ПЕРЕД ОТКРЫТИЕМ
Путешествие из Казани в Москву продолжалось около пяти суток. Путешествие от вокзала до Каретного ряда продолжалось около пяти часов.
Но, честное слово, нам казалось, что все это было наоборот. Как-никак ехали мы до Москвы в штабном вагоне, нашей делегации предоставили три «мягких» купе, народонаселение вагона нормы не превышало. Правда, двигались мы медленно, и однажды пришлось нам вместе со всеми обитателями поезда рубить дрова в лесу, чтобы дать возможность машинисту довести состав до следующей станции. Но это было в порядке вещей и даже представляло собой некоторое развлечение.
Что же сказать о путешествии на трех извозчиках, везших нас по столице холодным осенним вечером под проливным дождем? Пролетки были настолько переполнены пассажирами, что верх поднять было нельзя. Никто не мог пошевелиться. Развлечений никаких, потому что в таком положении даже дискутировать не представлялось возможным. Лил дождь, а мы все ехали, ехали, ехали.
Только много позднее мы узнали, что извозчики везли нас кружным путем, чтобы запрошенная ими цена не показалась нам грабежом на большой дороге. Речь шла не о миллионах рублей в дензнаках 1920 года — о таких пустяках не стоило и разговаривать. Мы должны были уплатить извозчикам фунт соли. Зарабатывали они его не очень честно, зато остроумно: колесили по Москве как могли.
Скрипучий голос извозчика возвестил о прибытии к воротам нашего общежития. Расплатившись коллективным фунтом соли, мы понесли свои тощие пожитки через двор.
Вот перед нами 3-й Дом Советов, колыбель многих съездов комсомола, молчаливый свидетель яростных дискуссий, веселой пляски и проникновенного пения. Сколько серьезных слов слышал он, сколько воинственных рассказов, мечтаний и фантазий! Много-много лет пройдет, но каждый раз, когда видишь это широкое, приземистое здание, сердце радуется и ты невольно представляешь себе его коридоры и комнаты, переполненные шумной армией комсомольских делегатов. Привет тебе, 3-й Дом Советов, дорогой каменный старик, гостеприимный друг нашей молодости!
Получив мандат, я устроился в комнате петроградской делегации. Комната была забита рядами жестких коек. Посредине стоял стол, почти лишивший нас возможности свободно двигаться. На нем красовалась пишущая машинка, при помощи которой мы выпустили на съезде газету «Подзатыльник», первую сатирическую газету в республике.
Установив, где кто будет помещаться, мы ринулись в столовую, чтобы получить свою восьмушку хлеба, чай с сахарином, суп из воблы (1000 калорий), жаркое из воблы (1880 калорий) и что-то еще, обозначенное в меню как «сладкое». Столовая и комнаты общежития напоминали дискуссионный клуб. Шум общего спора мог бы заглушить грохот Ниагарского водопада. Разворачивалось обсуждение программных и уставных вопросов.
Назавтра мы узнали, что основной доклад будет делать Владимир Ильич Ленин. Трудно рассказать о нашей вдохновенной радости.
Ночью во всех комнатах общежития с разных точек зрения обсуждался предстоящий ленинский доклад.
— Доклад о международном положении? Очень хорошо!
— Да нет же! О текущем моменте.
— А разница какова?
— Уж Ленин знает.
Делегаты старались предвосхитить доклад:
— И достанется же всем империалистам и социал-предателям!
— Достанется определенно. Все-таки он будет, наверно, больше говорить о Польше и Врангеле.
— Ничуть не бывало! Центральным пунктом будут наши союзные (комсомольские) разногласия.
— Это в докладе о международном положении?
— А что? Разве не решаем мы все вопросы в мировом масштабе?
Один из наших фронтовиков, ясноглазый парень с рукой на перевязи, рассуждал:
— Портреты видел, а в глаза не приходилось. Наверно, он высокий — просто сказать, огромный. Да и как Ленину быть другим?
Ночь промелькнула незаметно. Зато с утра до самого открытия съезда время тянулось медленнее, чем наши пролетки от вокзала. Когда же наконец? Когда?
Никому из нас не забыть этого радостного, взволнованного, томительного ожидания...
