Содержание материала

НАС НЕДАРОМ ПРОЗВАЛИ «ТВЕРДОКАМЕННЫМИ»

В. Р. Менжинская:

...В Финляндии было почти безопасное житье для революционеров. Они ездили в Петербург, приезжали назад, и это сходило безнаказанно. Но к концу 1907 года начались обыски и на финских дачах...

Несмотря на всю конспирацию и осторожность, скрываться от наблюдения полиции становилось все труднее, и Владимир Ильич начал отмечать неблагоприятные признаки. Однажды он шел по Невскому и заметил, что за ним следит какой-то человек. Владимир Ильич сейчас же вошел в большой книжный магазин Вольфа. Человек также вошел в магазин. Владимир Ильич начинает с усердием перелистывать книги и видит, что человек начал делать то же самое...

В. В. Адоратский:

...Остался у меня в памяти рассказ Владимира Ильича о том, как его на Невском окружили четыре шпика и готовы были уже арестовать, но он все-таки от них ушел.

А.И. Ульянова-Елизарова:

Осенью 1907 года Владимир Ильич получил предупреждение от финляндских социал-демократов, среди которых были служащие полиции, что есть приказ об его аресте.

И. В. Шауров:

Владимир Ильич был все так же решителен и энергичен. Его бодрый тон, трезвый взгляд на вещи, на создавшуюся обстановку вселяли уверенность в близости тех дней, когда мы, как сказал Владимир Ильич, «сумеем дать реванш распоясавшимся слугам реакции», близость В. И. Ленина к нам, возможность в случае необходимости прийти к нему за советом облегчали нашу работу и создавали уверенность в том, что мы идем правильным путем и делаем то, что нужно. Вера в него была сильна и глубока. Было тяжело думать о том, что он скоро снова будет далеко. Однако для всех было ясно, что при создавшейся обстановке это было совершенно необходимо.

В.Р. Менжинская:

Многие требовали, чтобы Ленин не уезжал, но более благоразумная часть товарищей одержала верх, и Ленин выехал. Надежда Константиновна осталась еще на некоторое время, чтобы собрать книги, рукописи, бумаги.

М. Н. Покровский:

Я захватил не особенно тяжелый ленинский чемоданчик, отправился с ним на станцию, купил билет и занял место в вагоне поезда, шедшего на Гельсингфорс. Шпики, в обилии населявшие платформу станции Куоккала, не уделили мне ни малейшего внимания, так как я каждый день ездил из Терпок, где я жил, в Куоккалу, где помещался наш штаб, и обратно.

За несколько секунд до отхода поезда на платформе появился человек в нахлобученной меховой шапке и с поднятым воротником, тоже не обративший на себя ничьего внимания, вошел в мое купе, я передал ему билет, а сам вышел обратно на платформу. На это шпики, может быть, и обратили внимание, но было уже слишком поздно, так как поезд тронулся.

Этим человеком и был Владимир Ильич Ленин.

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Ноябрь, ранее 20 (3 декабря) 1907 г.

Ленин, скрываясь от полиции, уезжает из Куоккала в Огльбю (близ Гельсингфорса).

Н. К. Крупская:

Ильичу пришлось перебраться в глубь Финляндии. На даче «Ваза» (в Куоккале) оставались еще Богдановы, Иннокентий (Дубровинский) и я. Уже в Териоках были обыски, ждали их в Куоккале. Мы с Натальей Богдановой «чистились», разбирали всякие архивы, отбирали ценное, отдавали это ценное прятать финским товарищам, а остальное жгли. Жгли так усердно, что однажды я с удивлением увидела, что снег вокруг нашей «Вазы» усеян пеплом. Впрочем, если бы нагрянули жандармы, они все же нашли бы, вероятно, чем поживиться: очень уж большие залежи накопились в «Вазе». Пришлось предпринимать специальные меры предосторожности. Раз утром прибежала хозяйка дачи, рассказала, что в Куоккалу приехали жандармы, взяла, сколько смогла захватить, всякой нелегальщины, чтобы спрятать у себя. Александра Александровича Богданова и Иннокентия мы отправили гулять в лес, а сами стали ждать обыска. На этот раз на «Вазу» с обыском не пошли...

Сестры Винстен (в записи В. Арти):

...Как-то позвонил один влиятельный человек, преподаватель Хельсинкского университета (В. М. Смирнов,— Ред.), и спросил, не смогли бы они приютить у себя одного из русских эмигрантов. Будучи противниками царизма, сестры сразу же согласились... Гость оказался тихим, молчаливым человеком, который редко выходил из своей комнаты и усердно писал. Сестры видели его только во время еды. Говорил он мало и только однажды пошутил по поводу какого-то блюда. Иногда он ездил в Хельсинки. Хозяйки обращали мало внимания на этого неизвестного господина, они думали, что он один из революционеров, которых в то время в Финляндии было много.

