Ферр Гровер

"Антисталинская подлость"

(отрывок)

Ленинское «завещание»

Хрущев: "Озабоченный дальнейшими судьбами партии и Советского государства, В. И. Ленин дал совершенно правиль­ную характеристику Сталину, указав при этом, что надо рассмотреть вопрос о перемещении Сталина с должности гене­рального секретаря в связи с тем, что Сталин слишком груб, недостаточно внимателен к товарищам, капризен и злоупот­ребляет властью.

В декабре 1922 года в своем письме к очередному съез­ду партии Владимир Ильич писал: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользо­ваться этой властью»^[1]

Прервем пока цитату, чтобы обратить внимание на нема­ловажное обстоятельство: здесь Хрущев приписывает Лени­ну обвинения Сталина в том, что тот, дескать, «злоупотреб­ляет властью». В действительности Ленин написал лишь то, что он «не уверен, сумеет ли он [Сталин. — Г. Ф.] всегда дос­ таточно осторожно пользоваться этой властью». Иначе гово­ря, в ленинских словах нет обвинений Сталина в «злоупот­реблении властью».

Хрущев продолжает: «Это письмо — важнейший полити­ческий документ, известный в истории партии как „завещание“ Ленина, — роздано делегатам XX съезда партии. Вы его чита­ли и будете, вероятно, читать еще не раз. Вдумайтесь в про­стые ленинские слова, в которых выражена забота Владимира Ильича о партии, о народе, о государстве, о дальнейшем на­правлении политики партии.

Владимир Ильич говорил: „Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ пе­ремещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отли­чается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к то­варищам, меньше капризности и т. д.“

Этот ленинский документ был оглашен по делегациям XIII съезда партии, которые обсуждали вопрос о перемеще­нии Сталина с поста генерального секретаря. Делегации вы­сказались за оставление Сталина на этом посту, имея в виду, что он учтет критические замечания Владимира Ильича и сумеет исправить свои недостатки, которые внушали серьезные опасения Ленину.

Товарищи! Необходимо доложить съезду партии о двух новых документах, дополняющих ленинскую характеристи­ку Сталина, данную Владимиром Ильичом в его „завещании“. Эти документы — письмо Надежды Константиновны Крупской председательствовавшему в то время в Политбюро Каменеву и личное письмо Владимира Ильича Ленина Сталину.

Зачитываю эти документы:

1. Письмо Н. К. Крупской: „Лев Борисыч, по поводу коро­тенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Иль­ича с разрешения врачей, Сталин позволил вчера по отноше­нию ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее доро­ги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичом, я знаю луч­ше всякого врача, так как знаю, что его волнует, что нет, и во вся­ком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию [Зиновьеву] как более близким товарищам В. И. и прошу огра­дить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недос­ тойной брани и угроз. В единогласном решении контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не со­мневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы на­пряжены у меня до крайности. Н.Крупская“.

Это письмо было написано Надеждой Константиновной 23 декабря 1922 года. Через два с половиной месяца, в мар­те 1923 года, Владимир Ильич Ленин направил Сталину сле­дующее письмо:

2. Письмо В. И. Ленина. „Товарищу Сталину. Копия: Каме­неву и Зиновьеву. Уважаемый т. Сталин, Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обру­гать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что про­тив меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. (Движе­ние в зале). С уважением: Ленин. 5-го марта 1923 года“.

Товарищи! Я не буду комментировать эти документы. Они красноречиво говорят сами за себя. Если Сталин мог так вести себя при жизни Ленина, мог так относиться к Надежде Кон­стантиновне Крупской, которую партия хорошо знает и высо­ко ценит как верного друга Ленина и активного борца за дело нашей партии с момента ее зарождения, то можно представить себе, как обращался Сталин с другими работниками. Эти его отрицательные качества все более развивались и за последние годы приобрели совершенно нетерпимый характер»^[2]

Хрущев лгал, что переданный делегатам XX съезда доку­мент был «известен в истории партии как „завещание“ Ле­нина». Наоборот, в большевистских кругах последние ленин­ские письма никогда не считались его «завещанием». Причи­на такой мистификации достаточно очевидна: словосочетание «„завещание“ Ленина» Хрущев позаимствовал у Л. Д. Троцкого, который написал под тем же заглавием статью, вышедшую в 1934 году отдельной брошюрой.

