Мои встречи с товарищем Лениным

Впервые товарища Ленина я увидел в январе 1918 года на пер­вом и последнем заседании Учредительного собрания. Наша фракция довольно-таки нескладно обсуждала вопрос о судьбе Уч­редительного собрания в перерыве после декларативной речи пред­седателя Чернова. Вдруг появляется во фракции Ленин. Коротко и энергично он доказывает необходимость покончить с контррево­люционным Учредительным собранием 2. Технический способ разго­на он предлагает такой: после сегодняшнего заседания всех членов Учредительного собрания выпустить из Таврического двор­ца, на следующий день в него впустить только коммунистов и левых эсеров. Предложение было принято и осуществлено.

Потом помнится встреча на III съезде Советов, еще другие мно­гочисленные встречи, разговоры и собеседования в течение 1918, 1919, 1920 и 1921 годов. Но их всех не перечислишь. Остановлюсь на самых главных встречах, которые особенно ярко запечатлелись в памяти.

Вот март месяц 1918 года. Партия приступила к организации Красной Армии. Старый фронт разрушен. Опасность со стороны германского империализма охватила всю нашу Советскую страну. Идут в рядах партии споры относительно метода организации Крас­ной Армии. Боевой вопрос — привлечение военных специалистов и кадровых офицеров. Большая часть тогдашних военных работни­ков была против этого привлечения. Эти работники апеллируют к товарищу Ленину, который только что вместе со всем правительст­вом и Центральным Комитетом партии переехал из Питера в Москву. Собираемся в Кремле, тогда еще неуютном, пустом и не-охранявшемся. В одной из комнатушек самого верхнего этажа око­ло 40—50 военных работников под председательством товарища Ленина открывают свое совещание. В течение нескольких часов идет спор вокруг вопросов о военных специалистах, общей орга­низации армии, мобилизации, роли коммунистов в армии и т. д. Глав­нейшая тема — с военными специалистами или без них. Подав­ляющее большинство собравшихся высказывается против привле­чения военных специалистов. Товарищ Ленин только слушает. В конце собрания он лишь вкратце резюмирует все сказанное. Как будто бы он хочет на этом закончить собрание. Мы предла­гаем вынести резолюцию соответственно с духом речей большин­ства ораторов. Тогда Ленин бросает нам:

— Но ведь это только совещание. Вы попросили нас выслу­шать вас, мы вас выслушали, весьма благодарны вам за вашу информацию, а теперь разрешите нам, Центральному Комитету партии, вынести решение по данному вопросу, использовав, разумеется, и ваш опыт, и ваши советы.

Собрание ничего не могло возразить, хотя оно разошлось недо­вольное тем, что не закрепило своего мнения определенной и твер­дой резолюцией, направленной против военных специалистов, против неприемлемых для большинства военных работников мето­дов организации Красной Армии. Следует отметить, что это время было эпохой, если можно так выразиться, военного романтизма многих тогдашних военных работников-коммунистов. Централь­ный Комитет не пошел навстречу этому военному романтизму, он вынес свое твердое решение о том, что мы без военных специа­листов и старых кадровых офицеров, не имея своего командного состава, не имея за душой ничего в военном отношении, не обой­демся в деле организации Красной Армии. Была дана после этого ясная линия, по этой линии было приступлено к организации Крас­ной Армии. И то, что заявил нам товарищ Ленин на этом воен­ном совещании, впоследствии, как известно, оправдало себя.

Ноябрь 1918 года. Происходит VI Чрезвычайный Всероссий­ский съезд Советов. В Германии надвигаются новые события. Гер­манские войска на нашей узкой границе, под Смоленском, шевелят­ся. Они дезорганизованы и собираются к себе домой. Но все же положение неопределенное. Помню, как в Большом театре (Моск­ва), в нижней ложе около сцены, где обычно собирается пре­зидиум наших Советских съездов, после открытия VI съезда Советов, поздно вечером встречаемся — товарищи Ленин,- Сверд­лов и я. Беседуем насчет положения на нашем Западном фрон­те (тогда я работал в Западной области). Товарищи Ленин и Сверд­лов решают, что я должен сегодня же вечером выехать обратно в Смоленск, оттуда информировать Москву о положении дел и вме­сте с местными работниками принять меры на случай каких-ни­будь осложнений на западной границе. Товарищ Ленин дает самые подробные, мельчайшие советы. Предлагает быть начеку, насторо­же, не раздражать немецкие войска, принять меры, чтобы наше имущество не было разграблено; даже такие подробности: чтобы телеграфные аппараты и звонки-колокола на станциях остались в наших руках. Это были советы настоящего хозяина, великолеп­но понимавшего, что малейшая неосторожность и малейшая поте­ря нашего имущества отразятся на организме разоренной Совет­ской России.

