Т. В. Сапронов ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ «ЛЕНИН В ГОРКАХ»
Тревожные дни для Советской власти летом 1918 года: лево-эсеровское восстание, мелкие и крупные заговоры контрреволюционеров, а тут еще убийство посла кайзера — Мирбаха — создали такую обстановку, что опасались наступления немецкой армии на Петроград и даже на Москву. Положение было настолько тревожно, что партия готовилась к переходу на нелегальную работу. Помню, как пишущему эти строки пришлось по заданиям тов. Свердлова организовать при Московском губисполкоме целую мастерскую по фабрикации паспортов. Тогда мы из старых архивов губернатора, мещанской управы и волостных правлений набрали большое количество старых паспортных бланков. Смывали эти бланки и снова их заполняли, главным образом на имя лиц уже умерших. (С такими паспортами жизнь безопаснее, так как собственник их уже не найдется.) Подделывали подписи, начиная от волостных старшин и кончая подписью губернатора Джунковского. Это делалось на тот случай, чтобы, если победит контрреволюция, подпольную (тайную) революционную работу вести, проживая под чужими паспортами.
Неожиданно рабочий класс поразило известие, что предательским выстрелом эсерки Каплан тяжело ранен В. И. Ленин. Ни тени растерянности, колебаний среди рабочих. Ответом с их стороны было сплочение, самоорганизация и требование беспощадной борьбы с контрреволюцией, откуда бы она ни исходила. «Смерть заговорщикам против Советской власти!» — таков был боевой клич рабочего класса. В свою очередь, контрреволюция не унималась и, как будто бы перед последним издыханием, проявляла свою деятельность. Борьба велась не на жизнь, а на смерть.
И вот в такой-то момент получаю приглашение от тов. Ногина зайти к нему по какому-то делу.
Прихожу. Товарищ Ногин попросил своего секретаря оставить нас вдвоем и таинственно начал.
— Вы знаете, какое тревожное положение. Не исключена возможность какого-нибудь контрреволюционного переворота.— И тут же спохватывается, успокоительно добавляет: — Конечно, для этого никаких данных налицо нет, и теперь мы сильнее, чем несколько недель назад, но ведь мы, большевики, всегда должны готовиться к худшему и не дать себя застать врасплох.
И на эту тему тов. Ногин говорил несколько минут вкрадчиво и осторожно. Я никак не мог понять, о чем, собственно, идет речь. О том, что нужно ко всему быть готовым, я уже много времени назад говорил с тов. Свердловым и получил от него соответствующие распоряжения и указания, да и положение товарища Ногина было не таким, чтобы он мог давать какие-либо распоряжения от имени Центрального Комитета партии или от верховных органов Советской власти, так как он в этих органах не состоял. Он был народным комиссаром труда Московской области. Наконец он говорит: «Необходимо во что бы то ни стало принять меры к сохранению Владимира Ильича». Я подумал, что в здоровье тов. Ленина наступило сильное ухудшение, и сильно заволновался. Виктор Павлович Ногин, не дождавшись моего вопроса, поспешил успокоить: «Не пугайтесь, не пугайтесь, с раной у него не так уж плохо, врачи уверены, что Владимир Ильич поправится. Я говорю о другом. Владимира Ильича нужно вывезти из Москвы в какое-либо укромное местечко. Это необходимо по двум причинам: во-первых, ему нужен для лечения свежий деревенский воздух и там он будет от дел подальше, его не будут беспокоить, а во-вторых, и это самое главное, необходимо Владимира Ильича спрятать в такое место, чтобы в случае каких-либо событий в Москве мы были бы уверены, что его не смогут найти контрреволюционеры. Конечно, если бы тов. Ленин был здоров, он сам бы принял всякие меры и не заставил бы о себе заботиться, а сам позаботился бы о других».
