он в письме от 20. IX. 1916 года*.
Была большая нужда и в заработке, особенно в последние годы эмиграции Владимира Ильича. «У нас скоро прекращаются все старые источники существования, и вопрос о заработке встает довольно остро» (14. XII. 1915). А этот вопрос «его порядком беспокоит», пишет Надежда Константиновна, ибо Владимир Ильич был очень щепетилен в денежных делах, в помощи с чьей бы то ни было стороны. «Засяду писать что бы то ни было, — пишет он 20. IX. 1916 года, — ибо дороговизна дьявольская, жить стало чертовски трудно»**.
И всего за несколько месяцев до Февральской революции, осенью 1916 года, Владимиру Ильичу приходится отыскивать книги для перевода, списываться с издателем об издании их. Как непроизводительно были бы использованы его силы, если бы ему, действительно, пришлось тратить свое время на переводы, но и этому «помешала» в конце концов революция.
Таковы были условия его жизни в эмиграции незадолго перед революцией. Оторванность от России, от рабочих масс, к непосредственному влиянию на которые он всегда так стремился, тяжелые условия эмигрантского существования, — хотя энергия и настойчивость не оставляли Владимира Ильича никогда, — немудрено, что «нервы стали больными», что весь организм был значительно подорван.
Горько звучит в письме его от 15. II. 1917 передача шутки Надежды Константиновны при получении денег из России: ««пенсию» стал-де ты получать»***.
А после этого письма, где за шутками так ясно сквозят тяжелые условия, в которых приходилось Владимиру Ильичу жить перед революцией, короткое
_________
* См. настоящий том, стр. 365. Ред.
** Там же, стр. 454, 365. Ред.
*** Там же, стр. 368. Ред.
XXXIV M. И. УЛЬЯНОВА
радостное сообщение по телеграфу: «Приезжаем понедельник, ночью, 11. Сообщите «Правде»»*.
Конец его эмигрантскому сиденью. Конец и переписке его с родными.
Только еще две маленькие записочки получила я от Владимира Ильича**, коротенькие, как коротко было его подпольное пребывание в Финляндии во времена керенщины и корниловщины, накануне великой Октябрьской победы.
М. Ульянова
__________
* См. Сочинения, 5 изд., том 49, стр. 434. Ред.
** См. настоящий том, стр. 370—371. Ред.
XXXV
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ*
Значение личной переписки для биографии человека и выявления его личности состоит в том, что, показывая его в повседневной жизни, в отношениях к людям, способствует освещению некоторых сторон его характера, недостаточно или совсем не освещенных его научной или общественной деятельностью, и, во всяком случае, дает новые штрихи для его характеристики. Хотя письма Владимира Ильича обычно очень кратки и сжаты, чужды всяких излияний, которых, как и всякого вообще многословия, он никогда не любил; хотя за ними чувствуется человек дела, привыкший скупо уделять время на все личное, — но характер пишущего отражают более или менее и они.
Не надо также забывать, что переписка эта велась в условиях царской цензуры, что следовало всегда быть готовым к возможности перлюстрации писем, вследствие чего приходилось быть особенно кратким и сжатым. «Очень уже трудно... вести переписку, как хочется»**, — писал Владимир Ильич сестре Марии Ильиничне. Больше свободы давала форма химических писем; в них, кроме чисто делового, встречались рассказы о последних партийных новостях, о съездах и конференциях, меткие — в два-три слова — характеристики, даваемые Владимиром Ильичем людям и
__________
* Статья А. И. Ульяновой-Елизаровой к сборнику «Письма к родным», издания 1931 и 1934 гг. Ред.
** См. настоящий том, стр. 354. Ред.
XXXVI А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
течениям в партии, свойственные ему в свободном разговоре резкие, решительные выражения. Но эти письма подлежали уничтожению после прочтения, и ни одно из них, понятно, не дошло до нас. Писались они или в письмах между строк или, чаще, между строк книг, журналов, каких-нибудь оттисков. И когда Владимир Ильич, перечисляя полученные книги, пишет, что какой-нибудь «Дневник съезда техников» или «Оттиск из Archiv'a» «был очень интересен, и Анюте за него особенное спасибо»*, — то это означает, конечно, получение химического письма. Не хранила я и писем, написанных обычными чернилами, но посланных не на личный мой адрес, — такими были, например, письма, получавшиеся мной в 1913—1914 гг. на редакцию журнала «Просвещение» по условному псевдониму. И на личный мой адрес не все письма удобно было хранить, припоминаю парочку, которые просил уничтожить сам Ильич.
