Ю. М. Стеклов. «Н. Г. Чернышевский, его жизнь и деятельность (1828—1889)»

Информация о материале
Родительская категория: Ленин ПСС
Категория: Том 29

Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 29

Ю. М. СТЕКЛОВ. «Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, ЕГО ЖИЗНЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (1828—1889)»225

СПБ., 1909

ГЛАВА I

МОЛОДОСТЬ ЧЕРНЫШЕВСКОГО. УНИВЕРСИТЕТ. — ЖЕНИТЬБА

[11] Как мы увидим дальше, Чернышевский своеобразно переработал и претворил положения утопического социализма. Пытаясь объединить их с выводами гегельянской философии, с материалистическим мировоззрением и с критикой существующих экономических отношений, Чернышевский самостоятельно стал на путь, приближавший его к выработке системы научного социализма. Но создать такую цельную систему ему не удалось. С одной стороны, этому помешал насильственный перерыв в его литературной деятельности, вызванный его арестом и ссылкой; с другой стороны, неразвитость общественных отношений в тогдашней России лежала на нем тяжелым балластом и не давала ему возможности развить до логического конца свои взгляды. Карл Маркс, который за три года до Чернышевского приступил к изучению социальных систем (1843 г. ), жил в другой обстановке и сумел сделать то, чего не суждено было сделать Чернышевскому. По силе же своего ума и по разносторонности знаний «великий русский ученый и критик», как назвал его Маркс, вряд ли уступал основателю научного социализма...

ГЛАВА II

ОБЩИЙ ОЧЕРК ЛИТЕРАТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕРНЫШЕВСКОГО


biendit!*

 || [30—35]... Никогда незлобивый поэт не может иметь таких страстных почитателей, как тот, кто, подобно Гоголю, питая грудь ненавистью ко всему низкому, пошлому и пагубному, враждебным словом отрицания против всего гнусного проповедует любовь к добру и к правде. «Кто гладит по шерсти всех и всё, тот кроме себя не любит никого и ничего; кем довольны все, тот не делает ничего доброго, потому что добро невозможно без оскорбления зла. Кою никто не ненавидит, тому никто ничем не обязан»...

________

* — хорошо сказано! Ред.

573

  Близилась отмена крепостного права, и крестьянский вопрос был поставлен на очередь дня. Интересы высших классов защищались правительством, дворянскими организациями и большинством литературы; только интересы крестьянских масс не находили искренних и бескорыстных защитников. И вот Чернышевский, очертя голову, ринулся в бой как с открытыми и лицемерными защитниками интересов крепостников, так и с представителями нарождающихся буржуазных тенденций...

 

<<

?

NB
  С этой целью Чернышевский написал ряд блестящих статей, из которых укажем статьи «Экономическая деятельность и законодательство», «Капитал и труд», «Июльская монархия», «Кавеньяк» и пр.В этих же статьях и в целом ряде других Чернышевский старался разоблачить буржуазный либерализм и показать, что он неспособен даже довести до конца свою собственную борьбу с абсолютизмом и пережитками феодального строя и что он по существу является представителем интересов крупных собственников, будучи принципиально враждебен интересам трудящихся демократических масс... || NB
  Чтобы подвести фундамент под мировоззрение складывающейся юной русской демократии, Чернышевский воспользовался появлением брошюры Лаврова «Очерки вопросов практической философии»и написал свою блестящую статью «Антропологический принцип в философии», в которой излагал основные положения фейербаховского материализма и подвергал безжалостной критике идеалистическое мировоззрение... < NB
NB|| Можно сказать без преувеличения, что не было ни одного крупного политического вопроса, интересовавшего русское общество, на который Чернышевский не спешил бы откликнуться своим разумным и авторитетным словом... Прометей русской революции, как удачно называет его Русанов*, не жалел себя, отстаивая счастье родного народа и расчищая дорогу для грядущих борцов... | не совсем!

[37—38] Реакционеры, враждебные эмансипации женщины, как и раскрепощению личности вообще, инсинуировали, будто Чернышевский в «Что делать?»

__________

* Н. Русанов — Социалисты Запада и России, СПб., 1908, стр. 286.

574

проповедует так наз. «свободную любовь»*. Разумеется, это клевета или органическая неспособность понять психологию новых свободных людей...

NB ||| Мы знаем, что Чернышевский некогда мечтал об ученой карьере. Но скоро он убедился, что будет гораздо полезнее русскому народу на другом поприще. Этот демократ по убеждению и боец по темпераменту не мог удалиться на холодные вершины академической науки в то время, когда кругом закипала жизнь и чувствовалась необходимость осветить широким слоям русского общества смысл совершавшихся вокруг них и подготовлявшихся событий...
    [42] От начала деятельности Лессинга до смерти Шиллера, в течение 50 лет, развитие одной из величайших европейских наций, будущность стран от Балтийского до Средиземного моря, от Рейна до Одера, определялась литературным движением. Почти все другие социальные факторы не благоприятствовали развитию немецкого народа. Одна литература вела его вперед, борясь с бесчисленными препятствиями.
? > Здесь в Чернышевском заговорил просветитель, здесь уверенность в могуществе разума и силе знания взяла в нем перевес над его материалистическими взглядами в социологии. Типичный просветитель Лессинг был особенно дорог Чернышевскому еще и потому, что он напоминал ему во многих отношениях Белинского, а эпоха Лессинга напоминала ему 40-ые и 50-ые годы русской истории. В том и другом случае это был «период бури и натиска», и вполне извинительно увлечение просветителя другими просветителями**...

_______

NB > * См., например, гнусную брошюру проф. одесского университета П. П. Цитовича, вышедшую в 1879 г. под заглавием «Что делали в романе «Что делать?»». — Серия клеветнических брошюр этого пасквилянта, направленных против «нигилизма», обратила на него внимание правительства, которое в 1880 г. дало ему субсидию на издание антиреволюционной газеты «Берег». Этот прототип «России» и «Русского знамени» никакого успеха не имел, а издание скоро закончилось плачевным фиаско и, кажется, растратой. — Выдержки из этой брошюры, к сожалению, очень неполные, см. в книге Н. Денисюка — «Критическая литература о произведениях Н. Г. Чернышевского». Москва, 1908 г.
? > ** В этом отношении Чернышевский иногда доходит до преувеличений, не свойственных его обычному строгому реализму. Так, противодействие чиновников народной трезвости он объясняет тем, что «они дурно воспитаны и слишком мало учились» (Соч., IV, 396). Но такие утверждения встречаются у него редко.

575

[45] Чтобы составить себе понятие о миросозерцании Чернышевского, приходится (быть может, несколько искусственно) соединять отдельные его суждения и мысли, высказанные по различным поводам в разрозненных статьях и заметках и потому иногда противоречащие друг другу или недодуманные до логического конца.

И тем не менее внимательное изучение полного собрания сочинений Чернышевского приводит нас к глубокому убеждению, что он обладал довольно цельным материалистическим мировоззрением, которое старался проводить при обсуждении всех вопросов, как теоретических, так и практических... ||| NB

ГЛАВА III

ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ЧЕРНЫШЕВСКОГО. — МОРАЛЬ РАЗУМНОГО ЭГОИЗМА

[47—50] На Западе эволюция левого гегельянства привела к Фейербаху, который заложил основу материалистической философии. «Тем, — говорит Чернышевский, — завершилось развитие немецкой философии, которая теперь в первый раз достигла положительных решений, сбросила свою прежнюю схоластическую форму метафизической трансцендентальности и, признав тождество своих результатов с учением естественных наук, слилась с общей теорией естествоведения и антропологией»*.

||

<

 Ср. Engels

Feuerbach versus сумма**226

Этими словами Чернышевский совершенно определенно примыкает к «антропологическому принципу» и «гуманизму» Фейербаха.

Основным вопросом философии является вопрос об отношении между мышлением и бытием. Идеализм признает [примат] духа над природой, материализм утверждает примат природы или материи. В этом отношении Фейербах шел навстречу материализму, отвергая идеализм Гегеля с его абсолютной идеей***... не точно!

NB ср.

Feuerbach227

_________

* Очерки гогол. периода. Соч., II, 162.

** Сравни Энгельс. Фейербах по отношению к общему итогу. Ред.

*** Попытка Ланге доказать, что Фейербах не был материалистом («История материализма», СПб., 1899, т. 2, стр. 394 и сл.), не выдерживает критики. См. Плеханов — Основные вопросы марксизма, СПб.,1908, стр. 7 и сл.; его же — За двадцать лет, изд. 3, СПб., 1909, стр. 271 и сл.

576

 

NB

 

||

 [53] Прежние теории нравственных наук, говорит Чернышевский, лишены были всякого научного значения благодаря пренебрежению к антропологическому принципу. Что же это за антропологический принцип? «Антропология, — отвечает Чернышевский, — это такая наука, которая, о какой бы части жизненного человеческого процесса ни говорила, всегда помнит, что весь этот процесс и каждая часть его происходит в человеческом организме, что этот организм служит материалом, производящим рассматриваемые ею феномены, что качества феноменов обусловливаются свойствами материала, а законы, по которым возникают феномены, есть только особенные частные случаи действия законов природы» (курсив наш)...

NB

||

 [58—60] Такова была эта знаменитая статья, которая впервые в русской литературе определенно излагала основные начала фейербахова материализма, доведенного у Чернышевского до крайних логических выводов... Эта статья была философским манифестом «новых людей», разночинской интеллигенции — и так на нее и взглянули враги революционной демократии...
NB ||| «Отеч. Записки» сгруппировали возражения, сделанные Юркевичем против Чернышевского*. Они сводились к тому, что 1) Чернышевский не знает философии; 2) что он смешал применение естественно-научного метода к изучению психических явлений с самим объяснением душевных явлений;

3) что он не понял важности самонаблюдения как особенного источника психологических познаний; 4) что он «перемешал (?) метафизическое учение о единстве материи»; 5) что он допустил возможность превращения количественных различий в качественные; 6) наконец, «вы допустили, что всякое воззрение есть уже факт науки, и таким образом утратили разницу жизни человеческой от животной. Вы уничтожили нравственную личность человека и допускаете только эгоистические побуждения животною»**.

На это Чернышевский отвечает, что все те же самые смертные грехи, которые Юркевич открывает в нем, семинарские тетрадки открывают в Аристотеле, Бэконе, Гассенди, Локке и т. д., — словом во всех философах, которые не имели чести принадлежать к цеху идеалистов...

_________

* Своей статьей против Чернышевского «скромный» профессор Киевской духовной академии Юркевич сделал карьеру: Катков и Леонтьев вскоре устроили ему перевод на кафедру философии в Москву. Вместе с тем этот несчастный человек таким образом обессмертил свое имя. Можно ли только позавидовать такому бессмертию?

** Как увидим нише, аналогичный аргумент почти через сорок лет приводит г, Иванов в своей «Истории русской критики». Недурно?

577

[63] Идеализм по своему существу созерцателен; материализм же — система действенная, соответствующая периодам общественного подъема и классам революционно настроенным. Вместе со всем своим поколением Чернышевский естественно стал на точку зрения материалистического монизма...   ?
[66] Чернышевский, связывавший философское мировоззрение с определенными практическими стремлениями, понимал, что новейший материализм является философией рабочего класса... || NB
[71] Этика Чернышевского сильно напоминает этику Фейербаха; скажем поэтому несколько слов о последней. Как замечает Энгельс*, этика Фейербаха по форме реалистична, по существу же своему совершенно абстрактна...

[74] Чернышевский продолжает свою аргументацию. Человек, проводящий целые недели у постели больного друга, приносит свое время и свою свободу в жертву своему чувству дружбы: это «свое» чувство в нем так сильно, что, удовлетворяя его, он получает большую приятность, чем получил бы от всяких других удовольствий и даже от свободы; а нарушая его, оставляя без удовлетворения, чувствовал бы больше неприятности, чем сколько получает от временного стеснения своей свободы.

    
То же можно сказать об ученых, отрекающихся от личной жизни во имя интересов науки, или о политических деятелях, «называемых обыкновенно фанатиками», — поясняет Чернышевский, т. е. о революционерах... ||| NB

[82] Теория разумного эгоизма не должна вводить нас в заблуждение. Это на первый взгляд индивидуалистическое учение в действительности насквозь проникнут о общественным характером. Важна не форма, а содержание «разумного эгоизма» — и, как мы видели выше, Чернышевский и его последователи решали все относящиеся сюда спорные вопросы в социальном духе, в смысле служения общественным и общечеловеческим интересам. В основе морали разумного эгоизма лежит идея долга, но долга свободного, идея выбора, соответствующего внутреннему, органическому благородству. «Быть

  || <

________

* Энгельс. От классического идеализма и пр.228, стр. 35 и сл. — Энгельс зло вышучивает этику Фейербаха, утверждая, что по его морали биржа — высший храм нравственности, если только спекуляция ведется с правильным расчетом. Это, конечно, полемический прием, но он удачно вскрывает абстрактность и не историчность фейербаховской морали. ?

578

?x защитником притесняемых или защитником притеснений, — выбор тут не труден для честного человека»*. Теория разумного эгоизма — это и есть мораль честных людей, мораль революционного поколения 60-х годов...


ГЛАВА IV

ЭСТЕТИКА И КРИТИКА ЧЕРНЫШЕВСКОГО

||

[93] Исполненный сил и надежд представитель начинающей свою историческую карьеру революционной демократии решительно отказывается признать идеалистический взгляд, видящий в трагическом закон вселенной. И здесь он пытается стать на«антропологическую» точку зрения...
 |||

[104] Эстетические вопросы были для него только полем битвы, на котором юный революционер мысли давал первое сражение ненавистному старому миру, ненавистному со всеми его политическими и экономическими учреждениями и со всей его идеологией и моралью. В своей диссертации, «где под несколько схоластической формой бурлит жажда жизни, работы, земного счастья»**, Чернышевский выступил в качестве выразителя идей и настроения разночинной интеллигенции, в то время (после Крымской войны) смело выходившей на историческую сцену с развернутым знаменем протеста...

