80 лет назад, в мае 1936 года, в Москве открыли Центральный музей В.И. Ленина

 15 мая 1936 года открылся Центральный музей Ленина. Однако тема создания музея В. И. Ленина впервые возникла в еще мае 1920 года. Тогда с этой инициативой выступил Моссовет, приняв даже постановление «Создать общественно-исторический музей», где будет собрано все, связанное с жизнью и деятельностью вождя. Предполагалось, что в итоге «из этих материалов работники музея создадут научную биографию Ленина».

Инициаторы создания музея Ленина писали в «Правде», что считают товарищеским долгом «передать грядущим поколениям образец вождя мировой революции, организатора нового общества во всей полноте и яркости».

Однако тогда ничего не вышло. В дело мешался сам Ильич и категорически запретил всякую суету вокруг его имени. Анна Елизарова-Ульянова впоследствии вспоминала:

«Тов. Олминский пошел по этому поводу к Владимиру Ильичу и сказал ему:

— Теперь нам нужен при Истпарте музей Ленина.

Но Ильич рассердился, заявил, что это неприличие, что об этом и думать не следует и т.п.

— «Я имел еще неосторожность, — рассказывает т. Ольминский, — возразить: в этом вы ничего не понимаете! — чем только подлил масла в огонь: Владимир Ильич вскипел окончательно, схватил телефонную трубку и позвонил т. Адоратскому, что ни о каком музее своего имени он и слышать не хочет».

Следующий раз тема возникла спустя три года, когда болезнь Ильича стала резко прогрессировать. И в итоге летом 1923 года на Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке (на территории Нескучного сада) была открыта экспозиция посвященная В.И. Ульянову-Ленину.

В ходе подготовки к ее открытию Истпарт вел поиск подлинных предметов, имевших отношение к Ленину. 23 июня 1923 года Комиссия по устройству экспозиции приняла решение «…обратиться открытым письмом через газету ко всем т.т. членам партии и беспартийным с просьбой дать во временное пользование… имеющиеся у них письма, фотографические карточки Владимира Ильича и т.п.». (РГАСПИ, ф. 70, оп 2, д 441, л 9).

Специально к открытию экспозиции были заказаны живописные полотна, выполненные художниками Б.В. Иогансоном, А.В. Моравовым, К.Г. Савицким. Сюжеты и эскизы картин, их идейное содержание утверждалось Истпартом. Некоторые из них были переданы в музей и положили начало его художественной коллекции.

Старый большевик С.Я. Аллилуев передал принадлежащее ему пальто, в котором 11 июля 1917 года, скрываясь от полиции, Ленин уехал из Петрограда в Розлив. В дальнейшем этот экспонат стал одним из раритетов Центрального музея Ленина.

Практически в то же время, весной 1923 года, Пленум Московского комитета РКП (б) принял решение о создании Института В.И. Ленина с музейным отделением.

Впервые о ходе подготовки к открытию музея в здании Института сообщалось в газете «Правда» 4 октября 1923 года: «В большом, роскошном, барском особняке по Б. Дмитровке, 24, кипит работа. «Выезжает» бывший здесь пролетарский Музей, ликвидированный особой хозяйственной комиссией, распределившей его имущество по московским музеям, «въезжает» институт Ленина».

В ноябре 1923 года Совнарком принял постановление о порядке комплектования фотоматериалов в Институте В.И. Ленина: «Все государственные фотографы, производившие когда-либо снимки В.И. Ленина… должны сдать негативы или пленки этих снимков в Институт В.И. Ленина…». (РГАСПИ, ф. 12, оп. 2, д. 187, 1-2). 28 ноября СНК СССР в порядке инструкции постановляет: «Признать находящийся в Москве Институт В.И. Ленина государственным хранилищем всех рукописных материалов Владимира Ильича Ульянова (Ленина) и всех документов, имеющих непосредственное отношение к его деятельности…». (РГАСПИ, ф. 12, оп. 2, д. 187, 1-2).

Тогда же «Правда» опубликовала обращение Института с просьбой направлять в его адрес документы, местные издания ленинских работ, плакаты, бюсты и вообще все, что так или иначе связано с именем Владимира Ильича. О первых результатах этой работы, сообщалось в первом бюллетене Института. В докладной записке Александра Аросева, участвовавшего в комплектации, отмечалось, что уже собрано около тысячи экспонатов. В том числе: личные вещи Ленина из Разлива, документы, фотографии, памятные адреса от различных организаций, граммофонные пластинки с записью его речей, посмертная гипсовая маска, а также ряд произведений художественной Ленинианы, среди которых бюст работы К. Шеридан, выполненный с натуры.

