В. Л. Панюшкин НУЖЕН ХЛЕБ
В раннее апрельское утро 1918 года я вышел из квартиры, чтобы немного пройтись перед работой. Но сразу же на кремлевском дворе встретился с Я. М. Свердловым.
— Есть важное поручение,— сказал он.— Ночью правительство обсудило продовольственный вопрос. Назревает катастрофа. Не так страшна ощетинившаяся контрреволюция, как голод. Владимир Ильич предложил разослать во все губернии чрезвычайных уполномоченных. Надежда на Юг слабая, хоть и оттуда ждем хлеб. Нужна помощь скорая — из окрестных губерний. На твою долю выпала Тула. Ты там знаешь народ, мужика тульского знаешь. А в Туле неспокойно. Враги революции подымают в деревнях восстания, убивают наших людей — лишь бы не дать хлеб. Тактика у врага ясная — уморить революционную Россию голодом.
— Когда выезжать?
— Через день, ну два — не позже. Сегодня будет совещание у Ильича. Готовься в дорогу. Возьмешь с собой отряды ВЦИК; с ними и решай задачу. Помни — Москве и Питеру нужен хлеб.
Вскоре меня вызвал к себе нарком продовольствия А. Д. Цюрупа, чтобы заранее уладить все вопросы и не отнимать у Владимира Ильича лишнего времени на обсуждение организационных дел.
И вот я у Цюрупы. Нас трое — А. Д. Цюрупа, О. Ю. Шмидт и я. Цюрупа разворачивает карту Тульской губернии, указывает, в какое село выделить продотряд, намечает маршруты вывоза хлеба. Шмидт передает мне записку с приблизительными подсчетами запасов хлеба по селам, помещичьим имениям.
Днем состоялось короткое совещание у В. И. Ленина. Докладывал Цюрупа:
— В Москве хлеба на полтора дня. Больше запасов нет. То, что идет к нам, не спасет. Нужен хлеб.
— Кажется все ясно? — спросил Ильич.— Ну, торопитесь. Хорошо, если бы сегодня вы выехали. И сразу же ждем хлеба. Советую брать хлеб не только руками продотрядов. Организуйте местную бедноту: бедняк пойдет за вами. Берите хлеб у кулака, а середняка просите, чтобы продавал. Едут ли с вами агитаторы?
— Едут, Владимир Ильич.
— Как вооружены отряды?
— Хорошо.
— Люди надежные?
— Проверенные революцией.
— Это важно. И все же смотрите, чтобы не обижали крестьян. За каждый случай мародерства — суд и расстрел! Представители рабочего класса обязаны показать крестьянину свою силу и дисциплинированность. Даже продразверстка должна вызвать симпатию к Советской власти. Мужик душою тянется к нам, ведь он получил землю, знает цену словам партии. И постоянно помните — деревня неоднородна.
На следующее утро наши эшелоны двинулись в Тулу. В штабном вагоне командир соединенных отрядов Константин Аргир развернул карту и объяснил дислокацию отрядов. Каждый командир знал, в каком селе будет его отряд. Задача ясна: с вокзала сразу по деревням — Москва и Питер ждут хлеба!
Руководитель тульских большевиков Григорий Каминский подробно рассказал мне о положении в губернии, расспросил, где и как расквартированы наши отряды. Я доложил, что большая часть отряда уже на юге губернии, что наша цель — не только взять хлеб, но и быть всегда готовыми принять бой и с кулачьем, и с белыми...
Во всех уездах напряженно работали отряды ВЦИК. День и ночь по проселкам разъезжали патрули, сопровождали обозы. Из-за хлеба часто завязывались бои с бандами. В селе Спасском, как рассказывали крестьяне, появились отец и сын Александровы — помещики. Они уговаривали крестьян не вывозить хлеб. По ночам младший Александров, офицер, вместе со своими друзьями нападал на обозы.