ГЛАВА V

ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ ЧЕРНЫШЕВСКОГО

? || [135] Если вспомнить, что Чернышевский жил в эпоху глухой европейской реакции, наступившей вслед за подавлением революционного движения 1848—49 гг., что во Франции торжествовал Наполеон III, в Австрии был восстановлен абсолютизм, Пруссия изнывала в тисках феодальной реакции, Италия тщетно стремилась к своему освобождению, Россия собиралась только разделаться с крепостным правом, если вспомнить, что в Европе политическое оживление начало наступать только после австро-итальянской войны 1859 года, а в наличность серьезных революционных сил в России Чернышевский, как мы увидим ниже, не верил, то мы поймем, что его объективизм должен был сплошь и рядом приводить его к безотрадному пессимизму. И тем не менее Чернышевский считал долгом чести не скрывать от себя и своих читателей всей правды,

________

* Сочинения, IV, 475.

** Андреевич—Опыт философии русской литературы. СПб., 1905,стр. 249

579

как бы горька она ни была, и никогда не признавал положения: «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»...

[145—147] Итак, Чернышевский рекомендовал оптимистическое отношение к жизни именно на основании того, что в наше время главная движущая сила истории —промышленное направление... «... Победы Наполеона в Испании и Германии принесли некоторую пользу этим странам, как же не принесут некоторую пользу победы фабрикантов и инженеров, купцов и технологов? Когда развивается промышленность, прогресс обеспечен. С этой точки мы преимущественно и радуемся усилению промышленного движения у нас». И дальше Чернышевский с восторгом отмечает несколько новых фактов из области промышленного развития: основание нового пароходного общества по Волге и ее притокам, сельскохозяйственную выставку в Киеве и т. п.*... ||| NB
После вышесказанного нас, конечно, не удивит, когда мы услышим от Чернышевского, что в основе политического брожения обыкновенно лежит недовольство социальное**. Нас не поразит его фраза, как бы выхваченная изброшюр Маркса 1848—49 года, что «соль и вино участвовали в падении Наполеона, Бурбонови Орлеанской династии»***. И мы не удивимся, читая у него рассуждение о причинах падения Рима, которое он вслед за Плинием объясняет изменением земельных отношений: «больше поместность разорила Италию — latifundia perdidere Italiam»****...

[152] В статье «Капитал и труд» Чернышевский показывает, что в основе древней истории лежала борьба классов. В Афинах, по его мнению, в этой борьбе преобладал чисто политический элемент: эвпатриды и демос боролись почти исключительно за или против распространения политических прав на массу демоса*****. В Риме

 ||| Ср. Плеханов229

________

* Современное обозрение (ноябрь 1857 г.). Соч., III, 561—2. Ср. «Заметки о журналах» (ноябрь 1856 г.), где Чернышевский «важнейшим из всех улучшений» после Крымской войны признает «принятие мер к построению обширной сети железных дорог». Соч., II, стр, 653.

** Июльская монархия. Соч., VI, 63.

*** Кавеньяк. Соч., IV, 33.

**** «Капитал и труд». Соч., VI, 15.

***** Совершенно ясно, что Чернышевский здесь ошибается, но это ошибка случайная, так как он же обыкновенно доказывает, что в основе политической борьбы лежит столкновение экономических интересов. — Впрочем, и у Энгельса мы встречаем такую фразу: «По крайней мере, в новейшей истории государство, политический строй является подчиненным элементом, а гражданское общество, область экономических отношений имеет решающее значение» (loc. cit., 57). Будто так обстоит дело только «в новейшей истории»? Это, конечно, обмолвка. Не будем же особенно строги к аналогичным обмолвкам Чернышевского.

 

 

>?

580

гораздо сильнее выступает на первый план борьба за экономические интересы...

?
Ср. Marx
«Das Kapital", III, 7230

||

 [154—155] Итак, для Чернышевского было ясно, что современные общественные классы складываются в процессе производства: трем элементам производства — земле, капиталу и труду — соответствуют три основных класса современного общества: землевладельцы, буржуазия и рабочие. В примечаниях к Миллю он определенно указывает, что в общем и целом взаимные отношения этих трех классов обусловливаются трехчленным делением продукта на ренту, прибыль и заработную плату...

X

фальшь!

 

 

||

 

 [157—160] Правда, у Чернышевского встречается выражение «язва пролетариата», но употребляет он собственно это выражение во время полемики с буржуа — западниками, склонными усматривать в Западной Европе чуть ли не рай и не желающими критически отнестись к отрицательным сторонам западноевропейских отношений*... Чернышевский мог в интересах более верной защиты общинного землевладения ставить русскому обществу на вид угрожающую народу пролетаризацию. Но ведь и Социал-Демократы, возражающие против столыпинских аграрных мероприятий, прибегают к аналогичному аргументу (не по форме, конечно, а по существу)...

Но что такое пролетарий? Быть может, Чернышевский разумел под ним просто бедняка или того же «простолюдина»? А вот послушаем самого Чернышевского. Издеваясь над Вернадским за его фразу, что во Франции «множество пролетариев имеют недвижимую собственность», Чернышевский пишет: «Мы осмеливаемся спросить, каким же образом могла произойти такая странность? Сколько нам случалось читать экономистов, пролетарий всегда означает у них человека, не имеющего собственности; это вовсе не то, что просто бедняк; да, экономисты строго различают это понятие: бедняк просто

___________

* Заметки о журналах («Русская беседа» и славянофильство), март, 1857 г., Соч., III, 151. — В то время Чернышевский еще надеялся, что «лучшие представители» славянофильства, на которых правительство смотрело довольно косо, пойдут с демократами рука об руку по некоторым вопросам (в частности, по вопросу о политической свободе и обеспечении народного благосостояния). Скоро он в этом разочаровался.

581

человек, у которого средства к жизни скудные, а пролетарий — человек, не имеющий собственности. Бедняк противопоставляется богачу, пролетарий — собственнику. Французский поселянин, имеющий 5 гектаров земли, может жить очень скудно, если земля его дурна или семейство его слишком многочисленно, но все-таки он не пролетарий; напротив, какой-нибудь парижский или лионский мастеровой работник может жить в более теплой и удобной комнате, может есть вкуснее и одеваться лучше, нежели этот поселянин, но все-таки он будет пролетарием, если у него нет ни недвижимой собственности, ни капитала, и судьба его исключительно зависит от заработной платы»*. Эти слова родоначальника народничества показывают, насколько выше он стоял таких эпигонов народничества, как например В. Чернов, до сих пор не желающий усвоить разницу между бедняком и пролетарием.

||

NB
Они же показывают, почему он считал «пролетариатство... за язву, более тяжелую для народной жизни, нежели простая бедность». Чернышевский имел в виду необеспеченность существования, которая в случае безработицы, болезни или старости обрекала пролетария на голодную смерть... «Мы нимало не сомневаемся в том, — говорит он, — что эти страдания будут исцелены, что эта болезнь не к смерти, а к здоровью»**. Пролетарии не успокоятся, пока не добьются удовлетворения своих требований, и вот почему капиталистическим нациям предстоят новые смуты, жесточайшие прежних.  

NB
\\
«С другой стороны, — говорит Чернышевский, — число пролетариев все увеличивается, и главное, возрастает их сознание о своих силах и проясняется их понятие о своих потребностях»***. Скажите откровенно, читатель, эта фраза не напоминает вам ничего из «Коммунистического манифеста»?

|||

NB

[174—176] Народнически настроенная часть нашей публики меньше всего интересовалась анализом воззрений Чернышевского с точки зрения его близости к научному социализму; и очень возможно, что установление такой близости она сочтет оскорблением памяти великого мыслителя. Среди большинства марксистов, напротив, господствует взгляд на Чернышевского, как на писателя очень симпатичного, в свое время полезного, но весьма далекого от современного материалистического мировоззрения. На их отношение к Чернышевскому сильно

________

* О поземельной собственности. Соч., III, 418 (1857 г.).

** Соч., III, 303 (1857 г.).

*** О поземельной собственности. Соч., III, 455 (1857 г.).

582

NB ||| действует тот каприз истории, в силу которого этот объективист и материалист сделался родоначальником народничества. Вообще же большинство публики знает о Чернышевском лишь то, что он написал утопический роман «Что делать?» и якобы мечтал о переходе России от общины сразу к социализму посредством заговора небольшой кучки революционеров-интеллигентов.

Действительная научная физиономия Чернышевского имеет весьма мало общего с этим фантастическим образом...

Чернышевский смотрел на историю человечества глазами строгого объективиста. Он видел в ней диалектический процесс развития путем противоречий, путем скачков, которые сами являются результатом постепенных количественных изменений. В итоге этого безостановочного диалектического процесса происходит переход от низших форм к высшим. Действующими лицами в истории являются общественные классы, борьба которых обусловливается экономическими причинами. В основе исторического процесса лежит экономический фактор, определяющий политические и юридические отношения, а также идеологию общества.

чересчур > Можно ли отрицать, что эта точка зрения близка к историческому материализму Маркса и Энгельса? От системы основателей современного научного социализма мировоззрение Чернышевского отличается [лишь] отсутствием систематизации и определенности некоторых терминов. Единственный серьезный пробел в историко-философских воззрениях Чернышевского заключается в том, что он не указал определенно на решающее значение развития производительных сил как основного фактора исторического процесса...

ГЛАВА VII

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ И СОЦИАЛИЗМ

NB || [275—280] В рассуждениях Чернышевского по этому поводу мы снова наталкиваемся на причудливое смешение гениальных прозрений и утопических тенденций, — смешение, объясняемое, как и во всех других случаях, общим характером его экономической системы, о котором мы говорили неоднократно.

Он упрекает Милля за то, что «о самом главном товаре — о труде» тот ограничивается парой замечаний, в то время как «труд — единственный или важнейший товар для огромного

583

большинства людей»*. Чернышевский объясняет это обстоятельство тем, что весь анализ ведется у Милля с точки зрения капиталиста, что «точка зрения, из которой возникает идея стоимости производства, — точка зрения производителя, и собственно только производителя, покупающего труд у наемных работников» **. Если не поставить коренного вопроса об этом «странном товаре», то ничего особенного и нельзя будет сказать о его меновой стоимости: товар как товар подчинен уравнению снабжения и запроса — только и всего. 

 «Но коренной-то вопрос состоит в том: следует ли труду быть товаром, следует ли ему иметь меновую ценность?»...    )

Покупка труда от покупки раба отличается только продолжительностью времени, на которое совершается продажа, и степенью власти, какую дает над собой продающийся покупающему. Основная черта здесь одна и та же: власть частного человека над экономическими силами другого человека. «Юрист и администратор могут интересоваться разницей между покупкой труда и невольничеством; но политикоэконом не должен»...

    |
«Труд не есть продукт. Он еще только производительная сила, он только источник продукта. Он отличается от продукта, как мускул от поднимаемой мускулом тяжести, как человек от сукна или хлеба»***... || NB
Вслед за классической экономией Чернышевский различает два вида ценности: внутреннюю и меновую. Под внутренней ценностью он разумеет ценность потребительную**** — и в отличие от буржуазной экономии именно на анализе этой внутренней ценности он сосредоточивает главное внимание. Это совершенно естественно, если вспомнить, что Чернышевский критикует капиталистический строй не столько с точки зрения его внутренних объективных тенденций, сколько с точки зрения его противоположности интересам общества, народа, массы...

«Мы видим, — заключает он, — что по сущности дела меновая ценность должна совпадать с внутренней и отклоняется от нее только вследствие ошибочного признания труда за товар, которым труду никак не следует

 || NB

___________

* Примечания к Миллю, стр. 436 и сл.

** Ibid., стр. 492.

*** Примечания к Миллю, стр. 493.

**** Чтобы предмет имел меновую ценность, нужно... быть ему годным на известное употребление, — по мнению покупателя... На языке политической экономии это выражается так: меновую ценность имеют лишь те предметы, которые имеют внутреннюю ценность». Прим. к Миллю, стр. 420.

584

NB

 

NB

 

||||

 

||||

 

 быть. Поэтому возможность отличать меновую ценность, от внутренней свидетельствует только об экономической неудовлетворительности быта, в котором существует разность между ними. Теория должна смотреть на раздельность меновой ценности от внутренней точно также, как смотрит на невольничество, монополию, протекционизм. Она может и должна изучать эти явления со всевозможной подробностью, но не должна забывать, что она тут описывает уклонения от естественного порядка. Она может находить, что устранение того или другого из этих феноменов экономической жизни потребует очень долгого времени и очень значительных усилий; но как бы далек ни представлялся ей срок излечения той или другой экономической болезни, не должна же она не представлять, каково должно быть здоровое положение вещей»*.

нет!

 

 

>

 

||

 Здоровое же положение вещей — это социалистический строй, при котором производство планомерно организовано сообразно потребностям общества, труд перестает быть товаром, а «меновая ценность совпадает с внутренней». Распределение производительных сил между разными занятиями при системе производства, основанной на обмене, или при производстве на продажу определяется распределением покупательной силы в общество; при системе же производства, основанной «прямо на потребностях производителя», оно и определяется этими потребностями. Так дело обстоит на низшей стадии развития, характеризующейся существованием замкнутого мелкого хозяйства; но так же оно будет обстоять и на высшей стадии экономического развития, при которой будет господствовать коллективное организованное хозяйство**...
NB
//		   [282—283] В этой системе «меновая ценность продукта оставляется без всякого внимания; продукт прямо подводится под потребности человека, рассматривается только его годность для их удовлетворения — внутренняя ценность его; приобретение меновой ценности продуктом предполагается делом случайным, исключительным, потому что масса продуктов и не идет в продажу или в обмен, а прямо служит на

____________

* Примечания к Миллю, 440—441.

** Примечания к Миллю, 449—450. — Теперь становятся понятны те дополнения, которые Чернышевский сделал к 17 тезисам Милля о ценности (см. выше, стр. 232): в них он противопоставляет принципы капиталистического и социалистического хозяйства о точки зрения противоположности между двумя видами ценности.