Днем они обе работали в своих учреждениях в городе, что тоже препятствовало их общению с этим молчаливым господином.

Однажды к нему приехала красивая русская женщина. Как они узнали позже, это была его жена. Вскоре после этого гость внезапно исчез из особняка. Хозяйки решили, что он убежал от жандармов, и вскоре позабыли о нем...

Выбор Оулункюля (Огльбю— Ред.) временным местом жительства был «стратегически» очень правильным. Особняк расположен около вокзала, и в случае надобности можно было легко уехать на поезде, к тому же было удобно добираться до Гельсингфорса навещать товарищей, на это уходило всего 15 минут езды. Кроме того, особняк стоял на высокой горе, за которой сразу начинался лес, где тоже можно было спрятаться в случае опасности. Тихих, занимающих скромные должности сестер нельзя было заподозрить в том, что они могут скрывать у себя кого-нибудь.

Н. К. Крупская:

Чужим чувствовал он (В. И. Ленин.— Ред.) себя в изумительно чистенькой и холодной, по-фински уютной, с кружевными занавесочками комнате, где все стояло на своем месте, где за стеною все время шел смех, игра на рояле и болтовня на финском языке. Ильич писал целыми днями свою работу по аграрному вопросу, тщательно обдумывая опыт пережитой революции. Часами ходил из угла в угол на цыпочках...

Почему на цыпочках? Думаю, что отчасти, чтобы не беспокоить... хозяев квартиры. Но это только отчасти.

Кроме того, наверное, еще и потому, что такой быстрой бесшумной ходьбой на цыпочках создавалась еще большая сосредоточенность.

Людвиг Линдстрем:

Ленин рассказал. Один из его друзей в Хельсинки устроил ему жилье у двух учительниц в Оулункюля, где он представился русским писателем.

Хотя он проживал постоянно у них, он заметил, что за ним следят. Особенно один человек все время околачивался около их дома.

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Декабрь, ранее 8 (21) 1907 г.

Ленин выезжает из Огльбю в Гельсингфорс...

В. Р. Менжинская:

Когда Ленин приехал в Гельсингфорс, ему сказали, что самое лучшее — сесть на пароход не в Гельсингфорсе, а на каком-нибудь маленьком острове, потому что там русской полиции не будет, а финский капитан не обратит внимания. Владимир Ильич принял этот совет и отправился в путь с финскими товарищами.

Н. К. Крупская:

Ильича полиция уже искала по всей Финляндии, надо было уезжать за границу. Ясно было, что реакция затянется на годы. Надо было опять податься в Швейцарию. Больно неохота было, но другого выхода не было. Да и необходимо было наладить за границей издание «Пролетария», поскольку издание его в Финляндии стало невозможно. Ильич должен был при первой возможности уехать в Стокгольм и там дожидаться меня. Мне надо было устроить больную старушку-мать, устроить ряд дел в Питере, условиться о сношениях и потом уже выехать следом за Ильичем.

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Декабрь, ранее 8 (21) 1907 г.

Ленин участвует в заседании Большевистского центра, на котором было принято решение перенести издание «Пролетария» за границу. Большевистский центр поручает Ленину, А. А. Богданову и И. Ф. Дубровинскому выехать за границу и организовать там издание «Пролетария».

В. М. Смирнов:

Я помню еще отчетливо то тяжелое чувство, которое я испытывал, когда Владимир Ильич в конце 1907 года сообщил мне, что он вынужден перенести печатание «Пролетария» из Финляндии, в частности из Выборга, за границу и снова эмигрировать из России. В связи с предстоявшим тогда отъездом Владимира Ильича я обратился по телефону на условном, «эзоповском» языке к товарищу Боргу в Або. Он в декабре 1907 года организовал конспиративный отъезд Владимира Ильича в Швецию.

А. Ф. Нуортева:

Перед отправлением очередного товарища мы получали из Хельсинки от Смирнова зашифрованную заявку на него. В ней указывались наиболее характерные приметы, по которым мы готовили соответствующий паспорт и обеспечивали место на судне. Нам помогали несколько молодых людей. Среди них были сыновья Борга. По условным приметам они встречали товарища на вокзале и провожали его по указанному им адресу.

В начале декабря Смирнов сообщил нам, что скоро мы должны отправить за границу очень важного партийного товарища. Имени его он не сообщил, но мы уже знали, что через Турку за границу должен был ехать Ленин. По тону Смирнова мы поняли, что речь шла именно о нем. Я не помню уже, получил ли он документы перед своим отъездом из Хельсинки, или же он был снабжен нашим «пунктом», помню только, что в них Ленин фигурировал как иностранный бизнесмен.