Учитывая, что музей не должен был стать мемориальным, часть экспонатов представили в копиях. Одной из первых и наиболее значимых стала копия Кремлевского кабинета вождя, которую поручили изготовить мастерским Большого Академического Театра под руководством архитектора И.И. Рерберга и главного администратора этого театра Ф.Д. Остроградского. В благодарственном письме Института В.И. Ленина тов. Л. Каменева управлению Московского Академического Государственного Большого Театра отмечалось, что все работы, «…несмотря на чрезвычайно краткий срок, обусловленный предстоявшим на XIII Съезде РКП открытии Института, были своевременно полностью закончены. …Всем… товарищам, проявившим… теплое и внимательное отношение к памяти Владимира Ильича Институт приносит свою искреннюю благодарность». (РГАСПИ, ф.347, оп.1, д. 59, л. 10).

Таким образом, прижизненный музей Ленина в Институте фактически работал с 1923 года. К началу 1924 года его посетило более пятисот групп.

Первый публичный музей, созданный после смерти Владимира Ильича был открыт 23 марта 1924 года в Кремле, в бывшем малом Николаевском дворце, где в то время располагался Клуб имени Якова Свердлова при ВЦИК СССР.

Одна из публикаций  «Красной газете» тех дней (N68) сообщала: «Обращает внимание коллективно-заготовленная электрокарта жизненного пути Ильича, служащая для проверки знаний изучающих его деятельность».

31 мая 1924 года на XIII съезде партии состоялось официальное открытие Института В.И. Ленина. На первом заседании съезда Лев Каменев огласил заявление Института: «К открытию Института для делегатов съезда значительно расширен музей, …доставлен ряд чрезвычайно ценных предметов, как-то обстановка комнаты, в которой жил Владимир Ильич в ссылке, принадлежности шалаша, в котором он скрывался… Устроена выставка рукописей и печатных изданий В.И. Ленина». (Тринадцатый съезд РКП (б). Стенографический отчет. М. 1963. С. 34)

В резолюции съезда указывалось, что Институт должен явиться «базой изучения и распространения ленинизма среди широких партийных и беспартийных масс. Центральному Комитету партии съезд поручил «озаботиться устройством при Институте В.И. Ленина музейного отделения, открытого для широких рабочих и крестьянских масс». Это решение принято считать официальной датой создания Музея В.И. Ленина.

Безусловно, музей был одним из проявлений культа Ленина. Но этого, собственно, никто не отрицал и тогда, в 20-е годы. Более того, доминировала точка зрения, что Музей должен стать «новым типом памятника», который мыслился не как пассивное хранилище памяти усопшего, а как активный проводник пролетарской культуры.

Вот, что писала Мариэтта Шагинян в 1924 году в журнале «Новый быт»:

«Слова культ отнюдь бояться не следует!… Культ, нарастающий вокруг действенной исторической личности, есть лишь мудрое хозяйственное пользование наследством, то есть навыками, приемами, техникой жизни ушедшего человека, всем тем, что без культа исчезло бы бесследно, ибо методику жизни не передает и не сохраняет никакой памятник, ни книга, ни камень, ни полотно.

До сих пор мы, русские, не знали этой мудрой бережливости. У нас не было культа ни одного крупного человека, не сохранилось «технической формулы бытия» ни Ломоносова, ни Пушкина, ни даже Толстого, – и оттого, может быть, мы всё умеем очень хорошо, кроме работы, – лучше всех пишем, лучше всех революцию делаем, лучше всех пляшем, но хуже всех живем и хуже всех работаем, не знаем ни своих сил, ни их распределения во времени, ни их расходования, ни их экономии. Европа нас в этом отношении давно перещеголяла». (Шагинян М. «Новый быт», «Жизнь искусства», N53, 1924, с. 17).

Консервируемое в культе наследие Ленина, по мысли Шагинян, становится активным и поучительным для его наследников, тех, кого Ленин вызвал из недр русского народа, организовал, оживил, поставил на ноги.

Неотложная задача пропаганды в массах жизни и деятельности Ленина торопила вывод из лона Института Ленина к широким трудящимся массам.

7 декабря 1924 года Совет Института принимает решение: «Одобрить план перевода Музея Института в «Музей революции СССР».  22 апреля 1925 года в помещении Музея революции (ул. Тверская, 21) открылся Музей В.И. Ленина, расположившийся в четырех больших залах, где по эпохам было представлено все, связанное с Ильичем.

Интересно описание в газетах открытие Музея… Присутствовали руководители Музея, члены совета музея, члены Общества бывших политкаторжан, многочисленные делегации от заводов и фабрик. Не было никого из руководителей партии!… Музей создавался для народа. В день открытия его посетило 500 крестьян, прибывших в Москву на ленинские дни.

До конца 1926 года Музей существовал при Музее Революции. С переездом Института Ленина в новое здание вместе с ним перемещается и Музей – на Большую Дмитровку, 24.