585

потребление производителя; если же часть продуктов и идет в обмен на продукты других производителей*, меновая ценность не является чем-то отличным от внутренней, — внутренняя ценность прямо превращается в меновую без всякого увеличения или уменьшения»**...

[295—296] Из предыдущего изложения читатель мог составить себе представление о характере экономической системы Чернышевского, его методе и цели его исследований. Цель эта заключалась в том, чтобы путем критики существующих экономических отношений обнаружить вред капитализма для широких народных масс, подчеркнуть его преходящий характер и выявить основные черты будущего социалистического строя. При этом центр тяжести переносился естественно в область критики существующего с точки зрения предстоящего и в область характеристики будущего строя — хотя бы в самых общих чертах. От этого анализ существующих экономических отношений несколько пострадал и, как мы видели выше, определение некоторых основных понятий политической экономии у Чернышевского оказалось невыдержанным с исторической и диалектической точки зрения. только?***
\\

Но если недостатки примененного Чернышевским метода вредно отразились на общем значении его системы и сделали ее недолговечной, если эта система сыграла известную историческую роль, но в настоящее время должна быть признана устарелой, то эти общие недочеты и неточность отдельных определений не помешали нашему автору высказать целый ряд глубоких

 

|

____________

* Здесь, как мы видим, Чернышевский допускает частичный обмен и в будущем обществе. Дело в том, что, как увидим ниже, он допускал возможность промежуточной стадии между капитализмом и социализмом. || NB
** Из всего вышеизложенного ясно, что если между взглядами на ценность Чернышевского и Прудона и можно установить некоторое самое общее сходство, то сходство это чисто формального свойства. По мнению Прудона, его «установленная (или конституированная) ценность» может осуществиться лишь в обществе мелких самостоятельных производителей, свободно обменивающихся своими продуктами товарами; «норма» же ценностей Чернышевского предполагает как раз наоборот общество, организованное на началах коллективного труда и коллективного владения орудиями производства, пускающее в обмен лишь ничтожную часть своих продуктов. Исходная точка зрения у Чернышевского — социалистическая, у Прудона — мелкобуржуазная, индивидуалистическая. Там, где начинает действовать «норма ценностей» первого, там для «установленной ценности» второго нет места. < ?

*** Слово «только?» написано Лениным в левом верхнем углу страницы. Ред.

586

 |  

критических замечаний относительно капиталистического строя в его целом. И в этой области дарование и проницательность нашего автора сказались с полным блеском...
NB (( [320] Социализм Чернышевского, конечно, не был свободен от некоторых утопических элементов, но признать на этом основании Чернышевского только и просто утопистом мы не решаемся. Как мы уже сказали, Чернышевский занимает промежуточную стадию между утопическими научным социализмом, в большинстве случаев стоя ближе к последнему...
 ||  

[324] Повторяем, об утопизме Чернышевского следует говорить cum grano salis. Строгий реалист, он брал из утопических систем, главным образом, их критику частной собственности и капиталистического строя, а также общие принципы будущего строя, как, например, ассоциация, соединение промышленности с земледелием, организация производства и т. п.; но он прекрасно видел недостатки утопических систем и блестяще критиковал многие их положения...

[328—330] Но дает ли все это нам право причислить Чернышевского к утопистам tout court? Мы отнюдь этого не думаем.

Что Чернышевского нельзя причислить к представителям «мелкобуржуазного социализма», ясно из всего предыдущего изложения...

?

?

>

>

 Все эти отрицательные черты мелкобуржуазного социализма были органически чужды нашему Чернышевскому. От идеализации патриархального варварства он был совершенно свободен; жизнеспособность мелкого производства он категорически отрицал; положительная же его программа сводилась отнюдь не к восстановлению мелкого ремесла или земледелия, а к планомерной общественной организации производства на началах коллективизма.
   

Но есть ли основания причислить нашего автора к представителям критически-утопического социализма? Посмотрим...

 

||

  

Маркс, столь строго отнесшийся к писаниям и деятельности таких представителей европейского социализма, как напр. Прудон и Лассаль (из них последний был его собственным учеником), и таких представителей русского социализма, как Герцен, Бакунин и Нечаев, относился к Чернышевскому с величайшим уважением и глубокой симпатией. Крайне сдержанный в похвалах и скупой на лестные отзывы, творец научного социализма признал нашего автора великим ученым и критиком, мастерски обнаружившим банкротство буржуазной экономии. Ясно,

587

что этот лестный отзыв, чуть ли не единственный в устах сурового Маркса, имел же какие-нибудь серьезные основания, — особенно, если сопоставить его с строгими отзывами Маркса о других крупных представителях социалистической мысли. И такие основания несомненно имелись...

[332—336] Черты утопистов совершенно чужды были Чернышевскому — кроме одной: он также видел в основании производительных ассоциаций способ доказать преимущества товарищеского хозяйства над капиталистическим и орудие пропаганды новых идей. Но какая колоссальная разница между ним и утопистами в этом отношении! Во-первых, он никогда не объявлял основание ассоциаций единственным средством социального преобразования, не пытался доктринерски навязать рабочему классу эту единую форму и не противопоставлял ее историческим формам рабочего движения; во-вторых, он не только не отрицал политической борьбы и политических задач пролетариата, но, напротив, как мы видели выше (гл. V и VI),упрекал социалистов в робости и непоследовательности при осуществлении этих задач, в частности по вопросу о захвате политической власти и революционной диктатуре. Политический индифферентизм, узкая исключительность изобретателя философского камня, кабинетного мыслителя, мечтающего облагодетельствовать глупое человечество своими гениальными выдумками и свысока посматривающего на беспомощное барахтанье непросвещенных масс в пучинах исторического водоворота, — словом, сектантская самоуверенность и педантизм были ему абсолютно чужды*. || NB
И если в области научной критики капитализма Чернышевский был учеником Фурье, Оуэна и Сен-Симона, то в области практических действий и методов политической борьбы он примыкал скорее к бланкистам и чартистам... || NB

Однако в близкое наступление социализма Чернышевский не верил. В этом отношении он смотрел на

_________

* Сен-Симонистов он осуждает, между прочим, и за их политический индифферентизм, за сектантский исход в новый Иерусалим: «Торжественное вступление Сен-Симонистов в новый порядок жизни происходило 6 июня1832 года, в тот самый день, когда соседние кварталы Парижа были театром республиканского восстания, возбужденного процессией похорон Ламарка. Безмятежно приступая к своей внутренней организации среди грома пушек, истреблявших малочисленные отряды инсургентов, Сен-Симонисты как будто показывали, что нет им никакого дела до старых радикальных партий, идущих к преобразованию общества путем, который Сен-Симонисты считали ошибочным, и даже не понимающих, какие реформы нужны для общества; отрекаясь от старого мира, они отреклись даже и от людей, которые больше всех других в старом мире хотели добра простолюдинам» (Июльская монархия, 1. с, 146).

588

?


NB
//

NB
«реализм»??

|||

 

 

||

 вещи более реалистически, чем, например, Маркс и Энгельс в конце 40х годов. В статье «Экономическая деятельность и законодательство» (1859 г. ) он говорит, что мы еще очень далеки от социализма, «быть может, и не на тысячу лет, но вероятно больше, нежели на сто или на полтораста»*. Вот почему надежды Чернышевского на общину (пока у него еще были эти надежды) не следует истолковывать в таком смысле, будто он допускал возможность внезапного скачка из русского варварства с его безграмотностью и деревянными колесами сразу в коммунистическое тысячелетие. Вероятно, он полагал, что если история, которая, «как бабушка, страшно любит младших внучат»**, сложится особенно благоприятно для русскою народа, то получится нечто вроде того, что за последние годы называлось у нас «трудовой республикой», а в таком случае сохранение общины даст возможность постепенно переходить к настоящему коллективному земледелию с применением машин.

Итак, Чернышевский не верил в близость социализма, но полагал, что необходимо уже теперь изучить социалистический строй в его основаниях, «иначе мы будем сбиваться с дороги»*** Но если сейчас немыслимо полное и окончательное осуществление социалистического строя, то мыслимо частичное осуществление социализма. «Разве не случается, — говорит Чернышевский, — что мыслитель, развивающий свою идею с одной заботой о справедливости и последовательности системы в своих чисто теоретических трудах, умеет ограничивать свои советы в практических делах настоящего лишь одной частью своей системы, удобоисполнимой и для настоящего?». Вот почему Чернышевский считает небесполезным, сохраняя целостность своих социалистических стремлений, «поговорить и о возможном в современной действительности». И дальше Чернышевский повторяет свой план производительных ассоциаций, составленный по Фурье и Луи Блану, оговариваясь, что это лишь одно из «предположений, имеющих в виду границы возможного для нынешней эпохи»****.

________

* Соч., IV, 450.

** Ibid., 329.

*** Прим. к Миллю, 634 и сл.

**** В этом отношении на Чернышевского несомненно оказало влияние учение Фурье о гарантизме как промежуточной станции между капиталистическим строем (цивилизацией) и социалистическим (социетарным строем, гармонией). Гарантизм у Фурье это такой социальный уклад, при котором частные интересы, господствующие в цивилизации, будут подчинены гарантиям общественного интереса. Абсолютное право частной собственности будет ограничено; акционерные общинные конторы организуют производство и торговлю на товарищеских началах; введена будет система широкого государственного страхования граждан от всяких несчастных случаев, организована будет широкая общественная помощь безработными пр. Словом, система неограниченной конкуренции будет устранена, а государственное вмешательство в экономические отношения получит особенное развитие в интересах трудящихся масс, если только человечеству не удастся сразу перейти от цивилизации к гармонии, минуя стадию гарантизма.

589

Не будем строго судить его за это. Вспомним, что и Каутский в своей брошюре «На другой день после революции» говорит о постепенном осуществлении социализма, — правда, после захвата власти пролетариатом. Не забудем далее, если взять эпоху, более близкую к Чернышевскому, что конгрессы Интернационала, на работы которых со стороны влиял сам Маркс,также допускали такое частичное осуществление социализма еще в рамках буржуазного строя (куда они относили национализацию земли, национализацию железных дорог, каналов и рудников и передачу их рабочим ассоциациям и т. п. ).

||

 

 

 Ого! Заврался т. Стеклов

??

ГЛАВА VIII

ЧЕРНЫШЕВСКИЙ И РУССКОЕ ОБЩЕСТВО ТОГО ВРЕМЕНИ

[340—354] На современное ему русское общество Чернышевский смотрел крайне пессимистически; он не видел в нем ни стремления к решительной борьбе, ни сил, способных довести эту борьбу до конца. «Переделать по нашим убеждениям жизнь русского общества! — говорит герой повести «Тихий голос»: — в молодости натурально думать о всяческих химерах. Но в мои лета было бы стыдно сохранить наивность... Я давно стал совершеннолетним, давно увидел, в каком обществе я живу, какой страны, какой нации сын я. Хлопотать над применением моих убеждений к ее жизни, значило бы трудиться над внушением волу моих понятий о ярме»*. Ему казалось, что он живет в эпоху«безнадежной летаргии общества»**...

Левицкий так передает впечатление от бесед с Чернышевским***.

Из того, что он говорил, многое казалось слишком мрачно, слишком безнадежно. Его слова возбуждали

_______

* «Тихий голос». Соч., X, ч. 1, 63.

** Ibid., 70.

*** «Дневник Левицкого» (вторая, неоконченная часть «Пролога»). Соч., X, ч. 1, стр. 210 и сл.

590

в слушателе глубокое презрение к настоящему и ко всякой деятельности в настоящем. Искреннему демократу не стоит горячиться потому, что все наши общественные дела — мелочь и вздор. Наше общество не занимается ничем, кроме пустяков. Теперь*, например, оно горячится исключительно из-за отмены крепостного права. Что такое крепостное право? Мелочь. В Америке невольничество не мелочь: разница между правами и благосостоянием черного работника в южных штатах и белого работника в северных — неизмеримо велика; сравнять невольника с северным работником великая польза. У нас не то. Многим ли лучше крепостных живут вольные мужики? Многим ли выше их общественное значение? Разница настолько микроскопическая, что не стоит и говорить о ней. Отмена крепостного права — мелочь, раз земля останется во владении дворянства. От реформы одна сотая доля крестьян выиграет, остальная может только проиграть. В сущности, все это мелочь и вздор. Все вздор перед общим характером национального устройства. Допустим, что эта частичная реформа будет осуществлена. Что дальше на очереди? Суд присяжных? «Тоже важная вещь, когда находится не под влиянием такого общего национального устройства, при котором никакие судебные формы не могут действовать много хуже суда присяжных». Две мелочи — вот вся программа хлопот и восторгов русского общества на довольно долгое время, если не случится ничего особенного; а ничего особенного пока еще не предвидится...

Левицкий (Добролюбов) не мог согласиться с этими мрачными выводами Волгина (Чернышевского), хотя вовремя бесед поддавался могучему влиянию этого огромного и последовательного ума. Он признает Волгина человеком, преданным всей душой народным интересам, ноон также ясно видит его недостатки: он не верит в народ...

Приводим из этого глубоко интересного дневника(не забудем, написанного самим Чернышевским) еще один разговор, характерный для тогдашнего настроения Чернышевского (вторая половина 50х годов). Проживая в глухой провинции, Левицкий вспоминает беседы со своим учителем. «В голове Петербург, журналистика, наши либералы и Волгин, с вялой насмешкой говорящий: «Эх, вы! — Ну, какое пиво сваришь с этой сволочью?» И возражаешь Волгину: «Где же, когда же общество не было толпою сволочи? А между тем порядочные люди всегда и везде работали». — «Натурально, по глупости; всегда и везде умные люди были глупы, Владимир Алексеевич. Что за радость толочь воду? —

________

* Т. е. в конце 50-х годов.