Наконец мы получили шифрованную информацию о том, что товарищ выехал, и нашей молодой гвардии было поручено встретить его. Вальтер Борг договорился с капитаном насчет места на судне «Боре». Вечером мы все собрались у Борга...

Вскоре после десяти часов наши мальчики вернулись с вокзала с печальным известием, что не нашли ожидаемого гостя. Мы были уверены, что они его упустили по халатности, и отправили их снова на вокзальную площадь для более тщательного осмотра. Для пущей достоверности мы позвонили Смирнову в Хельсинки, чтобы убедиться, действительно ли наш гость выехал оттуда. Смирнов подтвердил, что гость выехал, и, судя по голосу, был очень обеспокоен.

Ругая встречавших Ленина мальчиков, Борг все же надеялся, что тот по адресу сам найдет его дом...

Мы сидели в квартире Борга и гадали, что могло произойти. Единственное предположение — это что наш гость попал в руки жандармов. И вдруг около двух часов ночи звонок в дверь. Мы ринулись открывать — перед нами Ленин, живой и невредимый. Озябший, уставший, с маленьким чемоданчиком в руках.

Произошло следующее: выехав из Хельсинки, Ленин обнаружил за собой слежку. По жестам и поведению шпиков он понял, что его арестуют. Ленин моментально наметил план бегства и решительно и смело осуществил его. Когда поезд тронулся на последней остановке перед Турку — с вокзала Лийттойнен, он незаметно вышел в тамбур и соскочил с подножки вагона. К счастью, Владимир Ильич упал в сугроб и не ушибся. Он пошел пешком в город — в лютый мороз, в темноте, по незнакомой местности.

Надо было пройти более десяти километров. Только непреклонная воля помогла ему благополучно добраться до места.

Людвиг Линдстрем:

Он (В. И. Ленин,— Ред.) был очень взволнован своими дорожными приключениями. Как только налили чай, он захотел продолжить путь и выехать из Турку. Я объяснил ему, что маршрут был разработан мной в малейших деталях, но в два часа ночи невозможно найти кого-либо, кто довез бы нас до первой остановки. Надо было ждать до утра, к тому же у меня было так же безопасно, как и в дороге...

А. Ф. Нуортева:

Его раздели и уложили на диван... Мы растирали спиртом его окоченевшие руки и ноги. Но он не соглашался оставаться дольше на нашем попечении. Услышав, что есть возможность догнать судно на лошадях, он попросил, чтобы немедленно достали лошадь и отправили его в дорогу. Так и было сделано. Проводником назначили Людвига Линдстрема. В четвертом часу утра мы усадили его в сани и отправили в долгий путь.

Людвиг Линдстрем:

В ту ночь был крепкий мороз. После полудня термометр показывал 16 градусов, а к вечеру мороз усилился. В начале декабря выпало много снегу. Но за несколько дней оттепель с дождем уничтожила хороший санный путь. Поэтому нам пришлось ехать на телеге по скользкой от гололедицы дороге в Парайсте. Мы благополучно добрались до Кустёсунда, где разбуженный мной паромщик доставил нас на другой берег. У широкого пролива между Кустё и Парайсте я отправил лошадей обратно. Мы увидели, что пролив, насколько хватало глаз, покрыт блестящим слоем льда. Место нашей первой остановки было совсем близко от берега, на острове Кирьяла.

Хозяином постоялого двора на Кирьяла был владелец Норргордской усадьбы Фредрикссон, крестьянин, мужественный и смелый человек. У него было двое взрослых сыновей, Карл и Вильгельм, мои хорошие друзья, спасшие немало политических эмигрантов от когтей русской жандармерии. Мне нужно было их разбудить, чтобы переправиться на остров. Обыкновенно паромщиков будили на Кустё звоном огромного колокола. Я тянул за веревку, и звон разносился далеко над спящими берегами. Никакого ответа. Я снова тянул за веревку и звонил долго, пока не услышал в ответ: «Алло, кто там?» Я прокричал свое имя... Карл ответил, что мы должны подождать на берегу, куда они прибудут, чтобы проводить нас через лед. Вскоре мы увидели, как братья приближались к нам, проверяя клюшкой лед. Мы поздоровались и направились гуськом обратно, к другому берегу. Временами мы чувствовали, что лед трещал под нами, но без особых препятствий мы очутились на другом берегу на твердой земле.

Дома нас встретил дед Фредрикссон в полной форме, несмотря на столь необычное для визита время. Я представил своего товарища уже не как доктора Мюллера, а как русского эмигранта Ленина. Фредрикссон схватил его руку в свои большие ладони, дружески хлопнул по спине и сказал: «Дорогой друг, здесь можешь спать спокойно...»

Дочь хозяина в это время поставила на стол хлеб, масло, сыр и молоко.