Весна и лето 1919 года. Это — полное тревоги, печали и трагиз­ма время для нашей страны. Наступление сильнейшего врага. Полная разруха хозяйства. Распыление пролетариата. Голод, нужда и недовольство. И тогда Московский Совет пришел к идее о по-луторапудовом запасе для голодных московских рабочих. В Мо­скве не было хлеба. Голодные рабочие выезжали в сравнитель­но хлебородные губернии, Самару и далее, приобретали на душу не .более полутора пудов хлеба и ввозили в Москву. В июле месяце затруднения достигли наивысшей точки. На нескольких предприятиях были выброшены белые флаги,— это знак ропота и недо­вольства. Надо было успокоить эти массы, надо было идти к ним. А сделать это было трудно. Мы, московские работники, обрати­лись тогда за советом к товарищу Ленину. Всегда в моменты, когда нам не удавалось решать даже самые простые вопросы, в минуты невзгод и трудностей каждый из нас неизменно обращался к нему за помощью письменно, по телефону, лично. На этот раз разговор был по телефону. Мы в нескольких словах информировали его о положении дел в районах, в частности в Сокольническом районе. Он нашел, что положение серьезное, но что единственный выход — идти к рабочим и терпеливо растолковать им, объяснить, в каком положении находится Советская власть, рассказать, что Красная Армия истекает кровью, что мы со всех сторон окружены, что остается еще несколько недель и месяцев и что нужно лишь тер­пение, напряжение всех сил, еще один прыжок через голод и нуж­ду — и мы победим. И он добавил: если вы по-товарищески, по-дружески все расскажете рабочим, откроете перед ними всю душу Советской власти — рабочие нас поймут, они придадут нам еще новые силы, и мы выйдем из затруднения. Тогда он формулиро­вал так: теперь на наших глазах совершается чудо. Это чудо заклю­чается в том, что голодные русские рабочие против всего мира всех хищников, конечно, спасут Советскую Россию. Это будет чудо для нас, но это чудо будет. Мы с этими мыслями товарища Ленина и пошли к рабочим, которые живо поддержали Советскую власть и пошли навстречу нашей партии.

К этому же времени относятся происходившие тогда по всей Москве широкие рабочие и красноармейские конференции, на ко­торых московская организация партии ставила главным образом вопросы о красных фронтах, об организации армии, о междуна­родном положении, о связи Красной Армии с деревней и т. д. В Хо­ды неких лагерях была созвана такая очень большая красноармей­ская конференция, беспартийная, многотысячная, состоявшая из голодных, раздетых красноармейцев, настроение которых, конечно, не было розовым. Этой массе нужно было по-революционному, ин­тимно разъяснить положение вещей. Товарищи из Московского комитета решили основным докладчиком на этой конференции вы­пустить товарища Ленина. Мы получили его согласие. Необходимо отметить, что он обычно никогда не отказывался от выступлений в рабочих районах, в партийных кругах, среди красноармейцев, и в списке агитаторов и пропагандистов Московского комитета товарищ Ленин считался самым исправным, продуктивным и, разумеется, наиболее ценным оратором. С погибшим в сентябрьские дни 1919 го­да секретарем Московского комитета тов. Загорским мы поехали за В. И. Лениным. После 10—15-минутного разговора о настроении рабочих и Красной Армии, о московской организации мы вышли вместе с ним и отправились на Ходынское поле. Дорогой, конечно, разговоры только о положении Советской власти, о продовольствии, о затруднениях и в конце о том, что все-таки мы победим. Ауди­тория знала, что в этот день должен выступить товарищ Ленин.