Из публикаций той поры можно узнать об экспозициях музея, его пополнениях, составе посетителей. Однако документы свидетельствуют и о реальных трудностях. В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) сохранились уникальные материалы. Например, письмо заведующей Музеем Натальи Плюсниной в КПК на имя Ярославского. В январе 1932 она написала: «Не пугайтесь, я прошу защитить не меня, а Музей Ленина, который вследствие попустительства Института Ленина подвергается всяким невзгодам, которые неминуемо совсем разрушат Музей. Помните, в 1926 г., когда Музей Ленина только что организовался и курсы марксизма хотели взять половину музейного здания, вы приезжали в него в составе целой комиссии с т. Молотовым во главе.

Комиссия признала, что Музей достоин самостоятельного помещения и не разрешила вселить в него курсы марксизма. С тех пор прошло 5 лет. Музей рос и развивался, вместо 7 комнат, которые он занимал в 1927 г., он занимает все здание, но развитие его шло не при помощи Института Ленина, а при полном его равнодушии к Музею и его судьбе; с большими усилиями и трепкой нервов мне приходилось вырывать у Института самое необходимое для Музея, но все-таки у него был утвержденный план и штат – заведующая, 3 научных сотрудницы, секретарь и художник. Затем, с 1928 г. на Музей пошли невзгоды».

Здесь требуется комментарий…

Зимой 1928 года начинается трудный процесс слияния Института Ленина с Истпартом ЦК ВКП(б). 10 января на распорядительном заседании Института, обсуждавшем структуру будущего объединенного учреждения, Музей был определен как его отдел, целью которого является наглядное ознакомление широких масс с жизнью и деятельностью Ленина. Правда, было сделано примечание, что «в дальнейшем должен быть разработан вопрос о взаимоотношениях Музея с Институтом В.И. Ленина». (РГАСПИ, ф. 347, оп. 1, д. 72, л. 25).

Уже после слияния Истпарта с Институтом В.И. Ленина на заседании Дирекции от 21 ноября 1930 года принимается решение «считать необходимым слияние Музея Ленина с Музеем Революции». (РГАСПИ, ф. 347, оп. 1, д. 10, л. 103).

Резолюция о слиянии музеев рассматривалась на заседании Секретариата ЦК ВКП (б) 1 февраля 1931 г. Постановили: «Вопрос о слиянии Музея Революции с Музеем Ленина снять. Поручить дирекции Института разработать конкретные предложения об улучшении постановки дела в Музее Ленина и внести на утверждение Секретариата ЦК». (РГАСПИ, ф. 17, оп. 114, л. 189).

Вернемся к письму Н.И. Плюсниной от января 1932 года. «Институт вообще не заботился о привлечении научных сотрудников, взамен убывающих, а наоборот забирал к себе тех, которых я сама находила. Между тем работа музея развивалась, посещаемость росла, организовывались передвижные филиалы музея, которые мы рассылали по предприятиям и которые пользовались большим успехом. Работать было трудно, не получая от Института ни руководства, ни помощи, но мы не унывали и бодро работали.

Но дальше стало еще хуже: с октября 1930 г. меня «освободили от работы в Музее в то время, как я была в отпуску и безо всякого предупреждения… Может быть меня и пора было снять, я стара, мне идет 70 год, а настоящее время требует бешенных темпов работы, для которых нужны молодые силы.

Институт Ленина объединился с ИМЭ, пошли разговоры об объединении музеев МИЭ с Музеем Ленина, была назначена Комиссия по выработке плана этого объединения, но комиссия и не приступала к работе!

Видя такое отношение И-та к музею, все начали покушаться на него и его помещение, — с одной стороны МК требует освободить его для МКК, с другой стороны — низшая администрация захватывает в здании музея то ту, то другую часть его помещения.

… Я к вам  обратилась потому, что партийцу так естественно обратиться в ЦКК, когда он видит, что другие партийцы, может быть бессознательно, поступают во вред партии и широких масс, получающих в музее Ленина ленинское воспитание».

На письме Натальи Ильиничны рукой Ивана Товстухи, заведовавшего тогда архивом Института Ленина, написано: «Музей Ленина переведен в Музей Маркса-Энгельса 6.03.32». Так, вплоть до 1935 года экспозиции Музея Ленина и Музея Маркса и Энгельса существовали совместно в бывшем дворянском собрании по Большой Знаменской, 8. Экспозиция в объединенном музее представляла собой три выставки: «Жизнь и деятельность В.И. Ленина», «Жизнь и деятельность Маркса и Энгельса», «Парижская Коммуна».