О письмах, входящих в этот сборник, можно еще сказать, что хотя они писались людям близким, вследствие чего в них, естественно, много чисто семейного, мало общеинтересного, но что, с другой стороны, люди эти были близки не только по крови, но и по убеждениям, с ними велась и деловая переписка, так что легальные письма служили порой дополнением, являлись как бы звеньями в общей цепи всей переписки. И если непосредственно к матери Владимир Ильич ни с чем деловым, конечно, не обращался, то он и не должен был ни с чем скрываться от нее, зная, что она вполне сочувствует всем его революционным стремлениям, всей его работе. Вследствие этого же письмо, обращенное к одному из членов семьи, бывало по большей части общим. В письме к матери давались поручения сестрам, брату или зятю, и читались они обычно всеми членами семьи, а находящимся в другом городе часто пересылались.
Значение переписки Владимира Ильича с родными увеличивается, конечно, и тем обстоятельством, что она охватывает собой тот период в четверть века, в который возникла и сложилась наша партия, в строительстве
__________
* См. настоящий том, стр. 80. Ред.
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ XXXVII
которой Владимиру Ильичу принадлежит такое большое место.
Наиболее содержательна и интенсивна была переписка в 1897—1899 и в 1908— 1909 гг. — годах издания двух больших книг Владимира Ильича: «Развитие капитализма в России» и «Материализм и эмпириокритицизм», — ибо была связана с деловыми поручениями по поводу этих изданий, с их корректированием и т. п. Письма первого из двух периодов, кроме того, содержательнее и чаще и по той причине, что они принадлежат к годам ссылки, которая своим невольным одиночеством и оторванностью от жизни располагает к переписке и наиболее замкнутых людей. По письмам Владимира Ильича этого периода, особенно по наиболее обстоятельным, адресованным к матери, можно судить наилучшим образом об условиях его жизни, его склонностях и привычках, — в них он вырисовывается, если можно так сказать, наиболее рельефно самое существенное, — в письмах из ссылки Владимир Ильич оказывается не только не оторванным от жизни, но в них он затрагивает все животрепещущие для того времени вопросы марксистской теории и практики. В них видно, хотя и завуалированное псевдонимами, — иначе и быть не могло, — его отношение к членам группы «Освобождение труда», к Плеханову и Аксельроду, полная солидарность и глубокое уважение к ним, его сношения с ними как письмами, так и через мои переговоры по его поручению во время заграничной поездки 1897 года. В них Владимир Ильич подчеркивает, что того «изолирования от политической жизни», об опасности которого предупреждал Аксельрод, никак нельзя допускать. «... В этом, по-моему, автор вполне и 1000 раз прав, особенно против узких сторонников «экономики»»*. Под этими последними он имел в виду Маслова и К , т. е. редакцию газеты «Самарский Вестник», обвинявшую журнал «Новое Слово» со Струве во главе в сочувственном отношении к буржуазии, к либерализму. Очередной задачей Владимир
___________
* См. Сочинения, 5 изд., том 46, стр. 16. Ред.
XXXVIII А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
Ильич считал тогда не ограничиваться в пропаганде и агитации одной экономической борьбой. «Важно не давать развиваться иллюзии, что можно добиться чего-нибудь одной борьбой с фабрикантами», — говорил он мне незадолго перед своим арестом. «Надо развивать с самого начала политическое сознание рабочих». Поэтому Владимир Ильич, в полном согласии с группой «Освобождение труда», встал тогда, как и Федосеев и Мартов, на сторону Струве в этих разногласиях его с самаровестниковцами и писал в защиту его Маслову и К0. Одно из писем Владимира Ильича, по словам Маслова, было написано в боевом тоне и кончалось словами: «Если вы хотите войны, то пусть будет война». И в письмах 1899 года Владимир Ильич неоднократно высказывается против самарцев.
«Насчет самарцев очень сомневаюсь, чтобы они сказали что-либо умное (мне уже писали насчет обвинений в «буржуазности»)» (письмо от 13 февраля 1899 года)*. По поводу рецензии на книгу Гвоздева он пишет: «не очень-то приятно было писать рецензию. Книга мне не понравилась: ничего нового, общие места, слог местами невозможный...». «Если бы удалось побеседовать на эту тему (по поводу статьи о наследстве. — А. Е.) с людьми, не ограничивающимися одной гвоздевщиной (читали книгу Гвоздева о кулачестве?** По-моему, очень и очень слаба), то это было бы очень полезно и очень интересно»***.
Но, продолжая воевать против «экономизма», в согласии с Аксельродом и Плехановым, настаивавшими еще в первый приезд Владимира Ильича за границу, в 1895 году, на необходимости перехода от кружковых споров с народниками, от изолирования к организации политической партии социал-демократии, Владимир Ильич отмечает в новой брошюре Аксельрода (об отношении между либеральной и социалистической демократией в России) другой перегиб. Он указывает, что
___________
* См. настоящий том, стр. 140. Ред.
