Н. И. Муралов I ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД СОВЕТОВ
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ (июнь 1917)
Мы, москвичи, приехали в Петроград на I съезд Советов в июне 1917 года. Найдя себе приют в здании бывшего кадетского корпуса, вместе с В. П. Ногиным отправились в дом Кшесинской, где надеялись повидаться с тов. Лениным и информировать его о положении дел в Московской области. Ни в доме Кшесинской, ни в Таврическом дворце в этот день тов. Ленина нам не удалось увидать, а встретились мы с ним через день там же, в здании кадетского корпуса, на заседании нашей фракции. Мне показалось, что тов. Ленин очень худ и истощен, и взгляд его был тусклый (как мы потом узнали, в эти дни он немножко прихварывал).
Накануне с Я. М. Свердловым набросали порядок нашего заседания и конструкцию бюро нашей фракции на съезде Советов, а на этом заседании были доклады с мест о состоянии партийных организаций, о настроении солдатских и рабочих масс. Отовсюду докладывали о боевом настроении, о полевении солдат и популярности наших лозунгов.
Вскоре после этого решено было устроить вооруженную демонстрацию петроградских рабочих и солдат с шествием на Марсово поле — на братские могилы. Кронштадтцы готовились большими массами в этот день приплыть в Петроград. Петроградский комитет партии соответственно подготовил районы, и, по нашим сведениям, демонстрация должна была быть очень внушительной как по количеству участников, так и по количеству знамен с нашими лозунгами: «Вся власть Советам!», «Долой министров-капиталистов!», «Долой войну!», «Мир хижинам, война дворцам!» и т. п.
Узнав о готовящейся вооруженной демонстрации, меньшевики и эсеры забили тревогу, заволновались, забегали и истерически просили большевиков не устраивать вооруженной демонстрации, а совместно с ними организовать мирную демонстрацию с тем же маршрутом на Марсово поле.
Между тем, как указано выше, рабочие и солдатские массы и кронштадтские моряки подготовились уже к вооруженной демонстрации, были напечатаны соответствующие листовки, уже был в наборе номер «Правды» с соответствующими лозунгами на первой странице и воззваниями к рабочим и солдатам.
Нашей фракции было предложено обсудить заявление съездовских фракций, и по этому вопросу велись долгие и страстные прения, закончившиеся принятием решения — вооруженной демонстрации не устраивать, организовать мирную демонстрацию вместе с другими. Заседание закончилось поздно ночью, когда номер «Правды» уже был сдан в печать, а рабочие фабрик, заводов, Петроградский гарнизон и кронштадтские моряки приготовились к вооруженному выступлению.
Во исполнение постановления все должны были отправиться в районы и полки, чтобы предупредить и уговорить выходить без оружия, а Степану Степановичу Данилову поручено было принять соответствующие меры к ненапечатанию воззвания в «Правде» и в солдатской газете.
Президиум съезда решил устроить мирные демонстрации не только в Петрограде, но и в Москве, куда в числе прочих командировали меня.
Демонстрация произошла, кажется, если я не ошибаюсь, 18 июня как в Петрограде, так и в Москве — и довольно внушительная и грандиозная. Причем в Петрограде подавляющее большинство красных знамен было с нашими, большевистскими лозунгами, что произвело удручающее впечатление на меньшевиков и эсеров.
Для всех стало ясно, что наши идеи — переход власти в руки Советов и прекращение войны — являются популярнейшими идеями среди подавляющего большинства рабочих и солдатских масс.
Контрразведка Керенского добыла сведения, что большевики намеревались использовать вооруженную демонстрацию для вооруженного восстания. По этому поводу собралась фракция меньшевиков, на которой министр почт и телеграфов Церетели должен был сделать доклад и доказать заговорщический характер большевистской деятельности и желание устроить вооруженное восстание.
В нашей фракции обсуждалось предложение меньшевиков присутствовать на докладе Церетели. По этому вопросу во фракции произошли долгие и страстные дебаты.
Тов. Ленин горячо доказывал нецелесообразность и вред дли партии принимать предложение меньшевиков и идти выслушивать их обвинения. Однако большинством голосов решено было послать часть наших делегатов на это заседание меньшевиков.
Я помню, как горячо протестовал против такого решения тов. Ленин и в конце заявил, что он оставляет за собой право апеллировать к съезду по поводу такого неслыханного унижения нашей партии.
Согласно решению несколько наших товарищей по выбору фракции, в том числе и я, отправились на это, по выражению тов. Ленина, гнусное судилище. Мы застали Церетели стоящим на трибуне и докладывающим своей фракции о заговорщическом характере большевистской организации по поводу вооруженной демонстрации.
От имени нашей делегации тов. Каменев потребовал содоклада, но поднялся страшный крик, вой и улюлюканье меньшевиков, мы решили покинуть это собрание, что тотчас же и выполнили.
Благодаря этому, на первый взгляд кажущемуся мелким, факту для всей фракции стало ясно и понятно, что тов. Ленин был прав, а большинство нашей фракции заблуждалось.