Напомним: в 1925 году в журнале «Большевик» Троцкий подверг резкой критике книгу Макса Истмена «После смерти Ленина», разоблачив лживые заявления ее автора, будто Ле­нин оставил какое-то «завещание». В этой публикации Троц­кий выразил точку зрения, которой тогда придерживались ос­тальные члены Политбюро, а именно: никакого ленинского «за­вещания» не существовало. Что, надо полагать, соответствует истине, поскольку нет никаких свидетельств, доказывающих, что свои последние статьи и письма Ленин рассматривал как некое «завещание». Но в 1930-х годах Троцкий резко изменил взгляды — теперь ради тенденциозной критики Сталина. Та­ким образом, Хрущев или, скорее всего, кто-то из его помощ­ников кое-что позаимствовал у Троцкого, хотя публично ни­кто из них, конечно, не осмелился бы сознаться, что за перво­источник лежал в основе выдвинутых обвинений.

Ряд других положений доклада еще больше говорят об идейной близости с Троцким. Тот, к примеру, считал, что мо­сковские показательные процессы — это пронизанные фаль­шью судебные инсценировки. И нетрудно понять почему: ведь Троцкий на них был главным, пусть и заочным обвиняемым. В «закрытом докладе» Хрущев тоже сокрушался по поводу не­справедливости репрессивных мер в отношении Зиновьева, Каменева и троцкистов, хотя самая первая реабилитация под­судимого одного из тех процессов — Акмаля Икрамова, рас­стрелянного по приговору суда в марте 1938 года, — состоя­лась только через год после XX партсъезда^[3]. Хрущевское за­явление есть не что иное, как объявление названных им лиц невиновными, ибо приговоры, вынесенные тем, кто был без­условно виновен в преступлениях и кто признался в их со­вершении, невозможно считать чрезмерно жестокими и не­справедливыми.

В сущности, антисталинский пафос речи, в которой от­ветственность за все извращения социализма и нарушения законности Хрущев возложил на одного Сталина, довольно точно совпадает с демонизированным портретом, который в свое время был нарисован Троцким. Вдова последнего по дос­тоинству оценила это обстоятельство и через день-другой по­сле хрущевского выступления обратилась с требованием реабилитировать своего покойного мужа^[4].

Но вернемся, однако, к материалам, связанным с послед­ними месяцами жизни Ленина.

Есть серьезные основания считать, что ленинское письмо Сталину от 5 марта 1923 года может оказаться фальшивкой. Проблема подлинности документа подробно рассматривается в изданной не так давно 700-страничной монографии В. А. Са­харова, а наиболее важные из доводов исследователя опубли­кованы в статьях самого автора и рецензиях на его книгу^[5].

С другой стороны, нет почти никаких сомнений, что Ста­лин и все те, кто знал о письме от 5 марта 1923 года, относились к нему как подлинному документу. Но и в последнем случае в письме нет того, что ему нередко приписывают, — доказательств ленинского разрыва отношений со Сталиным. Ведь меньше даже, чем через две недели Крупская обратилась к Сталину, сообщив о настойчивых просьбах Ильича зару­читься сталинским обещанием раздобыть кристаллики циа­нистого калия, посредством которых он смог бы положить конец нестерпимым страданиям. Сталин ответил согласием, но в короткой записке от 23 марта 1923 года проинформиро­вал о случившемся Политбюро, заявив при этом, что катего­рически отказывается от предлагаемой ему миссии, «как бы она ни была гуманна и необходима».