** Гвоздев, Р. «Кулачество-ростовщичество, его общественно-экономическое значение». СПБ., 1899 год
*** См. настоящий том, стр. 137, 144. Ред.
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ XXXIX
автор недостаточно подчеркивает классовый характер движения и слишком благоволит к фрондерствующим аграриям, что следовало бы говорить об утилизации, а не о поддержке их.
В этих письмах находит себе место возмущение Ильича возникшим тогда ревизионистским течением: книгой Бернштейна, статьями германских ревизионистов в журнале «Neue Zeit» и статьей Булгакова. О последней он пишет: «Булгаков же меня просто взбесил: такой вздор, сплошной вздор и такая бесконечная профессорская претенциозность, что это черт знает что такое!..». «Он прямо извращает Каутского». «Я думаю писать «о книге Каутского...»» (против Бернштейна. —А. Е.) (см. письмо от 1/V — 99 года)*.
О Бернштейне он пишет:
«Книгу Бернштейна мы тотчас же принялись с Надей читать и больше половины прочли, и содержание ее все больше нас поражает. Теоретически — невероятно слабо; повторение чужих мыслей. Фразы о критике, и нет даже попытки серьезной и самостоятельной критики. Практически — оппортунизм... и притом все же трусливый оппортунизм, ибо программы Бернштейн прямо трогать не хочет... Указания Бернштейна на солидарность с ним многих русских... совсем возмутили нас. Да, мы здесь, должно быть, и вправду совсем «стариками» стали и «отстали» от «новых слов».., списываемых у Бернштейна. Напишу Анюте вскоре подробнее на эту тему»**.
Ильич просит сестру, Марию Ильиничну, достать ему отчеты ганноверского партейтага (22/VIII — 99 г.), имевшего состояться в октябре. Главным вопросом на ганноверском партейтаге был, как известно, вопрос о Бернштейне. Отправляя свою рецензию на статью Булгакова в «Новое Слово» (помещена была в «Научном Обозрении»)***, Ильич пишет:
_______
* См. настоящий том, стр. 156 и 160. Ред.
** т. е. химией. (См. настоящий том, стр. 176. Ред.)
*** Статья В. И. Ленина «Капитализм в сельском хозяйстве (О книге Каутского и о статье г. Булгакова)» (см. Сочинения, 5 изд., том 4, стр. 95—152) была направлена в журнал «Начало», напечатана в журнале «Жизнь» в январе — феврале 1900 г. Ред.
XL А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
«Конечно, полемика между своими неприятна, и я старался смягчать тон, но замалчивать разногласия уже не только неприятно, а прямо вредно, — да и нельзя замолчать тех коренных разногласий между «ортодоксией» и «критицизмом», которые выступили в марксизме немецком и русском»*.
Возмущает Владимира Ильича и Туган-Барановский: «№ 5 «Научного Обозрения»» (письмо от 20/VI — 99 г.) «я видел и нашел статью Туган-Барановского в нем чудовищно глупой и вздорной: он просто произвольно внес изменение нормы прибавочной стоимости, чтобы «опровергнуть» Маркса, и предполагает абсурд: изменение производительности труда без изменения стоимости продукта. Не знаю, стоит ли писать о каждой такой вздорной статейке: пусть исполнит сначала обещание развить это пообстоятельнее. Вообще я все решительнее становлюсь противником новейшей «критической струи» в марксизме и неокантианства (породившего, между прочим, идею отделения социологических законов от экономических). Вполне прав автор «Beiträge zur Geschichte des Materialismus»**, объявляя неокантианство реакционной теорией реакционнои буржуазии и восставая против Бернштейна»***.
Вторая статья Владимира Ильича — «Еще к вопросу о теории реализации»**** (направлена уже главным образом против Струве, сочувствие которого ревизионизму становится все яснее). Критика Владимира Ильича носит еще, правда, товарищеский характер критики своего сторонника.
«Кончаю теперь статейку в ответ Струве. Напутал он преизрядно, по-моему, и может вызвать этой статьей не мало недоразумений среди сторонников и злорадства среди противников» (7/III)*****.
Но возникают уже постепенно более серьезные опасения, которые проявляются определеннее в письмах
_________
* См. настоящий том, стр. 160—161. Ред.
** Плеханов.
*** См. настоящий том, стр. 166. Ред.
**** Сочинения, т. II, стр. 405. (См. Сочинения, 5 изд., том 4, стр. 67—87. Ред.)
***** См. настоящий том, стр. 146. Ред.
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ XLI
того же года к Потресову (Ленинский сборник IV). Вместе с тем он пишет, что начал изучать философию по имеющимся у него тогда немногим философским книгам.