Она встретила его очень тепло. Многие из красноармейцев слыша­ли его впервые. В этот вечер Ленин был в особенном ударе. По-ви­димому, масса вся захватила его, события целиком заполнили весь его ум, всю его душу. Он сделал большой доклад о международ­ном и внутреннем положении Советской России. Речь продолжа­лась более часа. Она сразу же наметила определенный перелом в настроении многотысячной аудитории. Речь была понята, усвоена, в конце ее беспартийная конференция устроила товарищу Ленину большую овацию. Помню, как сегодня, что эта речь имела боль­шое значение для тогдашнего гарнизона Москвы. Летом 1919 года весь гарнизон, кажется впервые после революции, был собран в Хо-дынских лагерях. Положение гарнизона было незавидное, настрое­ние красноармейцев — колеблющееся, не вполне определившееся. Конференция должна была бросить в эту многотысячную красно­армейскую массу революционную идею, идею укрепления и поддер­жания Советской власти, на которую со всех сторон напирали сильнейшие контрреволюционные враги. И эту роль конферен­ция сыграла благодаря яркому выступлению товарища Ленина, освежившему всю атмосферу .

В эти же дни была такая же многочисленная беспартийная конференция в Бауманском районе, на этот раз рабочая конфе­ренция. Настроение такое же подавленное на почве голода, на поч­ве общей хозяйственной разрухи. Товарища Ленина мы повезли и на эту конференцию. Выступление его там сыграло для рабочих масс такую же роль, как и на Ходынке .

Для определения революционного мужества и оптимизма то­варища Ленина важно здесь отметить то обстоятельство, что в эти труднейшие моменты, когда все вокруг распылялось, разрушалось, когда все давило со всех сторон, напирало, когда и внутренняя контрреволюция беспрерывно чинила свои козни, когда и среди иных наших работников блуждало уныние, временами апатия, а иногда и отчаяние, товарищ Ленин неизменно твердил и говорил на собраниях и в частной беседе, что победивший в Питере и Москве пролетариат, который в своем большинстве поддерживает Совет­скую власть, поддержит ее до конца. Советская власть, несмотря ни на что, сохранится, останется и выйдет из, как казалось тогда, безнадежного положения. В те времена таким оптимизмом мог ды­шать такой человек, который всеми фибрами своей души, всеми своими мыслями, всем своим существом был органически связан с рабочим классом, в мощь и силу которого он верил безгранично, че­ловек, который, основываясь на этом, видел далеко вперед и тем са­мым мог смело предсказывать судьбу Советской власти.

Далее, я здесь не останавливаюсь на встречах и разговорах с товарищем Лениным в течение осени и зимы 1919 года, самых страшных месяцев Советской власти, когда в рядах нашей пар­тии шла лихорадочная работа по обороне страны, по напряжению последних усилий пролетариата и по слому воли наших врагов.

В начале 1920 года страна вздохнула облегченно. Главнейшие силы врагов были парализованы ударами Красной Армии и всей страны. В апреле 1920 года московская организация решила отме­тить 50-летие со дня рождения товарища Ленина. Разумеется, мы об этом не сообщили ему, назначили на вечер большое собрание членов московской организации, пригласили для изложения своих воспоминаний Каменева, Сталина, Горького и других, устроили музыкальное отделение с лучшими номерами (товарищ Ленин очень ценил игру страдивариусов и исполнение на рояли), и, когда про­вели первое отделение, т. е. воспоминания о Ленине, я позвонил товарищу Ленину по телефону и попросил его приехать на собра­ние. Разумеется, он отказывался и говорил, что никаких речей о себе слушать не хочет, но, когда я ему заявил, что мы его пригла­шаем на концертное отделение, на котором будут присутствовать его любимые артисты — Шор, Крейн и другие, он тогда рассмеялся, согласился и через 5 минут был у здания Московского комитета. Мы гурьбой вышли к нему навстречу, окружили его и привели на сцену, а тысячная масса собравшихся, неожиданно увидав его,— неожиданно, ибо она знала, что тов. Ленин скрывается и не хочет ид­ти на свое «чествование»,— устроила ему самую теплую, дружескую бурную овацию и заставила сказать несколько слов, которые он по­святил нашей партии. Товарищ Ленин делился своими воспоми­наниями о подпольной, зарубежной жизни нашей партии и старых большевиков. Концертное отделение прошло в очень уютной, чисто товарищеской обстановке. Я помню, что он в этот вечер был особен­но весел. По-видимому, в его памяти воскресли самые радостные дни его жизни, самые лучшие страницы героической истории на­шей партии.