СЪЕЗД ЖДЕТ ЛЕНИНА
За несколько часов до открытия съезда мы собрались в зале на Малой Дмитровке (теперь улица Чехова), 6, ожидая появления Ленина. Один из членов президиума, через каждые полчаса бегавший к телефону, неизменно сообщал, что идет заседание Политбюро и что Владимир Ильич приедет, как только кончится заседание.
Я сидел перед столом президиума на полу сцены, переполненной делегатами. Непонятно, каким образом вмещала она такое количество людей. Время от времени кто-то настойчиво просил «очистить помещение сцены» и уйти в зал, но мы делали вид, что ничего не слышим. В зале и без нас было полно. Были забиты все проходы, люди сидели на подоконниках, стояли толпой вдоль стен. И никто, конечно, не пошевелился бы, чтобы уступить нам место.
В зале стоял гул. Продолжались споры, начатые с первых минут встречи в коридорах 3-го Дома Советов, в комнатах общежитий, у стола выдачи мандатов. А так как иногда спорили люди, находившиеся в разных концах зала и старавшиеся перекричать всех других, то в некоторые минуты съезд напоминал море в часы прибоя.
Но стоило кому-нибудь из президиума крикнуть: «Тихо!», как шум обрывался и делегаты застывали на месте, устремив глаза в правый угол сцены. Там должен был появиться Ленин.
Всюду серые шинели и черные кожанки. Гардероба внизу не было, и к тому же в зале несколько часов назад было холодно — и большинство делегатов сидело в верхней одежде. Вначале многие даже не потрудились снять папахи, диковинные картузы и приплюснутые кепки. Потом стало значительно теплее, папахи и кепки исчезли, но снимать шинели и кожанки комсомольцы не торопились,— может быть, для того чтобы не утратить боевого вида.
А вид у них был действительно боевой. Большинство только что вернулось с фронта или готовилось отправиться на фронт. Только месяц назад (4 сентября) вместе со всей страной проводили они Всероссийский субботник трудящейся молодежи в честь Международного юношеского дня. Немало среди них было руководителей и участников продотрядов. Многие создавали группы и отряды, помогавшие крестьянам, и в первую очередь семьям красноармейцев, убрать урожай, поддержать хозяйство, починить избы.
Вправо от сцены — все первые ряды за питерской делегацией. Влево — московская делегация, за ней расположились украинцы, уральцы, туляки, владимирцы. Члены других делегаций разбросаны по всему залу.
Питерцы первыми догадались запеть песню — и вот уже гремит в зале «Яблочко», «Смело мы в бой пойдем» и «Красное знамя».
Но вот я взглянул в угол сцены — и сердце замерло в груди. Глаза застлал туман радости. Хотелось рвануться вперед, чтобы быть ближе к невысокому улыбающемуся человеку, одетому в темное пальто с черным бархатным воротником. Хотелось сделать что-то героическое, вот тут, вот сейчас, чтобы понял он, как мы его любим. Хотелось кричать еще громче, чтобы выразить переполнивший все существо восторг.
У входа на сцену стоял Ленин.
Он приехал внезапно и прошел на сцену так быстро, что товарищи, сторожившие у входной двери, не успели опередить его. В тот самый момент, когда несколько ликующих голосов крикнули в фойе: «Ленин!», Ильича увидели все. Овация зала была нескончаемой.
Все приготовленные заранее приветствия и возгласы были забыты. Одним могучим дыханием весь съезд, как один человек, произносил только одно слово:
— Ленин! Ленин! Ле-е-енин!
Сквозь густые ряды делегатов Ильич пробирался к столу президиума, на ходу снимая пальто и приветствуя кивком головы тех, с кем был знаком. Положив пальто на стул, он достал из кармана пиджака лист исписанной бумаги, очевидно конспект речи, и сразу приготовился говорить.
Но овация все разрасталась. Рукоплескания сотрясали зал. Охваченные общим подъемом, делегаты не хотели, да и не могли успокоиться. Говорили все разом; казалось, не было на земле силы, которая могла бы нас остановить. Это был небывалый порыв. Каждый кричал что-то свое, самое драгоценное для сердца, самое задушевное, самое искреннее.
Владимир Ильич то внимательно смотрел на свой конспект, то оборачивался к столу президиума, всем своим видом прося успокоить аудиторию. Председательствующий начал, наконец, усиленно звонить, но в общем грохоте овации звона колокольчика почти не было слышно. Тогда Ленин заложил палец левой руки за борт жилета, а правой рукой сделал несколько успокаивающих жестов, явно призывающих дать ему возможность начать доклад. Овация все продолжалась. Ленин вынул из жилетного кармана часы, показал на них пальцем. Однако и это не помогло.