«Володя усиленно читает всякую философию (это теперь его официальное занятие), Гольбаха, Гельвеция и т. п.», — пишет в письме к М. А. Ульяновой Н. К. Крупская 20/VI — 99 года*.
Наконец, и о самом крупном, пожалуй, политическом факте этого периода — о так называемом «Credo» и составленном группой 17 социал-демократов ответе на него** — упоминается тоже в письмах:
«Анюте пишу вскоре насчет «Credo» (очень меня и всех нас интересующего и возмущающего) подробнее»*** (1/VIII — 99 года)****.
«Насчет credo der Jungen я был прямо-таки поражен бессодержательностью этих фраз. Это не credo, a просто какой-то жалкий набор слов! Собираюсь написать об этом поподробнее» (25/VIII — 99 года)*****.
Документ этот был переслан Ильичу мной и мной же совершенно случайно окрещен. Я просто, не придавая этому особого значения, выразилась в письме химией, как вышло покороче: «Посылаю тебе некое «Credo» молодых».
Потом, когда это название как-то привилось и пошел разговор об «Anti-Credo», я заволновалась, что невольно этим неправильным названием преувеличила значение документа, и написала Ильичу таким же способом об этом. Но, должно быть, это место в письме осталось как-то непрочитанным, ибо, когда по его возвращении из ссылки я сказала, что документ этот не был символом веры какой-либо группы молодых, а принадлежал перу двоих авторов — Кусковой и Прокоповича, и что название «Credo» принадлежит мне, Владимир Ильич удивился и переспросил: «тебе?», но, помолчав немного,
_________
* См. настоящий том, стр. 411. Ред.
** См. Сочинения, 5 изд., том 4, стр. 163—176. Ред.
*** т. е. химией.
**** См. настоящий том, стр. 168. Ред.
***** Там же, стр. 174—175. Ред.
XLII А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
сказал, что все равно ответить на него было нужно. Так и пошел документ гулять по свету с этим именем.
Итак, мы видим, что в письмах к родным из ссылки Владимир Ильич отзывается на все жгучие вопросы тогдашней партийной жизни; в них сквозит намечающийся фарватер его основного пути, который должен был равно обходить как узость экономизма, так и опасность грозящего расплывчатостью благоволения к либералам, а также и чисто интеллигентское увлечение ревизионизмом, критикой для критики. Он уже в ссылке подбирает товарищей для будущего партийного строительства, для той «не переодетой» литературы*, о необходимости которой он пишет Потресову, намечая для нее в том же письме из своих товарищей по ссылке лишь одного Мартова, который «один принимает здесь все это» (интересы журнала, партии) «вполне близко и активно к сердцу». Он намечает план «Искры».
В письмах Владимира Ильича 1908—1909 гг. — времени издания его книги «Материализм и эмпириокритицизм» — встречаются тоже высказывания на общие темы, в частности на тему его книги, хотя и гораздо меньше, чем в письмах из ссылки, которые вообще подробнее. Но попытки ревизии марксизма со стороны философии, возглавляемые у нас Богдановым и Луначарским, возмущали Владимира Ильича не меньше, чем с политико-экономической — Бернштейном. Мы видели, что еще в Сибири эта струя неокантианства в марксизме побудила его взяться за изучение философии. В годы реакции после нашей первой революции струя богоискательства заставила его засесть вплотную за изучение философии и написать книгу, разбирающую это уклонение от марксизма.
_________
* Расшифровка этих слов Л. Каменевым в предисловии к письмам Ленина и примечании 41 (Ленинский сборник IV, стр. 19) явно неправильна. Под названием «переодетой литературы» надо понимать, разумеется, не либеральную литературу, рядящуюся в костюм социал-демократии, а свою, социал-демократическую, принужденную из-за цензуры принимать облик легальной, — т. е. нужна кроме легальной и нелегальная социал-демократическая литература. Никакой необходимости размежевки с «переодетыми либералами» в этом месте не сквозит. Понять иначе никак нельзя.
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ XLIII
«Мою работу по философии, — писал Владимир Ильич сестре Марии Ильиничне 13/VII. 1908 г., — болезнь моя задержала сильно. Но теперь я почти совсем поправился и напишу книгу непременно. Поработал я много над махистами и думаю, что все их (и «эмпириомонизма» тоже) невыразимые пошлости разобрал»*.
Владимир Ильич страшно возмущен «поповщиной» — термин, которым он называет всякое богоискательство, всякое стремление протащить в той или иной форме религиозные воззрения в марксизм. По цензурным соображениям он предлагает заменить везде слово «поповщина» словом «фидеизм» с пояснением в примечании («фидеизм есть учение, ставящее веру на место знания или вообще отводящее известное значение вере»)**.