— Так как вы, товарищ Сапронов, хорошо знакомы с местами Московской губернии, то мы вот и полагали бы, чтобы вы занялись подысканием соответствующего места. Да как можно скорее. Имейте в виду, что это нужно сделать так тайно, чтобы никто об этом не узнал. Это делается узкою группой личных друзей Владимира Ильича, в частности Мария Ильинична (сестра товарища Ленина) этим вопросом очень озабочена.
Тут же тов. Ногин мне посоветовал поселить Владимира Ильича в избе какого-нибудь крестьянина под видом какого-либо больного приезжего родственника, на что я ему возразил, что если искать надежное и безопасное место, так это не деревенскую избу, а рабочую каморку. У нас в Московской губернии есть такие заводы, которые из себя представляют целую вооруженную крепость, и уж там-то Владимир Ильич будет в безопасности.
— Это-то — да,— возразил Виктор Павлович,— но там ведь стоит кому-либо увидеть товарища Ленина, сейчас же его узнают, а нам нужно найти такое место, чтобы никто и не подозревал, что там живет Владимир Ильич, чтобы его никто не мог узнать и разгласить это.
Для меня было ясно, что в Московской губернии нельзя было найти такой деревни, чтобы не узнали Владимира Ильича, так как почти в каждой деревне имелись его портреты. Да если еще принять во внимание, что крестьяне родственников друг друга знают наперечет, появление же нового человека вызовет интерес всей деревни, и тов. Ленин неизбежно будет узнан.
Эту мысль я тут же высказал тов. Ногину, но дальше мы этот вопрос обсуждать не стали. Получив от меня заверения, что соответствующее помещение будет найдено, тов. Ногин, прощаясь, сказал:
— Меня интересует безопасность Владимира Ильича, а где и какое это будет помещение, меня мало интересует, и поэтому в дальнейшем, когда помещение будет найдено, вы будете иметь дело с Марией Ильиничной.
Читатель легко может понять, в каком состоянии я вышел из кабинета тов. Ногина. Главное, меня волновало — где же найти, соответствующее помещение.
Квартиру нужно было устроить в таком месте, чтобы никто не подозревал, что в ней живет Владимир Ильич.
При всем прочем условия квартиры должны быть таковы, чтобы способствовали лечению тяжело больного тов. Ленина, т. е. воздух, питание, приезд врачей и прочее.
Было над чем призадуматься. Первое, что мне бросилось в голову,— поместить тов. Ленина на заводе «Проводник» в Тушине. Там была система маленьких деревянных домиков для администрации. На этом заводе я работал до Октябрьской революции и поэтому хорошо знал всю обстановку завода. Думаю, займу для себя один из таких домиков и поселю там больного «отца». А в случае чего-либо, я знал прекрасно, что рабочие тушинцы все, как один, лягут костьми. Но тут же эта мысль отпала, когда я подумал, что многие рабочие захотят познакомиться с отцом тов. Александра (моя кличка, под которой я работал до революции в тайной партийной организации), и, конечно, сейчас же узнают в нем тов. Ленина.
Много я мысленно объехал знакомых мне фабрик, заводов и деревень Московской губернии, находил очень подходящие места, но трудно было найти такое место, которое отвечало бы всем правилам сохранения тайны.
После довольно долгого раздумья мне пришла в голову и очень понравилась мысль: найти хорошее бывшее помещичье имение, наскоро организовать там из надежных товарищей коммуну и там-то поселить тов. Ленина.
Долго такое имение искать не пришлось. После объезда нескольких, мне очень понравилось бывшее имение Морозова. Совершенно сохранившийся старинного типа дворянский дом, хорошо оборудован, паровое отопление, электрическое освещение, водопровод и другие удобства. Стоит на возвышенном красивом месте, у подножья большой пруд, невдалеке речка Пахра, кругом очень большой красивый парк, продолжением которого является почти со всех сторон лес. К Горкам с двух сторон идут прекраснейшие шоссе. Место во всех отношениях прекрасное. На нем и остановился. Но для организации коммуны времени не было, товарища Ленина немедленно нужно было вывезти из Москвы.