591

продолжал Волгин свои вялые сарказмы. — История движется не тем, не мыслями и работой умных людей, а глупостями дураков и невежд. Умным людям не для чего тут мешаться; глупо мешаться не в свое дело, поверьте!» Отвечаешь ему и на это: «Вопрос не в том, умно ли мешаться, а в том, можешь ли не мешаться? Умно ли моему телу дрожать от холода, умно ли моей груди чувствовать стеснение в удушающем газе? Глупо. Лучше бы для меня, если бы иначе; но такова моя природа: дрожу от холода, негодую на подлость, и если нечем пробить стену душной тюрьмы, буду биться в нее лбом, — пусть она не пошатнется, так хоть он разобьется — все-таки я в выигрыше». Вижу вялую улыбку, вижу покачивание головы: «Эх, Владимир Алексеевич, натурально, в этом смысле вы говорите справедливо, но поверьте, не стоит иметь такие чувства». — «Не в том дело, стоит ли иметь, а в том, что имеешь их»»*.

 

 

X

Работать для людей, которые не понимают тех, кто работает для них, — это очень неудобно для работающих и невыгодно для успеха работы, — говорил Чернышевский в «Письмах без адреса». Вот трагедия Чернышевского и его современников. При данном в то время соотношении общественных сил ход событий совершался с роковой неуклонностью, направляясь против народных интересов...

А либералы? На них Чернышевский меньше всего возлагал надежд. Недоверие к либералам необходимо для революционера, так как либералы меньше всего думают о народном благе, а преследуют чисто буржуазные интересы. Но он простил бы им половину исторических грехов, если бы они проявили хоть сколько-нибудь решимости и настойчивости даже в преследовании своих классовых целей, если бы они поняли, что никакие реформы не имеют никакого значения в России до тех пор, пока остаются в целости основные черты старого режима... |

?

В русском обществе нет мужчин, говорит Чернышевский. Без приобретения привычки к самостоятельному участию в общественных делах, без приобретения чувств гражданина, ребенок мужского пола, вырастая, делается существом мужского пола средних, а потом пожилых лет, но мужчиной он не становится или, по крайней мере, не становится мужчиной благородного характера. Мелочность взглядов и интересов отражается на характере и на воле: «какова широта взглядов, такова широта и решений». Этим определяется характер русских героев, которые, как замечает Чернышевский, у всех наших писателей действуют одинаковым образом. «Пока о деле нет речи, а надобно только занять праздное время, наполнить

  

 \

 

 

__________

* «Дневник Левицкого» (вторая, неоконченная часть «Пролога»). Соч., X, ч. 1, 239.

592

праздную голову или праздное сердце разговорами и мечтами, герой очень боек; подходит дело к тому, чтобы прямо и точно выразить свои чувства и желания, большая часть героев начинает уже колебаться и чувствовать неповоротливость в языке. Немногие, самые храбрейшие, кое-как успевают еще собрать все свои силы и косноязычно выразить что-то, дающее смутное понятие о их мысли, но вздумай кто-нибудь схватиться за их желание, сказать: «Вы хотите того-то и того-то; мы очень рады; начинайте же действовать, а мы вас поддержим», — при такой реплике одна половина храбрейших героев падает в обморок, другие начинают очень грубо упрекать вас за то, что вы поставили их в неловкое положение, начинают говорить, что они не ожидали от вас таких предложений, что они совершенно теряют голову, не могут ничего сообразить, потому что «как можно так скоро», и «притом же они честные люди», и не только честные, но очень смирные, и не хотят подвергать вас неприятностям и что вообще разве можно в самом деле хлопотать обо всем, о чем говорится от нечего делать, и что лучше всего ни за что не приниматься, потому что все соединено с хлопотами и неудобствами, и хорошего ничего пока не может быть, потому что, как уже сказано, они «никак не ждали и не ожидали», и проч.»*.

Статью о тургеневской «Асе» Чернышевский написал для разоблачения «либеральных иллюзий». С этими же иллюзиями он систематически боролся во всех своих писаниях, попутно разоблачая в них узость и классовый характер либеральных стремлений. Само собою разумеется, либералы платили ему за его кампанию глубокой ненавистью, сравнивали его с Гречем, Булгариным, Сенковским. Но Чернышевский и его кружок не смущались либеральной клеветой и продолжали беспощадно разоблачать либеральное прекраснодушие, торжественно-напыщенное разглагольствование о русском прогрессе; они доказывали, что ладья русского прогресса не только не пошла полным ходом вперед, но продолжает преблагополучно торчать в старом историческом болоте. А в сатирическом приложении к «Современнику», в знаменитом «Свистке»,в котором сам Чернышевский писал мало (там работал главным образом Добролюбов), но на направление и содержание которого он имел огромное влияние, безжалостно вышучивалась либеральная восторженность, умеренность, аккуратность и любезная либеральному сердцу «гласность».Отношение Чернышевского к русским либералам прекрасно выясняется из романа «Пролог». О либеральных бюрократах нечего и говорить: их Чернышевский презирал и ненавидел от

________

* Русский человек на rendezvous. Соч., I, 90—91 (1858 г. ).

593

всей души, быть может, еще больше, чем открытых и убежденных реакционеров... |

В 44 № «Колокола» за 1859 год появилась статья Герцена «Very dangerous!» («Весьма опасно!»), прямо направленная против кружка Чернышевского. «В последнее время, — писал Герцен, — в нашем журнализме стало повевать какой-то тлетворной струей, каким-то развратом мысли». Герцен отказывается принять взгляды Чернышевского и Добролюбова за выражение общественного мнения, а высказывает предположение, что их статьи внушены им правительством...

Эта скандальная статья Герцена, в которой Чернышевский и Добролюбов выставлялись чуть ли не агентами провокаторами и слугами реакции и в которой будущим жертвам абсолютизма сулился Станиславна шею, произвела крайне неприятное впечатление на кружок «Современника». В июне 1859 года Чернышевский выехал за границу, где в Лондоне между ним и Герценом состоялось по этому поводу объяснение.
) NB
\\
Как и следовало ожидать, это объяснение ни к чему не привело: в тот момент оба собеседника стояли на противоположных полюсах. Чернышевский был представителем революционно-демократического течения общественной мысли, а Герцен тогда стоял еще на точке зрения просвещенного либерализма и даже не свободен был от некоторых надежд на либеральную бюрократию... || NB

О свидании с Чернышевским Герцен рассказал в статье «Лишние люди и желчевики»* чрезвычайно пристрастно и односторонне. Послушать его, так весь разговор представителей двух направлений русской общественной мысли вертелся якобы вокруг исторических экскурсий в 30-ые и 40-ые годы.

   )

На самом деле не может подлежать сомнению, что спор Чернышевского с Герценом должен был идти об отношении к тогдашнему русскому либерализму и к реформам 60-х годов...

После объяснения с Чернышевским Герцен принужден уже отказаться от своих инсинуаций по адресу радикалов, действующих якобы по внушениям правительства. Теперь он уже признает, что они — люди добрейшие по сердцу и благороднейшие по направлению, но прибавляет, что тоном своим они могут довести ангела до драки и святого до проклятия**. К тому же они, по его словам, с таким апломбом преувеличивают все на свете и не для шутки, а для огорчения, что выводят добродушных людей из терпения. На всякое «бутылками и пребольшими» у них готово мрачное «нет-с, бочками сороковыми!» Герцен утешается надеждой, что тип желчевиков недолговечен. Жизнь,

 \

_________

* Соч. Герцена, т. V, стр. 241—248.

** Как известно, о тоне противника люди заговаривают тогда, когда не в состоянии привести против него более серьезных аргументов.

594

 ((  

говорит он, долго не может выносить наводящие уныние лица невских Даниилов, мрачно упрекающих людей, зачем они обедают без скрежета зубов и, восхищаясь картиной или музыкой, забывают о всех несчастьях мира сего. На смену этим беспощадным отрицателям, которых снедает раздражительное и «свернувшееся» самолюбие, на смену этим ипохондрикам, неразвившимся талантам и неудавшимся гениям должно прийти новое жизнерадостное и здоровое поколение, которым старики а lа Герцен протянут, быть может, руку через головы физически и морально больного поколения желчевиков.

((

   Как мы видим, даже такой искренний и просвещенный представитель либерализма, как Герцен, органически не мог понять первого поколения русских революционных демократов*.

NB
//

NB

 


|||

 Из-за тона он не разглядел сущности их стремлений, из-за деревьев он не заметил леса. Настолько органически либералы и демократы были уже тогда чужды друг другу. Ибо здесь дело шло не о столкновении двух поколений или, вернее, не столько о столкновении двух поколений, сколько о конфликте двух общественных течений, двух партий, представлявших существенно различные и враждебные классовые интересы**. Либералы представляли инте-

_______

NB

 

 

 

>

 

||

 

 * Г Богучарский в своей книге «Из прошлого русского общества» (стр. 250), изложивши этот конфликт двух направлений, заключает, «совершенно ясно, что Чернышевский был по существу дела неправ». Правда, он спохватывается и вспоминает, что «мы имеем показание по этому поводу(разговор в Лондоне) только одной стороны», но во-первых, об этом нужно было вспомнить прежде, чем делать столь решительный вывод, а во-вторых, показаниями по этому поводу является вся литературная и общественная деятельность обоих великих писателей. Чернышевский до конца остался верен своим взглядам — и история доказала справедливость его отношения к русскому либерализму, а вот Герцену пришлось скоро отказаться от своего прекраснодушия и во многом стать на точку зрения Чернышевского. Почему же г. Богучарский все-таки считает Чернышевского «по существу дела неправым»? По какому существу и какого дела? В его отношении к российским либералам, что ли? или к либеральничающей бюрократии? Вот что значит пройти освобожденско-кадетскую школу!

** Характерно, что Тургенев (конечно, человек 40-х годов), разорвавши с радикальным «Современником», перебежал в «Русский вестник»Каткова, который к точу времени успел уже достаточно обнаружить свои настоящие тенденции Роман Тургенева «Отцы и дети», который, что бы там ни говорили, направлен был против «нигилистов» (хотя благодаря художественной искренности автора нигилист Базаров вышел все-таки симпатичнее всех других персонажей романа), помещен был в «Русск. вестнике» за 1862 г. А между тем Катков в своем журнале уже вел доносительную кампанию против демократов, а вскоре ополчился и на Герцена (личного друга Тургенева), обливая его ушатами помоев.

597

ресы буржуазии и прогрессивного дворянства, Чернышевский И его кружок отстаивали интересы трудящихся или, говоря его слогом, простонародья, в котором по тогдашним социальным условиям смешивались воедино рабочий класс и крестьянство. ))NB
Не следует при этом упускать из виду, что крестьянство составляло тогда почти единственную массу трудящихся, из которой пролетариат не успел еще выделиться настолько, чтобы входить в расчеты демократов в качестве серьезного исторического фактора. И вот почему в расчетах тогдашних социалистов вообще, и Чернышевского в частности, главную роль играет крестьянство, а о пролетариате упоминается лишь глухо и слабыми намеками (например, швейные мастерские в романе «Что делать?»).  
Именно потому, что в основе режима, от которого задыхалось все честное и живое на Руси, лежало крепостное право, — именно потому передовые русские люди того времени с таким восторгом встретили первые акты, коими правительство возвещало свою решимость приступить к раскрепощению крестьянства. И даже наш великий Чернышевский на момент поддался общему увлечению и, в параллель герценовскому:«Ты победил, Галилеянин!», предпослал своей статье«О новых условиях сельского быта» («Совр. », 1858, № 2) эпиграф, обращенный к Александру II: «Возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие, сего ради помаза тя Бог твой (Псал. XLV, стих 8)*... <1858

Главнейший источник всех недостатков русской жизни — крепостное право**. «С уничтожением этого основного зла нашей жизни, каждое другое зло ее потеряет девять десятых своей силы». Крепостным правом парализовались «все заботы правительства, все усилия частных людей на благо России». При нем невозможны были ни правосудие, ни нормальное функционирование государственного механизма, ни порядочная администрация, ни рациональный бюджет, ни развитие производительных сил. Подневольный труд крестьян в первую голову невыгоден был для самих помещиков. Отмена крепостного права принесет пользу всему народу, всей стране, но больше всего и прежде всего выиграет от нее помещичий класс, а затем купцы и промышленники: вот почему расходы по освобождению крестьян должна нести вся нация***.

_______

* Соч., IV, 50 и ss.

** Впоследствии, как мы знаем, Чернышевский несколько изменил свой взгляд; неудача крестьянской реформы заставила его искать этой основной причины глубже — и он нашел ее в политическом устройстве России, одним из проявлений которого он в признал крепостное право.

*** Соч.. IV, 62, 66, 67, 94, 99, 112, 387.

598

Но все эти положительные стороны скажутся только в том случае, если реформа будет проведена глубоко и серьезно, если крестьянам будет предоставлена вся нужная им земля ипритом за небольшой выкуп*. А в случае рационального разрешения крестьянского вопроса Россия быстрыми шагами пойдет вперед, причем общинное землевладение поможет ей постепенно и безболезненно перейти к высшим формам организованного труда.

Вот почему первые шаги правительства в области крестьянской реформы привели Чернышевского в такой восторг, окрылили его такими радужными надеждами. И вот почему из-под пера его вырвалось славословие Александру II, столь не идущее к общему мировоззрению писателя. «Благословение, обещанное миротворцам и кротким, увенчивает Александра II счастьем, каким не был увенчан еще никто из государей Европы — счастьем одному начать и совершить освобождение своих подданных». Но скоро, еще в том же 1858 году, Чернышевский изменил свое отношение к правительству, когда увидел, что оно искажает великую реформу в интересах помещиков**.

