Ленинизм превратился в совершенно определенную не только школу революции, но и в школу жизни для целых поколений. Учение Ленина стало основой всей будущей истории человечества. Короткие минуты моего личного общения с тов. Лениным — это капля в море по сравнению с исполинским трудом его жизни. И все же не хочется упустить и эти преходящие мгновения, чтобы не упомянуть их, хотя они порой касаются лишь некоторых мелких черточек личности Ленина. Может быть, та или иная черточка неизвестна товарищам, не испытавшим счастья встречаться с Лениным. Поэтому хочу их здесь отметить.
Впервые я встретил товарища Ленина летом 1904 года в Швейцарии. В мае этого года в Москву приехали члены тогдашнего ЦК партии, чтобы создать там местный партийный центр, подготовить условия для укрепления партийного органа и предпринять шаги для подготовки к назревающей революции...
Приехавшие товарищи, среди которых были погибший в 1905 году тов. Николай Бауман, а также Красиков, Ленгник, Смидович и Стасова, часто собирались у меня на квартире, которая уже в то время сделалась весьма подходящим местом для встреч нелегальных лиц. Я жил в центре города, где у меня, как у популярного зубного врача, была очень широкая практика. В течение дня через мою квартиру проходили десятки людей, так что лишние 5—6 человек никому не бросались в глаза. Очень часто у меня в приемной сидело с полдюжины пациентов, а в соседнем помещении незаметно для всех происходило партийное совещание.
В конце мая я перебрался на дачу. Совещания были перенесены туда. Между тем за Ленгником началась слежка. Вокруг моей дачи стали бродить подозрительные лица. В начале июня мне пришлось уехать за границу, и я покинул товарищей и свою семью в довольно сомнительном положении.
Перед отъездом товарищи дали мне несколько партийных поручений. Между прочим, в Швейцарии я должен был найти товарища Ленина и информировать его о положении в московской организации.
Числа 8—9 июня я приехал в Швейцарию. Адрес мне был дан в русскую эмигрантскую колонию. Там я встретил тов. Лядова, Лепешинского, Бонч-Бруевича и др. Ленина не было. Он к этому времени уехал в «отпуск» недели на три в Лозанну.
В Женеве я застал товарищей в очень наэлектризованном состоянии. После знаменитого Лондонского съезда 1903 года в эмиграции происходили ожесточенные прения между обеими фракциями, зачастую принимавшие весьма острый характер. Для тов. Ленина это были тяжелые месяцы. Резкое столкновение с Плехановым, к которому он всегда относился с величайшим уважением, бесчисленные собрания, настоящие агитационные поездки, огромная работа для печати, обширные научные занятия в связи с укреплением занятой позиции — все это сильно утомило крепкий организм Ленина. Поэтому он счел необходимым устроить себе «каникулы».
К своему отдыху он отнесся с такой же серьезностью, с какой выполнял свою работу... Он решил основательно отдохнуть, подышать свежим воздухом гор и озер...
В Лозанне я застал его за дружеской беседой с русским товарищем — Ниной (Нина — М. М. Эссен. Ред.) Разговор был самый обычный. Не о политике. О погоде, о природе, о купанье или о чем-то подобном.
Меня тов. Ленин принял очень сердечно и просто, как старого знакомого. Гарантией послужили отзывы московских товарищей. С большим любопытством выслушал Ленин мой рассказ. Я рассказал ему о Москве, Латвии, российской социал-демократической интеллигенции, об оппортунистическом направлении в ее среде. Между прочим, я ознакомил его с письмом о фракционных разногласиях в российской партии, которое я написал в Женеве и собирался послать К. Каутскому для журнала «Neue Zeit». Письмо Ленину понравилось. Оно было отослано нами Каутскому, но тот его отверг...
В Лозанне я провел с тов. Лениным дня три. Мы гуляли, беседовали, шутили, купались в Женевском озере. Но о фракционных спорах, о политике Ленин за все время не обмолвился ни словом. Он копил силы для более важных задач.
Мы расстались как старые друзья, и я уехал в какой-то небольшой санаторий на берегу Цюрихского озера. Мы не переписывались, но мой московский адрес Ленин отметил, чтобы воспользоваться им позднее в случае необходимости.