Мне понравился такой план: приезжают несколько человек под видом «заграничных гостей» и селятся в этом доме для отдыха, ходят на охоту и прочее. Эти гости будут охраной товарища Ленина. Больного же тов. Ленина из рабочих совхоза никто не должен
видеть, а что это за гости рабочим совхоза как-нибудь придется объяснить.
В качестве гостей я предполагал взять латышей, рабочих-коммунистов с завода «Проводник» в Тушине.
Когда я пришел к Марии Ильиничне, у нее тогда сидел тов. Беленький из ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, которая теперь называется: Государственное политическое управление) и товарищ Мальков, бывший тогда комендантом Кремля. После краткого разговора мы сейчас же с упомянутыми двумя товарищами отправились в Горки.
Оба товарища были в восхищении от местности и, чем больше приближались к дому, тем больше она им нравилась, главным образом с точки зрения охраны. Когда же осмотрели дом и местность, то все единогласно пришли к заключению, что лучше и желать нечего.
Признаться, я очень огорчился, когда тов. Беленький заявил, что охрану тов. Ленина возьмет на себя ВЧК. Мне казалось, что лучше тушинских рабочих никто тов. Ленина охранять не сможет, но в конце концов пришлось согласиться.
В тот же день после осмотра Горок я отправился на завод «Проводник» взять пять человек рабочих, которые наспех произвели ремонт водопровода, отопления, и через несколько дней дом был готов. Но тут встали новые затруднения: тов. Ленин не хотел выезжать из Москвы, и его, как мне тогда рассказывали, больших трудов стоило переубедить. Вскоре он вместе с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной поселился в Горках.
Охрана ВЧК меня не удовлетворяла.
Чувство величайшей ответственности за целость единственного вождя величайшей из великих революций не давало мне покоя. Это чувство со мной разделяли товарищи Минков и Полидоров, которым я вынужден был сказать о моем предприятии в Горках. Да и скрыть я от них этого не мог, так как они не могли не заметить моих таинственных исчезновений. Минков и Полидоров работали вместе со мной в Московском губернском комитете партии. Кроме того, в смысле полной надежности у меня по отношению к ним не было никаких сомнений. Тогда мы решили организовать добавочную охрану. В одной из дач, под видом отдыха в санатории, поселились несколько человек и негласно принимали участие в охране.
Из прилегающих к дому дач пришлось выселить живущих в них. В освободившихся помещениях устроили детский дом, рабочий клуб, библиотеку и больницу.
Полного ремонта в доме на скорую руку сделать не удалось, в особенности хромало дело с отоплением. Из-за того, что на зиму не была спущена из труб вода, они все полопались. Первый раз починили, пустили отопление, вдруг обнаруживается течь. Остановили отопление, починили, пустили, и снова течь в новом месте и так без конца. Печей в доме не было, было только два камина. Камины затопили, полагая, хотя бы при помощи их, временно поддержать тепло.
С этой мыслью, полууспокоенный, уезжаю в Москву. Но увы! В два часа ночи просыпаюсь от продолжительного телефонного звонка: товарищ Беленький сообщает, что в Горках пожар, горел дом, где поселился Владимир Ильич. «Что же, весь сгорел?» — «Нет, отвечают, только в верхнем этаже провалился потолок».— «Ну, думаю, погибло дело, провалился потолок, это значит, пострадала и крыша, да и, вообще, годится ли теперь дом для жилья».