[356—362] С тоской и бессильным гневом смотрел Чернышевский на то, как крестьянская реформа, попавшая в руки бюрократов и крепостников, систематически искажается и проводится во вред народным интересам. Мнения народа никто не спрашивал, и Чернышевский берет на себя выразить крестьянскую точку зрения. Народ, говорит он, ждет от реформы земли и воли, т. е. не только личного освобождения, но и передачи всех находящихся в его пользовании земель за умеренный выкуп (об освобождении без выкупа по тогдашним цензурным условиям, как мы указывали, нельзя было и заикаться). Он предостерегает правительство, что временное сохранение обязательных отношении и тяжелый выкуп внушат народу мысль о том, что он обманут, а в таком случае стране предстоят самые тяжелые испытания***. Под влиянием чувства негодования, охватившего Чернышевского при виде искажения крестьянской реформы, он начинает склоняться к той мысли, что лучше бы не было никаких реформ. «Я не желаю, — говорит Волгин, — чтобы

______________

NB ||| * В сущности Чернышевский стоял за полную экспроприацию помещиков и за передачу крестьянам земли без всякого выкупа; но открыто говорить об этом в своих статьях он не мог по цензурным условиям. Ср. приводимую ниже в тексте выдержку из романа «Пролог» (разговор с Соколовским).
c. 357 > ** Знаменитая статья «Критика философских предубеждений против общинного землевладения», в которой Чернышевский смеется над собой за временно овладевшие им оптимистические надежды, напечатана была в № 12 «Соврем.» за 1858 г.
1858 № 12 > *** Устройство быта, Соч., IV, 545—47

599

делались реформы, когда нет условий, необходимых для того, чтобы реформы производились удовлетворительным образом»*.

«Толкуют: освободим крестьян, — замечает он в другом месте. — Где силы на такое дело? Еще нет сил. Нелепо приниматься за дело, когда нет сил на него. А видите, к чему идет. Станут освобождать. Что выйдет? — сами судите, что выходит, когда берешься за дело, которого не можешь сделать. Натурально что: испортишь дело, выйдет мерзость... — Волгин замолчал, нахмурил брови и стал качать головой. — Эх, наши господа эмансипаторы, все эти ваши Рязанцевы с компанией! — вот хвастуны-то; вот болтуны-то; вот дурачье-то! — Он опять замотал головою». Убеждая революционера Соколовского (Сераковский) не верить нашим либералами скептически относиться к пустым толкам о затеваемых серьезных реформах, Волгин утверждает, что, по его мнению, беды не будет, если дело освобождения крестьян будет передано в руки помещичьей партии. Разница не колоссальная, а ничтожная. Была бы колоссальная, если бы крестьяне получили землю без выкупа (вот где Чернышевский раскрывает свои карты: в романе, написанном в Сибири; в статьях, писавшихся с разрешения цензуры, он об этом не мог и заикаться). План помещичьей партии отличается от плана прогрессистов только тем, что проще и короче, поэтому он даже лучше. Если сказать правду, лучше пусть будут освобождены без земли. «Вопрос поставлен так, что я не нахожу причин горячиться, будут или не будут освобождены крестьяне; тем меньше из-за того, кто станет освобождать их — либералы или помещики. По-моему, все равно. Или помещики даже лучше»**.

 

 

|||NB

 

)]
Почему же Чернышевский полагал, что освобождение крестьян без земли лучше? Потому, что, по его мнению, это было единственное средство расшевелить косную народную массу и возбудить в ней движение, которое смело бы старый режим целиком и дало бы народу настоящую землю и волю. Все это время он колебался между полным унынием и надеждой на предстоящий взрыв крестьянской революции. На либеральном банкете Волгин грозит реакционным помещикам народной революцией; но через минуту сам смеется над собой. Грозить крестьянским восстанием, крестьянской революцией! «Не было ли бы это и смешно? Кто же поверил бы, кто |||NB

___________

* «Пролог», loc. cit., 91, 116, 120, 121.

** Ibid., 163—164.

600

не расхохотался бы? — Да и не совсем честно грозить тем, во что сам же первый веришь меньше всех»*...

||   Чернышевский ссылается на смуту в Польше, на крестьянские волнения внутри России, на появление революционных прокламаций («Великорус», «К молодому поколению»), на брожение среди университетской молодежи в Петербурге и на конституционное движение среди дворян**.
X   Итак, при всем своем пессимистическом отношении к сознательности и активности русского народа Чернышевский к концу 1861 года начал, По-видимому, допускать возможность широкою крестьянского движения. В этом отношении чрезвычайно характерна его статья «Не начало ли перемены?», написанная по поводу рассказов Н. В. Успенского и помещенная в XI книжке «Современника» за1861 год. Указывая на то, что Н. Успенский пишет о народе правду без всяких прикрас и что но рассказы свободны от слащавой идеализации народной жизни, Чернышевский объясняет это обстоятельство тем, что в психике русского крестьянства произошла перемена к лучшему...
NB  || «Решимость г. Успенского описывать народ в столь малолестном для народа духе свидетельствует о значительной перемене в обстоятельствах, о большой разности нынешних времен от недавней поры, когда ни у кого не поднялась бы рука изобличать народ...
NB  || В великие исторические моменты, когда задеты насущные интересы и стремления масс, народ преображается.
  ||

«Возьмите самого дюжинного, самого бесцветного, слабохарактерного, пошлого человека: как бы апатично и мелочно ни шла его жизнь, бывают в ней минуты совершенно другого оттенка, минуты энергических усилий, отважных решений. То же самое встречается в истории каждого народа».

И Чернышевский кончает свою статью призывом к интеллигенции идти в народ, для сближения с которым не нужно никаких фантастических фокус покусов в славянофильском духе, а достаточно простого и непринужденного разговора о его интересах***.

Приобщить народ к идеям демократии и социализма, — эту великую историческую задачу должно было выполнить новое

______________

* «Пролог», loc. cit., 181.

** «Письма без адреса», 1. с, 304.

*** «Не начало ли перемены?». Соч., VIII, 339—359.

601

молодое поколение, выступившее на сцену после разгрома старого режима во время Крымской войны. На это бодрое и смелое поколение возлагал Чернышевский все свои надежды, для него он и Добролюбов писали свои статьи, к нему они обращались с призывами идти в народ. Изображению этих новых людей посвящен роман Чернышевского «Что делать?», написанный в Петропавловской крепости. «Добрые и сильные, честные и умеющие, — обращается к ним Чернышевский в предисловии к роману, — недавно вы начали возникать между нами, но вас уже немало и быстро становится все больше». А когда их станет совсем много, тогда будет очень хорошо...

  ||
У этих людей стремление к социализму, к установлению царства труда есть естественное человеческое стремление. Их невеста, царица свободы и равенства, подсказывает им магические слова, привлекающие к ним всякое огорченное и оскорбленное существо. NB
\\
Они воздействуют на окружающих, «развивают» их, т. е. внушают им чувство человеческого достоинства и любовь к страждущим (характерно для Чернышевского, что Лопухов, развивая Веру Павловну, дает ей читать сочинения Фурье и Фейербаха). С либералами они расходятся органически; они — пропагандисты новых демократических и социалистических идеи: Оуэн для них «святой старик». Они внимательно следят за наукой, интересуются антропологической философией, химическими теориями Либиха, законами историческою прогресса и вопросами текущей политики, организуют кружок, куда входят пара ремесленников и мелких торговцев, пара офицеров, учителя и студенты; устраивают швейные мастерские на коммунистических началах. Но в сущности их идеал — мещанское счастье; их деятельность носит преимущественно культурнический характер; от прямой политической борьбы, от участия в революционных предприятиях они пока воздерживаются и даже боятся ее.

||NB

 

 
Истинным представителем новых людей и предтечей народных борцов является Рахметов, «особенный человек»,как называет его Чернышевский. В Рахметове соединяется беспощадная логика самого Чернышевского с жилкой настоящего революционного агитатора, которой Чернышевский, по-видимому, был лишен. В этом отношении Рахметов напоминает друга Чернышевского, знаменитого польского революционера Сераковского, которого Николай Гаврилович вывел в «Прологе» под именем Соколовского; но только Рахметов свободен от либеральных увлечений Соколовского. «Агитаторы мае смешны», — говорит ||NB

602

Волгин, но в действительности он преклоняется перед ними, чувствует, что в них имеется инстинкт истинных политических деятелей и практическая энергия борцов за народное дело*. [365—375] Если Лопуховы и Кирсановы — тип новый, то Рахметов — тип, так сказать, новейший, последнее слово русского общественного развития. Таких людей, по словам Чернышевского, мало; до сих пор он встретил только 8 образцов этой породы, в том числе двух женщин. «Мало их, — заключает Чернышевский свое описание Рахметова, — но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее

_____________

<

* Сераковский был близким человеком в кружке «Современника»,биографические сведения о нем помещены отчасти в романе «Пролог», отчасти в брошюре Шаганова «Н Г. Чернышевский на каторге и в ссылке» со слов Николая Гавриловича. В 1848 г. Сераковский, бывший тогда студентом, приехал на рождественские каникулы на свою родину в Подольскую губернию. В это время среди местной польской шляхты готовилось восстание благодаря слухам о начавшемся движении в Галиции. Сераковский предложил увлекающимся горячим головам не спешить с решительными выступлениями, пока он сам не съездит на границу и не разузнает, в чем дело. По дороге его схватили и «по подозрению в намерении уехать за границу»сослали рядовым в Оренбургские линейные батальоны — главным образом за откровенные и смелые разговоры с военными следователями. В начале нового царствования он был произведен в офицеры, уехал в Петербург и поступил в военную академию, которую и кончил с отличием, а затем был отправлен правительством за границу с какими-то военно-техническими поручениями. В Англии он познакомился с Пальмерстоном, который представил его королеве Виктории. В 1863 г. он примкнул к польскому восстанию, был начальником ковенского революционного отряда, взят в плен и повешен Муравьевым. — Этого замечательного человека и вывел Чернышевский под именем Соколовского в «Прологе». Беспощадный к самому себе, он в романе несколько добродушно подсмеивается и над пылким Соколовским за его оптимизм: «Мы с Болеславом Ивановичем забавны... ждем бури в болоте», — говорит он. Но по всему видно, что он горячо любил и уважал этого бледного энтузиаста с пламенным", впивающимся в душу взглядом, рыцаря без страха и упрека, агитатора с практической жилкой, горячим сердцем, но холодной головой, не теряющегося в самые опасные минуты и всегда готового пожертвовать своей жизнью делу народного освобождения. Страницы, посвященные описанию Соколовского, лучшие в романе и отличаются поразительной художественной силой. — В романе Волгин отказывается от сближения с Соколовским ввиду того, что последний, как человек энергический и самоотверженный, недолго будет оставаться во власти либеральных иллюзий и обязательно ввяжется в какие-нибудь революционные предприятия; вести знакомство с таким человеком небезопасно. В действительности дело обстояло, конечно, не так. Но для Чернышевского характерно, что он конспирирует даже в романе, написанном в далекой ссылке, спустя долгое время после изображаемых в нем событий.

603

сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли»*.

Итак, к концу своей литературной деятельности Чернышевский, при всем своем отрицательном отношении

__________

* Полагают, что в лице Рахметова Чернышевский вывел некоего Бахметьева, который у Герцена («Общий фонд». Сборник посмертных статей. Женева, 1874, стр. 181 и сл. ) изображен совершенно иначе. Герцен встретился с ним в Лондоне в 1858 г.: приблизительно в это время у Чернышевского Рахметов уезжает за границу. У нашего автора Рахметов за границей является к Фейербаху, чтобы предложить ему деньги на издание его сочинений (кстати, это лишний раз показывает, как высоко Чернышевский ставил Фейербаха, «величайшего из европейских мыслителей XIX века, отца новой философии». «Что делать?», 1. с, 194); Бахметьев же приехал в Лондонк Герцену, чтобы предложить ему часть своего капитала на дела русской пропаганды. Вот как Герцен описывает Бахметьева: |||NB

«Молодой человек с видом кадета, застенчивый, очень невеселый и с особой наружностью, довольно топорно отделанной, седьмых-восьмых сыновей степных помещиков. Очень неразговорчивый, он почти все молчал; видно было, что у него что-то на душе, но он не дошел до возможности высказать что. Я ушел, пригласивши его дня через два-три обедать. Прежде этого я его встретил на улице.

— Можно с вами идти? — спросил он.

— Конечно, не мне с вами опасно, а вам со мной. Но Лондон велик.

— Я не боюсь, — и тут вдруг, закусивши удила, он быстро проговорил: — Я никогда не возвращусь в Россию, нет, нет, я решительно не возвращусь в Россию...

— Помилуйте, вы так молоды.

— Я Россию люблю, очень люблю; но там люди... Там мне не житье. Я хочу завести колонию на совершенно социальных основаниях; это все я обдумал и теперь еду прямо туда.

— То есть куда?

— На Маркизские острова».

Из имевшихся у него 50 000 франков Бахметьев 30 тысяч взял с собой на Маркизские острова, завязавши их в платке «так, как завязывают фунт крыжовнику или орехов», а 20 тысяч оставил Герцену на дела пропаганды: это и был «общий фонд», впоследствии вызвавший столько раздоров среди русской эмиграции. Дальнейшая судьба Бахметьева совершенно неизвестна: он исчез бесследно. В изображении Герцена он выходит каким-то развинченным, чуть не полоумным чудаком, очень мало напоминающим грозную и суровую фигуру Рахметова. Но и то сказать: Герцен органически неспособен был понять русских революционеров того времени; на этой почве и произошли все те недоразумения, которые отравили последние дни его жизни. Уж если Герцен мог так ложно понять писателей Чернышевского и Добролюбова, что ж удивительного, если он совершенно не понял угловатого и сурового представителя революционной молодежи? Но с другой стороны, очень возможно одно из двух иных предположений: или Бахметьев вовсе не послужил прототипом для Рахметова, пли же Чернышевский сильно его идеализировал, создавши образ, ничего общего не имеющий с оригиналом, или сочетавши в нем черты из характера Добролюбова (суровое чувство гражданского долга), Бакунина (объезд славянских земель, ср. также Кельсиева), Сераковского (сближение со всеми классами) и т. д.

 ||

604

NB||| к русскому обществу и недоверии к активности народных масс, начал допускать возможность широкого революционного движения, вызванного разочарованием крестьянства в реформе 1861 года. С другой стороны, он мог констатировать наличность новых людей, революционеров из интеллигенции, готовых стать во главе народа в его борьбе с царством эксплуатации и угнетения...