Анна Кронберг:

Я была тогда еще девчонкой... в 1907 году было, никак, семнадцать. Я служила на постоялом дворе, убирала, готовила проезжим обеды и чай. Помню, как той ночью приехали постояльцы. Один из них, как мне сказывали, был немец, доктор Мюллер. Заняли они с Линдстремом маленькую комнатку и прожили два или три дня. Я им носила чай, готовила пищу. Тот, которого называли доктором Мюллером, был очень приветливым, любезным человеком. Как сейчас помню его улыбку, небольшие усы. Потом его увезли на лошади в Паргас, и больше я о нем ничего не слышала. Только много лет спустя из статьи Линдстрема я узнала, что поила чаем самого Ленина.

Людвиг Линдстрем:

...На постоялом дворе в зимнее время была только одна отапливаемая комната. В ней мы и улеглись.

Я предполагал на другой день продолжить нашу поездку. Ее детали я хотел обсудить с моим хорошим другом Карлом Янсоном, который заведовал торговым кооперативом в Паргас Мальмё. По плану Ленина нужно было перевезти на остров Лилль Мелё — один из самых западных населенных островов Паргаса, который отделяется от следующего островка Нагу длинным узким проливом Эрфьёрд. В Нагу у меня тоже был хороший товарищ, Чарлз Вилльберг, живший на хуторе в Проствике. Он участвовал в подобных перевозках раньше и, наверное, перевез бы Ленина с острова Лилль Мелё на трассу Турку — Стокгольм, которая проходит севернее Нагу.

Но когда я после завтрака сказал дяде Фредрикссону, что нужно ехать дальше, он решительно запротестовал. Для чего торопиться с поездкой? Гостю нужен покой и отдых, прежде чем он окажется в новых переделках. Кроме того, скоро должен пойти снег (это он заметил по своим суставам и по воде, которая еще продолжала ломать лед в проливе), и тогда мы сможем ехать на санях, вместо того, чтобы ехать на телеге в мороз по скользкой дороге.

Ленин согласился со стариком и решил переждать в Кирьяла.

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Декабрь, ранее 8 (21) 1907 г.

Здесь (на постоялом дворе крестьянина К. Фредрикссона.- Ред.) Ленин пробыл три дня, дожидаясь санного пути.

Людвиг Линдстрем:

...У меня сложилось представление о Владимире Ильиче, что он, несмотря на его строгую серьезность и страстный революционный энтузиазм, был сердечным и приветливым человеком, относившимся с большой симпатией к своим ближним. Я имел возможность наблюдать его искреннюю сердечность, когда он встречал маленьких детей...

Только на третий день начался снегопад, предсказанный дядей Фредрикссоном. Начавшись утром, он усилился, и к полудню вся земля была уже покрыта снегом. Мы решили, что тронемся в путь в сумерках. Сердечно попрощались с нашим приветливым хозяином и вместе с его сыном Карлом, сидящим на козлах, отправились в Паргас.

Когда мы подъехали к крыльцу кооперативного магазина, было уже темно. Кооперативный магазин в Паргасе размещался в двух комнатах, одна из которых была и складом, и конторой, и жильем заведующего. Когда мы вошли в комнату, Янсон приветствовал нас. Я представил Ленина. Мы с Лениным сели на кровать, которая, после того как хозяин сел на стул у письменного стола, оставалась единственным местом, где можно было сидеть. Стали обсуждать план поездки до следующего пункта и обдумывать, где бы нанять лошадь в этот же вечер. Вдруг открылась дверь, и в дверь вошел местный полицейский Р. Он был в гражданской одежде. Янсон и я хорошо были с ним знакомы. Он в сущности был сердечным, добродушным человеком...

Я позвал его в коридор и вкратце обрисовал ситуацию: «Я как раз думал позвонить тебе, чтобы ты помог достать лошадь сего дня вечером для поездки в Лилль Мелё. Я не знаю, кто бы это смог лучше сделать»,— сказал я ему.

Р. согласился помочь и сразу же пригласил нас к себе на чай. Ленин, узнав, с кем имеет дело, сказал, что в России полицейские и дворники считаются самыми верными и усердными слугами царизма. В Финляндии же полиция поддерживает революционеров. Народ, у которого даже полиция борется против насилия, не может быть порабощенным.

Вскоре Р. прибыл с лошадью. Мы держали военный совет и пришли к выводу, что самым благоразумным будет, если Янсон и Р. проводят Ленина до Лилль Мелё, а я останусь. Мы быстро попрощались, и Ленин со своими провожатыми отправился в путь до Лилль Мелё...

Под утро Янсон и Р. вернулись. Прогулка на санях прошла без приключений. «Доктора Мюллера» очень гостеприимно встретили на одном из хуторов в Лилль Мелё.

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Декабрь, ранее 10 (23) 1907 г.