Не дослушав как следует тов. Беленького, я рано утром выехал на место происшествия. Подъезжаю к дому — не только крыша, но и все стекла целы, нигде ни малейшего следа пожара не видно. Бегу внутрь дома, и здесь в нижнем этаже никаких следов. Встречается тов. Беленький и довольно спокойным тоном говорит: «У нас тут маленькое несчастье, дом загорелся».— «Где? Как? Ведь ты мне сообщил, что потолок обвалился».— «Да, в одной комнате обвалился»,— тем же спокойным голосом отвечает тов. Беленький. Бегу в указанную им комнату и облегченно вздыхаю. Дело в следующем: на языке строительного рабочего «обвалился потолок» — это значит весь потолок рухнул, перегорели балки, а, как известно, балки кладутся не через одну комнату, а через все здание. Я и вообразил, что потолок по-настоящему обвалился, значит — в доме жить нельзя. На самом деле он пострадал лишь тем, что около камина сверху обвалилась штукатурка и образовалась небольшая дыра от перегоревших двух-трех накатин потолка.
Часов в 10—11 вечера рабочие тушинцы, работавшие по ремонту, и кто-то из охраняющих отправились зачем-то на чердак, который оказался полон дыму. Не поймут — в чем дело. Полагали, что на чердаке загорелся разного рода хлам. Все засуетились, забегали, обнаружили, что дым идет из-под засыпки наката, около дымохода камина. Значит, горит накат. Началось под командой тов. Беленького тушение пожара. Решили это сделать тайком от тов. Ленина. Ковыряли дымоход, очищали от засыпки накат, таскали ведрами воду и поливали те места, откуда шел дым. Пожар небольшой, а потушить его оказалось не так то легко. Каким-то путем деревянная балка оказалась в середине дымохода камина, и она-то и загорелась. Огонь по балке из дымохода пробирался постепенно дальше и дальше, но снизу штукатурка, а сверху насыпанная земля не давали воспламениться дереву, которое тлело, и от него-то и шел дым.
Ковыряют, льют без конца воду, а дым все идет и идет. Никак не додумаются, в чем дело. Беготни и шума, которые, несмотря на предосторожности, поднялись в доме, тов. Ленин не мог не услышать. Он начал с пристрастием допрашивать, в чем дело. Беленький его успокаивал, говорил, что пустяки. А тов. Ленин не унимался и все допрашивал, наконец не вытерпел, вскочил с кресла и начал ходить по комнатам и искать причину суеты. «А это что?» — спросил тов. Ленин, указывая на промокший от сверху вылитой воды потолок. Не дождавшись ответа, несмотря на болезнь и уговоры не ходить, пошел на чердак, добрался до места происшествия, с упреком покачал головой: «Плохие хозяева, что недосмотрели» — и ушел обратно.
«Пожар» хлопот наделал много. Дыра в потолке небольшая, но потолок промок, закоптился, две комнаты вышли из строя, нужен ремонт. А как будешь производить ремонт? От стука и грохота плотника здоровый сбежит, а когда в доме находится тяжело больной, о ремонте и думать, конечно, нечего.
Мне пришлось в ход пустить свое искусство маляра. Отверстие заложили кое-чем, сверху засыпали листвой и сухой землей так, чтобы не проходил холод, а снизу отвалившуюся штукатурку и копоть затянули белым полотном. «Ремонт» был закончен в несколько часов.
Пребывание тов. Ленина в Горках старались хранить в глубокой тайне, но эта тайна тайной была недолго. Рабочие совхоза с большим любопытством смотрели на приезжих гостей и моими объяснениями на общем собрании как-то остались не удовлетворены. Погода в это время стояла прекрасная, тов. Ленин довольно быстро стал поправляться, начал выходить часто из комнаты на солнечную террасу, и, конечно, стоило только издалека увидеть его, рабочие сейчас же его узнавали и стали таинственно друг другу передавать новость.
Больших усилий стоило для больного тов. Ленина создать соответствующую тишину, в особенности в праздничные дни, когда крестьянская молодежь окружающих деревень большими партиями с гармоникой и песнями направлялась гулять в парк Горок. Уговоры не ходить и не шуметь в парке потому, что в доме имеются тяжело больные, часто не помогали. Запрещать гулять по парку не хотелось, поэтому приходилось действовать уговорами. «Санаторные» товарищи рассыпались по парку, встречали партии молодежи, останавливали их и с трудом уговаривали вернуться и не ходить к дому. А иногда прибегали к таким методам: где-нибудь подальше от дома устраивали митинг, а то проще — какие-нибудь игры — и невольно туда, как к центру, тянулись гуляющие.