Записка от 23 марта 1923 года опубликована Дмитрием Волкогоновым в его полной неприязни биографии Ленина^[6]. Ее копия хранится и в т. н. «архиве Волкогонова» в Библиотеке Конгресса США. Сомнения в подлинности и аутентичности за­писки тоже отпадают. Л. А. Фотиева, одна из ленинских секре­тарей, в 1922 году оставила дневниковую запись, согласно ко­торой Ленин просил принести ему цианистого калия, чтобы он мог принять его при дальнейшем развитии болезни. Выдержка из дневника Фотиевой была опубликована в 1991 году^[7].

Поэтому, даже если письмо Ленина от 5 марта 1923 под­линно, — а исследование Валентина Сахарова ставит этот факт под сомнение, — Ленин доверял и продолжал полагаться на Сталина. Никакого «отчуждения», а тем более «разрыва» ме­жду ними не было.

Волкогонов, а с ним и ряд других авторов приводят сле­дующий документ:

"Утром 24 декабря Сталин, Каменев и Бухарин обсудили ситуацию: они не имеют права заставить молчать вождя. Но нужны осторожность, предусмотрительность, максимальный покой. Принимается решение:

«1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5—10 минут, но это не должно носить характера переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Влади­миру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений»^[8].

Как отмечает Роберт Сервис, Ленин пережил серьезные «события» (по-видимому, инсульты) в следующие дни: 25 мая 1922 года, когда у него случился «тяжелый удар»^[9]; 22-23 декабря 1922 года, когда Ленин «не смог управлять правой полови­ной своего тела»^[10]; в ночь с 6 на 7 марта 1923 года, когда у него «отказали правые конечности»^[11].

18 декабря 1922 года Политбюро поручило Сталину сле­дить за здоровьем Ленина, наложив запрет на обсуждение с ним любых политических вопросов. Крупская нарушила это решение, за что получила 22 декабря выговор от Сталина. Той же ночью Ленин перенес серьезный удар.

5 марта 1923 года Крупская рассказала Ленину, как еще в декабре прошлого года Сталин грубо разговаривал с ней. В по­рыве гнева Ленин написал Сталину известное послание. По вос­поминаниям секретаря Крупской В. С. Дридзо, дело было так: «Почему В. И. Ленин только через два месяца после гру­бого разговора Сталина с Надеждой Константиновной напи­сал ему письмо, в котором потребовал, чтобы Сталин изви­нился перед ней? Возможно, только я одна знаю, как это было в действительности, так как Надежда Константиновна часто рассказывала мне об этом.

Было это в самом начале марта 1923 года. Надежда Кон­стантиновна и Владимир Ильич о чем-то беседовали. Зазвонил телефон. Надежда Константиновна пошла к телефону (телефон в квартире Ленина всегда стоял в коридоре). Когда она верну­лась, Владимир Ильич спросил: „Кто звонил?“ — „Это Сталин, мы с ним помирились“. — „То есть как?“

И пришлось Надежде Константиновне рассказать все, что произошло, когда Сталин ей позвонил, очень грубо с ней раз­говаривал, грозил Контрольной комиссией. Надежда Констатиновна просила Владимира Ильича не придавать этому зна­чения, так как все уладилось и она забыла об этом.

Но Владимир Ильич был непреклонен, он был глубоко ос­корблен неуважительным отношением И. В. Сталина к Надеж­де Константиновне и продиктовал 5 марта 1923 года письмо Сталину с копией Зиновьеву и Каменеву, в котором потребо­вал, чтобы Сталин извинился. Сталину пришлось извиниться, но он этого не забыл и не простил Надежде Константиновне, и это повлияло на его отношение к ней»^[12].

На следующий день у Ленина вновь случился сильней­ший удар.

Состояние здоровья Ленина каждый раз резко ухудшалось вскоре после его разговоров на политические темы с Круп­ской, то есть того, что она как член партии не должна была допус­кать ни в коем случае. Все это трудно расценивать как про­стое совпадение событий, ибо врачи особым образом преду­преждали: расстраивать Ленина категорически воспрещается. Таким образом, остается думать, что необдуманные действия Крупской, скорее всего, ускорили случившиеся у Ленина два последних удара.

