Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 12

ПРИБЛИЖЕНИЕ РАЗВЯЗКИ

Силы уравновесились, — писали мы две недели тому назад* при первых известиях о всероссийской политической стачке, когда стало обнаруживаться, что правительство не решается пустить в ход сразу свои военные средства.

Силы уравновесились, — повторили мы неделю тому назад**, когда манифест 17-го октября был «последним словом» политических новостей, знаменуя перед всем народом и перед всем миром нерешительность царизма и отступление его.

Но равновесие сил нисколько не исключает борьбы, а, напротив, делает ее особенно острой. Отступление правительства, как мы уже говорили, есть лишь выбор им новой, более удобной, с его точки зрения, позиции для схватки. Объявление о «свободах», которые красуются на бумажке, называемой манифестом 17-го октября, есть лишь попытка подготовить моральные условия для борьбы с революцией, — в то время как Трепов во главе всероссийских черносотенцев подготовляет материальные условия для этой борьбы.

Развязка приближается. Новое политическое положение обрисовывается с поразительной, только революционным эпохам свойственной, быстротой. Правительство стало уступать на словах и начало тотчас

_________________

* См. настоящий том, стр. 3—4. Ред.

** Там же, стр. 28. Ред.

74 В. И. ЛЕНИН

готовить наступление на деле. За обещаниями конституции последовали самые дикие и безобразные насилия как бы нарочито для того, чтобы еще нагляднее представить народу все реальное значение реальной власти самодержавия. Противоречие между посулами, словами, бумажками и действительностью стало бесконечно ощутительнее. События стали давать великолепное подтверждение той истине, о которой мы давно уже твердили и всегда будем твердить читателям: пока не свергнута фактическая власть царизма, до тех пор все его уступки, вплоть даже до «учредительного» собрания, — один призрак, мираж, отвод глаз.

Революционные рабочие Петербурга выразили это с замечательной яркостью в одном из тех ежедневных бюллетеней⁴⁷, которые еще не дошли до нас, но о которых все чаще стали сообщать заграничные газеты, пораженные и напуганные могуществом пролетариата. «Нам дарована свобода собраний, — писал стачечный комитет (мы переводим обратно с английского на русский, отчего неизбежны, конечно, известные неточности), — но наши собрания окружены войсками. Нам дарована свобода печати, но цензура продолжает существовать. Обещана свобода науки, но университет занят солдатами. Дарована неприкосновенность личности, но тюрьмы переполнены арестованными. Дарован Витте, но продолжает существовать Трепов. Дарована конституция, но продолжает существовать самодержавие. Нам все дано, но у нас ничего нет».

«Манифест» приостановлен Треповым. Конституция задержана Треповым. Свободы разъяснены в их истинном значении тем же Треповым. Амнистия изуродована Треповым.

Да что же такое этот Трепов? Необыкновенная личность, которую особенно важно было бы убрать? Ничего подобного. Это — самый обыкновенный полицейский, который выполняет самую будничную работу самодержавия, распоряжаясь войсками и полицией.

Почему же этот зауряднейший полицейский и его обыденнейшая «работа» приобрели вдруг такое необъятно большое значение? Потому, что революция сде-

ПРИБЛИЖЕНИЕ РАЗВЯЗКИ 75

лала необъятно большой шаг вперед, приблизила настоящую развязку. Руководимый пролетариатом, народ мужает политически не по дням, а по часам, — или, если хотите, не по годам, а по неделям. И если перед народом, политически еще спящим, Трепов был самым обыкновенным полицейским, то перед народом, сознавшим себя политической силой, Трепов стал невозможен, воплотив в себе всю дикость, преступность и бессмысленность царизма.

Революция учит. Она дает всем классам народа и всем народам России отличные предметные уроки на тему о сущности конституции. Революция учит тем, что выдвигает подлежащие решению очередные задачи политики в их самой наглядной, осязательной очевидности, заставляя массы народа прочувствовать эти задачи, делая невозможным самое существование народа без решения этих задач, разоблачая на деле негодность всех и всяких прикрытий, отговорок, посулов, признаний. «Нам все дано, но у нас ничего нет». Ибо нам «даны» только посулы, ибо у нас нет настоящей власти. Мы подошли вплотную к свободе, мы заставили всех и вся, даже царя, признать необходимость свободы. Но нам нужно не признание свободы, а действительная свобода. Нам нужна не бумажка, обещающая законодательные права представителям народа. Нам нужно действительное самодержавие народа. Чем ближе мы подошли к нему, тем нестерпимее стало отсутствие его. Чем заманчивее царские манифесты, тем невозможнее царская власть.