Дела с хлебом были плохи, особенно в Новосильском уезде. Вместе с тульским большевиком Александром Иосифовичем Кау-лем я поехал в родные свои места. По дороге рассказал Каулю об Иване Петровиче Петрове, который возглавлял продовольственный отряд в Новосиле.
Вскоре встретились и с самим Петровым. Но что с ним случилось? Здоровый, крепкий моряк был бледен, на лбу прорезались морщины, под глазами появились синяки.
— Что с тобой?
— Худо мне, товарищи. Очень худо. Не дают хлеба. Понимаете, не дают. Я вот подготовил приказ.
Приказ гласил: «Я, чрезвычайный комиссар Новосильского уезда балтийский матрос Иван Петров, сим объявляю: кто не выполнит продразверстку, у того будет конфискована вся худоба, недвижимое имущество, отобрана выданная революцией земля, а главы семьи... мною будут преданы трибуналу на предмет расстрела».
Кауль прочел, передал мне:
— Выдающееся литературное произведение матроса — не политика. Обязательно перепишу этот приказ себе в блокнот.
Но всегда спокойный, уравновешенный, Петров вдруг стал ругаться, кричать, угрожать мне и Каулю, обвинять нас, что мы заодно с кулаками, а, по его понятиям, тут — все кулаки.
— Не политик? А кто революцию делал?..
— Вот что, Ваня,— пытались мы успокоить его,— ты бы нас покормил с дороги. Проголодались...
— А чем? Я три дня куска хлеба не видел. Весь отряд голодает. Ясно? В первый день нас покормили, напоили, а потом говорят: «Живите, весь отряд берем на иждивение, пейте, ешьте. Ну, а для вывоза — хлеба нет».
— Что же, все так настроены?
— Почему все? Те, у кого хлеб есть. Я прямо говорю — сильно пустили здесь корни эсеры.
Поговорив, мы решили вызвать крестьянина, который предлагал Ивану Петрову взять отряд на содержание. Он пришел, высокий, с окладистой бородой, длинноволосый.
— Это по какому такому случаю зовете?
— Посоветоваться,— спокойно ответил Кауль.— Вы человек местный, вас в селе уважают.
— Кто его уважает? — вырвалось у Петрова.— Первая сволочь, мерзость в мировом масштабе, можно сказать, ну, словом, кулак. Я с него хотел начать. Первого расстрелял бы...
— Наш чрезвычайный комиссар уезда товарищ Петров предлагает вас расстрелять. Как вы к этому относитесь? Время военное. Говорят, что у вас много хлеба и вы отказываетесь выполнять продразверстку. У вас хлеб есть?
— Сами голодаем...
— Сколько сеяли?
— Да что сеяли... Все продано. Ныне на хлеб спрос.
— А чем вы собирались кормить отряд в сто человек?
— За одним столом: что мы — то и они.
— Ясно. Сколько же вы сеяли?
— Тридцать десятин. Но хлеба нет, был, да продан.
— Кому продавали?
— Да нашему купцу.
— Фамилия ею, адрес?
Я послал шофера Березкина за купцом. Купчик словоохотлив:
— Это же смех. Мои амбары пусты. Проверьте — вот ключи. Я хотел купить, но никто и зерна не продал.
— А скажите, пожалуйста, много в селе хлеба?
— Полно. Вот мои подсчеты, кто сколько может продать хлеба.
— Значит, можно безболезненно продать больше тысячи пудов? А разверстка всего сто пудов? — удивился Александр Иосифович.— Ну, что же, хлеб нужно забрать. А старика судить.
— Вывезу хлеб, только малость сбавьте,— сказал старик.
Вечером созвали бедноту на собрание, начали беседу. Первым поднялся человек с огромной плешиной на голове. Продырявленный зипун подпоясан веревкой, на ногах лапти.
— Что же это вы в такую пору в зипуне? — спросил его Кауль.
— Я летом-то тепло сохраняю, а зимой, глядишь, оно меня согревает. Я на Тепелева — помещика — работал всю жизнь и, кроме зипуна, ничего не заработал.
— А как теперь будешь жить?