Давний секретарь Ленина Лидия Фотиева отмечает: «На­дежда Константиновна не всегда вела себя, как надо. Она мог­ла бы проговориться Владимиру Ильичу. Она привыкла всем делиться с ним. И даже в тех случаях, когда этого делать нель­зя было… Например, зачем она рассказала Владимиру Ильи­чу, что Сталин выругал ее по телефону?»^[13]

Меж тем отношения между Сталиным и Крупской продол­жали сохраняться. Когда в 1932 году покончила самоубийст­вом жена Сталина, Крупская, соболезнуя, написала ему пись­мо, опубликованное в «Правде» 16 ноября 1932 года^[14]:

«Дорогой Иосиф Виссарионыч, эти дни как-то все думается о вас и хочется пожать вам руку. Тяжело терять близкого человека. Мне вспоминается пара разговоров с вами в кабинете Ильича во время его болезни. Они мне тогда придали мужества.

Еще раз жму руку.

Н.Крупская».

Письмо еще раз показывает, что и после декабрьской ссо­ры 1922 года Сталин продолжал поддерживать по-товарище­ски теплые отношения с супругой Ленина.

Вообще, в кругу ленинских домашних Сталин пользовал­ся большим уважением. Писатель А.Бек записал воспомина­ния Лидии Фотиевой, в которых она подчеркивает: «Вы не понимаете того времени. Не понимаете, какое значение имел Сталин. Большой Сталин. (Она не сказала „великий“, сказала „большой“.— Прим. А. Бека.). …Мария Ильинична еще при жизни Владимира Ильича сказала мне: „После Ленина в пар­тии самый умный человек Сталин“… Сталин был для нас ав­торитет. Мы Сталина любили. Это большой человек. Он же не раз говорил: „Я только ученик Ленина“»^[15].

Нетрудно убедиться: Хрущев вырвал из контекста все про­цитированные им письма и тем самым серьезно исказил суть случившегося. Он ни словом не обмолвился о резолюции Пле­нума Центрального комитета, согласно которой на Сталина возлагалась персональная ответственность за изоляцию Лени­на от политической жизни во имя сохранения его сил и здоро­вья. Запрет был наложен и на ленинские отношения с «друзья­ми» и «домашними». Поскольку секретари едва ли осмелились бы нарушать директиву ЦК, под словом «домашние» подразу­мевались сестра Ленина и Н. К. Крупская, его жена. Именно ее Сталин критиковал за нарушение предписаний высших пар­тийных инстанций.

Хрущев ничего не сказал о датированном 7 марта 1923 года письменном ответе Сталина на записку Ленина, а так­же о более поздней и тоже адресованной Сталину просьбе Ленина достать для него яда. Выбросив из рассмотрения эти документы, Хрущев превратно истолковал обстоятельства, в которых Ленин потребовал от Сталина извинений, и тем са­мым представил характер их отношений в нарочито искажен­ ном свете.

В докладе ничего не сообщается о свидетельствах сестры Ленина М. И. Ульяновой. В 1956 году еще были живы бывшие личные секретари Ленина Мария Володичева и Лидия Фотиева, равно как и бывший секретарь Крупской Вера Дридзо, но их воспоминания тоже остались невостребованными. Хрущев оставил без внимания и то обстоятельство, что нарушение Крупской предписаний ЦК о строгой изоляции Ленина от по­литических дел, по-видимому, дважды становилось причиной резкого ухудшения состояния его здоровья. Не стал говорить Хрущев и о том, что всего через две недели после предпола­гаемого разрыва Ленин обратился именно к Сталину с очень деликатной просьбой — добыть для него яда. Наконец, в хру­щевской речи нет ничего о восстановлении нормальных от­ношений между Крупской и Сталиным.