Председательствующий, перегнувшись через стол, крикнул над моей головой так громко, как только мог:
— Владимир Ильич! Как объявить ваше выступление? Доклад о международном положении? Доклад о текущем моменте?
Ленин приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать. Председательствующий повторил свой вопрос.
— Нет, нет,— отрицательно качнул головой Владимир Ильич, лукаво улыбаясь,— не то... не то... Я буду говорить о задачах союзов молодежи. Но объявлять это — лишнее. Да, да, лишнее...
Ильич оглядел зал, снова слегка поднял руку — и на этот раз все смолкло. Председательствующий что-то пытался вымолвить, но ему так и не удалось ничего «объявить». В то самое мгновение, когда воцарилось молчание, Ленин заговорил — и заговорил так спокойно и деловито, как будто давным-давно беседует со съездом.
СЪЕЗД СЛУШАЕТ ЛЕНИНА
— Товарищи, мне хотелось бы сегодня побеседовать на тему о том, каковы основные задачи Союза коммунистической молодежи и в связи с этим — каковы должны быть организации молодежи в социалистической республике вообще.
Делегаты благодушно переглянулись. Задачи Союза молодежи казались им хорошо известными: надо громить буржуев. Били Краснова, били Колчака, Юденича, Деникина, били польских панов. Кого еще надо бить?..
Ленин расхаживал по крохотному свободному пространству сцены. Сначала он двигался очень осторожно, чтобы не задеть нас, сидящих плотным кольцом на полу. Но вот своеобразная «трибуна» освоена, и оратор движется все быстрее, подчас оживленно жестикулируя. Иногда он как-то сразу останавливался, простирал правую руку вперед, подчеркивая какую-нибудь особо важную мысль. Порою он ходил очень медленно, заложив руки за спину, и тогда его речь казалась задушевной беседой.
— И вот, подходя с этой точки зрения к вопросу о задачах молодежи, я должен сказать, что эти задачи молодежи вообще и союзов коммунистической молодежи и всяких других организаций в частности можно было бы выразить одним словом: задача состоит в том, чтобы учиться.
Ленин произносил слово «учиться» как-то отдельно от остальной фразы, строго и твердо. Съезд был потрясен.
Нельзя было не сделать резкого движения, услыхав такое необычное в ту пору слово! Надо было перестроиться, усвоить новую тему и вдуматься в нее. Уж слишком неожиданной была эта новая тема!
Надо учиться! Но почему об этом заговорили именно сейчас? А фронты? А разруха?
Надо учиться! Миллионы юношей и девушек стремились к знаниям. Неиссякаемым, прекрасным было желание учиться. Но ведь Ленин произнес это слово по-особому, он сделал на нем такое ударение, что оно приобретало новый смысл. Неужели в этом главная задача Союза?
Не только не смущаясь произведенным впечатлением, но явно радуясь ему, Ленин спокойно продолжал свою речь, слегка наклонившись вперед.
— Понятно, что это лишь «одно слово». Оно не дает еще ответа на главные и самые существенные вопросы — чему учиться и как учиться?
Я должен сказать, что первым, казалось бы, и самым естественным ответом является то, что Союз молодежи и вся молодежь вообще, которая хочет перейти к коммунизму, должна учиться коммунизму.
Большинство делегатов почувствовало облегчение. Учиться коммунизму — это понятнее, чем просто учиться. Но почему «казалось бы»? Неужели тут надо что-то объяснять? И разве самый лучший способ учиться коммунизму не заключается в том, чтобы громить буржуев на фронте? Вот почему и надо скорее перейти к описанию военного положения!
Но речь Ленина не свернула в русло вопроса, обозначенного в повестке дня. Потому-то и было нам так трудно. Ильичу предстояло преодолеть глубокую инерцию нашего сознания. Он это понимал и, несколько замедлив темп речи, интонацией голоса подчеркивал отдельные слова и фразы. Владимир Ильич развивал и доказывал свою мысль с неотразимой логической силой, развертывая цепь точных формул в простой и ясной последовательности.
— Что же нам нужно для того, чтобы научиться коммунизму? Что нам нужно выделить из суммы общих знаний, чтобы приобрести знание коммунизма?