Так в книге и было напечатано. В рукописи же фраза, к которой было дано это примечание, читалась так: «Опираясь на все эти якобы новейшие учения, наши истребители диалектического материализма безбоязненно договариваются до прямой поповщины (у Луначарского всего яснее, но вовсе не у него одного)». И Владимир Ильич со всей резкостью обрушивается на этих «истребителей», прося меня не смягчать ничего относительно них и с трудом соглашаясь на некоторые смягчения из-за цензурных соображений.
«Примыслил боженьку — придется заменить: ««примыслил» себе... ну, скажем мягко, религиозные понятия» или в этом роде»***.
В рукописи это выражение упоминалось в следующей фразе: «Мыслить и «примыслить» люди могут себе всяческий ад, всяческих леших. Луначарский даже примыслил себе боженьку». Когда же цензурные соображения отсутствовали, он пишет мне: «Пожалуйста, не смягчай ничего из мест против Богданова, Луначарского и К0. Невозможно смягчать. Ты выкинула, что Чернов «более честный» противник, чем они, и это очень жаль. Оттенок вышел не тот. Соответствия во
_______
* См. настоящий том, стр. 252. Ред.
** См. Сочинения, 5 изд., том 18, стр. 10. Ред.
*** См. настоящий том, стр. 265. Ред.
XLIV А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
всем характере моих обвинений нет. Весь гвоздь в том, что наши махисты нечестные, подло-трусливые враги марксизма в философии». И дальше: «Не смягчай, пожалуйста, мест против Богданова и поповщины Луначарского. Отношения с ними у нас порваны совсем. Не к чему смягчать, не стоит» (9/III — 09 года).
«Особливо не выкидывай, — пишет он 21 марта, — «Пуришкевича» и проч. в § о критике кантианства!»*.
С «Пуришкевичем» Ильич сравнил махистов за то, что как тот заявлял, что последовательнее и решительнее критикует кадетов, чем марксисты, так и махисты уверяют, что последовательнее и решительнее критикуют Канта, чем марксисты. Но не надо забывать, г. Пуришкевич, обращается к нему Ильич, «вы критиковали кадетов за то, что они — чересчур демократы, а мы их — за то, что они недостаточно демократы. Махисты критикуют Канта за то, что он чересчур материалист, а мы его критикуем за то, что он — недостаточно материалист. Махисты критикуют Канта справа, а мы — слева» (Соч., т. XIII, стр. 163)**.
И дальше, посылая добавление к § 1 главы IV — «С какой стороны подходил Н. Г. Чернышевский к критике кантианства?», Владимир Ильич пишет: «Я считаю крайне важным противопоставить махистам Чернышевского»***. О политической стороне этих разногласий, которые известны как разногласия с группой «Вперед», Ильич в легальных письмах этого периода упоминает лишь парой слов: «У нас дела печальны: Spaltung (раскол. —А. Е.), верно, будет; надеюсь через месяц, 1 1/2 дать тебе об этом точные сведения. Пока дальше догадок идти нельзя» (26/V)****. Об этом расколе говорится подробно в «Извещении о совещании расширенной редакции «Пролетария»» и приложенных к ней резолюциях: V — об отколе т. Максимова (Богданова) и IV — о партийной (каприйской) школе, ответственность за которую редакция «Пролетария» слагает с себя
_________
* См. настоящий том, стр. 280, 278, 282. Ред.
** См. Сочинения, 5 изд., том 18, стр. 207. Ред.
*** См. настоящий том, стр. 284. Ред.
**** Там же, стр. 292. Ред.
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ XLV
«в связи с тем, что инициаторами и организаторами школы в NN являются исключительно представители отзовизма, ультиматизма и богостроительства» (июнь — 09 г., Соч., т. XIV, стр. 89—103)*.
В письмах последних лет, вообще более редких, общественные мотивы затрагиваются еще меньше.
Первые годы второй эмиграции проходили очень нудно и тоскливо и тяжело переживались Ильичем. Подметила я это и лично, когда осенью 1911 г. навестила его в Париже. Настроение его было тогда заметно менее жизнерадостным, чем обычно. Как-то раз, во время прогулки вдвоем, он сказал мне: «Удастся ли еще дожить до следующей революции». Запомнила при этом грустное выражение его лица, похожее на ту фотографию, которая была снята с него в 1895 г. в охранке. Это было время тяжелой реакции. Только намечались еще некоторые симптомы возрождения, как, например, факт выхода «Звезды» и «Мысли».
Так, радостной ноткой прозвучало в его письме от 3 января 1911 г. сообщение: «Вчера получил № 1 «Звезды» из России, а сегодня № 1 «Мысли». Вот что радует!.. Вот это отрадно! !»**.