Мы были уверены, что пребывание тов. Ленина в Горках останется тайной. Но эта уверенность оказалась ложной.
В тот момент, когда тов. Ленин вышел садиться в автомобиль ехать в Москву, появилась делегация рабочих совхоза с поздравлением по случаю выздоровления и просьбой, чтобы им разрешили этот совхоз преобразовать в сельскохозяйственную коммуну имени Ленина.
В это время тов. Ленин начал уже увлекаться сельскохозяйственными коммунами. Письменное заявление рабочих совхоза Горок он передал мне с пожеланием или даже предложением просьбу рабочих удовлетворить.
Признаться, это предложение тов. Ленина я решил не проводить в жизнь (думал, авось он забудет, ему не до того) по двум причинам: во-первых, я еще не оставил мысли о том, чтобы там организовать коммуну из рабочих фабричных коммунистов, так как я полагал, что этот дом пригодится для отдыха тов. Ленина и других товарищей и в будущем, следовательно, там необходимо создать соответствующую обстановку. А во-вторых, совхоз был сохранившимся, хорошо оборудованным, находившимся там рабочим ни губземотдел, ни я лично не доверяли и боялись, что они его разрушат. Посоветовавшись с тов. Зайцевым, заведующим губземотдел ом, решили временно оставить совхоз, не делать никаких изменений, а там будет видно.
Но рабочие совхоза оказались более настойчивы, чем мы предполагали: видя, что мы задерживаем организацию коммуны, они пробрались в Кремль к тов. Ленину с жалобой на нас, после чего я получил настойчивое предложение все-таки организовать коммуну из находившихся там рабочих, тем более что, говорил мне тов. Ленин, рабочие-латыши знают прибалтийские методы ведения сельского хозяйства. Они сумеют коммуну поставить на должную высоту.
Коммуна организовалась, и зимой 1918/19 года, благодаря многочисленным фронтам, беспрестанным мобилизациям, бесконечному множеству продовольственных и всякого рода других ударных кампаний, мы про нее забыли. Случайно туда попал инструктор губземотдела, обследовал и сообщил: белье, находившееся в доме, где лечился тов. Ленин, коммуна между собой распределила. Часть мебели из дому забрали и руководители коммуны обставили свои квартиры. Ковры, занавески, посуду, серебро, ножи, вилки и прочие вещи тоже распределили и несколько возов совсем из совхоза увезли в Прибалтику.
Таким образом, из-за недосмотра Московского губисполкома и плохому подбору членов коммуны, опыт организации в Горках коммуны кончился неудачей. Коммуна перестала существовать. После нее был организован снова совхоз, который существует и в настоящее время. Кроме того, там теперь имеется дом отдыха, Дом же, где жил тов. Ленин, предполагается сохранить для музея.
Сапронов Т. Ленин в Горках (Воспоминания). М., 1926. С. 5—17
САПРОНОВ ТИМОФЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ (1887 — 1939) — государственный и партийный деятель. В партию вступил в 1912 г. В 1918—1919 гг.— председатель Московского губисполкома, в 1919—1920 гг.— председатель Харьковского губревко-ма. В ноябре 1920 г. назначен председателем Малого Совнаркома и членом коллегии наркомата РКИ (до января 1921 г.). С мая 1921 г.— зам. председателя ВСНХ. Был председателем Главного комитета государственных сооружений, членом Главного концессионного комитета, секретарем Уральского бюро ЦК РКП (б). Неоднократно избирался членом ВЦИК, являлся членом Президиума ВЦИК. На X, XI съездах партии избирался членом ЦК РКП(б). Был необоснованно репрессирован. Реабилитирован посмертно и восстановлен в партии.