Борьба подходит к развязке, к решению вопроса о том, остается ли реальная власть в руках царского правительства. Что касается признания революции, то признали ее теперь уже все. Признал довольно давно г. Струве и освобожденцы, признал теперь г. Витте, признал Николай Романов. Я обещаю вам все, что хотите, говорит царь, только сохраните за мною власть, позвольте исполнить самому мои обещания. К этому сводится царский манифест, и понятно, что он не мог не толкнуть к решительной борьбе. Все дарую, кроме власти, — заявляет царизм.

76 В. И. ЛЕНИН

Все — призрак, кроме власти, — отвечает революционный народ.

Действительное значение той кажущейся бессмыслицы, к которой пришли дела в России, заключается в стремлении царизма обмануть, обойти революцию путем сделки с буржуазией. Царь обещает буржуазии все больше и больше, пробуя, не начнется ли, наконец, повальный поворот имущих классов в сторону «порядка». Но пока этот «порядок» воплощается в бесчинстве Трепова и его черных сотен, — призыв царя рискует оставаться гласом вопиющего в пустыне. Царю одинаково нужны и Витте, и Трепов: Витте, чтобы подманивать одних; Трепов, чтобы удерживать других; Витте — для обещаний, Трепов для дела; Витте для буржуазии, Трепов для пролетариата. И перед нами опять развертывается, только на несравненно более высокой ступени развития, та же картина, которую мы видели при начале московских стачек: либералы ведут переговоры, рабочие ведут борьбу.

Трепов прекрасно понял свою роль и свое настоящее значение. Он, может быть, только поспешил чересчур, — для дипломатического Витте, — но, ведь, он боялся опоздать, видя, как быстро шагает революция. Трепов даже вынужден был спешить, ибо он чувствовал, что находящиеся в его распоряжении силы убывают.

Одновременно с конституционным манифестом самодержавия начались самодержавные предупреждения конституции. Черные сотни заработали так, как не видывала еще Россия. Вести о побоищах, о погромах, о неслыханных зверствах так и сыплются из всех концов России. Господствует белый террор. Где только можно, полиция поднимает и организует подонки капиталистического общества для грабежа и насилия, подпаивая отбросы городского населения, устраивая еврейские погромы, подстрекая избивать «студентов» и бунтовщиков, помогая «учить» земцев. Контрреволюция работает вовсю. Трепов «оправдывает себя». Стреляют из митральез (Одесса), выкалывают глаза (Киев), выбрасывают на мостовую с пятого этажа,

ПРИБЛИЖЕНИЕ РАЗВЯЗКИ 77

берут приступом и отдают на поток и разграбление целые дома, поджигают и не позволяют тушить, расстреливают тех, кто смеет сопротивляться черным сотням. От Польши и до Сибири, от берегов Финского залива до Черного моря, — всюду одно и то же.

Но рядом с этим разгулом черной сотни, с этой оргией самодержавной власти, с этими последними судорогами чудовища-царизма пробивается явственно новый и новый натиск пролетариата, который, как и всегда, лишь по видимости утихает после всякого подъема движения, на деле собирая силы и готовясь к решительному удару. Бесчинства полиции приобрели теперь в России совсем уже не тот характер, который имели они прежде, — по причинам, отмеченным нами выше. Наряду с взрывами казацкой мести и треповского «реванша» разложение царской власти идет вперед да вперед. Это видно и по провинции, и по Финляндии, и по Питеру, это сказывается и в тех местах, где народ всего забитее и политическое развитие всего слабее, и в окраинах с иноплеменным населением, и в столице, где обещает разыграться величайшая драма революции.

В самом деле, сравните вот эти две телеграммы, которые мы берем из лежащей перед нами венской буржуазно-либеральной газеты⁴⁸: «Тверь. Чернь в присутствии губернатора Слепцова напала на здание земских учреждений. Осажденный чернью, дом был затем зажжен. Пожарные отказывались тушить. Войско стояло рядом, не предпринимая ничего против громил» (мы не ручаемся, конечно, за полную достоверность именно этого известия, но что подобные и во сто раз худшие вещи проделываются повсюду, это — неоспоримейший факт). «Казань. Народ обезоружил полицию. Оружие, отнятое у нее, распределено между населением. Организована народная милиция. Господствует полнейший порядок».

Не правда ли, как поучительно сопоставить ту и другую картину? Месть, бесчинство, погром. Свержение царской власти и организация победоносного восстания.