…Посетители Музея отмечали, что «музей после слияния сильно сокращен по сравнению с Большой Дмитровкой. Мало документов в подлинниках, картин, скульптур, макетов. Не развернуты все стороны жизни и деятельности Владимира Ильича, слабо отражен Ленин-человек. Надписи под экспонатами часто отсутствуют, часто неправильны. Ссылки на тома Ленина не нормализованы и часто неверны». (РГАСПИ, фонд Н.И. Ежова, оп. 1, д. 69, л. 12)

Еще резче высказывались специалисты. В записке в ЦК ВКП(б) по работе Музея Маркса-Энгельса-Ленина, составленной комсомольским работником, закончившим музейную аспирантуру при Музее революции, Н. Сидоровой отмечалось: «Музей при ИМЭЛ, по существу не имеет права называться музеем, т.к. подавляющая масса экспонированных в нем материалов является фотокопиями, часто скверно выполненными… Музей при ИМЭЛ не является органически целым, он разорван на три выставки, живущие самостоятельной жизнью. Выставка «Жизнь и деятельность В.И. Ленина» не показывает единства учения Маркса-Энгельса-Ленина…, не показывает того, что ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции. …Музей при ИМЭЛ не дает показа жизни и деятельности т. Сталина». (РГАСПИ, фонд Н.И. Ежова, оп. 1, д. 69, л. 12)

Причины сложностей с Музеем Ленина в эти годы обуславливались внутрипартийной борьбой. И музей был важен для отождествления партии с одним вождем. К середине 30-х годов слово «вождь» стало равноценным имени «Сталин».

Вот, что писал в письме Сталину член партии с 1918 года Губарев: «Оппозиция говорит, что она против создания вождя партии, а я хочу вам сказать, что этот вождь должен быть. Нужно равняться по одному, ибо все фамилии каждый член партии и кандидат не запомнит, а тем более рабочий и крестьянин. Нужна одна фамилия, которая звучала бы также звонко и убедительно, как фамилия «Ленин».

Такой фамилией пока является «Сталин». Нужно эту фамилию распространять и говорить, что так-то и так-то сказал т. Сталин. Тов. Сталин же всегда должен говорить то, что говорит партия в целом, т.е. тов. Сталин должен и руководить, и отображать волю партии.

Мы же на местах будем равнять ряды по тов. Сталину.

Здесь я не хочу совсем отвергнуть нашей коллективной работы, наоборот, ее надо развивать, из коллективного ума, творчества, мысли брать все ценное и объединять в слово «Сталин».

Ведь если говорили, что так-то и так-то говорил Ленин, то имели в виду, что Ленин олицетворял партию, ее волю и творчество, а потому-то, что скажет тов. Ленин, — свято, его нужно выполнять».

…Опубликованная в журнале «Коммунист» (N 5, 1990, с. 88) в эпоху «перестройки» данная цитата, по мнению редакции, должна была служить делу очередного развенчания культа личности Сталина. Между тем, сегодня мы видим, что данная оценка рабочего Губарева является диалектически верной и вполне грамотной. Нет никаких сомнений, что в государстве диктатуры пролетариата волю передового класса выражает его авангард, партия. Осуществление же этой диктатуры съезд партии возлагает на ЦК, который для руководства текущей работой избирает Политбюро и Секретариат…

15 августа 1935 года Крупская направила письмо Сталину с просьбой обсудить ряд вопросов культурно-просветительской работы среди взрослого населения страны. Важность этой проблемы Крупская мотивировала тем, что и в городе, и на селе изменился весь жизненный уклад. Ломается старое мировоззрение, перестраивается быт, отмирающая мелко-собственническая психология рядится в новые одежды и лезет во все щели. А в это время политпросветработа превращается в нечто аполитичное, сникла, завяла.

Среди других Крупская подняла вопрос и о Музее Ленина: «Музей — мощное орудие агитации. При ИМЭЛ имеется Музей Ленина. Кроме цитат из Ленина на желтой бумаге и фото-карточек ничего там нет. Жуть одна. Есть еще подаренные ему чайные сервизы, пальто, еще какое-то барахло».

Возле этой уничтожающей характеристики – пометка Сталина: «Позор для ИМЭЛ».

В записке Н.И. Ежову Сталин писал:

«Прочтите письмо т. Крупской и двиньте вперед затронутые в нем вопросы. Т. Крупская права по всем трем вопросам. Посылаю именно Вам это письмо потому, что у Вас обычно слово не расходится с делом, и есть надежда, что мою просьбу выполните, вызовите Крупскую, побеседуйте с ней и пр.». (РГАСПИ, ф. Н.И. Ежова, оп. 1, д. 52, л. 48, 51) .

27 августа 1935 года заседала специально созданная Политбюро комиссия по вопросы реорганизации работы Музея Маркса – Энгельса – Ленина. В ее состав вошли Крупская, директор ИМЭЛ Адоратский, ответственные работники ЦК Волин, Рабичев, , заведующий агитпропом Ангаров, организатор выставки в Обществе старых большевиков Люблинская, заведующая музеем ИМЭЛ Ганецкая. Все они почти единодушно констатировали, что никакого музея не получилось, а есть выставка случайно собранных вещей. Сошлись и на том, что нынешнее здание захолустное и не годится для Музея Ленина. Обозначились разные подходы к вопросу о новом здании, которое предлагалось построить на Красной площади, к 20-летию Октябрьской революции. А под музей ИМЭЛ передать исторический.