Ленин из поселка Парайнен (Паргас) в сопровождении председателя местного кооператива К. Янсона и полицейского В. Руде на лошади выезжает на остров Лилль Мелё, где ему пришлось ждать несколько дней, пока не замерзнет пролив...

Улаф Бергман:

Сёдерхольм и сестра мне рассказывали, как они принимали и провожали Ленина. Правда, тогда они не знали, кто он был. Лишь потом это им стало известно. Ленин обычно сидел в своей комнатке, что-то писал. Природа у нас здесь чудесная, воздух чистый. Он выходил на улицу и смотрел на пролив. Ленина застало здесь рождество. Его угощали по обычаю «шинкой», окороком...

А что касается пути к пароходу, то это было так. Наш остров от соседнего острова Нагу отделяет пролив. Его Ленин перешел по льду. Лед был очень плохой. Ленина провожали с шестами Гидеон Сёдерхольм и мой отец Сванте Бергман. Третий крестьянин по имени Вальстенс служил во флоте и немного знал английский язык. Время от времени он перекидывался с Лениным английскими фразами, предостерегая его.

На берегу острова Лилль Нагу, в местечке Проствик Ленина встретили. На санях перевезли Ленина на другой остров Стур Нагу (Большой Нагу). Севернее его есть крошечный островок Кааслуото. Вблизи его и сейчас проходит трасса кораблей, которые ежедневно идут из Турку в Стокгольм. В то время, я это хорошо помню, именно здесь пароход «Боре» останавливался, чтобы подобрать пассажиров. Не знаю, как добрались до этого островка Ленин и его провожатые, пешком по льду или на лодке, но сесть на пароход они могли только здесь...

Путь от Вестергордена до Кааслуото около шестнадцати километров. Если учесть, что была ночь, тонкий лед и полыньи, то можно себе представить, каким нелегким и опасным был путь.

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Декабрь, 12 (25) 1907 г.

Ленин с острова Нагу на пароходе «Боре-І» отплывает в Стокгольм.

Н. К. Крупская:

Пока я возилась в Питере, Ильич чуть не погиб при переезде в Стокгольм. Дело в том, что его выследили так основательно, что ехать обычным путем, садясь в Або на пароход, значило наверняка быть арестованным. Бывали уже случаи арестов при посадке на пароход. Кто-то из финских товарищей посоветовал сесть на пароход на ближайшем острове. Это было безопасно в том отношении, что русская полиция не могла там заарестовать, но до острова надо было идти версты три по льду, а лед, несмотря на то, что был декабрь, был не везде надежен. Не было охотников рисковать жизнью, не было проводников. Наконец, Ильича взялись проводить двое подвыпивших финских крестьян, которым море было по колено. И вот, пробираясь ночью по льду, они вместе с Ильичем чуть не погибли — лед стал уходить в одном месте у них из-под ног. Еле выбрались.

Потом финский товарищ Борго, расстрелянный впоследствии белыми, через которого я переправилась в Стокгольм, говорил мне, как опасен был избранный путь и как лишь случайность спасла Ильича от гибели. А Ильич рассказывал, что, когда лед стал уходить из-под ног, он подумал: «Эх, как глупо приходится погибать».

Людвиг Линдстрем:

...В тот же вечер Ленин благополучно поднялся на судно, отправляющееся в Стокгольм. Из Копенгагена Ленин прислал мне обстоятельное письмо, где он изложил подробно свою жизнь в Лилль Мелё. Позже я получил другое письмо, с Капри. На этом мои связи с Лениным закончились...

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Декабрь, 13—21 1907 г. (26 декабря 1907 г.— 3 января 1908 г.)

Ленин находится в Стокгольме, проживая в отеле Мальмстен.

К. X. Вийк:

Ленин познакомился с финнами еще в то время, когда первая русская революция была подавлена и он направился через острова Турку в Швецию. Это путешествие, так же как и целый ряд других, было организовано нашим замечательным товарищем из Турку, торговцем лесом Вальтером Боргом...

По всей вероятности, еще с того времени у Ленина сложилось впечатление, что финны — прекрасные конспираторы и сторонники осторожных действий...

Ленин однажды в письме ко мне, в котором ставился вопрос о транспортировке литературы через Финляндию, говорил о большом таланте конспирации у финнов. Я счел это за похвалу, рассчитанную на то, чтобы поощрить. Но после некоторого времени, когда я стал получать помощь в разных концах страны, я должен был сознаться, что Ленин был прав. Много раз я поражался находчивости, мужеству и хладнокровию, с которыми делали свое дело простые люди из народа, которые наверняка никогда не занимались этим ранее.

Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина

Декабрь, 15 (28) 1907 г.

Ленин работает в Королевской библиотеке в Стокгольме.

Декабрь, 16 (29) 1907 г.

Ленин работает в Королевской библиотеке в Стокгольме; оставляет в журнале посетителей подпись: «John Frey» («Джон Фрей»).