Первое мая 1920 года было объявлено нашей партией Всерос­сийским субботником. На этом субботнике в Кремле совместно с рабочими и красноармейцами принял участие и товарищ Ленин. После субботника он позвонил ко мне по телефону (общение теле­фонным способом по многим вопросам партийной и московской жизни у наших работников с товарищем Лениным было постоянное) и попросил проехаться вместе с ним в районы. Вечером этого дня были назначены митинги. Должен отметить, что великий револю­ционер Ленин, который никогда, ни на секунду не терял связи с массами, пролетарские праздники и торжественные дни почти всегда любил проводить вместе с рабочими в районах. Нередко бы­вало, когда в вечер годовщины Октябрьской революции, 1 Мая и т. д. он без предупреждения являлся в какой-нибудь район, ра­бочий клуб, общался с товарищами, беседовал с ними, расспрашивал их, произносил несколько слов, воодушевлял и поднимал настрое­ние. Так он поступил и в вечер 1 Мая 1920 года. Вместе с тов. Цив­цивадзе в назначенный час я поехал за ним. Товарищ Ленин, его сестра Мария Ильинична, тов. Цивцивадзе и я выехали в районы. Поехали прямо в Бауманский район, где в Рабочем доме в ожида­нии митинга сидели и стояли в проходах тысячные рабочие мас­сы. Конечно, никто не ожидал прихода товарища Ленина, в том числе и районные работники. Через толщу массы мы пробиваем­ся к сцене, а на сцене еще нет никого — ни представителей район­ного комитета, ни артистов, которые в этот вечер после митинга должны были выступить перед рабочими. Что делать? Ждать нельзя, ибо нужно поспеть и в другие районы. Аудитория вся налицо. Мы распределяем роли, я беру на себя председательствование, объяв­ляю митинг открытым, предоставляю слово «оратору сегодняш­него дня товарищу Ленину». Аудитория от неожиданности бурлит, аплодирует. Товарищ Ленин в течение 15—20 минут бросает в ра­бочую массу, как искры, свою живую и ясную речь о значении Советской власти, Красной Армии, о контрреволюции, о сплоченно­сти и борьбе рабочего класса в связи с 1 Мая. Подбодряет, вооду­шевляет аудиторию. Председательствующий закрывает собрание под бурные аплодисменты, объявляет, что больше ораторов нет и что через 15 минут откроется концертное отделение.

Мы перекочевываем в клуб имени В. М. Загорского. Товарища Загорского В. И. Ленин довольно-таки хорошо знал лично. В этот день как раз открывался этот клуб. И тут неожиданно речь това­рища Ленина, посвященная памяти погибшего товарища 1. Далее, едем в Пресненский район. Здесь несколько тысяч рабочих в стенах Прохоровской мануфактуры ожидают открытия митинга. Такая же встреча. Речь живая, мужественная и оптимистическая. Она про­должается около 3/4 часа. Оставляем Прохоровку и едем в Замо­скворецкий район, в Институт имени Карла Маркса (бывший Ком­мерческий институт). Останавливаемся у подъезда здания. Быстро узнают товарища Ленина, окружают автомобиль. Вот подходят двое мальчишек, один из них в упор говорит ему: «А я вас узнаю по кар­точке — вы будете товарищ Ленин». Владимир Ильич улыбается. Входим в аудиторию, где сидит огромная масса рабочих Замоскво­речья. Появление товарища Ленина вызывает овацию, прерывающую речь очередного оратора. Слово предоставляется Ленину. Его слу­шают с напряженным вниманием.

Объезд окончен, возвращаемся домой. Разумеется, всю дорогу расспросы, вопросы, разговоры о Москве, о положении московских рабочих, о партии, о том, как была совершена Октябрьская рево­люция в Москве, о старых вывесках на магазинах, которые следо­вало бы заменить советскими, что имело бы огромное агитационное значение, о ремонте домов, об улучшении санитарии города и т. д. и т. п. При этом должен добавить, что у меня в тот день была сильная ангина и мое горло было повязано. Товарищ Ленин все время уговаривал меня вернуться домой, чтобы не простудиться, спрашивал, сильно ли болит горло. По дороге домой, несмотря навсе мои протесты, он все-таки предложил свернуть машину в сторону моей квартиры, подвез меня, не успокоился и не уехал к себе до тех пор, пока не высадил меня. Впрочем, эта черта Ленина отмечена многими другими товарищами — удивительное внимание даже к малознакомым, попечение о тех товарищах, рабочих, трудящихся, артистах, писателях и др., о нуждах которых доходили вести до товарища Ленина. Я знаю примеры, когда он, узнав, что такой-то товарищ заболел, иногда без всякого предупреждения выходил из Кремля, направлялся к нему, внезапно являлся, расспрашивал: по­лучает ли он медицинскую помощь, есть ли у него средства на лекарства, каково его питание, а потом, возвращаясь домой, делал соответствующие распоряжения. Нередко были случаи, когда Московский Совет получал от товарища Ленина записки или про­сто резолюции на заявлениях, не говоря уже о рабочих, даже артис­тов и писателей о помощи с просьбой оказать содействие вплоть до того, чтобы выдать тому или другому обувь, белье и т. д. Таково было бившееся в его груди сердце крупнейшего вождя пролетариата.

