12. Как оценивал Ленин Льва Толстого и толстовцев.
(По поводу непротивления злу насилием).
11-го сентября 1908 года Ленин поместил в подпольной газете «Пролетарий» (№ 35) статью, под заглавием: «Лев Толстой, как зеркало русской революции». Ленин поясняет:
«Сопоставление имени великого художника с революцией, которую он явно не понял, от которой он явно отстранялся, может показаться на первый взгляд странным и искусственным. Не называть же зеркалом того, что, очевидно, не отражает явлений правильно?»
Ленин объясняет, что такой великий художник, как Толстой, должен был хотя бы некоторые стороны нашей революции отразить. И Ленин ставит вопрос, чем вызываются глубочайшие противоречия толстовщины, какие недостатки и слабости нашей революции они выражают. Ленин дает такой портрет Толстого, которого, пожалуй, никто еще не давал у нас (в смысле содержания общественного):
«Противоречия в произведениях, взглядах, учениях в школе Толстого — действительно кричащие. С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе. С одной стороны — замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши; с другой стороны — «толстовец», т.-е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: «я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетами». С одной стороны - беспощадная критика капиталистической эксплоатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны — юродивая проповедь «непротивления злу» насилием. С одной стороны — самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок; с другой стороны — проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, — стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению, т.-е. культивирование самой, утонченной и потому особенно омерзительной поповщины. Поистине
Ты и убогая, ты и обильная,
Ты и могучая, ты и бессильная
Матушка Русь.
Но Ленин не ограничивается перечислением тех противоречий, какие бросались в глаза каждому, кто читал Толстого. Ленин объясняет эти противоречия, как выражение всех противоречий экономического и политического развития, в какие была поставлена Россия в последние десятилетия. И больше всего Ленин подчеркивает самую вредную сторону для революции в учении Толстого — это его учение о непротивлении злу.
«Что при таких противоречиях Толстой не мог абсолютно понять ни рабочего движения, ни его рода в борьбе за социализм, ни русской революции, — это само собой очевидна Но противоречия во взглядах и учениях Толстого не случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые поставлена была русская жизнь последней трети XIX века. Патриархальная деревня, вчера только освободившаяся от крепостного права, отдана была буквально на поток и разграбление капиталу и фиску (налогам). Старые устои крестьянского хозяйства и крестьянской жизни, устои, действительно державшиеся в течение веков, пошли на слом с необыкновенной быстротой. И противоречия во взглядах Толстого надо оценивать не с точки зрения современного рабочего движения и современного социализма (такая оценка, разумеется, необходима, но она недостаточна), а с точки зрения этого протеста против надвигающегося капитализма, разорения и обезземеления масс, который должен был быть порожден патриархальной русской деревней. Толстой смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, и поэтому совсем мизерны заграничные и русские «толстовцы», пожелавшие превратить в догму (то-есть непререкаемое учение) как раз самую слабую сторону его учения. Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства во времена наступления буржуазной революции в России».
Достаточно привести из книги Толстого «Что такое религия и в чем сущность ее» две-три выдержки, чтобы понять, как действительно Толстой ничего не понял в современном революционном движении. Лев Толстой пишет:
«В знаниях исторических существенный вопрос один, как жил рабочий народ, т.-е. девятьсот девяносто девять тысячных всего человечества (это, конечно верно. - Е. Я.), и на вопрос этот нет и подобия ответа. Вопрос этот и не существует». Для графа Льва Толстого не существует социалистической литературы, не существует серьезнейших исследований классового развития общества, не существует самых серьезных описаний того, как жил и боролся рабочий класс в разные времена в разных странах. Иначе как бы он мог писать, что на вопрос о том, как жил рабочий класс, нет и подобия ответа. «Пишутся горы книг историками одного направления о том, как болел живот у Людовика XI, какие гадости делала Елизавета английская, Иоанн IV, и кто были министры, и какие писали стихи и комедии литераторы для забавы этих королей и их любовниц и министров».
Конечно, верно, что масса книг написана о том, как болел живот у Людовика, или у Наполеона, или у другого какого царя. Но как же можно было проглядеть всю социалистическую литературу о положении рабочего класса? На это отвечает сам Толстой, как он изучал жизнь рабочего народа:
А между тем, — пишет Толстой, — ответ на вопрос о том, как жил прежде рабочий народ может дать только признание религии необходимым условием жизни народа, и поэтому ответ в изучении тех религий, которые исповедывали народы, в которые поставили народы в то положение, в котором они находились» (Л. Н. Толстой. Что такое религия и в чем сущность её. Москва 1917. Издание «Задруга». Стр. 46)
Ленин не ограничивался, критикой этих противоречий и указанием этих противоречий. Он отметил, что особенности взглядов Толстого — это особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции.
«Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, — действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции. С одной стороны, века крепостного гнета и форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости. Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, — это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо больше соответствует этому крестьянскому стремлению, чем отвлеченному «христианскому анархизму», как оценивают иногда «систему» его взглядов.
Чрезвычайно ценно было выделить в учении не только Толстого, но и всего сектантства русского то, что в нем хоть сколько-нибудь революционного, что толкало крестьянство на протест против самодержавного государства. Мы уже указывали в статьях Ленина: «Об Ооношении классов и партии в Государственной Думе к религии, к церкви», как Ленин умел отмечать в выступлениях трудовика- крестьянина Рожкова революционную сторону крестьянского протеста против мерзостей религиозных организаций. Именно Ленин был за то, чтобы нам вести в пору борьбы с царским самодержавием работу среди сектантства. Тов. В. Бонч-Бруевичу было поручено нашей партией издавать журнал «Рассвет», в котором подчеркивались все проявления революционной борьбы сектантства. Но Лёнин видел, что в толстовстве, наряду с резкой критикой казенной церкви, помещичьего правительства, землевладельческих порядков заключается в то же время и самая опасная для революции сторона — это учение о непротивлении злу. Ленин видел, что это учение есть тоже зеркало, отражение того, что жило в крестьянстве:
«В нашей революции меньшая часть крестьянства действительно боролась, хоть сколько-нибудь организуясь для этой цели, и совсем небольшая часть поднималась с оружием в руках на истребление своих врагов, на уничтожение царских слуг и помещичьих защитников. Большая часть крестьянства плакала и молилась, резонерствовала и мечтала, писала прошения и посылала «ходателей», — совсем в духе Льва Николаевича Толстого. Как всегда бывает в таких случаях, толстовское воздержание от политики, толстовское отречение от политики, отсутствие интереса к ней и понимания ее, делали то, что за сознательным и революционным пролетариатом шло меньшинство, большинство же было добычей тех беспринципных, холуйских, буржуазных интеллигентов, которые под названием кадетов бегали в собрания трудовиков, в переднюю Столыпина, клянчили, торговались, примиряли, обещали примирить — пока их не выгнали пинком солдатского сапога. Толстовские идеи — это зеркало слабости, недостатки нашего крестьянского восстания, отражение мягкотелости патриархальной деревни и закорузлой трусливости «хозяйственного мужичка».
Ленин на примере солдатских восстаний 1905 — 6 годов показывает, как эта слабая сторона крестьянских восстаний, слабая сторона нашей крестьянской буржуазной революции того времени приводила к разгрому движения.
«Солдат был полон сочувствия крестьянскому делу: его глаза разгорались при одной упоминании о земле. Не раз власть переходила в войсках в руки солдатской массы, но решительного использования этой власти почти не было; солдаты колебались; через несколько часов, убив какого-нибудь ненавистного начальника, они освобождали из-под ареста остальных, вступали в переговоры с властью и затем становились под расстрел, ложились под розги, впрягались снова в ярмо, — совсем в духе Льва Николаевича Толстого».
Эта статья о Толстом показывает, насколько Ленину противно было всякое непротивленство, как оно должно было быть ненавистно всякому действительному революционеру. Толстой не был революционером, как его многие пытались и пытаются представить. Несмотря на то, что Толстой дал непередаваемые образцы критики буржуазного государства, Толстой сам удержал многих людей от серьезной борьбы с этим буржуазным государством. Вот почему Ленин писал в конце своей статьи о Толстом:
«Историко-экономические условия объясняют и необходимость возникновения революционной борьбы масс, и неподготовленность их к борьбе, толстовское непротивление злу, бывшее серьезнейшей причиной поражения первой революционной камлании».
Но Ленин был уверен в том, что этот период развития крестьянских восстаний пройдет.
«Говорят, — писал он, — что разбитые армии хорошо учатся»..
Ленин был уверен, что все дальнейшее развитие крестьянства и крестьянского движения разбудит большую силу революционной борьбы в крестьянстве и оттолкнет их от толстовщины. Одним из уроков первой революции Ленин считал то, что прежней рыхлости и дряблости масс нанесен смертельный удар:
«Разграничительные линии стали резче. Классы и партии размежевались. Под молотом столыпинских уроков, при неуклонной, выдержанной агитации революционных социал-демократов (так назывались тогда коммунисты-большевики), не только социалистический пролетариат, но и демократические массы крестьянства будут неизбежно выдвигать все менее способных впадать в наш исторический грех толстовщины».
История последующей борьбы в революции 1917 — 1918 годов, гигантского сопротивления крестьянской массы нажиму белогвардейщины, его борьба с оружием в руках против мировой контр-революции, — все это показало, что крестьянство освободилось в значительной степени от этого «исторического греха толстовщины» — непротивления злу насилием. Крестьянство по достоинству оценило роль революционного насилия, как повивальной бабки истории при зарождении нового государства.