Едкая усмешка сопровождала слова о коммунистических начетчиках и хвастунах, думающих, что изучение коммунизма заключается в усвоении только того, что изложено в коммунистических книжках и брошюрах. Особенно сильно Ильич подчеркнул то, что одно из самых больших бедствий, которые остались нам от старого, капиталистического общества,— это полный разрыв книги с практикой жизни.
— Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит, так как оно продолжало бы старый разрыв между теорией и практикой, тот старый разрыв, который составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества.
Снова радостная реакция в зале. Каждый раз, когда произносились эти слова — «борьба и работа», съезду казалось, что все становится яснее, потому что требование борьбы и работы было для нас понятнее и привычнее, чем требование учиться.
— Тут перед нами встает вопрос о том, как же нам нужно сочетать все это для обучения коммунизму?
Интонация докладчика не оставляла сомнений. Сочетать! Вот что главное. Вот оно то звено, за которое можно и нужно ухватиться, чтобы вытащить всю цепь!
Очевидно, это было именно так. Ленин заговорил о старой школе, разбирая вопрос о том, чему надо учиться, что брать и что отбросить.
Неожиданная тема завоевала наше внимание. Ленин овладел нашей мыслью и повел ее, еще робкую, еще спотыкающуюся, той дорогой, которой он хотел ее повести.
Ильич присоединял к одному доказательству другое, неустанно повторяя разными сочетаниями слов основную идею.
— Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество.
Ленинские слова были простыми и убедительными. Возвещаемая ими правда удесятеряла силу доказательств. В ленинском голосе звучала всепобеждающая человеческая страсть, сила огромного опыта, неподдельная любовь к тому, чем он сам живет и чем живут другие, требовательность и строгость гения, отеческая простота и ласка человека, стремящегося доказать и убедить.
Зал замер. На всех лицах отражалась упорная работа мысли.
Молча делегаты передавали друг другу записки, посылая их в президиум. В первые десять — пятнадцать минут после начала речи Ленин сам принимал записки и клал их или в карман, или на угол стола. Некоторые бумажки он даже разворачивал и читал, не прерывая речи. Но так как он на них не отвечал и никто уже не хотел прерывать Ильича ни на секунду, записки стали передавать тем, кто сидел на сцене.
А Ленин продолжал развивать свою мысль, подчеркивая голосом и жестом те фразы, в которых он говорил о необходимости критически разобраться в фактах, чтобы на место старой зубрежки поставить умение взять себе всю сумму человеческих знаний, и взять так, чтобы коммунизм не был у нас чем-то таким, что заучено, а был тем, что нами продумано, был бы теми выводами, которые являются неизбежными с точки зрения современного образования.
Съезду становилось все более и более понятным, что означает самая задача «учиться». Я тщательно записывал речь, подобно многим делегатам, и особенно внимательно записывал те фразы, на которых Ленин ставил ударение.
Следя за этим, я в своей записи первой части речи Ленина многократно подчеркивал в разных словосочетаниях следующие мысли: «Полное усвоение всего того, что дала прежняя наука». «Не заучено, а продумано». «Инициатива и почин всюду». «Все, что было создано человеческим обществом, Маркс переработал критически, ни одного пункта не оставив без внимания». «Не муштра, не зубрежка, а сознательная дисциплина рабочих и крестьян». Когда речь шла о Марксе и его критике всего созданного человеческой мыслью, Ленин с особым ударением произнес слова: «проверив на рабочем движении». И я точно помню, что эти слова Ленин повторил дважды.
— Мы знаем, что коммунистического общества нельзя построить, если не возродить промышленности и земледелия, причем надо возродить их не по-старому. Надо возродить их на современной, по последнему слову науки построенной, основе. Вы знаете, что этой основой является электричество... Вы прекрасно понимаете, что к электрификации неграмотные люди не подойдут и мало тут одной простой грамотности. Здесь недостаточно понимать, что такое электричество: надо знать, как технически приложить его и к промышленности, и к земледелию, и к отдельным отраслям промышленности и земледелия. Надо научиться этому самим, надо научить этому все подрастающее трудящееся поколение.
Все, что до сих пор было сказано Лениным, получило простую и до конца понятную основу. С помощью этого примера легче было уразуметь все остальное. Радостно переглядываются делегаты. Восторженно рукоплещет съезд. В зале снова гул, но совсем не такой, как прежде...