Тягостное настроение усиливается, конечно, той «сугубой склокой», из-за которой из рук вон плохо идут занятия, о которой Владимир Ильич писал в 1910 г., т. е. разногласиями с Заграничным бюро ЦК и с группой «Вперед». На это же «особенно склочное время» ссылается Владимир Ильич в письме от 3 января 1911 г., извиняясь перед М. Т. Елизаровым за неаккуратность ответов.
С осени 1912 г., со времени переезда в Краков, по письмам видно, что настроение Владимира Ильича сильно поднялось. Он пишет, что они живут лучше, чем в Париже, — отдыхают нервы, больше литературной работы, меньше склоки. Работа в «Правде», подъем в рабочей среде, в революционной работе действуют, конечно, на Владимира Ильича очень положительно.
_________
* См. Сочинения, 5 изд., том 19, стр. 1—42. Ред.
** См. настоящий том, стр. 318. Ред.
XLVI А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
Замечается и ослабление склоки — так, Владимир Ильич пишет, что Горький настроен к нам менее недружелюбно. Скоро затем, как известно, Горький вошел в редакцию большевистского журнала «Просвещение».
Пишет Владимир Ильич о предположении издавать при «Правде» брошюры, он видает больше россиян и чувствует себя, видимо, ближе к России: зовет М. Т. Елизарова на курорт к ним, в Закопане, сообщая, что туда из Варшавы идут прямые поезда; зовет и меня, намекая, что приграничные жители могут переезжать за 30 коп.
Вообще жизнью в Кракове доволен и пишет, что переселяться никуда не думает, — «разве война выгонит, но я не очень верю в войну»*.
С осени 1913 г. я поселилась в Петербурге, где работала в большевистском журнале «Просвещение», в журнале «Работница», а также и в «Правде». В это время, кроме химической, у меня шла большая переписка с Владимиром Ильичем и по литературным делам — на редакцию «Просвещение» на псевдоним: Андрею Николаевичу. Из этой переписки делового характера я имею пока лишь два перлюстрированных письма, которые в это собрание писем к родным не входят.
В годы войны переписка была, конечно, скуднее и многие письма пропадали. Но и в тех немногих, которые сохранились, даже в открытках, Владимир Ильич затрагивает общие самые больные для него вопросы. Так, в открытке от 1/II — 10 г. говорится: «Последнее время было у нас очень «бурное», но кончилось попыткой мира с меньшевиками, да, да, как это ни странно; закрыли фракционный орган и пробуем сильнее двинуть объединение. Посмотрим, удастся ли»**.
Открытка от 24/III — 12 г. гласит: «... среди наших идет здесь грызня и поливание грязью, какой давно не было, да едва ли когда и было. Все группы, подгруппы ополчились против последней конференции и ее устроителей, так что дело буквально до драки доходило на здешних собраниях»***
________
* См. настоящий том, стр. 331. Ред.
** Там же, стр. 306. Ред.
*** Там же, стр. 323. Ред.
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ XLVII
В письме от 14/XI — 14 г. он пишет: «Печально очень наблюдать рост шовинизма в разных странах и такие изменнические поступки, как немецких* (да и не одних немецких) марксистов или якобы-марксистов... Вполне понятно, что либералы опять хвалят Плеханова: он заслужил вполне это позорное наказание... Видел срамной и бесстыдный № «Современного Мира»... позор, позор!..»**.
Но деловая, химическая, переписка шла у нас за эти годы, когда всякая корреспонденция в ЦК сильно сократилась, тем интенсивнее, и в единственной сохранившейся от 1915 г. открытке Владимира Ильича он особенно — «очень, очень и очень» благодарит меня «за книгу, за интереснейшее собрание педагогических изданий и за письмо»***. «Интереснейшим» собрание педагогических изданий было, конечно, вследствие написанного меж его строк химией.
Итак, в письмах Владимира Ильича к родным мы отмечаем отклики на ту борьбу за правильное понимание марксизма, за правильное применение его в различных стадиях развития пролетарского движения, которую он вел всю жизнь.
Попытаемся теперь на основании этих писем сделать некоторые обобщения, отметить вкратце те стороны личности, те черты характера Владимира Ильича, которые выступают, по нашему мнению, из его писем к родным.
Мы видим, во-первых, прочность его привязанностей, что было уже отмечено в рецензиях на помещенные частями в «Пролетарской Революции» письма Владимира Ильича к родным, — длительное, ровное отношение к одним и тем же людям в течение долгих лет. Правда, это были близкие родные, но прочность симпатий, ровность и устойчивость характера из этих писем
________
* Голосование немецких социал-демократов за военные кредиты 4 августа 1914 года.