В середине апреля 1921 года я должен был выехать в Советское Закавказье и дальше в Армению 1. Перед выездом из Москвы я имел свидание с товарищем Лениным, во время которого мы вели обстоя­тельную беседу о том, как нужно работать на Кавказе, для этой работы каким образом необходимо учесть опыт русской революции, какой политики нужно придерживаться по отношению к Турции, и — самое главное — советовал быть осторожным и щепетильным по отношению к народам Востока, которые уже просыпаются, ко­торые нуждаются в просвещении и которые, просветившись, совер­шат у себя еще более грандиозный, чем в России, переворот. Од­ним словом, он тогда излагал ту нашу линию, которую мы начиная с 1921 года проводим в Закавказье и на Ближнем Востоке. Сразу стало ясно, что работа на Востоке — весьма сложная и ответственная вещь, и потому я попросил товарища Ленина вкратце изложить свои мысли на бумаге в виде письма, дабы я это письмо доставил кавказским товарищам и они могли бы руководствоваться им в своей повседневной работе. Ленин охотно согласился на это. На следую­щий же день курьер от него доставил мне письмо, которое он потом в моем присутствии попросил товарища Сталина исправить, где нужно, ибо сам автор не так уж сведущ в закавказских делах и легко мог допустить ошибки. Такова была скромность товарища Ленина, лишенного авторского самолюбия, которым болеют многие из нас, так называемых литераторов. Письмо это известно закав­казским товарищам, оно своевременно было опубликовано в наших газетах.

Последняя моя встреча с живым товарищем Лениным состоя­лась в декабре 1922 года.  Тогда он жил в Горках, ныне в исто­рическом доме, где оборвалась его жизнь. Он тогда только что окончательно оправился от первого удара и собирался уже вер­нуться в Москву, чтобы приступить к обычным своим работам. Был весел, смеялся. Жаловался только на то, что доктора мучили, пичкали его лекарствами, испортили ему желудок; говорил, что теперь чувствует себя хорошо и надеется, что будет по-старому ра­ботать. И действительно, он мало изменился тогда. Много рас­спрашивал,, по обыкновению живо интересовался всем. Говорил о закавказских делах. Спрашивал, поднялась ли опустошенная Ар­мения, как обстоят там дела с хлопком, с орошением, с продоволь­ствием, достаточно ли крепка национальная Красная Армия, не обижается ли «мелкий люд», нет ли агитации со стороны буржуаз­ной интеллигенции, не вопят ли последние о «русских штыках» и т. д. и т. п. Я ушел от него под впечатлением, что Закавказская федерация и намечавшийся тогда Союз Советских Республик, по мысли товарища Ленина, еще более укрепят межнациональную дружбу и усилят Советскую власть.

В январе 1924 года я пошел к товарищу Ленину в последний раз. Но я видел тогда мертвого Ленина.

Таковы мои воспоминания о встречах с ним. Разумеется, я дале­ко не исчерпал всего того, что можно было бы написать об этих встречах. О, если бы возможно было сохранить в памяти все его мысли, слова, советы, рассуждения — одним словом, ту голову с ослепительным светом, лучи от которой не раз оказывали на меня свое поразительное воздействие!

Я бесконечно счастлив и до конца жизни буду гордиться и вместе с тем поражаться (как будто бы это не сон!) тому, что был современником В. И. Ленина, был знаком лично, разгова­ривал с ним, пожимал ему руку, ходил и ездил вместе с ним, был последователем и маленьким учеником этого гиганта, гения на­шего времени.

Заря Востока. 1924. 23 апреля. С. 2—3