По какому же пути должно было пойти в России революционное движение с точки зрения Чернышевского?

 (

Выше (в главе VI) мы видели, что по общим своим политическим взглядам Чернышевский стоял близко к бланкизму — к бланкизму не в том смысле, какой это слово получило впоследствии и доныне употребляется в разговорном языке*, а скорее в том смысле, в каком понимал его Маркс, когда признавал бланкистов истинными представителями революционного пролетариата... Бланкисты держались той точки зрения, что меньшинство сильно лишь постольку, поскольку оно верно выражает если не стремления, то, по крайней мере, интересы трудящегося большинства.
NB> На этой же точке зрения, единственно возможной для эпох, характеризующихся пассивностью народной массы, По-видимому, стоял и Чернышевский. Он определенно подчеркивал, что без участия народных масс нельзя достигнуть серьезных практических результатов; он говорил, что только сочувствие широких масс способно обеспечить успех той или иной политической программы и что без возбуждения энтузиазма в массах революционные

_____________

 

NB>

 

 

||

 * Образчиком такого поверхностного понимания бланкизма являются рассуждения г. Николаева о политических взглядах Чернышевского. Рассказавши о своем разговоре с Чернышевским на каторге, во время которого Николай Гаврилович высказал ту мысль, что было бы гораздо лучше, если бы во время крестьянской реформы победила откровенно крепостническая партия дворянства и крестьяне были бы освобождены без земли, ибо тогда немедленно произошла бы катастрофа, г. Николаев заключает: «Тут, как видите, чистый бланкизм: чем хуже, тем лучше (!). Это совсем не напоминает позднейших теорий наших доморощенных марксистов (которым, к слову сказать, господа Николаевы в свое время именно и приписывали принцип «чем хуже, тем лучше» и которых эти господа именно и обвиняли в сочувствии обезземелению крестьянства. — Ю. С). Не эволюция, не постепенное освобождение крестьян от средств производства, не вываривание мужика в фабричном котле, не постепенное его превращение в батрака, а полное и сразу произведенное обезземеление. Не эволюция, к которой, повторяю, Н. Г. относился с негодованием (?), а катастрофа. Не марксизм, а бланкизм» («Личные воспоминания», 21—22). — Нечего сказать, хорошее представление о взглядах Чернышевского можно получить из такой тирады!

605

попытки неминуемо обречены на плачевное фиаско. В активность масс, в способность их к широкой политической инициативе он, как мы знаем, мало верил. Но он полагал, что в те исторические периоды, когда задеты насущные интересы этих масс — главным образом интересы экономические, особенно для них близкие, чувствительные и понятные, — они способны приходить в движение и во всяком случае послужить опорой для сознательного меньшинства, склонного к решительной инициативе...

 |
В ряде блестящих статей, посвященных защите общинного принципа от нападок буржуазных экономистов*, Чернышевский развил все те аргументы, которые впоследствии составили арсенал народников, усвоивших букву, но не дух великого учителя... ||||NB
На Западе осуществление социализма затруднено психикой и навыками крестьянства, хотя и бедствующего на своей парцелле, но цепко держащегося за частную собственность; там для организации национального хозяйства на началах коллективизма приходится «перевоспитать целые народы». У нас в России лишь 1/15 или 1/20 часть земель обрабатываются на правах «полновластной собственности», подавляющая же масса земель или распределяется для обработки и пользования по общинному началу, или же принадлежит государству, т. е. всей нации. Масса народа до сих пор смотрит на землю, как на общинное достояние... NB
\\

|||NB

 
Анализу теоретической возможности этого перехода посвящена одна из самых блестящих статей Чернышевского, а именно «Критика философских предубеждений против общинного землевладения». Собственно говоря, Чернышевский, когда писал эту статью, сильно уже разочаровался в возможности осуществить этот переход на практике — ввиду того оборота, который приняла крестьянская реформа... (1858,12

Но когда Чернышевский убедился, что ни одна из «низших» гарантий, которые он считал необходимыми предпосылками для дальнейшего развития

______________

* Назовем главнейшие из этих статей: 1) Рецензия на «Обзор исторического развития сельской общины в России» Чичерина, «Совр. », 1856,4; 2) Славянофилы и вопрос об общине, «Совр. », 1857, 5; 3) «Studien» Гакстгаузена, «Совр. », 1857, 7, 4) О поземельной собственности, «Совр. », 1857, 9 и 11; 5) Критика философских предубеждений против общинного землевладения, «Совр. », 1858, 12; 6) Суеверие и правила логики, «Совр. »,1859, 10.

606

общинного принципа, не осуществлена, когда он увидел, что старый политический режим остался в полной неприкосновенности, что проведение крестьянской реформы передано в руки бюрократии и дворянства, что народ не только не получил всей земли, но даже был лишен значительной части прежних своих угодий, а за предоставленную в его распоряжение землю на него был наложен высокий выкуп, — одним словом, когда он понял, что «великая реформа» грозит скорее ухудшить, чем улучшить положение народных масс, не раскрепостить их, не предоставить полный простор их творческим силам, а сковать их еще более тяжелыми цепями, тогда он признал, что его надежды были неосновательны, его построения абстрактны, а вся кампания в пользу общины, как возможного зародыша социалистического строя, была сплошным недоразумением. И по своей честности он поспешил открыто признать это.

«Предположим, — говорит он с помощью своего «любимого способа объяснений», — что я был заинтересован принятием средств для сохранения провизии, из запаса которой составляется ваш обед. Само собою разумеется, что если я это делал из расположения собственно к вам, то моя ревность основывалась на предположении, что провизия принадлежит вам и что приготовленный из нее обед здоров и выгоден для вас. Представьте же себе мои чувства, когда я узнаю, что провизия вовсе не принадлежит вам и что за каждый обед, приготовляемый из нее, берутся с вас деньги, которых не только но стоит самый обед, но которых вы вообще не можете платить без крайнего стеснения. Какие мысли приходят мне в голову при этих столь странных открытиях? "Человек самолюбив", и первая мысль, рождающаяся во мне, относится ко мне самому. «Как был я глуп, что хлопотал о деле, для полезности которого не обеспечены условия! Кто, кроме глупца, может хлопотать о сохранении собственности в известных руках, не удостоверившись прежде, что собственность достанется в эти руки и достанется на выгодных условиях?" Вторая моя мысль о вас, предмете моих забот, и о том деле, одним из обстоятельств которого я так интересовался: «лучше пропадай вся эта провизия, которая приносит только вред любимому мной человеку! лучше пропадай все дело, приносящее вам только разорение!" Досада за вас, стыд за свою глупость — вот мои чувства!»*...

___________

NB|| * Смысл этой притчи ясен: выгодное для массы решение аграрного вопроса предполагает предварительное совершение политического переворота. После реформы 1861 г. эта мысль сделалась общим достоянием всех демократически настроенных элементов.

607

Может ли русская община при известных условиях прямо перейти в высшую стадию, минуя промежуточную стадию капитализма?

Таков был «проклятый вопрос» тогдашней русской жизни, мучительно интересовавший Чернышевского и современное ему поколение социалистов и демократов... (( NB
[378—392] Принужденные строить свое теоретическое здание из тех материалов и на том фундаменте, которые предлагались им тогдашней действительностью, шестидесятники-социалисты в своих стремлениях и надеждах на предстоящее крестьянское восстание в сущности отражали смутные стремления и чаяния многомиллионной крестьянской массы и давали им только, так сказать, обобщенное выражение... || NB
\\
не только
NB
\\
К концу 1861 года такое восстание крестьянской массы считалось вероятным, и такие надежды питали не одни горячие молодые головы. Условия, при которых состоялось освобождение крепостных, создавали, По-видимому, благоприятную почву для такого стихийного взрыва и, по свидетельству современников, всеобщее восстание крестьянства против тогдашнего государственного порядка и господствующих классов допускалось тогда всеми, начиная от правительства и кончая революционерами, «нигилистами». Герцен пишет: «Б. (Бакунин) верил в возможность военно-крестьянского восстания в России, верили отчасти и мы; да верило и само правительство, как оказалось впоследствии рядом мер, статей по казенному заказу и казней по казенному приказу. Напряжение умов, брожение умов было неоспоримо, никто не предвидел тогда, что его свернут на свирепый патриотизм»*.

 

 

||

  
Об этом же настроении свидетельствует и участник тогдашнего революционного движения, Л. Пантелеев: «Настроение общества (в конце 1861 г. ) было крайне приподнятое; куда ни придешь, везде шум, говор, оживленные споры, а главное — всеобщее ожидание чего-то крупного и даже в ближайшем будущем»**. ))  

________

* Сборник посмертных статей, стр. 212. — Герцен имеет в виду взрыв шовинизма, охвативший русское общество во время польского восстания ввиду попыток европейской дипломатии вмешаться в это дело.

** «Из воспоминаний прошлого», ч. 1. СПБ., 1905, 188, 228

608

И здесь действовали даже не чисто русские условия. Во всей Европе воздух был насыщен электричеством. Гарибальди, кумир тогдашних русских радикалов, готовился к своему крестовому походу на Рим. В Пруссии происходил конституционный конфликт, который, как казалось, должен был привести к революционному взрыву. В Австрии абсолютизм после своего поражения во время итальянской войны 1859 г. не успел еще прийти в себя, а тут снова начиналось революционное брожение в Венгрии. В самой Франции, которую Чернышевский называл «волканом Европы», правительство принуждено было ослабить вожжи, усилилась либеральная партия и появились первые симптомы возрождающейся республиканской агитации. Польша волновалась, готовясь снова восстать за свое национальное бытие. Одним словом, казалось, что тяжелая ночь реакции, опустившаяся над Европой после подавления революции 1848 г., начинает уступать место новому рассвету.

[

При всем своем скептицизме Чернышевский отличался слишком здоровым чувством, чтобы не допустить возможности освежительной грозы, которая на этот раз должна была захватить и Россию. Если все прежние европейские революции разбивались о русскую границу и только вели к усилению реакции внутри России, теперь, когда в самой России появились некоторые активные революционные элементы и — главное — когда самая толща народных низов начала, По-видимому, обнаруживать недовольство своим положением, дело должно было измениться. С уверенностью этого нельзя было сказать, но некоторая вероятность тут была*. Налицо имелись: сильное и не желавшее ни с кем делиться властью правительство, воспитанное на традициях николаевской эпохи — с одной стороны; всеобщее брожение на Западе, глухое недовольство крестьянской массы и либерального общества в России, наконец, первые зародыши русской революционной партии — с другой. Ввиду таких условий необходимо было сделать попытку. Исход ее в значительной мере будет зависеть «от различной группировки элементов власти»**. Если революционной партии удастся воспользоваться замешательством правительства и недовольством широких масс, то при общеевропейской революции, которая в большей или меньшей степени

___________

NB|| * г-н Николаев пытается охарактеризовать тогдашнее настроение Чернышевского в следующих выражениях: «Катастрофа вскоре немыслима(точнее было бы сказать: мало вероятна. — Ю. С), но долг мыслящего и NB последовательного человека — стремиться к ней и делать все возможное для ее приближения. Поменьше фраз и теорий и побольше действия» (I. с. 23). — Вот только насчет «теорий» мы несколько сомневаемся: теоретик Чернышевский вряд ли относился к «теориям» с таким пренебрежением, как г. Николаев. Но энергию он действительно рекомендовал... раз нужно приступать к делу.

** Шаганов — Чернышевский на каторге и в ссылке, стр. 8,

609

будет окрашена социалистическим цветом, и при наличности общинного землевладения России удастся, быть может, сильно приблизиться к социализму. Если же революционная партия не успеет добиться своей цели, если результатом революции будет только завоевание политической свободы, то и в таком случае выигрыш будет большой*.

Итак, народное движение возможно; лозунг его — земля и воля; путь — захват власти революционерами при активной поддержке и сочувствии народных масс; результат — трудовая республика, а в случае поражения револю-

||

||

 NB
\\

___________

* В конце 1871 г. Чернышевский, прощаясь с молодыми товарищами по каторге, изложил им нечто вроде своей политической [382] professionde foi, которую Шаганов передает так: «Он говорил нам, что со времени Руссо во Франции, а затем и в других европейских странах демократические партии привыкли идеализировать народ, — возлагать на него такие надежды, которые никогда не осуществлялись, а приводили еще к горшему разочарованию. Самодержавие народа вело только к передаче этого самодержавия хоть Наполеону I и, не исправленное этой ошибкой, многократно передавало его плебисцитами Наполеону III. Всякая партия, на стороне которой есть военная сила, может монополизировать в свою пользу верховные права народа и, благодаря ловкой передержке, стать якобы исключительной представительницей и защитницей нужд народа, — партией преимущественных народников. Он, Чернышевский, знает, что центр тяжести лежит именно в народе, в его нуждах, от игнорирования которых погибает и сам народ, как нация или как государство. Но только ни один народ до сих пор не спасал сам себя (такую же мысль незадолго до смерти высказали Белинский. — Ю. С.) и даже, в счастливых случаях приобретая себе самодержавие, передавал его первому пройдохе. Это — переданное или непереданное, а древле благоприобретенное — самодержавие уже не так-то легко переходит к кому-либо другому. Становясь душеприказчиком своего народа, оно именно распоряжается им, как мертвым, и с имуществом народа поступает по своему благоусмотрению. И тогда горе тому, кто захотел бы будить этого мнимоумершего, — вмешиваться в его хозяйственные дела! По пути душится и слово, и совесть, ибо из этих вещей выходят разные пакости для власти... И как заключенному в тюрьме обойти своего тюремщика? Не прежде ли всего он единственно с ним должен иметь дело? Какой тюремщик по доброй воле позволит заключенному делать воззвание к разрушению тюрьмы? Конечно, формы — вещь ненадежная. Можно при всяких формах выстроить крепкий острог для трудолюбивого земледельца. С другой стороны, быть может, и хорошо, что формы ненадежны. При них всегда возможна борьба партий и победа одной партии другою, — и на практике победа всегда прогрессивная. Страшнее всего — бесформенное чудовище, всепоглощающий Левиафан. Чернышевский еще прежде говорил, что не так бы пошла история нашей родины, если бы при воцарении Анны партия верховников восторжествовала. Ни одна партия не может не делиться властью ради своего же собственного спасения... При власти партий все же более вероятности сделать что-нибудь в пользу народа, чем при отсутствии всяких политических форм, а следовательно, и всякой возможности предпринять что-либо в указанном направлении» (Шаганов, 1. с. 28—29). — Это не совсем похоже на народничество с его политическим индифферентизмом и с презрением к конституционным формам.