— Пойду по миру. Всю Расею обойду...
— А если землю тебе дать?
— Мне? А чем ее пахать буду? Блоху в плуг не впрячь.
— И лошадей дадим.
Уговорили бедняка ехать в тепелевскую усадьбу. Выделили ему лошадь, дали зерна, одели по-человечески... Многие бедняки поняли в тот день, что такое Советская власть.
И вот уже начали двигаться к станции повозки, груженные зерном. Петров ожил, преобразился, не понадобился его грозный приказ. На следующий день в наши отряды было подано шестьдесят пять заявлений. Пошел хлеб в Москву...
Через некоторое время я снова приехал в Москву и побывал у Владимира Ильича.
Ленин больше всего любил слушать, что делается на местах. Во время беседы то и дело задавал вопросы, направлял разговор, отбирая самое важное, существенное. И как радовался Ильич, когда узнавал о фактах активности рядовых тружеников, об их героизме и смелости. Долго расспрашивал он о настроении крестьян — хотел знать все подробности.
Рассказывая, я, между прочим, упомянул, что новосильские рабочие паровой мельницы предлагали молоть зерно и муку отправлять в Москву. Ленин одобрил это предложение, которому мы почему-то не придали значения. Я попытался объяснить: дескать, торопились с отправкой, а паровых мельниц и в Москве много, да пустуют.
— Не оправдывайтесь,— прервал меня Владимир Ильич,— ко всякому делу мы должны подходить как политики, как партийцы. А вы здесь допустили ошибку.
— Исправим, Владимир Ильич. Будем молоть.
— Вот видите: «Будем молоть!» И только? Да в этом ли только дело? А невдомек вам, батенька, что вы обрезали крылья этим рабочим, не увидели в их предложении политической активности? Ведь они-то хотели проявить заботу о москвичах и питерцах. А вы что? Видите только в этом одно — «будем молоть!» Нет, уж вы, пожалуйста, объясните новосильцам, что виноваты, что обидели их, унизили инициативу людей. Вот тогда они поймут, что вы настоящий партиец.
Далее он подчеркнул, что мы политические деятели и никогда не должны забывать об этом. Хлеб, безусловно, решает сейчас судьбу революции. И все-таки агент по заготовке хлеба, что бы он ни делал, должен стараться вызвать политическую активность народа, приобщать его к политической культуре, к управлению делами государственными. Когда строится новое, социалистическое государство, мелочей не может быть.
Вот так всегда с Владимиром Ильичем. Он видел каждый факт по-новому, удивительно остро и тонко и всегда советовал, как сделать.
Вошел А. Д. Цюрупа. Ильич поднялся, пошел к нему навстречу.
— А вы знаете, я начинаю сомневаться, Александр Дмитриевич, что вы говорите правду. Я не верю, что вы здоровы. Вид у вас очень плохой. Как, по-вашему, товарищ Панюшкин?
Действительно, Цюрупа выглядел очень плохо: бледное лицо, усталые глаза, вялая походка.
— А нет ли у вас температуры?
— Здоров я, Владимир Ильич.
— Ну, давайте поговорим, а потом и натравлю на вас врачей. Они уже жаловались, что вы не лечитесь.
Начали разбираться в продовольственных делах. Цифры Цюрупы и мои сходятся. Но Цюрупа недоволен: мало хлеба. Он волнуется — требует удвоить вывоз хлеба. Вдруг он резко побледнел. Лицо покрылось потом, пошатнулся. Я еле успел поддержать, до дивана почти донес.
— Недоедает нарком продовольствия...— попытался улыбнуться Цюрупа.
Владимир Ильич подал ему стакан воды, присел на край дивана, взял руку.
— Лежите, лежите, голубчик... Если не трудно, можете принимать участие в нашей беседе. А лучше отдохните.
Как известно, вскоре последовало строгое решение В. И. Ленина: «За неосторожное отношение к казенному имуществу (2 припадка) объявляется А. Д. Цюрупе
1-ое предостережение и предписывается немедленно ехать домой...