Хуго Линдберг:

...Однажды в декабре 1907 года на квартире Бергегрена я познакомился с мистером Фреем. Я знал, что он был русским и считался одним из вождей революции в России. Но я не мог даже себе представить тогда, что впоследствии он станет великим человеком — Лениным.

...Помню, что говорили о транспортировке литературы в Финляндию и Россию, Ленин подробно объяснял, как обстоит дело с аграрным вопросом в России. Повторяю, я был молоденьким студентом и не вмешивался в разговор. Больше сидел и слушал. Но они занимались не только политикой. У Хинке был хороший голос, и он пел Ленину песни нашего известного скальда Веллмана. Хинке жил в доме номер 15 на Ванадисвеген, на четвертом этаже, и из окон открывался прекрасный вид на парк Хага. Я помню, как Хинке пел песню «Бабочка порхает над Хагой», и Ленину она так понравилась, что он попросил перевести ее на немецкий язык.

...Хинке попросил меня быть гидом Ленина на время его пребывания в Стокгольме, и я старался добросовестно выполнять свои обязанности. Обычно я заходил за ним в гостиницу «Мальмстен» и провожал его в Королевскую библиотеку или в другие места, если он этого хотел. Ленин не желал привлекать к себе внимания, старался держаться незаметно. В то же время он следил за всеми событиями в мире, пользуясь любым случаем, чтобы получить новую информацию. Ленин называл себя Джон Фрей. Так он и расписывался в книге посетителей Королевской библиотеки. Вот, смотрите! — и Линдберг показал нам толстую книгу, раскрытую на странице с подписью «Дж. Фрей».

— А рядом — видите? — моя подпись и подпись Бергегрена. В тот день мы оба сопровождали его в библиотеку.

Ленин любил сидеть вот здесь, в уголке, возле стеллажей со свежими газетами и журналами. День он начинал с просмотра немецких, французских и английских газет. Жадно набрасывался на русские, если они были. А потом уже выписывал книги и справочники.

Н. К. Крупская:

Россияне — большевики, меньшевики, эсеры — вновь перебирались за границу. На одном пароходе со мной в Швецию ехали Дан, Лидия Осиповна Цедербаум, пара каких-то эсеров.

Пробыв несколько дней в Стокгольме, мы с Ильичем двинулись на Женеву через Берлин. В Берлине накануне нашего приезда у русских были обыски и аресты, потому встретивший нас член берлинской группы т. Аврамов не посоветовал нам идти к кому-нибудь на квартиру, а водил нас целый день из кафе в кафе. Вечер мы провели у Розы Люксембург. Штутгартский конгресс, где Владимир Ильич и Роза Люксембург выступали солидарно по вопросу о войне, очень сблизил их...

В гостиницу, где мы остановились, мы пришли вечером больные... и напала на нас слабость какая-то. Как потом оказалось, мы, перекочевывая из ресторана в ресторан, где-то отравились рыбой. Пришлось ночью вызывать доктора. Владимир Ильич был прописан финским поваром, а я американской гражданкой, и потому прислуживающий позвал к нам американского доктора. Тот осмотрел Владимира Ильича, сказал, что дело очень серьезно, посмотрел меня, сказал: «Ну, вы будете живы!», надавал кучу лекарств и, почуяв, что тут что-то неладно, слупил с нас бешеную цену за визит. Провалялись мы пару дней и полубольные потащились в Женеву, куда приехали 7 (25 декабря 1907 года) января 1908 года.

Из письма В. И. Ленина — А. М. Горькому.

9 января 1908 г. Женева

Дорогой Ал. М.! На днях приехал я сюда с женой. Оба в дороге простудились. Здесь устраиваемся кое-как, пока временно и поэтому все плохо... Приехали мы сюда с поручением поставить газету: перенести сюда «Пролетарий» из Финляндии. Еще не решено окончательно, Женеву ли мы выберем или другой город. Во всяком случае надо спешить и возни с новым устройством масса.

Из письма В. И. Ленина — А. В. Луначарскому,

13 января 1908 г.

Дорогой Ан. Вас.!

Вот уже несколько дней, как мы с женой сидим в Женеве... Грустно, черт побери, снова вернуться в проклятую Женеву, да ничего не поделаешь! После разгрома Финляндии ничего не осталось, как перенести «Пролетарий» за границу. Так коллегия и решила. Вопрос только в том, в Женеву или иное место.

Из письма В. И. Ленина — К. Гюисмансу.

14 января 1908 г.

Дорогой товарищ Гюисманс!

Моим адресом уже является не Финляндия, а, к сожалению, Женева...

Из письма В. И. Ленина — Ф. А. Ротштейну.

29 января 1908 г.