Недели через две я получил из дому неприятное известие о провале вышеупомянутых членов Центрального Комитета. Моя семья находилась в очень опасном положении. Вокруг дачи все лето бродили шпики, и только находчивость жены помогла ей спасти и перевезти в город чемодан с литературой и документами, которые были у нее оставлены товарищами. Ленгника и Баумана арестовали. Не помню, как ускользнули другие товарищи.
Настал 1905 год с его знаменитыми декабрьскими днями. Но уже летом чувствовалось приближение бури. В рабочих массах царило возбуждение, зашевелились также либеральная буржуазия и интеллигенция. Эмиграция покидала свои насиженные места. Кто только имел хоть малейшую возможность, отправлялся на родину. Началось широкое земское движение, усилилось брожение в крестьянстве, эсеры были в то время на вершине своей популярности. В Москву явились Милюковы, водовозовы, буняковы, алексинские, а также и наши. Разумеется, еще нелегально. Либеральная интеллигенция предоставляла свои квартиры для самых разнообразных политических собраний. Происходили оживленные дебаты, причем фракции и партии стали все определеннее обособляться. Шатун Алексинский тогда был большевиком. Мы работали рука об руку. Дух Ленина оказывал сильное воздействие на течение политической жизни. Его статей, его указаний и лозунгов мы ждали и жадно ловили их.
Лозунг вооруженного восстания не был еще выдвинут. Но уже была четко сформулирована аграрная программа большевиков. Всеобщий основной политический аккорд звучал тогда так: «Врозь идти, а вместе бить», т. е. прежде всело бить по царизму. По мере приближения декабря политическая линия пролетариата прояснялась все больше и больше, и руководство с каждым днем все определеннее переходило к большевикам. Ведущая рука Ленина ощущалась всюду. Направляя свой удар против царизма, тов. Ленин уже тогда ясно предвидел, что революция не остановится на свержении царизма, а рано или поздно перейдет в социалистическую революцию. Поэтому он ни на секунду не забывал разоблачать в глазах пролетариата мелкобуржуазную сущность меньшевиков и эсеров.
За эти месяцы я впервые прошел школу ленинизма на практике. Так сохранялась моя духовная связь с тов. Лениным, между тем как практическая связь продолжалась через товарищей, которых Ленин направлял ко мне довольно часто.
В январе 1907 года мне удалось во второй раз лично встретиться с тов. Лениным. Накануне рождества я уехал на несколько дней отдыхать в Финляндию. Там в то время находился и тов. Ленин. Он жил на небольшой даче близ станции Куоккала. Разумеется, нелегально.
Революция 1905 года потерпела поражение, но дух нашего великого вождя не был сломлен. Ленин продолжал работать, готовя революцию, стараясь в практической деятельности использовать все возможности, легальные и нелегальные, чтобы воспитывать пролетариат для предстоящей борьбы.
Тогда уже работала Государственная дума и думская социал-демократическая фракция. Последняя получала основные директивы от тов. Ленина. Дачка в Куоккале была главным штабом революции.
Московская организация была сильно ослаблена. Разумеется, в подполье работа продолжалась. Появилась и своя легальная печать. Все же общее настроение в эти годы разгула реакции было довольно подавленным. Из моих ближайших друзей почти все были в ссылке, тюрьмах, эмиграции. Я чувствовал себя очень оторванным от масс. Неудовлетворенность профессиональной работой родила во мне надежду обрести душевное равновесие в широкой литературной деятельности. Я задумал издать на русском языке сочинения рабочего-философа Иосифа Дицгена.
Эта работа в известной степени снова свела меня с тов. Лениным. Ленин был одним из тех очень немногих русских товарищей, которые читали и понимали Дицгена. Он был, пожалуй, единственным, умевшим правильно оценить Дицгена — как революционную диалектику его сочинений, так и его слабые стороны.
В Куоккале я беседовал с Лениным об издании Дицгена. Он вполне одобрил мой замысел.
Вскоре после этого я, между прочим, издал брошюру американского социалиста Унтермана, для которой написал небольшое революционное предисловие в большевистском духе. Ленину это предисловие очень понравилось, что он подтвердил в одном из писем. Вскоре он написал превосходное предисловие к одному из моих изданий, а именно: «Письма И. Ф. Беккера, И. Дицгена, Ф. Энгельса, К. Маркса и др. к Ф. А. Зорге и др.». Предисловие это не утратило своей свежести и до наших дней.
