Однажды поздно вечером в ноябре 1905 года я вместе с Н. Е. Бурениным зашел к финляндскому активисту доценту финляндского университета, ныне профессору Гуннару Кастрену. За несколько минут перед тем на его квартиру прибыл из Стокгольма Владимир Ильич Ленин, возвращавшийся из-за границы в Россию. Младший брат Кастрена, Ула Кастрен, студент или кандидат, был активистами отправлен в Стокгольм специально для того, чтобы на всякий случай сопровождать в дороге Владимира Ильича. Помнится, о такой услуге просил активистов Н. Е. Буренин. С полчаса продолжалась первая беседа с Владимиром Ильичем. Помню, до его приезда я несколько волновался по поводу предстоявшей мне встречи с автором «Что делать?» и вождем нашей партии. Однако сразу же у меня получилось впечатление, будто я разговариваю со старым знакомым. Он говорил с нами просто, по-товарищески. Главным образом о своей поездке, что в ту минуту особенно нас интересовало. Меня тогда уже поразили добродушная естественная простота в его обращении, веселый, заразительный смех и столь характерная для Ильича усмешка-улыбка.
На следующий день было воскресенье. Владимир Ильич обедал у нас. Насколько я заочно неверно представлял себе Владимира Ильича, чем-то вроде «генерала от революции», можно судить по следующей мелочи: за несколько дней до его приезда я просил свою мать, чтобы к обеду было вино, чего у нас обыкновенно не бывало. Я говорил ей, что в Швейцарии и вообще за границей все привыкли пить за обедом вино или пиво. Кроме того, мы в тот раз обедали в гостиной, что бывало у нас лишь в особо торжественных случаях. Сколько раз после того Владимир Ильич, иногда с Надеждой Константиновной, заходил ко мне невзначай и, как старый знакомый, запросто ел и пил с нами в комнате моей мамы!
На мои расспросы во время его первого посещения, с кем из финляндцев он встречался проездом в Стокгольме, Владимир Ильич рассказал, что он там был или, быть может, даже останавливался — точно я уже не помню — у директора банка, финляндца графа Маннергейма, который в числе других «опасных» финских патриотов был в 1913 году выслан Бобриковым из Финляндии. Я заинтересовался, какое впечатление этот Маннергейм произвел на товарища Ленина. Владимир Ильич ответил: «Он — такой же кадет, как наши».
Эта подробность любопытна тем, что упомянутый Маннергейм (умерший в 1915 году) — брат «белого генерала», главного палача финляндского пролетариата в 1918 году. В те годы нынешний генерал «верой и правдой» служил в Петербурге Николаю II, тогда как его братец, директор банка, и жена последнего, певица, усердно помогали «русским борцам за свободу». Помнится, в это же посещение Владимира Ильича речь зашла о недавнем «герое», священнике Гапоне. Владимир Ильич со свойственной ему меткостью называл последнего «знахарем».
Во время своего первого приезда Владимир Ильич пробыл в Гельсингфорсе очень недолго. Он уехал в Петербург, причем собирался предварительно остановиться, если не ошибаюсь, в Куоккала. Вообще, как известно, он за два почти года своего тогдашнего пребывания в России жил много в этой именно местности. Нередко в то время он наезжал и в Гельсингфорс, а также, по-видимому, жил иногда в окрестностях Гельсингфорса. Где именно, я сейчас не помню. Во всяком случае, за эти два года Владимир Ильич много раз заходил ко мне и неоднократно останавливался у меня. Одной из его кличек в то время была Старик (на самом деле ему было тогда около 35 лет). Однако моя матушка, понимая, насколько важно было сохранить инкогнито товарища Ленина, дала ему для нашего домашнего обихода другую кличку — русский профессор. Она не знала, конечно, отзыва о нем Максима Ковалевского, который приводит товарищ Зиновьев в биографии Ленина: «Какой хороший профессор мог бы выйти из Ленина». Эта кличка оказалась очень полезной, когда моей матери приходилось удовлетворять любопытство наших финских знакомых, случайно видавших его у нас. Помню не раз, когда я возвращался со службы домой, наша старая служанка, финика Мина, докладывала мне: «Вас спрашивал русский профессор». Этот «титул», поистине, не был слишком «блестящим» для Владимира Ильича!
Он постоянно работал, работал даже и во время своих краткосрочных наездов в Гельсингфорс. Однажды, например, когда Владимир Ильич провел у меня несколько дней, он написал или, во всяком случае, закончил за моим письменным столом брошюру, направленную против кадетов В связи с литературной работой товарища Ленина укажу в виде курьеза на следующий факт. Его рукописи я относил обыкновенно для переписки на машинке в финляндский «Императорский» сенат. Здесь, в отделе русских переводчиков, «законопослушные» машинистки с удовольствием в свободные часы работали для него. Конечно, они не знали тогда, какой «опасный» большевик был их случайным работодателем, исправно оплачивавшим их труд. Здесь же также уместно указать, что Владимиру Ильичу для работ нужен был обширный статистический и другой материал. Он работал тогда над «Аграрным вопросом»2. К счастью, университетская русская библиотека, где я состоял тогда помощником библиотекаря, могла в некоторой степени удовлетворять его. Но эта библиотека находилась часто под надзором русских шпиков. Поэтому я брал по его списку книги, обыкновенно несколько десятков, на мое имя, а он уже получал их у меня на квартире. Однако раз — накануне 1 Мая 1906 г.— я помню еще, как сейчас, этот день, Владимир Ильич сам зашел ко мне в библиотеку.