610

ционеров — во всяком случае значительное улучшение положения народа. Вот программа, которую Чернышевский развивал перед своими современниками, вот путь, на который он приглашал их вступить или, вернее, на который он толкал их своими сочинениями. Но принимал ли он лично какое-нибудь участие в революционных предприятиях того времени? Это крайне спорный вопрос, на который мы и в настоящее время не можем дать положительного ответа. Тайну свою, если здесь была какая-нибудь тайна, Чернышевский унес в могилу. И в таком случае его действительно следует признать великим конспиратором.. Н. Русанов со слов Шелгунова рассказывает, что Чернышевский после долгого колебания и тщательного взвешивания аргументов за и против решил активно вмешаться в ход событий, признав, что другого исхода из исторической коллизии не было, а некоторые шансы на торжество народного дела существовали*. Но в чем собственно конкретно выразилось участие Чернышевского в революционных делах, Русанов определенно не говорит, если не считать его указаний на вероятное авторство Чернышевского в составлении прокламации «К барским крестьянам»...

Сомнительно, чтобы Чернышевский участвовал в «Земле и воле»; по крайней мере, на это нет никаких прямых указаний. Как известно, это общество возникло в конце 1861 или в начале 1862 г. Каков был первоначальный состав его учредителей, мы до сих пор не знаем; возможно, что одним из них был Н. Серно-Соловьевич. В 1862 г. в него вступило несколько студентов, в том числе Н. Утин и Л. Пантелеев, автор довольно неполных воспоминаний об этой организации. Впрочем, весьма возможно, что общество «Земля и воля» как определенная организация именно и возникло после того собрания, которое состоялось на квартире Утина весной 1862 г. и о котором рассказывает Пантелеев**. Инициатор собрания, хороший знакомый Чернышевского («господин в пенсне»), сообщил новичкам о существовании центрального комитета, но весьма вероятно, что это был просто напросто миф, присочиненный для пущей важности, и что никакого комитета не существовало. Во всяком случае весьма характерно, что когда Утин по окончании собрания задал Пантелееву вопрос: «Как ты полагаешь, Николай Гаврилович — член комитета?», — Пантелеев без колебаний ответил: «Не ду-

_____________

* «Социалисты Запада и России», стр. 294.

** «Из воспоминаний прошлого», ч. I, стр. 252 и сл.

611

маю, он слишком кабинетный человек». Через некоторое время оба юные прозелита революции решили позондировать самого Чернышевского. Не объявляя ему открыто о своем вступлении в общество, они вели речь разными обиняками, говорили о необходимости устраивать кружки между молодежью, и притом кружки с общественным направлением. Но Чернышевский, хотя и высказывал одобрение этим планам, оставался однако непроницаем, при этом хорошо отозвался о «господине в пенсне» и рассказал басню Эзопа о медведе, который порвал дружбу с человеком за то, что тот в одном случае дул на огонь, чтобы он хорошенько разгорался, а в другом — с целью погасить его*.

Во всяком случае, хотя мысль о возможной руководящей роли Чернышевского в «Земле и воле» очень «анкуражировала» ее молодых сочленов, но ни в то время, ни в последующее Пантелеев, один из самых активных членов общества, не имел никаких данных для того, чтобы с уверенностью допустить участие в этой организации Николая Гавриловича.

Столь же сомнительно, чтобы Чернышевский был одним из авторов конституционного подпольного листка «Великорус». Всего вышло три номера этой газеты между июлем и сентябрем 1861 года.... Сторонники того взгляда, что Николай Гаврилович был чуть ли не редактором «Великоруса», должны были бы привести хоть какие-либо фактические доказательства своего утверждения, но до сих пор этого сделано не было, и рассуждения их не выходят из области догадок**...

(

 

////

 

________

* Пантелеев не объясняет, какой смысл имела тогда эта притча. Быть может, Чернышевский хотел дать понять молодежи, что если раньше он удерживал ее от революционных конспираций, то впредь он не намерен этого делать.

** Лемке в статье «Процесс великорусцев» («Былое», 1906, № 7)ссылается на свидетельство Стахевича, сосланного в начале 60х годов по-другому политическому делу и прожившего с Чернышевским несколько лет в Сибири. «Я заметил, — сообщает Стахевич («Закаспийское обозрение»,1905, № 143), — что Чернышевский с явственным сочувствием относится к листкам, выходившим в неопределенные сроки под заглавием «Великорус»; вышло, помнится, три номера. Слушая разговоры Николая Гавриловича, я иногда замечал, что и содержание мыслей, и способ их выражения сильнейшим образом напоминают мне листок «Великорус», и я про себя решил, что он был или автором, или, по меньшей мере, соавтором этих листков, проповедовавших необходимость конституционных преобразований». Пантелеев на этот счет выражается довольно осторожно. Упоминая о некоем Захарьине, который «по некоторым указаниям принимал непосредственное участие, кажется, в «Великорусе»», он прибавляет в примечании: «Близость Захарьина с Чернышевским дает мне основание думать, что Ник. Гавр, был, может быть, не совсем чужд делу «Великоруса». К тому же манера говорить с публикой, стиль «Великоруса» очень напоминает Н. Г. В 90-х годах покойный А. А. Рихтер говорил мне, что, по его сведениям, одним из главных членов кружка, выпустившего «Великорус», был давно умерший Лугинин. Кажется, он выведен Чернышевским в «Прологе пролога» под именем Нивельзина» («Из воспоминаний», ч. I, 327). В. Обручев, молодой офицер, осужденный по делу «Великоруса» на каторгу, был очень близок к Чернышевскому; по словам Пантелеева, он был даже любимцем Николая Гавриловича. На основании вышеприведенных фактов г. Кульчицкий решительно утверждает, что «инициатором, редактором и руководителем «Великоруса» был не кто иной, как Чернышевский» (Ист. рев. движ., стр. 256). Утверждение слишком смелое и рискованное...
 ||NB


||NB

 

612

К кружку московских «якобинцев» Зайчневского и Аргиропуло, выпустившему за подписью «Центральный Революционный Комитет» прокламацию «Молодая Россия»*, Чернышевский относился прямо отрицательно. Несмотря на антибуржуазное содержание этой прокламации, наделавшей в свое время столько шума, на разоблачение ею либеральных иллюзий Герцена и «Великоруса», на отказ от каких бы то ни было компромиссов с существующим политическим и экономическим строем, на определенно революционный и даже социалистический ее характер, Чернышевскому она решительно не понравилась. Вероятно, он был недоволен ее несерьезностью, декламаторскими кровожадным тоном, тем более, что, появившись одновременно с петербургскими пожарами, она подала врагам демократии повод обвинять революционеров в учинении поджогов с целью вызвать смуту. Чернышевский чрезвычайно сухо принял приехавшего к нему делегата от московского кружка и отказался взять доставленные ему для распространения экземпляры прокламации. По затем он как будто стал сожалеть о том, что оттолкнул от себя людей, быть может, экспансивных и увлекающихся, но горячо преданных народным интересам, решительных и в идейном отношении близко к нему стоящих. Он решил выпустить прокламацию «К нашим лучшим друзьям», которая должна была рассеять недоразумения между ним и москвичами; но скорый арест помешал ему выполнить это намерение. Так рассказывает Пантелеев со слов Н. Утина**. А Лемке со слов С. Южакова, слышавшего этот рассказ от И. Гольц-Миллера, члена московского кружка, сообщает, что Чернышевский отчасти осуществил свое намерение. А именно он послал в Москву видного революционного деятеля того времени и одного из основателей «Земли и воли», А. А. Слепцова***, с тем, чтобы уговорить комитет как-нибудь сгладить крайне неблагоприятное впечатление,

___________

* Эта прокламация напечатана во 2-м приложении к сборникам «Госудпреступления в России», изд. за границей В. Базилевским (Богучарским), «Материалы для истории рев. движения в России в 60-х годах», Париж, 1905, стр. 56—63; отчасти у Лемке «Полит. процессы», 94—104.

** «Из воспоминаний», ч. I, 269—270.

NB|| *** Не его ли изображает г. Пантелеев под именем «господинас пенсне»? См. «Из воспоминаний», ч, 1, гл, XXIV: «Земля и воля».

613

произведенное на общество «Молодой Россией». Успел ли посланец в своей миссии, с точностью неизвестно, но возможно, что убеждения Чернышевского повлияли на москвичей. По крайней мере, при обыске у Баллода найдена была рукопись прокламации, под заглавием «Предостережение», являющейся как бы удовлетворением желания Чернышевского. Но принадлежала ли эта прокламация действительно деятелям Центрального Революционного Комитета, до сих пор точно установить нельзя*.

Столь же темным остается вопрос об отношении Чернышевского к М. Михайлову и, в частности, к его революционному предприятию, т. е. к распространению известной прокламации «К молодому поколению». Текст этой прокламации написан был П. Шелгуновым, Михайлов же напечатал ее в Лондоне у Герцена и провез в Россию заклеенной в дно чемодана. Знал ли Чернышевский о затее Шелгунова и Михайлова, неизвестно; но что по приезде в Петербург он был посвящен в это дело, Пантелеев утверждает категорически...

 

||
... Во всяком случае, ясно одно: если Чернышевский сам и не принимал активного участия в различных проявлениях начинавшегося тогда революционного движения, то он всеми ими живо интересовался, о многих знал**, а некоторыми даже идейно руководил. |||NB

Был ли Чернышевский автором воззвания «К барским крестьянам»? Лемке и Русанов думают, что был***. Мы скажем: ты, господи, веси! Пантелеев сообщает со слов Михайловского, который слышал этот рассказ от Шелгунова, что в зиму 1861 года Чернышевский написал прокламацию «К народу»; эту прокламацию Шелгунов переписал измененным почерком и отдал ее М. Михайлову, который передал ее Всеволоду Костомарову (о нем ниже) для непечатания****. Очевидно, речь идет о прокламации «К барским крестьянам». Если даже допустить, что первую половину ее писал Чернышевский (хотя прямых указаний на это ни Лемке, ни Русанов не приводят никаких; сходство слога и содержания ничего не доказывает, как мы уже говорили выше), —итак, если даже допустить, что первая половина прокламации составлена Чернышевским, то вторая половина наверно написана

_________

* Лемке. «Политические процессы», стр. 109 и сл.

** О широкой осведомленности Чернышевского в этой области свидетельствует следующий сам по себе мелкий факт, сообщаемый Пантелеевым: «Меня раз крайне поразило, как, должно быть, в апреле (1862 г.),он обратился ко мне с вопросом: по каким соображениям я возражал в сентябре 1861 г. в студенческом комитете против некоторых слишком резких предложений?» («Из восп. », ч. 2, 179).

*** Лемке. «Политические процессы», 194, 335—6; Русанов, loc. cit., 327.

**** Пантелеев. «Из воспоминаний», ч. 2, 181

614

не им. Никогда бы Чернышевский не позволил себе рассказывать народу, что во Франции и в Англии (в 1861 году) полковники и генералы ломали шапки перед мирским старостой и что народ сменял неугодных ему царей; он не стал бы говорить, что англичане и французы хорошо живут, что суд там праведный и равный для всех, и т. п.*. Впрочем, и Русанов, вероятно по этим же соображениям, предполагает, что воззвание «К барским крестьянам» вышло из-под пера Чернышевского не целиком.

??

1)
2)
3)
4)

NB||

 Сопоставляя все, что нам известно о жизни Чернышевского, о его характере и взглядах, мы в конце концов не решаемся категорически ответить на вопрос о непосредственном его участии в революционном движении. Вернее всего, что непосредственно он в нем не участвовал; но что он знал о [всех] существенных проявлениях тогдашнего революционного движения, что непосредственные участники последнего совещались с ним и считались с его указаниями, что, во всяком случае, они почерпали из бесед с ним и из его сочинений убеждение в необходимости практических попыток, к которым сам Чернышевский по нерешительному и вялому складу своего характера, по своей непрактичности и книжности, быть может, не был способен**, это вряд ли подлежит сомнению... Хотел ли этого Чернышевский или нет, воздерживался ли он от какого-нибудь подстрекательства, как рассказывает Пантелеев, и пользовался каждым подходящим случаем, чтобы подчеркнуть трудности, ожидающие революционеров, и силу и хитрость врагов, его сочинения будили совесть и властно толкали к борьбе за народное освобождение.

_________

* Текст воззвания см. у Лемке, 1. с, стр. 336—346. — Начинается оно словами: «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон. Ждали вы, что даст вам царь волю, — вот вам и вышла от царя воля». Далее идет убийственная критика реформы 1861 года с точки зрения крестьянских интересов, и постепенно читатель подготовляется к критике самодержавного строя как основного фактора народных бедствий. Автор прокламация старается, оперируя фактами, подорвать «царскую легенду». Выясняется значение политической свободы и необходимость борьбы за нее. Далее доказывается солидарность интересов всех слоев крестьянства, в частности бывших помещичьих и государственных крестьян, и солидарность интересов народа и солдат, которые должны сильно выиграть от революции. Указывается на необходимость организации в народных массах, — «надо мужикам всем промеж себя согласие иметь, чтобы заодно быть, когда пора будет». А покуда эта пора не пришла, следует воздерживаться от частичных выступлений и напрасной траты сил...