Крупская предложила внести единство руководства в деле открытия музеев Ленина в провинции, для чего принять решение о том, что все музеи Ленина должны открываться только с санкции ИМЭЛ. Это предложение было внесено в постановление Политбюро о создании Центрального Музея В.И. Ленина. (РГАСПИ, ф. 17, гп. 3, д. 63, л. 315-316)

В начале сентября 1935 года Ежов направляет Сталину записку, в которой докладывает:

«Осмотрел все существующие музеи Ленина. Это действительно наиболее безобразное дело. В особенности плохо оно поставлено в Музее ИМЭЛ. Стецкий и Адоратский, которых я брал с собой на осмотр подчиненных им музеев, рвали на себе волосы от всех тех безобразий, которые они впервые (выделено Ежовым. — Ред.) увидели. Ни Стецкий, ни Адоратский с 1926 года не были в этих музеях. Не были в них также ответственные работники ИМЭЛ. Имэловский музей Ленина оказывается несколько раз перебрасывали из помещения в помещение. Некоторые экспонаты потеряны. Думают, что некоторые украдены. Известная скульптура Меркурова «Похороны Ленина» разбита. Сам по себе музей представляет жалкое зрелище. Расположен он в двух-трех комнатах.

Тяга к музею со стороны рабочих огромная. Желающих посетить музей очень много. Посещается он также и иностранцами. Если же взять даже официальные отзывы посетителей по книгам записей в музее, то в большинстве случаев они ругают музей за плохую постановку дела. Некоторые отзываются о музее с возмущением.

Все посещавшие со мной музей товарищи согласились с тем, что их надо немедленно закрыть для посетителей, чтобы не позорить это большое партийное дело». (РГАСПИ, фонд Н.И. Ежова, оп. 1, д. 52, л. 64).

Ежов направил Сталину проект Постановления Политбюро, в комментариях к которому выделил три ключевых вопроса создания музея:

«Центральным вопросом несомненно является помещение. Нынешние помещения музеев  совершенно непригодны… Для организации ленинского музея необходимо иметь специальное здание. Я осмотрел до десятка московских зданий. Остановился на здании бывшего Московского комитета по Б. Дмитровке, где сейчас помещается Верхсуд СССР и Прокуратура. Это единственно более или менее подходящее здание, в отношении которого архитектора дали мне заключение, что музей там можно разместить…

Второй важнейший вопрос это – директор музея. Выдвигаю следующих кандидатов. Позерн, Стасова, Кржижановский, Керженцев, Рабичев. Дело настолько интересное и большое, что я не сомневаюсь в том, что товарищи дадут свое согласие на эту работу. Музей можно поставить образцово и превратить в интереснейшее партийное учреждение…

Насчет денег. Я сейчас не могу представить точной сметы расходов… Я готов контролировать расходование каждой копейки истраченных денег». (там же — РГАСПИ, фонд Н.И. Ежова, оп. 1, д. 52, л. 64).

В течение сентября в ходе подготовки к заседанию Политбюро было проведено обследование здания бывшего МК на Б. Дмитровке. К нему были привлечены академик Жолтковский, профессоры архитектуры Чернышев, Фридман, архитекторы Крюков и Алабян. По заключению специалистов, реконструкция здания требовала времени и значительных средств.

Одновременно продолжался поиск другого здания, о чем свидетельствует сохранившаяся в фонде Н.И. Ежова записка от Александра Ивановича Стецкого: «Сегодня осматривал здание быв. Городской Думы. Должен сказать, что это здание подходит для Музея Ленина гораздо больше.

Сделано оно прочно, великолепный вестибюль и лестница, высокие и светлые помещения. Нужна только внутренняя отделка и покраска снаружи.

Капитальных работ, как в здании быв. МК, здесь производить не придется.

А если его отделать, то это здание будет прямо украшением Москвы.

Наполнено оно сейчас и загажено всякими плодоовощами, сырьевыми организациями и отделениями Госбанка, которые выселить легко.

Поэтому высказываюсь за быв. Гор.Думу». (там же, л. 64 – 65).

Судя по документам, вопрос о помещении для Музея не был решен вплоть до заседания Политбюро 27 сентября 1935 года. В проекте Постановления Политбюро Сталин зачеркнул предлагаемое здание на Большой Дмитровке и вписал Думу.

Также на заседании Политбюро был решен вопрос о директоре Музея. В проекте Постановления значилась фамилия Е.Д. Стасовой. Однако Политбюро утвердило Н.Н. Рабичева и, как докладывал Сталину Ежов: «Он охотно взялся за дело и обещает поставить его образцово». (там же, л. 78).

27 сентября 1935 года Сталин на заседании Политбюро не присутствовал. Однако внимательно прочел проект, сделал несколько правок, самой существенной из которых было уменьшение суммы ассигнований на создание Музея. Первоначально Ежов определял эту сумму в десять миллионов рублей. В проекте стояла цифра пять миллионов. Сталин сократил ее до трех.