В то время съезд был разбит на секции, и в каждой секции было и наше представительство. Я попал в секции местного самоуправления, учредительного собрания и аграрную. Меня больше всего интересовала последняя, поэтому я ее чаще всего и посещал. Но это была не та организационная работа, которую мы проводим сейчас на всех наших съездах Советов, а работа исключительно агитационного характера среди беспартийных, главным образом солдат с фронта.
Аграрная секция велась эсером Черновым, в то время министром земледелия. Нечего и говорить, что наши предложения отвергались подавляющим большинством эсеров и меньшевиков. Те и другие писали длинные резолюции и пространные тезисы. Одни — эсеры — о социализации земли, другие — меньшевики, возглавляемые П. П. Масловым,— проводили муниципализацию. Но обе фракции основное решение вопроса откладывали до созыва Учредительного собрания и, кроме того, признавали в некоторых случаях необходимость выкупа земли. Наши же предложения были коротки и конкретны — немедленная конфискация помещичьих земель, национализация всей земли, всех лесов и недр земли. Наша резолюция, написанная собственноручно тов. Лениным, умещалась на четвертушке листа бумаги.
Тов. Ленин не принимал участия в работе секции, но по постановлению бюро нашей фракции должен был выступить на пленуме съезда по докладу Чернова о земельном вопросе.
Подошел день этого пленума, и по поручению бюро нашей фракции за два часа до открытия пленума я позвонил по телефону тов. Ленину с просьбой прийти на пленум и сделать содоклад от имени нашей партии по аграрному вопросу. Он отвечал, что ему нездоровится и что он просит бюро назначить кого-нибудь другого. Я заявил, что у нас нет докладчика, тогда он сказал:
— Выступайте вы, ведь вы агроном, разделайте под орех Чернова, а что мне спорить с Черновым?
На мои доводы о том, что Чернов красноречивее меня и что обстановка неблагоприятная вследствие малочисленности нашей фракции, тов. Ленин отвечал, что это неважно, важно, чтобы через съезд широкая крестьянская масса узнала, кто из революционеров истинный защитник ее интересов, и на этом оборвал разговор.
Нечего говорить, что при выступлении на пленуме такого съезда, где на тысячу человек было немножко больше сотни большевиков, три четверти меньшевиков и эсеров, а остальные — кадеты и беспартийные, моя резолюция собрала ничтожное количество голосов, и мы оказались в меньшинстве.
Весьма памятно нам первое выступление тов. Ленина на I съезде Советов по вопросу о войне.
Он выступил как содокладчик. Весь зал насторожился. Наш сектор громко и внушительно аплодировал при появлении тов. Ленина на трибуне, а подавляющее большинство хранило гробовое молчание. Ввиду ли ограниченного времени, положенного содокладу, или ввиду того, что у тов. Ленина накипело на душе, вскочивши на трибуну, он на ходу начал свою речь страшно быстро.
Очевидно, горячая вразумительная речь приворожила всех противников. Гробовое молчание зала прерывалось во время особенно удачных мест речи громом аплодисментов нашей фракции и фракции межрайонцев, возглавляемых товарищами Троцким, Луначарским и другими. Апогея достигла речь в том месте, где тов. Ленин громил лицемерие меньшевиков и эсеров, обращающихся с воззванием к пролетариату Запада, в котором призывают его свергать своих правителей, в то время когда сами не свергли своих капиталистов; на ироническое замечание Церетели, как же это сделать, Ильич ответил знаменитой фразой:
— Арестуйте 300—400 капиталистов...
Несмотря на такие «еретические» предложения, когда истекло время тов. Ленина и Чхеидзе начал усиленно звонить, к нашему требованию о продлении Ильичу времени для речи присоединился весь зал, и Ильич говорил еще больше чем вдвое дольше против того, что ему было положено по регламенту.
Вспотевший и возбужденный Ильич опустился и занял место на скамейке впереди бюро нашей фракции.
Выступил Керенский. Он задыхался от злобы и волнения, он возмущался, он бегал по трибуне, плясал. Он подбежал прямо к нам — бюро — и воскликнул, протягивая руку к нам: «Это ли революционеры, нет, это не революционеры, а держиморды старого режима...»
Выступал Церетели, плакался, доказывая всю несуразность перехода власти в руки Советов. «Есть ли такая сила, есть ли такая партия, которая рискнет взять власть в свои руки?» — вопрошал Церетели. Ильич с места крикнул:
— Есть, это — партия большевиков, мы
Спутник политработника 1926 № 7 С 16-19
МУРАЛОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ( 1877 -1937) государственный, партийный деятель. В партии состоял с 1903. Участник трех революции, первой мировой воины. После Февральской революции организатор солдатской секции Моссовета, член военного бюро при МК РСДРП. В период Октябрьской революции - член Московского ВРК и революционною штаба, затем командующий войсками Московского военного округа, один из opганизаторов Советской власти в Москве, член реввоенсоветов Восточного фронта и ряда армии. После окончания гражданской воины — командующий Московским военным округом, Северо-Кавказским военным округом, на других ответственных постах. В последующие годы на хозяйственной paботe. Необоснованно репрессирован. Реабилитирован посмертно.