В каждой мелочи появлялась чрезвычайная чуткость и заботливость Владимира Ильича о товарищах. «Аграрный вопрос» не успел выйти до его отъезда за границу. Он обещал подарить мне эту книгу, и действительно, в 1908 году я получил ее по почте из издательства в Петербурге 3.
Владимир Ильич, повторяю, работал постоянно. Мысль его даже во время сна не знала отдыха. В этом отношении характерен следующий маленький эпизод. Владимиру Ильичу, когда он останавливался у нас, иногда приходилось ночевать вместе со мной в моем кабинете. Однажды ночью я проснулся: кто-то громко говорил. Я слышал обрывки речи: «меньшевики, кадеты, большевики». Это говорил во сне Владимир Ильич. Вскоре предстояли выборы во 2-ю Государственную думу, и он всецело был поглощен работой в связи с предвыборной кампанией.
Потребность его постоянно следить за событиями во всем мире и читать новейшие газеты устранила даже такое естественное препятствие, как незнание местных языков в Финляндии. Однажды вечером в комнату моей матери, где мы сидели с ней, неожиданно приходит товарищ Ленин со шведской «Хувудстадсбладет» в руках. «Вот интересная газета!» — воскликнул он, что прозвучало невольной иронией в его устах про эту гельсингфорсскую архиреакционную газету. Сев за стол, он принялся вслух читать по-шведски и переводить заграничные новости. Я изредка подсказывал ему отдельные слова. Мы были крайне удивлены его умением так превосходно разбираться в шведском тексте.
На каждом шагу, во всякой детали проявлялась его простота, простота гения. Крайне чуткое, бережное отношение к окружающим, нежелание помешать им в их обычных занятиях — вот черта, всегда отличавшая Владимира Ильича. Возьмем для примера такой сам по себе незначительный факт: когда он ночевал в моей комнате, а не в «комнате для гостей», я неоднократно пытался уговорить его расположиться на кровати, а мне предоставить диван. Нет, он ни за что не соглашался на это, довольствуясь менее удобным, чем кровать, диваном. Все в нашем доме — моя мать, я и даже старая служанка — успели сильно привязаться к Владимиру Ильичу. Не раз в те годы раздавался у нас его громкий, веселый смех.
Иногда Владимир Ильич назначал у меня деловые свидания. Так, в феврале 1906 года состоялось в моем кабинете его свидание с Горьким. За Горьким ходили и ездили по пятам сыщики. Еще долго после ухода их обоих от меня по противоположному тротуару разгуливали шпики. Было ясно, что их привел за собой Горький и что они совершенно прозевали более опасного для самодержавия и буржуазии Владимира Ильича.
Насколько я помню, я устроил у себя тогдашнему секретарю финской социал-демократической партии, товарищу Сирола, первое свидание с Владимиром Ильичем.
Я помню еще отчетливо то тяжелое чувство, которое я испытывал, когда Владимир Ильич в конце 1907 года сообщил мне, что он вынужден перевести печатание «Пролетария» из Финляндии, в частности Выборга, за границу и снова эмигрировать из России. В связи с предстоящим тогда отъездом Владимира Ильича я обратился по телефону на условном, «эзоповском», языке к товарищу Боргу в Або. Он в декабре 1907 года организовал конспиративный отъезд Владимира Ильича в Швецию. К сожалению, я не помню сейчас подробностей, которые мне впоследствии рассказывал Борг. Знаю только, что эта поездка была связана с некоторыми осложнениями, вызванными, несомненно, симптомами слежки за ним. Владимир Ильич не доехал по железной дороге до Або, сошел с поезда раньше, на посланном Боргом экипаже проехал в Або или дальше, в его окрестности, сел на пароход, шедший в Стокгольм, где-то в шхерах. Так началась вторая эмиграция Ильича.
Иногда, как я уже упоминал выше, вместе с Владимиром Ильичем у нас бывала и Надежда Константиновна. Помню еще, как она, только что приехав из Швейцарии, рассказывала нам о непреодолимом стремлении эмигрантов в Россию в октябре 1905 года. Некоторые из них, у кого не было средств немедленно уехать, даже плакали. Много спустя после окончательного отъезда Владимира Ильича за границу ко мне в Гельсингфорс неожиданно явилась одна из его сестер (к сожалению, точно не запомнил ее имени). Она ехала за границу. Вечером я проводил ее на поезд и помог ей справиться со шведским языком...1
Пролетарская революция. 1926. № 1.С. 29—33
СМИРНОВ ВЛАДИМИР МАРТЫНОВИЧ (1876—1952) — член партии с 1900 г. Выполняя поручения Петербургского комитета РСДРП, занимался транспортировкой нелегальной литературы из-за границы через Швецию в Финляндию, был организатором перевозки из Швеции «Искры». С 1903 г. постоянно жил в Гельсингфорсе, его квартира была нелегальной партийной явкой. В 1905—1907 гг. у него останавливался В. И. Ленин. В 1917 и начале 1918 г. сотрудничал в большевистских газетах «Волна» и «Прибой», выходивших в Гельсингфорсе. С конца 1918 г.— на советской и дипломатической работе.