...«Разгром Финляндии» заставил меня уехать в Женеву, а переезд отнял много времени и хлопот... Разгром Финляндии, аресты многих товарищей, захват бумаг, необходимость перевозить типографии, пересылать за границу многих товарищей, все это вызвало массу совершенно неожиданных расходов. Финансовое положение партии тем печальнее, что за два года все отвыкли от подполья и «избаловались» легальной или полулегальной работой. Налаживать тайные организации приходится чуть не заново. Денег это стоит массу. А все интеллигентские, мещанские элементы бросают партию: отлив интеллигенции громадный. Остаются чистые пролетарии без возможности открытых сборов.

* * *

Н. К. Крупская:

Революция была разбита. Начались годы глубокой реакции. О чем думал Ленин, вернувшись вновь за границу?.. В момент поражения он думал о величайших победах пролетариата.

В. И. Ленин. Из статьи «Политические заметки»

Мы умели долгие годы работать перед революцией. Нас недаром прозвали твердокаменными. Социал-демократы сложили пролетарскую партию, которая не падет духом от неудачи первого военного натиска, не потеряет головы, не увлечется авантюрами. Эта партия идет к социализму, не связывая себя и своей судьбы с исходом того или иного периода буржуазных революций. Именно поэтому она свободна и от слабых сторон буржуазных революций. И эта пролетарская партия идет к победе.

Н. К. Крупская:

Владимир Ильич считал, что надо самым внимательным, тщательным образом изучить опыт революции, что этот опыт сослужит службу в дальнейшем. Он вцеплялся в каждого участника недавней борьбы, подолгу толковал с ним. Он считал, что на русский рабочий класс легла задача: «Сохранить традиции революционной борьбы, от которой спешат отречься интеллигенция и мещанство, развить и укрепить эти традиции, внедрить их в сознание широких масс народа, донести их до следующего подъема неизбежного демократического движения».

В. И. Ленин. Из статьи «К оценке русской революции»

Погодите, придет опять 1905 год. Вот как смотрят рабочие. Для них этот год борьбы дал образец того, что делать. Для интеллигенции и ренегатствующего мещанства, это — «сумасшедший год», это образец того, чего не делать. Для пролетариата переработка и критическое усвоение опыта революции должны состоять в том, чтобы научиться применять тогдашние методы борьбы более успешно, чтобы ту же октябрьскую стачечную и декабрьскую вооруженную борьбу сделать более широкой, более сосредоточенной, более сознательной.

П. Н. Лепешинский:

...Ленин и те немногие, что от него не отошли, спасают свое «подполье» не только от жандармских разгромов, но и от ликвидаторского поветрия. Революция провозглашена лишь на время прерванной, но отнюдь не законченной и на очередь дня ими упрямо ставится наперекор меньшевистским «стихиям» все тот же лозунг о подготовке к более успешному повторению 1905 года.

В. И. Ленин. Из брошюры «Против бойкота»

На русскую социал-демократию, несомненно, ложится обязанность самого тщательного и всестороннего изучения нашей революции, распространения в массах знакомства с ее формами борьбы, формами организаций и пр., укрепление революционных традиций в народе, внедрение в массы убеждения, что единственно и исключительно революционной борьбой можно добиться сколько-нибудь серьезных и сколько-нибудь прочных улучшений, неуклонное разоблачение всей низости тех самодовольных либералов, которые заражают общественную атмосферу миазмами «конституционного» низкопоклонства, предательства и молчалинства. Один день октябрьской стачки или декабрьского восстания во сто раз больше значил и значит в истории борьбы за свободу, чем месяцы лакейских речей кадетов в Думе о безответственном монархе и монархически-конституционном строе. Нам надо позаботиться,— и кроме нас некому будет позаботиться,— о том, чтобы народ знал эти полные жизни, богатые содержанием и великие по своему значению и своим последствиям дни гораздо подробнее, детальнее и основательнее, чем те месяцы «конституционного» удушья и балалайкинско-молчалинского преуспеяния, о которых при благосклонном попустительстве Столыпина и его цензурно-жандармской свиты благовестят так усердно органы нашей партийно-либеральной и беспартийно-«демократической» (тьфу! тьфу!) печати.

В. В. Адоратский:

Я должен был вскоре уехать в Россию, так как кончался срок моей высылки из пределов России. До отъезда я заходил несколько раз к Владимиру Ильичу. Он заставил меня написать подробные воспоминания о 1905 годе, об октябрьских днях и особенно о тех уроках, которые относились к вопросам о вооружении рабочих, о боевых дружинах, об организации восстания и о взятии власти.

В. И. Ленин. Из статьи «По торной дорожке!»

Оценка русской революции, т. е. трех первых лет ее, стоит на очереди дня. Без выяснения классовой природы наших политических партий, без учета интересов и взаимного положения классов в нашей революции нельзя сделать ни шагу вперед в деле определения ближайших задач и тактики пролетариата...