А Ленин продолжал:
— Мало того, что вы должны объединить все свои силы, чтобы поддержать рабоче-крестьянскую власть против нашествия капиталистов. Это вы должны сделать. Это вы прекрасно поняли, это отчетливо представляет себе коммунист. Но этого недостаточно. Вы должны построить коммунистическое общество.
Эти пять коротких фраз глубоко взволновали нас. В год, когда кругом война, разруха и нищета, Ленин учит нас не только тому, как воевать сегодня и завтра, но и тому, как превратить коммунизм в руководство для нашей практической работы, как строить коммунистическое общество.
С этой минуты уже трудно было что-либо записывать. По™ коренные могучей мыслью, делегаты инстинктивно устремлялись вперед, когда Ленин простирал руку, и напряженно размышляли^ когда он ходил по сцене, заложив руки за спину, и открыто думал перед всеми. Ленин давал нам программу работы на десятилетия. Да и только ли на десятилетия?
— Вы должны быть первыми строителями коммунистического общества среди миллионов строителей...
— Вы должны воспитать из себя коммунистов... Надо, чтобы все дело воспитания, образования и учения современной молодежи было воспитанием в ней коммунистической морали.
Сколько раз говорили на митингах и писали, что молодежи принадлежит грядущее, но никогда мы так не чувствовали великой правды и ответственности этих слов, как во время речи Ленина! Партия устами Ленина требовала от нас, чтобы мы были идейными и практическими вожаками молодежи, воспитывая из себя и из нее коммунистов. Все выше и выше подымалось чувство гордости за жизненное предназначение нашего поколения, радость, что мы живем, боремся и строим.
Ленин обращался не только ко всему залу, но и к каждому отдельному делегату. Любой из нас чувствовал себя так, как будто Ильич разговаривал именно с ним. Делегаты всем сердцем понимали, что то, о чем говорил Ленин, касается всех вместе и каждого в отдельности. Вот так должен действовать, учиться и мыслить весь Союз молодежи и ты лично!
Звенья мыслей и доказательств образовали единую цепь, превратились в точную законченную формулу — в вечные лозунги, которые надо нести на знамени Союза молодежи.
Ленин улыбался каждой радостной реакции делегатов, понимая, что задел самые драгоценные струны их сердец. Он уже не глядел на конспект. Он даже попытался спрятать его в карман, однако в карман не попал и продолжал держать лист исписанной бумаги, переложив его в левую руку.
Внезапно он остановился и снова, стоя у самого края сцены, чуть наклонившись вперед, стал говорить о том, что поколение, которому сейчас пятнадцать лет, увидит коммунистическое общество. Все затаили дыхание. Казалось, что в зале стало еще светлее. И не стало стен зала. Весь мир стал залом, в котором происходил III съезд комсомола!
На крохотном свободном пространстве сцены, являвшемся в эту минуту самой высокой вышкой мира, стоял человек с чуть прищуренными глазами. Он простер руку вперед и сказал:
— И вот, поколение, которому теперь 15 лет и которое через 10—20 лет будет жить в коммунистическом обществе, и должно все задачи своего учения ставить так, чтобы каждый день в любой деревне, в любом городе молодежь решала практически ту или иную задачу общего труда, пускай самую маленькую, пускай самую простую. По мере того как это будет происходить в каждой деревне, по мере того как будет развиваться коммунистическое соревнование, по мере того как молодежь будет доказывать, что она умеет объединить свой труд,— по мере этого успех коммунистического строительства будет обеспечен.
Никто не шелохнулся. Хотелось аплодировать, хотелось кричать «ура!», но нарушить такое вдохновенное молчание было невозможно.
В трепетной, напряженной тишине прозвучали простые серьезные слова:
— Только смотря на каждый шаг свой с точки зрения успеха этого строительства, только спрашивая себя, все ли мы сделали, чтобы быть объединенными сознательными трудящимися, Коммунистический союз молодежи сделает то, что он полмиллиона своих членов объединит в одну армию труда и возбудит общее уважение к себе.
Ленин спрятал конспект в карман, провел рукой по лбу, неожиданно для всех повернулся и пошел к столу президиума. Речь была окончена.