Ленин».
С хлебного фронта меня снова перебросили на военный. С отрядом ВЦИК мы прошли боевой путь от Свияжска до Уфы. После освобождения Уфы наши отряды были вновь переброшены в Тулу на переформирование. Зимою 1919 года меня свалил тиф и я оказался в Москве на больничной койке. Еле поправился, вновь выехал в Тулу, где пополнялись наши отряды.
Не успели мы полностью укомплектоваться, как получили приказ — срочно перебазироваться в Питер. В Питере мы несли охрану города и продолжали формирование. Трудно было с одеждой, с артиллерией. Подготовка к отправке на фронт затягивалась. По поручению Ленина нам несколько раз звонили, чтобы мы торопились, но Троцкий мешал.
Владимир Ильич Ленин был недоволен. Мы не успели к сроку выступить на фронт под Вятку. Он прислал телеграмму:
"12.IV.1919 г.
Петроград Позерну, для Панюшкина
Ваше промедление с погрузкой и отправкой становится непонятным. Поймите, что малейшее промедление преступно. Никакое недоснабжение не оправдывает. Выезжайте и вывозите вашу воинскую часть во что бы то ни стало немедленно.
Предсовнаркома Ленин».
В тот же день началась погрузка. Вскоре мы вступили в тяжелые бои. Наши отряды влились в действующие части Красной Армии...
В. И. Ленин был внимательным, чутким, отзывчивым, добрым, но очень требовательным.
Ленин всегда учил, что интересы революции превыше всего и невозможного для коммунистов не существует. Мы знали ленинскую требовательность и напрягали все силы, чтобы как можно лучше выполнить любое его задание. А при встречах Ленин неизменно интересовался личным, советовал, обязательно спрашивал, в чем нужда. Как-то, подписывая мне удостоверение на длительную поездку в Самару, Владимир Ильич вызвал к себе мою жену, работавшую у него в секретариате, и сказал:
— Что же вы на работе? Муж выезжает, кто его будет провожать в дорогу?
Он был великим и в мелочах.
Однажды мне довелось наблюдать (в ту пору я уже был на хозяйственной работе), как Владимир Ильич присутствовал при испытании автоплуга. Надо было видеть тогда Ленина! Заводской рабочий вел плуг, а Ленин ходил возле плуга по борозде, наклонив голову, наблюдал работу, расспрашивал, советовал. Он был в торжественно-праздничном настроении. И это передавалось всем.
С тех пор прошло много времени. Мы вновь и вновь вспоминаем Ленина. Мы полны гордости за наше государство, им основанное. Если бы мог посмотреть Ильич сегодня на нашу страну! Какую радость он испытал бы! Многое сделано, о чем мечтал наш Ленин. Многое нам еще предстоит сделать. И все это сбудется. Тому порукой наш народ — народ, который первым завоевал на земле свободу под руководством великой партии Ленина, народ, которому принадлежит будущее.
Советский моряк. 1960. № 5 С 3—5
ПАНЮШКИН ВАСИЛИЙ ЛУКИЧ (1888—1960) — член партии с 1907 г. Партийную работу вел в Петербурге и на Балтийском флоте. В 1917 г. член Военной организации при ЦК РСДРП (б), председатель Псковского ВРК. После Октябрьской социалистической революции комиссар, командир 1-го Социалистического рабоче-крестьянского партизанского отряда ВЦИК (охранял Смольный, вел борьбу с контрреволюцией), затем член Президиума ВЧК и Комитета революционной обороны Петрограда, член коллегии ВЧК, чрезвычайный военный комиссар Тульской губернии по борьбе с контрреволюцией, чрезвычайный военный комиссар Поволжья, Приуралья и Прикамья по борьбе с контрреволюцией. В 1919—1920 гг. работал в аппарате ЦК РКП(б). С 1921 г. находился на хозяйственной работе в Донбассе, ВСНХ, затем в торгпредстве СССР в Германии. Был необоснованно репрессирован. Реабилитирован и восстановлен в партии.