Три года революции научили нас и весь народ не только тому, что за нее надо бороться, но и тому, как бороться.

М. Н. Покровский:

...Мы имеем полное право назвать нашу первую революцию народной, как ее вслед за Марксом назвал и Ленин. И он и Маркс искали, чем бы отделить революцию этого рода от революций другого типа, от прежних буржуазных революций, ибо ясно было, что тут есть что-то на прежние революции непохожее и новое. Это непохожее и новое заключалось в том, что наша революция была делом всей трудящейся массы.

В. И. Ленин. Из статьи «К оценке русской революции»

Вопрос об оценке нашей революции имеет отнюдь не теоретическое только, а и самое непосредственное, практически-злободневное значение. Вся наша работа пропаганды, агитации и организации непрерывно связана в настоящий момент с процессом усвоения самыми широкими массами рабочего класса и полупролетарского населения уроков великих 3-х лет.

Н. К. Крупская:

Именно анализ революции 1905 г. заставил Ленина под новым углом зрения перечитать все произведения Маркса и Энгельса, касавшиеся предшествовавших революций, и обратить особое внимание на вопрос о власти, на вопрос о том, чем государственная власть в руках рабочих будет, должна отличаться от всякой другой государственной власти.

В. И. Ленин. Из предисловия к русскому переводу писем К. Маркса к Л. Кугельману

...Маркс прямо с восторгом говорит о том, что «парижане начинают прямо-таки штудировать свое недавнее революционное прошлое, чтобы подготовиться к предстоящей новой революционной борьбе»...

Вот чему поучиться следовало бы у Маркса российским интеллигентским марксистам, расслабленным скептицизмом, отупленным педантством, склонным к покаянным речам, быстро устающим от революции, мечтающим, как о празднике, о похоронах революции и замене ее конституционной прозой.

Н. К. Крупская:

Предстоящие годы представлялись Ильичу, как годы подготовки к новому наступлению.

В. И. Ленин. Из статьи «А судьи кто?»

Наши тактические принципы, отточенные и закаленные, войдут в историю рабочего движения и социализма России, как краеугольные камни. Пройдут годы, может быть, даже десятилетия, и на сотне разнообразных практических вопросов будут прослеживать влияние того или иного направления. И рабочий класс России и весь народ знают, с кем имеют они дело в лице большевизма или меньшевизма.

В. И. Ленин. Из статьи «Об оценке текущего момента»

...Миллионы населения приобрели практический опыт в самых разнообразных формах действительно массовой и непосредственно-революционной борьбы, вплоть до «всеобщей стачки», изгнания помещиков, сожжения их усадеб, открытого вооруженного восстания.

Н. К. Крупская:

Мне думается, не пережив революции 1905 года, не пережив второй эмиграции, Ильич не смог бы написать свою книгу «Государство и революция».

Г. М. Кржижановский:

В последнем счете совершенно правым оказался все же Владимир Ильич, говоривший, что посев 1905 года слишком реален и произведен именно в таких почвенных слоях, признать бесплодность которых — это все равно что признать прекращение биения пульса жизни преисполненной сил огромной страны.

В. И. Ленин. Из статьи «Уроки революции»

Чтобы свергнуть царское самодержавие, нужен теперь гораздо более сильный натиск революционной массовой борьбы, чем в 1905 году.

Возможен ли такой гораздо более сильный натиск? ...Мы видели, как действуют различные классы русского народа. До 1905 года многим казалось, что весь народ одинаково стремится к свободе и хочет одинаковой свободы; по крайней мере, у громадного большинства не было никакого ясного понятия о том, что различные классы русского народа различно относятся к борьбе за свободу и добиваются неодинаковой свободы. Революция рассеяла туман. В конце 1905 года, а затем также во время первой и второй Думы все классы русского общества выступили открыто. Они показали себя на деле, обнаружили, каковы их настоящие стремления, за что они могут бороться и насколько сильно, упорно, энергично они способны бороться.

Г. М. Кржижановский:

Если события 1905 года наглядно показали, как немногие тысячи профессиональных революционеров привели в движение сотни тысяч пролетариев и ближайших попутчиков пролетариев, то в следующий раз десятки тысяч организованных под знаменами партии приведут в движение десятки миллионов, и победа будет несомненна.

В. И. Ленин:

...Русская революция — именно благодаря своему пролетарскому характеру в том особом значении этого слова, о котором я уже говорил,— остается прологом грядущей европейской революции. Несомненно, что эта грядущая революция может быть только пролетарской революцией и притом в еще более глубоком значении этого слова: пролетарской, социалистической и по своему содержанию...

Без такой «генеральной репетиции», как в 1905 году, революция в 1917 как буржуазная, февральская, так и пролетарская, Октябрьская, были бы невозможны.

Joomla templates by a4joomla