78 В. И. ЛЕНИН

Финляндия показывает нам те же явления в несравненно более широком масштабе. Царский наместник прогнан. Лакеи-сенаторы смещены народом. Русские жандармы выбрасываются вон. Они пробуют мстить (телеграмма из Гапаранды от 4 ноября н. ст.), портя жел.-дор. сообщение. Тогда для ареста бесчинствующих жандармов высылаются отряды вооруженной народной милиции. На собрании граждан в Торнео решено организовать ввоз оружия и свободной литературы. Тысячи и десятки тысяч записываются в финляндскую милицию по городам и по селам. Передают, что русский гарнизон сильной крепости (Свеаборг) выразил сочувствие восставшему народу и передал народной милиции крепость. Финляндия ликует. Царь идет на уступки, готов созвать сейм, отменяет незаконный манифест 15 февраля 1899 г.⁴⁹, принимает «отставку» прогнанных народом сенаторов. А рядом с этим «Новое Время» советует блокировать все гавани Финляндии и подавить восстание вооруженной рукой. По телеграммам заграничных газет, в Гельсингфорсе расквартировано много русского войска (неизвестно, насколько оно пригодно для подавления восстания). Военные русские суда вошли, будто бы, во внутреннюю гавань Гельсингфорса.

Петербург. За ликование революционного народа (по поводу вырванной у царя уступки) мстит Трепов. Бесчинствуют казаки. Усиливаются побоища. Полиция открыто организует черные сотни. Рабочие намеревались устроить гигантскую демонстрацию в воскресенье 5 ноября (23 октября). Они хотели всенародно почтить память своих товарищей-героев, павших в борьбе за свободу. Правительство готовило, с своей стороны, гигантское кровопролитие. Для Питера оно припасало то, что в малом масштабе разыгралось в Москве (бойня на похоронах вождя рабочих Баумана). Трепов хотел использовать момент, когда он еще не раздробил своих войск посылкой части их в Финляндию, — момент, когда рабочие собирались манифестировать, а не драться.

Петербургские рабочие разглядели замысел неприятеля. Демонстрация была отменена. Рабочий комитет

ПРИБЛИЖЕНИЕ РАЗВЯЗКИ 79

решил устроить последнюю битву не тогда, когда момент для нее изволил выбрать Тренов. Рабочий комитет рассчитал правильно, что целый ряд причин (восстание в Финляндии в том числе) делает отсрочку борьбы невыгодной для Трепова, выгодной для нас. А пока — идет усиленная подготовка вооружения. Пропаганда в войсках делает замечательные успехи. Сообщают об аресте 150 матросов 14-го и 18-го флотских экипажей, о поданных за последние полторы недели 92-х жалобах на офицеров за сочувствие революционерам. Прокламации, призывающие войско переходить на сторону народа, раздаются даже патрулям, «оберегающим» Питер. Свободу печати, обещанную в пределах, дозволенных Треповым, революционный пролетариат раздвигает своей могучей рукой до несколько более широких пределов. В субботу 22-го октября (4-го ноября) вышли, по сообщению иностранных газет, только те питерские газеты, которые согласились с требованием рабочих игнорировать цензуру. Две немецкие питерские газеты, пожелавшие остаться «лояльными» (холопствующими), не могли выйти в свет. «Легальные» газеты — с того момента, когда границы легального стал определять не Трепов, а союз петербургских стачечников — заговорили необычно смелым языком. «Стачка прекращена лишь временно, — телеграфируют от 23 октября (5 ноября) в «Neue Freie Presse», — заявляют, что стачка возобновится опять, когда наступит пора нанести последний удар старому порядку. На пролетариат уступки не производят уже ровно никакого впечатления. Положение крайне опасное. Революционные идеи охватывают все более широкие массы. Рабочий класс чувствует себя хозяином положения. Отсюда (из Петербурга) начинают уже выезжать те, кого пугает предстоящая катастрофа».

Развязка близится. Победа народного восстания уже недалека. Лозунги революционной социал-демократии претворяются в жизнь с неожиданной быстротой. Пусть же помечется еще Трепов между революционной Финляндией и революционным Петербургом, между революционными окраинами и революционной

80 В. И. ЛЕНИН

провинцией. Пусть попробует он выбрать себе хоть одно надежное местечко для свободных военных операций. Пусть разойдется пошире царский манифест, пусть распространится побольше весть о событиях в революционных центрах, — это даст нам новых сторонников, это внесет новое колебание и разложение в редеющие ряды царских сторонников.

Всероссийская политическая стачка превосходно исполнила свое дело, подвинув вперед восстание, нанеся страшные раны царизму, сорвав гнусную комедию гнусной Государственной думы. Генеральная репетиция окончена. Мы стоим, по всей видимости, накануне самой драмы. Витте истекает в потоках слов. Трепов истекает в потоках крови. У царя осталось слишком уже мало обещаний, которые он мог бы еще дать. У Трепова осталось слишком мало черносотенного войска, которое еще можно будет двинуть в последний бой. А ряды революционного войска все растут, силы закаляются в отдельных схватках, красное знамя поднимается над новой Россией все выше и выше.

«Пролетарий» № 25, 16 (3) ноября 1905 г.

Печатается по тексту газеты «Пролетарий»