Текст Постановления гласил:

«1. Организовать в Москве центральный Музей Ленина, подчинив его Институту Маркса-Энгельса-Ленина. Музей организовать на базе существующих музеев (Музей ИМЭЛ, бывш.Общества Старых большевиков, Парка Культуры и Отдыха) и сосредоточить в нем все экспонаты, разбросанные по различным другим музеям (Музей Революции, Третьяковская галерея и др.)

    Центральный Музей Ленина открыть к 1 января 1936 года.

2. До открытия Центрального Музея Ленина закрыть для посещения ныне существующие: Музей Маркса-Энгельса-Ленина при ИМЭЛ, Музей бывшего общества Старых большевиков и филиал ИМЭЛ в Парке Культуры и Отдыха.
3. Установить в дальнейшем порядок, что местные музеи Ленина, открываемые по инициативе местных партийных и советских организаций, могут быть открыты только по утверждению их ЦК ВКП (б).

Считать открываемые местные музеи филиалами Центрального Музея Ленина при ИМЭЛ.» (РГАСПИ, ф. 3, оп. 4, д. 544, л. 43-44).

На создание Центрального Музея Ленина Политбюро отвело три месяца… За это время нужно было:

— полностью перестроить интерьеры огромного трехэтажного здания;

— собрать со всех концов СССР художественные произведения, посвященные вождю;

— подобрать и ленинские рукописи, фотографии, первые издания ленинских работ;

— подготовить руководителей экскурсий из числа преподавателей истории партии и ленинизма, слушателей Институтов красной профессуры. (В дальнейшем статус музейщиков, работавших с посетителями, определялся не как экскурсоводы, а как лекторы).

К этому времени определяется и группа ответственных. Заместителем директора Музея по научной части назначается Николай Рубинштейн, бывший завотделом культуры и пропаганды Саратовского крайкома. Архитектурный проект поручили Леониду Чериковеру, ранее проектировавшему стадион «Динамо». Переоборудование здания под Музей возложили на НКВД. Художественно-оформительские работы велись под руководством народного художника СССР Якова Ромаса. Первым хранителем фондов стал В.А. Дуцман, переведенный в Музей из Отдела печати ЦК ВКП(б).

В создании экспозиции активно участвовала Крупская.  Как вспоминала Татьяна Людвинская, «осенью 1935 года мы всерьез взялись за организацию Центрального Музея В.И. Ленина. План экспозиций всех отделов Музея разрабатывался при участии Н.К. Крупской. Я составляла экспозиции для двух залов: о годах реакции и годах нового подъема революционного движения». (Людвинская Т.Ф. «Нас ленинская партия вела…» Воспоминания. М., «Политиздат», 1976, с. 193). Экспозиции залов 1900-1905 годов разрабатывала Стешова, пришедшая в Музей из Орграспредотдела ЦК ВКП (б), период 1917 года — Ращенко, бывшая заведующая отделом МК ВЛКСМ и возглавившая музейную парторганизацию; советский период жизни и деятельности Владимира Ильича разрабатывал Алымов, работавший до Музея в журнале ЦИКа; залы гражданской войны – начальник Музея Красной Армии Колчушин.

Создателем художественной коллекции ЦМЛ был искусствовед Александр Иванович Замошкин, ставший впоследствии директором Музея изобразительных искусств имени Пушкина, один из организаторов Советского комитета Международного Совета Музеев.

Темп и напряжение, с которым работали эти люди, сегодня трудно представить. В постановлении Политбюро от 27 сентября 1935 года на разработку плана развертывания Музея было отведено двадцать дней. 19 октября 1935 года план был рассмотрен и утвержден на заседании Политбюро. (РГАСПИ, фонд Н.И. Ежова, оп. 1, д. 52, л. 89, 112).

Однако, несмотря на сверхусилия, открыть музей к 1 января 1936 года не удалось. Дело сдвинулось на позднюю весну.

…14 мая 1936 года на заседании Политбюро обсуждался вопрос об открытии Центрального Музея В.И. Ленина. Сталин на заседании не присутствовал. Направляя ему проект Постановления, Н.И. Ежов писал: «т.Сталин, посылаю проект Постановления ЦК о Музее Ленина.

1. Некоторые товарищи, и в частности, т. Андреев считают, что нужно установить за посещение Музея плату.
2. Нажимают на меня с награждением Рабичева и Рубинштейна. Работали они здорово. Наградить все же считаю неудобным. Такая работа сама по себе является наградой. В Постановлении ЦК можно отметить.
3. Стецкий, Рабичев и др. считают, что надо отметить открытие Музея официальным заседанием. Считаю это излишним». (там же, д. 69, л. 21-31)

Итоговое Постановление гласило:

«1. Открыть Центральный Музей В.И. Ленина при Институте Маркса-Энгельса-Ленина 15 мая 1936 года.