Интересно отметить, что одновременно с моим изданием эту книгу выпустили меньшевики с предисловием известного меньшевистского лидера Аксельрода. Если сравним эти издания сегодня, то в их предисловиях чрезвычайно наглядно отразятся два совершенно противоположных мировоззрения... Аксельрод тщательно выбрасывает из Маркса, Энгельса, Беккера и Дицгена то, что в них есть революционного, и цитатами из их писем тщится оправдать оппортунистические, ликвидаторские тенденции меньшевиков... Ленин каким был, таким и остается — глубоким, серьезным ученым, абсолютно объективным, насквозь революционным от первой написанной строчки до последнего часа жизни.
В упомянутый период мне довелось также короткое время переписываться с Лениным, но письма у меня не сохранились...
Ленин известен всем как экономист, как политик, как революционер. Но лишь немногие знают, что он был также крупным, серьезным философом, который не нахватался одних верхушек, но глубоко и серьезно знал как классическую, так и современную философию во всех ее характерных течениях. Совсем недавно мы узнали из писем тов. Ленгника, что Ленин в свое время философски его «проработал» и вылечил от кантианства . Так же серьезно Ленин знал и Дицгена и сумел четко и правильно уловить сущность диалектической философии Дицгена, т. е. ее революционное ядро. Последнее как раз и послужило причиной моего сильного увлечения Дицгеном...
У Ленина была своя кристально ясная линия в философии. Он инстинктивно улавливал все то, что в речах или учении другого было неопределенно, шатко, могло увлечь с революционного пути в сторону.
Больше всего обращает на себя внимание идеально прекрасное сердце Ленина-товарища. Посмотрите только, какой глубоко серьезной, какой товарищеской и справедливой является его критика, направленная против меня.
Он знает и верит, что я люблю Дицгена. Но в то же время он чувствует, что я кое-где ошибся. Он боится, что и я — увы! — могу увязнуть в «болоте», как это случилось не с одним марксистом, поддавшимся влиянию Маха, Авенариуса, имманентов. И он еще раз предостерегает меня от «болота». Но, предостерегая, он вместе с тем ищет для меня оправданий, пытается объективно установить причину моей ошибки. Щадя мое самолюбие, он добавляет: «Возможно, что Дауге повторил чужой отзыв об имманентах и Леклере, не будучи сам лично знаком с писаниями этих реакционеров».
Он был прав. Действительно, я ни до, ни после того не читал и, вероятно, уже никогда не прочту этих леклеров и им подобных. У меня на плечах другое, более важное дело. Моя же ошибка состояла вгтрм^ что.ящтиррвал авдоррэ изщорцх или третьих уст. Такую небрежность, надо признаться, мы позволяем себе часто. Мы недостаточно серьезно относимся к науке, не изучаем ее как следует, но часто пережевываем чужие слова.
Большое счастье для нашей партии, что у нее был Ленин — наша живая, глубокая совесть, который учил быть справедливыми, серьезными, уверенными в себе.
Не одного только меня взял товарищ Ленин за шиворот и встряхнул — многих товарищей спас он от «болота». Видя, что кое-кто начинает увязать, он иногда вынужден был прибегать к еще более резким приемам, чем в случае со мной... Он был великим воспитателем, великим учителем жизни и в то же время образцовым товарищем. Однако гораздо выше личного самолюбия товарища и его чувствительности стояла для него конечная цель революции... Лично я могу только благодарить тов. Ленина за предостережение.
В 1907 году Ленин покинул Финляндию, так как его нелегальное положение становилось все ненадежнее.
Darbs. 1925. № 1. С. 41—45; Ленин в воспоминаниях революционеров Латвии. Рига, 1969. С 60—67
ДАУГЕ ПАВЕЛ ГЕОРГИЕВИЧ (1869—1946) — один из основателей Латвийской социал-демократической рабочей партии, историк, публицист, врач, один из основоположников стоматологии в СССР. В революционном движении принимал участие с конца 80-х гг., после II съезда РСДРП — большевик. В 1905—1907 гг.— член лекторской группы при МК РСДРП. В 1907—1912 гг. занимался издательской деятельностью: издательство Дауге выпустило на русском языке «Письма И. Ф. Беккера, И. Дицгена, Ф. Энгельса, К. Маркса и др. к Ф. А. Зорге и др.» с предисловием В. И. Ленина. После Октябрьской социалистической революции — нарком просвещения Латвии (1917—1918 гг.), член коллегии Наркомздрава (1918—1931 гг.); в 1945—1946 гг. работал в Институте истории партии при ЦК КП Латвии.