Хрущев стремился во что бы то ни стало выставить Ста­лина в дурном свете; истинный ход событий или понимание их смысла его нисколько не интересовали

Примечания:

1. ↑ О культе личности… // Известия ЦК КПСС. 1989, № 3, с.130.
2. ↑ Там же. С.130—131
3. ↑ Икрамов реабилитирован 03.06.1957, см.: Реабилитация: Как это было. Т.2. Февраль 1956 — начало 80-х. — М.: МФД, 2003, с.851. См. также: http://www.memo.ru/memory/communarka/chapter5.htm.
4. ↑ Доклад Н. С. Хрущева о культе личности Сталина на XX съезде КПСС: До­кументы. — М.: РОССПЭН, 2002, раздел IV. Док. № 3, с. 610. Редакторы указы­вают, что письмо следует датировать не ранее 25 февраля, то есть связывают появ­ление письма с выступлением в этот день Хрущева с «закрытым докладом». По другой версии, письмо Седовой-Троцкой написано в ответ на речь Микояна на съезде 16 февраля.
5. ↑ В. А. Сахаров. «Политическое завещание» В. И. Ленина: реальность истории и мифы политики. — М.: Изд-во МГУ, 2003.
6. ↑ См. факсимиле письма Сталина к Политбюро от 23 марта 1923 года. Опуб­ликовано в: Д. А. Волкогонов. Ленин. Политический портрет. В 2-х книгах. Кн. II. — М.: Новости, 1994, между с. 384—385. Письмо воспроизведено с комментарием в http://www.hrono.ru/libris/stalin/16-67.html.
7. ↑ Известия ЦК КПСС. 1991, № 6. См.: http://www.hrono.ru/libris/stalin/16-9.html.
8. ↑ Волкогонов. Ленин… Кн. I, глава 2. Цит. по: http://militera.lib.ru/bio/volkogonov_dv/02.html.
9. ↑ Robert Service. Lenin: A Biography. (Belknap Press, 2000), p. 443.
10. ↑ Ibid. P.461.
11. ↑ Ibid. P.473—474.
12. ↑ В. С. Дридзо. Воспоминания. // Коммунист. 1989, № 5.
13. ↑ Цит. по: А.Бек. К истории последних ленинских документов. Из архива пи­сателя, беседовавшего в 1967 году с личными секретарями Ленина // Московские новости. № 17, 23 апреля 1989. С. 8—9.
14. ↑ Цитируется также в: Новое время. № 46, 14 ноября 2004, см.: http://www.newtimes.ru/time.asp?n=3059.
15. ↑ Цит. по: А.Бек. К истории…

ИСТОЧНИКИ

Ленинское «завещание»

Л.Д.Троцкий в статье «По поводу книги Истмена "После смерти Ленина"», опубликованной в 1925 году в журнале «Большевик», писал:

«В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК «скрыл» от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого «завещания» и пр.); это нельзя назвать иначе, как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутриорганизационных советов, для печати. На самом деле это совершенно неверно. Владимир Ильич со времени своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собою разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов XII и XIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии, и если не все эти письма напечатаны, то потому, что они не предназначались их автором для печати. Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого «завещания». Под видом «завещания» в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму, как ко всем другим, и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о скрытом или нарушенном «завещании» представляют собою злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии».^[1]

Именно ЦК партии наделил Сталина полномочиями по изоляции Ленина:

«РЕШЕНИЕ ПЛЕНУМА ЦК РКП(б) 18 декабря 1922 года

В случае запроса т. Ленина о решении Пленума по вопросу о внешней торговле, по соглашению Сталина с врачами, сообщить ему текст резолюции с добавлением, что как резолюция, так и состав комиссии приняты единогласно.

Отчет т. Ярославского ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по согласованию с т. Сталиным.

На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».^[2]

Ответ Сталина на письмо Ленина в связи с «телефонным конфликтом» с Крупской:

«7. 3.23

т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с тов. Н[адеждой]. Конст[антиновной]., которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно] следующее:

"Врачи запретили давать Ильичу полит. информацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его. Между тем Вы, Н.К., оказывается, нарушаете этот режим. Нельзя играть жизнью Ильича" и пр.