2. В связи с открытием Музея опубликовать сообщение ЦК ВКП (б) и СНК СССР.
3. Торжественного заседания по поводу открытия Музея не устраивать.

Открытие Музея и его значение для пропаганды ленинизма осветить в печати…

4. Вход в Музей бесплатный.
5. Охрану Центрального Музея В.И. Ленина возложить на Наркомвнудел.
6. Передать научно-исследовательский кабинет и фотографию Наркомпроса со всем персоналом и оборудованием в распоряжение Центрального Музея В.И. Ленина.
7. Начать в 1936 году подготовку к открытию филиалов Музея в Ленинграде, Киеве и Тифлисе с тем, чтобы открыть филиалы в 1937 году.

Возложить руководство по организации филиалов Центрального Музея В.И. Ленина на тов. Ежова.

8. Поручить Ежову, Хрущеву, Стецкому, Рабичеву, Адоратскому представить в ЦК ВКП (б) план дальнейшего расширения Музея В.И. Ленина.
9. Отметить энергичную и самостоятельную работу по перестройке здания под Музей В.И. Ленина и по созданию Музея тт. Рабичева, Рубинштейна, Лурье, а также всего коллектива строителей и постоянных сотрудников».(РГАСПИ, ф. 3, оп. 4, д. 570, л. 117, 118)

В день открытия Центрального Музея В.И. Ленина в передовице газеты «Правда» говорилось: «Рабочий класс в все трудящиеся советской страны, международный пролетариат получили не только новый замечательный памятник Ленину, но и новое мощное орудие пропаганды ленинизма, могучее средство для знакомства с героической историей нашей партии». («Правда», 15 мая, 1936, с. 1).

Экспозиция строилась в историко-хронологическом порядке согласно основным этапам жизни Ленина. В Музее были организованы два зала: «Ленин в искусстве», где были собраны лучшие произведения живописи, скульптуры, графики и народного творчества, отображающие образ Ленина, и один зал, где были частично выставлены издания произведений Ленина на всех языках народов мира («Лениниана»). В заключительном зале демонстрировались фильмы, на которых заснят Владимир Ильич, и граммофонные пластинки с запись его речей.

Наконец, принципом художественного оформления стал стиль, который по мнению создателей экспозиции отвечал величию экспозиционного материала – это спокойная и строгая монументальность.

С просьбой прокомментировать нынешнее положение дел с Музеем Ленина в Москве корреспондент «Забасткома» обратился к Колосковой Татьяне Григорьевне, помощнику директора Государственного исторического музея.

С 1993 по 2011 я была заведующей музеем Ленина. В рамках Исторического был филиал. Сейчас филиала уже нет. Есть фонды, с которыми мы и работаем.

— Неужели во славу имени вождя пролетарской революции, создателя социал-демократической партии большевиков удается работать даже в государстве диктатуры буржуазии?

— Государство диктатуры буржуазии закрыло музей… В августе 1991 года я была исполняющей обязанности директора музея Ленина. Мы тогда практически не покидали помещения, опасаясь погрома: у гостиницы «Москва» два дня стоял автомобиль, с которого призывали громить и музей, и мавзолей… Особенно беспокойно стало, когда с манежа вывели танки и начали громить памятники Свердлову и Дзержинскому. Начальник охраны передал мне вечером записку, докладную, что в ближайшую ночь не гарантирует сохранность экспозиции. Мы прятали все, что можно было. Два безоружных милиционера помогали нам открывать и закрывать шкафы, переносить экспонаты в фонды, в хранилище… Конечно, нельзя было спрятать картины Бродского по двадцать квадратных метров площадью…. Прятали личные вещи Ленина, одежду, костюмы. И много другого, ценного, прежде всего, в силу исторической ценности, а не «антикварно-скупочной». Магазинной…

И с того августа мы оказались в свободном плавании. Не стало кураторов и патронов в виде ЦК КПСС и инструктора отдела науки… До 1993 года мы выживали, как могли. Наш тогдашний директор – Мельниченко Владимир Ефимович – директор пустил сюда МММ с Мавроди. Надо было добывать деньги на содержание музея: до ноября 1993 года мы держали вход бесплатным. А 13 ноября 1993 года нам переслали распоряжение Ельцина. Там не было слов «закрыть музей Ленина». Но было распоряжение передать здание Музея московскому правительству, а коллекции и все движимое имущество – Государственному историческому музею. Все… В ноябре двери Музея закрыли для публики вообще. А весной 1994 года вся коллекция была заперта в запасниках. То есть она стала недоступной для граждан. Так закончилось существование Центрального музея Леина.

Тем не менее мы избежали погрома. Мы сами контролировали процесс сохранения – чтобы ничто никуда не ушло…

— А после 1994 года все уехало в запасники?

— Ничего не уехало. Все здесь. По старому адресу.