** Со статьей Иорданского: «Да будет победа!» (См. настоящий том, стр. 356. Ред.)
*** Сохранились две открытки, см. настоящий том, стр. 358—362. Ред.
XLVIII А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
тем не менее вычерчиваются. Затем мы можем также отметить на основании тех же писем прочность убеждений и веры в свое дело: ни тени колебаний, сомнений, увлечений в другую какую-нибудь сторону мы в письмах Владимира Ильича к людям близким, с которыми человек бывает всего откровеннее, не видим.
Не видим мы и лично не только никаких следов нытья и уныния, вообще его характеру не свойственных, но никаких жалоб на свое положение — будь то в тюрьме, в ссылке или в эмиграции, — никакого даже кислого тона в описании их. Это происходило, конечно, и потому, что большая часть писем была адресована матери, которой столько приходилось страдать за своих детей, что Владимир Ильич, горячо любивший и уважавший свою мать, глубоко чувствовал. Он чувствовал, что и его личная деятельность приносит матери много волнений за него и тяжелых переживаний, и, поскольку это от него зависело, старался смягчить их для нее.
Но эта бодрость насыщала собой письма и к другим членам семьи, и к живущим в то или иное время не вместе с матерью. Помню, например, его письма ко мне в 1900— 1902 гг., когда я находилась за границей, которые, конечно, при возвращении в Россию я должна была уничтожить. Помню, что его письма являлись всегда струей ключевой воды на всякое уныние, нервничанье, на всякую апатию, они давали прилив бодрости, заставляли нравственно подбираться. Вместе с тем его самоуверенность не подавляла, а придавала энергию и стремление к более полному проявлению себя, его остроумные шутки вливали жизнерадостность — эту лучшую смазку для всякой работы. В письмах его проявляется большая чуткость к настроению другого, дружеское, товарищеское внимание — это видно как в заботах о матери и других членах семьи, так и о товарищах, — в запросах или рассказах о них из тюрьмы, ссылки или эмиграции (см., например, письма от 15/III, от 5/IV — 97 года).
В то же время обращает на себя внимание простота и естественность Владимира Ильича, его большая скромность, полное отсутствие не то что кичливости,
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ XLIX
хвастовства, но какого-либо выдвигания своих заслуг, красования ими — и это с молодых лет, когда некоторое такое красование присуще обычно способному человеку. Так, он долго не соглашался, чтобы его большой, основательный труд был озаглавлен «Развитие капитализма в России», говоря, что это «слишком смело, широко и многообещающе», что заглавие «надо бы поскромнее» (письмо от 13/II — 99 г.) и что то соображение, что с этим заглавием книга лучше пойдет, ему «тоже не нравится» (10/I — 99 года)*.
Все труды, которые он клал на изучение материалов в тюрьме и ссылке и позднее за границей для книги по философии и других работ, писание легальных и нелегальных статей и брошюр, из которых такое большое количество пропадало, рассматривались им также как нечто вполне естественное и само собой разумеющееся. В этом проглядывает также большая работоспособность Владимира Ильича и свойственная ему выдержка и настойчивость в проведении взятой им на себя работы. Так, сроки, назначаемые им для окончания его «Развития капитализма в России» или той или другой главы этой книги, обычно выдерживаются, как видно из печатаемых ниже писем.
Требовательность к себе порождает, естественно, требовательность и к другим. Давая всегда много поручений и добиваясь настойчиво выполнения их, он воспитывал в смысле свойственной ему точности и аккуратности всех, работавших с ним в то или в другое время товарищей. Ильич постоянно бывал недоволен неаккуратностью, затяжками в работах или поручениях, в переписке. Так, в письмах из ссылки он бранит за неаккуратность в ответах Струве; в письмах 1908— 1909 гг. высказывает недовольство т. Скворцовым-Степановым за то, что тот плохо смотрел взятую на себя корректуру книги «Материализм и эмпириокритицизм», и т. п.
Видны также из писем Владимира Ильича его большая скромность и невзыскательность в жизни,
_________
* См. настоящий том, стр. 139, 127. Ред.
L А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
умение довольствоваться малым; в какие бы условия ни ставила его судьба, он всегда пишет, что ни в чем не нуждается, что питается хорошо; и в Сибири, где жил на полном содержании на одно свое казенное пособие в 8 р. в месяц, и в эмиграции, где при проверке, во время наших редких наездов, мы могли всегда установить, что питание его далеко не достаточно. Необходимость в его условиях пользоваться дольше, чем обычно, денежной помощью матери вместо того, чтобы помогать ей, всегда тяготила его. Так, он пишет 5 октября 1893 г.: «... получается расход чрезмерный — 38 р. в месяц. Видимое дело, нерасчетливо жил: на одну конку, например, истратил в месяц 1 р. 36 к. Вероятно, пообживусь, меньше расходовать буду»*. И позднее заволновался и просил мать не посылать ему денег и не экономить из своей пенсии, когда услыхал, что она, узнав из письма его к кому-то другому о его стесненных обстоятельствах, собиралась сделать это (письмо от 19/1 — 11 года).