В ПЕРЕРЫВЕ
Владимир Ильич сидит у самого краешка стола президиума и деловито вынимает из кармана записки. Их очень много. Но председатель передает Ленину все новые и новые записки. При виде этой горы бумажек Владимир Ильич комически всплескивает руками, но с видимым удовольствием прочитывает их и кладет перед собой несколькими кучками. Затем он попросил лист бумаги, снова прочел рассортированные по отдельным вопросам записки и стал набрасывать конспект ответа на них.
Мы были в недоумении. Неужели Ленину, который может ответить на все, требуется конспект? Но наше недоумение длилось лишь несколько мгновений. Мы поняли, сколько в этом простом факте уважения и любви к людям, сколько требовательности к себе! Величие гения сказывалось во всем.
Мы не отрываем глаз от Ильича. Все делегаты, сидящие и стоящие на сцене, остались на своих местах. Кое-кто хочет из зала перебраться на сцену. Нет уж, не выйдет!
Однако для истинной любви препятствий действительно не существует. Осторожно перешагивая через наши ноги, поминутно извиняясь, медленно пробирается к Ленину воронежский делегат, одетый в нелепую женскую кацавейку с «буфами» на плечах. Он ничего не видит, кроме Ильича. Он идет как зачарованный. Я разглядел его лицо во время речи Ленина и понял: вот сидит человек, который поглощен одной мыслью, одним чувством: перед ним Ленин. Даже ради одного этого стоило жить и бороться, голодать и мерзнуть. Перед ним Ленин. В одном этом — великая награда за все пережитое. Пусть даже не все слова слышишь, несмотря на то что их надо слышать и хочешь слышать! Вина, конечно, велика, но ведь перед ним — Ленин! Дольше говори, Ленин. Чем продолжительнее будет твоя речь, тем больше я найду в ней прекрасных мыслей, когда буду ее читать. Но сейчас я прошу тебя дольше говорить, дабы иметь возможность дольше глядеть на тебя. Ты сам — величайшая правда сущего и грядущего. Ты — Ленин.
Воронежский делегат близко подошел к самому краю стола и остановился за плечами Ленина. Кто-то дернул его за рукав, чтобы заставить отойти, но тот не отошел. Владимир Ильич почувствовал на себе его упорный взгляд и оглянулся. Через миг Ленин положил карандаш и всем корпусом повернулся к подошедшему, ожидая вопроса.
И действительно, воронежец заговорил глухим, прерывающимся от волнения голосом:
— Владимир Ильич!.. Неужели я?.. Я?.. Увижу коммунистическое общество?
Глаза Ленина засияли.
— Да, да! — сказал он громко и взволнованно.— Вы! Именно вы, дорогой товарищ!
Воронежец по-детски всплеснул руками, мгновенно повернулся и ринулся вперед, забыв про сидящих на сцене людей. Звонкие крики делегатов, которым он наступал на ноги, сопровождали его бег.
Пока он не скрылся за пределами сцены, Владимир Ильич смотрел ему вслед серьезным и внимательным взглядом; затем ослепительно улыбнулся и снова взялся за карандаш.
Вдруг Владимир Ильич забеспокоился, начал шарить по столу, что-то искать в кармане. Потом он опустился на колено, заглянул под стол, под стулья.
— Что случилось, Владимир Ильич? — вырвалось у меня.
— Записку потерял,— ответил Ленин, продолжая искать вокруг себя,— записку потерял... Хорошая была записка. Хороший товарищ писал. Ответить надо...
Мы со всем рвением начали помогать ему в поисках. Когда записку наконец нашли, Ленин был очень доволен. Он сердечно поблагодарил нас, на секунду задумался и что-то записал в конспект.
А мы, трепеща от восторга, смотрели на него, Ленина, смотрели на вождя народов, смотрели на человека, желавшего и умевшего ответить на каждую хорошую записку каждого хорошего товарища.
ЛЕНИН ОТВЕЧАЕТ НА ЗАПИСКИ
— Слово предоставляется товарищу Ленину для ответа на записки.
Владимир Ильич взглянул на свой конспект.
— Записок очень много. Но я постараюсь на большинство ответить. Во многих записках меня спрашивают о военном и хозяйственном положении республики. К сожалению, я не могу делать вам сегодня второго доклада...
Ильич улыбнулся и добавил:
— Особенно с хриплым голосом. Веселое оживление зала было ему ответом.
— Вот спрашивают меня о положении крестьянства...
И Ленин простыми и ясными словами осветил положение крестьянства и опыт его борьбы под руководством рабочего класса. Ленин говорил о помощи крестьянам и задаче воспитания их в духе коммунизма.