— В подвалах?

— Да. А мы остались работать как хранители…

— Материалы невостребованы?

— Отнюдь, мы вывозили свои материалы на выставки. В первую очередь, если они требовались другим музеям, или иностранным. Но это случаи редкие. У нас же большая художественная коллекция. Тот же Бродский… Наши вещи летали в Америку, в Италию. В основном то, что представляло художественную ценность. Мы никогда подлинных личных вещей мы не вывозили.

— Ни браунинг, ни пули, ни пальто.

— Никогда. Иностранцы понимали, что им придется платить огромные страховочные суммы за вывоз и демонстрацию таких  вещей. Такие суммы даже иностранным чаще всего не под силу. Это цены международные. Мы определяем их на основе каталогов и нормативных документов. Потому что кепка Ленина стоила бы столько, сколько не стоит ни один из экспонатов Сотби.

— А есть такая кепка?

— Три или четыре. Разного времени.

— После 1917 года?

— Да. До 1917 года, до войны, до эмиграции он надевал кепку только в Петербурге, когда приходил выступать в рабочих кружках. В 90-х годах XIX века. А так он всегда носил шляпу. Он и из эмиграции возвращался в шляпе. На стокгольмской фотографии он в шляпе. По воспоминаниям он и на Финский вокзал приехал в шляпе.

— А судьба филиалов музея? Как она складывалась после августа 1991…  Это же ваше всё…

— Это были наши филиалы. И в Ленинграде, в Ульяновске, в Киеве, Тбилиси. Были две группы филиалов: мемориальные, там где Ленин жил – в Кокушкино, Ульяновске, Алакаевке, Разливе.

— В Финляндии…

— Некоторые открывали в знак уважения. В Тампере он не был. Но там его открыли в знак уважения финнов за то, что Ленин предоставил им независимость. Но это уже вторая категория — музея с искусственно созданной экспозицией.

— А в Париже, на улице Мари Роз?

— Это мемориальный. Они там жили с Крупской. И в Ленинграде были мемориальные — в квартирах, где он жил.

— А что стало с парижским музеем?

— Это была собственность ФКП. Хранителем был Антуан Лежандр. Так же был музей в Праге. В доме, где проходила Пражская конференция в январе 1912 года. Он был закрыт до 1991 года. Когда намечался разгром и антисоветское движение могло нанести вред коллекциям. Они передали к нам. Хотя это и числилось за КПЧ.

— А ФКП не передали?

— А зачем? Там подлинников практически не было. Там были вещи того времени, но не ленинские. Его вещи все хранятся у нас. Последние из них в 70-е годы переданы нам из Швейцарии. Из Цюриха. Из квартиры, в которой он жил перед возвращением в Россию в 1917 году. Они их нам подарили к столетию Ленина. В 1970 году. Музея там как такового не было. Просто подарили его вещи.

— В 1991 году трагически сложилась судьба не только Центрального музея, но и  филиалов?

— Единственный музей, в котором полностью сохранилась созданная экспозиция, это ульяновский музей. Мемориальные музеи остались почти.

 — Сколько их всего было?

— В Ленинграде – три квартиры. В Москве – кабинет-квартира Ленина в Кремле. Мемориальные музеи: горки ленинские, Кокушкино. В Алакаевке, Казани, Самаре. В Шушенском – изба Аполлона Зырянова. Тот мемориальный музей превращен в этнографический. И в Уфе. Ленин там не жил. Но там был домик, связанный с семьей.

— В Красноярске?

— Там был создан большой филиал. Не мемориальный. Есть до сих пор мемориальный в Подольске. Где Ленин жил после ссылки и до отъезда в эмиграцию. Там еще жила его мать и брат Дмитрий.

— В Болшево?

— Не сохранился. Там Ленин отдыхал. Это была резиденция ЧК. Когда начались головные боли в декабре 1921 года, он там отдыхал. Было известно, что в Москву направлен Савинков с целью убийства Ленина… Но в Болшево он его не достал бы, там  можно было организовать его охрану.

— А кто осуществлял за ними пригляд, кураторство?

— Каждый год собирали всех руководителей ленинских музеев. Отовсюду. В том числе иностранцев. Здесь в Музее Ленина их инструктировали. Наши сотрудники тоже выезжали в эти музеи. И по СССР и за рубеж. К ленинским юбилеям отправляли выставки. В том же Париже, например, в 1970 году была юбилейная выставка, которая несколько недель шла в «Гран Палее», практически на Елисейских поля, напротив Елисейского дворца, в самом сердце Франции. Посетителей было так много, что сроки ее закрытия отодвигали дважды. В 1985 году я лично организовывала вывоз экспозиции на Кубу. Весь мир ждал, когда к ним привезут Ленина. Да трудно сегодня представить, сколь огромное влияние в то время имела наша страна в мире… 

Публикацию подготовил Юрий Панков

http://zabast.com/?p=736