Стесняла его также необходимость пользоваться при недостаче литературного заработка партийными деньгами. ««Пенсию» стал-де ты получать», — передает Владимир Ильич с горечью шутку Надежды Константиновны при получении им денег из России (15/II—17 года)**.
Из-за этой же экономии старается Владимир Ильич, где можно, пользоваться книгами в библиотеках. На удовольствия он почти что ничего не тратит: посещения театров, концертов (см. письмо от 9/II — 01 г.) являются такой редкостью, что не могут отражаться на бюджете. Да Владимир Ильич всегда определенно предпочитал этим видам отдыха на обществе, на народе — отдых на природе. «Здесь отдых чудесный, — писал он из Стирсуддена (Финляндия), вернувшись с V партсъезда, — купанье, прогулки, безлюдье, безделье. Безлюдье и безделье для меня лучше всего» (27/VI — 07 года). Гуляю с наслаждением, хотя и приходится проходить
________
* См. настоящий том, стр. 2. Ред.
** Там же, стр. 368. Ред.
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ LI
в день верст 5, около часа пути, пишет он в 1897 г. из Сибири*.
Надевая сумку на плечи, он отправляется с Н. К. Крупской на странствия по горным подъемам и переходам Швейцарии. Он поднимается на Альпы; живя под Краковом, влезает на Татры. Но не только такие особые красоты природы привлекают его; он ездит или ходит и по окрестностям больших городов, как Лондон или Мюнхен. «Единственные из всех здешних товарищей, изучающие все окрестности города, это мы. Находим разные «деревенские» тропинки, знаем ближние места, собираемся и подальше прокатиться»**. «Мы забираемся в такие глухие углы, в которые никто из эмигрантской публики не ходит». Он увлекается спортом: охотой, коньками, велосипедом, шахматами, предаваясь этим удовольствиям с непосредственностью юноши или даже подростка.
Очень красочно, хотя кратко, описывает он некоторые прогулки по горам, например, на Салэв под Женевой или свою «Шу-шу-шу» из Сибири.
Проявляется также в письмах умение Ильича использовать наилучшим образом условия настоящей минуты: уходить в научные, теоретические занятия в тюрьме, в ссылке, в глухие времена эмиграции, — подводить, так сказать, и укреплять научные подпорки под главное дело своей жизни — работу по пролетарской революции в те периоды, когда приходилось волею судеб более или менее отходить от нее непосредственно. А когда жизнь бросала на большее общение с людьми: в деревне, за границей, во время переездов, путешествий — умение схватывать действительность, понимать массы, от мелких фактов и наблюдений подниматься к обобщениям, постоянно проводить и закреплять нити от теорий и общих идеалов к жизни, как она есть, и обратно. Умение брать такие впечатления отовсюду: из всяких разговоров, из писем. Мы видим, как жаждет Ильич обычных писем, просто рисующих, не задаваясь
________
* См. настоящий том, стр. 238, 26. Ред.
** Там же, стр. 231—232. Ред.
LII А. И. УЛЬЯНОВА —ЕЛИЗАРОВА
какими-либо общими целями, окружающую жизнь, как жадно он прислушивается к ним, просит посылать их чаще.
И, наконец, мы видим в этих письмах умение Владимира Ильича поддерживать в себе спокойное, уравновешенное настроение как в тюрьме, так и после нее (см. его письмо с советами к Марии Ильиничне от 19/V — 01 г.), как он после тюремного заключения и разных общественных или политических треволнений, пошатывавших это равновесие, прилагал твердые усилия к скорейшему восстановлению его. Он сознавал, что такое равновесие необходимо для всякой умственной и политической работы, являвшейся всегда главным делом его жизни. По этой же причине он прожил все три года ссылки в своей Шуше, не прося о переводе в город, как поступало большинство ссыльных. Он писал, что временные наезды в город лучше, чем жизнь там. Говоря о самоубийстве Федосеева, он пишет: «Хуже всего в ссылке эти «ссыльные истории»». «... Уже лучше не желай мне товарищей в Шушу из интеллигентов!» (24/1 — 98 года)*.
Заканчивая на этом беглое указание на те черты характера, на те особенности личности, которые проявляются, по нашему мнению, в приводимых ниже письмах Ильича к его родным, мы надеемся, что публикуемые письма помогут уяснить полнее, понять ближе личность Владимира Ильича.
А. Ульянова-Елизарова
________
* См. настоящий том, стр. 98, 71. Ред.