** К Чернышевскому, быть может, применимы слова, сказанные им о Неккере: «Он явился тем более нерешителен и смущен, чем дальновиднее был его взор: нерешительность — слабая сторона проницательности» («Тюрго», 1. с, 231)

615

В этом смысле можно сказать, что Чернышевский был идейным вождем и вдохновителем тогдашнего революционного движения. Правительство могло бы, пожалуй, еще обвинить его в знании и недонесении. А знал он, конечно, много, вероятно — всё.

ГЛАВА IX

АРЕСТ, СУД И ССЫЛКА ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Не говори: «Забыл он осторожность.
Он будет сам своей судьбы виной».
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских,
Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других.
Так мыслит он, и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь ему нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна...
Его еще покамест не распяли,
Но час придет — он будет на кресте.
Его послал бог гнева и печали
Рабам земли напомнить о Христе.

Некрасов*.

[393—396] Правительство смотрело на Чернышевского как на главного идейного, а быть может, и материального руководителя начинавшегося революционного брожения. Он имел неосторожность задеть материальные интересы господствующих классов, и с этого момента его можно было считать обреченным на погибель. Вопрос заключался только в том, когда правительству угодно будет наложить свою руку на родоначальника русского социализма. После студенческих беспорядков 1861 года, начавшегося брожения в Польше и знаменитых петербургских пожаров правительство сочло удобным приступить к действиям, и 12 июня 1862 года Чернышевский был арестован.

Этому аресту предшествовала ожесточенная травля Чернышевского в реакционной и либеральной прессе, развязывавшая правительству руки для решительных действий и подстрекавшая его к репрессивным мерам против духовного вождя «нигилистов». Катков доносил на «Современник», как на гнездо революции, а «Московские ведомости» после пожара Щукина рынка утверждали, что поджог произведен поляками и русскими нигилистами, действовавшими по поручению Чернышевского. После майских <NB

__________

* Это стихотворение, которому Некрасов для цензуры дал заглавие «Пророк» (из Барбье), первоначально (1874 г.) было озаглавлено просто: «Н. Г. Чернышевский». См. Лемке, 1. с, 195.

616

 ||

пожаров Петербург был охвачен каким-то пароксизмом реакционного бешенства. Люди, вчера еще восторгавшиеся статьями Чернышевского в пользу крестьян, отрекались от него, примыкая к общему реакционному воплю: «Распни его!»...
 ||  

Чернышевского все считали человеком, который пользуется громадным влиянием в революционных кругах. Достоевский в своем «Дневнике писателя» сообщает, что в 1862 году он сам отправился к Чернышевскому и убеждал его повлиять на составителей прокламации «К молодому поколению» и удержать их от революционных крайностей. В романе «Пролог пролога» Чернышевский с добродушной иронией сам рассказывает, как самый обычный его поступок истолковывался либеральными сплетниками (Рязанцев-Кавелин) в смысле важного революционного предприятия (мнимая посылка эмиссара к Герцену). Так же смотрела на Чернышевского и администрация...
NB||

sic!||

 [395—396] Помимо литературных доносов Чернышевский получал еще анонимные угрожающие письма. Одно из них, посланное каким-то помещиком, полно злобной брани и угроз против проповедника «грязной демократии» и «социализма, признанного наукой несчастным произведением больного ума». Воспаленному мозгу испуганного крепостника Чернышевский представляется не иначе, как с ножом в руках, в крови по локоть, а кончается письмо следующим знаменательным заявлением: «Считаем не лишним заметить вам, г-н Чернышевский, что мы не желаем видеть на престоле какого-нибудь Антона Петрова и, если действительно произойдет кровавое волнение, то мы найдем вас, Искандера или кого-нибудь из вашего семейства, и, вероятно, вы не успеете еще запастись телохранителями»*.

Само собою разумеется, что, кроме литературных доносов и угрожающих писем, на Чернышевского поступал еще ряд доносов в III Отделение. 5 июня 1862 года туда поступил такой анонимный донос, не оставшийся, вероятно, без влияния на арест Чернышевского. Приводим некоторые извлечения из этого любопытного исторического документа. «Что вы делаете? Пожалейте Россию, пожалейте царя! Вот разговор, слышанный мною вчера в обществе профессоров. Правительство запрещает всякий вздор печатать, а не видит, какие идеи проводит Чернышевский; это коновод юношей; направление корпусных юношей дано им; это хитрый социалист; он мне сам сказал (говор. проф. ), что «я настолько умен, что меня никогда не уличат». За пустяки сослали Павлова и много других промахов делаете, а этого вред-

________

* Лемке. «Политические процессы», 198—99. Следует заметить, что подлинные материалы по делу Чернышевского впервые опубликовал г. Лемке, работавший в архивах.

617

ного агитатора терпите. Неужели не найдете средств спасти нас от такого зловредного человека!.. Теперь, видя его тенденции уже не на словах, а в действиях, все весьма либеральные люди, настолько благоразумные, что они сознают необходимость существования у нас монархизма, отдалились от него и убеждены, что ежели вы не удалите его, то быть беде — будет кровь; ему нет места в России — везде он опасен, разве в Березове или Гижигинске; не я говорю это, — говорили ученые, дельные люди, от всей души желающие конституции*... А крови не минуете и нас всех сгубите — это шайка бешеных демагогов, отчаянные головы, — это «Молодая Россия» выказала вам в своем проспекте все зверские ее наклонности; быть может, их перебьют, но сколько невинной крови за них прольется! Тут же слышал, что в Воронеже, в Саратове, в Тамбове, — везде есть комитеты из подобных социалистов, и везде они разжигают молодежь... Общество в опасности, сорванцы бездомные на все готовы, и вам дремать нельзя; на вас грех падет, коли допустите их до резни, а она будет, чуть задремлете или станете довольствоваться полумерами... Эта бешеная шайка жаждет крови и ужасов и пойдет напролом, — не пренебрегайте ею. Избавьте нас от Чернышевского — ради общего спокойствия».

Этот донос лишний раз напоминал правительству о Чернышевском, на которого III Отделение уже давно обратило свое благосклонное внимание...

[398—400] По телеграфному доносу шпиона, одного из посетителей Герцена, Ветошников был арестован на границе, причем у него найдены были все письма Герцена. Для III Отделения вышеупомянутой приписки в письме к Серно-Соловьевичу было достаточно, чтобы на следующий же день, 7-го июля, арестовать Чернышевского. Все бумаги и часть книг Чернышевского были захвачены, а сам он отвезен в Алексеевский равелин...

Арест Чернышевского произвел необычайно сильное впечатление на демократическую интеллигенцию... Революционная молодежь была, конечно, потрясена арестом своего идейного вождя. Реакционеры торжествовали, радуясь тому, что опаснейший их враг обезврежен, как они надеялись, навсегда.

Но и либералы в душе радовались гибели Чернышевского, глубоко презиравшего их и беспощадно разоблачавшего их истинную природу. Так, один из вождей тогдашнего либерализма и хороший знакомый Чернышевского, Кавелин, в письме к Герцену не скрывал своего истинного чувства: «Известия из России, с моей точки ||NB

_________

* Конечно, это говорит гнусный доносчик, и полагаться на фактическую точность его сообщений не приходится. Но он верно подметил враждебное отношение либералов к великому социалисту.

618

! || зрения, не так плохи... Аресты меня не удивляют и, признаюсь тебе, не кажутся возмутительными... Чернышевского я очень, очень люблю, но такого брульона, бестактного и самонадеянного человека я никогда еще не видел. И было бы за что погибать! Что пожары в связи с прокламациями, в этом нет теперь ни малейшего сомнения»*.
 

||

 

 Таков был Иудин поцелуй либерала, до сих пор окруженного ореолом сияния в глазах наших «конституционно-демократических» буржуа. Повторяя гнусную полицейскую сплетню о связи петербургских пожаров с революционными прокламациями, эти господа давали моральное оправдание разгулу репрессий, с которыми реакция обрушилась на демократов. А между тем, если и можно связывать тогдашнюю эпидемию пожаров с какими-нибудь политическими стремлениями, то, во всяком случае, не с деятельностью революционеров.
NB ||| Сенатор Жданов, отправленный через два года в Поволжье для расследования пожаров, имевших место в Саратове, Симбирске и т. д., установил, что они связаны с происками тогдашних реакционеров и крепостников, стремившихся запугать правительство, терроризировать общество и таким образом помешать делу реформ...
NB ||| III Отделение не хотело выпустить из когтей свою жертву. 1 августа Потапов представил в комиссию записку, составленную по донесениям полицейских агентов (из этой записки, кстати, обнаруживается, что с осени 1861 года Чернышевский состоял под неослабным шпионским надзором)...

Чернышевского не допрашивали. Он терпеливо сидел в крепости, со дня на день ожидая своего освобождения, так как был твердо убежден, что никаких серьезных улик против него правительство не имеет. Он усердно работал и переписывался с женою. В письме от 5 октября, которое комиссия не сочла возможным передать его жене, а приобщила к делу, заключалась следующая ужасная, по мнению сыщиков, фраза: «Наша с тобою жизнь принадлежит истории; пройдут сотни лет, и наши имена все еще будут милы людям; и будут вспоминать о нас с благодарностью, когда уже забудут почти всех, кто жил в одно время с нами. Так надобно же нам не уронить себя со стороны бодрости и характера перед людьми, которые будут изучать нашу жизнь» (дальше следует план будущих работ, о которых мы говорили в I главе). В этих словах Чернышевского комиссия усмотрела необычай-

____________

* Русанов, I. с, стр. 276.

619

ное самомнение и преступную гордость. В умственном и моральном отношении члены следственной комиссии, как видно, не уступали либералу Кавелину... ||NB

[402] Костомаров садится писать письма к родным. Чулков замечает у него одно толстое письмо, прочитывает его и — какая неожиданность! — оказывается, что это письмо имеет прямое отношение к Чернышевскому. Письмо немедленно пересылается Потапову, а тот сейчас же телеграфирует Чулкову о безотлагательном возвращении с Костомаровым в Петербург. Комедия разыгрывается как по нотам.

В этом письме, составляющем целую брошюру размером более печатного листа, пересыпанном цитатами на всевозможных языках, переполненном натянутыми шуточками и отвратительной болтовней, содержалось все, что нужно было III Отделению для того, чтобы погубить Чернышевского. Костомаров пишет своему мифическому адресату, что он при случае расскажет ему о литературной деятельности Чернышевского, «тайной и явной, чтобы показать вам, откуда подул тот ветер, который наслал столько жалких жертв в казематы российских крепостей и в те злачные места, куда отсылают по соглашению министра внутренних дел с шефом жандармов...

тогда вы увидите, откуда на святом знамени свободы появился тот скверный девиз, во имя которого действуют наши доморощенные агитаторы, пишутся все эти «Великорусы» и «Молодые России», все эти бесполезные прокламации с красными и голубыми печатями»... ||NB

[405—406] Но всех имевшихся в деле документов было, очевидно, мало, и III Отделение решило пустить в ход последнее средство. 2 июля министр юстиции Замятин прислал в сенат обширную записку «О литературной деятельности Чернышевского» явно шпионского происхождения. В этой записке, которая должна была оказать на судей известное давление, Чернышевский выставляется как главный проповедник материализма и коммунизма, дается тенденциозный анализ его сочинений и устанавливается внешнее сходство между его литературными работами и содержанием выходивших в то время революционных прокламаций. Кончается записка следующими словами: «Прокламации суть как бы вывод из статей Чернышевского, а статьи его — подробный к ним комментарий»...

Стахевич, познакомившийся с Чернышевским в Сибири, рассказывает в своих воспоминаниях, что задолго до ареста Чернышевского Сераковский передал ему свой разговор с генералом Кауфманом, тогда директором канцелярии военного министерства. Бравый генерал находил, что Чернышевский за вредное влияние на молодежь должен быть сослан: правительство так впоследствии и поступило,

620

NB || сославши Чернышевского на каторгу исключительно за «вредное влияние». Тот же Стахевич рассказывает, что незадолго до ареста Чернышевского посетил адъютант князя Суворова и от имени последнего советовал ему немедленно уехать за границу.
   

На вопрос Чернышевского, почему же князь так о нем заботится, адъютант ответил: «Если вас арестуют, то уж значит сошлют, сошлют, в сущности, без всякой вины, за ваши статьи, хотя они и пропущены цензурой. Вот князю и желательно, чтобы на государя, его личного друга, не легло это пятно — сослать писателя безвинно». Но Чернышевский категорически отказался уехать за границу, гордо идя навстречу своей участи, а отчасти не допуская мысли о возможности такого беззакония, как ссылка писателя за разрешенные цензурой статьи...
 ||  

[411] Герцен встретил возмутительный приговор над Чернышевским проклятием его палачам всех рангов и II степеней и заклеймил позором продажную либеральную и консервативную печать, которая своими доносами и травлей накликала варварские гонения правительства на прогрессистов и революционеров. Приводим из книги Лемке выдержки из статьи, напечатанной Герценом в № 186 «Колокола» за 1864 год:

«Чернышевский осужден на семь лет каторжной работы и на вечное поселение. Да падет проклятьем это безмерное злодейство на правительство, на общество, на подлую, подкупную журналистику, которая накликала это гонение, раздула его из личностей. Она приучила правительство к убийствам военнопленных в Польше, а в России — к утверждению сентенций диких невежд сената и седых злодеев Государственного совета... А тут жалкие люди, люди-трава, люди-слизняки говорят, что не следует бранить эту шайку разбойников и негодяев, которая управляет нами!.. Чернышевский был выставлен вами к позорному столбу на четверть часа..., а вы, а Россия на сколько лет останетесь привязанными к нему! Проклятье вам, проклятье — и, если ложно, месть!»...

Замечания написаны не ранее октября 1909 г. — не позднее апреля 1911 г.

Впервые напечатаны в 1959 г. в «Литературном наследстве», том 67

Печатаются по подлиннику

Joomla templates by a4joomla