В ряде записок Ленина спрашивали об отношении комсомола к интеллигенции.
Владимир Ильич рассказал о месте интеллигенции в борьбе классов. Он говорил, что костяк союзов молодежи должна составлять рабочая и крестьянская молодежь, но работать с интеллигентами надо обязательно.
Съезд бурно аплодировал.
— «Как вы смотрите на то, чтобы назвать нашу организацию Союзом коммунистической молодежи, а не Коммунистическим союзом молодежи, РСКМ, а не РКСМ?» — читает Владимир Ильич.
Ленин повертел в руках записку, недоуменно пожал плечами и произнес:
— Вопрос о названии считаю несущественным.
Делегаты были изумлены. Ленин считает несущественным вопрос, вокруг которого шли бурные споры.
— Этот вопрос вызывает принципиальные разногласия! — говорит председательствующий.
Владимир Ильич снова пожал плечами и решительно сказал:
— Разницы не вижу.
И вспомнил я беседу Ильича с членами президиума I съезда РКСМ в 1918 году. Один из нас гордо доложил Ленину, что съезд постановил назвать союз «Коммунистическим союзом молодежи». Мы ожидали проявления восторга со стороны Ильича. А он улыбнулся и бросил в ответ четыре слова:
— Дело не в названии. Кто-то немедленно воскликнул:
— Но мы оправдаем это название!
— Тогда будет хорошо,— последовал ответ.
«Какими должны быть взаимоотношения РКСМ с Российской Коммунистической партией (большевиков)?» — спрашивали в следующей записке.
Владимир Ильич ответил, что Союз молодежи должен руководствоваться общими директивами Коммунистической партии, если Союз молодежи действительно хочет быть коммунистическим. Руководствуясь этими директивами, он должен решить задачу так, чтобы его деятельность была для всей подрастающей молодежи примером коммунистической работы. Но главное заключается в том, чтобы на практике Союз не замыкался в себе и чтобы сделать все 400 тысяч членов РКСМ практическими руководителями всей молодежи, практическим примером для всей молодежи.
Бурная овация в честь Коммунистической партии заглушила его последние слова.
Владимир Ильич отодвинул от себя кучки записок. В руках у него осталась только одна записка, очевидно последняя.
«Скажите, скоро ли кончится война?»
Делегаты засмеялись. Засмеялся и Владимир Ильич и сказал, что он был бы рад нас утешить, но сам этого не знает. Одно ясно: чем скорее мы разобьем Врангеля, тем скорее кончится эта война, тем ближе будет наша общая победа над капитализмом.
Несмолкаемая овация грянула в ответ. После того как закончилось торжественное пение «Интернационала», Ленин взял пальто и, окруженный толпой молодежи, на ходу задающей ему новые вопросы, двинулся к выходу. Медленно спускался он со ступенек маленькой лестницы, ведущей в фойе. Я шел за ним, стараясь слышать то, о чем он говорит. Провожая Ленина, кто-то его спросил:
— А почему вы не осветили наши союзные разногласия? Ленин даже остановился.
— Как? — сказал он с удивлением.— Ошибаетесь. Я на все ответил.
И снова двинулся вперед мимо озадаченного таким ответом делегата.
Ну да! Конечно, ответил! Союз молодежи должен руководствоваться директивами Коммунистической партии. Решить задачу превращения всех его членов в практических руководителей всей молодежи, коммунистически воспитывая ее. Не замыкаться в себе. Быть массовой организацией. Ее костяк — рабочая и крестьянская молодежь. Можно ограничить прием интеллигентов, но работать с ними надо обязательно. Необходимо усвоить все богатство знаний и культуры прошлого, критически переработав его. Надо учиться. Надо громить врага. Строить коммунистическое общество. Вот и ответ.
Перед нами широкие ступени главной лестницы. Ленин ускоряет шаг, отвечая жестами руки на бесчисленные приветствия молодежи. Затем он садится в машину, а на панели стоит толпа в солдатских шинелях и черных кожанках.
Удавшееся наконец коллективное приветствие провожает удаляющуюся машину:
— Да здрав-ству-ет Ле-нин! Да здрав-ству-ет на-ша боль-ше-вист-ска-я пар-ти-я!
Мы долго стоим у подъезда...
Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, М., 1957. Ч. 2. С. 644—657