Я не считаю, чтобы в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предприн[ятое], «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего В[ашего]. выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился.

Мои объяснения с Н.К. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразум[ений]., не было тут да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен "взять назад" сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят.

И.Сталин»^[3]

Как сообщает сестра Ленина Мария Ильинична, приведенное выше письмо не было показано Ленину: «Так В.И. и не узнал его ответа, в котором Сталин извинялся».^[4]

Спустя многие годы М.А.Володичева, бывший секретарь Ленина, вспоминала:

«Передавала письмо из рук в руки. Я просила Сталина написать письмо Владимиру Ильичу тотчас же, т. к. он ожидает ответа, беспокоится. Сталин прочел письмо стоя, тут же, при мне. Лицо его оставалось спокойным. Помолчал, подумал и произнес медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, делая паузы между ними: "Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь. Я не медик. Я политик. Я Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская — член партии. Но раз Владимир Ильич настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость"».^[5]

Другая из помощниц Ленина, Лидия Фотиева, отмечала:, «Надежда Константиновна не всегда вела себя, как надо. Она могла бы проговориться Владимиру Ильичу. Она привыкла всем делиться с ним. И даже в тех случаях, когда этого делать нельзя было… Например, зачем она рассказала Владимиру Ильичу, что Сталин выругал ее по телефону?»

В одной из бесед с писателем Чуевым Л.М.Каганович коснулся темы взаимоотношений Сталина и Ленина:

«Ну, при Ленине у него были тяжелые неприятности. Мне Сталин однажды сказал по поводу письма Ленина: "А что я тут могу сделать? Мне Политбюро поручило следить за тем, чтоб его не загружать, чтоб выполнять указание врачей, не давать ему бумаги, не давать ему газет, а что я мог — нарушить решение Политбюро? Я же не мог! А на меня нападают". Это он с большой горечью говорил мне лично, с большой горечью. С сердечной такой горечью».

Меньше чем через две недели после т. н. «конфликта» с Лениным из-за Крупской последняя обратилась к Сталину с конфиденциальной просьбой раздобыть страдающему от сильных болей Ильичу кристаллики цианистого калия. Передав Ленину свое согласие, Сталин обратился с письмом в Политбюро, проинформировав его обо всем случившемся:

«СТРОГО СЕКРЕТНО. Членам Пол. Бюро

В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном просьбу Вл. Ильича Сталину о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что "Вл. Ильич переживает неимоверные страдания", что "дальше жить так немыслимо", и упорно настаивала "не отказывать Ильичу в его просьбе". Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К, во время беседы со мной, и с волнением требовал согласия Сталина), я не счел возможным ответить отказом, заявив: "Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование". В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказываться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.

И.Сталин».

21 марта 1923 г.

На подлиннике письма изложено отношение членов Политбюро к записке генерального секретаря. Первой идет резолюция Томского: «Читал. Полагаю, что «нерешительность» Сталина — правильна. Следовало бы в строгом составе членов Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.)». Зиновьев и Бухарин написали коротко: «Читал». Молотов, Троцкий и Каменев расписались без комментариев.

Примечания:

1. ↑ Л.Д.Троцкий. По поводу книги Истмена "После смерти. Ленина". // Большевик № 16, 1 сентября 1925 года, с.68. Цитируется по оригиналу; фрагмент статьи воспроизведен в речи Сталина «Троцкистская оппозиция прежде и теперь. Речь на заседании объединенного Пленума ЦК и ЦИК ВКП(б). 23 октября 1927 года»
2. ↑ Известия ЦК КПСС. 1989, № 12, с.191
3. ↑ Там же. С…193. В том же номере журнала опубликованы другие письма, имеющие отношение к затронутой теме
4. ↑ Там же. С. 195
5. ↑ Цит. по: А.Бек. К истории последних ленинских документов. Из архива писателя. // Московские новости. № 17, 23 апреля 1989 года, с. 8–9

.